Текст книги "Домино"

Автор книги: Росс Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Изумленный Тристано со страхом вперил взгляд в эту надпись на теле. В голове у него промелькнуло: «Теперь все твои тайны раскрыты…»

На половине пути через Кампо-Сан-Поло Тристано осознал, что за ним наблюдают – возможно, даже преследуют.

Дождь прекратился; солнце успело вынырнуть из пелены туч, чтобы потонуть за постройками Каннареджо, которые отбросили на сатро чудовищно удлиненные тени. И вот здесь, в сгущавшейся тени церкви Сан-Поло – ряженая фигура: центурион.

Тристано повернул назад и, шагая обратно к палаццо Маффетти-Тьеполо, окликнул гондольера, занятого у моста охотой на москитов.

– Пожалуйста, поскорее! – прибавил Тристано, назвав палаццо, где ожидалось появление забывчивого лорда.

Он забрался внутрь, спрятал под полой velada ослабевшие и дрожавшие колени, и гондола, раскачиваясь с боку на бок и порой ныряя носом, двинулась вниз по Рио-делла-Мадонетта. Центурион исчез из виду. Дальше – в просторные воды Большого Канала, где навстречу попались лишь несколько лихтеров с рыбным уловом и бочонками масла. Вскоре показалась погребальная гондола – громадный катафалк, задрапированный в черное и украшенный неестественно яркими венками, посреди которых возвышалась небольшая статуя Богоматери. Четыре одетых в траур гондольера безмолвно окунали весла в воду; на носу судна стояла закутанная в вуаль вдова – недвижная, как и Пречистая Дева у нее за спиной. Тристано перекрестился на манер донны Франчески, вздрогнув при мысли о белом безгласном теле, простертом внутри со сложенными на груди руками.

Он вгляделся в собственное лицо, отраженное в лакированной боковой стенке гондолы.

Покачавшись на волне, поднятой похоронной баркой, гондольер пустил свою лодку мимо неровных полумесяцев палаццо, что стояли по берегам канала. Ряды полукруглых окон были по большей части неосвещены, их перевернутые очерки дрожали в воде. В этот час суток казалось, будто некая сила взяла красующиеся в воздухе фасады и бесшумно опрокинула их в подземную тьму – в другой, куда более мрачный мир теней и отражений. В ненарушимой тишине слышались только всплески и бульканье воды на веслах и вокруг корпуса лодки – шевеление беспокойно спящего зверя.

Скоро гондола поравнялась с дворцом Провенцале. Ряд окон над дверью, выходившей на канал, отбрасывал на воду свет. Вернулся граф? Тристано вытянул шею, вглядываясь, в попытке поразмыслить, наметить план, но ему это не удавалось. Дама в Сан-Поло, в том доме: что, если граф?.. Что, если она?.. Он ничего не знал, кроме одного: надо поскорей добраться до английского лорда.

Гондольер за веслом что-то недовольно пробормотал. Волны разбили отраженные в них золотые прямоугольники окон графского обиталища на множество золотых цехинов и крошечных сверкающих серпов. Тристано почудилось, будто изнутри донесся чей-то голос, потом его эхо. Воистину это город, полный отзвуков и отражений, эха и зеркал, подумал он; место, где преобладает «иллюзия», о которой говорил граф, – окутывающая видимый мир, подменяющая его собой, словно сценическая декорация; весь город похож на одну из антикварных диковин графа, на оптический трюк, достигнутый с помощью зеркал и потайных устройств. Словно под блестящей поверхностью канала, под приливом и лунным светом рябил иной, перевернутый мир, наполовину видимый, наполовину воображаемый и непроницаемо-мрачный.

Когда лодка миновала изгиб канала, над неровной линией палаццо в Дорсодуро взгляду открылись золотые купола и парные колокольни церкви Санта-Мария-делла-Салюте, а за каналом, над палаццо Дукале, разлитое по небу розоватое свечение. Вдали высился густой, слабо колеблемый лес голых мачт; редкие желтые паруса на горизонте напоминали вывешенное для просушки белье.

– Поворот! – вдруг скомандовал Тристано. – Налево. Так. Живее, живее!

На темнеющей поверхности канала, близ входа с воды в палаццо английского лорда, он различил три гондолы, которые с разных сторон подплывали кfondamenta; их висячие фонари освещали пассажиров – все они были одеты в красные ливреи.

– Но, signore! — запротестовал гондольер, уже запыхавшийся от усилий, которых требовала от него заданная Тристано гонка.

– Живее!

