Текст книги "Никому не уйти"

Автор книги: Ромэн Сарду

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

– Пожалуйста, соедините меня с полковником Шериданом. – После долгой паузы, которая последовала за этим, он просто смотрел в одну точку. – Шеф, это Бэзил. У нас уже начали появляться кое-какие новости. Хорошо бы вам сюда приехать и взглянуть самому. Тут есть случаи, от которых голова идет кругом. «Полный улет», как выражается современная молодежь…

Через двадцать минут Шеридан был уже в больнице. Скрывая отвращение, он прошел по коридорам, которые были заставлены каталками с трупами. Хотя эти трупы и были накрыты белыми простынями, все равно из-под них выглядывали то голые лодыжки, то свисающие с каталки руки.

Сразу по приезде Шеридана Бэзил Кинг повел полковника в первый большой зал, где проводилось обследование поступивших тел. Они лавировали между столами с трупами, которые были освещены подвешенными к потолку большими флуоресцентными и галогенными лампами. Некоторые из работавших здесь людей время от времени подносили к своим губам диктофон, чтобы записать на пленку комментарии относительно вскрытия, производимого их коллегами. Когда кто-нибудь передвигал стоявшие в зале каталки с хирургическими инструментами, они гремели, словно посуда в кухне. Раковины были уже коричневыми от свернувшейся крови. Дистилляторы, сосуды для фильтрации, электрические дробилки, светящиеся планшеты, хроматографы – все было пущено в ход. Ну и, конечно, время от времени работавшим в зале экспертам приходилось прибегать к помощи знаменитой пилы Негли. В общем, перед глазами Шеридана предстала довольно жуткая картина.

– Двадцать четыре трупа, – сказал Кинг. – Все расы. Широкий возрастной диапазон. Эти люди умерли от попадания пули сорок пятого калибра в левый желудочек сердца. Стреляли в них с хирургической точностью. У их убийцы – или убийц – весьма твердая рука. Исследование траектории установит местонахождение жертв в момент выстрела по отношению к человеку, который убивал их.

– Уже удалось установить личность кого-нибудь из погибших?

– Нет. Это всецело зависит от базы данных министерства юстиции. Придется подождать. Образцы ДНК уже отправлены. Я сделал все необходимое для того, чтобы как можно быстрее получить ответ.

Эксперты почти не обращали внимания на ходившего между столами полицейского. Шеридан рассматривал голые тела. Некоторые разрезы на груди и в области таза вызывали у него особенное отвращение. Он посмотрел на грудь одного из трупов, на которой выделялась глубокая черноватая рана от пули. Кожа вокруг раны была мраморно-белого цвета, а вены стали фиолетовыми.

– Есть какие-нибудь признаки того, что жертвы оказывали сопротивление? Следы борьбы?

Кинг отрицательно покачал головой.

– Пока что нет. Эти люди, похоже, вели себя перед своей смертью очень спокойно.

– И следов изнасилования тоже нет?

Кинг снова покачал головой.

– Нет…

Он подвел полковника к трупу женщины лет сорока – белокожей, европейского типа, с белыми крашеными волосами. У нее была вскрыта брюшная полость.

– Мы не обнаружили на этих двадцати четырех трупах никаких следов насилия, но вот у этой блондинки – единственной из девяти женщин – в нижней части живота имеются какие-то странные шрамы. Может, ей делали операцию, может, с ней просто произошел несчастный случай – никто из судебно-медицинских экспертов моей бригады так и не пришел к однозначному мнению.

Кинг положил на светящийся планшет большой рентгеновский снимок тела. Шеридана, взглянувшего на промежность убитой, передернуло, и он отвернулся: влагалище и участки вокруг него были сплошь покрыты уродливыми кожными складками и отеками.

