Текст книги "Тайное братство"

Автор книги: Робин Янг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

9

Нью-Темпл, Лондон

18 октября 1260 года

Уилл отбросил волосы назад, не сводя глаз с Брайана, широкоплечего сержанта с бычьей шеей, к тому же на год старше его. Кемпбелл привык тренироваться с деревянными мечами, и теперь железный оттягивал руку. На нем была приталенная безрукавка до колен. Грудь, предплечья и голени прикрыты кожаными накладками. С этим сержантом он сражался впервые, но почти сразу же сумел его раскусить. Брайан был сильный, но медлительный.

Стоявшие по краям поля сержанты что-то кричали Уиллу, но он не обращал внимания. Застыл на месте, покачиваясь на ступнях. Брайан сделал выпад. Уилл парировал первый удар, увернулся от второго, развернулся и, зажав меч двумя руками, обрушил его на спину сержанта. Мечи были затуплены, чтобы предотвратить серьезные ранения, но удар был настолько сильный, что Брайан с хрипом рухнул на колени. Уилл тут же приставил к его горлу острие меча. Зрители-сержанты зашумели так, что с ближайшего дуба вспорхнула стайка птиц. Геральд объявил Уилла победителем, а с трудом поднявшийся на ноги Брайан лишь быстро обнял его и покинул поле.

Веселье стихло, когда встал Юмбер де Пейро. На скамье рядом с магистром Англии сидели магистры Шотландии и Ирландии. Перед ними на сколоченном из досок столе лежали призы: меч – для победителя старшей группы, а для группы Уилла медная бляха с изображением двух рыцарей верхом на одном коне – точная копия печати ордена. Уилл поклонился трем магистрам.

– Я объявляю Уильяма Кемпбелла, сержанта сэра Овейна ап Гуина, победителем в подгруппе, – возвестил Юмбер своим дивным глубоким голосом. – Он сразится в финальном поединке. – Магистр посмотрел на Уилла: – Ты можешь покинуть поле, сержант.

Уилл поклонился и припустил к шатру, поставленному за боковой линией.

Всего час назад он считался пятым в своей подгруппе из тридцати сержантов. После квинтина [11]11
  Квинтин – состязание, в котором всадник должен поразить копьем щит, висящий на перекладине столба (квинтина).


[Закрыть]перешел на четвертое место. При этом чуть не слетел с коня и промахнулся три раза копьем. Но, увидев, как побеждает Гарин, Уилл взял себя в руки и первым пришел в соревновании по бегу, а затем побил в поединках трех противников. Рука от тяжести меча онемела, но триумф горячил жилы и сжигал усталость. Он победил в последнем поединке. От окончательной победы его отделял лишь один тур. Жаль, что здесь нет отца.

Уилл вошел в шатер. Гарин стоял у стола с оружием, махал туда-сюда мечом, приноравливался к весу. В углу сержант постарше развязывал ремни своей безрукавки. Снаружи готовили поле для следующего поединка.

Гарин положил меч и оглянулся на Уилла:

– Ты хорошо сражался.

– Спасибо, – сказал Уилл, не замечая подавленного тона друга. Вытер со лба пот. – Противник был свирепый. Я не думал, что смогу взять над ним верх. – Он заулыбался. – Если ты сейчас победишь, мы встретимся в финальном.

Гарин вяло кивнул.

– Что случилось?

– Ничего. – Гарин пожал плечами. – Приз достанется первому, а второму ничего.

– Это не имеет значения, – не раздумывая проговорил Уилл. – Финалисты оба первые, не важно, кто победит. – Он подождал, пока сержант скинет безрукавку и выйдет из шатра. Затем понизил голос: – Где ты был вчера?

– Нигде, – быстро ответил Гарин. – То есть в оружейной. – Он потянулся за другим мечом.

– Я тебя искал. Хотел спросить кое-что. – Уилл на секунду замолк. – Когда в последний раз твой дядя был на Святой земле?

