Текст книги "Бомж (СИ)"

Автор книги: Роман Путилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20

Глава двадцатая.

Погружение в профессию.

Август 1993 года.

Пропуск на завод у меня был – лежала в бардачке автомобиля непонятная картонка с моей фотографией и кучей штампов, от цифр до геометрических фигурок. Хорошо, что на карточке отсутствовала печать Завода, иначе мои недоброжелатели, у которых какое-то время был мой «Ниссан», живо бы выяснили о наличии у меня дополнительного источника дохода.

Охранник на проходной равнодушно скользнул взглядом по пропуску, после чего, вновь уткнулся в газету со сковородами, а я, выйдя из будки, растерянно закрутил головой – судя по всему, мне надо было идти прямо, к зданию заводоуправления, вряд ли юрист сидел в двух огромных бетонных коробках цехов.

Пока пересекал двор, примерно половина встреченных мной людей кивала мне, а пара человек даже пожало руку. Немного осмелев, я решил сначала найти свое рабочее место, после чего…

– Паша, здорово… – меня хлопнул сзади по плечу здоровый парень, одетый в хорошо сидящий костюм: – Что, снова вместе работать будем?

– Ага, будем. – мне оставалось только кивнуть головой.

– Ты где пропадал то? – парень, ненавязчиво подталкивая, вел меня по широкой лестнице уходящей вверх: – Слушай, Паша, хотел тебя спросить – а мы работать дальше будем?

Судя по интонации, в слово «работать» парень вкладывал значение «получать хорошие деньги», а не «тяжело, физически трудится».

– Я постараюсь в ближайшее время снова начать.

– Классно, звони или заходи в любе время. – мы незаметно поднялись на четвертый этаж старого здания и парень, проведя меня по длинному коридору, остановился у двери с, позолотой по-черному, табличкой «Константин Генрихович Герлингер. Председатель профсоюзного комитета ПО 'Энергоспецремонт».

– Ну ладно, если время есть, то заходи через пять минут, чаю попьем… = -дверь профкома захлопнулась, а я прошел еще несколько метров и увидел дверь «Юридическое бюро».

На большой связке ключей я нашел подходящий для замка, и потянул дверь на себя.

Кабинет, среднего размера комната, с двумя канцелярскими столами и десятком стульев, носил следы беспорядочной эвакуации. Посреди комнаты лежал лист бумаги с темным следом от женской туфельки, а на столе у стены, стояла чашка, наполовину полная. На коричневой поверхности жидкости, бывшей когда-то чаем, плавал островок сиреневой плесени.

Меня передернуло, я оглядел все столы и закутки кабинета, нашел еще две чашки, примерно в таком-же состоянии, и двинулся в коридор, в поисках туалета.

Чай у председателя профсоюза был хороший, чувствуется, что, недавно вышедшая на рынок, марка «Майский чай» пока старается держать уровень качества. Печенье у моего нового-старого приятеля тоже нашлось, и он им щедро поделился.

– Богато живешь… -я вгрызся в рассыпчатую печенюшку.

– Ой, да кто бы говорил…– судя по кислой физиономии профсоюзного лидера уровень моих доходов являлись его мечтой: – Мне, чтобы директор деньги перечислил на счет профкома, надо за директором две недели бегать, а ты даже на заводе не появляешься, а директор не хочет никого на твое место брать…

– Да ладно? – признаюсь, эта новость меня приободрила и мое нежелание идти в кабинет генерального директора чуть-чуть уменьшилось. Возможно, не все так плохо и меня не погонят с порога директорского кабинета, как только я переступлю порог.

– Ладно, пойду, покажусь на директорском этаже… – я стряхнул с джинсов осыпавшиеся крошки, пожал профбоссу руку и двинулся в неизвестность. Традиционно, кабинет директора находился на втором, «директорском» этаже.

