Текст книги "Холод смерти"

Автор книги: Росс Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Убирайтесь отсюда! – крикнул Алекс.

Они сидели на диван-кровати в крохотной комнатке. Он обнимал ее за плечи, но это не было любовной сценой. Казалось, она изо всех сил сопротивляется, пытаясь освободиться из его объятий. Так в психиатрических больницах сестры часами держат буйных пациентов, чтобы не пеленать их в смирительные рубашки.

Блузка на ней была разорвана, одна грудь почти обнажилась. Долли попыталась отбиться от Алекса головой, и я увидел ее лицо. Оно было серым, помертвевшим, с застывшей маской отчаяния.

– Убирайтесь! – выкрикнула она мне.

– Нет уж, пожалуй, я побуду с вами, – ответил я обоим.

Я закрыл дверь и вошел в комнату. Ее рыдания начали постепенно затихать. Хотя рыданиями это было трудно назвать – ее глаза были застывшими и сухими. Она прижалась к Алексу. Он был бледен.

– Что случилось, Алекс?

– Не знаю. Я ждал ее здесь, она пришла несколько минут тому назад. Пока я от нее мало чего добился. Она страшно расстроена из-за чего-то.

– Это называется шок, – произнес я, размышляя, насколько он сам близок к этому состоянию. – С ней что-нибудь произошло?

– Похоже, – пробормотал он. Его взгляд был обращен внутрь себя, словно там он пытался найти силы, чтобы преодолеть новые несчастья.

– Она ранена, Алекс?

– Кажется, нет. Она бежала сверху вниз по дороге, а потом попыталась повернуть обратно. Она так сопротивлялась, когда я останавливал ее.

И тут, словно для того, чтобы продемонстрировать свои силы, она вырвала у Алекса руки и принялась колотить его по груди. Руки ее были в крови, на рубашке оставались красные отпечатки.

– Пустите меня! – умоляюще воскликнула она. – Я хочу умереть. Я заслужила это.

– Алекс, на ней кровь.

– Убита ее подруга.

– Это я во всем виновата, – вдруг произнесла она совершенно спокойно.

Он схватил ее за руки и прижал к себе. Он начал вести себя, как мужчина.

– Долли, успокойся. Ты говоришь ерунду!

– Ерунду? Она лежит там в крови, это я обрекла ее на смерть.

– О ком она? – спросил я Алекса.

– Какая-то женщина по имени Элен. Никогда в жизни не слышал о ней.

Зато я слышал.

Долли принялась что-то шептать, но так монотонно, быстро и невнятно, что я едва мог разобрать. Она была сатаной, и отец ее был сатаной, и отец Элен был сатаной, и они все были связаны кровавыми узами убийств, что делало их с Элен кровными сестрами, но Долли предала ее, и теперь она убита.

– Что ты сделала с Элен?

– Я не должна была приближаться к ней. Они все умирают, как только я приближаюсь.

– Это бред, – тихо сказал Алекс. – Ты никогда никому не причинила зла.

– Что ты обо мне знаешь?

– Все, что мне нужно. Я люблю тебя.

– Не смей говорить так. Тогда я еще больше хочу умереть. – Она сидела, выпрямившись в его объятиях, потом снова посмотрела на свои руки и зарыдала. – Я – преступница.

Алекс взглянул на меня потемневшими глазами:

– Что-нибудь понимаете?

– Не очень.

– Но вы же не думаете, что она на самом деле убила эту Элен? – Мы говорили, не обращая внимания на Долли, как будто она была глухой или сумасшедшей, и она не возражала.

– Мы даже не знаем еще, убит ли кто-нибудь, – произнес я. – Похоже, ваша жена страдает комплексом вины, но на самом деле это еще не значит, что она в чем-то виновата. Мне кое-что удалось узнать о ней сегодня. – Я присел рядом с ним на диван и спросил Долли:

– Как зовут твоего отца?

Казалось, она не слышала меня.

– Томас Макги?

Она резко кивнула, как будто ее кто-то толкнул сзади.

– Он чудовище. И меня превратил в чудовище.

– Каким образом?

Этот вопрос вызвал еще один монолог:

– Он застрелил ее, – она опустила голову, – и бросил в луже крови, но я сказала тете Алисе и полиции, и его судили, а теперь он снова сделал это.

