Текст книги "Холод смерти"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 26

Я не ел с утра и по дороге в город остановился, чтобы слегка перекусить. Поджидая, пока будет готов мой сандвич, я решил еще раз позвонить Арни Уолтерсу.

Он уже успел договориться с Джудсоном Фоули. Как я и думал, сведения о доходах Брэдшоу нужны были Элен Хагерти. Фоули не мог, а может, не хотел точно сказать, для какой цели они ей были нужны. Но вскоре после того, как он продал ей свою информацию, Она, по его меркам, стала преуспевать.

– Сколько она заплатила Фоули?

– Он говорит, что пятьдесят долларов, и теперь чувствует себя обманутым.

– Он всегда будет себя так чувствовать. Она не говорила Фоули, что ей было известно о Брэдшоу?

– Нет. В этом смысле она была очень скрытна. Но можно сделать кое-какие выводы от противного: она не упоминала при Фоули, что ей известно о браке или разводе Брэдшоу. Это вполне может означать, что именно на эту информацию она и рассчитывала.

– Может быть.

– Я выяснил еще одну деталь, Лу Хагерти была знакома с Брэдшоу задолго до того, как они встретились в Рено.

– Где и как они познакомились?

– Фоули говорит, что он не знает, и я думаю, что так оно и есть. Я предложил купить у него эти сведения. С ним чуть не случился сердечный приступ – ему нечего продавать.

Джерри Маркса я нашел в судебном архиве на втором этаже. Перед ним лежала кипа объемных томов машинописных протоколов. Он весь, включая физиономию, был в пыли.

– Что-нибудь нашел, Джерри?

– Я пришел к одному выводу. Обвинение против Макги было очень слабым. Оно основывалось всего лишь на двух пунктах: предшествующая этому ссора с женой и показания маленькой девочки, которую вообще-то и пускать в суд было нельзя. Я сосредоточился в основном на ее показаниях, так как надеюсь допросить ее под воздействием пентотала.

– Когда?

– Сегодня в восемь в больнице. Доктор Годвин не сможет освободиться раньше.

– Я бы тоже хотел присутствовать.

– Если нам удастся убедить Годвина. Меня это устроит. Этот допрос – единственное, чего мне пока удалось от него добиться, при том, что я ее адвокат.

– Я думаю, Годвин что-то скрывает. А до восьми нам надо еще кое-что сделать. То есть нужно это мне, но, поскольку ты здесь живешь, у тебя это может получиться быстрее. Нужно удостовериться в неопровержимости всех алиби Роя Брэдшоу.

Джерри выпрямился и принялся тереть нос указательным пальцем, при этом еще больше пачкая его пылью.

– А как же это сделать?

– В пятницу вечером Брэдшоу выступал на банкете бывших выпускников. Мне необходимо выяснить, не мог ли он незаметно покинуть зал во время других выступлений и когда он уехал оттуда. Тебе нужно получить от патологоанатома точные сведения о времени наступившей смерти.

– Хорошо, постараюсь, – произнес он, вставая.

– Еще одно, Джерри. Есть какие-нибудь сведения о результатах баллистического теста?

– Говорят, что он еще не закончен. Почему – неизвестно. Ты думаешь, они пытаются что-нибудь сфабриковать?

– Нет. Эксперты по баллистике обычно не идут на такие штучки.

Он остался складывать свои тома, а я отправился пешком в гостиницу «Пасифик». Мой посыльный успел связаться с шофером такси и еще за одну пятерку сообщил мне, что пожилые дамы вышли у гостиницы «Прибой». Я купил себе новую рубашку, белье, носки и вернулся в мотель, чтобы принять душ и переодеться. Давно надо было это сделать, а уж повторный визит к миссис Делони просто обязывал к этому.

Только я вылез из душа, как раздался легкий стук в дверь, такой тихий и робкий, словно дверь была сделана из хрупкого стекла.

– Кто там?

– Мадж Герхарди. Можно войти?

– Сейчас, я оденусь.

Эта процедура потребовала некоторого времени. Надо было расколоть булавки на новой рубашке, а руки у меня ходили ходуном.

– Пожалуйста, позвольте мне войти. Я не хочу, чтобы меня видели здесь, – снова раздался умоляющий голос из-за двери.