Коридор второго этажа был тих и безлюден, видимо все начальство разъехалось по своим делам. В глубине мозга пульсировала трусливая надежда, что директора нет на месте и неприятный разговор можно будет отложить на неопределенное время, но я вспомнил свой расчетный листок из бухгалтерии Дорожного РОВД, который позволял выживать, если питаться исключительно крупой «Артек» или «Полтавка», сваренной на воде, и решительно потянул дверь кабинета главного на себя. Дверь предательски заскрипела, из глубины кабинета кто-то сердито гаркнул «Ну кто там топчется? Заходите!».

Я заглянул в кабинет – возле большого, «президентского» стола, стоял, опираясь на трость, плотный мужчина лет пятидесяти, одетый в свободную рубашку навыпуск, с коротким рукавом и темные джинсы. Человек не сводил с меня сердитого взгляда темных, колючих глаз.

– Приперся? А кто тебя звал?

– Ну раз вам некогда, я в следующий раз зайду… – я попытался выкатится обратно в коридор, но, уже за порогом, меня настиг гневный окрик:

– Куда! Назад вернись.

Пришлось вновь открывать дверь, которой я, непостижимым образом успел отгородится от хозяина кабинета.

– Здравствуйте, Григорий Андреевич. А это я, вас решил побеспокоить…

– Ну хорошо, что нашел время зайти… – хозяин кабинета, опираясь на трость, сделал два шага и плюхнулся в дорогое кожаное кресло с высокой спинкой: – Ну, расскажи, Павел, где ты месяц шлялся и почему не организовал работу в свое отсутствие?

– Извините, Григорий Андреевич, но я в аварии пострадал и не мог о себе сообщить. Даже родители не знали, что я в больнице лежу, думали, что я в командировку внезапно уехал…

– а позвонить тебе религия не позволила?

– Да я без сознания почти все время был… – придал я своему голосу толечку истеричной злости для правдоподобия: – А у них там, в больнице поселковой, ни врачей, ни машин, ни лекарств, короче, ничего нет. Хорошо, что сам, без аппарата дышал, а то бы и загнулся, пока они решали, что со мной делать…

– Ну ладно, ладно, не переживай…– я чуть не упал со стула, услышав в голосе грозного директора искреннее сочувствие: – Живой остался, вот и слава Богу, с каждым может приключится. Ты же помнишь, как ты со мной в больнице сидел, когда меня зимой подстрелили…

Сурово тут у них, у директоров, трудовая деятельность проистекает, наверное, и хромает мужик от последствий ранения, а не потому что на горных лыжах катался…

– Ты как вообще, готов работать?

– Вполне, Григорий Андреевич.

– Ну тогда иди в канцелярию, получай бумаги, что я тебе отписал и давай работай, наверстывай упущенное. Ты конечно, можешь обижаться, Павел, но за те дни, что ты отсутствовал, я тебе деньги переводить не буду, так как работы, по факту, никакой юридической не проводилось. Ну а в конце месяца, за те дни, что ты отработал, передавай акт выполненных работ, я тебе сумму переведу. И Валентину, девочку свою, к работе привлекай, а то, как ты исчез, она здесь тоже появляться перестала… Все, иди, работай, а я домой поеду, что-то спина разболелась. Только в бассейне, плаваньем и спасаюсь, когда боль спину крутит.

Поднимаясь на «свой» этаж, с тяжелым мешком, в который начальник канцелярии, милая и доброжелательная женщина, которой я совсем не помнил, ссыпала огромную кучу бумаг, «отписанных» в юридический отдел, я удивлялся – зачем я столько времени уклонялся от посещения Завода, чего-то боялся, а директор оказался душевным мужиком и даже не прибил меня. Только один момент в нашем разговоре меня смущал – наличие какой-то «девочки» по имени Валя, которая работала со мной вместе. И знала ли о наличии у меня «девочки» моя Наташа, которая через несколько дней должна выйти на завод, по окончанию административного отпуска, налаживать какую-то новую установку в термической лаборатории. Но, по зрелому рассуждению, я пришел к выводу, что никаких «шуры-муры» с неизвестной мне Валентиной Наташа бы не потерпела, а, напротив, устроила бы мне термическое запекание в какой-нибудь печи, не знаю только, одного бы в топку сунула или вместе с Валентиной.