– С Элен?

– Да, и я в этом виновата. Это все из-за меня.

Казалось, она получила странное удовольствие от постоянного признания собственной вины. Ее безжизненный вид, рыдания без слез, бессвязная речь и глубокие паузы – все это свидетельствовало о нарастающем душевном кризисе. Я чувствовал, что за этими чисто мелодраматическими самообвинениями скрывается тонкая богатая натура, которая находится под угрозой гибели.

– Лучше ее больше не спрашивать ни о чем, – сказал я Алексу. – Мне кажется, она уже не чувствует разницы между правдой и вымыслом.

– Вы так думаете? – вдруг злобно выкрикнула она. – Все, что я помню, – правда, а я помню себя с года, я помню все – ссоры и побои, пока он не застрелил ее.

– Заткнись, Долли! – оборвал я ее. – Или смени пластинку. Надо вызвать врача. У тебя в этом городе есть знакомый врач?

– Нет. Мне не нужен врач. Вызовите полицию. Я хочу сделать признание.

Она играла в опасную игру с нами, а главное, с собственным сознанием, балансируя на краю реальности, готовая в любой момент сорваться в бездонную пропасть безумия.

– Хочешь признаться в том, что ты чудовище? – спросил я.

Это не сработало. Она повторила совершенно буднично:

– Я – чудовище.

Метаморфоза происходила буквально на глазах. Хаотические силы, бушующие в ней, изменили очертания ее рта и нижней челюсти. Она тупо смотрела сквозь спутанные волосы. Я уже с трудом мог узнать в ней девушку, с которой разговаривал днем на ступеньках библиотеки.

Я повернулся к Алексу:

– Вы знаете каких-нибудь врачей в городе?

Он покачал головой. Короткие волосы Алекса шевелились от ужаса, как будто от жены к нему пробегали электрические разряды, но, казалось, никакая сила не заставит его расстаться с Долли.

– Я могу позвонить папе в Лонг-Бич.

– Может быть, попозже мы так и сделаем.

– Разве нельзя просто отвезти ее в больницу?

– Нам нужен частный врач, который мог бы защитить ее.

– От чего?

– От полиции, от психушки. Я хочу, чтобы она не отвечала ни на какие официальные вопросы, пока я не выясню все с Элен.

Долли захныкала:

– Я не хочу в психушку. У меня здесь был доктор, давным-давно. – Слава богу, ей хватило ума, чтобы испугаться, и страх подтолкнул ее к нам.

– Как его зовут?

– Доктор Годвин. Джеймс Годвин. Он психиатр. Я была у него в детстве.

– Здесь есть телефон?

– В доме. Миссис Брэдшоу позволяет им пользоваться.

Я вышел из привратницкой и направился к особняку. Туман дополз уже и сюда. Он спускался с гор и поднимался от океана.

В большом белом доме царила тишина, несколько окон светились. Я нажал звонок. За тяжелой дверью слабо звякнул колокольчик. Дверь открыла высокая темноволосая женщина в набивном хлопчатобумажном платье. Несмотря на грубые черты лица и следы прыщей на щеках, она была достаточно красива. Не успел я произнести слова как она сообщила мне, что мистера Брэдшоу нет дома, а миссис Брэдшоу ложится спать.

– Мне нужен всего лишь телефон. Я приятель юной особы из привратницкой.

Она подозрительно посмотрела на меня, и я подумал, не заразила ли меня Долли, не позаимствовал ли я у нее безумно-сомнамбулическую манеру поведения.

– Это очень срочно, – добавил я. – Ей нужен врач.

– Она заболела?

– Да, и очень серьезно.

– Что же вы оставили ее одну?

– Она не одна. С ней муж.

– Но она не замужем.

– Не будем сейчас обсуждать это. Вы мне дадите позвонить врачу?

Она неохотно отошла в сторону и проводила меня мимо винтовой лестницы в небольшой кабинет, уставленный книжными шкафами. На письменном столе, как путеводная звезда, горела лампа. Она указала на телефон и заняла наблюдательный пост у дверей.

– Будьте добры, выйдите. Это частный разговор. Потом можете обыскать меня.

