Текст книги "Приют одинокого слона, или Чешские каникулы"

Автор книги: Роман Пастырь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Вадим... – он рассматривал свои руки, которые в тусклом свете лампочки казались древесными корнями. – Понимаешь... Я не помню, зачем я поднимался наверх, да еще без свечки. Ты же знаешь, я был здорово пьяный. А в таком состоянии у меня из действительности выпадают куски. Я помню, что блевал внизу. Помню, что поднимался наверх. Помню, что спускался. А вот что было между – ну, хоть убей.

– Интересное кино! – возмутился Вадим. – А может, это ты Генку?.. И сам не помнишь.

– Не-ет! – хитро прищурился Макс. – Когда Лидка пошла к нему, он был еще жив. Я слышал его голос. Он сказал, чтобы она заходила. Так вот, когда я снова был в туалете... Помнишь, мы еще смеялись, что там зеркало на двери, ну, примета плохая? Так вот, я дверь не закрыл. Слышу, дверь из кухни тихонечко открылась. Смотрю в зеркало – Лора на цыпочках крадется. По лестнице поднялась. И что-то они там друг другу сказали.

– Кто кому? – не понял Вадим.

– Кто-кто! Лора с Лидой.

– Подожди-ка...

– Вадим, вы здесь?

На пороге стояла Оксана.

– Ксюня, иди сюда, посиди с нами! – заорал Макс. – «Бехеровки» хочешь?

– Да нет, – отказалась Оксана, подходя к ним и садясь за столик. – Разве что пива.

Вадим оглянулся, но официантки нигде не было. Видимо, она решила, что и так сделала для них слишком много, и поспешила удалиться за пределы досягаемости.

– Н-да, придется обойтись без пива, – заключила Оксана. – Не очень-то и хотелось. Что обсуждаем?

– Отгадай с трех раз?

– Понятно, – с кислым видом кивнула она. – И как?

– Да так, кое-что.

Макс закурил и откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая: больше ни слова!

– Может, хватит выпендриваться? – разозлилась Оксана. – Крутой такой, да? Между прочим, я видела, как ты в Генкину комнату шел. Что, скажешь не было?

Она взяла в руки его зажигалку, маленького позолоченного дракончика с тремя головами, и стала раз за разом нажимать ему на живот, при этом его средняя голова изрыгала пламя на манер огнемета. Оксана смотрела на Макса в упор, он же глаза не отводил, и вид у него был достаточно нахальным. Вадим только головой качал, не зная, что и сказать. Все это напоминало какой-то глупый фарс. Макс обвиняет Лиду, Оксана – Макса, хотя после того, что она сказала ему вчера вечером, когда они сидела за стойкой...

После всего этого он мог сказать только одно: сам он Генку не убивал. И Лору тоже. И больше ничего определенного.

– Тебе показалось, – наконец ответил Макс – спокойно, очень спокойно.

– Черта с два! Ты меня не видел, а я тебя – очень даже. Я, можно сказать, в щель подглядывала. А ты по лесенке вверх крался. Как шпион. Даже свечку не взял. И прямо к Савченко в комнату.

– Ты же сам сказал, что не помнишь, где был, – поддержал жену Вадим.

– Что за бред? – возмутилась Оксана.

Макс посмотрел на Вадима, как на предателя.

– Может, я там и был. Может быть. Если ты не сочиняешь.

– А зачем? – удивилась Оксана. Она еще раз нажала на брюхо дракона, обожгла палец и отбросила зажигалку.

– А я знаю? Все валят друг на друга, как на мертвых. Ой, ничего себе каламбурчик, да? Короче, все врут. Я еще удивляюсь, почему не валят все на Лорку. Это ведь так удобно, а? Так вот, голубка моя шизокрылая, даже если я и был у Генки, чего я абсолютно не помню, так все равно он после этого остался еще в живых. На какое-то время. Потому что после меня у него побывала еще и Лидуня. А потом – Лора.

– То, что Лидка у Генки была, я знаю, – медленно произнесла Оксана, разглядывая подсвеченное снизу лицо Макса. – Она мне сама сказала. И шаги я слышала. И то, как Лидка с Лорой любезностями обменялась. Но было это до твоего визита или после – еще вопрос.