Я натянул брюки и босиком пошел к двери. Она с такой скоростью влетела в комнату, словно за дверьми бушевал ураган. Ее неестественно белокурые волосы растрепались, она вцепилась в меня обеими руками.

– За моим домом следит полиция. Может, они следили за мной и когда я шла сюда. Я специально пошла вдоль берега.

– Садитесь. – Я пододвинул ей кресло. – Я уверен, что полиция ничего не имеет против вас. Они ищут вашего друга Бегли-Макги.

– Не надо его так называть. Не надо над ним смеяться. – Это было настоящим признанием в любви.

– А как вы хотите, чтобы я его называл?

– Для себя я продолжаю называть его Чак. Человек имеет право изменить имя, особенно после того, что они ему сделали и продолжают делать. Как бы там ни было, он писатель, а писатели часто пользуются псевдонимами.

– О'кей. Буду называть его Чак. Но вы ведь пришли сюда не для того, чтобы обсуждать, как к нему обращаться.

Она прижала палец к губам. Сегодня она была без помады и без какой-либо другой косметики. Без нее она выглядела моложе и беззащитнее.

– У вас есть какие-нибудь известия от Чака? – спросил я.

Она кивнула почти незаметно, словно резкое движение могло принести ему какой-нибудь вред.

– Где он, Мадж?

– В безопасном месте. Я вам ничего не скажу, пока вы не пообещаете мне не выдавать его полиции.

– Обещаю.

Ее взгляд просветлел.

– Он хочет поговорить с вами.

– Он не сказал о чем?

– Он разговаривал не со мной. Мне позвонил его друг из порта.

– Значит, он где-то в порту.

Она еще раз едва заметно кивнула.

– Ну вы мне сказали уже довольно много, – подбодрил ее я. – Можете теперь рассказать и остальное. Я бы много дал за такое интервью с Чаком.

– Вы не приведете к нему полицию?

– Нет, если мне удастся. Где он, Мадж?

Она нахмурилась и наконец решилась:

– Он на яхте мистера Стивенса.

– Как он там очутился?

– Я не знаю точно. Он знал, что мистер Стивенс в эти выходные участвовал на ней в гонках в Бальбоа. Я думаю, он поехал туда и сдался мистеру Стивенсу.

Я оставил Мадж в своей комнате. Она не хотела ни ехать со мной, ни выходить в одиночку из мотеля. Я отправился к порту по бульвару, идущему вдоль берега. В океане в пределах видимости маячило всего лишь несколько рыбачьих лодок. Большая часть суденышек была пришвартована к причалам или стояла на якорях вдоль мола. Там же покачивались частные яхты.

В понедельник почти все суда стояли у берега, лишь на самом горизонте я заметил пару белых парусов. Они медленно приближались к берегу.

Я подошел к стеклянной будке служителя порта, и он показал мне яхту Стивенса. Хотя она и стояла в дальнем конце причала, но была хорошо заметна благодаря своей высокой мачте. Я направился к ней по качающимся мосткам причала.

Это было длинное комфортабельное судно под названием «Привидение» с каютой, расположенной на уровне ватерлинии. Все деревянные части были отлакированы, медь блестела.

Яхта мягко покачивалась на воде, как зверь, готовящийся к решительному прыжку.

Я поднялся на палубу и постучал в крышку люка. Мне никто не ответил, но, когда я потянул ее на себя, она поддалась. Я спустился вниз по узенькой лестнице, миновал отсек, уставленный коротковолновой радиоапаратурой, крохотный камбуз, в котором пахло пережаренным кофе, и наконец добрался до кают. Солнечный зайчик, словно живая светлая душа, качался на переборке судна, то поднимаясь, то опускаясь вместе с яхтой. К нему я и обратился:

– Макги?

Наверху кто-то завозился, и через секунду сверху свесилась голова. Выражение лица очень соответствовало названию судна. Макги сбрил свою бороду, нижняя часть его лица теперь выглядела светлее. Он постарел, осунулся, от былой самоуверенности не осталось и следа.

– Вы пришли один? – прошептал он.

– Естественно.

– Значит, вы тоже считаете, что я не виноват? – Теперь он испытывал прилив надежды даже от такой малости.

– А кто еще считает, что вы не виноваты?

