Текст книги "Приют одинокого слона, или Чешские каникулы"

Автор книги: Роман Пастырь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Перед началом летней сессии разразился скандал. Одна из брошенных Константином девиц пришла к декану с заявлением, что доцент кафедры иностранных языков Клоде Константин Павлович, используя свое служебное положение, принуждал ее, бедную, к интимным отношениям. В особо извращенной форме. Девчонка была той еще оторвой, которую и принуждать ни к чему необходимости не было, но ей просто захотелось слегка отомстить. Во избежание неприятностей, Константину порекомендовали срочно уйти, не дожидаясь окончания семестра.

Лида решила морально поддержать опального донжуана и отправилась к нему домой. Дверь ей открыла размалеванная девица с метровыми ногами.

– Тебе чего? – спросила она и выпустила струю сигаретного дыма прямо Лиде в лицо.

– Константин дома?

– Он дома только для меня. Усекла?

– Я бы хотела забрать свой халат, – не сдавалась Лида, которая решила оставить последнее слово за собой.

Но девица такой возможности ей не дала.

– Я его выбросила, – сказала она, закрывая дверь. – Он слишком вонял дешевыми духами.

Сказать, что Лида переживала, значит, не сказать ничего. Она страдала так, что шекспировские трагедии могли попросту отдыхать. Во всяком случае, так казалось ей самой. Она часами лежала на диване, отвернувшись к стене. Напрасно мать пыталась доказать ей, что нет такой неприятности в жизни, которую нельзя было бы пережить.

Да, это было приключение, но совсем не такое, на которое Лида рассчитывала. Оказалось, что любовь уже не разделенная очень сильно отличается от любви еще не разделенной, с ее надеждами и предвкушениями.

Полгода Лида жила на автопилоте, пережевывая воспоминания, то ненавидя Константина, то снова прощая его. По ночам она долго лежала без сна и представляла себе самые нереальные, фантастические ситуации, которые могли бы произойти, если бы... Если бы они вдруг какой-то волшебной силой оказались заброшенными на необитаемый остров в Тихом океане. Или вот так: ночь, гроза, и она, как булгаковская Маргарита, влетает на метле к Константину в комнату – голая, с распущенными волосами...

Как-то раз она ехала в метро, и на нее уставился довольно таки симпатичный парень. Она делала вид, что не смотрит на него, но на самом деле рассмотрела все: и темно-синие, почти фиалковые глаза, усталые и какие-то растерянные, и густые брови, и легкую тень вечерней небритости на слегка впалых щеках.

Парень выскочил из вагона вслед за ней и остановился, не зная, что сказать. Она посмотрела на него, посмотрела и, пожав плечами, пошла к выходу. Он – за ней. Всю дорогу до своего дома Лида, хотя и не обернулась ни разу, чувствовала за спиной его присутствие. Наконец она остановилась и, посмотрев через плечо назад, сказала:

– Молодой человек, или давайте уже знакомьтесь со мною, или я решу, что вы маньяк, и позову вон того милиционера.

– Нет там никакого милиционера, – буркнул парень и, подумав, добавил: – Миша.

Лидина жизнь снова обрела смысл. У Мишки оказалась жена-стерва, по сравнению с которой она должна была казаться настоящим ангелом. Мишку надо было отбить у этой самой стервы, которая сама накаляла атмосферу, то присылая подметные письма, то жалуясь ее отцу, то натравливая на нее наемного мордочиста. Наконец – вот он, триумф! Свадьба и медовый месяц длиной в пару недель в самой настоящей загранице.

А потом Лида поняла, что полученный ею в полную и нераздельную собственность Мишка не менее скучен, чем одноклассники и хулиган Женька. Он скучно ходил на работу, скучно ел ужин и скучно занимался любовью. Вернее, тем самым, что делают в постели, потому что любовь тут, простите за каламбур, и близко не лежала. Нет, Мишка Лиду любил, сомневаться не приходилось. Но это были его личные трудности.

Да, она, как и мечталось, не работала, лежала на диване, ела, смотрела телевизор и читала любовные романы. Но и это постепенно ей приедалось. Подруг у нее не было, детей тоже не хотелось, потому что это еще больше затянуло бы ее в рутину повседневности.