– Я вас предупреждал… – глухо произнес Кинг. – Эти шрамы сильно озадачили меня, и сегодня ночью я вызвал сюда старую акушерку, с помощью которой в свое время появились на свет многие из членов моей семьи, да и вообще добрая половина жителей Лондондерри и его окрестностей. Я с ней знаком давным-давно. Она уже не работает, но по-прежнему является самым сведущим человеком в данном вопросе. Так вот, когда акушерка осмотрела эту бедняжку, она мне призналась, что не сталкивалась с подобной практикой – за несколькими редкими исключениями – аж с конца пятидесятых годов. – Кинг покачал головой, словно ему не хотелось верить в то, о чем он узнал от своей знакомой и теперь вынужден рассказывать сам.

– С какой практикой, доктор?

– Роды без посторонней помощи. То есть так, как рожают дикие животные. Женщина, которую вы здесь видите, родила ребенка в полном одиночестве. Роды были тяжелыми, с многочисленными осложнениями, с невообразимыми разрывами внутренних тканей, с проникновением инфекции, с которой затем никто даже не пытался бороться.

Шеридан нахмурил лоб.

– Она не получила ни акушерской, ни вообще какой-либо медицинской помощи. Ее раны – ужасные, мягкие ткани в области таза – в невероятно жутком состоянии. Настоящее месиво. Моей знакомой акушерке доводилось сталкиваться с подобными случаями, когда изнасилованные девушки пытались родить самостоятельно. Они скрывали свою беременность, а когда подходило время родов, рожали сами и затем избавлялись от ребенка. Эта женщина при родах едва не умерла – она была буквально на волосок от смерти. По словам акушерки, роды у нее произошли года три назад.

Ничего не ответив Кингу, Шеридан принялся молча разглядывать труп.

– А вот зубы ее – в безупречном состоянии, – продолжал Кинг. – По всей видимости, ей было чем платить за врачебные услуги. Но… Страшно представить, чтобы в наше время женщина рожала таким вот образом! Поймите, что…

– А как роженица, пусть даже и оказавшись в экстремальной ситуации, может самостоятельно отрезать пуповину? – перебил его полковник.

Кинг посмотрел на Шеридана и объяснил:

– Судя по внутренним шрамам, у нее не было никакого режущего инструмента. А если добавить к этому мучения, которые она, вероятно, испытывала… Поверьте мне, полковник, у вас пропадет всякое желание узнать, как она это сделала.

Шеридан на мгновение представил себе эту жуткую сцену и невольно отвернулся от каталки, на которой лежало тело несчастной женщины.

Бэзил Кинг повел его в другой зал, где тоже было полно трупов, обследуемых судебно-медицинскими экспертами. Здесь Кинг обратил внимание Шеридана на два особых случая.

– У этого молодого человека есть ожоги. Давнишние, но впечатляющие. – Он показал на запястья и лоб трупа. В верхней части лба виднелась отчетливая полоса, окаймляющая череп. Кожа на этой полосе была чрезмерно натянутой и потрескавшейся. Своего рода очень длинный шрам.

– И что это такое? – поинтересовался Шеридан.

– Ну, мне никогда не приходилось заниматься вскрытием тела человека, казненного на электрическом стуле, однако я уверен, что подобный труп должен выглядеть именно так.

Шеридан невольно вздрогнул: он представил себе металлический обруч вокруг головы и металлические ободки на запястьях – те, через которые при казни пропускают электрический ток.

– На электрическом стуле?

– Судя по ожогам – да. Впрочем, этот парень умер не на электрическом стуле. Ток, видимо, был не очень сильный. Однако его как минимум подвергали пыткам, – уверенно произнес Кинг.

Шеридан побледнел.

– Ну и дела! – буркнул он. – И что, на всех телах есть нечто подобное?

– К счастью, не на всех.

– У нас пока что выдвигаются версии о самоубийстве сектантов и самоубийстве «с посторонней помощью».