– Подожди, Ксан, – вмешался Вадим. – Ты сама себе противоречишь. Ты говоришь, что видела, как Макс шел к Генке. И слышала, как туда же шли Лида с Лорой. Ты что, не помнишь, что было раньше?

– Элементарно. Потому что после Лидки и Лорки к Генке приходил еще кто-то. Не знаю кто. Может это ты, Максик, вернулся?

– Слушай, ты! – в голосе Макса зазвучала угроза, он начал медленно подниматься, но Вадим с силой дернул его за руку:

– Сядь и успокойся!

– Сесть-то я сяду, – Макс припал к столу, как дикий кот перед прыжком. Его глаза ловили свет лампочки и тускло поблескивали, словно отражение уличного фонаря на мокром асфальте. – Я сяду. Только, Ксюша, я тебе вот что скажу. Ты уж, Вадик, меня прости, но я скажу. Я к тебе всегда хорошо относился. Гораздо лучше, чем ты ко мне. Скажешь, нет? Ты-то меня никогда не любила. Думаешь, я не замечал? Нет, ты меня не любила. А вот я тебя – любил. Все эти годы любил.

– Максим, ты... ты пьян, – растерянно пробормотала Оксана, а Вадим нахмурился.

– Да, киска моя, я пьян, – расхохотался Макс. – И намерен надраться еще больше. Только сначала скажу все. Так вот, я очень тебя любил. Помнишь, песенка такая была душещипательная: «А я нашел другую, хоть не люблю, но целую», – фальшиво пропел он. – Хотя, нет. Лорку я тоже любил. Только по-другому. Ты для меня была – как недосягаемый ангел. Я к тебе даже приблизиться боялся лишний раз. Тем более видел, что ты меня только терпишь. И я терпел. Что уж тут поделать.

Вадим сидел, уткнувшись лицом в сложенные ладони. Оксана машинально перекладывала из руки в руку зажигалку.

– Не знаю, что и сказать, – наконец выдавила она.

– Не знаешь – тогда молчи! – неожиданно грубо перебил ее Макс. – Скажи, за что ты хочешь меня утопить? Тебе мало того, что ты вытащила Генкин дневник? Конечно, ты и раньше меня не выносила, а после того, как прочитала, я теперь для тебя вообще пария. Да? Прокаженный?

Оксана молчала.

– Молчишь? Конечно, молчание – знак согласия.

– Нет. С дневником все получилось случайно. Хочешь верь, хочешь нет.

– Извини, не хочу. Ты же не веришь, что я был у Генки перед Лидкой. Почему я тогда должен тебе верить? И потом... Что ж ты не скажешь, что?..

Вадим подумал: сейчас что-то произойдет. Эта мысль промелькнула очень быстро, даже без слов. Он просто знал: сейчас что-то будет.

– Что ж ты не скажешь, что тоже была у Генки?

Даже в полутьме было видно, что Оксана покраснела. Вадим под столом ободряюще сжал ее руку: спокойно, я с тобой.

– Бред какой-то! – сказал он. – Интересно, а есть кто-нибудь, кто не был тогда у Генки?

– Я, говорят, был, – Макс искоса посмотрел на Оксану, которая сидела, сцепив зубы. – Лидка была. Ксана была. Лора? Лора, выходит, тоже была. Иначе чего ее наверх понесло? Насчет тебя, Вадик, говорить не буду, не знаю. А Мишка, вроде, ковырялся с проводами на улице.

– Ну хорошо, была я у него, была, – вздохнула Оксана. – Доволен? А вот кто потом там оказался, после меня – это очень интересно.

– И зачем же ты к нему пошла, можно узнать? – Макс сделал вид, что не услышал последней фразы.

– Да затем же, что и остальные, – уже почти спокойно ответила Оксана.  – Чтобы заняться совершенно безнадежным делом. А именно, попытаться договориться с шантажистом.

– Да, все пытались, – кивнул Вадим. – Только у кого-то нервы не выдержали.

В этот момент открылись двери, двое мужчин в лыжных куртках, оживленно переговариваясь по-немецки, прошли мимо них в ресторан. Вадим посмотрел на часы и присвистнул удивленно: без пяти час. Вроде, только что они вышли из ресторана после завтрака, только что он втащил Макса на мост и привел в гостиницу, только что сели за столик. Что-то случилось со временем. Или с ними. Или со всем мирозданием.

