Текст книги "Холод смерти"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 10

Когда я утром собрался уходить, Алекс еще спал. Я не стал будить его отчасти из эгоистических соображений, отчасти потому, что пробуждение не принесло бы ему радости.

Туман на улице был все таким же густым. Его волны затопили Пасифик-Пойнт, превратив город в какой-то придаток океана. Я выехал за ворота мотеля в серый безрадостный мир, съехал вниз на шоссе и направился к больнице, лавируя между фарами, проплывавшими мимо, словно глубоководные рыбы. Незаметно для себя я пересек почти весь город с запада на восток и остановился на грузовой стоянке.

Я никогда не имел дела с людьми, которые по долгу службы должны уметь хорошо говорить. Как приятно было сидеть за стойкой рабочего ресторанчика, где слова произносились только в случае необходимости или для того, чтобы пошутить с официанткой, чем я с удовольствием и занялся. Кстати, ее звали Стелла, и она работала с такой скоростью, что, казалось, могла соперничать с автоматом.

Она расцвела в улыбке и сообщила, что это цель ее жизни.

Конечный пункт моего путешествия располагался неподалеку от шоссе, на оживленной улице, застроенной в основном новыми жилыми домами. Их изысканные пастельные цвета вперемежку с редко рассаженными пальмами выглядели в тумане тусклыми и невыразительными.

Больница располагалась в бежевом одноэтажном здании, украшенном лепкой, и занимала довольно большой участок. Я позвонил в дверь ровно в восемь. По-видимому, доктор Годвин уже ждал меня, так быстро он распахнул дверь.

– А вы, оказывается, пунктуальны, мистер Арчер.

Сегодня его глаза были столь же непроницаемыми, как само утро. Когда он повернулся, чтобы закрыть за нами дверь, я обратил внимание на то, что он постоянно сутулится. На нем был свежий халат.

– Садитесь. Поговорим здесь.

Мы находились в небольшом помещении – приемной или холле. Я сел в одно из старых, потрепанных кресел, стоявших полукругом у телевизора. Через закрытую дверь из глубины больницы доносился звон посуды и бодрые голоса медсестер, для которых начинался новый рабочий день.

– Вы здесь работаете, доктор?

– Не совсем. Хотя здесь лежат в основном мои пациенты. Вот только что провел несколько сеансов шоковой терапии. – Он разгладил складки халата. – Наверное, я не чувствовал бы себя таким шарлатаном, если бы понимал, почему после электрошока больным становится лучше. Все-таки и в нашей науке, и в искусстве мы подчас находимся на уровне чисто эмпирических знаний. Но им действительно становится лучше. – Он вдруг усмехнулся, но эта усмешка коснулась только рта, глаза его были по-прежнему внимательными и выжидающими.

– А Долли?

– Думаю, ей тоже лучше, хотя ночью мы ничего не делали. Но я бы хотел понаблюдать ее по крайней мере неделю. Здесь.

– С ней можно поговорить?

– Я бы не хотел, чтобы вы или кто бы то ни было другой, даже отдаленно связанный с миром преступлений и наказаний, разговаривал с ней. – И чтобы избежать дальнейших пререканий по этому поводу, он уселся в соседнее кресло и попросил у меня сигарету.

– Почему? – спросил я, поднося ему зажигалку.

– Мне не нравится закон в его нынешнем примитивном виде. Он допускает использование того, что люди произносят в состоянии душевного расстройства, а потом их привлекают к ответственности как здоровых. Я уже давно борюсь с этим.

Он откинул на спинку кресла свою тяжелую лысую голову и принялся пускать в потолок клубы дыма.

– Судя по тому, что вы сказали, закон представляет для Долли определенную опасность.

– Это было соображение общего порядка.

– Которое вполне можно отнести и к Долли. Доктор, давайте не будем играть в кошки-мышки. Мы по одну сторону баррикад. Я не утверждаю, что девушка в чем-то виновна, только думаю, что она знает то, что помогло бы мне найти убийцу.

– А если она виновна? – Он взглянул на меня испытующе.