– В самом деле? Все токсикологические анализы показали полное отсутствие наркотиков, алкоголя и других веществ, которые обычно используются в подобных случаях. Могу с уверенностью констатировать, что эти мужчины и женщины в момент самоубийства находились во вменяемом состоянии. Именно это больше всего и пугает! Мы, безусловно, имеем дело с массовым убийством, которое было заранее спланировано и прекрасно организовано – можно сказать, почти идеально. Жертвы, похоже, практически не сопротивлялись. А иначе ничего бы не вышло, потому что невозможно было бы так тщательно прицелиться прямо в сердце, если бы эти люди не… помогали палачу. Так ведь? – Кинг поднял вверх указательный палец. – Впрочем, не все они проявляли подобную послушность…

Он повел полковника в третий зал. Там Шеридан увидел труп молодой блондинки, весьма красивой. Ей было лет двадцать, не больше. По-видимому, она была самой младшей из всей этой группы. Когда полковник зашел в зал, два судебно-медицинских эксперта как раз заканчивали вскрытие ее трупа. Внутренние органы девушки были упакованы в маленькие целлофановые пакеты, которые были небрежно засунуты в зияющую полость живота. Эксперты теперь занимались тем, что зашивали разрез.

– Что касается пули, то ситуация здесь совсем иная, – сказал Кинг.

– Что, для нее пули сорок пятого калибра не нашлось?

– Да нет, нашлось… Но в таком положении тела не все видно. – Кинг показал на рану в области сердца – такую же, как и у других жертв. – А теперь посмотрите с другой стороны, – предложил медэксперт.

С помощью одного из своих ассистентов он перевернул труп на правый бок, и Шеридан тут же заметил след от второй пули – прямо посередине спины.

– Вначале она получила эту пулю, – пояснил Кинг. – Пуля вошла в легкое, отчего эта девушка и умерла. Вторую пулю выпустили скорее для формальности.

– Первый раз ей стреляли в спину?

Кинг кивнул. Затем он вернул труп в первоначальное положение.

– Получается, – задумчиво произнес Шеридан, – что она пыталась убежать, да?

– Это всего лишь предположение, но весьма интересное. Кроме того, оно меня немного успокоило, а то эти похожие друг на друга педантичные убийства уже начинают всерьез раздражать. Как можно позволить убить себя таким вот образом, чтобы при этом не сработал инстинкт самосохранения? Похоже, что из всей толпы одна только девушка попыталась удрать с места бойни.

То, что услышал здесь Шеридан, было необычайно важным. Подумав, он решил, что все эти сведения нужно срочно передать Гарднеру и Таджару.

Роды без посторонней помощи, пуля, выпущенная в спину, электрический стул…

Кинг возвратился с Шериданом в свой кабинет.

– А теперь, – резюмировал медэксперт, – осталось дождаться, когда из министерства юстиции поступят результаты анализа взятых образцов. Вот увидите, нам вполне хватит того, что будут опознаны хотя бы некоторые из трупов. Такое большое число жертв в данном случае нам даже на руку. Всегда легче разобраться с убийством двух или трех человек, чем только одного, поскольку возникает гораздо меньше предположений и версий. Вначале нужно установить, какие связи имелись между погибшими, и тогда будет намного проще выяснить правду. А тут у нас больше двух десятков трупов! Значит, необходимо узнать, кем они являлись друг для друга. Это не так уж и трудно. Я уверен, в конечном счете мы обязательно разберемся, что к чему.

– Правда? Ну что ж, посмотрим…

4

Проснувшись в «Деррисдире», Фрэнк Франклин поначалу не понял, где он находится: ни привычного шума дорожного движения, ни беспорядочных автомобильных сигналов, ни отрывистого звука автобусных тормозов, ни гудения поездов надземного метро, снующих вдоль квартала, где находилась его квартирка в Чикаго, ни громких голосов рабочих, прокладывающих газопровод вдоль Эдисон-стрит. Был слышен лишь слабый свист ветра, пытающегося прорваться через щели между досками дома, в котором некогда жил покойный Майкрофт Дойл.

Франклин приподнялся на кровати, сделанной из сосновых досок. Старые потертые доски издавали легкий скрип, и это почему-то понравилось Фрэнку. Он взглянул на будильник: семь часов утра. На окнах не было штор, и слабые лучи зимнего солнца, проникая в комнату, окрашивали ее стены в голубоватые тона.