И постепенно, можно даже сказать, незаметно, у Лиды завелись две тайны, из которых более невинной было скирдование заработанных супругом денег. Складывая деньги на карточки, Лида представляла себе, как поедет в кругосветное путешествие на огромной белоснежном лайнере. Каюта-люкс, красивые мужчины смотрят на нее с восхищением, экзотические страны, море, солнце... Мужа она при этом совершенно в расчет не принимала.

                                                            * * *

                                                                                     1 января 2000 года

Лида сидела в углу на полу и слизывала кровь с разбитой губы.

– Опаньки! – усмехнулась Лора. – Славно у нас год начался. Убийство, драки. Неужели Михрюта наконец отважился навешать тебе кренделей?  Где он? Я хочу его поцеловать!

– Я упала, – буркнула Лида.

– Конечно. А визжала, потому что споткнулась о мышь.

Вадим подошел и подал Лиде руку.

– Что все-таки случилось?

– Да ничего не случилось! – огрызнулась Лида и вскочила, словно не заметив протянутой руки.

– Тогда где Мишка?

– Ушел.

Макс выглянул на кухню. Там никого не было.

– Он что, на улицу пошел? Раздетый?

Мишина куртка вместе с другими висела на вешалке у входа.

Лида молчала.

Вадим открыл входную дверь и выглянул на заметенное снегом крыльцо. Миша стоял на верхней ступеньке, в одном легком свитере, и смотрел в метельную мглу. На волосах его пушистой белой шапкой лежал снег. Вадим вернулся, надел свою куртку, взял Мишину и снова вышел на крыльцо. Накинул куртку на плечи Мише, встал рядом.

– Утешать будешь? – неожиданно зло спросил Миша.

– А есть из-за чего?

– Еще как есть! – он с силой ударил кулаком по засыпанным снегом перилам. – Выходит, у меня была самая веская причина Генку кокнуть.

– Кажется, начинаю понимать, – кое-что сопоставив, сообразил Вадим. – Так вот что Лорка имела в виду.

– Лорка? – дернулся Миша. – А что она...

– Ты помнишь, Лида с Лоркой сцепились, когда Лорка сказала что-то вроде: «Думаешь, непонятно, куда ты ходила посмотреть на горы». Я потом несколько раз пытался у нее, у Лоры то есть, выяснить, о чем это она, но так и не вышло. Подожди, а ты-то откуда узнал? Неужели она сама сказала?

– Да нет, – с досадой мотнул головой Миша. – Ты не так все понял. Что там Лорка напридумывала, я не знаю. Если ей верить, то Лидка была у Генки как раз перед убийством. Черт, не знаю, может, и была. Я теперь ничего уже не знаю.

– Да объясни ты толком! – рассердился Вадим. – Я понял так, что Лидка изменяла тебе с Генкой. Ничего себе шуточки!

– С ума сошел?!

– Ну тогда я точно ничего не понимаю. Лидка визжит, сидит в углу с разбитой физиономией, а потом ты говоришь, что у тебя была самая веская причина убить Генку.

– Знаешь, это равносильно тому, чтобы, глядя на закат солнца, утверждать, что Солнце вращается вокруг Земли. Ладно, тебе я скажу, а уж как с другими – не знаю. Скажи им, что мы просто поссорились. Короче, все было с точностью наоборот. – Миша провел рукой по волосам, стряхивая снег. – Оказывается, он клеился к ней, чуть ли ни с самого начала нашего знакомства. Причем очень настойчиво. Звонил домой, когда меня не было, подкарауливал на улице. Она молчала, боялась, что если скажет мне, испортит этим и отношения с вами. Все-таки Генка – твой друг, а Лиде очень нравится Оксана. Каким-то образом он умудрился стащить у Лиды кое-какие... интимные дамские мелочи. Наверно, просто зашел в спальню или в ванную, когда был в гостях. А в тот день, когда прислал факс, позвонил Лидке и сказал, что все это у него есть. И что он предоставит все это мне в качестве доказательства их связи, если она не убедит меня приехать в Прагу. А ты бы на моем месте поверил, если бы Генка продемонстрировал тебе Оксанины трусы?