– Мистер Стивенс.

– Это была его идея? – спросил я.

– Он не настаивал на этом.

– О'кей, Макги. Так чего вы хотите?

Он продолжал лежать, глядя на меня. Губы его подергивались, он словно чего-то ждал.

– Не знаю даже, с чего начать. Я думал десять лет, думал и молчал, так что теперь даже трудно поверить, что я могу говорить. Я знаю, что произошло, но я не понимаю, почему это случилось. Десять лет за решеткой без надежды на досрочное освобождение, потому что я так и не признал себя виновным. Как же я мог признаться в том, чего не было? Меня оклеветали. А теперь они хотят сделать это снова.

Он сжал руками полированный край верхней полки.

– Нет, братишка, я не вернусь обратно в Квент. Я провел там десять лет, и эта было нелегкое время. Нет ничего тяжелее, как расплачиваться за чужие грехи. Господи, как медленно там тянется время! Они не могли обеспечить всех работой, и большую часть времени я просто сидел и думал. Но теперь я им так не дамся. Я убью себя.

Он говорил искренне, я ответил ему тем же:

– Этого не будет, Макги. Я вам обещаю.

– Как бы я хотел вам верить. К сожалению, я уже разучился верить людям. Люди не верят тебе, и ты перестаешь верить им.

– Кто убил вашу жену?

– Не знаю.

– Поставим вопрос иначе. Как вы думаете, кто мог ее убить?

– При чем тут я? Не знаю.

– Вы решились на то, чтобы вызвать меня сюда, только для того, чтобы теперь заявить мне, что не можете ничего сказать? Давайте начнем с самого начала, Макги. Почему ваша жена ушла от вас?

– Я ушел от нее. К тому моменту, когда ее убили, мы уже несколько месяцев жили врозь. Меня тем вечером даже не было в Индиан-Спрингс, я был здесь.

– Почему вы бросили ее?

– Потому что она хотела, чтобы мы расстались. Мы не ладили. После моего возвращения из армии. Констанция с девочкой все годы войны провела у своей сестры, и ей было трудно снова привыкать ко мне. Признаю, что я тогда был нелегким человеком. Но усугубляла наши отношения ее сестра Алиса.

– Почему?

– Она считала наш брак ошибкой. Я думаю, что она ни с кем не хотела делить Констанцию. А я ей мешал.

– Больше ей никто не мешал?

– Нет, Алиса не выносила конкуренции.

Я решил уточнить свою мысль:

– В жизни Констанции не было другого мужчины?

– Был. – Он так засмущался, словно это его уличили в неверности. – Все эти годы я много думал, и, мне кажется, ни к чему сейчас говорить об этом. Я уверен, что он не имеет никакого отношения к ее смерти. Он был без ума от нее. Он не мог причинить ей зла.

– Откуда вы знаете?

– Мы разговаривали с ним незадолго до ее смерти. Дочка рассказала мне об их отношениях.

– Вы имеете в виду Долли?

– Да. Констанция встречалась с ним по субботам, когда привозила девочку к врачу. И как-то раз – кстати, это была наша последняя встреча с Долли – девочка рассказала мне обо всем. Ей было одиннадцать-двенадцать лет, и она не понимала еще всего, но чувствовала, что происходит что-то важное. Каждую субботу Констанция со своим парнем отвозила ее в кино на какой-нибудь двухсерийный фильм, а сами уезжали куда-то, наверное, в ближайший мотель. Констанция просила девочку не рассказывать об этом, и та молчала. А парень даже давал ей деньги, только чтобы она говорила Алисе, что была в кино вместе с Констанцией. Кстати, я думаю, что это было нехорошо. – Казалось, прежний гнев готов был снова вспыхнуть в душе Макги, но он уже столько перестрадал и передумал, что был не способен на сильные чувства. Его лицо белело на краю верхней койки, как холодная луна.

– А почему мы не называем его имя? – поинтересовался я. – Неужели это был Годвин?

– Нет, черт побери. Это был Рой Брэдшоу. Он был профессором в колледже. – И он добавил с чувством какой-то скорбной гордости: – Теперь он декан.

«Недолго ему осталось», – подумал я. Тучи над его головой сгущались.