– Тогда я бы хотел, чтобы мы совместно добивались смягчения приговора, но для этого нужно отыскать смягчающие обстоятельства. И помните, я представляю интересы ее мужа. Так она виновна?

– Не знаю.

– Вы же с ней разговаривали утром?

– Говорила в основном она. Я не задавал вопросов. Обычно я жду и внимательно выслушиваю. Так можно узнать больше всего. – Он посмотрел на меня многозначительно, словно намекая на то, что я тоже должен пользоваться этим методом.

Я замолчал и приготовился ждать. Результата не последовало. В дверном проеме появилась пухлая женщина с длинными черными распущенными волосами. Она протянула руки к Годвину.

Он с царственным величием поднял руку:

– Доброе утро, Нелл.

Она улыбнулась и тихо исчезла, словно снова погрузилась в сон.

– Вы мне очень поможете, если сообщите, что говорила Долли сегодня утром.

– А может, помешаю. – Годвин загасил сигарету в синей керамической пепельнице. – Между вами и мной есть существенная разница. Все, что мне говорит пациент, является профессиональной тайной. Для вас не существует такого понятия. Если вы откажетесь сообщить известные вам сведения суду, вас просто посадят за решетку. Мне же это не грозит.

– Меня неоднократно пытались привлечь по этой причине. Поэтому я могу гарантировать, что полиции ничего не удастся из меня выудить без моего на то желания.

– Ну хорошо, – решительно кивнул Годвин. – Меня очень беспокоит Долли, попробую объяснить вам причину этого без всяких медицинских терминов. Может быть, вам удастся составить объективное представление из моих субъективных впечатлений.

– Доктор, вы же обещали без медицинской терминологии.

– Прошу прощения. Начнем с ее биографии. Впервые я увидел Долли, когда ей было десять лет. Ее привезла ко мне мать Констанция Макги по настоянию сестры. Долли не была счастливым ребенком. На мой взгляд, ей угрожало нервное расстройство, которое при определенных обстоятельствах могло проявиться. А уж обстоятельства всегда находятся. Ее отец Макги был безответственным и грубым человеком. Он не мог выполнять своих родительских обязанностей, был неуравновешен в отношениях с девочкой, дурно на нее влиял, наказывал, постоянно ругался с женой и в конечном итоге бросил ее. Или она бросила его, что, в общем-то, не имеет особого значения. Я бы предпочел иметь его своим пациентом вместо Долли, поскольку именно он был причиной всех бед этой семьи. Но, к сожалению, он был недосягаем.

– Вы когда-нибудь видели его?

– Нет, он не приходил даже на консультации, – с сожалением произнес Годвин. – Если бы мне удалось с ним встретиться, может быть, мне удалось бы предотвратить убийство. А может, и нет. Насколько мне известно, он был человеком, абсолютно не приспособленным к жизни. Ему нужна была помощь, но он ее ни от кого не получил. Я думаю, вы понимаете мое сожаление по поводу того огромного разрыва, который существует между законом и психиатрией. Никто не интересуется такими людьми, как Макги, пока они не совершат преступления. И тогда их, естественно, тащат в суд и сажают на десять – двадцать лет. Вместо того чтобы госпитализировать, их отправляют в тюрьму.

– Макги уже на свободе. Он здесь, в городе. Вы знали об этом?

– Долли сказала мне утром. Это одна из причин ее стрессового состояния. Можете себе представить, какое чувство вины и беспокойства может испытывать человек с тонкой душевной организацией, выросший в атмосфере жестокости и неуравновешенности. Самое сильное чувство вины возникает у детей, когда им приходится в целях самозащиты восставать против собственных родителей. Клинический психолог, с которым я работал, помог Долли выразить свои чувства в лепке и других видах детского творчества. Сам я мало чем мог помочь ей, так как у детей отсутствует аналитический аппарат. Я просто пытался взять на себя роль спокойного и терпеливого отца, чтобы помочь ей обрести чувство уверенности, которого ей так не хватало. И все шло хорошо, пока не случилось это несчастье.

– Вы имеете в виду убийство?