Вадим задумался. Поверил бы или нет? Ну, безоговорочно, сразу – конечно, нет. Но вот червячок сомнений, наверно, поселился бы. Оксанины или нет? Украл или взял на память о незабываемых минутах? И все-таки – Генка и Лида? Они сходились в своем мнении о ней: противная ханжа. Похоже было, что Генка не лукавил. Или он ухаживал за ней, чтобы досадить Мишке?

– Молчишь? – усмехнулся Миша. – Вот то-то же. И Лидка так подумала. Ну, что я, даже если и не поверю, все равно буду сомневаться. Поэтому и вешала мне на уши всякую хрень о том, что Геночка хороший, что Геночка хочет помириться, что мы должны обязательно поехать. Обморок разыграла с вызовом «скорой», опозорила меня перед врачами.

– Значит, Генка звонил Лиде. Честно говоря, как раз об этом мы и хотели ее спросить, – Вадим в двух словах передал Мише содержание недавнего разговора наверху. – Ну допустим. А как ты узнал?

– Да как-то слово за слово. Она встала не с той ноги. Впрочем, а кто встал с той? Я ей припомнил цирк с обмороком, деньги... Ну, деньги – это к делу не относится, так, внутренние разборки. Она ведь уже и здесь его защищала: ах, какие вы все гадкие, нападаете на бедного Геночку! Так может, говорю, у вас было что. Да и книжечка опять же… Ах, что ты, что ты, как ты мог такое подумать. Тогда в чем дело, спрашиваю. Ну, прижал ее, она и выложила все в конце концов.

– А за что ты ей губу разбил? Не поверил?

– Да не бил я ее, – Миша повернулся к Вадиму и посмотрел прямо ему в глаза. – Психанул, да, было, вскочил. Она, наверно, подумала, что я хочу ее отбуратинить по первое число, дернулась, споткнулась. Ну и лицом об спинку стула. Помнишь, ты Лоре рассказывал про «хвост дракона»? Я на кухне был, все слышал.

– Ладно, Мишка, плюнь и забудь. У нас у всех здесь свои проблемы. Пойдем-ка лучше в дом, холодно, – Вадим пошел было к двери, но остановился. – Послушай, а почему все-таки ты сказал, что у тебя была самая веская причина убить Генку? Ведь ты же узнал обо всем только сейчас.

– А почему ты так уверен, что я тебе не соврал? – Миша посмотрел на Вадима в упор. – Может, я знал обо всем и раньше?

– Не вижу смысла, – пожал плечами Вадим. – Ты мог вообще мне ничего не говорить. Я тебя за язык не тянул. Хотя для полиции мотив будет достаточно убедительный. Если о нем, конечно, узнают. А как узнают? Я не собираюсь никому ничего говорить. Знаешь, не в моих правилах топить кого-то, чтобы выгородить себя.

«Ой ли?» – насмешливо спросил кто-то его собственным голосом.

– Ты тоже не скажешь, – дернув головой, чтобы прогнать неведомого насмешника, продолжал Вадим. – И Лидка, думаю, не скажет. А ты... ты все так же думаешь, что это Оксана?

– Думаю, не думаю! – снова разозлился Миша. – Ну кто? Я знаю только, что не я. Это я знаю точно. Надеюсь, – он подчеркнул это «надеюсь», – что и не Лида. Кто? Ты? Оксана? Лора? Макс?.. Слышишь? – насторожился он. – Что это там?

В доме что-то происходило. Какой-то шум, крики. Кажется, разбилось что-то стеклянное.

– Черт! Лидка!

Миша бросился в дом, Вадим – за ним.

Но это была не Лида – она спокойно сидела в кресле и облизывала распухшую губу. Буйствовала Лора. Она орала на Макса, отпихивала пытавшуюся удержать ее Оксану. На полу валялись осколки декоративной фаянсовой тарелки, которая раньше висела над камином.

– Тебя что, связать? – гаркнул Макс. – Угомонишься ты или нет?

– Максим, ее же ломает, – тихо уговаривала его Оксана. – Ну будь ты мужчиной в конце концов.

– Да иди ты сама, раз такая умная! – окрысился Макс.

– Что тут вообще творится? – спросил Миша, избегая смотреть в сторону Лиды.

