Текст книги "Редкостная Золушка (СИ)"

Автор книги: Роксэн Руж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Лишь только отблески рассвета…

По случаю своей первой удачной рыбалки я предложила приготовить ужин. Паша почистил картошку, нарезал овощи, распотрошил рыбу, натер ее серо-зеленые бока солью, но в фольгу ее завернула я…

Рыба, запеченная на углях немного отдавала болотистым запахом, но как по мне, это была самая вкусная еда за всю мою жизнь.

– Ну какая я молодец, – кажется, уже в десятый раз за сегодняшний вечер я произнесла эти слова, следуя тому простому принципу: сама себя не похвалишь…

– Умница, – так же в десятый раз похвалили меня Павел. И не надоедает же ему…

Вечер постепенно сдавал свои позиции.

Вот теперь уж точно я уснула, как только упала на спальник, удобно примостившись на Пашиной руке. Где-то на задворках убегающего сознания почувствовала легкий поцелуй…

Проснулась первой. Утро начало потихоньку зарождаться. Полежала немного, понимая, что уснуть уже точно не смогу.

Встала и, стараясь не шуметь, вышла из домика. Огляделась.

Лес, озеро, надувная лодка на берегу, мангал, столик с двумя стульями – все это стало очень дорогим для меня. Как жалко, что сегодня нам предстоит уехать отсюда.

Медленно побрела к озеру, наблюдая, как над темным лесом светлеет полоса. Как же хотелось остановить ход солнца, чтобы побыть здесь еще хотя бы день…

– Еще этого не хватало, – сказала я, обращаясь сама к себе, стирая с щеки слезу.

Что вообще со мной происходит?!

Услышала за спиной скрип дощатого крыльца. Постаралась проморгаться, стирая рукавом кофты влагу с глаз.

– Привет, – Паша подошел ко мне и обнял. Хорошо, что я сейчас стояла к нему спиной. Не хотела, чтобы он видел, как по моим щекам катятся слезы.

Я махнула головой в качестве ответа на его приветствие, не сдержав при этом предательского всхлипа.

– Надя? Ты что, плачешь?

– Нет. – ответила. Даже самой стало себя жалко – так много печали было в голосе.

Не поверил, сломав всяческое сопротивление с моей стороны, развернул к себе, отнимая руки от лица. Взял меня за подбородок. Поддалась легкому нажиму пальцев, подняла голову и посмотрела на него.

– Что случилось? – спросил Паша, и от его полного беспокойством и какой-то рвущей душу нежности захотелось не просто заплакать, а разрыдаться навзрыд.

– Не хочу возвращаться в город, – наконец призналась я. Но даже не это было главной причиной моих слез. Казалось, прощаясь с этим местом, я прощаюсь и с ним.

Я никак не могла найти обоснование своему иррациональному страху. Эта мысль втемяшилась в подкорку мозга, не отпуская.

– Я вернусь из командировки и мы снова сюда приедем. Хочешь?

– Да, – я шмыгнула носом, стирая слезы с лица рукавом кофты.

Паша опять меня обнял. Прижалась к его груди. Пропустила руки под краем кофты. Погладила его спину, уже как-то привычно ощущая под пальцами зарубцевавшиеся шрамы…

К обеду мы выехали.

Я смотрела в боковое зеркало заднего вида пока широкие стволы деревьев не скрыли собой озеро.

Странно, но когда мы выехали на трассу, мне стало намного легче. Наверное, я просто приняла тот факт, что эти два поистине волшебных дня прошли. Сейчас значение имел лишь сегодняшний вечер. И ночь.

Это все же лучше, чем вообще ничего…

Приехав в город, мы сделали остановку у дома Павла. Ему нужно было взять какие-то документы, необходимые в командировке.

Я подниматься не стала, предпочла остаться в машине.

Через десять минут Паша появился на крыльце, неся на плече сумку – такие обычно предназначались для ноутбуков.

Затем мы направились ко мне. Я была рада, что Паша не предложил эту ночь провести у него. Проститься с ним и остаться там, где все пропитано хозяином… Нет, в своих стенах мне будет проще его отпустить…

Ужин собирали вместе. Паша рассказывал забавные моменты из своей жизни, больше связанные с его сестрой. Да, когда присутствует такая большая разница в возрасте, есть что вспомнить. Я из своего детства никаких таких случаев вспомнить не могла. Никто меня не ловил, когда я в новых кроссовках упала в сточную канаву и тихонько дрейфовала, практически попав в бетонную трубу стока. Не падала я и в подполье, открытое братом, оставив снаружи лишь веревочку от кораблика, приземлившись попой в ведро. И даже не пихала в нос болтики от алюминиевого конструктора. Я могла похвастаться лишь подвигом, когда на спор с деревенской детворой лизнула железные качели зимой.