К вечеру я понял, что я ни хрена не знаю и не помню из юридических наук, диплом о изучении которых мне еще предстоит получить в институте, так как Наташа сказала, что по срокам день моего исчезновения совпадает с днем выдачи дипломов. Поэтому, вся надежда оставалась только на загадочную помощницу, телефон которой я нашел в записной книжке.

– Алле! – судя по крику в телефонной трубке, на другом конце провода мне отвечал ребенок лет четырех.

– Здравствуй. А маму к телефону позови, пожалуйста.

От радостного вопля «Сейчас. Мама! Тебя!» у меня чуть не лопнула барабанная перепонка.

– Алло? – голос женщины в трубке был мне совершенно незнаком.

– Здравствуйте, это Павел Громов…

Валентина, судя по голосу, дамочка лет тридцати, как оказалось, способна визжать не тише, чем ее ребенок.

Я кое как пробился через какофонию криков девицы:

– Да, Валя, болел, все нормально, завтра выходи. И еще, Валентина, не поможешь мне с одним вопросом. У тебя учебники старые остались? Да все что есть тащи, заранее тебе спасибо.

А жизнь начинает налаживаться. Я понимаю, что учебник международного права, валявшийся на одной из полок встроенного шкафа мне в моей жизни не пригодится – где я и где международное право? Хотя народ свято верит, что международное право – это круто. На днях в районе Бородатого основоположника, в здании приказавшего долго жить кулинарного техникума открыли институт международных отношений, так абитуриенты туда валом прут, даже сильней, чем в юридический. Особенно сюрреалистично это выглядит, с учетом, что другое крыло этого здания занимает казино и ночной клуб «Носорог».

Следующие три дна я провел на Заводе, копаясь в грудах бумаг и толстых томах кодексов, а когда Валентина не видела, то погружался в азы– учебники гражданского и уголовного права и прочие процессы. Валентина, в первые минуты своего пребывания на работе попыталась на меня «наехать» за то, что я исчез, не предупредив ее, а также за отсутствие заработка за месяц моего отсутствия, но тут ее ждал жесткий отпор.

– Во-первых, Валя, это мне вчера досталось за то, что ты перестала ходить на работу…– сразу же перевел я тему разговора на иные рельсы: – Это что вообще такое?

Я поднял толстую стопку договоров и начал ссыпать ее на стол перед раскрасневшейся женщиной.

– Но вы же исчезли и ничего не сказали…

– И что? Тебя кто-то не пускал на Завод? Или ты не знаешь, что документы, нам отписанные, надо получать каждый день в канцелярии? Почему, Валя, ты решила на работу не ходить?

– Я думала…

– Валя, тебе не надо думать, ты здесь не для этого сидишь! Тебе надо было делать свои обязанности, о которых мы договаривались, когда ты на работу устраивалась. Ты же, почему-то, сама что-то придумала, сама испугалась, и сама себя уволила. Тебе не кажется, что виновного тебе надо в зеркале поискать? И еще – ты что за срач после себя оставила? У тебя дома тоже чашки в плесени стоят?

Пристыженная женщина отправилась в туалет, перемывать чашки, после чего, за стаканом чая с печенюшками, которые я, без тени сомнения, утащил из коробки в профсоюзном комитете, Валентина рассказала мне о своих мытарствах.