– У Лорки ломка, – все так же тихо объясняла Оксана. – Генка давал ей промедол, по ампуле на раз. В последний раз она укололась еще вчера. Надо найти Генкины запасы. Лора говорит, весь дом обшарила, кроме его комнаты.

– Так за чем дело стало? – удивился Миша. – Пусть идет и ищет.

– Она боится.

– Значит, мало еще ломает, – повторила Лида слова Макса.

– Да чтоб тебе, сука... – захлебнулась слюной Лора.

– Хватит! – оборвала их Оксана. – Найдите мне перчатки. Я сама схожу. Не хватало только, чтобы мои пальцы потом нашли там, где их быть не должно по определению.

– Ты пойдешь? – удивилась Лида. – Делать что ли нечего?

– А что делать? Слушать ее вопли? Если уж мужиков здесь нет...

– Я схожу, – поморщился Вадим. – Не надо.

– Ладно уж! Раньше надо было, а теперь нечего геройствовать.

Оксана натянула серые шерстяные перчатки и пошла наверх. Никому и в голову не пришло отправиться за ней. Минут через пятнадцать она спустилась и протянула Лоре две запечатанные картонные упаковки.

– Здесь двадцать ампул. Больше, кажется, нет. Надеюсь, этого тебе хватит.

Схватив коробки и не сказав ни слова благодарности, Лора выбежала из холла.

– Как там? – вполголоса спросил Вадим, подойдя к жене и обняв ее за плечи.

– Что как? – нетерпеливо отстранилась Оксана. – Никак. В комнате полно снега, холод собачий. Генка лежит... Хоть бы глаза ему закрыть и лицо накрыть.

– Нельзя, – вздохнул Вадим.

– Между прочим, господа, не мешало бы и перекусить, – подал голос Макс, который возился с камином, пытаясь разжечь его. – Черт знает что! Холод собачий, воды горячей нет. Холодильник, между прочим, потек.

– Там в морозилке было полпоросенка, – вскинулась Лида. – Пропадет ведь.

– Можно в снег зарыть. А лучше зажарить. А то ведь плита электрическая, придется доедать вчерашние остатки и вскрывать консервы.

– Как, интересно, мы его зажарим? – Миша был настроен скептически. – На палочке? Или костер на кухне разведем?

– Ну ты, Миня, и тормоз! – возмутился Макс. – А камин на что? Сейчас протопим, а потом шашлык забацаем. Надо только быстренько замариновать, хоть на часок. А пока салатики с бутербродиками похаваем. Водичку можно в кастрюльке вскипятить, прямо в камине. Лидка, иди, доставай свинью. Я сейчас с камином управлюсь и приду.

Лида послушно встала и пошла на кухню.

                                                            * * *

                                                                           27 декабря 1999 года

– Ну так что, когда едем в горы – завтра или послезавтра?

Макс посмотрел на Генку тяжелым взглядом и ничего не сказал. На удивление, его совсем не мучило похмелье. Наверно, потому, что после вчерашнего разговора в туалете «У калиха» он обнаружил, что абсолютно, даже можно сказать, ненормально трезв. Напротив, никогда еще голова не работала так ясно. Именно тогда он окончательно решил, что должен это сделать.

Как только решение было принято, стало абсолютно все равно: как, когда, где.

– Ты хозяин, тебе и решать, – равнодушно пробормотала Лора, наматывая на вилку спагетти с соусом карри. – Лично мне без разницы.

– Вадик, а вы как?

– Честно говоря, я бы еще по городу погулял. Давай послезавтра.

– Миша?

– Швейцарский нейтралитет.

– Ну, тогда послезавтра, – заключил Генка. – Я сейчас за тачкой поеду. У кого какие планы? Кроме вас, – он кивнул Вадиму с Оксаной. – Хотя погода фиговая. – Действительно, с неба падало что-то похожее на жидкую грязь. – А между прочим, на Новый год в моих горах обещают сильные снегопады и опасность схода лавин. Не страшно?

– Страшнее тебя уже ничего быть не может, – буркнула себе под нос Лора. – Я тоже хочу погулять. Одна, – добавила она уже громче.

– Может, тебе этот вчерашний пивной бочонок свидание назначил? – ревниво поинтересовался Макс.