– Наверное, именно с тех пор мой язык, словно помело, – засмеялась я.

Паша ничего на это не ответил, все так же продолжая смотреть на меня, подперев голову рукой, упершись локтем о стол.

Время неумолимо текло и за окном уже во всю хозяйничала ночь-воровка. Последние часы утекали, словно песок сквозь пальцы.

Эта ночь была другой – особенной. Не было ни сбруи с флоггером, ни ролевых костюмов, даже кружевное белье казалось лишним. Только я, только он. Весь антураж остался за пределами нашего мира, в котором я раз за разом сгорала в его нежных объятиях…

Проснулась в полном одиночестве. Испугалась, что Паша уже уехал даже со мной не простившись. Накинула халат и спустилась на первый этаж. Изо всех сил старалась сдержать рвущуюся из меня истерику.

Его я увидела в гостиной. Паша сидел на диване ко мне спиной. Видимо работал. Крышка ноутбука была откинута и по белому экрану бежали черные буквы, превращаясь в слова, а те в свою очередь в предложения.

Я подошла ближе….

Бег букв перестал меня интересовать, когда я увидела лежащие на столике фотографии, к каждой из которых был прикреплен стикер с пометкой времени и места, а еще…

Дат я не запомнила, как впрочем и координат… Мальчик пять лет… Девочка семь лет… Женщина… Мужчина. Весь снимок я увидеть не могла из-за прикрепленного совершенно ни к месту желтого стикера, но хорошо разглядела уложенные в ряд ноги взрослых и детей. Неестественно серые, скорее всего из-за покрывшего их пепла, так как эти ноги, принадлежащие как-будто желтому стикеру лежали в руинах здания. Возможно, их собственного дома…

Я не смогла сдержать протяжного вздоха-воя, закрывая рот рукой.

Паша вздрогнул, обернулся. По-моему я даже услышала мат, хотя, возможно, это был мой…

Каждый несет свой крест

– Это и есть твоя безопасная работа? – я указала на стол рукой, боясь вновь опустить взгляд на снимки.

– Надя… – начал Павел, но замолчал. Поправил очки на переносице и прошелся пятерней по волосам. – Иногда… Крайне редко журналисты выполняют работу статистов.

– Статистов… – повторила я. – И что же делают статисты-журналисты?

– Они фиксируют данные, которые потом могут помочь восстановить хронологию событий.

– Паша… – я почти перешла на шепот. – Пообещай мне… – В горле встал ком, поэтому я замолчала на несколько секунд, пытаясь совладать со слезами. Хотела попросить, чтобы он отказался от этой командировки, но смогла лишь выдавить – Что твоя работа безопасна.

– Моя работа важна, Надя…

– Для кого, Паш? Для меня нет. – Подошла к нему ближе. Остановилась, когда между нами остались считанные сантиметры. – Пожалуйста, Паш, откажись… – Я чуть было не сказала "ради меня", но промолчала.

– Для меня важна, Надя. И нет, я не откажусь. – В его голосе зазвенел металл и я почему-то сразу вспомнила Галину Владимировну. Ведь именно с такой же интонацией Паша разговаривал со своей мамой.

Боже, я становлюсь параноиком под стать ей…

Эта мысль привела меня в чувство. Я несколько раз глубоко вдохнула накалившегося воздуха, полностью взяв под контроль разбушевавшиеся эмоции.

– Кашин, поверь, я тебя убью, если с тобой что-нибудь случится… – я в очередной раз попыталась перевести все в шутку, хотя у самой душу выворачивало наизнанку.

Не стала смотреть, как Павел собирает фотографии с приклеенными к ним желтыми стикерами в черную папку. Ушла на кухню. Включила чайник, хотя прекрасно знала, что сейчас просто физически не смогу в себя протолкнуть не то что еду, а даже воду.

Паша пришел через несколько минут. Открыл холодильник, изучая его наполнение.

– Так, продукты есть. Дней пять продержишься, – сказал он, закрывая дверцу, улыбаясь.