– Что будем делать после обеда? – вполне миролюбиво, даже почти радостно спросила Оксана, словно вынырнула из темного омута и вдохнула полную грудь воздуха. – Может, выйти погулять где-нибудь рядом?

– Твое дело, – равнодушно отозвался Макс, допивая остатки «Бехеровки». – Я намерен дойти до ближайшего лабаза и затариться пойлом. Предлагаю основательно бахнуть. Реальность, братья и сестры, – это иллюзия, вызванная отсутствием в мозгу алкоголя. Миха вон сидит в номере, страдает. Не дело это. Понимаю, неприятно, но надо этим переболеть.

Впрочем, полноценной пьянки, такой, чтобы завить горе веревочкой и хотя бы на время забыть обо всем, не получилось. Наоборот, стало еще хуже.

«Поляну» накрыли на колченогой тумбочке: три бутылки, лимон, ветчина и сыр. И гостиничные рюмки из толстого голубого стекла, которые горничная выдала с величайшей неохотой. Миша сидел на кровати, поджав ноги, и большей частью хмуро молчал, подолгу «грел» рюмку в ладони и все чаще ставил ее обратно почти нетронутой.

– Да брось ты, Миха! – с жестяным, бренчащим оптимизмом пытался подбодрить его Макс. – Ну оказалась баба сукой в ботах. Что уж тут поделаешь. Как говорят, где малина, там и крапива. Все они такие. Просто некоторые похитрее, поэтому и не попадаются. Брось! Помнишь кота Леопольда? Неприятность эту мы переживем. Жизнь-то не кончена. По-твоему выходит, мне и вовсе в петлю лезть надо, так что ли?

Миша все так же молча пожимал плечами, а Вадим вспоминал утреннюю сцену на мосту. Похоже, Макс уговаривал не столько Мишу, сколько себя.

– Ты подумай про Генку! – настаивал Макс, опрокидывая рюмку и спешно закусывая тоненьким ломтиком ветчины. – Вот где ужас-то! Нет, не то, что он нам устроил – тут Бог ему судья. Ты подумай, каково ему было, раз он на такое пошел. Мало того, что боль дикая. У меня дед от рака умер. Так он криком кричал. Представляете, лежит и кричит: «Убейте меня! Убейте меня!» Сделают ему укол, он уснет ненадолго, а потом снова: «Убейте меня! Убейте меня!» И так несколько месяцев. Так вот, даже это не самое ужасное. Самое ужасное – лежать и думать: я умру. Совершенно точно умру. И никакое чудо не поможет. От этого еще и рехнуться можно.

– Мне непонятно другое. – Вадим поставил рюмку на тумбочку и лег, заложив руки за голову. – С чего он взял, что может быть судьей нам? Он что, святой? Или решил, что перед лицом, так сказать, вечности, имеет право раздать всем сестрам по серьгам? Сочетая приятное с полезным.

– Наверно, решил заодно узнать, кто из нас пойдет дальше других, – наконец подал голос Миша. – Между прочим, помните, он сам задавал себе этот вопрос. Ну, в дневнике. Только ответить, похоже, не успел. Слушайте, а давайте поиграем?

– В прятки? Или в салочки? – усмехнулся Макс.

– Нет. Давайте позовем девчонок и сыграем в такую забавную игру. Каждый напишет на бумажке, кого он подозревает, и бросит в коробку. А потом прочитаем.

– А на фига? Что это даст? Если, к примеру, – я уточняю, к примеру! – я убийца, то неужели я напишу себя?

– Да нет, просто интересно. Ведь у каждого, я думаю, есть своя версия.

– Лида с Ксаной не согласятся, – засомневался Вадим, которого Мишино предложение заинтересовало.

– Сейчас узнаем.

Миша встал, наспех завязал шнурки на ботинках и вышел.

– Не пойдут, – лениво протянул Макс. – Давай-ка лучше дернем. Давай, Вадька, выпьем за хороших людей – ведь нас осталось так мало!

Вопреки ожиданиям дамы идею поддержали. Вернее, Оксана просто согласилась: мол, ладно уж, раз вам так хочется. Зато Лида прямо засветилась изнутри, словно лампочка в носу зажглась.

Решили писать одной ручкой по очереди на одинаковых бумажках, печатными буквами. Макс пожертвовал листками из своей записной книжки, разорвав каждый пополам. Вместо шапки взяли непрозрачный полиэтиленовый пакет из-под спиртного.