Она фыркнула и скрылась. Я решил было позвонить Элен, но в справочнике не оказалось ее номера. Телефон доктора Годвина, к счастью, был. Я набрал номер. Голос, ответивший мне, был тихим и невнятным, трудно было определить, принадлежит он мужчине или женщине.

– Могу я поговорить с доктором Годвином?

– Доктор Годвин вас слушает. – Казалось, ему порядком наскучило произносить эту фразу.

– Меня зовут Лу Арчер. Я только что разговаривал с девушкой, которая говорит, что была вашей пациенткой. Ее девичье имя Долли или Дороти Макги. Она в плохом состоянии.

– Долли? Я не видел ее лет десять-одиннадцать. Что с ней случилось?

– Вы врач, и, я думаю, лучше бы сами осмотрели ее. Мягко говоря, у нее истерика, бессвязная речь о каком-то убийстве.

Он тяжело вздохнул. Другим ухом я услышал резкий крик миссис Брэдшоу:

– Мария, что там происходит?

– Он говорит, что Долли заболела.

– Кто говорит?

– Не знаю. Какой-то мужчина.

– Почему ты не сказала мне, что она больна?

– Я же вам только что сказала.

Доктор Годвин говорил тихим ровным голосом:

– Ничего удивительного, что все это снова проявилось. Еще в детстве она оказалась свидетельницей насильственной смерти, происшедшей в ее семье. Это глубоко потрясло ее. Девочка была очень ранима.

Я попытался выяснить истину:

– Ее отец убил мать, верно?

– Да. – Ответ прозвучал, как легкий выдох. – Бедное дитя, она сама обнаружила тело. А потом ее заставили выступать в качестве свидетеля на суде. До какого варварства мы иногда доходим... – Он замолчал и спросил уже совсем другим тоном: – Откуда вы звоните?

– От Роя Брэдшоу. Долли в привратницкой со своим мужем. Это на Футхилл-драйв...

– Я знаю, где это. К тому же я только что вернулся с обеда, где виделся с деканом Брэдшоу. Мне надо заехать еще к одному больному и сразу после этого я буду у вас.

Я повесил трубку и еще некоторое время посидел в кожаном вращающемся кресле Роя Брэдшоу. Стены, уставленные книгами, словно аккумулировали прошлое и отгораживали от современного мира и всех его ужасов. Мне очень не хотелось уходить отсюда.

В коридоре меня ждала миссис Брэдшоу. Мария исчезла. Старуха тяжело дышала. На ней был розовый шерстяной халат, ворот которого она придерживала над грудью.

– Что случилось с девочкой?

– Эмоциональный стресс.

– Поссорилась с мужем? Он совершенно неуправляем, я не могу ее осуждать.

– Все несколько сложнее. Я только что вызвал доктора Годвина. Она когда-то была его пациенткой.

– Вы хотите сказать, что она... – Она похлопала опухшими пальцами по вздувшейся на виске вене.

Мне не пришлось отвечать на ее вопрос: у дверей послышался звук тормозов, и в дом вошел Рой Брэдшоу. Туман словно прилизал его волосы и омыл узкое открытое лицо. Увидев нас, он тут же придал лицу официально замкнутое выражение.

– Ты сегодня поздно, – осуждающе произнесла миссис Брэдшоу. – Развлекаешься где попало, а я здесь сижу одна. Где ты был?

– На вечере встречи выпускников колледжа. Ты разве забыла? Ты же знаешь эти банкеты. Боюсь, я тоже внес посильный вклад в общую скуку. – Кажется, он начал догадываться, что произошло нечто более серьезное, нежели просто вспышка материнской ревности. – Что-нибудь случилось, мама?

– Этот человек говорит, будто девочка в привратницкой сошла с ума. Зачем же ты присылаешь ко мне сумасшедших?

– Я не присылал ее.

– А кто же?

Я попытался вмешаться, но они не слушали меня, полностью поглощенные пикировкой, которая, судя по всему, вошла у них в привычку еще со времен детства Роя.

– Или Лаура Сазерленд, или Элен Хагерти. Профессор Хагерти – ее научный консультант, так что, скорее всего, это сделала именно она.

– Кто бы там ни был, ты обязан объяснить им, чтобы впредь они были внимательнее. Если тебя не волнует моя безопасность...