Ворча, гондольер направил лодку – казалось, со скоростью улитки – в устье Рио-дель-Сантиссимо. Там он совершенно перестал грести, предоставив лодке медленно скользить вперед, покачиваясь на волне. Оглянувшись через правое плечо, он невозмутимо, дружеским тоном проговорил:

– Все это, право, ни к чему, signore. — Он выпрямился и нацелил лодку к небольшому причалу. – Думаю, что граф хотел просто…

Не успел он закончить фразу, как Тристано прыгнул в сторону fondamenta, подняв тучу брызг и разодрав колени под чулками об острые камешки мостовой. Гондольер с руганью выбрался на берег, едва только нос лодки ударился о пропитанные дегтем сваи. Коренастый, плотного телосложения, он не смог, однако, угнаться за Тристано, который, постукивая каблуками, быстро вырвался вперед.

На краю Кампо-Сан-Маурицио Тристано повернул направо и помчался на восток, к площади Святого Марка: верхушка расположенной там колокольни купалась в предзакатном сумрачно-оранжевом свете. У церкви Сан-Фантин он замедлил бег, увидев, как три гондолы, одна за другой, пробираются вверх по чернильно-темной Рио-Сан-Моизе, напротив театра, где он пел на Святой неделе три месяца тому назад. За спиной слышалось, как приближаются крики гондольера. В груди у него горело, слюна пересохла, и он свернул в лабиринт узких calli: окна там были завешены или закрыты плотными ставнями. Груду строений венчали скошенные дымоходы или свернутые набок флюгера. Окна чернели пустотой, иные были забиты досками.

Спустя минуту-другую Тристано остановился в растерянности, прислушался. От его разгоряченного лба валил пар. Колокольни больше не было видно. Двое-трое прохожих мельком всмотрелись ему в лицо. Где-то жалобно мяукала невидимая кошка. Потом шум стал усиливаться: до слуха доносились шаги, чьи-то оклики. Вплотную прижимаясь к стенам, он повернул обратно по собственному следу, обогнув театр Сан-Моизе сзади, и вскоре выбрался на небольшую, наполовину затопленную fondamenta, которая открывалась на просторную bacino[98]98
  Водоем (ит. ).


[Закрыть]. Позади, ближе к palazzo лорда, показались две бегущие фигуры, к которым присоединился теперь широкоплечий гондольер, возобновивший свои вопли.

Тристано зашлепал по воде в противоположную сторону; он едва успел спрятаться между красными и серыми гранитными колоннами, обозначавшими вход на Пьяццетту (высокий прилив залил ее поверхность), как со стороны громадной площади показались трое преследователей, которые без труда продвигались по тонкому слою воды. Граф с двумя приближенными, на поясе у которых болтались длинные шпаги в ножнах, приближались неспешно, не прилагая усилий, словно часик до того просидели за чашкой кофе в кафе под аркадой. Чуть поодаль широкими шагами за ними следовал центурион. А точнее, Шипио: шлем с забралом отсутствовал, и он, с кривой улыбкой на физиономии, замыкал процессию.

Тристано вновь завертелся на месте, пробежался по испещренной лужами fondamenta, а потом, не раздумывая, перепрыгнул через причальные столбы прямо в воду, где его поглотили холодные, соленые, пузырящиеся волны. Сразу же вынырнув на поверхность, он ударился макушкой о гладкий корпус гондолы. Протянутая без малейшего промедления рука с кружевной манжетой ухватила Тристано за воротник velada, а пара других рук помогла втащить его через борт внутрь судна. Тристано плюхнулся на пол наподобие утреннего улова, вытянутого сетью из лагуны, задыхаясь и отфыркиваясь. Мокрая одежда не давала ему пошевелиться. Подняв взгляд, он увидел склоненное перед собой лицо; его внимательно рассматривали глаза, причудливей которых он в жизни не встречал: один был карий, другой – зеленый.

– Синьор Тристано, – послышался незнакомый голос. – Позвольте мне представиться. – Голос был грубым и звучал гулко, будто заржавленный меч точили о стены бездонной пещеры. – Меня зовут лорд У***. – Он протянул Тристано руку в кружевной гофрированной манжете и хрипло расхохотался – Отлично! Отлично! Итак, вы все-таки едете с нами в Англию!

Глава 25

Их путешествие длилось три недели. Три недели в каретах, в безрессорных caleches[99]99
  Коляски (фр. ).


[Закрыть], в битком набитых дилижансах, в coche-d'eau[100]100
  Грузовое пассажирское судно (фр. ).


