Текст книги "Экскурсия в ад"

Автор книги: Роман Злотников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

20

После того как строй покинули узники, попавшие в лагерь впервые, все тот же офицер объявил оставшимся, кто в какой барак будет отправлен. Процедура происходила следующим образом.

За спиной офицера на расстоянии двадцати метров друг от друга выстроились старосты четырех бараков: четвертого, восьмого, четырнадцатого, пятнадцатого. Немец называл номер заключенного и сообщал номер барака, в который тот направляется. Заключенный, номер которого был назван, должен был занять место в строю за старостой соответствующего барака. Имя узника не использовалось, только номер. Само собой, офицер говорил только на немецком, на русский и польский его слова переводил переводчик. Не говорящие на этих языках вынуждены были быстро учиться, в противном случае вездесущие капо поторапливали их ударами палки.

– Четыреста пятьдесят шесть двести двадцать два!

Андрей встрепенулся, услышав свой номер от переводчика, и рявкнул, что есть силы:

– Я!

– Четырнадцатый блок!

Андрей попытался резво рвануть в колонну четырнадцатого блока, однако чуть не упал и вынужден был схватиться за плечо заключенного, стоящего впереди: от долгого стояния ноги были как ватные.

– Извини, дружище! – шепнул соседу Андрей и, кое-как переставляя непослушные ноги, с трудом удерживая равновесие, поковылял к нужной колонне.

Старостой четырнадцатого блока был совершенно седой мужчина, лет пятидесяти на вид. Несмотря на свою седину, стариком он не казался, даже наоборот, его одежда не могла скрыть ширину плеч. Он стоял вольготно, провожая злым, внимательным взглядом заключенных, занимающих свои места в колоннах. Андрей также обратил внимание на грудь Седого (так его для себя окрестил Андрей), на ней красовался зеленый треугольник – уголовник. Это было плохо, жизнь под старостой из уголовников была гораздо сложнее.

Где-то через час все узники были поделены между бараками, приблизительно поровну, человек по сто на каждый. К сожалению, в барак с Андреем никто из путешественников во времени не попал.

После того как последний узник занял свое место, староста рявкнул по-немецки:

– За мной пошли!

Седой повел их в глубь «жилой» части лагеря. Именно в ней находились почти все бараки лагеря, за исключением женских и детских блоков, а также двадцатого блока.

Блоки шли рядами, по три в каждом. Четырнадцатый блок был крайним и граничил с каменным забором трехметровой высоты.

Двери в барак находились в торце. По два-три человека узники начали втягиваться внутрь. Наконец очередь дошла до Андрея, и молодой человек оказался в новом месте своего жительства.

Внутри было ужасно. Нет, не подумайте, барак был очень чистым. Посреди был проход метра три-четыре в ширину, с обеих сторон от прохода располагались перпендикулярно ему трехэтажные нары. Все нары были заняты, на каждой полке лежало по два-три человека. В дальнем конце барака Андрей разглядел парашу, здоровый деревянный чан с небольшим приступком.

Но пугало Андрея не это, пугали люди, лежащие на этих нарах, иссушенные голодом фигуры, многие со следами побоев и страшных ран. Огромные синяки под глазами делали людей похожими на живых мертвецов из голливудских фильмов. Кровь в жилах стыла у парня от этих взглядов: у одних – безразличных и пустых, у других – затравленных, у третьих – изголодавшихся зверей, но у всех одинаково безнадежных.

К своему большому удивлению, в середине барака Андрей увидел печку, а рядом с ней одинокую кровать. На ней, вольготно развалившись, внимательно наблюдал за новенькими староста.

Андрей принялся искать глазами свободные нары, и в этот момент раздался крик старосты:

– Все вновь прибывшие, построились, мать вашу!

Что орал немец, Андрей не понял, в этот раз никаких переводчиков не было, но по реакции других узников сообразил, что от него требуется, и занял свое место в строю.

После того как заключенные закончили построение, староста не спеша поднялся со своего места (по бокам от него тут же материализовались два блоковых капо) и заговорил. Андрей языком не владел, поэтому не понял ни единого слова.