Он горестно кивнул.

– Однажды ночью, обезумев от унижения и ярости, Макги ворвался в дом ее тети в Индиан-Спринг, где они тогда жили, и застрелил Констанцию. Кроме Долли, в доме никого не было. Она услышала выстрел и увидела убегающего Макги. Потом обнаружила труп.

Он сидел и медленно покачивал головой, как будто она была тяжелым беззвучным колоколом.

– Как она отреагировала на случившееся? – спросил я.

– Не знаю. Я не могу охотиться на пациентов с лассо. Долли у меня больше не появлялась. Мать, которая привозила ее ко мне, умерла, а мисс Дженкс, ее тетя, слишком занята.

– Подождите, но ведь вы сказали, что именно Алиса Дженкс посоветовала направить Долли к вам?

– Да. И она платила за лечение. Но после несчастья она, возможно, поняла, что больше не потянет. Как бы там ни было, но я не видел Долли с тех пор до вчерашнего вечера. За одним исключением. Я видел ее в суде, когда она свидетельствовала против Макги. Кстати, перед началом заседания я поймал судью и попытался ему доказать, что ее присутствие недопустимо. Но она была главным свидетелем, и они получили разрешение тети. Она тихо вошла в зал маленькими шажками и вела себя, как робот, затерявшийся во враждебном мире.

При этих воспоминаниях он вздрогнул и полез под халат в поисках сигареты. Я дал ему прикурить и закурил сам.

– Что она сказала в суде?

– Очень коротко и просто. Думаю, что ее как следует натаскали. Она услышала выстрел, выглянула из окна спальни и увидела отца, бегущего с револьвером в руке. Дальше ее спросили, угрожал Макги когда-нибудь Констанции физической расправой. Она сказала, что да. На этом все было закончено.

– Вы уверены?

– Да. И это не просто ничем не аргументированные воспоминания, как они любят говорить. Я делал записи на суде и сегодня утром их просмотрел.

– Зачем?

– Они являются частью ее истории болезни, и, надо сказать, существенной. – Он выдохнул дым и посмотрел сквозь него на меня долгим и внимательным взглядом.

– То, что она говорит сейчас, чем-нибудь отличается от ваших записей?

На лице его отразились противоречивые чувства. Он был эмоциональным человеком, а Долли была для него почти дочерью, потерянной на многие годы.

– То, что она говорит сейчас, – полный абсурд. Я не только не верю в это, но думаю, она и сама не слишком этому верит. Она не настолько больна.

Он замолчал и, пытаясь собраться с мыслями, глубоко затянулся. Я не стал его торопить, а, последовав его же совету, терпеливо подождал. На этот раз метод сработал – он продолжил:

– Теперь она говорит, будто не видела Макги той ночью и, более того, что он вообще не имеет никакого отношения к убийству. Она утверждает, что ее свидетельские показания были ложью, к которой ее принудили взрослые.

– Интересно, почему она говорит об этом сейчас?

– Не имею ни малейшего понятия. Естественно, за десять лет разлуки мы во многом утратили взаимопонимание. И, конечно, она не может простить мне, как она считает, предательства – того, что я не был с ней рядом, когда она оказалась в беде. Но что я мог сделать? Не мог же я отправиться в Индиан-Спрингс и выкрасть ее у тетки?

– Вы хорошо заботитесь о своих пациентах, доктор.

– Да. Забочусь. И очень устаю от этого. – Он погасил сигарету. – Кстати, эту пепельницу делала Нелл. Неплохо для первого раза.

Я пробормотал что-то одобрительное. Звон посуды постепенно стих, и из глубины здания донесся жалобный старческий крик.

– Может быть, то, что она говорит, и не такой уж абсурд, – сказал я. – Ведь визит Макги в гостиницу настолько поразил Долли, что она не смогла совладать с собой.

– Вы наблюдательны, мистер Арчер. Именно так все и было. Он доказывал ей свою невиновность. Кроме того, нельзя забыть, что по-своему она любила отца. И он вполне мог убедить Долли, что она ошиблась и виновна она, а не он. Детские воспоминания в значительной мере определяются эмоциями.