Первой ручку схватила Лида. Взяв свой листок, она отошла к окну, пристроила его на подоконнике, сверблюдилась, словно прикрывая его всем своим телом, и старательно начала что-то выводить.

– Сворачиваем вчетверо! Чтобы одинаково было, – заявила она, кидая листок в пакет.

– Делать вам нечего! – проворчал Макс, – Фигней занимаетесь.

Но листок взял, быстро нацарапал на нем какое-то имя и опустил в «шапку». Один за другим они брали листки, писали на них и подходили к кушетке, где лежал пакет. Последней опустила записку Оксана.

– Ну, кто будет читать? – спросила она.

– Давайте я прочитаю! – предложила Лида. От возбуждения она раскраснелась и разве что не подпрыгивала.

Результат оказался не то чтобы неожиданным, но каким-то бесполезным.

«Оксана», «Вадим», «Михаил», «Лида», «Макс».

– Что и требовалось доказать! – заключил Макс. – Совершенно никчемная была затея.

На самом деле теперь стало даже хуже. Не зря же говорят, что несказанного нет. К мысли о том, что один из них убийца, добавилась еще одна, причем высказанная публично. Каждого из них кто-то подозревает. Причем один умышленно написал на листке имя заведомо невиновного.

Они сидели и смотрели друг на друга. «Кто из них написал меня?» – было написано на каждом лице. И мысль эта с каждой минутой все больше и больше отталкивала их друг от друга.

                                                            * * *

                                                                           4 января 2000 года

Утром, сразу после завтрака, объявился пан капитан. Олег как раз возвращался к себе из ресторана. Они вошли в его номер, и полицейский поинтересовался, как поживают его подопечные.

– Да как поживают? Пьют в основном. И ругаются. Знаете, пан капитан, боюсь, придется вам их всех отпустить восвояси.

– Почему?

– Да тухлое это дело. Улик никаких. Все молчат, как партизаны. Возможность была у всех. А вот мотив вряд ли удастся выяснить. Если бы дело было в России...

– Трудно не значит невозможно, – по-иезуитски улыбнулся капитан и достал из кармана куртки рулончик факса. – Мой брат связался с полицией Санкт-Петербурга и попросил навести справки.

Олег только руками развел, когда пробежал факс глазами.

– Нечто подобное я и ожидал. Уж больно они все напирали на это: мы такие друзья, такие друзья, просто водой не разлить. Но, пан капитан... Не хочу вас разочаровывать, только этого вряд ли будет достаточно. Как отправная точка – да, сгодится. Но не как доказательство.

– Полностью с вами согласен, – капитан взял факс и старательно свернул его в тугую трубочку. – Надежда на то, что хотя бы один из них сломается. Конечно, долго тянуть мы не сможем, если в ближайшие дни ничего не выяснится, придется отпустить их домой, а дело закрыть. Да и вы, пан Попов, не можете так долго быть здесь. Но хотя бы попытаемся.

– Приехал капитан и просит вас всех собраться здесь, – объявил Попов, заглядывая в «мужскую» комнату. – Сходите, пожалуйста, за женщинами.

Макс, который собрался было повторить поход за спиртным и уже надевал куртку, упал в кресло с видом оскорбленной добродетели.

Вадим пошел вниз, а капитан не заставил себя ждать. Он поздоровался, присел на стул и стал ждать кворума. Попов подошел к окну и принялся разглядывать пейзаж.

– Пани Садовска, пани Одинцовова, – поприветствовал капитан входящих Оксану и Лиду.

– Не Одинцовова, а Одинцова! – надменно вздернула подбородок Лида.

– Остыньте, девушка! – осадил ее Попов. – У них так принято. Раз муж Одинцов, так вы будете – Одинцовова. Никакое иностранное происхождение в расчет не принимается.

– Тогда почему она не Садовскиева?

– Польские фамилии и им подобные – исключение.

– Вечно у нас Ксюша – исключение, – зло бросила Лида. Так же зло зыркнув в Мишину сторону, она села на кушетку.

Капитан попытался было говорить по-русски, но буквально через пару фраз понял, что дело безнадежное, и перешел на чешский. Попов, вздохнув тяжело, принялся переводить:

– Пан капитан хочет знать, действительно ли отношения между вами и убитым были дружескими? Не было ли в прошлом каких-то ссор, конфликтов?