Фрэнк слез с кровати и поплелся в ванную. Включив душ, он ужасно долго ждал, когда же наконец пойдет горячая вода. Затем он долго рылся в своих рюкзаках и коробках, пытаясь отыскать подходящую для встречи с ректором одежду. Не прошло и двадцати минут, как он был готов, чтобы отправиться в дом Эмерсона.

Снежная буря давно стихла, но мороз усилился. Поглядывая на карту, нарисованную на куске картона, который оставил ему Норрис, Франклин без труда сориентировался в поселке преподавателей. Возникшее у него вчера в ночной темноте ощущение, что все здесь похоже на театральные декорации, при утреннем свете еще больше усилилось. Фасады домов, садики, яркие краски казались ненастоящими, словно он смотрел на старинную английскую картинку. Франклин не очень бы удивился, если бы узнал, что женщины здесь носят серебристо-белые парики и миткалевые платья и слушают Вона Монро.

Наконец Фрэнк увидел дом Эмерсона – огромный, построенный в палладианском[1]1
  Палладианство – направление в европейской архитектуре XVII–XVIII вв., ветвь классицизма. (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть] стиле. Глядя на высокие белые дорические колонны с богато украшенными капителями и красивый центральный купол, он подумал о том, что по своему фасаду этот дом напоминает музей Джефферсона[2]2
  Томас Джефферсон (1743–1826) – американский государственный деятель, дипломат, просветитель, третий президент США; автор проекта Декларации независимости США.


[Закрыть] в Монтичелло.

Когда Франклин надавил на кнопку дверного звонка, раздалась коротенькая, буквально в три ноты, мелодия – из тех, которыми снабжены музыкальные шкатулки и старинные часы.

Дверь ему открыл сам ректор.

– Франклин! Я уже начал опасаться, что и сегодня вас не увижу!

Льюис Эмерсон оказался добродушным шестидесятилетним мужчиной довольно высокого роста, с коротко подстриженными седыми волосами и столь же коротко подстриженной седой бородой. У него были светлые глаза, смотревшие сквозь толстые стекла сдвинутых на переносицу очков, а из уголка рта, несмотря на столь ранний час, торчала сигарета.

– Я изо всех сил пытался поспеть вовремя, – ответил Франклин, – но мне помешала снежная буря. К тому же я фактически лишился мобильного телефона: моя абонплата закончилась, едва я успел пересечь границу Иллинойса. В результате я приехал чуть позже полуночи.

– Ну, самое главное, что вы наконец-то здесь, целы и невредимы. Вы ведь вполне могли заблудиться в окрестных лесах. Такое уже случалось. Тогда бы ваша первая ночь в наших краях была бы не очень приятной. Ну да ладно, входите же.

Прихожая по своим размерам соответствовала фасаду этого дома: она была огромной. Люстра, колонны, большая лестница – все золотисто-песочного цвета. К прихожей примыкал зал, обустроенный в стиле Людовика XIV, и домашний бар с двумя столами для игры в карты и этажеркой, заставленной призами за победы в гольфе.

– Моя супруга Агата ждет нас к завтраку.

Агата Эмерсон была брюнеткой с необычайно большими глазами и слегка безумным выражением лица. Едва увидев Франклина, она тут же бросилась ему навстречу – с энтузиазмом женщины, привыкшей принимать гостей.

Завтрак подали в столовой, обставленной изящной мебелью и не имевшей ничего общего с обычными кухоньками, в которых наспех пьют кофе с булочкой. Стол был накрыт, как для праздничного обеда. Франклину вдруг стало неловко, оттого что супруги Эмерсон принимают его с такой торжественностью.

– Вы хорошо провели ночь? – поинтересовалась Агата, принеся кофе из кухни.