– Продержусь, – горько усмехнулась я в ответ, понимая, что отсчет этих нескончаемых пяти дней скоро уже начнется…

Он уехал спустя час, пообещав, что сообщит мне как доберется. Не находила себе места, пока в десять вечера не пришло сообщение от абонента с непривычным набором цифр в номере.

"Я прилетел. Все нормально. Люблю. До встречи".

Полночи провыла в подушку…

На следующий день я погрузилась в работу с головой. Эта схема всегда работала – так было проще не думать… Потом прошел еще один день, который не принес ни звонка ни сообщения…Зато принес одну важную гостью.

Татьяна заглянула ко мне в кабинет и сообщила, что пришла Кашина Галина Владимировна.

Господи, и в окно не выйти… высоко…

– Зови, – одними губами прошептала я, вставая со своего кресла.

– Галина Владимировна, проходите. Танюша, кофе пожалуйста.

– Спасибо, Надежда, не стоит беспокоиться. Я ненадолго. – От этих слов даже полегчало. Отпустила Татьяну, сама же предложила Галине Владимировне присесть.

Я заняла свое место за столом, наблюдая за тем, как устраивается Галина Владимировна и разглядывает мой кабинет. Неужели она здесь из праздного любопытства…

– Паша улетел три дня назад, – сказала я, просто чтобы хоть с чего-то начать разговор.

– Неужели вы думаете, Наденька, что я об этом не знаю? – с усмешкой спросила она.

– Я вообще об этом не думала, Галина Владимировна, – сказала я, отлично копируя интонацию женщины.

Мы на минуту замолчали, продолжая сверлить друг друга взглядами.

– Знаете, Надежда, я была против того, чтобы Паша женился на вас. Я и до сих пор считаю, что вы ему не подходите. – Эти слова резанули меня не хуже заостренного лезвия.

– Судя по всему, Павлу вообще ни одна женщина не подходит, так как вы, Галина Владимировна, уже замужем. – К моему удивлению женщина не обиделась, лишь натянуто улыбнулась.

– Вы же знаете, Надя, в какой работе Паша нашел себе призвание.

– Да, он журналист. – И какой-то там статист…

– Паша не простой журналист, он военный корреспондент. Военкор – так, кажется, сейчас модно говорить. – Холод пробежался по позвоночнику, но я старалась не подавать виду.

– Да, я это знаю, – ответила я.

– А я знаю, что жизнь моего сына не стоит дороже одного патрона, – в сердцах бросила мне Галина Владимировна, будто это именно я готова была выпустить тот самый патрон…

– Существуют же конвенции, – начала было я…

– Наденька, вы такая наивная. Никакие конвенции и международные права никогда не действовали по отношении к нашим журналистам. Поверьте, любой мине безразлично, кто на ней подорвется.

Я встала из-за стола и подошла к окну, повернувшись к женщине спиной. Не могла больше на нее смотреть, все чаще улавливая в ее эмоциях свой собственный страх.

– Вы слишком сильная и независимая женщина, Наденька, чтобы быть женой такого человека. Поверьте моему…

– А Яна? – перебила я. – Она больше подходящая партия для Павла?

– Яна настолько же глупа насколько красива. Но она ближе к журналистике, чем вы, Надя. Общается в тех же кругах. Паше было бы проще с ней. А потом бы она забеременела…

– Ребенок? Так вот каким образом вы хотели удержать сына. Откуда такая уверенность, что ребенок был бы от него? – спросила я, вкладывая в последний вопрос всю злость и обиду, что принесли мне слова женщины.

Галина Владимировна промолчала, тем самым давая понять, что в данном случае отцовство не имело для нее никакой роли…

Страшная женщина…

Я отвернулась к окну. Продолжать этот разговор не было никакого желания. По тяжелому вздоху и скрипу стула я поняла, что Галина Владимировна поднялась.

Я уже понадеялась, что она направилась к выходу, но надежда не оправдалась. Я обернулась и увидела стоявшую перед моим столом женщину. Она держала в руках черную папку, смотря на нее и думая о чем-то своем.

– Вот, Наденька, тот самый крест, который теперь понесете вы, – она положила папку на стол и больше не говоря ни слова вышла из кабинета.

Я снова повернулась к окну, давая свободу слезам…

Алтарь

Рука не поднялась выбросить эту папку, как и не поднялась ее раскрыть. Я боялась того, что могла в ней обнаружить…

Лишь вечером, сидя в гостиной, я решилась открыть ящик Пандоры.