Минут через пять Седой наконец выговорился, и люди начали занимать свободные места.

За все время нахождения в лагере Андрей сделал для себя один очень ценный вывод: в этом месте вероятность попадания в неприятность гораздо меньше, если ты занимаешь место подальше от края, будь то строй или постель. Руководствуясь этим принципом поведения, молодой человек, уже сумевший понять, что одному на полке спать не получится, собрался идти в середину барака, когда его дернули за плечо.

Повернувшись, парень чуть не запрыгал на месте от радости.

– Здравствуйте, Андрей!

Весело улыбаясь, на него смотрел Родзинский. На душе стало совсем хорошо. Обнялись.

– Николай Абрамович, как вы здесь оказались, вас же вроде куда-то увели. Я уж думал, больше не увидимся.

– Ничего особенного, на клеймение водили, – ответил старик, показывая перебинтованную руку.

– Андрей, давайте ко мне, тут место для нас обоих. Нам теперь нужно держаться друг друга.

Николай Абрамович занял вторую полку (шустрый старикан). Оглядевшись вокруг, Андрей обратил внимание, что и другим заключенным приходилось размещаться по два-три человека на полке. Им с Николаем Абрамовичем повезло – к ним так никто и не «подселился».

Вскарабкавшись на полку, Андрей растянулся рядом с Николаем Абрамовичем, и тот рассказал о своем визите в лазарет.

– Староста, тот долго и старательно распинался, но все по-немецки. Я ни слова не понял!

– Да тут-то и понимать особенно нечего. Рассказывал про наказания и распорядок дня. Наказание здесь почти за все одно и то же – смерть, варьируются только способы достижения этого результата. А в остальном давайте я вам расскажу то, что нужно знать. В лагере существует сложная иерархия как узников, так и начальства. Начну с самого начала. На вершине у нас находится комендант оберштурмбанфюрер Франц Цирайс и его адъютанты. Комендатуре подчиняется начальник по хозяйственной части, имеющий в своем распоряжении множество шарфюреров, в задачу которых входит следить за работой и порядком в хозяйственных помещениях лагеря (лазарете, кухне, крематории и так далее). Дальше идут так называемые рапортфюреры. Прежде всего в их обязанности входит следить за количественным составом узников во время утренних и вечерних проверок. В подчинении рапортфюреров находятся блокфюреры, в ранге до обершарфюреров. Их задача – наблюдение за порядком в бараке. Мучают народ во время бесконечных поверок, и в бараках, и за едой. Следующая ступень – это командофюреры. Они отвечают за «рабочие команды». Все перечисленные мной должности занимают только эсэсовцы. Но, пожалуйста, Андрей, учтите, что любой человек в форме, которого вы здесь встретите, вправе распоряжаться вашей жизнью и, вне зависимости от занимаемой должности, смертельно опасен для нас.

Хочу остановиться на «политическом отделе», в нем сидят представители гестапо, совершенно независимые от прочего начальства. Иногда вызывают узников – на допросы, и очень часто люди после этого исчезают. Командование проживает в собственных домах и усадьбах, недалеко от лагеря. Рядовые эсэсовцы живут в казармах. Мы имели возможность их видеть, когда миновали ворота. Там, на их части лагеря, все оборудовано по высшему разряду: есть клуб, кинотеатр, театр и так далее.

Самыми важными персонами из узников являются старосты. Основная их задача – следить за порядком в бараке. От того, из какой среды вышел староста, зависит и то, кто правит в блоке. Наш – немецкий рецидивист, звать Ганс, сволочь, конечно. Но, поверь мне, есть гораздо хуже. Он хоть какую-то видимость справедливости старается организовать в бараке. Существуют еще писари и статисты, их роль тоже нельзя преуменьшать. Писари ведут отчетность, канцелярскую работу и могут кое-что сделать – вплоть до «списания» человека как мертвого. Статисты ведают выпиской нарядов на работу. И, наконец, на побегушках у старосты и охраны, а также на низшей ступени лагерной иерархии стоят капо. Их задача – следить за порядком в блоке и во время работы лагерных команд контролировать выработку, следить, чтобы не было саботажа. Сами они не работают, а только надзирают. Занимают боковые нары от кровати старосты. Как ты понимаешь, они чрезвычайно здесь «популярны», и, когда проштрафившегося капо лишают должности, они обычно умирают той же ночью. Старосты лагерей, старосты блоков, капо и прочие заключенные, занятые в лагерных организациях, носят на левом рукаве черную повязку с белой надписью, с этими людьми также старайся не связываться.