– Замечательно, спасибо. Свежего воздуха и тишины здесь – хоть отбавляй. К тому же я устал с дороги…

– Но ведь тот дом совершенно пустой! – перебила его Агата. – Я за вас так переживала. Дом без мебели – это, как мне кажется, просто ужасно. Я бы там целую ночь не смогла сомкнуть глаз. Вам надо было приехать прямо к нам. У нас есть комнаты для гостей. Так ведь, Льюис?

Ее муж кивнул.

– У меня не было возможности предложить вам остановиться у нас, – сказал Эмерсон, – но если пожелаете, то мы к вашим услугам. Пока еще не прибыло ваше имущество…

– Нет, спасибо, хотя это очень любезно с вашей стороны, – ответил Фрэнк. – Я и так вам признателен за доставку кровати. Норрис мне обо всем рассказал.

Эмерсон небрежно махнул рукой.

– Это мелочи. – Он потянулся к соседнему стулу и взял экземпляр местного еженедельника «Конкорд Глоуб». – Взгляните. Вы уже стали знаменитостью в нашем округе!

В опубликованной сегодня утром статье сообщалось о приезде в «Деррисдир» Фрэнка Франклина, который должен сменить покойного Майкрофта Дойла. Автор писал о Фрэнке как о человеке, сумевшем добиться определенной славы и получившем признание писателя. Он сообщал, что было продано триста тысяч экземпляров написанного Франклином эссе (хотя на самом деле таких экземпляров было лишь тридцать тысяч). Подобное преувеличение объяснялось тем, что автор стремился вызвать у читателей газеты гордость, что в их округ приехал жить такой выдающийся человек. В виде вкладыша прилагалась фотография Франклина.

– Человек, который подготовил эту статью, спрашивал у меня, можно ли ему интервьюировать вас, – сказал Эмерсон, – и я взял на себя смелость от вашего имени ему отказать. «Деррисдир» не нуждается в подобного рода рекламе. Или вы считаете, что мне нужно было поступить иначе?

– Вовсе нет, – заверил ректора Франклин. – Я с вами вполне согласен.

Когда все блюда уже стояли на столе, Агата села напротив мужчин и бросила на мужа раздраженный взгляд. Тот послушно вынул изо рта сигарету и потушил ее в пепельнице.

Затем они оба, что стало совершенной неожиданностью для Франклина, начали читать нараспев молитву – ту, которую христиане произносят перед едой. Фрэнк, воспитанный матерью, не верившей в Бога, внезапно растерялся: он не знал, как ему вести себя. Сидевшая напротив него женщина, судя по ее отрешенному лицу, вкладывала в молитву чуть ли не всю душу, а ее муж Льюис закрыл глаза и бормотал себе под нос – может, думая при этом о чем-то совершенно другом.

Закончив молитву, Агата подняла склоненную голову, и на ее лице снова, как бы машинально, засияла улыбка.

– Вы без труда нашли «Деррисдир»?

– Да. Если захотеть, то…

– Вы, наверное, сильно удивились тому, что в нашем округе очень мало дорожных знаков, указывающих путь к университету, да?

– Именно так и было, – ответил Франклин. – Я все глаза проглядел, пытаясь увидеть какой-нибудь указатель.

Эмерсон от души расхохотался.

– Местные начальники волосы рвали на себе из-за нас! Но в конце концов им пришлось сдаться.

Ректор протянул Франклину блюдо с омлетом. Несмотря на то что Фрэнк его об этом не просил, он не стал возражать, хотя со скрытой тревогой поглядывал на холодное мясо индейки и копченые сосиски, которые ему, по-видимому, придется съесть. Это будет для него пыткой: Фрэнк не любил плотно завтракать в такую рань.

Эмерсон, не замечая смущения гостя, продолжал:

– Вам необходимо знать, что среди наших студентов существует традиция развлекаться тем, что делать ночью вылазки вдоль окрестных дорог и уничтожать все таблички, указывающие на местонахождение нашего университета. Единственное, что они не трогают, – так это дорожные знаки, изготовленные самими учащимися. Они их делают в жутковатом готическом стиле.