В папке в хронологическом порядке были собраны Пашины статьи. Все они были околополитические, околовоенные.

Я вчитывалась лишь в заголовки, мне и этого было достаточно, чтобы понять, сколько раз он ходил по самому краю…

Практически на середине собранного материала я обнаружила статью, написанную не самим Павлом, а о нем. О том, как в ходе военной операции из плена был освобожден российский журналист. К статье прилагалась и фотография – двое мужчин в камуфляжной форме со скрытыми лицами под руки тащили еще одного. На нем были лишь штаны, заляпанные чем-то. На черно-белом снимке нельзя было разглядеть что это, но я и так знала…

Всмотрелась в запрокинутое к небу лицо. Все: и полуоткрытый рот, и неестественное положение головы, закрытые глаза… да даже босые ноги, что безвольно волочились по каменистой земле – все это свидетельствовало о том, что мужчина находился без сознания.

Я все еще старалась отгородиться от увиденного, не веря, что такие знакомые черты лица Паши могли принадлежать вот этому еле живому человеку на снимке…

Перелистнула прозрачный файл…

Дальше были собраны копии медицинских документов: разнообразные рецепты, справки, направления, выписки из личной медицинской карточки, рекомендации. Я не стала вчитываться в них, даже по этой горе бумаг понимая, как долго шло восстановление Паши.

На следующем развороте обнаружила его фотографию, но уже в цвете и в больнице. Он лежал под капельницами со вставленной в рот трубкой, подключенный к медицинским аппаратам. Кажется, я даже могла услышать звук работающей техники, которая безразлично транслировала сердцебиение…

Боже мой, зачем я все еще продолжаю на это смотреть? Зачем я вообще приняла эту папку?

А сейчас ведь он где-то там… А если его уже нет?!

Повинуясь душевному порыву, я набрала его номер, понимая, что это бесполезно. Но сам факт того, что я могу ему позвонить, пусть и для того, чтобы услышать механический женский ответ, меня успокоил.

На данный момент абонент не доступен.

Всего лишь на данный момент. Он ведь тоже когда-то закончится…

Немного успокоившись, я перелистнула и этот файл.

И здесь тоже была фотография, правда сделанная, наверняка, еще до плена. На ней были запечатлены улыбающиеся Паша и Яна. Они сидели на диване, судя по знакомому интерьеру, в гостиной его родителей.

Кажется от этой фотографии стало даже больнее. Не из-за Яны, какой бы молодой, красивой и фотогеничной она ни была. Больно было смотреть на улыбку Паши, вспоминая те моменты, когда я видела точно такую же улыбку на его губах…

Когда визжала, выудив свою первую рыбу, когда он снял с моих глаз повязку после того безумия со сбруей, когда делал предложение, стоя на колене в гостиной у родителей, когда вытаскивал меня из машины такси, под аккомпанемент Ленинграда. Даже тогда, при нашей первой встрече, когда я попыталась в очередной раз перенести интервью… Во все эти моменты эта улыбка согревала.

Значит и тогда, без меня, он был счастлив…

А вдруг Галина Владимировна была права и Яна ему больше подходит. Кто знает, возможно под нужным давлением и правильному подходу к делу Паша бы вновь улыбнулся этой девушке так же…

Все эти мысли нападали на меня жужжащим роем, не давая возможности от них отбиться. Я отложила папку и несколько минут сидела, откинувшись на спинку дивана, закрыв глаза, привыкая к пульсирующей боли в голове. Легче не становилось. Я понимала, что просто должна покончить с этой папкой, иначе она так и будет травить меня.

В следующем прозрачном файле была статья обо мне. После той совместной фотографии Павла с Яной я даже не удивилась. Еще один ядовитый плевок в мою сторону. Что же, Галина Владимировна, очень надеюсь, что статья вам понравилась.

На этом файле я задерживаться не стала. Остался последний разворот. Интересно, что она припасла напоследок

И тут тоже был снимок. На нем был запечатлен рыбацкий домик возле озера. Я словно вновь очутилась там, стоя у кромки воды и наблюдая за занимавшимся рассветом…

Как это фотография могла попасть сюда? Что это значит? Неужели, Паша тогда обманул меня, сказав, что был там один? А разве эта фотография дает повод усомниться в его словах? Нет, скорее всего это просто стечение обстоятельств, иначе… Иначе это было бы просто нестерпимо больно.