– Вы хотите сказать, виновна в лжесвидетельстве?

– Убийстве. – Он наклонился ко мне. – Сегодня утром она сказала мне, что сама убила свою мать.

– Но каким образом?

– Словом. Тут-то и начинается абсурдная часть. Долли утверждает, что своим ядовитым языком убила и свою мать, и свою подругу Элен, а к тому же отправила за решетку отца.

– Она объяснила, что имеет в виду?

– Пока нет. Возможно, эти проявления комплекса вины лишь поверхностно связаны с убийствами.

– Вы хотите сказать, что она обвиняет себя в убийстве, чтобы искупить какую-то другую вину?

– Вполне возможно. Это достаточно распространенный механизм. Я знаю абсолютно точно, что она не убивала свою мать и, что еще существеннее, не клеветала на своего отца. Я уверен – Макги был виновен.

– Суд может ошибаться даже в серьезных делах.

– Об этом деле мне известно больше, чем было известно суду, – произнес он самоуверенно.

– От Долли?

– Из разных источников.

– Буду вам очень признателен, если вы поделитесь со мной своими сведениями.

Взгляд его стал холодным.

– Я не могу этого сделать. Я должен уважать тайны своих пациентов. Но вы можете поверить мне – Макги убил свою жену.

– Почему же тогда Долли чувствует себя виновной?

– Уверен, со временем все прояснится. Возможно, это связано с ее обидой на родителей. Желание отомстить им за их несчастливый брак было вполне естественным. Она вполне могла вообразить себе смерть матери и заключение отца, прежде чем все это произошло. А когда мстительные фантазии бедного ребенка реализовались, что она могла ощущать, кроме вины? Все это Макги разбудил в ней своим приходом, а теперь еще этот несчастный случай... – Он развел руками, словно ему не хватало слов.

– Смерть Элен Хагерти не несчастный случай, а умышленное убийство, хотя бы по той причине, что рядом не было найдено оружия.

– Да, понимаю. Я имею в виду то, что Долли обнаружила тело, а это, безусловно, было случайно.

– Интересно, почему же она обвиняет себя и в убийстве Элен? Я не очень понимаю, как вы увязываете это с детскими обидами.

– Никак. – В его голосе начало звучать раздражение. И он решил скрыть его за маской профессионала. – Вам незачем вникать в особенности психических реакций. Ваше дело – объективные факты, а мое – субъективное состояние. – Это было грубовато, и он смягчил это очередной философемой: – Естественно, объективное и субъективное, мир внешний и мир внутренний связаны. Но иногда они идут, словно параллельные линии, пересекающиеся в бесконечности.

– Хорошо, давайте займемся объективными фактами. Долли сказала, что убила Элен Хагерти ядовитым языком. Она больше ничего не говорила по этому поводу?

– Нет, еще кое-что говорила, но очень сумбурно. По-моему, Долли считает, что именно ее дружба с Элен стала причиной смерти последней.

– Они были дружны?

– Я бы сказал, да, хотя между ними была разница в двадцать лет. Долли ей очень доверяла, и та платила взаимностью. Судя по всему, у нее тоже были сложности в отношениях с отцом, так что удержаться от сравнения с Долли было довольно трудно. Они были откровенны друг с другом. Вообще-то не очень здоровая ситуация, – сухо добавил он.

– Она что-нибудь говорила об отце Элен?

– Долли считает, что он был подкуплен и участвовал в каком-то убийстве, но это может быть чистой фантазией – дублирующий образ собственного отца.

– Однако это не так. Отец Элен действительно полицейский, и сама Элен считала его лгуном.

– Откуда вы это знаете?

– Я читал письмо ее матери по этому поводу. Мне бы хотелось поговорить с ее родителями.

– В чем же дело?

– Они живут в Бриджтоне, штат Иллинойс.