[Закрыть], которую тянули вдоль берега Роны волы; в швыряемом бурей пакетботе, в почтовой карете, в портшезе, верхом на лошадях, на мулах; а подчас, если другого транспорта не находилось, и на своих двоих. Дороги, реки, горы, тропинки для мулов; ночлег в auberges[101]101
  Постоялые дворы (фр. ).


[Закрыть] на окраине крохотной деревушки, боязливо примостившейся между увенчанными снегом пиками, или в случайном шато, где лорда У*** знали и делились, без особой, правда, охоты, кларетом и постелью.

В первый вечер две кареты поджидали его светлость в locandd[102]102
  Трактир (ит. ).


[Закрыть] за Фузиной. Наутро, с куда большей, чем накануне, пунктуальностью, лорд отправился в путь с тремя слугами – и в сопровождении Тристано – ровно в шесть. С целью предотвратить мстительные козни графа Тристано должен был одеться в наряд, который странным образом стал ему привычен: наложив на лицо густой макияж, он облачился в шелковую mantua[103]103
  Мантуанское платье (ит. ).


[Закрыть] и отделанные кружевом нижние юбки – и отвечал на приветствия похотливых джентльменов в doganas[104]104
  Таможни (ит. ).


[Закрыть] писклявым голоском, застенчиво хлопая ресницами. Лорда У***, выдумавшего такое одеяние, весьма забавлял этот маскарад, и за ужином на табльдоте он постоянно втолковывал попутчикам-англичанам, как он гордится своей скромной любовницей-католичкой.

Действительно, лорд, сохранявший непостижимую веселость на протяжении многих перипетий путешествия, был особенно воодушевлен в самом его начале. Как только покончили с погрузкой, он картинно сунул в наружный карман пару огромных пистолетов, объявив о своем намерении пустить их в ход в случае бандитского нападения. Еще до полудня должным порядком явились три представителя названного цеха, – и лорд, верный данному слову, прострелил висок каждому. Пока ручейки крови стекали в сухую рытвину, лорд отпраздновал победу парой-другой глотков из серебряной фляжки, которая всегда кстати оказывалась у него под рукой. Глядя в разные по цвету глаза этого диковинного англичанина, сверкавшие торжеством при виде крови и радостью от выпивки, Тристано задался вопросом: а не сменил ли он, часом, одного покровителя-негодяя на другого, ничем не лучше?

Вскоре, однако, его охватили тревоги иного свойства. К исходу второго дня (когда Тристано вновь получил, наконец, в собственность свои короткие штаны и velada, избавившись тем самым от потока непристойных замечаний лорда) наша тесная компания достигла подножия Альп и начала опасное восхождение на неуютные и безлюдные горные пики Савойи. Повозка Тристано трижды переворачивалась, вываливая его на крутую горную тропу. Он сломал трость, продавил верхнюю крышку табакерки и раскрошил зуб. При третьем, самом рискованном падении отскочила застежка у одного из его чемоданов – и все предметы одежды раскидало по мутной поверхности илистой канавы. К тому же оказалось поврежденным колесо, починка которого задержала путников на двенадцать часов.

Через два дня погода ухудшилась: проезд сделался невозможным, пришлось пересесть на лошадей. Скоро лошадей сменили мулы, а в итоге – собратья по разуму: савоярские носильщики с плетеными корзинами, подвешенными на длинных шестах. Воздух был разреженным и холодным. Тристано получил меховую шапочку, которую натянул себе на глаза. Появились горные козлы, лизавшие соль с поверхности скал. Дорогу перебежал серый волк, с вызовом сверкнув желтыми глазами; его отпугнул только оглушительный выстрел из большого пистолета лорда У***. Чем выше взбирались путники, тем более чахлым становился сосновый лес, а луга со стадами овец и немногими скученными деревушками сменились серыми ликами отвесных скал. То и дело с них срывались камни и летели в теснины и глубокие провалы. Один из носильщиков-савояров также сорвался вниз, подпрыгивая и выделывая в воздухе пируэты до тех пор, пока его тело, вместе с последним воплем, не поглотила бездонная пропасть. Бывало, что целыми часами подряд жизнь зависела от одного-единственного шага, верного или неверного. Дважды носильщики Тристано балансировали на краю крутого обрыва: когда им удавалось восстановить равновесие, он судорожно дергался в корзине, моля о Божьей милости. Сколько раз он раскаивался в своем бегстве! Но вот, по прошествии долгого времени, начался, наконец, спуск.