– Как, интересно, ты мог что-то заметить? Ты же был пьяный в дымину! – съязвила Лора. – Я просто хочу погулять и подумать. О жизни. Нельзя?

– Да Бога ради, – сдался Макс. – Тогда я тоже... погуляю.

– Можно мне с тобой? – спросил его Миша.

– Плиз. Буду рад.

– Гена, если ты не против, я останусь? – жалобно попросила Лида, округлив жирно подмазанные глазки. – Что-то голова болит. Боюсь простудиться по такой сырости. Что тогда в горах буду делать? Не хочется портить всем отдых.

– Не бойся, Лидочка, ты ничего не испортишь, даже если подцепишь бубонную чуму, – успокоила ее Лора.

– Оставайся, – великодушно разрешил Генка. – Только мне придется тебя запереть. Я недолго. За машиной и обратно. Полчаса, максимум. Ну, минут сорок.

Первыми ушли Вадим с Оксаной. Потом Миша с Максом. «Ах, какая сладкая парочка! Ну просто гейлубки», – съязвила Лора и наткнулась на жгучий, как крапива, взгляд Макса. Вскоре и сама она удалилась, засунув руки в карманы ярко-красной куртки и громко цокая каблуками. Последним уехал на вызванном такси Генка. Лязгнули, становясь на место, ворота, стих за поворотом шум мотора.

Наконец-то она осталась одна.

Сбросив маску страдания, которое старательно разыгрывала с самого утра, Лида вскочила с кровати и направилась вниз. Она ступала осторожно, на цыпочки, пока не сообразила, что это глупо.

– Вот дура! – упрекнула она себя. – Да я могу топать, как слон, все равно никто не услышит.

Голос прозвучал неестественно бодро, взял фальшивую ноту и повис в воздухе неуверенным вопросительным знаком. Ей показалось, что за ней кто-то наблюдает. Она подумала, что иметь собственный дом – это, наверно, не так уж и здорово. Вот так останешься в нем одна, и будет всякая дрянь мерещиться.

Спустившись на первый этаж, Лида зачем-то зашла в гостиную, походила из угла в угол, подняла желтый листок, опавший с большого красивого цветка, названия которого она не знала. Потом вздохнула тяжело и вернулась в прихожую. Постояла немного, переминаясь с ноги на ногу, решилась и открыла дверь, которая вела в спальню хозяев и через нее в кабинет.

В кабинете обосновался Генка. Там стоял небольшой диванчик, на котором он спал. Комнат для гостей ему не хватило, а располагаться в хозяйском помещении он счел неудобным. Конечно, можно было поселиться и в гостиной, но Генка объяснил свой выбор тем, что в кабинете компьютер и факс, – ему же надо решать попутно деловые проблемы, бизнес есть бизнес.

Войдя, Лида остановилась. Спальня оказалась неожиданно строгой – ни тебе завитушек-финтифлюшек, ни пушистого ковра, ни картин на стенах. Однотонные зеленовато-бежевые обои, безворсовый палас на полу чуть темнее тоном, такие же шторы. Мебель темного матового дерева в абсолютно прямых линиях. Казалось, здесь живет старый холостяк. И тем не менее, самым непостижимым образом чувствовалось, что сюда, в эту комнату, приходят с удовольствием. Что люди, которые спят на этой широкой кровати под оливковым покрывалом, счастливы здесь. Лида вдруг поняла, что испытывает острую зависть, которая в свою очередь питает и раздувает ее и без того огромную злобу. Едва не рыча по-тигриному, она прошла в кабинет.

– Ну где же, где? – чуть не плача, твердила она, копаясь в Генкином чемодане, который стоял у окна.

Ни сколько не трудясь сложить все как было, Лида засунула вещи обратно комом и ринулась к двухтумбовому письменному столу. Перебрала все бумажки – большей частью они были на чешском языке и принадлежали хозяину дома. Покопалась на полках справа, заглянула под клавиатуру компьютера, начала один за другим выдергивать ящики слева. Папки, дискеты, визитки. Конверты, открытки, какие-то счета. И бумаги, бумаги... Ничего похожего.