– Меня волнует твоя безопасность. И даже очень. – Голос его дрожал, балансируя между гневом и смирением. – Я не имел ни малейшего представления, что с ней не все в порядке.

– До поры до времени с ней все было в порядке, – вмешался я. – Она пережила сильный шок. Я только что вызвал доктора Годвина.

Брэдшоу медленно повернулся ко мне. Выражение его лица было удивительно мягким и незамутненным, как у спящего ребенка.

– Я знаю доктора Годвина, – произнес он. – Чем был вызван шок?

– Еще неясно. Я бы хотел поговорить с вами с глазу на глаз.

– Это мой дом, молодой человек, – дрожащим от возмущения голосом заявила миссис Брэдшоу.

Она обращалась ко мне, но адресовано это было, скорее, Рою, над которым она таким образом заносила свой финансовый хлыст. Он это хорошо понял.

– Я тоже живу здесь. У меня есть перед тобой определенные обязанности, которые я стараюсь добросовестно выполнять. Но у меня есть обязанности и перед моими студентами.

– Ну, конечно, твои драгоценные студенты. – Взгляд ее черных глаз стал насмешливым. – Очень хорошо. Наслаждайся своей личной жизнью, а я вообще могу уйти.

Она действительно направилась к входу, потуже обернув халат вокруг своего рыхлого тела, с таким видом, словно ее выставляли из дома в мороз и снежную бурю. Брэдшоу пошел за ней. Далее последовали толчки, всхлипывания, улещивания и наконец объятия – тут я отвел взгляд в сторону, – в результате чего с его помощью она стала тяжело подниматься по лестнице.

– Не думайте плохо о маме, – сказал он, спустившись вниз. – Она стареет, и ей все труднее становится справиться с неприятностями. У нее благородная душа, я-то это знаю.

Я не стал с ним спорить. Конечно, он ее знал лучше меня.

– Пойдемте в кабинет, мистер Арчер?

– Лучше обсудим все по дороге.

– По дороге?

– Я бы хотел, чтобы вы вместе со мной подъехали к Элен Хагерти, если знаете, где она живет. Боюсь, я сам не найду в темноте.

– С какой стати? Неужели вы отнеслись всерьез к маминым словам? Ей просто надо было излить душу.

– Понимаю. Но дело в том, что не она одна занималась сегодня излияниями. Долли занималась тем же и среди прочего сказала, что Элен убита. В качестве доказательства она продемонстрировала свои запачканные кровью руки. Я считаю, что надо бы съездить и посмотреть, в чем там дело.

Он сделал глотательное движение.

– Да, Конечно. Это недалеко отсюда. Всего несколько минут по тропинке. Но, я думаю, в темноте мы быстрее доберемся на машине.

Мы вышли на улицу и сели в его машину. У привратницкой я попросил его остановиться и заглянул внутрь. Долли лежала на диване лицом к стене. Алекс укрыл ее одеялом и стоял рядом, опустив руки.

– Доктор Годвин сейчас приедет, – сказал я тихо. – Попроси его задержаться, чтобы он повидался со мной.

Он кивнул, не глядя на меня. Его взгляд все еще был устремлен внутрь, словно ему открылись такие глубины духа, о существовании которых до сегодняшнего вечера он и не подозревал.

Глава 8

Машина Брэдшоу была снабжена ремнями, и он заставил меня пристегнуться, перед тем как мы тронулись. По дороге я рассказал ему все, что счел нужным, о признаниях Долли. Он произнес в ответ что-то сочувственное. Я предложил оставить машину внизу, перед поворотом к дому Элен. Мы вышли и тут же услышали завывания сирены со стороны океана – туман продолжал сгущаться.

Чуть ниже на дороге я различил контуры еще одной машины с откидным верхом, фары ее были пригашены. Надо было бы глянуть на нее, но я был настолько придавлен чувством собственной вины, что мне не терпелось узнать, жива ли Элен.

Окна ее дома слабо светились среди деревьев. Мы стали подниматься по крутой гравиевой дорожке, ведущей к дверям. Над нашими головами бесшумно скользнула сова, словно сгусток тумана, и, блеснув белым грудным опереньем, уселась на дерево с призывным уханьем. Издалека ей ответила еще одна. Они словно смеялись над нами, подражая печальным завываниям морской сирены.