– Не было, – за всех ответил Вадим.

– А между тем, Вадим Аркадьевич, из Петербурга прислали кое-какие материалы, которые ваше заявление опровергают.

– Не морочьте нам голову, Олег Георгиевич, – возмутился Вадим. – Вы хотите сказать, что этот провинциальный полицай за сутки откопал что-то за тридевять земель? Да наша доблестная милиция даже для своего родного дела за сутки мало что нароет, а уж неизвестно для кого – не смешите!

– Вы недооцениваете личные связи, – изобразил саркастическую усмешку Попов. – У пана капитана брат в Праге, крупный полицейский чин. А у этого самого чина – обширные дружеские связи в России, в том числе и в Петербурге. Позавчера вечером капитан через брата связался с Питером. Сегодня утром пришел факс. Краткие досье на каждого из вас. Сутки – это ведь не так мало, как вам кажется. Было бы желание. Так вот, в частности, Вадим Аркадьевич, есть сведения, что у вас с Савченко был серьезный конфликт. Полагаю, что не только у вас, потому что опять же есть сведения, что вы все не общались с убитым достаточно длительное время.

– Это был не конфликт, – отчеканил Вадим. – Просто небольшое разногласие. А не общались... Вы что, со всеми своими друзьями каждый день видитесь? Все люди занятые, никак не получалось собраться.

– Прекрасно. – Попов переговорил с капитаном и снова повернулся к ним: – Пан капитан хочет допросить вас по отдельности. Подождите, пожалуйста, в коридоре. И учтите, господа, вам делают большое одолжение. По-хорошему, вас надо было бы отвезти в участок и допрашивать там.

В комнате с капитаном и Поповым остался Макс, остальные вышли.

– Молчите! – прошипела Лида, обращаясь ко всем сразу. – Это все блеф. Им надо нас запугать, перессорить. И чтоб мы начали стучать друг на друга.

– Лидуня, – устало вздохнула Оксана, – да нас и ссорить не надо. Мы и так уже перегрызлись все. А все, что мы можем друг на друга настучать, делу все равно не поможет. Если, конечно, сочинять не будем того, чего не было. Кстати, где все-таки дневник?

Ответом было молчание. Миша плечами пожал, остальные и вовсе сделали вид, что не слышали вопроса.

Капитан с помощью Попова пытал их до самого обеда. Выходя из комнаты, каждый прятал глаза и на вопросы типа «Ну как там было?» старательно отмалчивался: «Да так, нормально. Ничего особенного».

Вадим зашел в комнату последним. Капитан выглядел довольным, Попов – напротив, злым и усталым. Рядом с тем и другим лежало по стопке исписанных листов.

– Садитесь, Вадим Аркадьевич, – Попов кивнул на кресло. Сам он сидел на кушетке, положив на колени черную кожаную папку. Капитан примостился на кровати у тумбочки. – Ваши друзья рассказали много интересного. Непонятно одно. Почему молчали раньше? Допустим, я понимаю ваше молчание при общем... общей беседе. Каждому хотелось выглядеть перед другими белым и пушистым. Но еще там, в доме покойного? Почему никто из вас не говорил правду?

Вадим понял: кто-то раскололся. Как сухое полешко. Кто-то один? Или все? И что именно было сказано? Спрашивать бесполезно – как же, тайна следствия! Как бы там ни было, он не собирался следовать их примеру. Он будет говорить только то, что уж никак не сможет повредить Оксане.

– Простите, Олег Георгиевич, – начал он, пытаясь потянуть время и выбрать правильную линию – как не раз делал в суде, когда прокурор или адвокат противной стороны делали неожиданный выпад. – Я уже спрашивал вас об этом, спрошу еще раз. Какое отношение вы имеете к следствию? Вы – просто переводчик и оформитель документов. Или я ошибаюсь?

– Вы ошибаетесь, – Попов бросил короткий взгляд на капитана, который напряженно прислушивался к их диалогу, пытаясь уловить суть сказанного. – Нет, вы правы, я действительно не имею отношения к следствию. Но так уж вышло, что я – уши и язык пана капитана, поэтому мне приходится вникать во все. Je to tak?27 – он повернулся к капитану и перевел ему, в чем дело. Тот кивнул.