Муж женщины, работающий инженером конструктором на одном из полувоенных заводов, почти год не получает зарплаты полностью, раз в месяц им платят какие-то жалкие кусочки, причем вразброс – двадцать процентов от заработка декабря прошлого года или тридцать процентов за январь года нынешнего. В качестве альтернативы можно получить со склада завода наборы, никому не нужной, кухонной мебели, которую завод клепал тысячами комплектов двадцать лет и которую сейчас не берет ни один магазин поэтому Валины заработки для семьи были настоящим спасением. Когда я исчез, Валя впала в панику, решив, что сказка кончилась, а так как муж и ребенок кушать хотели каждый день, и не по одному разу, воспитатели детского садика требовали денег на питание ребенка, молодая юрист решила, что она быстро найдет замену мутному типу Громову, с его запутанной структурой трудовых отношений. Действительность же оказалась несколько жестче, чем рисовалась Вале первоначально. Газеты пестрели объявлениями, что требуются юристы, биржа труда, куда Валя заехала, тоже давала надежду – на листочках, висящих на стене Бюро по трудоустройству также было несколько вакансий юристов, юрисконсультов и даже начальника юридического отдела крупного банка, и женщина поехала на встречи с будущими работодателями. Через два дня Валя, с ужасом поняла, что наличие вакансии юриста не означает, что устроившись на эту должность ты получишь хоть какие-то деньги. В банке сразу же спросили, в каких судах и государственных структурах кандидат на должность имеет устойчивые связи и возможность «порешать вопросы». В остальных местах были готовы оформить женщину сразу, но с получением заработной платы возникал некоторый затык. Фраза в объявлении о приеме на работу «Нацеленность на результат», означала, что работник мог рассчитывать только на копеечный оклад, которого хватала на пару посещений рынка, так как продукты там были дешевле, чем в магазинах, но с получением, примерно через три месяца. Остальную сумму юристу были готовы платить в процентах от сумм по выигранным в суде делах, но лишь после того, как деньги окажутся на расчетном счете работодателя. И, если в том, что дела в суде она выиграть способна, Валентина не сомневалась то, как заставить должника выплатить проигранную сумму, Валя не представляла совершенно. Последующие три недели Валя провела в глубочайшей депрессии, бегая по знакомым и занимая у кого сколько сможет, чтобы купить пакет серых макарон и кусочек сыра или масла, слушая ворчание мужа, что послал Бог жену дуру, что имею востребованную специальность, не может никуда устроится, хныканье ребенка, который просил в магазине купить йогурт или шоколадку в блестящей обертке. И вот теперь она хотела… она надеялась…

– Прости, Валя, но в своих бедах ты сама виновата. – я смотрел женщине прямо в глаза, не собираясь здесь уступать ни в чем: – Тебя оставили на хозяйстве, создали все условия. Если бы ты просто продолжала выполнять свои обязанности, как написано в подписанной тобой должностной инструкции, я бы подписал у директора акт выполненных работ, и мы бы получили деньги за прошлый месяц. Я не собираюсь тебя утешать – ты по своей глупости подставила себя и всю фирму, и этот долг я не забуду, буду взыскивать с тебя ежемесячно десять процентов от заработка, пока ты долг не закроешь…

– Но, Павел Николаевич, вы же сами…

– Валя! – я с силой ударил по столу раскрытой ладонью: – Ты в жопу старшему не заглядывай, не по чину тебе это делать. Что я делал – это не твое дело, уж тебе я точно отчитываться не обязан. Не нравится что-то – вот Бог, а вон порог, не задерживаю. Либо пиши заявление по собственному, или я тебя вообще за прогулы уволить могу, с соответствующей записью в трудовой книжке. Возьму объяснения с Кости из профкома и уборщицы, что пол в кабинете моет, что ты здесь вообще не появлялась, хотя по трудовому договору твое рабочее место определено в этом здании, и адью, иди куда хочешь. Так что давай, решай здесь и сейчас или ты отсюда валишь, на все четыре стороны, или мы продолжаем дальше работать, но неполученный по твоей милости доход фирма с тебя взыщет. Давай, решай, я жду.

Не скажу, что все прошло легко. Валя с рыданиями выбежала из кабинета, с ревом и топотом промчалась по коридору, отсутствовала где-то около часа, но, все-таки вернулась, вытерев слезы с опухшего, покрасневшего лица.

– Хорошо, я согласна. – женщина решительно села за стол, не поднимая на меня глаза.

– На что ты согласна?

– Что с меня удержат сумму, не полученную фирмой.