Сверху послышался хруст гравия и отчетливые шаги. Я прикоснулся к рукаву Брэдшоу, и мы замерли. Постепенно перед нами стал вырисовываться контур человека.

На нем были пальто и шляпа, лица было не разглядеть.

– Привет!

Он не ответил. Судя по его движениям, он был молод и крепок. Бросившись нам навстречу, он оттолкнул меня и Брэдшоу, так что тот упал в кусты. Я попытался схватить незнакомца, но тот мчался с такой скоростью, что вырвался у меня из рук. Я кинулся за ним, ориентируясь в основном на звук его шагов, и выскочил на дорогу как раз в тот момент, когда он нырнул в свою машину. Завел мотор, зажглись фары, и мне удалось заметить только первые две цифры номера и то, что машина зарегистрирована в Неваде. Я вернулся к машине Брэдшоу и пометил в записной книжке: ФТ 37.

Я снова стал подниматься наверх. Брэдшоу уже был у дома. Он сидел, бледный, на ступеньке у входа. Свет, лившийся из дверей, освещал его фигуру, отбрасывая колеблющуюся тень на вымощенный плиткой дворик.

– Она мертва, мистер Арчер.

Я заглянул в дом. Элен лежала на боку сразу за дверью с круглым ранением на лбу. Кровь текла обильно, на изразцовом полу образовалась лужа. По краям ее кровь уже начала сворачиваться, словно прихваченная морозцем. Я прикоснулся к ее лицу. Она уже остывала. На моих часах было семнадцать минут десятого.

Между дверью и лужей крови я заметил отпечаток руки. По размерам она вполне могла принадлежать Долли. Возможно, она упала случайно, поскользнувшись, но меня не покидало ощущение, что это было сделано специально для того, чтобы предъявить ей обвинение в убийстве, хотя вполне возможно, что Долли имела к нему какое-то отношение.

Брэдшоу встал и с больным видом прислонился к косяку.

– Бедная Элен. Как ужасно! Вы думаете, этот парень, который нам встретился...

– Я думаю, что ее убили не меньше двух часов назад. Конечно, он мог вернуться для того, чтобы замести следы или забрать револьвер. По крайней мере, его поведение подозрительно.

– Конечно.

– Элен Хагерти когда-нибудь упоминала о Неваде?

Он изумился:

– По-моему, нет. А в чем дело?

– Наш дружок уехал в машине с невадским номером.

– А-а! Наверное, надо вызвать полицию.

– Да, думаю, они обидятся, если мы этого не сделаем.

– Вы вызовете? Что-то мне не по себе.

– Тем не менее лучше, если это сделаете вы, Брэдшоу. Она работала в колледже, и только вы сможете повлиять, чтобы они не раздували скандал.

– Скандал? Я не подумал об этом.

Он заставил себя пройти мимо тела к телефону, стоявшему в дальнем конце комнаты. Я быстро обошел остальные помещения. Спальня была почти пуста, если не считать табуретки и рабочего стола, на котором лежала стопка контрольных работ по спряжению неправильных французских глаголов, пачка книг, французских и немецких словарей, учебников, у стены стояли собрания поэзии и прозы. Я открыл одну из книг – на форзаце стоял лиловый штамп: «Профессор Элен Хагерти. Мейпл-Парк колледж, Мейпл-Парк, Иллинойс».

Вторая спальня была обставлена довольно вычурно новой французской мебелью, на полу лежал каракулевый ковер, тяжелые мягкие шторы ручной работы закрывали огромные окна. В шкафу висели платья и юбки лучших фирм, на нижней полке стоял ряд новых туфель. Ящики комода были забиты свитерами и интимными предметами дамского туалета. Не было ни писем, ни фотографий.

В ванной находилась треугольная, утопленная в полу ванна, пол застлан ковриком. На стеклянной полке стояли многочисленные баночки с кремами, косметикой и снотворным, из рецептов следовало, что выписано оно доктором Отто Шренком и получено в аптеке Томпсона в Бриджтоне, Иллинойс, семнадцатого июня этого года.