Все же я сама для себя решила, что обмана не было. Вытащила фотографию из прозрачного файла. Ей тут не место. Снимок был инородный, еще не испорченный всем тем ужасом и ядом, что пропитал всю эту папку с собранными файлами, скрепленными металлическим скоросшивателем.

Закрыла папку и положила ее на стол. Несколько минут так и просидела, смотря на черную обложку, проваливаясь в пустоту, радуясь тому, что перестала что-либо чувствовать, помимо полной отрешенности.

Теперь мне нести этот крест…

Я скучала

Абонент временно недоступен…

– Да твою же мать! – Телефон полетел через весь стол, бороздя бумажные залежи. За эти несколько дней макулатуры на рабочем месте накопилось столько, что телефон, не добравшись до края столешницы, забуксовал.

Шел седьмой день с того момента как Паша отправился в свою "безопасную" командировку. Ожидание растянулось в невыносимую вечность. Хуже самой изощренной пытки стала невозможность хотя бы позвонить ему…

За эти семь дней я успела сойти с ума ровно настолько, чтобы связаться с Алиной. Нет, Паша не звонил. Да и вряд ли сделал бы это, не позвонив предварительно мне. По крайней мере, так рассуждала Алина. Я же металась в своих мыслях, каждый раз находя доводы, оправдания и обвинения, отгоняя от себя страхи, ведь злиться на Павла было гораздо проще…

Обошла стол, взяла телефон и набрала его номер. На этот раз дождалась сигнала автоответчика.

– Привет. В холодильнике давно уже пусто. Умираю с голоду. – Секундная заминка. – Приезжай скорее.

Я отключила телефон, положила его на стол и медленно опустилась в свое офисное кресло.

По поводу опустевшего холодильника я нагло соврала. Продуктов там было еще предостаточно. Их сохранность обеспечило полное отсутствие чувства голода. Я вообще за все эти дни забыла, что должна что-то есть, как-то спать. Выживала лишь на крепком кофе и тех калориях в виде подносимых Танюшей якобы невзначай булочек, фруктов или же…

Перевела взгляд на плитку темного шоколада, отломила кусочек, закрыла глаза, давая себе возможность насладиться горьковатым вкусом сладости, не думая в этот момент ни о чем.

Минутная эйфория…

– А мне можно кусочек? – Я так резко вытянулась из буквы "зю" в восклицательный знак, что растаявший на языке шоколад пошел не в то горло. Закашлялась. Сделала большой глоток кофе, смотря на размытый от выступивших слез силуэт.

Все еще не верила, что вижу его здесь. Вот таким… живым… расслабленно подпирающим дверной косяк.

– Паша! – прохрипела-простонала я. От сладкой горечи перехватило дыхание. Это просто нелепо… Бесконечные семь дней ждать его, и помереть не от накрывшего меня счастья, а просто подавившись шоколадом. Да, так могу только я.

– Надя? – в его голос вплелись взволнованные нотки, а я так и продолжала кашлять, смотря на него сквозь слезную пелену.

Громоздкая сумка с грохотом свалилась с его плеча. Паша в два шага преодолел разделяющее нас расстояние и прилично так приложился по моей горбушке. Кашель постепенно сошел на нет.

Боже, надеюсь я не забрызгала шоколадом все вокруг…

– Еще хочешь кусочек? – за шуткой я пыталась спрятать свое смущение и какую-то необъятную радость, надеясь, что на губах и зубах нет остатков шоколада.

– Хочу, – ответил Павел, и наклонился ко мне. Я подалась навстречу и где-то посередине разделяющего нас расстояния наши губы встретились. Мое рабочее кресло сейчас было определенно не к месту, как тот самый третий лишний, разве что неодушевленный.

Я попыталась оттолкнуть кресло назад, но лишь плюхнулась на него, тут же соскакивая и возвращая себе поцелуй.

Так и простояли: я полуподнявшись, Паша полусогнувшись, и рядом с нами совершенно безразличное ко всем мытарствам кресло.

– Поехали домой, – выдохнула я, понимая, что еще минута и мой рабочий стол станет соучастником грехопадения.

– Не сейчас, – ответил Паша.

– У тебя другие планы? – Я отстранилась. Даже кресло решило больше не сопротивляться, выпуская меня. Встала и отгородилась от Павла скрещенными на груди руками.

– Не хочу шокировать твою помощницу еще больше. – Паша взял мою руку и положил к себе на ширинку джинс.