– Франция! – объявил лорд У***, смягчавший невзгоды путешествия посредством фляжки – по всей видимости, неисчерпаемой, к которой Тристано также начал прибегать за помощью. О Франции Тристано ничего не знал – кроме того, что кастраты на сцену там, не допускаются. Он горел желанием попасть в Англию.

День за днем они продвигались вперед, пересекая – иногда дважды – сначала Луару, потом Сену, под конец Уазу, Шамбери, Лион, Виши, Мулен, Шато-Неф, Мальзерб, Париж, Шантийи, Амьен, Аббевиль, Кале.

Лорд У*** особенно не спешил. В Лионе он в модном собрании потерял за игорными столами три тысячи ливров. Спустя пять дней, через шестьдесят пять остановок, в Париже – еще две тысячи. В Париже он посетил также, вместе с Тристано, монастырь, где в гробу были выставлены на обозрение мумифицированные тела английского короля и его дочери. Явно по ошибке принимая монарха по имени Яков за святого, паломники откалывали кусочки от гроба и отрезали лоскутки от висевшей в зале парчовой ткани. Этот король не был настоящим, пояснил лорд У***, дав краткое описание недавней английской истории, которое прозвучало для Тристано близким подобием оперного либретто: столько в нем было сражений и измен. Определенно, англичан как нацию нельзя было упрекнуть в чрезмерном хладнокровии.

Страсти бушевали и во французах. В тот же самый день Тристано с лордом наблюдали, как разъяренная толпа штурмовала двери Banque Gene rale[105]105
  Главный банк (фр. ).


[Закрыть], размахивая в воздухе бумажными купюрами. Две из них охранник наколол на штык. Затем из этой странной валюты разложили костер. Обрывки и пепел плавали по серой поверхности реки, как следы вулканического извержения.

– Старье теряет всякую ценность, – негромко изрек лорд У***, когда Тристано с недоумением спросил о причинах виденного им безумия. – Их деньги, – добавил он, – для них точно так же ничего не стоят, как если бы на этих листках красовались стишки или песенки.

Это было пророчеством о том, что случится и в Англии, хотя тогда ничего подобного никому и в голову бы не пришло.

Днем позже, в Версале, они смотрели, как другой король – на сей раз не мертвец, а французский юноша – прилюдно обедает жареной ягниной. Лорд У***, столь же свободно владевший французским языком, что и итальянским, в кругу придворных непринужденно толковал о политике и философии, а попутно за игрой в карты спустил еще пять тысяч ливров. Его утешила графиня, с которой он познакомился на ridotto в Венеции. Как и французские дамы, графиня накладывала на лицо, шею и плечи fard[106]106
  Румяна (фр. ).


[Закрыть] или белый свинец, а затем испещряла щеки – или, вернее, всю поверхность лица от глаз до подбородка – ярко-красными пятнами. Ее вид напомнил Тристано ледник в Савойе, обрызганный кровью горного зайца, которого лорд У*** забавы ради подстрелил из пистолета. Однако же без такой чудовищной маски, пояснил англичанин, дамы ко двору не допускаются.

Утром они посетили магазины на Pont аи Change[107]107
  Мост Менял (фр. ).


[Закрыть]. В этих заведениях лорд У*** потратил еще большие суммы, избавив кошелек от запаса золотых луидоров. Здесь он приобрел женские шляпки без полей с плоским донышком, украшенные перьями головные уборы, золотые кирасы, перчатки с вышивкой, корпусы для часов, коробочки для мушек, necessaries[108]108
  Несессер (фр. ).


[Закрыть], духи, чулки, шарфы и тонкие, как паутина, ювелирные изделия – кольца и браслеты всевозможных размеров. Все это предназначалось для леди У***, которая, подобно верной Пенелопе, терпеливо ожидала возвращения странника. Сам лорд, казалось, в предвкушении этого дня также запасся величайшим терпением, причины которого оставались для Тристано загадкой: миниатюра, которую он заметил среди разбросанных ярких безделушек лорда, представляла внешность его супруги в самом выгодном свете; более того, один из слуг доверительным шепотом, мешая чувства зависти и изумления, отозвался о леди У*** как о поистине первой красавице Альбиона.

Спустя три дня путешественники достигли Кале. Пакетбот до Дувра отправлялся в плавание в девять часов утра. Когда они добрались туда почтовым дилижансом из Амьена (дорога шла по берегу, вдоль basse ville[109]109
  Нижний город (фр. ).