Для меня это было далековато. Однако мысль о том, что и эта возможность не может быть исключена, уже возникла в моей голове. Мне приходилось сталкиваться с делами, которые раскрывались постепенно и медленно, словно расползающаяся почва, которая обнажает скрытые под плотным покровом настоящего слои давно минувшего. Может быть, и убийство Элен было связано с таинственным убийством в Иллинойсе, происшедшим двадцать лет назад, когда Долли еще не было на свете. Я не стал говорить об этом доктору Годвину, но мысль была соблазнительная.

– К сожалению, больше ничем не смогу вам помочь, – произнес он. – Надо идти – пора делать обход.

К больнице подъехала машина, я услышал, как хлопнула дверца и раздались шаги. С неожиданной скоростью Годвин вскочил и еще до того, как успели позвонить, открыл дверь.

Я не мог разглядеть посетителей из-за его спины, но они явно не были желанными. Годвин занял жестокую оборону.

– Доброе утро, шериф, – произнес он.

Крейн был, напротив, настроен вполне дружелюбно.

– Черт знает что, а не утро. Сентябрь – лучший месяц у нас, а из-за этого проклятого тумана закрыли аэропорт.

– Вы ведь не погоду приехали сюда обсуждать.

– Это верно. Я слышал, вы укрываете тут беглянку от правосудия?

– Кто это вам сказал?

– У меня есть свои источники информации.

– Можете их уволить, шериф. Они вас дезинформируют.

– Возможно, доктор. Но ведь вы не будете отрицать, что миссис Долли Кинкейд, она же Макги, находится в этом здании?

Годвин помрачнел. Он явно был в нерешительности.

– Не буду.

– Вы же только что сказали, что ее здесь нет. Чего вы добиваетесь, доктор?

– Чего добиваетесь вы? Миссис Кинкейд не скрывается от закона. Она находится здесь лишь потому, что больна.

– Отчего же она заболела? Не выносит вида крови?

Годвин поджал губы – казалось, он сейчас плюнет шерифу в лицо. Я со своего места не видел шерифа и не хотел его видеть – мне представлялось, что лучше не попадаться ему на глаза.

– Вшивый день, доктор, и не только из-за погоды. Вчера вечером в нашем городе было совершено убийство. Думаю, вы уже слышали об этом. Вероятно, миссис Кинкейд сообщила вам.

– Вы что, обвиняете ее в убийстве? – спросил Годвин.

– Пока нет.

– Тогда вон отсюда!

– Вы не имеете права так со мной разговаривать.

Годвин стоял неподвижно, но дышал так часто, словно только что пробежал стометровку.

– В присутствии свидетеля вы обвинили меня в том, что я помогаю миссис Кинкейд скрыться от закона. Я могу подать в суд на вас за клевету и клянусь, что так и сделаю, если вы не прекратите преследовать меня и моих пациентов.

– Я совершенно не это имел в виду. Как бы там ни было, я имею право допросить свидетельницу.

– Возможно, через некоторое время. В настоящее время миссис Кинкейд получает сильные седативные средства. И я, по крайней мере в течение ближайшей недели, не могу дать согласия на ее допрос.

– Недели?

– А может, и больше. И я рекомендую вам и не пытаться настаивать. Я готов предстать перед судом и засвидетельствовать, что полицейский допрос в настоящее время представляет реальную угрозу ее здоровью, а может быть, и жизни...

– Не верю.

– А меня совершенно не волнует, верите вы или нет.

Годвин захлопнул дверь и прислонился к ней, задыхаясь от негодования. Сестры в белых халатах то и дело заглядывали к нам, будто им здесь было что-то надо. Доктор махнул рукой, чтобы они не утруждали себя.

– Вы выдержали настоящую битву, – сказал я с нескрываемым восхищением.

– Они причинили ей слишком много зла, когда она была ребенком. И я не позволю снова истязать ее.

– Откуда они узнали, что Долли здесь?

– Не имею ни малейшего представления. Я обычно доверяю персоналу. – Он испытующе посмотрел на меня. – Вы никому не говорили?

– Никому, кто бы имел отношение к правосудию. Алекс сказал Алисе Дженкс, что Долли здесь.

– Полагаю, что этого не следовало делать. Мисс Дженкс давно уже занимается общественной деятельностью в округе, и они с Крейном старые приятели.