– Брэдшоу был пациентом доктора Годвина, – продолжил Макги. – Они с Кони и познакомились в приемной Годвина. Я думаю, в какой-то мере доктор помог им.

– Почему вы так думаете?

– Брэдшоу сам говорил мне, что доктор считает их отношения полезными для душевного здоровья. Смешная штука, я ведь тогда пошел к Брэдшоу, чтобы заставить его оставить Кони в покое, я готов был даже побить его. Но к концу своей речи он меня почти полностью убедил, что правы они с Кони, а не я. Я до сих пор не могу понять, кто из нас был прав. Я точно знаю, что она не была счастлива со мной. Может, она была счастлива с Брэдшоу?

– Поэтому вы и не втянули его в судебное разбирательство?

– Это было одной из причин. Какой был смысл поднимать все это? Это только ухудшило бы положение дел. – Он замолчал. И вдруг добавил очень откровенно: – Кроме того, я любил ее. Я любил Кони, – Это было своеобразным выражением любви к ней.

– Вы знали, что Брэдшоу был женат?

– Когда?

– Последние двадцать лет. Он развелся несколько недель назад.

Макги вздрогнул. Я посягнул на иллюзии, в которых он пребывал так долго. Он откинулся обратно на койку и почти скрылся из виду.

– Ее звали Легация Макреди – Летиция Макреди Брэдшоу. Вы когда-нибудь слышали о ней?

– Нет. Как это женат? Он жил дома со своей матерью.

– Есть разные виды браков. Он мог годами не видеть своей жены, а потом снова с ней встретиться. А может быть, она жила здесь, в городе, и об этом не знали ни его мать, ни его друзья. Подозреваю, что так оно и было, учитывая, что ему пришлось уехать на изрядное расстояние, чтобы скрыть расторжение брака.

Голос Макги задрожал:

– Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

– Это может иметь очень серьезное отношение. Если десять лет тому назад Макреди находилась в городе, у нее существовал очень серьезный мотив для убийства вашей жены, ничуть не менее серьезный, чем у вас.

Он не хотел думать о какой-то женщине. Он слишком привык думать о себе.

– У меня не было никакого мотива. Я бы волоса не тронул на ее голове.

– И тем не менее вы нередко поступали иначе.

Он промолчал. Я видел только его волнистые седые волосы и большие глаза, которым он изо всех сил пытался придать выражение искренности и доброжелательности.

– Признаю, что пару раз я ударил ее. Но потом я мучился из-за этого. Вы должны понять – мне было больно, что она мне лжет. Но я не виню ее за это. Я ни за что ее не виню. Я сам во всем виноват. – Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

Я предложил ему сигарету, но он отказался. Я закурил сам. Солнечный зайчик карабкался вверх по перегородке. День клонился к вечеру.

– Значит, у Брэдшоу была жена, – произнес Макги. Он переварил, наконец, это сообщение. – А мне он говорил, что собирается жениться на Кони.

– Может быть, он и собирался. Это лишь доказывает, что у его жены был серьезный повод для убийства Констанции.

– Вы действительно думаете, что это сделала она?

– Она для меня является главной подозреваемой. А другим – сам Брэдшоу. Я думаю, ваша дочь тоже подозревала его. Она поступила к нему в колледж и устроилась на работу в его дом, чтобы понаблюдать за ним. Это была ваша идея, Макги?

Он покачал головой.

– Ее роль во всем этом мне совершенно неясна. И она не особенно-то помогает разобраться.

– Я знаю, – произнес он. – Долли слишком много наговорила неправды начиная с незапамятных времен. Но одно дело, когда лжет ребенок, а другое дело – взрослый.

– Вы великодушный человек.

– Нет, нет, что вы. Когда в то воскресенье я увидел их фотографию в газете, у меня в сердце все закипело. «Какое право она имеет быть счастливой после того, что она мне сделала?» – подумал я.

– И вы ей сказали это?

– Да, сэр, сказал. Но моя злость быстро иссякла. Она так похожа на свою мать. Я вспомнил свою юность, когда мы только что поженились с Констанцией, и словно вернулся в счастливое прошлое. Это было самое счастливое время – я служил во флоте, а Кони была беременна.

Он погрузился в воспоминания, все дальше и дальше уплывая от настоящего. Я не мог винить его за это, но мне надо было вернуть его к действительности.