Я вывернул на ковер мусорную корзинку. Среди скомканных тампонов и косметических салфеток я обнаружил письмо в авиаконверте, посланное из Бриджтона неделю назад. Оно было адресовано миссис Элен Хагерти. Письмо было без обратного адреса и состояло из единственного листка, подписанного «мама».

"Дорогая Элен,

как мило было с твоей стороны послать мне открытку из солнечной Калифорнии. Это мой любимый штат, хотя я не была там уже целую вечность. Твой отец все обещает мне, что съездит со мной туда, но ему всегда что-нибудь мешает. Слава Богу, с давлением у него стало получше. Я очень рада, что у тебя все в порядке. Конечно, я бы хотела, чтобы ты изменила свое решение относительно развода, но, наверное, здесь уже ничего не поделаешь. Мне очень жаль, что вы с Бертом не смогли ужиться. По-своему он хороший человек. Но со стороны, конечно, всегда легко судить.

Отец все еще злится на тебя. Не позволяет мне даже упоминать твое имя. Он не может простить тебя за то, что ты уехала из дома, да и себя – ведь в ссоре никогда не бывает виновен один. Как бы там ни было, ты все же его дочь и не должна была с ним так разговаривать. Я не хочу ни в чем тебя обвинять и лишь надеюсь, что вы успеете помириться до его смерти. Ты же знаешь, Элен, мы не молодеем. Ты умная, образованная девочка и могла бы написать ему – для него это будет настоящий подарок. Ты ведь его единственная дочь, и услышать от тебя, что он «фашистское отродье»,– тяжело. Отец мучается уже двадцать лет. Напиши ему, пожалуйста".

Я кинул письмо обратно в корзину, потом вымыл руки и вернулся в гостиную. Брэдшоу сидел в плетеном кресле. Даже сейчас, в одиночестве, он сумел сохранить официальный вид, и я подумал, что, возможно, он вообще впервые видит смерть так близко. Я-то уже имел опыт в этом деле, но именно эта смерть причинила мне острую боль – ведь я мог предотвратить ее.

Туман за окном продолжал сгущаться. Он окутывал дом, создавая странное ощущение, что внешний мир растворился и мы с Брэдшоу летим в пространстве – два непохожих близнеца, объединенных трупом молодой женщины.

– Что вы сказали полиции?

– Я разговаривал лично с шерифом. Он сейчас приедет. Я сообщил ему только самое необходимое. Я не знал, надо ли ему что-нибудь говорить о миссис Кинкейд.

– Нам придется как-то объяснить причину нашего появления здесь. Но рассказывать все, что она говорила, не нужно. До вас просто дошли слухи.

– Вы действительно подозреваете ее?

– Пока у меня еще не сложилось определенного мнения. Посмотрим, что скажет доктор Годвин о ее состоянии. Надеюсь, он сможет поставить точный диагноз.

– Он лучший врач в городе. Как странно, мы с ним только что виделись, сидели рядом в президиуме на встрече выпускников, пока он не уехал.

– Да, он сказал, что виделся с вами.

– Мы с Джимом Годвином старые друзья. – Казалось, он пытается уцепиться за что угодно, только бы отключиться от действительности.

Я огляделся, на что бы присесть, но в комнате не было ничего, кроме шезлонга Элен. Я присел на корточки. Меня поражало в этом доме странное сочетание изысканной роскоши и голой нищеты, словно в нем одновременно проживали две разные женщины – принцесса и нищенка.

Я сказал об этом Брэдшоу, и он кивнул:

– Да, я тоже обратил на это внимание, когда заезжал сюда. Такое ощущение, что она тратила деньги на ерунду.

– А откуда она их получала?

– Я так понял, что у нее были какие-то личные средства. Естественно, она не могла бы так одеваться на одну профессорскую ставку.

– Вы хорошо ее знали?

– Не очень. Я участвовал вместе с ней в двух-трех мероприятиях в колледже. Потом у нас обнаружилась общая страсть к Хиндемиту. – Он соединил пальцы. – Она была... она была очень презентабельной женщиной. Но мы не были с ней близки ни в каких смыслах. Она не располагала к интимности.

Брови у меня поползли на лоб. Брэдшоу слегка покраснел.