 Вадим лихорадочно соображал. Что он может сказать, чтобы, с одной стороны, не бросить лишний раз тень на Оксану, а с другой, чтобы не создалось впечатления, что он недоговаривает: любить так любить, стрелять так стрелять? Говорить ли про шантаж? А про Генкин дневник?

А может, его просто на пушку берут? Может, никто ничего не говорил, а? Может, он их последняя надежда – вот и ловят? Ничего себе функельшпиль28.

Попов словно прочитал его мысли:

– Вадим Аркадьевич, вы, на мой взгляд, наиболее здравомыслящий человек из всей компании, тем более юрист. И сейчас наверняка думаете, не ловушка ли это. Я не буду взывать к вашей совести и гражданскому долгу – нечего демагогию разводить. Видите это? – он помахал в воздухе густо исписанными листами бумаги. – Это показания ваших друзей. Про шантаж. И про дневник, в котором написано, что у Савченко была саркома.

Услышав слова «Савченко» и «саркома», капитан сказал какую-то короткую фразу.

– Результат экспертизы будет готов завтра, – перевел Попов. – Ну так что, будем рассказывать?

Капитан задавал вопросы, Попов переводил, Вадим отвечал – осторожно, будто шел по минному полю. Как и в первый раз, большинство вопросов было об Оксане.

– Нам сказали, что у вашей жены был конфликт не только с Савченко, но и с Бельской. Будто бы Бельская говорила, что слышала о ее разговоре с Савченко.

– Я при этом не присутствовал. Можно узнать, кто именно это сказал?

– Глупый вопрос. И странно слышать его от вас. Разумеется, нет. А вы знаете, что ваша жена приходила в комнату к Савченко после того, как погас свет?

– Нет. Сначала я был внизу, а потом вместе с Оксаной. При мне она никуда не выходила.

– Ваша жена первая сказала, что Савченко убит, а не погиб в результате несчастного случая?

– Да. Но разве это говорит о том, что убийца – она?

– Ваша жена сама вызывалась пойти в комнату Савченко и поискать наркотик для Бельской? – Попов проигнорировал вопрос Вадима и даже не стал его переводить.

– Да. Потому что все остальные боялись.

– Чего?

– Не знаю. Или не хотели.

– И вы тоже?

– Да.

– Как вы думаете, ваша жена знала о существовании дневника Савченко?

– Вряд ли, – покачал головой Вадим и украдкой вытер о брюки вспотевшие ладони. – Она говорила, что нашла его случайно, когда искала наркотик.

– Как вы думаете, каким образом орудие убийства – да-да, именно орудие убийства, тот самый слон – каким образом слон оказался под вашим окном?

– Не знаю.

– Куда делся дневник Савченко?

– Не знаю.

– Кто, по-вашему, пытался задушить Одинцову?

– Не знаю.

– А что вы вообще знаете? – оторвавшись от протокола, спросил Попов уже от себя. Они с капитаном писали параллельно: капитан по-чешски, а Попов – по-русски. – Ладно. Чем Савченко шантажировал вас?

Капитан жестом остановил его и сказал что-то. Видимо, попросил не бежать впереди паровоза. И задал свой вопрос. Попов, нахмурясь, перевел:

– Известны ли вам имена адвоката Савченко и нотариуса, который оформлял его завещание?

Вадиму показалось, что в желудке у него образовался кусок льда.

– Нет, – ответил он, с трудом проглотив слюну.

Огромные, рыхлые картофельные кнедлики плавали в мясной подливке. Вадим нехотя ковырял их вилкой и разглядывал семейство за соседним столом: толстого папу с обвислыми щеками и в круглых очках, толстую маму с мощным бюстом и не менее толстого карапуза лет пяти с неправильным прикусом. На всех троих были утепленные штаны на лямках со странным названием «отепловаки», которые делали их еще толще. Гаргантюа, Пантагрюэль и... Как там маму-то звали?

– Да, съездили отдохнуть, – себе под нос пробормотала Оксана.

Вадим покосился на нее.

– Я ничего им не сказал, – шепнул он ей на ухо.

Оксана вздрогнула и уставилась в тарелку.

– Я тоже, – помолчав, сказала она.

– Ну и правильно. Фиг докажут.

Закусив губу, Оксана пристально смотрела на него.