Теперь что касается распорядка дня. В зимнее время, если мне не изменяет память, подъем в пять пятнадцать утра. Получим по полкружки «горькой воды» (отвар молотых жженых желудей – вроде как кофе) без хлеба и выстраиваемся на улице для переклички. Хотя нет, кофе не получим, поскольку на три дня лишены еды. Обычно перекличка длится два-три часа; но в дождливые и в морозные дни перекличка умышленно удлиняется. После этого нас отправят на работу, которая продлится двенадцать-четырнадцать часов. В полдень обычно дают тридцатиминутный перерыв для приема «пищи» и выдают на брата по пол-литра воды с брюквой или картофельными очистками (типа суп). После окончания работы и возвращения в лагерь вечерняя перекличка, которая длится более двух часов. Затем ужин – «кофе» и двести граммов хлеба. Вот, в общем-то, все. А теперь я предлагаю нам с вами лечь спать. Завтра будет тяжелый день.

– Спасибо, Николай Абрамович, вы мне очень помогли! – поблагодарил старика Андрей. – Но я не думаю, что смогу уснуть после всего того, что с нами случилось. Искренне поражаюсь вашей выдержке и спокойствию.

– Андрей, я понимаю, что вам очень тяжело принять то, что с нами происходит. Из благополучного общества двадцать первого века вас швырнуло в этот ад, но для меня все не так страшно. Первые мои взрослые воспоминания связаны именно с этим временем.

– Эй вы, двое, заткнитесь пока я вам зубы не выколотил! – зарычал на них со своего места староста.

Только теперь Андрей с удивлением заметил, что, кроме них, в бараке никто не разговаривал, все уже спали.

– Давайте спать, Андрей, вы измучились и, я думаю, быстро уснете, – прошептал ему на ухо Николай Абрамович и повернулся на другой бок.

Родзинский был прав – уже через десять минут молодой человек провалился в сон без сновидений.

21

Вой сирены, вопли на немецком, лай собак!

– Подъем!!

– Подъем!

– Поднимайся!!

«Опять на диване перед телевизором уснул», – лениво мелькнула мысль в голове у Васи Аникина.

А через мгновение Василий почувствовал обжигающий удар по ребрам.

– Твою мать! – взревел он от боли, схватившись за бок, и попытался сесть. В результате чего еще сильнее приложился головой о находящуюся над ним полку. В голове засверкали искры, вместе с ними вернулись воспоминания о предыдущем дне.

Открыв глаза, он увидел лицо маленького толстенького капо. Тот вжался в нары, находящиеся рядом, и смотрел на Васю испуганными глазами.

Наконец надзиратель опомнился, поборол свой страх, видимо, вспомнив, на чьей стороне находится сила, и завизжал по-польски:

– А ну пошел строиться, а иначе я тебя по полу размажу, – сказав это, он замахнулся, собираясь ударить Васю, но поймал его неодобрительный взгляд и решил ограничиться лишь замахом.

Не желая дальше обострять ситуацию, Вася встал с кровати, она находилась на самой нижней полке, и направился к выходу из барака.

Василий Аникин был классическим примером того, какой обманчивой бывает человеческая внешность. Большое круглое лицо, круглые очки с толстыми линзами и вообще «маньячная» внешность уживались с простодушным и веселым нравом доброй души человека. Дома Васю ждала жена с пятилетним сыном и трехлетней дочкой, а также множество друзей, обожающих проводить время в компании «добряка».

Попал в этот злосчастный тур Вася по приговору суда.

Поставив после работы машину, Вася пешком возвращался домой из гаражного комплекса, когда на самом выходе ему открылась следующая картина. Трое кавказцев лет двадцати пяти взяли в полукольцо молоденькую девушку, ненавязчиво оттеснив ее к одному из гаражей.