– Значит, в то воскресенье вы набросились с обвинениями на свою дочь?

– Сначала да. Признаю. Я спросил ее, зачем она оклеветала меня на суде. Но ведь я имел право интересоваться этим?

– Думаю, что несомненно. Как она отреагировала на это?

– У нее началась истерика, и она стала кричать, что говорила правду, что видела меня с револьвером и слышала, как я ругался с ее матерью. Но это было вранье, и я сказал ей об этом. Меня даже не было в Индиан-Спрингс тем вечером. Тут она замолчала.

– Что было потом?

– Я спросил ее, зачем она сказала неправду. – Он облизнул губы и продолжал шепотом: – Я спросил – может, она сама попала в маму случайно? Алиса ведь держала револьвер в доступном месте. Это ужасный вопрос, но я должен был его задать. Слишком долго он меня мучил.

– Со времени суда?

– Да. Даже раньше.

– Почему вы не позволили Стивенсу подвергнуть ее перекрестному допросу?

– Я был неправ. Поэтому я и занялся этим сам десять лет спустя.

– Каков был результат?

– Еще большая истерика. Она смеялась и плакала одновременно. Мне было ее так жаль. Она побледнела, как полотно, и огромные слезы катились по лицу. Они казались такими прозрачными и чистыми.

– И что она сказала?

– Естественно, она сказала, что она тут ни при чем.

– А как вы думаете, она умела обращаться с оружием?

– Немного. Кое-что я ей показывал, а кое-что – Алиса. Для того чтобы случайно нажать на курок, не надо уметь хорошо обращаться с оружием.

– И вы продолжаете считать, что это не исключено?

– Не знаю. Об этом-то я и хотел поговорить с вами.

Наконец он словно освободился от невидимого груза. Он спустился вниз и встал передо мной в узком проходе. На нем был черный свитер, джинсы и кроссовки.

– Вы можете поговорить с ней. Я не могу. Мистер Стивенс тоже не может. А вы можете пойти и спросить, что произошло на самом деле.

– Может, она не знает.

– Я думал об этом. В то воскресенье в ней как будто все смешалось. Я не хотел сбивать ее с толку. Я только задал ей несколько вопросов. Но, похоже, она сама не понимала, где правда, а где ложь.

– Она признала, что выдумала свои показания?

– Она выдумала их с помощью Алисы. Я могу себе представить, как это было. Алиса спросила: «Это было так, правда? Ты видела папу с револьвером, да?» И постепенно у нее выстроилась вся история.

– Алиса сознательно хотела оклеветать вас?

– На ее языке это называется иначе. Она искренне считала, что я виноват. И добивалась только того, чтобы я обязательно был наказан по заслугам. Она внушала это Долли, не подозревая, что заставляет ее лжесвидетельствовать. Моя дорогая, ненаглядная свояченица всегда хотела избавиться от меня.

– И от Кони тоже?

– От Кони? Что вы, она боготворила ее. Алиса всегда вела себя по отношению к ней, скорее, как мать, а не как сестра. Между ними была разница в четырнадцать-пятнадцать лет.

– Вы сказали, что она ни с кем не хотела делить Кони. Ее чувства к ней могли измениться, после того как ей стало известно о Брэдшоу.

– Не настолько. Да и кто мог сказать ей об этом?

– Ваша дочь. Раз она сказала вам, она могла сказать и Алисе.

Макги покачал головой:

– Ну вы даете!

– Приходится. Дело серьезное. Вы не знаете, Алиса когда-нибудь жила в Бостоне?

– По-моему, она всегда жила здесь. Она же дочь отечества. Я тоже сын отечества, но мне за это никто не давал медаль.

– Дочь отечества тоже может съездить в Бостон. Алиса никогда не работала в театре? Может, она когда-нибудь была замужем за человеком по имени Макреди? Она никогда не красилась в рыжий цвет?

– Нет, все это совершенно не похоже на нее.

Я вспомнил ее фантастическую розовую спальню.

– Более того... – начал Макги и замолчал. Он не выдержал длинную паузу. – Знаете, пожалуй, я возьму сигарету.

Я протянул ему сигарету и зажигалку.

– Что вы хотели сказать?

– Ничего. Просто думал вслух.

– О ком вы думали?