– Он вернулся, когда его ранили в битве у деревни Хербия, после которой сарацины взяли Иерусалим. А почему ты спрашиваешь?

Уилл прикусил губу.

– У него есть друзья среди сарацин?

– Зачем тебе это надо знать?

В этот момент геральд выкрикнул Гарина.

– Просто так, – ответил Уилл. – Интересуюсь Святой землей. Хочу расспросить его, но не решаюсь. Но тебе пора идти. – Он положил руку на плечо друга. – Счастливо.

Гарин постоял еще несколько долгих секунд, глядя из шатра на поле, потом зашагал, крепко сжимая рукоять меча.

Как только начался поединок, он сразу ринулся в атаку. Нанес мечом несколько мощных ударов, опрокинул противника на спину. Тот быстро поднялся, и они начали топтаться в центре поля друг против друга. Сержанты за боковой линией молчали. Тишину нарушал лишь звон мечей. Гарин сделал резкий выпад и разрезал мечом тунику противника, оставив на руке красную царапину. Зрители взревели. Уилл никогда не видел, чтобы Гарин так хорошо сражался. Он легко двигался, каждый удар был мощным и точным. Его соперник быстро устал.

Гарин без труда отразил несколько коротких выпадов и зашел слева. Нанес два молниеносных удара, от которых сержант неуклюже увернулся. Затем сделал ложный выпад вправо, но противник не попался на уловку и правильно среагировал. Они столкнулись. Гарин потерял равновесие и упал на колени. Но тут же вскочил на ноги, блокируя удары сержанта, и, сделав пару удачных выпадов, снова опрокинул его на спину. А потом случайно глянул на скамью судей и увидел, что Жак поглощен разговором с магистром Ирландии.

И в этот момент в нем что-то надломилось. Меч стал неимоверно тяжелым. Движения из плавных превратились в судорожные, все тело сковала какая-то непонятная свинцовая тяжесть. Удары стали медленными и неточными. Заметив произошедшие в сопернике изменения, противник бросился в атаку. Зрители-сержанты начали его подбадривать, предчувствуя победу. Гарин нерешительно замахнулся. Уилл видел, что он едва держит в руке меч. И тут меч выпал. Гарин попытался его поднять, но сержант оказался шустрее. Триумфально воскликнув, он рассек кожаную безрукавку Гарина и приставил острие меча к горлу. Через несколько секунд геральд объявил сержанта победителем. Уилл наблюдал, как Гарин, даже не озаботившись поднять свой меч, стоял столбом, глядя на Жака. А глаза рыцаря, как и следовало ожидать, были мертвенно-холодны. Опустив голову, Гарин направился к шатру. Уилл последовал за ним, пробиваясь через толпу возбужденных сержантов, но был вынужден остановился, услышав свое имя. Геральд вызывал его на финальный поединок. Он постоял немного, повернулся и пошел на поле.

В шатре Гарин сбросил безрукавку прямо на пол. Затем встал, положив ладони на стол. В горле шевелился комок, глаза повлажнели. Он шлепнул себя пару раз по щекам, не давая слезам появиться. Потому что знал: начав плакать, уже не сможет остановиться.

– Выходи.

Гарин вздрогнул. В проходе, заслоняя собой свет, стоял Жак. Мальчику не нужно было видеть лицо рыцаря. Он все понял по голосу, и в животе холодной мерзкой змеей свернулся ужас.

– Сэр, – пролепетал он, – мне очень жаль… я…

– Не надо оправданий, – произнес Жак по-прежнему тихим холодным тоном, который так ненавидел Гарин. – Пошли.

– Но ведь турнир…

Жак схватил его за руку и поволок из шатра. Гарин почти бежал, с трудом поспевая за широкими шагами рыцаря. Оглянулся лишь раз, посмотреть, как Уилл, вращая мечом, двигается вперед-назад на турнирном поле.