– Ради Бога, я не имел в виду сексуальные отношения. К тому же она вообще была не из тех женщин, которые мне нравятся. Я хотел сказать, что она не любила откровенничать.

– Откуда она приехала?

– Из какого-то небольшого колледжа на Западе, кажется, Мейпл-Парка. Мы пригласили Элен на работу уже после ее переезда сюда. Это была срочная замена, вызванная тромбозом коронарных сосудов у доктора Фарранда. К счастью, Элен оказалась под рукой. Просто не знаю, что бы делал наш факультет современного языкознания, если бы не она.

В его тоне сквозило легкое сожаление об умершей и гораздо большая тревога о судьбе факультета, потерявшего преподавателя в разгар семестра. И хотя его волнение за судьбу собственного колледжа было совершенно естественно, что-то мне в этом не понравилось. И я сказал с желанием задеть его:

– Вам и вашему колледжу придется столкнуться с куда более неприятными проблемами, чем поиски преподавателя.

– Что вы имеете в виду?

– Вы не просто потеряли профессора. Я имел возможность побеседовать с ней сегодня утром, и, между прочим, она сообщила мне, что ее шантажируют.

– Как ужасно, – произнес он таким тоном, будто это сообщение потрясло его больше, чем сама смерть. – Но кто?..

– У нее не было ни малейшего представления, впрочем, как и у меня. Я подумал, может быть, вы что-нибудь знаете. У нее были враги в колледже?

– Даже не могу себе представить. Понимаете, мы с Элен не были настолько знакомы.

– А вот я успел с ней познакомиться за то короткое время, что мы провели вместе. И, насколько я понял, ее жизнь складывалась не только из семинаров и факультетских чаепитий. Вы не интересовались ее биографией перед тем, как пригласить на работу?

– Нет. Я уже сказал: это было срочное назначение, и, кроме того, это не входит в мои обязанности. Руководитель ее факультета доктор Гайзман высоко оценил представленные ею рекомендательные письма и принял ее на работу.

Было видно, что Брэдшоу пытается уйти от обсуждения этого вопроса. Я занес имя Гайзмана в свою записную книжку.

– Придется заняться ее прошлым. Как выясняется, она была замужем и недавно развелась. Кроме того, мне хотелось бы побольше узнать о ее взаимоотношениях с Долли. Судя по всему, они были довольно близки.

– Вы намекаете, что это была лесбиянская связь? У нас... – Он решил не доводить свою мысль до конца.

– Я ни на что не намекаю. Мне нужны сведения. Каким образом профессор Хагерти стала консультантом Долли?

– Я думаю, самым обычным.

– В чем заключается путь выбора консультанта?

– Когда как. Миссис Кинкейд состояла в старшей группе студентов, которым мы обычно позволяем самостоятельно выбирать себе консультантов – конечно, если они имеют свободные часы для занятий.

– Значит, Долли сама выбрала Элен Хагерти?

– Вполне возможно. Но это ведь могла быть и чистая случайность.

Как будто нас что-то подтолкнуло, мы одновременно повернулись и посмотрели на тело Элен. Оно лежало, маленькое и одинокое, в дальнем конце комнаты. Наш совместный полет в тумане длился уже довольно долго. Я взглянул на часы. С момента нашего приезда прошло всего четырнадцать минут. Казалось, время замедлило бег, разделившись на бесконечное число отрезков, как пространство Зенона, или поддавшись влиянию марихуаны.

С видимым усилием Брэдшоу оторвал взгляд от тела Элен. За эти мгновения с его лица окончательно исчезло выражение детскости. Он наклонился ко мне. Глубокие морщины разбегались от глаз и рта.

– Я не понял, что вам сказала миссис Кинкейд? Она призналась... призналась в убийстве?

– Полицейские или прокурор расценили бы это именно так. К счастью, никого из них не было рядом. За свою жизнь я слышал много правдивых и ложных признаний. С моей точки зрения, она говорит неправду.

– А как же кровь?

– Она могла поскользнуться и упасть.

– Так вы думаете, что мы не должны говорить об этом шерифу?

– Если вы не возражаете.

На его лице отразилась борьба противоречивых чувств, и после некоторого колебания он произнес:

– Да, лучше помолчать об этом, по крайней мере, пока. Как бы там ни было, она была нашей студенткой.