– Да ни о ком. Забудьте об этом.

– Говорите, Макги. Вы же сами хотели встретиться со мной.

– По-моему, у меня еще есть право не афишировать все свои мысли. Это единственное, что поддерживало меня в тюрьме.

– Но сейчас вы уже на воле. Вы что, хотите вернуться обратно за решетку?

– Я не хочу оставаться на воле за чужой счет.

– Идиот. Кого вы теперь прикрываете?

– Никого.

– Мадж Герхарди?

– Оставьте меня в покое.

Больше мне ничего не удалось из него выудить. Тюрьма медленно и неизбежно ломает людей. Из Макги она сделала святого – что за парадокс!

Глава 27

Судьба была, как всегда, безжалостна к нему. Вылезая из люка, я увидел, что к яхте приближаются трое. На фоне заходящего солнца их литые фигуры двигались неумолимо, как сама судьба.

Один из них, направив на меня дуло револьвера, предъявил полицейский значок, двое других скрылись в люке. Я услышал крик Макги, и через минуту он появился на поверхности в наручниках, подталкиваемый дулом револьвера. Он бросил на меня взгляд, полный страха и мольбы.

Мне они не стали надевать наручников, а просто посадили в заднее, отгороженное отделение машины шерифа и повезли к зданию суда. Я попробовал заговорить с Макги, но он не ответил мне и даже не посмотрел на меня. Вероятно, он считал, что это я его предал, вполне может быть, что и действительно я невольно навел полицию на его след.

Ко мне приставили охрану, а его увели на допрос. Из-за стены я слышал только голоса, которые то повышались, то угрожали, то запугивали, то умоляли. Потом появился шериф Крейн. Вид у него был важный и усталый. Выпятив живот и улыбаясь, он остановился надо мной.

– Не повезло твоему приятелю. Вот теперь он действительно влип.

– Ему не везло все последние десять лет. Уж вы-то это знаете лучше, чем кто-либо другой. Это ведь вы состряпали ему дельце.

Мелкая сеть сосудов на его щеках налилась кровью, словно кто-то внутри включил инфракрасное освещение. Наклонившись ко мне, он начал изрыгать из себя слова, крепко приправленные запахом «Мартини»:

– За подобные высказывания я могу упрятать тебя за решетку. Знаешь, что ждет твоего дружка? На этот раз ему не удастся улизнуть, он прямиком отправится на тот свет.

– Ну что ж, это будет не первая невинная жертва.

– Невинная?! Макги – закоренелый убийца, и у нас есть доказательства. Мои эксперты доказали это: пуля, найденная в теле Хагерти, идентична найденной в теле его жены. Оба выстрела были сделаны из одного и того же револьвера, который он украл у Алисы Дженкс в Индиан-Спрингс.

Мне удалось спровоцировать шерифа на одно неосторожное высказывание, и я решил попробовать еще раз.

– У вас нет доказательств, что он украл его. У вас нет доказательств, что именно он стрелял оба раза. Где он хранил револьвер эти десять лет?

– Где-то прятал, возможно, на яхте Стивенса. А может быть, у сообщника.

– А потом он спрятал его в постели дочери, чтобы навести на нее след?

– Да, он такой человек.

– Какая чушь!

– Не сметь так со мной разговаривать! – Пушечное ядро его живота угрожающе заколыхалось надо мной.

– Не надо так разговаривать с шерифом, – поддержал его мой охранник.

– Что-то мне не известен закон, запрещающий употребление слова «чушь». И кстати, по какому праву я арестован? Я сотрудничаю с местным адвокатом и имею полное право любыми путями получать необходимую мне информацию, а также хранить ее в строгой тайне.

– Откуда вам стало известно, что он на яхте?

– Мне сообщили.

– Стивенс?

– Нет, не Стивенс. Можем обменяться сведениями, шериф. Откуда вам стало известно, что он на яхте?

– Я не заключаю сделок с подозреваемыми.

– В чем же вы меня подозреваете? В незаконном употреблении слова «чушь»?

– Не смешно. Тебя взяли вместе с Макги. Я имею полное право задержать тебя.

– Ну, а я имею право пригласить адвоката. И только попробуйте пренебречь моими правами, посмотрим, чем это для вас кончится. У меня есть друзья в Сакраменто.