– Неужели она выдала собственную племянницу?

– Не знаю. – Годвин сорвал с себя халат и бросил его в кресло, на котором я сидел. – Я прощаюсь с вами.

И он потряс связкой ключей, как тюремщик.

Глава 11

Я проехал уже с полдороги, когда выглянуло солнце. Туман внизу был похож на белое море, образующее заливы в отрогах гор. С вершины перевала, где я ненадолго остановился, открывался вид на новые горы, закрывавшие горизонт.

Широкая долина внизу была залита светом. На холмах, среди дубов, пасся скот. Выводок перепелок, словно взвод подвыпивших солдат, пересек дорогу перед моей машиной. В воздухе стоял запах свежескошенного сена, и у меня было чувство, словно я участник пасторали, не подвластной времени.

Город не разрушил этого ощущения, хотя по дороге мне то и дело попадались станции обслуживания и многочисленные забегаловки, торгующие гамбургерами и жареным черепашьим мясом. Здесь сохранялась атмосфера старого Запада и царила та же нищета. Преждевременно состарившиеся женщины в глинобитных двориках приглядывали за коричневыми ребятишками. На главной улице большая часть прохожих, скрывающихся под широкополыми шляпами, была явно индейского происхождения. На домах висела реклама родео.

Алиса Дженкс жила на центральной улице в одном из лучших домов. Это было двухэтажное белое здание с большими балконами, отделенное от улицы широким зеленым газоном. Я вышел из машины, прошел по траве и, обмахиваясь шляпой, прислонился к перечному дереву. У меня оставалось пять минут до назначенного часа.

На веранду вышла респектабельная дама в синем платье. Она оглядела меня с таким видом, словно я был взломщик, замысливший ограбить ее дом в одиннадцать утра. Потом она спустилась вниз и направилась ко мне.

Солнце вспыхивало в стеклах ее очков, превращая ее глаза в подобие прожекторов.

Вблизи она выглядела уже не столь устрашающе. Карие глаза, скрывающиеся за очками, выдавали волнение. Губы были на удивление полными и мягкими, но глубокие жесткие морщины, сбегавшие вниз от основания носа, сжимали их с обеих сторон. Строгое синее платье, как панцирь, облегало ее плоскую грудь, и его старомодный покрой придавал ей какой-то неряшливый вид. Местное горячее солнце задубило и высушило ее кожу.

– Вы мистер Арчер?

– Да. Как дела, мисс Дженкс?

– Как видите, жива. – У нее было сильное мужское рукопожатие. – Пойдемте на веранду, там поговорим.

Резкость ее движений и речи выдавали сильное нервное возбуждение, но она умела держать себя в руках. По-видимому, этому научила ее вся предшествующая жизнь. Она кивнула мне на кресло, а сама устроилась на плетеном стуле напротив, спиной к улице. Мимо осторожно, словно канатоходцы, проехали три мальчика-мексиканца на потрепанном велосипеде.

– Я не знаю, что вы от меня хотите, мистер Арчер. Судя по всему, моя племянница попала в очень неприятную историю. Я сегодня утром разговаривала со своим знакомым...

– Шерифом?

– Да. Он считает, что Долли просто скрывается от него.

– И вы сказали шерифу Крейну, где она находится?

– Конечно. Разве я не должна была этого делать?

– Он явился прямо в больницу, чтобы допросить ее, но доктор Годвин не впустил его.

– Доктор Годвин очень любит командовать. Лично я считаю, что, если человек виноват, с ним нечего нянчиться и возиться, как с младенцем, и к членам моей семьи это относится точно так же, как и ко всем остальным. Наша семья всегда была законопослушной, и, если Долли есть что сообщить властям, она должна это сделать. Я считаю, что правда превыше всего, чего бы это ни стоило.

Это была настоящая речь. Похоже, она продолжала свой старый спор с доктором Годвином по поводу показаний Долли в суде.

– Иногда это обходится очень дорого, особенно когда касается близких людей.