– Что? – занервничал Вадим: взгляд этот ему не понравился.

– Да нет, ничего, – вздохнула Оксана. – Все нормально. Доктор сказал: «в морг» – значит, в морг. Пардон за каламбур. Что делать будем?

– Хочешь, пойдем погуляем?

– Можно с вами? – влезла Лида.

– Нет! – ответили Вадим с Оксаной хором и так же хором засмеялись: настолько забавно вытянулась Лидина физиономия.

Они шли по узким улочкам, держась за руки. Солнце то ныряло за низкие тучи, то снова выкатывалось – мутно-желтое, подслеповатое, странно большое. Снег лениво поблескивал в его свете, похожий на густую мыльную пену.

Я ее потеряю, думал Вадим. Как бы мы ни выкручивались, все равно этому придет конец. Вся жизнь – псу под хвост. Я-то, конечно, все сделаю, чтобы ей дали поменьше, ждать буду, но...

Он крепче сжал Оксанину руку.

Итак, она не призналась. Не решилась? Что ж... Он пытался ей объяснить, что так лучше. Она согласилась, но не призналась. Значит, так тому и быть.

– Почему ты не рассказал? – почему-то шепотом спросила Оксана. Она смотрела под ноги, и между бровями ее пролегла глубокая морщина.

– Почему? – переспросил Вадим. – Да потому, что я... Потому что я тебя люблю, Ксанка! Я не могу без тебя. Я не мог ничего сказать, как ты не понимаешь!

– Да нет, все понятно... – она опустила голову еще ниже. – Ладно, будь что будет.

– Будь что будет, – повторил Вадим.

– Смотри, какой дом! – Оксана показала на белый двухэтажный дом в бюргерском стиле. Коричневые планки перечеркивали его крест-накрест, а второй этаж был значительно шире первого и нависал над тротуаром. – Хотел бы такой?

– Нет.

– А какой бы ты хотел? – Оксана пыталась казаться беззаботной, она улыбалась, но глаза ее блестели от близких слез. – Расскажи. Давай представим, что мы хотим построить себе дом.

– Ксан, не надо, – тихо попросил Вадим.

Она хотела что-то сказать, но запнулась на полуслове и замолчала. Слезы вышли из берегов и скользнули по щекам вниз, двумя прозрачными ягодами повисли на подбородке, упали на воротник. Оксана уткнулась лицом в куртку Вадима, ее плечи вздрагивали. Он обнимал ее, не обращая внимания на неодобрительные взгляды прохожих, целовал макушку со смешным завитком волос, шептал что-то непонятное.

«Я не отдам ее никому, – промелькнуло быстро и жарко. – Я буду врать, буду выкручиваться, буду обвинять кого угодно. Я украду и убью ради нее».

«Ты уже обманул. И убил, – пришло уже спокойнее и холоднее. – И тоже думал, что делаешь это ради нее. И что? Если бы ты отказался, может быть, всего этого и не было бы?»

– Я не хочу! Не хочу! – всхлипывая, повторяла Оксана.

– Не бойся, мой хороший, – снова и снова говорил ей Вадим. – Я тебя не оставлю.

Макс, совершенно запьянцованный, сидел в баре у стойки и на смеси русского с английским пытался рассказать бармену о своем рекламном бизнесе. Бармен вежливо кивал, стараясь, чтобы скука не слишком явно плескалась в глазах.

– Ještě?29 – периодически спрашивал он. Макс кивал, и бармен наливал коньяк в его бокал, почти плоский, размером с маленькое блюдце.

Повернув голову на звук открываемой двери, Макс увидел за спиной входящего Вадима и Оксану: они шли через холл.

– Эй! Идите сюда! – заорал он.

Оксана отрицательно покачала головой и направилась по коридору к своему номеру, а Вадим, подумав, зашел в бар. Он расстегнул куртку, сел рядом с Максом и попросил черного пива.

– Как погулялось? – поинтересовался Макс.

– Нормально. Скажи мне лучше, дорогой товарищ, на фига вы все выложили капитану? Кто орал: «Молчите! Молчите!»?

Макс поджал губы, при этом его подбородок смешно сморщился, а четырехдневная щетина встала дыбом.