– Хорошо, Валя, договорились, вопрос закрыли, продолжаем работу. – я положил на стол юриста очередную кипу договоров: – Просмотреть, если все нормально – визу поставить на листе согласования. Если вопросы есть – помечаешь спорный пункт карандашом и ко мне подходишь, решаем, что делать – протокол разногласий пишем или пробуем наш вариант договора пропихнуть. Давай, не тяни время, по этим договорам срок был еще неделю назад, а мне надо с нашими исками разобраться.

Глава 21

Глава двадцать первая.

Охота на волка с флажками.

Август 1993 года.

Локация – территория Завода.

Жестокое моральное «избиение» Валентины прервал телефонный звонок.

– Павел Николаевич, зайдите к директору срочно, он вас ждет. – пропел в трубке мелодичный голос начальника канцелярии, который тут-же прервался короткими гудками.

– Работай, Валентина! – я погрозил пальцем и взяв на всякий случай ежедневник, быстро вышел из кабинета – если директор просил срочно, значит его посетила очередная «гениальная» мысль, как нам выбраться из финансовой по… ямы, и он срочно хочет со мной поделится.

– Проходи, садись. Расскажи, как у нас дела с общежитием? – директор лучился доброй улыбкой как кот, поймавший мышку и предвкушающий забавную, но смертельную для мышки игру.

– С которым из них? – осторожно спросил я.

– Ну давай, по каждому расскажи, по порядке.

– Рассказываю. Первая, которая проходит в наших списках как гостиница = документов никаких нет, действует на свой страх и риск. Если бы заведующая заселяла туда только командировочных, что к нам приезжают – вопросов бы не было, но там постоянно заселяются посторонние граждане за наличку, а это уже незаконное предпринимательство, так как требуется лицензия на гостиничный бизнес, но лицензия никогда не отобьется, так как, стоит нам объявить эти помещения гостиницей, туда тут же попрутся куча проверяющих, а тем более, что в том районе гостиниц почти нет, а проверяющие есть и все кушать хотят. Кроме того, мы сейчас платим за свет и тепло по тарифам для населения, а как оформим статус гостиницы – сразу же затраты по этим статьям увеличатся раза в три.

Хорошо, что я, буквально вчера, прочитал папку с надписью «Объекты недвижимости», выведенную моей рукой, где, кроме документов БТИ был и рукописный лист с краткими пояснениями по всем объектам – очевидно, что шеф уже задавал этот вопрос и я, еще до травмы, к нему готовился.

– То есть жопа?

– Практически.

– И что ты предлагаешь с этими комнатами сделать?

– Я предлагаю ничего не делать. Обозвать помещениями отдыха прикомандированного персонала, утвердить положение об этих комнатах вашим приказом и пока сидеть тихо, как мышки. Про гостиницу я вам уже объяснил, а если оформить помещения, как общежитие, это придется в районной администрации их регистрировать, постановления соответствующего добиваться, комиссию принимать, а, на следующий день после этого, вас каждый день будет долбать районная администрация с настоятельной просьбой заселить в наше общежитие кого-то из муниципальных служащих – врачей, милиционеров, учителей, а оно нам надо? Их благодарность будет равняется простому «спасибо», а на следующий день пойдут новые письма с просьбой предоставить еще одну комнату.

– Я тебя услышал. – директор что-то пометил в своем ежедневнике: – Дальше.

– Второе общежитие у нас за забором. Документов нет, адреса нет, прописки у сотрудников там проживающих тоже нет. Как я понимаю, первые строители еще до войны построили помещения для начальства, а после войны достроили второй этаж и заселили людей. Живут исключительно наши сотрудники с городской пропиской. По нашим документам числится общежитием, есть даже штатная единица – комендант, но больше нигде, как положено, общежитие не оформлено. И даже в городском Бюро технической инвентаризации никакого упоминания о нем нет.

– Бля… – директор грохнул кулаком по столу: – Когда в должность вступал, этот момент как-то пропустил, а тут такая картина… Ладно, что предлагаешь?