Она посмотрела на меня, поджав губы, словно я ее только что обвинил в непозволительной слабости.

– Близких?

У меня в запасе был всего час, и я пока плохо представлял себе, как ее расколоть.

– Просто я исхожу из того, что вы любите Долли.

– Мы с ней не виделись последнее время... Она изменилась ко мне... Но я всегда буду любить ее. Это не значит, – глубокие морщины еще резче обозначились в углах ее рта, – что я посмотрю сквозь пальцы, если она действительно в чем-нибудь виновна. Я занимаю определенное общественное положение...

– Какое?

– Отвечаю за социальное обеспечение в округе, – провозгласила она и нервно оглянулась на пустую улицу, словно ожидая нападения, которое лишит ее занимаемого поста.

– Социальное обеспечение начинается с собственной семьи.

– Вы будете поучать меня, как я должна вести себя в частной жизни? – Этот вопрос не нуждается в ответе. – Могу сказать сразу, что не советую вам этого делать. Как вы думаете, кто воспитал ребенка, после того как у сестры развалилась семья? Конечно, я. Я приютила их обеих, а после убийства сестры воспитала Долли как собственную дочь. Я дала ей все, что могла – одела, обула, помогла получить образование. Когда ей потребовалась независимость, я предоставила ее, дала деньги, чтобы она могла поехать в Лос-Анджелес. Что еще я должна была сделать?

– Доверять ей сейчас, хотя бы ввиду отсутствия улик. Не знаю, что вам сказал шериф, но уверен – он смотрит на вещи со своей колокольни.

Ее лицо помрачнело.

– Шериф Крейн никогда не ошибается.

У меня снова возникло ощущение, что мы находимся в двух разных временных измерениях. Казалось, бы, мы говорили об отношении Долли к убийству Элен Хагерти, и Макги не упоминался, но на самом деле мы обсуждали вопрос о его виновности.

– Все полицейские допускают ошибки, – сказал я. – Людям свойственно ошибаться. Более того, я вполне допускаю, что вы, и шериф Крейн, и судья, и двенадцать присяжных, и все остальные ошибались относительно Томаса Макги и обвинили невинного человека.

Она рассмеялась мне в лицо.

– Ну это просто смешно. Вы не знаете Тома Макги. Он способен на все. Спросите кого угодно. Он напивался, являлся сюда и избивал ее. Не раз мне приходилось вставать в дверях с револьвером, чтобы он не ворвался в дом. А сколько раз, после того, как Констанция оставила его, он ломился в дверь и кричал, что вытащит ее за волосы. Только я не давала ему войти. – Она яростно тряхнула головой, и прядь седых, жестких, как проволока, волос упала ей на лицо.

– Что Макги было нужно от нее?

– Он хотел ощущать власть. Ему нужно было, чтобы Констанция ему подчинялась. Но он не имел никакого права на это. Семья Дженксов – одна из старейших в городе. А Макги – отбросы общества, они до сих пор живут на подаяния. Хуже него в их семейке вообще не было никого, но моя сестра не смогла его раскусить, пока он ухаживал за ней в своей белоснежной морской форме. Она вышла за него, несмотря на возражения отца. А Макги превратил ее жизнь в ад, после чего отправил на тот свет. Так что можете не стараться. Вы просто не знаете его.

Сойка на перечном дереве услышала ее резкий голос и откликнулась жалобным криком.

– Из-за чего он убил вашу сестру? – спросил я под птичий крик.

– Из-за своей дьявольской природы. Он предпочел уничтожить то, чем не мог обладать. Проще простого. И неправда, что у нее был другой мужчина. Она была верна ему до последнего дня. Несмотря на то что они уже жили врозь, моя сестра оставалась чиста.

– А кто говорил, что у нее был другой мужчина?

Она взглянула на меня, и кровь отлила от ее лица. Казалось, она лишилась той уверенности, которую ей придавал праведный гнев.