Франклин вспомнил о сколоченном из старых дубовых досок щите, который он видел прошлой ночью.

– А чем это вызвано?

– Ну, во-первых, они попросту повторяют поступки, которые совершали их предшественники, – ответил Эмерсон. – А во-вторых, стремятся сохранить в себе веру, что находятся в некоем месте для привилегированных, которое укрыто от остального мира в лесах и которое им хочется сделать еще более «секретным». В общем, выходка детей с чрезмерно богатым воображением. Менталитет этих молодых людей, пытающихся выставить себя в роли «сильных личностей», зачастую похож на менталитет сектантов. «Заметать за собой следы» – это для них игра, своеобразный ритуал, который им очень нравится. Даже мы, преподаватели университета, уже давным-давно перестали с этим бороться. А вот кто из-за их выходок действительно страдает – так это люди, пытающиеся сюда добраться.

Льюис и Агата дружно рассмеялись.

– Я рассказываю вам об этом, учитывая ваш переезд в наш округ, – продолжил Эмерсон, и его лицо снова стало серьезным. – Тем, кто везет сюда ваши вещи, придется столкнуться с такими же трудностями. Советую вам сделать предупреждение, а еще нарисовать для них маршрут.

– Так и будет, уверяю вас.

Фрэнк выпил фруктового сока – держа буквально кончиками пальцев хрустальный стакан, показавшийся ему необычайно хрупким. Агата, пользуясь случаем, стала рассыпаться в комплиментах относительно матери Франклина.

– Льюис рассказывал мне, что ваша матушка была выдающимся преподавателем. Да? Она должна вами гордиться. Для вашего юного возраста вы получили прекрасную должность!

– Моя мать уже два года живет в Аризоне.

– Надеюсь, она как-нибудь к нам заедет. А какие курсы литературного творчества вы читали на вашем предыдущем месте работы?

– Я был ассистентом у профессора Грэмма, который возглавлял обучение студентов, решивших посвятить себя литературе. Он поручал мне проводить практические занятия по курсу художественного письма. А еще я вел занятия по стихосложению, анализу классической английской литературы и даже анализу саксонской литературы.

– Фрэнк читал в течение семестра курс, называвшийся «Синтаксис и воображение»! – воскликнул Эмерсон. – Подобный подход наверняка заинтересовал бы старину Майкрофта Дойла, вашего предшественника. По-моему, вы даже получили премию за этот курс, так ведь?

– Да, действительно. Но следует сказать, что профессор Грэмм относился ко мне необычайно благожелательно.

– Ой-ой-ой! Только не пытайтесь быть излишне скромным. Это удел простофиль.

– Как бы там ни было, вы написали прекрасную книгу, – сказала Агата. – «Тяга к перу, или Писатели за работой». Я сейчас читаю последнюю главу. А ваши будущие студенты ее уже прочитали. Они горят желанием познакомиться с вами. Вы им очень понравитесь.

– Спасибо, миссис Эмерсон.

Не успел Франклин хоть как-то воспротивиться, Эмерсон положил ему на тарелку копченую сосиску. Фрэнк, смирившись, стал откусывать от нее кусочки и очень медленно их жевать – как ребенок, который задумал увильнуть от того, чтобы съесть все блюдо. Он мысленно спрашивал себя, пытаются ли сейчас хозяева этого дома наглядно продемонстрировать ему свои изысканные манеры или же они и в повседневной жизни ведут себя точно так же. Фрэнк явно не испытывал восторга ни от окружавшего его интерьера, ни от чрезмерно обильной еды, ни от неестественной улыбки Агаты, ни тем более от молчания ректора, который время от времени внезапно умолкал и вел себя так, как будто его здесь нет.

Франклин невольно задержал взгляд на картине, которая висела на одной из стен: это был портрет человека, стоявшего в позе завоевателя мира, но при этом с взлохмаченной шевелюрой и бакенбардами, достойными английского карикатуриста.