– Предлагаю, для начала пройти обследование БТИ, после чего, как и с предыдущими помещениями, оформить, как помещение для отдыха линейного персонала и на этом ждать…

– Чего ждать?

– Приватизации. – я посмотрел в глаза директору: – При приватизации, если это будет не общежитием, вы сможете это включить в приватизационную массу, после чего вывести эти два объекта в отдельные подразделения и забрать их в личную собственность…

– А почему ты мне это говоришь? – директор остро кольнул меня сердитым взглядом.

– Потому что вы платите мне весьма приличные деньги, и я даю вам советы, максимально выгодные лично для вас, независимо от того, как это выглядит с точки зрения морали. Кроме того, если эти помещения не присвоите вы, их украдет себе кто-то другой, поверьте.

– Ну ладно… – директор растерянно пожевал губами, видимо не ожидал от меня подобного цинизма: – Что с третьим общежитием?

– Там вообще все плохо. Девятиэтажный дом, сто шестьдесят квартир, половина которых заняты работниками чужих предприятий. Вселял их старый директор по договорам аренды, вот только, как союз рухнул, половина этих предприятий перестала за сотрудников платить, а вторая половина уже разорилась и исчезла.

– Так выселяй их не хер, я бы людей удержал бы на работе, если бы им комнаты предоставлял.

– Там не комнаты, там отдельные квартиры, только «малосемейки», по двадцать и двадцать четыре метра.

– Тогда тем более выселяй всех посторонних. Когда выселишь?

– Первые результаты будут примерно через год, но мне кажется, что лучше никого не трогать. Надо попробовать их предприятия, которые живые, попробовать сначала заставить заплатить.

– Почему? Мне лучше квартиры получить.

– Григорий Андреевич, я пока не готов подробно по этому дому разговаривать, давайте через неделю, не раньше. Кстати, это здание, заводоуправления, в котором мы находимся, тоже на учете в БТИ не стоит, только цеха. А это здание, кстати, двухэтажное по проекту, комиссии не сдавалось, оно так и числится на балансе стройматериалами.

– Да как так-то? – директор с досады бросил ручку: – За что не возьмись, все не вписано, в эксплуатацию не введено, комиссии не сдано.

Я подал плечами.

– Видимо не видели смысла, все объект все равно были государственные, так, какой смысл суетится. А сейчас все совсем по-другому – у каждого здания, собачьей будки или дачного домика появиться хозяин, который будет пытаться выкачать из этих строений побольше денег.

– Ладно, Паша, я тебя услышал, через неделю будет совещание, там будем решать, что и как сделать. Подготовь свои предложения.

– Я вас понял, шеф…– я собрал свои бумаги со стола и вышел из начальственного кабинета.

Вернувшись в помещение юридического бюро, я посмотрел на часы – рабочий день уже заканчивался и смысла начинать чем-то заниматься совсем не было. Я посмотрел на Валентину, которая сидела, обложившись договорами, старательно делая вид, что меня здесь нет.

– Валя, заканчивай на сегодня, а завтра, к девяти утра езжай в публичную библиотеку, бери бюллетени Верховного суда СССР и РСФСР за пять лет и копируй все, что относится к статусу общежитий, выселению из общежитий и договорам аренды жилых помещений… но последнее, наверное, в вестнике арбитража публикуют. Короче, мне нужна судебная практика по этим вопросам. Все, давай, можешь домой идти.

Сухо попрощавшись, все видом выражая вселенскую обиду юрист прошагала мимо меня, гремя каблуками. Я проводил взглядом прямую спину девушки, досадливо мысленно сплюнул и уселся за стол Валентины – куча незаверенных договоров все еще возвышалась над ее столом.

Вечером я поехал домой – обещал Наташе забрать из шкафа ее кружевное белье, без которого она на даче чувствует себя Золушкой. К дому подходил очень осторожно, оглядывая окрестности, и не прогадал – на металлических качелях, установленных во дворе, качался знакомый силуэт. Я подождал минут тридцать, но парень на качелях продолжал меланхолично покачиваться, не подавая никаких сигналов и не покидая свою точку наблюдения. Судя по всему, это не засада и наблюдатель пришел к моему дому в одиночку, без прикрытия. С одной стороны, безопасней было уйти и обойдется Наташа без кружевных штучек, а с другой – больно любопытно мне стало, что он тут делает.