Она начала рыться на книжных полках, заглядывая за книги, вынимая их и пролистывая страницы. За книгами оказалась тетрадь в зеленой обложке, исписанная наполовину, кажется, по-русски. Но Лиде было не до нее: торопливо пролистав тетрадь, она засунула ее обратно.

Где же еще посмотреть? Под подушкой? В бачке унитаза?

Господи! Она совсем забыла о времени! Сколько уже прошло с тех пор, как уехал Генка?

Лида спешно попыталась ликвидировать следы обыска. Она суетилась, опрокидывала вещи. Что это? Ворота лязгнули? Нет, все тихо. Уф, показалось. Вздохнув с облегчением, Лида огляделась по сторонам. Кажется, все в порядке. По крайней мере, на первый взгляд.

Она шагнула к двери и остолбенела.

– Ку-ку! – улыбнулся ей своей змеиной улыбкой Савченко.

Лора медленно шла по парку – куда глаза глядят. Стоило ей сойти с асфальтированной дорожки, и каблуки сразу же утонули в раскисшей земле. Она вытаскивала их, как цапля вытаскивает из болота ноги, и тащилась дальше.

Зонтик она взять поленилась. Впрочем, с неба сыпалась такая мелкая противная морось, что открывать зонт все равно было бы как-то неловко. Это была даже не морось, а какой-то крупнозернистый туман. Лора достала из сумки пудреницу, посмотрела на себя в зеркальце. Красота! Волосы повисли влажными сосульками, под левым глазом расплылась тушь.

Она оглянулась – никого вокруг. Вообще ни души. Только откуда-то глухо доносился собачий лай.

Густые заросли какого-то хвойного кустарника нависли над маленькой зеленой лавочкой в стороне от дорожки. Наверно, насиженное место влюбленных парочек. Лора вспомнила, что именно здесь Генка гулял со своей... как ее, Юлей. Утопая в грязи, она подошла к лавочке.

Издали скамейка казалась сухой, но на самом деле оказалась мокрой и грязной. Совсем недавно кто-то сидел на ее спинке, поставив ноги на сидение. Лора достала из сумки невесть как оказавшийся там полиэтиленовый пакет с эмблемой универмага «Котва», подстелила его и села. Достала сигареты, закурила.

Этого следовало ожидать. С самого начала. Она еще надеялась, как дура, что до этого не дойдет. Что Генке просто зачем-то понадобилось собрать их всех вместе. Может, просто посмеяться над ними – это вполне в его забавном стиле. Даже когда он позвонил, она еще надеялась, что правда все-таки не выплывет наружу. И что под «грязным секретиком» он подразумевает делишки Макса.

Нет, все не так просто. Ему что-то нужно от них. Не от кого-то одного – от них всех. Савченко начал с нее, но вчера она поняла, что это только цветочки. Поняла, когда увидела Макса. Таким она его еще никогда не видела – а уж она видела его всяким. Значит, Генка сказал ему что-то из ряда вон выходящее. А что он мог сказать? Да только одно: Макс, веди себя прилично, иначе...

Но зачем, зачем? Чего же он хочет от них? Денег? Нет, он ведь прекрасно знает, нет у них денег. Конечно, никто из них не бедствует. Но разве его аппетиты удовлетворят те крохи, которые они смогли бы ему отдать? Да и стоят ли их секреты того, чтобы отдать последнее?

Лора задумалась. Стоит ли ее секрет того, чтобы снять с себя последние штаны? Ну, смотря в каком смысле снять штаны. Может, она и согласилась бы с ним переспать раз-другой, закрыв глаза и сцепив зубы, если бы это гарантировало его молчание. Но если бы ему это было надо, вряд ли бы он стал стесняться.

Если обо всем узнает Макс... Он не бросил ее, узнав о наркотиках, но это...

Лора всегда считала шантаж едва ли не самым мерзким преступлением. Во всяком случае, гораздо хуже, чем воровство или мошенничество. Человек узнает о тебе что-то отвратительное и начинает пить кровь. В самом буквальном смысле слова. Потому что деньги, которые требует шантажист и которые ты ему со стыдом и гадливостью платишь, – ничто по сравнению с жизненными силами, которые ты при этом теряешь. Теряешь от того же самого стыда, от бессильной злобы, от неизвестности и неуверенности в завтрашнем дне. От страха потерять все.