Брэдшоу не заметил, что использовал прошедшее время, и это очень огорчило меня. Думаю, что полицейская сирена принесла облегчение нам обоим. Вслед за машиной шерифа подъехала передвижная лаборатория. В несколько минут комната заполнилась людьми, полностью изменившими ее вид, – помощник прокурора, фотограф, эксперты. Она потеряла свою индивидуальность и потускнела, как любая комната в любой части света, где было совершено убийство. Как это ни странно, казалось, что люди в униформе совершают еще одно убийство, разрушая изысканную ауру дома Элен и превращая ее самое в кусок мяса, который поступит на лабораторные исследования для предъявления в суде. Когда над ней засверкали вспышки, мои нервы не выдержали.

Шериф Герман Крейн, широкоплечий мужчина, был одет в желто-коричневый габардиновый костюм. Единственным намеком на униформу была широкополая шляпа с кожаным ободом. Разговаривал он командным тоном.

Манера поведения обнаруживала в нем политикана, балансирующего между лестью и хамством. К Брэдшоу он обращался с показным почтением, словно тот был экзотическим оранжерейным растением.

Со мной он вел себя так, как со мной обычно ведут себя полицейские – с профессиональной подозрительностью: они всегда подозревают меня в преступной самостоятельности мышления. Мне удалось убедить шерифа снять с дежурства патрульную машину и отправить ее на поиски беглеца с невадским номером. Он стал жаловаться, что у него не хватает людей, и выражать сомнения, так ли уж необходимо выставлять на дорогах контрольные посты. И тут я понял, что в дальнейшем иметь с ним дело бесполезно.

Мы уселись: шериф – в шезлонг, я – в плетеное кресло – и занялись обсуждением происшедшего; помощник прокурора, владевший стенографией, записывал наш разговор. Я сообщил ему, что тело обнаружила Долли Кинкейд, жена моего клиента. Профессор Хагерти была ее научным консультантом. В данный момент Долли в шоковом состоянии и находится под наблюдением врача.

Не дожидаясь, когда шериф начнет выжимать из меня подробности, я, насколько это было в моих силах, передал ему свой разговор с Элен о том, что ее шантажировали. Упомянул я и о том, что она обращалась в полицию. Естественно, это было воспринято им как критика его ведомства.

– Я уже сказал, что у нас не хватает штатов, не хватает профессионалов. Все бегут в Лос-Анджелес – там хоть деньги платят, а что мы можем? – Он прекрасно знал, что я из Лос-Анджелеса, так что это обвинение было адресовано прямо мне. – Если я после каждого идиотского звонка буду выставлять у дома охрану, кто будет заниматься делом?

– Понимаю.

– Очень рад. Зато я кое-чего не понимаю – каким образом состоялся ваш разговор с пострадавшей?

– Профессор Хагерти пригласила меня к себе.

– Когда это было?

– Я не засекал время, незадолго до захода солнца. Я пробыл здесь около часа.

– Что она хотела?

– Просила меня остаться с ней, чтобы защитить ее. К сожалению, я этого не сделал. – Мне сразу стало легче. Как иногда простая фраза снимает тяжесть с души!

– Вы хотите сказать, что она собиралась нанять вас телохранителем?

– Да. – Какой смысл было рассказывать ему обо всех нюансах нашего разговора с Элен?

– А откуда ей стало известно, что вы занимаетесь такого рода деятельностью?

– Ну вообще-то я занимаюсь не совсем этим. Ей было известно, что я занимаюсь сыскной работой, – об этом она узнала из газеты.

– Ну что ж, понятно. Вы выступали сегодня в качестве свидетеля на процессе миссис Перрин. Наверное, я должен вас поздравить – она освобождена.

– Спасибо.

– Я-то придерживаюсь другого мнения. Эта шлюха виновна, и мы оба с вами это прекрасно знаем.

– Суд вынес оправдательный приговор, – спокойно парировал я.

– Присяжных можно обмануть, а свидетелей подкупить. Что-то вы слишком активно взялись за наш местный преступный мир, мистер Арчер. – В этом звучала скрытая угроза. Он небрежно махнул рукой в сторону тела: – Эта женщина, эта профессор Хагерти, вы уверены, что она не была вашей подружкой?