По двору слонялись несколько сержантов. Они с любопытством проводили их взглядами. На мгновение у Гарина мелькнула сумасшедшая мысль позвать на помощь, но в горле все пересохло, лишив его возможности издавать звуки. Они вошли в здание, и Жак потащил его по коридору. Толкнул дверь солара. Впихнул туда Гарина и захлопнул дверь.

Мальчик повернулся, потер руку.

– Сэр, я…

Жак не дал ему договорить, ударив наотмашь по лицу тыльной стороной кисти. Гарин отлетел к столу, опрокинув на пол горшок с гусиными перьями. Он едва оправился от удара, как получил следующий, на этот раз кулаком. А дальше удары посыпались градом.

– Дядя, не надо! Пожалуйста! – взмолился он, прикрываясь руками.

Жак бил со всей силой. У Гарина были разбиты губы и нос, но он устоял на ногах. И это хорошо. Если бы он упал, дядя начал бы бить его ногами.

– Пожалуйста!

– Я говорил, что ты обязан победить? – запыхавшись, рявкнул Жак. – Говорил?

– Да, – вскрикнул Гарин, – но я не смог!..

– Я видел, как ты сражался, презренный щенок! Ты проиграл поединок нарочно! Назло мне. – Жак схватил Гарина за плечи и грубо встряхнул. – Да?

– Нет!

Из окна донесся шум с турнирного поля. Жак отпустил Гарина. Стало слышно, как геральд объявляет Уилла победителем. Рыцарь побагровел. Грязно выругался и повернулся к племяннику:

– Слышал? Ты позволил победить этому поганцу!

Гарин отвлекся и не успел вовремя заслониться. На этот раз от удара Жака мальчик отлетел в дальний угол у окна, ударился о подоконник и медленно сполз на пол. Щека почти сразу же распухла. Теперь его лицо представляло сплошное кровавое месиво.

– Вставай!

– Вы даже не смотрели, – с трудом произнес Гарин.

– Что?

Гарин поднял глаза, уже не думая о том, чтобы вытереть слезы.

– Я видел! Вы не смотрели на поле, а разговаривали с магистром Ирландии!

– Я говорил ему, что доволен, как ты держишься на поле! – зло бросил Жак.

– Разве это только сегодня? – пробормотал Гарин, всхлипывая. – Так все время. Вам всегда мало, что бы я ни делал. – Он поднялся на ноги и дерзко вскинул голову. – Даже когда я делаю хорошо, вы все равно недовольны. Вам невозможно угодить!

– Тебе представлены все возможности учиться, мальчик! Их никогда не существовало, ни у меня, ни у твоего отца…

– Но я никогда не буду таким, как вы! – выкрикнул Гарин, делая шаг вперед. Теперь он уже ничего не боялся. Сжав кулаки, с вызовом смотрел на Жака. – Я не буду таким, как мой отец и братья! Я старался изо всех сил, но не получилось! Я не способен! Я это знаю! Так убейте меня сейчас, зачем так долго мучить!

Жак удивленно смотрел на племянника. Таким он его никогда не видел. Жак вдруг заметил на его лице смешанную со слезами кровь, разбитые губы, распухшую щеку, и перед ним возник его брат, Рауль де Лион.

Он лежал, умирая, на пыльной улице города Майсура. Со сломанным позвоночником и грудью, пронзенной тремя стрелами. Рауль слетел с коня вскоре после того, как мамлюки под командованием Бейбарса начали сбрасывать с крыш деревянные балки, чтобы заблокировать узкие улицы города и устроить рыцарям ловушку. Неподалеку лежали трупы двух старших сыновей Рауля, да и вся улица была усыпана трупами. Сражение еще продолжалось, в отдалении слышались воинственные выкрики и звон мечей. Жак опустился на колени рядом с братом, прижал его окровавленное тело к груди.

– Позаботься о моей жене и сыне, брат, – прошептал Рауль. Это были его последние слова. Он умер, не дождавшись ответа.