– О, теперь понятно. – Я погладила каменную эрекцию. Все-таки взглянула на стол. – И чем же ты шокировал мою помощницу? – спросила я, прикидывая, на сколько хорошая в офисе звукоизоляция.

– Грязный, небритый, нечесаный, – перечислил Паша, улыбаясь. – Не стал заезжать домой, сразу с самолета к тебе.

Безумная радость растеклась по телу горячей волной.

– Поехали домой. Я прикрою все твои особо чувствительные зоны от глаз помощницы, – сказала я, улыбаясь.

Паша ничего не ответил, притянул меня к себе. Обнял.

– Я скучал, – тихим голосом сказал он.

– Я тоже скучала. – Скучала… Разве можно в это слово вместить все те чувства, что я испытала за эти семь дней.

Через пару минут мы таки вышли из моего кабинета.

Танюша, как обычно, была вся в работе. Оторвалась от бумаг, чтобы ответить на входящий звонок.

– Нет, сегодня Надежда Сергеевна принять вас не сможет. Минуту, я сейчас уточню. – Помощница перевела вопросительный взгляд на меня, я же посмотрела на Павла.

– До понедельника, – ответил он на немой вопрос.

До понедельника… Меня словно острием ножа полоснуло, но я смогла сдержаться, чтобы не подавать виду. Четыре дня…

– Танюша, все встречи перенеси на понедельник. – И пусть этих встреч будет как можно больше. Ведь в понедельник мне опять придется хвататься за любую возможность, чтобы выжить.

Мы вышли из приемной. Паша одной рукой перехватил свою сумку, закидывая ее на плечо, вторую протянул мне. Так и шли по офисному зданию рука об руку, провожаемые любопытными взглядами сотрудников.

Лифт домчал нас и еще нескольких человек на первый этаж за считанные секунды. Мы вышли из здания. Я огляделась в поисках знакомого кроссовера.

– Я приехал на такси, – сказал Паша, опять считывая меня словно открытую книгу.

– Тогда пошли к моей. – Я достала из сумочки брелоку от "сигналки". Камрюха тут же отозвалась радостным переливом.

По просьбе Паши открыла багажник, слишком поздно вспоминая о том, что в нем до сих пор хранится сумка с девайсами и лайковыми трусами Андрея.

– В поход ходила? – поинтересовался Паша, сдвигая мою сумку вправо, освобождая багажное пространство для своей ноши.

– Ага, – ответила я, радуясь тому, что сейчас Паша слишком занят, чтобы увидеть мои покрасневшие щеки.

– Удачно? – продолжал он расспрашивать.

– Ну да, неплохо. Паш, поехали домой уже, а.

Я села за руль, Паша уселся на пассажирское сидение рядом со мной. Вырулила с парковки отпуская трех литровый мотор гарцевать в быстром потоке.

– Паш, у тебя там в полу что дополнительная педаль тормоза? – рассмеялась я, когда Паша, кажется, уже в третий раз вытянул ногу на обгоне.

– Надюш, а давай я сяду за руль.

– Значит, в зону военных действий тебе ехать не страшно… – ступила я на скользкий путь. Черная папка, что до сих пор лежала на столике в гостиной, кажется, царапнула мои нервы и оттуда.

Я резко вильнула вправо, паркуясь прямо под знаком, запрещающим это делать.

– В зоне военных действий я знаю, чего ожидать, – ответил Паша, красноречиво посмотрев на знак. Улыбнулся мне. Нет, не буду сейчас портить момент серьезными разговорами. У меня есть всего четыре дня. Не сейчас. Потом, когда решусь…

– Ну ладно, исключительно из боязни, что ты проделаешь дыру в кузове. – Открыла свою дверь и вышла из машины. У переднего бампера мы встретились. Паша обнял меня и коснулся губ легким поцелуем. Казалось бы, одна мимолетная ласка, а я уже в желейном состоянии.

Машина тронулась с места. Я воспользовалась тем, что теперь могу беспрепятственно разглядывать Павла.

Да, про то, что небрит, он не соврал. Многодневная густая щетина покрывала его щеки. Под глазами залегли синяки от постоянного недосыпа. У губ появились глубокие морщины. Лицо немного осунулось, выдавая усталость.

Всего семь дней, а в нем такие перемены.

Всего четыре дня… Нет, не сейчас…

______________________________

Коллажик от Callie Hunter)))) Все ее работы просто непередаваемо красивы))) Заходите в мою группу в контакте (ее вы можете найти в разделе Обо мне)