Тем не менее, обычный шантаж она могла еще понять. Ты платишь – и человек молчит. В лучшем случае один раз платишь. В худшем – платишь, пока хватает терпения или денег, а потом... Потом или все твои тайны всплывают, или... Или ты заставляешь шантажиста замолчать.

Но Генкин шантаж – это уж вообще ни в какие лямки не лезет. Потому что не знаешь условий договора. «Веди себя хорошо» – это, надо понимать, только преамбула. Присказка. А вот сказка, которая будет впереди... Как там? «Говорит Ивану жаба: «Поцелуешь – стану бабой». Или так: «Сел как-то Иван-дурак на коня-дебила...»

Сначала он обрадует их всех. А уже потом скажет, что они должны сделать. Все вместе. Ограбить банк? Застрелить президента?

Шантажист – профессия рискованная. Шантажисты долго не живут. Как и наркоманы. А долго ли живут шантажисты-наркоманы? Не могут ли они случайно ошибиться с дозировкой?

Лора встала, снова утонув каблуками в грязи. Детали можно будет обдумать потом. Только сейчас она заметила, как промокла и замерзла. Водяная пыль, от которой было бы нелепо прятаться под зонтом, насквозь пропитала куртку и брюки. Ноги тоже промокли. Надо было идти домой. То есть не домой, конечно, а туда, куда их заманила эта ехидна.

Она посмотрела на часы и удивилась: оказывается, прошло чуть больше часа с тех пор, как она вышла из дома. А ей-то показалось, что дело к вечеру, что она весь день просидела на этой грязной скамейке под мокрым кустом, противно воняющим гнилой хвоей.

Зимняя Прага вообще пахла странно. Угольным дымом, сырыми деревьями, близким снегом. Выпечкой, мокрой землей и камнем. Совсем не так, как пахнет зимний Петербург. Лора, с ее тонким нюхом, буквально мучилась от невозможности нарисовать эти запахи и освободиться от их власти.

         Странно, но калитка оказалась открытой. «Форд» стоял на улице.

         Пожав плечами, Лора подошла к крыльцу, поднялась по ступенькам и хотела уже открыть дверь, но вдруг услышала совсем рядом голоса. Генкин и... Лидин.

         Кто это говорил, что, подслушивая, можно узнать много интересного?

         Вокруг дома шла неширокая терраска с низкими перилами. Лора, прижимаясь к стене, подошла к окну. Здесь? Нет, похоже, дальше. Она попыталась сообразить, что же там находится. Спальня или кабинет? Да какая разница. Вот так, поближе, главное, чтобы не увидели. Но какова тихоня, а? Осталась дома одна, больна якобы...

         – Так, так... Не останавливайся!

         – Я не могу больше! – простонала Лида.

         – Можешь! Еще как можешь!

         Лорино воображение нарисовало совершенно неэстетичную картинку. Скорее даже шарж или карикатуру. Она осторожно заглянула в окно и чуть не фыркнула – настолько действительность оказалась не похожа на фантазию. Действительность была гораздо грубее.

         Лора едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Лидка – порнозвезда! Мисс непорочность! Мисс целлюлит! Может, оттого и непорочность, что целлюлит?

         Похоже, с Лидкой шантаж еще только в первой стадии. Завязка есть, попалась на крючок рыбешка. Вот визгу-то будет, когда он начнет ее раскручивать!

         Лора шевельнулась неловко и задела локтем карниз. Лида вздрогнула, обернулась, и, прежде чем Лора успела отпрянуть, их глаза на секунду встретились.

         Скажет Генке или нет? А впрочем, не все ли равно!

                                                            * * *

         «...Теперь я побывал везде. Только к своему дому их не повел. Слишком больно.  Наверно, от волнения мне стало совсем нехорошо. Сначала был соседний двор – туда мы заходили с Цезарем, когда была плохая погода и ему надо было сделать по-быстрому свои дела. Он предпочитал самое крайнее дерево. Усаживался под него и жалобно озирался по сторонам. Мой любимый Швейк говорил, что в этот самый момент собаки боятся, как бы их не украли, когда они совершенно беспомощны. Старушка, которая вечно звала на весь двор свою подругу пани Ружичкову, – она и тогда уже была старая, как мир. И точно так же голосила, с совершенно невероятными пляшущими интонациями.