– Черт его знает. Так уж вышло, – пробормотал он. – Как-то само собой. Про шантаж случайно вырвалось, а полицай ухватился, как бульдог, и попер. Одно за другим, одно за другим. Ну и вот. Остальным так и говорили: мы, мол, почти все знаем, нет смысла запираться. Да и правда, какой смысл? Тем более, они уже знают, что у нас были трения. И про Генкин рак узнали бы не сегодня-завтра.

– Как там Мишка? – спросил Вадим, отпив глоток и высокой кружки. Крепкое черное пиво было холодным, но от него сразу стало тепло.

– Да фигово Мишка. Совсем сдал. Лежит, в потолок смотрит, не разговаривает. Не дай Бог такое! У меня Лорка тоже пошаливала, но я старательно закрывал глаза. Чего скандалить? Давай, Вадик, еще разок за Лорку – царствие ей небесное. Если возьмут, конечно. Так вот, я о том, что скандалить – это просто ниже плинтуса. Хотя... Тут, конечно, особый случай. Я тоже вряд ли стерпел бы. Только я отметелил бы по самое не хочу, вместо того, чтобы страдать, как принц датский.

Если на кого-то словесный понос наваливался после нескольких рюмок – в качестве первой стадии опьянения, то для Макса подобное красноречие уже служило пресловутой красной линией. Он говорил быстро, связно и вполне разумно, но потом не помнил из сказанного абсолютно ничего. Дальнейшее развитие событий зависело от качества спиртного: либо он уползал на поиски фаянсового друга, либо тихо засыпал в любом подходящем или неподходящем месте.

– Прикинь, лежит и страдает! – продолжал заливаться Макс. – Между нами, девочками... – тут Макс запнулся, видимо, слово вызвало нежелательные ассоциации, но мысль пробежала огородами, и он продолжил: – Между нами, любить такую... такую... У меня даже слов нет, чтобы ее обозначить. В жизни не встречал такой дуры. А уж я-то их повидал, можешь поверить!

– Помнишь Динку Каретникову, Ксюхину подругу? – спросил Вадим.

– А как же! Такая штучка – будьте нате. Правда, не склеилось у нас, ну да ладно.

– Так вот она рассказывала про свою соседку, Аллу. У той был любовник – полный кретин. Но она его жутко любила, даже от мужа из-за него ушла. Тот ее послал – любовник, я имею в виду. Так она до сих пор страдает, уже два года прошло. Из Сочи уехала, она там жила. И до сих пор все ждет: а вдруг позвонит.

– И писем не напишет, и вряд ли позвонит! – громко и фальшиво пропел Макс. – Это, панове, не любовь, а болезнь какая-то. Впрочем, я тоже так Лорку любил. Она дурковала, а ее любил.

– Да? – усмехнулся Вадим. – А как насчет Оксаны?

– Оксаны? Оксана... Не помнишь, кто это сказал: «Она была красива, как чужая жена»?

– Чехов.

– Ладно, Вадик, не бери... в голову. Все это... в прошлом.

Макс начал сбавлять обороты и делать паузы. Глаза его наливались жидким мутным стеклом. Вадим понял, что еще немного – и Макс впадет в пьяный коматоз. Спешно расплатившись, он поволок слабо сопротивляющегося приятеля в номер.

Миша действительно лежал на кровати, повернувшись лицом к стене. Когда Вадим втащил Макса и уложил на кушетку, он повернулся, посмотрел и, не сказав ни слова, опять отвернулся. Стащив с Макса ботинки и укрыв его пледом, Вадим подсел к Мише. Тот молчал.

– Миш, – только и мог сказать Вадим. Все слова, которые лезли в голову, казались глупыми и фальшивыми.

– Будешь ее оправдывать? Из чувства солидарности? – после длинной паузы буркнул Миша.

– Ну зачем ты так? – Вадима покоробило. – Со мной это по дурости случилось. Просто крыша съехала. И оправдывать Лиду я не собираюсь. Но не надо уж так из-за этого...

– Не надо? – Миша рывком сел, чуть не спихнув Вадим с кровати. – А что надо? Простить? Забыть?

– Ну... Оксана меня простила.

– Это не тот случай, – повторил Миша слова Макса. – Можно простить, как ты говоришь, дурость. Да, бывает так, что несет меня лиса за синие леса, за высокие горы... жрать помидоры. И никак не остановиться, пока мордой об стену не шарахнешься. Но что она делала? Ты понимаешь?