Среди моих друзей не было ни окружного прокурора, ни кого бы то ни было из его команды, но мне понравилась эта фраза, чего нельзя было сказать о шерифе. Он был наполовину политик, а такие люди всегда чего-нибудь боятся.

– Можешь вызывать, – после минутного размышления произнес он.

Шериф открыл дверь, и я увидел опущенную седую голову Макги. Мой охранник отвел меня в соседнюю комнату и удалился, оставив меня наедине с телефоном. Я позвонил Джерри Марксу. Он как раз собирался ехать к доктору Годвину и Долли, но сказал, что сейчас же будет в суде и попробует захватить Джила Стивенса, если ему это удастся.

Меньше чем через пятнадцать минут они появились оба. Стивенс бросил на меня взгляд из-под нависшей седой шевелюры, который, судя по всему, означал, что для протокола мы не знакомы. Думаю, что это все-таки он посоветовал Макги переговорить со мной и организовал эту встречу. Я мог использовать сведения Макги, которыми он не мог воспользоваться.

При помощи мягких угроз и умелого манипулирования процессуальным кодексом Джерри Марксу удалось меня вытащить. Стивенс остался с шерифом и представителем окружного прокурора. Вытащить его клиента было сложнее.

Луна, как созревший плод, вопреки всем законам физики медленно всплыла над крышами. Она была огромной, но слегка ущербной.

– Красиво, – сказал Джерри, когда мы вышли.

– Похожа на подгнивший апельсин.

– Сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке[6]6
  В. Шекспир. Гамлет. Пер. Б. Пастернака.


[Закрыть]. – Джерри всегда очень любил произносить сентенции, почерпнутые на студенческой скамье. Он пружинящим шагом подошел к машине и завел мотор. – Мы уже опаздываем к Годвину.

– Ты что-нибудь разузнал об алиби Брэдшоу?

– Да. По-моему, оно неуязвимо. – Пока мы ехали через город, он рассказал мне подробности. – На основании температуры тела, степени свернутости крови и т. д. и т. п. медицинский эксперт считает, что смерть мисс Хагерти наступила не позднее половины девятого. С семи до половины десятого декан Брэдшоу сидел или выступал в присутствии нескольких сотен свидетелей. Я разговаривал с тремя из них, выбранными более или менее наугад, и они все подтвердили, что за это время он не покидал место председательствующего. Это полностью его исключает.

– Вероятно, да.

– Ты расстроен этим?

– Частично да, а частично обрадован. Мне симпатичен Брэдшоу. Но я был почти уверен, что он тот, кто нам нужен.

В оставшееся время я рассказал ему, что мне удалось узнать от Макги и от шерифа. Джерри присвистнул, но оставил мое сообщение без комментариев.

Дверь нам открыл доктор Годвин. На нем был свежий халат, выражение лица было удрученным.

– Вы опаздываете, мистер Маркс. Я уже собирался все отменить.

– У нас было срочное дело. В семь вечера был арестован Томас Макги. Поскольку с ним в момент ареста оказался мистер Арчер, его тоже арестовали.

Годвин повернулся ко мне:

– Вы видели Макги?

– Он просил меня встретиться с ним и поговорить. А теперь я очень хочу сравнить его версию с версией его дочери.

– Но ведь вы, кажется, не приглашены на этот сеанс, – с легким раздражением произнес Годвин. – Вы не обладаете профессиональной непредвзятостью – я вам уже говорил об этом.

– Я буду вести себя, руководствуясь исключительно указаниями мистера Маркса.

– По-моему, мистер Арчер прав, – сказал Джерри.

Годвин с неохотой впустил нас. Мы были чужаками, вторгшимися в его призрачное царство. За истекшее время у меня несколько поколебалась вера в благонамеренность его деспотизма, но я предпочел пока это не обнародовать.

Он отвел нас в смотровую комнату, где нас дожидалась Долли. Она сидела на столе, обитом войлоком, свесив ноги, в одной больничной рубашке. Рядом стоял Алекс, держа ее за руки. Он неотрывно глядел на нее с восторгом и мольбой, словно она была богиней или жрицей какого-то призрачного культа.

Ее волосы были гладко причесаны, и лишь взгляд оставался тревожным. Он скользнул по мне, но она не узнала меня.