         Они смотрели на меня, и у них в глазах был страх. Как будто сама смерть прошла рядом.

         Мой двор... Все такой же тесный и грязный. Пекарня, откуда в дом стаями бежали мыши, тараканы и муравьи. Я стоял у закрытой двери подъезда, смотрел на свои окна, крайние на последнем этаже. Я шел по своим следам, чтобы попрощаться с самим собой.

         Я снова стал пятнадцатилетним подростком, который после школы выходит погулять с собакой, роскошной гладкошерстной таксой по имени Цезарь. Это в миру, а по документам он был Цир фон Авора, аристократ с манерами мальчиша-плохиша. У подъезда обычно ставили серебристое «Вольво», и Цезарь первым делом задирал лапу на его правое заднее колесо. Мы шли по Юнгманновой к Карлову намнести, и Цезарь блестел на солнце, как надраенный ваксой сапог. Он бежал, перебирая короткими кривыми лапами, высунув язык, и оборачивался изредка: ну как, ты еще не отстал?

         Он умер, когда мне было двадцать, еще не очень старым. Умер от рака. У него отнялись задние лапы, он ходил под себя и без конца кричал. Он не мог даже выйти мне навстречу – мог только волочить неподвижную заднюю часть, перебирая передними лапами, скользя по линолеуму, падая, оставляя за собой длинный мокрый след. Мы никак не могли решиться усыпить его, хотя и знали, что Цезарь мучается. Надеялись вылечить...»

                                                            * * *

                                                                                     1 января 2000 года

         – Мишка, как там угли, прогорели? – крикнул из кухни Макс. Похоже, в процессе маринования мяса вином он успел основательно, до стеклянного глаза,  намариноваться сам. – Ужас как жрать хочется.

         – Не совсем. Слишком много дров.

         – Так ведь еще и протопить надо было. Слушайте, братцы, боюсь, нам сегодня придется спать в шубах. Холод страшенный. А снег все валит. Может, позвонить еще разок в полицию, спросить, когда по прогнозам нас спасут.

         – Не получится, – возразила Оксана, которая понуро сидела у самого камина, накинув, тем не менее, на плечи куртку Вадима. Вадиму показалось, что ее бьет дрожь. – Я уже думала об этом. Батарейка у телефона села, а зарядить, сам понимаешь, нечем. А холод действительно собачий. Слушайте, может, нам стоит спать сегодня здесь? Разложим диван, кресла сдвинем, на пол – шкуру, матрасы накидаем. Дежурить будем по очереди, чтобы камин не погас. У нас так вообще колотун в комнате, напротив-то окно открыто.

         – Нет уж, – возразил Макс. – Вы как хотите, а я вповалку спать не люблю. К тому же два индейца под одним одеялом никогда не замерзнут. Правда, Лорик? Кстати, а где Лорка? – огляделся он по сторонам.

         В холле и раньше было довольно мрачно, а часа в четыре стало совсем темно. Фонари и свечки, запас которых сильно поредел, решили пока не зажигать, сумерничали около камина, который давал немного света.

         – Наверно, пошла наверх, – откликнулась Лида. – Я думала, она на кухне, но когда пришла туда мясо достать, ее там не было.

         – Наширялась и дрыхнет, – буркнул невидимый в темноте Миша. – Не трогайте ее. Будет шашлык готов, тогда и позовем. А то придет и опять начнет идиотничать.

         – Ты, Мишаня, язык попридержи, – обиделся за подругу Макс. Он считал, что говорить в ее адрес все, что вздумается, – исключительно его прерогатива.

         Сидели молча и смотрели, как Макс нанизывает на шампуры сочные куски мяса, как переворачивает их, как поливает из бутылки прорвавшиеся вдруг языки пламени. Разговаривать никому не хотелось. Наверно, потому, что каждый думал: наверху лежит убитый, а один из них – убийца. Только один, но ведь убийцей этим мог стать каждый. Потому что Генка заставил их всех слишком близко подойти к черте, за которой человеческая жизнь теряет ценность. За которой собственное благополучие и благополучие близкого человека становятся неизмеримо более ценными.