– Я же стараюсь для тебя, – проговорил Жак, теперь уже спокойным тоном. – Ты должен это понять.

Гарин плакал навзрыд.

– Послушай… – Жак взял мальчика за плечи. – Посмотри на меня. – Гарин пытался отвернуться, но Жак поднял его подбородок. – Ты думаешь, приятно тебя наказывать? Но ты меня вынуждаешь, потому что не желаешь следовать наставлениям.

Гарин посмотрел на Жака левым глазом. Правый распух и закрылся.

– Если вы говорите о посвящении в рыцари, – хрипло произнес он, – то вам не надо беспокоиться. Я стану рыцарем. И восстановлю честь нашего рода, сделаю мать счастливой. Она не будет жить в этом жалком доме. Я это сделаю, клянусь!

– Посвящение в рыцари тут ни при чем, – расстроенно отозвался Жак. – Я замыслил для тебя нечто иное. О чем ты ничего не знаешь. – Он подошел к окну, положил руки на подоконник. С турнирного поля доносились восторженные возгласы. Сержанты снова и снова выкрикивали имя Уилла. Жак повернулся к племяннику. – В ордене тамплиеров существует… – Он надолго замолк. – Дело в том, что я член особого тайного братства, которое уже давно существует внутри нашего ордена. Сейчас нас осталось немного, но мы по-прежнему сильны. За последние сто лет братство сделало много добрых дел. В давние времена одним из наших покровителей был король Ричард Львиное Сердце. Но мы держим наши дела в секрете, и о нас ничего не знает даже великий магистр. Мы называем себя «Анима Темнли».

– И что это за дела? – спросил Гарин, начиная успокаиваться. – И как вы туда попали?

Жак пожал плечами:

– Со временем я тебе все расскажу. Но сейчас братству грозит большая опасность. У нас похитили очень ценную реликвию. Если она попадет в плохие руки, то рухнуть может не только тайное братство, но и сам орден.

– Какая это реликвия?

В другое время Жак ни за что не стал бы рассказывать, но сейчас, после того как избил беззащитного мальчика, ему хотелось как-то загладить вину.

– «Книга Грааля», – произнес он тихо. – В ней с помощью тайного языка закодирован обряд посвящения в братство, наши подробные планы на будущее, о которых не должен знать никто до тех пор, пока мы не будем готовы. После того как мы доставим в Париж королевские драгоценности, я останусь там, чтобы помочь в поисках книги. – Он подошел в Гарину. – Я хочу, чтобы ты остался со мной и познакомился с нашим магистром Эвраром. Надеюсь, придет день, и ты займешь мое место в нашем кругу. Но член тайного братства должен обладать силой и характером. Эврар очень придирчив. Извини, Гарин, я, наверное, не самый лучший учитель. Не желая быть заподозренным в предпочтении, я относился к тебе жестче, чем к остальным. Но вступление в наш круг – серьезная ответственность, которую могут взять на себя очень немногие. Вот почему я так требую, вот почему мне нужно, чтобы ты был лучше, чем простолюдины вроде Кемпбелла. Ты меня понял? – пробормотал Жак, касаясь щеки племянника. Затем тяжело вздохнул и притянул Гарина к себе.

Гарин затих, уставившись в пол. Дядино сердце глухо стучало ему прямо в ухо. Он закрыл глаза и отчетливо услышал голос принца Эдуарда: «Но если о нашей встрече станет кому-нибудь ведомо, я, во-первых, заявлю, что никогда не виделся с тобой, а во-вторых, позабочусь, чтобы де Лионы как можно быстрее получили возможность любоваться видом с Лондонского моста».

Из разбитого носа кровь племянника по подбородку медленно стекала на белую мантию дяди.