– Привет, Вася! – я очень тихо подкрался к склонившему голову оперуполномоченному Снегиреву и положил ему руку на плечо.

Судя по реакции, Василий уже успел задремать, так как от дружеского хлопка он чуть не упал с качели, я в последний момент успел его подхватить.

– Фу! – выдохнул доблестный «опер»: – Как вы меня напугали, Павел Николаевич, чуть сердце из груди не выскочило!

– А не надо спать на службе, и сердце выскакивать не будет. И, кстати, что ты здесь, Василек, делаешь?

– Так вас жду. Давайте, Павел Николаевич, поедем в отдел, пожалуйста, а то мы вас каждый день здесь ждем, с утра до вечера.

– Во-первых, Вася, никуда я с тобой не поеду, время сейчас девятый час и в райотделе, кроме дежурного наряда никого нет, а если кто-то еще остался, то только кто, по тихой грусти, бухает по кабинетам, а мне о чем с ними разговаривать? Я за рулем

– Павел Николаевич, ну поймите, если я вас не привезу, то завтра опять поеду сюда, а мне эти гребаные качели уже по ночам снится…

– Да в чем дело то? Что за ажиотаж?

Оказалось, что товарищ, которого я последний раз видел с шомполом от моего пистолета, торчащим из глазницы, вчера, не приходя в сознание, умер в больнице, а вот второй, получивший пулю в грудь вполне уже выжил и начал болтать, прошу прощения, давать показания, причем не в мою пользу.

Начальство возбудилось и третий день ищет меня, дабы доставить в прокуратуру для дачи признательных показаний, но только столкнулось с непреодолимым препятствием – после отстранения от службы по месту регистрации я не проживал. Тогда был заброшен более широкий бредень, но ищеек снова ждала неудача. Мои ближайшие родственники, указанные в многочисленных анкетах личного дела, по летнему времени, священному для сибиряков, в городе тоже не проживали, а о единых реестрах недвижимости в России тогда даже не задумывались. Начальство топало ножками, грубо ругалось и посылало несчастных оперов первой оперативной зоны на мои поиски, так как я, с недавних пор был членом их маленького коллектива.

– А почему такой ажиотаж, Вася? Жулики всегда на ментов наговаривают, что тут нового? Там же еще наши были, следователь и «водила» с дежурки…

– Я не знаю, что там в подробностях, но краем уха я слышал, что ты на потерпевших напал, которые вас вызвали…

– Что⁈

– Ну я за что купил, за то и продаю… – Вася, ошарашенный моей реакцией вскочил с качелей и отпрыгнул на пару шагов.

– Вася, ты мне друг? – я уставился в глаза молодого опера.

– Э-э… да!

– Тогда давай так – ты меня не видел, сидел до полуночи, потом пошел домой. Скажи, жулика который умер, когда хоронить будут?

– Я не знаю…

– Давай так, я завтра в половину десятого наберу телефонный номер вашего кабинета, буду молчать в трубку, а ты просто скажешь, когда и на каком кладбище его будут хоронить. Если хоронят завтра, то кого-то из вас туда пошлют, в любом случае, это обсудят. Если хоронят не завтра, то ты просто говоришь фразу «Неизвестно», и кладешь трубку. В этом случае я позвоню послезавтра, в это же время. Сделаешь?

– Угу…– Снегирев мотнул головой.

– Тогда давай посиди здесь, минут пятнадцать – двадцать, мне кое-что взять нужно в квартире, а потом я тебя до дома отвезу, а то транспорт в такое позднее время плохо ходит.

Если у Снегирева в голове забрезжит мысль меня предать, то сейчас самое время – за двадцать минут можно найти телефон и ближайший наряд ППС или охраны успеет подскочить в моему дому, но мне оставалось только понадеется на то, что наша совместная работа по розыску экскаватора сделала нас с чуточку ближе.