Годвин дотронулся до ее плеча:

– Ты готова, Долли?

– Думаю, да.

Она легла на стол. Алекс встал рядом, держа ее за руку.

– Мистер Кинкейд, вы можете остаться, если хотите. Но лучше было бы, если бы вы ушли.

– Только не для меня, – произнесла девушка. – Я чувствую себя лучше, когда он рядом. Я хочу, чтобы Алекс знал все обо всем.

– Да. Я хочу остаться.

Годин набрал лекарство в шприц, ввел иглу ей в руку и укрепил ее на коже пластырем, потом попросил Долли считать в обратном порядке, начиная с сотни. На девяносто шести ее тело расслабилось, и внутренний свет, озарявший лицо, погас. Правда, при каждом вопросе он потом снова возвращался.

– Ты слышишь меня, Долли?

– Я слышу вас, – пробормотала она.

– Говори громче. Я тебя не слышу.

– Я слышу вас, – повторила она. Говорила она не совсем внятно.

– Кто я?

– Доктор Годвин.

– Помнишь, когда ты была маленькой, ты приезжала ко мне?

– Помню.

– Кто привозил тебя ко мне?

– Мама. Мы приезжали в машине тети Алисы.

– Где ты тогда жила?

– В Индиан-Спрингс, в доме тети Алисы.

– Мама тоже жила там?

– Мама тоже там жила. Она жила там тоже.

Она раскраснелась и говорила, как пьяный ребенок. Доктор повернулся к Джерри Марксу, показывая ему жестом, что он может приступать. Со скорбным видом Джерри начал:

– Ты помнишь вечер, когда была убита твоя мама? – спросил он.

– Помню. Кто вы такой?

– Я – Джерри Маркс, твой адвокат. Ты можешь спокойно разговаривать со мной.

– Не бойся, – подхватил Алекс.

Девушка лениво посмотрела на Джерри:

– Что вы от меня хотите?

– Правды. Рассказывай все, что помнишь.

– Постараюсь.

– Ты слышала выстрел?

– Да. – Ее лицо сморщилось, словно она только что услышала его снова. – Я... я испугалась.

– Ты кого-нибудь видела?

– Я не сразу спустилась вниз. Мне было страшно.

– А из окна ты кого-нибудь видела?

– Нет. Я слышала, как отъехала машина. А перед этим я слышала, как она бежала.

– Кто бежал? – спросил Джерри.

– Сначала, когда они разговаривали с мамой у двери, я думала, что это тетя Алиса. Но это не могла быть тетя Алиса. Она не стала бы стрелять в маму. Кроме того, у нее потерялся револьвер.

– Откуда ты знаешь?

– Она сказала, что это я взяла у нее револьвер. Она отшлепала меня расческой за это.

– Когда она тебя отшлепала?

– В воскресенье вечером, когда вернулась из церкви. Мама сказала ей, что она не имеет права шлепать меня. Тогда тетя Алиса спросила маму, не брала ли она револьвер.

– И что?

– Она не сказала... при мне. Меня послали спать.

– Ты брала револьвер?

– Нет. Я никогда его не трогала. Я боялась.

– Чего?

– Я боялась тети Алисы.

Она вся вспотела и явно начинала беспокоиться, пытаясь подняться на локтях. Годвин уложил ее обратно и ввел еще лекарство. Девушка снова расслабилась.

– У дверей с мамой разговаривала тетя Алиса? – продолжил Джерри.

– Сначала я подумала, что да. Голос был похож на ее. У нее такой страшный голос. Но это не могла быть тетя Алиса.

– Почему?

– Просто не могла.

Она повернула голову, словно прислушиваясь к чему-то. Прядь волос упала на ее полузакрытые глаза. Алекс аккуратно поправил ее прическу.

– Эта женщина у дверей сказала, что она знает правду о маме и мистере Брэдшоу. Она сказала, что ей сказал об этом папа, а папе сказала я. А потом она выстрелила в маму и убежала.

В комнате стояла полная тишина. Было слышно только тяжелое дыхание девушки. Из одного ее глаза выкатилась медленная тяжелая слеза и побежала по щеке к виску. Алекс вытер ее своим платком. Джерри наклонился к ней с другой стороны стола.