– Ходили слухи, – глухо промолвила она. – Нелепые грязные слухи. Как всегда бывает, когда в семье размолвка. Возможно, их распускал сам Макги. Я знаю, что его адвокат настаивал на этой версии. А мне оставалось только сидеть и слушать, как он пытается очернить имя моей сестры, после того как его подзащитный уже отправил ее на тот свет. Но судья Гахаган внятно объяснил присяжным, что это всего лишь версия, лишенная каких бы то ни было оснований.

– Кто был адвокатом Макги?

– Старая лисица Джил Стивенс. К нему обращаются только виновные, и он обирает их до последней нитки, обещая вытянуть из непрятностей.

– Но Макги ему не удалось вытянуть.

– Чуть не удалось. Десять лет – ничтожная цена за убийство. Он должен был получить смертную казнь. Его нужно было убить.

Она была неумолима. Энергичным жестом руки она откинула назад упавшую на лицо прядь волос. Ее седеющая голова была уложена одинаковыми маленькими завитками, напоминавшими море на старых чеканках. Такая непримиримость, подумал я, может быть вызвана двумя причинами – праведной уверенностью или угрызениями совести, которые порождают сомнения в своей правоте. Я не знал, сообщать ли ей о новой версии Долли, но в конце концов решил найти время и проинформировать ее об этом до своего отъезда.

– Мне необходимы подробности убийства. Вам не слишком тяжело будет к ним вернуться?

– Я могу многое перенести. Что вам надо?

– Как это случилось?

– Я была на собрании «Дочерей Отечества». В тот год меня выбрали президентом местной группы. – Воспоминания об этой деятельности помогли ей вернуться в прошлое.

– И все же, думаю, вы знаете об этом больше, чем кто-либо другой.

– Несомненно. За исключением Тома Макги, – напомнила она мне.

– И Долли.

– Да, и Долли. Ребенок был здесь, в доме, с Констанцией. Они к этому времени жили со мной уже несколько месяцев. В половине десятого девочка поднялась наверх. Констанция шила внизу. Моя сестра замечательно шила, почти вся одежда Долли была сделана ею. В тот вечер она шила ей платье. Оно все было запачкано кровью.

Казалось, мисс Дженкс была не в состоянии забыть тот суд. Ее взгляд помутнел – она снова и снова проигрывала ритуал судебного заседания в своей душе.

– При каких обстоятельствах было совершено убийство?

– Очень простых. Он вошел через парадную дверь, уговорив Констанцию открыть ему.

– Как ему удалось это сделать? Она ведь уже знала о его дурных намерениях.

Она отмела мое возражение одним движением руки.

– Он мог уговорить кого угодно. Как бы там ни было, между ними состоялся разговор. Видимо, он, как всегда, уговаривал ее вернуться к нему, а она отказывалась. Долли слышала их голоса, постепенно накалявшиеся в ходе спора.

– Где она находилась?

– Наверху, в спальне. – Мисс Дженкс указала на потолок веранды. – Скандал разбудил ребенка, и она услышала выстрел. Она подошла к окну и увидела, как Макги бежит к улице с дымящимся револьвером в руке. Она спустилась вниз и обнаружила свою мать в луже крови.

– Она была еще жива?

– Нет, уже мертва. Смерть наступила мгновенно, выстрел пришелся прямо в сердце.

– Какой системы было оружие?

– Шериф полагал, что это револьвер среднего калибра. Его так и не нашли. Вероятно, Макги выбросил его в море. Его арестовали в Пасифик-Пойнт на следующий день.

– По показаниям Долли?

– Бедняжка, она была единственной свидетельницей.

Мы словно подписали негласное соглашение, что Долли существует только в прошлом. Как бы там ни было, но напряжение между нами рассеялось, возможно, потому, что мы оба избегали вопроса о ее сегодняшнем положении. Я воспользовался этим и спросил мисс Дженкс, не могу ли я осмотреть дом.

– Зачем вам это нужно?

– Вы очень хорошо описали убийство. Теперь я хочу попробовать соотнести ваш рассказ с реальной обстановкой.

– У меня осталось совсем мало времени, и, честно говоря, я не знаю, смогу ли я все это вынести, – с сомнением заметила она. – Я очень любила сестру.

– Я понимаю.