– Это Ян Якобс, владелец поместья «Деррисдир», – пояснил Эмерсон, заметив заинтересованный взгляд Франклина. – Промышленник, обосновавшийся в Конкорде и сказочно разбогатевший на обработке кожи.

– Это он основал университет?

– Да, именно он. В свое время Якобс был дельцом, каких и сейчас мало, но при этом у него имелись кое-какие причуды. Он решил основать университет, для чего и выделил часть территории своего огромного поместья и даже лично поучаствовал в разработке проектов зданий. Первые занятия проводились в его замке. У него были довольно четкие представления относительно того, что он затеял сделать. Якобс, кстати, оставил свои наставления в письменном виде, и мы руководствуемся ими до сего дня.

– Правда? – удивился Франклин. – Своего рода правила?

Эмерсон улыбнулся.

– Ну, совсем не такие, как в каком-нибудь монастыре! Это скорее хартия, в которой излагаются принципы, не более того. В 1885 году хозяин поместья решил создать некое убежище для молодежи. Он предчувствовал, что система обучения и воспитания молодых людей вскоре утратит гуманистический характер и окажется под гнетом промышленных магнатов. Он считал, что рано или поздно придет время, когда у той или иной железнодорожной компании возникнет необходимость в разного рода специалистах для какого-нибудь южноамериканского производства и они начнут субсидировать определенный университет или учебную группу в нем, чтобы подготовить для себя инженеров. В результате, по мнению Якобса, университеты будут готовить уже не будущую элиту общества, а просто кадры для предприятий. Именно этого Якобс и опасался. Парадокс здесь заключается в том, что его хартия от 1885 года, пытающаяся отогнать мир коммерции подальше от дверей его университета, сегодня еще более актуальна, чем вчера. «Деррисдир» представляет собой университет, не вписывающийся в существующие вокруг порядки. Мы не находимся в зависимости ни от какого стороннего спонсора, потому что нашими «инвесторами» являются наши бывшие студенты или их потомки. Как бы ни складывалась обстановка, мы неизменно отказываемся подстраивать процесс обучения под тот или иной рынок труда. Мы даем нашим студентам незаангажированное и не связанное с корыстным интересом образование.

– Получается, что мы находимся на землях некоего чудака из девятнадцатого века?

– Якобс умер в 1905 году. С того самого времени университет стал хозяином всех его владений. Как вы уже, должно быть, заметили, у нас тут очень большое хозяйство. Вы нигде не встретите такого уровня жизни преподавателей, который можно было бы сопоставить с тем, как живут преподаватели в нашем поселке. Ни в одном другом университете страны люди не чувствуют себя так комфортно, как здесь. И это, поверьте, большая привилегия.

– Охотно верю, – согласился Франклин. – Дом Майкрофта Дойла – просто потрясающий.

Эмерсон поднял брови.

– Не нужно называть этот дом домом Майкрофта Дойла! Отныне он ваш, Франклин. Это дом Фрэнка Франклина.

– Хм… – Фрэнк немного растерялся, но потом добавил: – Да, конечно.

Мучения с горячей сосиской подходили к концу.

Эмерсон, посчитав, что теперь ему уже можно вновь показать себя начальником, прикурил сигарету, не обращая внимания на осуждающий взгляд супруги.

– Моя дочь Мэри покажет вам наши владения, как только вы захотите их осмотреть, – сказал он. – А сегодня мы решили дать вам возможность отдохнуть. Займитесь своими делами, съездите в город за продуктами, чтобы было чем заполнить холодильник, отдохните с дороги. А вот завтра активно примемся за дело! Подпишем кое-какие бумаги. А еще я познакомлю вас с другими преподавателями. Такой подход вас устраивает?

– Ну конечно.

Ректор поднялся из-за стола и оставил Франклина в обществе своей супруги, которая, хоть и хранила молчание, по-прежнему то и дело расплывалась в гостеприимной улыбке и смотрела на Франклина восторженным взглядом. Фрэнк даже понятия не имел, о чем с ней можно было бы поговорить.

Он поблагодарил ее за сосиски…