[Закрыть]), море за зданием таможни было серым и неспокойным, волны окаймлялись белыми серпами пены. Под холодным дождем близ Шантийи двумя днями ранее Тристано подхватил свирепый кашель, сопровождавшийся лихорадкой. У него разболелось горло. Ночью, в auberges, ему мерещилось, будто его душат руки графа в перчатках. Трижды за ночь он пробуждался со стоном, охваченный болью и страхом. Из соседней каюты раздавался голос лорда У***; который громко приказывал ему поберечь свои связки для Королевского оперного театра.

Сейчас Тристано, закутанный в одеяло, лежал на палубе судна в продутом ветрами доке на французском берегу, мучимый кашлем, потом и ознобом. Он надеялся вернуться в auberge, несмотря на все ее убожество и изобилие блох, однако капитан был не из числа тех, кто пасует перед стихиями. Он поторапливал пассажиров взойти на борт, боцман тем временем взимал плату – шесть гиней, а носильщики чертыхались под тяжестью поклажи.

– Шесть гиней за рейс! – воскликнул лорд У***, созерцая волны, которые выглядели все более угрожающими. – Что ж, неплохая ставка за наши жизни. Совсем неплохая. Я ее увеличиваю! – добавил он, сунув в ладонь удивленного боцмана еще две золотые монеты. Хрипло расхохотавшись, он поднялся по сходням. Каблуки его громко стучали, а в кармане посверкивала серебряная фляжка.

Путешественники заняли небольшую каюту, где пахло дегтем и сырым деревом. Над крошечным иллюминатором вздувались и хлопали паруса. Выйдя в море, судно то взмывало на волне, то ныряло вниз наподобие их кареты в предгорьях Пьемонта. На деле даже куда сильней. Тристано швырнуло на скрипучие половицы, при этом хрустнули его карманные часы. Чемоданы катались от одной стены к другой, всякий раз ударяясь о них с жутким грохотом. Застежка лопнула, и вскоре каюта была усеяна предметами его гардероба, включая и турецкий костюм Маддалены, упакованный в вечер празднества. Кашель и лихорадка у Тристано заметно усилились, и к этим симптомам очень скоро добавилась в высшей степени изматывающая морская болезнь. Тристано мучительно рвало в иллюминатор, через который в каюту в изобилии проникали соленые струи: так с балконов опоражнивают полные ведра. Содержимое выпитой им бутылки с успокоительной смесью почти тотчас перекочевало в морское пространство. Попутно волны стащили с его головы парик, купленный на Pont аи Change, и унесли его к неведомой судьбе посреди сырости и холода.

Лорда У***, бросившего якорь на скамье и поминутно потягивавшего из фляжки, не брали, казалось, никакие страхи и недомогания, а посему его очень забавляли муки спутника.

– Нечего трястись, приятель! – обратился он к Тристано, прервав песенку, которую мурлыкал себе под нос – Еще немного – и мы на суше. Чуточку скакнуть – и вся недолга. Да вон и она, Англия – взгляните-ка!

Через иллюминатор, в котором виднелась только вода, а еще через секунду – только небо, Тристано мельком различил причудливый очерк Англии: серовато-белый зверь, вздымавшийся из пенистой пучины, с головой в пятнах дождя и тумана, с латаной зеленой шкурой, безжалостно чистимой свирепым ветром. Но маленькое судно, приблизившись к этому громадному зверю и совершив несколько коротких подступов к его песчаным лапам, вынуждено было беспомощно ретироваться. Из кабин послышались жалобные стенания женщин: они напомнили похоронный плач вдов в трауре, примостившихся на ободках продолговатых могил за сельской церковью. Мужчины на борту выказали немногим большую доблесть. Юнги и кое-кто из команды в отчаянии горестно прощались с жизнью.

– Молитесь, все! Горе нам – увы, мы погибли, мы все погибли!

Тристано уже прибегнул к этому последнему спасительному средству, рухнув на колени и катаясь по лужам на половицах взад и вперед в обществе плюхавшихся в воде чемоданов. После того как он надломил еще один передний зуб и усеял пол посыпавшимися из кошелька монетами – су, ливрами, солями, франками, луидорами, яростная качка, наконец, стихла. Тристано ползком подобрался к иллюминатору. Зверь мощно навис над ними, голову его венчал замок, а в песчаных лапах он держал выдвинутые вперед пристани, гостиницу, голубые лихтеры, дюжину крохотных фигурок.

– С прибытием! – торжествующе прохрипел лорд У***. – Добро пожаловать в Англию!