Девушкой назвать ее можно было с большим натягом – лет четырнадцать-пятнадцать, тот возраст, когда девочка физически уже превратилась в девушку, но психология не успевает за изменением тела и остается все еще детской. Девчушка жалась к воротам гаража, испуганно глядя на сыплющего дешевые комплименты одного из кавказцев. Будь на ее месте девица постарше, уже давно послала таких кавалеров подальше, тем самым исчерпав ситуацию. Эта же испугалась столь настойчивого внимания, молча жалась к воротам, своим молчанием все больше раззадоривая кавказцев.

– Слышь ты, не видишь, что пугаешь ее?! – начиная закипать, прорычал Вася.

Воспользовавшись тем, что Вася привлек к себе внимание этих троих, девчушка проскользнула между «ухажерами» и скрылась между гаражами.

Раздосадованная троица тут же решила отблагодарить Васю и, взяв его в полукольцо, начала оттеснять его в глубь гаражей.

– Ты куда лезешь, мудак?!

Это была последняя фраза, внятно произнесенная самым говорливым из троих как минимум в течение последующего месяца, так как в следующую секунду его челюсть была безжалостно сломана могучим Васиным кулаком.

К тому моменту, когда подоспел наряд милиции, с повреждениями той или иной степени тяжести были уже все три жениха, Вася же отделался лишь несколькими ссадинами.

Дальнейшие события для Васи развивались неблагоприятно. Пострадавшие подали заявление, в котором обвинили Васю в нападении на них, а причиной нападения назвали свою национальную принадлежность. Единственной, кто мог бы опровергнуть эти обвинения, была девчонка, но ее так и не удалось разыскать.

А через месяц Вася очутился на скамье подсудимых. Однако судья, видя абсурдность ситуации, приговорил Васю к перевоспитанию посредством отправки в тур «Сквозь тьму времен». И теперь Вася активно перевоспитывался в 1945 году.

Самым дорогим в жизни для Васи были дети, в своих он души не чаял, любил их настолько сильно, что сама мысль о том, что их кто-то может обидеть, была чудовищной. Абсолютным злом в его глазах были детоубийцы и педофилы. Злом настолько черным, что, имей Вася власть, он бы подвергал таких людей немедленному уничтожению, и ни о каком прощении не могло быть и речи.

Именно поэтому 2 февраля 1945 года стало для него столь страшным и трагичным днем, днем, когда зло торжествовало, а он стоял, смотрел и ничего не мог с этим сделать!

На выходе из барака стояли двое капо и раздавали удары палками старающимся проскочить в дверной проем заключенным. Васе повезло, от удара он увернулся, выскочил из барака и со всех ног бросился к начинающемуся формироваться прямоугольнику строя.

На улице еще не рассвело, по прикидкам Васи, было часов пять утра.

К тому моменту, когда последний узник занял свое место в строю, к старосте подошел солдат в форме СС со списком заключенных.

Вася слегка повернул голову назад и краем глаза смог рассмотреть, как из барака члены зондеркоманды выносят трупы умерших за ночь людей. Среди людей, задействованных на этой работе, Вася с удивлением признал Эдика.

Охранник начал перекличку, делая отметку в планшете. Васин номер назвали одним из последних.

Проведя сверку живых со списками, солдат что-то крикнул зондеркомандовским. Один из членов зондеркоманды подбежал к солдату и, дождавшись, когда тот закончит с живыми, четко сообщил:

– Пятеро! – а затем перечислил номера.

Наконец покончив и с этим, охранник обратился к старосте:

– Весь твой барак сегодня на карьер.

– Слушаюсь, господин офицер! – стараясь выглядеть как можно ничтожней, староста закивал головой.

На карьер отправили не только этот барак. Когда их колонна под руководством охранника подошла к воротам лагеря, там уже находились четыре приблизительно такие же по численности колонны.

Через несколько минут они оказались за пределами лагеря. Как и в день их прибытия, через каждые пятнадцать-двадцать метров вдоль колонны их сопровождали охранники, некоторые с собаками. Впереди и в конце колонны двигались два мотоцикла.