Прежде чем подойти к своей двери я залепил глазок квартиры напротив обрывком газеты бесплатных объявлений, которую я взял в своем почтовом ящике – ментам, меня разыскивающим, вполне могла прийти мысль попросить соседей сообщить в «органы» при моем появлении. В моей двери, в замочной скважине и в щели между дверью и косяком, торчало несколько бумажек, в основном повесток, которые я глянул мельком – вызывала меня следователь Прокофьева, с которой я знаком не был. Дверь без скрипа распахнулась (Наташа скрипы не любила, говорила, что от этих звуков ее передергивает, поэтому, услышав неприятный звук, просто приходила ко мне с флаконом машинного масла), бумажки, кувыркаясь, посыпались на пол. Маленький китайский фонарик висел у меня на тонком шнурке, на вешалке в коридоре, его я и зажег. Первым делом я открыл шкаф и, не глядя, пересыпал в большую спортивную сумке все Наташины вещи с трех полок, а также пару платьев, висящих на вешалках, после чего приступил к самой сложной части изъятия. Стараясь не шуметь, я приподнял край дивана и отодвинул его от стены, после чего снял с гвоздей, висящий на стене, чисто советский, ковер, за котором открылась оклеенная обоями фанерная дверь, которая скрывала небольшую кладовку, половину которой занимал металлический шкаф, который можно было обнаружить только сняв в перекладины зимнюю одежду. В шкафу я, не доверяя банкам, хранил наличность, переведенную в СКВ и золотой запас, разложенный по матерчатым мешочкам, а из-под шкафа, если потянуть за тонкую ниточку, притаившуюся на полу, можно было вытянуть мешок с патронами. Патроны можно было назвать коллекцией – их было около сотни и к табельному «Макарову» относились только пара десятков, остальные были самого разного цвета, калибра и размера. Забрав свои сокровища, я вернул одежду на место, прикрыл плотно дверь и, повесив, пахнущий пылью, ковер, задвинул диван на место.

Из стоящего в спальне, открыто, узкого металлического ящика, я достал карабин МЦ в новой, выпиленной на Заводе, ложей. Тут хранилось легальное оружие, но я не сомневался, что если мои недоброжелатели дозреют до обыска в моей квартире, дорогого и редкого карабина я больше не увижу, поэтому «ствол» подлежал обязательной эвакуации. Обвешанный вещами, как двугорбый верблюд, я закрыл дверь и быстрым шагом двинулся из подъезда. Если меня «сдал» Снегирь или засекли бдительные соседи, то сейчас был самый момент меня вязать – по совокупности статей поехал бы в «красную зону» лет на пятнадцать, если брать во внимание шомпол в глазнице, золото, валюту и патроны.

Проходя мимо, по-прежнему качающегося на качелях, Снегиря, я мотнул головой и парень, отпустив меня несколько десятков шагов, поспешил за мной.

Стоило мне выехать с территории соседнего двора, как навстречу, с проспекта, на узкую улицу Драгунскую, свернула милицейская машина, и, в сполохах ядовито-синих мигалок, рванула нам навстречу. Улица Драгунская на этом участке была прямой и очень узкой. Справа чернел провалом глубокий лог, а дворы слева не давали выскочить на другую улицу, нырнув туда мы, рано или поздно, вынуждены были бы вернутся на Драгунскую. Я бросил на сидящего рядом Снегиря испытывающий взгляд, но парень, судя по глазам, явно был испуган. Усилием воли я удержал себя от необдуманных движений и продолжал двигаться навстречу правоохранителям, как пишут в протоколах «прямолинейно и с постоянной скоростью». По глазам резанул слепящий свет «дальних» фар милицейской «шестерки», и экипаж ГАИ промчался мимо. Я сбросил скорость, внимательно глядя в зеркало заднего вида, но милиция проехала мимо моего дома и быстро скрылась за дальнем поворотом.