Как Вася ни крутил головой, труповозки на этот раз не обнаружил, и в душу закралась надежда, что на этот раз убийств немцы не планируют. Он сильно ошибался.

Первого узника застрелили в паре километров от лагеря. Бедняга шел недалеко перед Василием. На этот раз немцы не издевались, позволили двигаться по дороге, которая за ночь, после вчерашней оттепели, покрылась слоем льда. На нем бедняга и поскользнулся, видимо, серьезно повредив себе ногу. Колонна обогнула выпавшего из строя заключенного и продолжила движение.

– Вставай! Вставай и иди! – гаркнул подлетевший охранник.

Узник попытался встать на ногу, но лишь вскрикнул и снова упал на колени. Второй попытки немец ему не дал, и раздался выстрел. Пуля ударила прямо в затылок, пробила голову навылет, выбив ошметки мозгов и костей на дорогу. В отличие от прошлого раза, на этом ничего не закончилось.

– Ты и ты! Берите и несите его!

Одним из этих «ты» оказался Василий, как раз проходящий мимо. Вторым «счастливчиком» был здоровый сибиряк из его же блока.

Подавив отвращение, Вася принял одну руку мертвеца, сибиряк вторую. Взваливая труп себе на плечи, собрат по несчастью прошипел:

– Опять, суки, заставят нас весь день за собой покойников таскать, для отчетности!

Каким бы физически крепким ни был Вася, уже минут через тридцать ходьбы в его голове засела мысль о том, что скоро его так же понесут, после того как он упадет и не сможет подняться под тяжестью своей ноши. Несмотря на довольно малый вес покойника, ноги уже слушались с трудом, плюс ко всему труп начал коченеть, делаясь все более тяжелым.

К огромной его радости, через некоторое время немец, видимо, не захотевший терять перспективных работников, сменил их двумя другими заключенными, выглядевшими поздоровее.

Сменившись, Вася обнаружил, что таким же образом путешествуют уже как минимум четыре трупа.

Еще через полчаса пути скорбная ноша снова перешла к Василию и его напарнику.

Так и шли до самого карьера Винерграбен.

Карьер появился внезапно, вернее, не карьер, а лестница, ведущая в него. Когда они прибыли на место, все еще не рассвело, но сам котлован был освещен фонарями и прожекторами. В котлован спускалась широкая, не имеющая перил лестница, вырубленная в камне, по которой могло одновременно подниматься до четырех человек.

Заключенных разделили на три группы.

Первая группа занималась вырубкой камней. Камни вырубались определенного размера, и за порчу камня полагалось наказание – двадцать пять ударов палкой. Принимая во внимание истощение узников, для многих из них такое наказание было смерти подобным.

Вторая группа занималась переноской вырубленных блоков. Для этого узникам необходимо было подняться по сорокаметровой лестнице (среди заключенных получившей название «лестница смерти»). Именно на нее обратил внимание Вася, когда только увидел карьер. Наверху блоки складывались, а дальше грузовиками или снова-таки силами заключенных отправлялись для погрузки на баржи. Блоки переносились как парами на носилках, так и самостоятельно, по одному. Командофюрер – рыжий немец – определил Васю и еще несколько «счастливчиков» самостоятельно переносить каменные глыбы.

Третьей группой были грузчики, помогающие грузить блоки. В основной массе эта группа состояла из одиннадцати-пятнадцатилетних мальчишек.

Василий ожидал, когда ему на спину взвалят очередной блок двое мальчишек, и в этот момент его взгляд остановился на одном заключенном. Высокий и ужасно худой, казалось, что под тяжестью камня он может упасть в любой момент. Заключенный был одет в полосатую робу, что говорило о том, что он в лагере достаточно долго. Такую одежду перестали выдавать уже несколько месяцев назад, и все вновь прибывшие оставались в собственной одежде.

Узник уже поднялся до середины лестницы, когда раздался выстрел. Пуля пробила бедро человеку, нога подогнулась, и, не удержавшись, несчастный вместе с блоком покатился вниз.

Идущие следом в страхе шарахнулись в стороны от набирающей скорость каменной глыбы. Подпрыгнув на одной из ступеней, блок врезался в колено замешкавшемуся заключенному. Нога сложилась в обратную сторону, а к смертоносному потоку присоединился еще один каменный снаряд. Последние несколько метров последствия выстрела превратились в настоящую лавину, смахнувшую с лестницы и искалечившую никак не менее десяти человек.

Под хохот своих приятелей сверху через несколько минут к месту свалки спустилась пара охранников и добила искалеченных людей.

Вася поднимался по лестнице, когда обратил внимание на одного из погибших, камень размазал его ноги по стене. Это был сибиряк, с которым с утра они несли мертвеца.

Обеда не было. Немцы не забыли о наказании, но где-то в полдень сделали тридцатиминутный перерыв.

Получив команду, Вася присел рядом с отдыхающими мальчишками. Пацанов звали Дима и Сашка, оба были из Запорожья.

– Эй, шпана, пойдите сюда, – улыбнувшись, позвал он маленьких работников. И когда они подошли, незаметно сунул старшему Диме (на вид лет двенадцати) все свои пищевые таблетки и вполшепота заговорил: – Это лекарство, придает энергию. Обязательно ешьте по одной в день.

– Дядя Вася, а можно я со своим братом Колькой поделюсь? Он вон где работает! – мальчишка вытянул руку, показывая за спину Васе.

– Можно, но только больше никому.

Дело было не в том, что Васе глянулись именно эти мальчуганы. Просто не было уверенности, что этих таблеток достаточно для того, чтобы продержаться до конца войны этим трем пацанам. Разделение же их на большее число ртов в этих адских условиях гарантированно не спасет никого.

А затем работы продолжились, и перед глазами у Васи опять замелькали бесконечные, забрызганные кровью ступени «лестницы смерти».

Закончили часов в семь вечера. Заключенных снова выстроили в поредевшие колонны и погнали обратно в лагерь. Обратную дорогу он почти не запомнил, в памяти осталась лишь усталость, наваливавшаяся на него с удвоенной силой, когда его заставляли нести очередного погибшего.

Как он дошел, Вася не знал. Просто в какой-то момент он обратил внимание, что перед ним находится хорошо освещенная стена, а по колонне узников периодически пробегают лучи прожекторов.

Как и в прошлый раз, их заставили построиться, но в отличие от прошлого раза они встали недалеко от крематория. Василий находился во второй шеренге, но благодаря своему росту мог прекрасно видеть трагедию, разворачивающуюся перед его глазами.

Видимо, пока они находились в каменоломне, прибыл новый состав с заключенными, и теперь не прошедшие селекцию узники как раз ожидали своей участи возле газовой камеры. И в этот момент один мальчонка, лет пяти, проскочил между ног эсэсовца и побежал в сторону построившихся мужчин.

Мальчишка бежал и вдруг закричал по-польски:

– Папа, папа, я здесь!

В строе его отца точно не было, новые узники присоединятся к ним только в бараке, но мальчонка этого не знал. Он все бежал и продолжал звать отца.

Мальчишка уже преодолел половину расстояния до колонн, когда немец, у которого мальчуган проскочил между ног, аккуратно снял винтовку.

– Я здесь, па…

Выстрел оборвал мальчишку, и детское тельце, кувыркнувшись, затихло на булыжном асфальте.

– Мартин, ты видел мой выстрел? – прокричал немец одному из приятелей и, улыбаясь, пошел к убитому им ребенку.

Если бы в тот момент охранник был меньше занят обсуждением своего выстрела, а посмотрел бы в лицо другому человеку, он не задумываясь застрелил бы и его. Но эсэсовцу было не до того, и он не мог видеть глаза Васи Аникина, глаза, полные слез, тоски и бешеной ярости. Не знал немец также и того, что в этот момент Вася, презирая себя за то, что не сделал ничего, чтобы попытаться спасти мальчишку, пока он был еще жив, пообещал себе не останавливаться до тех пор, пока не рассчитается с его убийцей, пусть даже ценой собственной жизни.