Нью-Темпл, Лондон

19 октября 1260 года

Элвин не находила себе места. Мерила шагами комнату, скрестив на груди руки. Она выглядела очень грациозной в своем платье из светло-зеленого льна с узкими рукавами, облегающем ее статную фигуру. На столе стоял нетронутый ужин. Слуга принес его час назад, и тушеное мясо уже покрылось пленкой застывшего жира. Ее комната находилась в пристройке к зданию рыцарских покоев, в помещении гардеробной прицептория. Овейн сказал, что эта комната служила кладовой, где портные хранили материалы. Здесь пахло шерстью и старой кожей. У окна на рейке висели несколько платьев и темно-синий плащ. На столе, рядом с подносом, лежали небольшие пяльцы для вышивания и мотки разноцветных ниток. В пяльцы была заправлена канва с наполовину вышитым пейзажем. Между двумя сине-фиолетовыми холмами простиралась голубая полоска реки.

Элвин подошла к окну. В просвете между проносящимися по небу облаками сверкнуло солнце. Она закрыла глаза. В этот момент в дверь громко постучали.

– Элвин.

Услышав голос Овейна, девочка ринулась отпирать дверь. Войдя, Овейн притянул племянницу к себе, поцеловал в макушку, отстранил, посмотрел на поднос с едой.

– Ты не ужинала?

– Я не хочу есть.

Овейн приложил к ее лбу ладонь.

– Тебе нездоровится?

Элвин мотнула головой:

– Нет, дядя. Просто… – Она тяжело вздохнула. – Долго я еще здесь пробуду? Это же почти как в тюрьме. Мне даже не позволили посмотреть вчерашний турнир. Слышала, как выкрикивали имя вашего сержанта. Он победил?

– Тебе придется подчиняться правилам, девочка, – твердо проговорил Овейн. – Мы не имеем права злоупотреблять добротой магистра. Если бы он не согласился принять тебя в прицептории, я бы не знал, что делать.

– Я благодарна ему за милосердие. – Элвин подошла к столу, взяла в руки вышивание. – Но сидя взаперти можно просто сойти с ума.

– Потерпи, Элвин. Ты скоро уедешь.

– Няня поправилась?

Овейн взял ее за руку и усадил на кровать.

– Мне очень жаль, Элвин, но твоя няня умерла. Сегодня пришла весть из лазарета. Ее поразила неизвестная хворь, лекарь ничего не мог сделать. – Овейн сел рядом, обнял ее за плечи. – Дорогая, я знаю, как хорошо вы жили вместе.

– Да. – Она со вздохом вытерла глаза. – И что будет со мной? Я останусь здесь?

Он сжал ее плечи:

– Нет, Элвин. В Темпле нет места для женщины.

– Я имею в виду – в Лондоне. – Элвин повернула к дяде свои огромные светящиеся глаза. – Я не хочу возвращаться в Поуис.

Овейн улыбнулся:

– Этого не будет. Я послал письмо в Бат моему товарищу Чарлзу. Несколько лет назад после ранения он удалился в свое имение, где разводит лошадей для Темпла. Он тебя примет.

– Чем в Бат, так лучше уж здесь, – уныло проговорила Элвин.

Овейн погладил ее волосы.

– Через три дня я уезжаю в Париж. Не знаю, когда вернусь, так что найти для тебя подходящее жилье в городе уже не успею. Но в Бате тебе будет хорошо. Имение у Чарлза большое, окрестности живописные. – Он ободряюще улыбнулся. – У него три дочери, одна твоя ровесница. Мой друг позаботится, чтобы ты получила образование, подобающее молодой леди.

Элвин поправила угол одеяла и возобновила упущенную нить разговора:

– И как долго я там пробуду?

– Самое большее год, пока не достигнешь надлежащего возраста.

– А что потом?

– Потом я найду тебе достойного жениха и ты выйдешь замуж.

– Дядя! – Элвин попыталась засмеяться. – Я не хочу замуж!

– Но до этого еще далеко.

– Нет! – горячо возразила Элвин. – Никогда!

– Со временем ты к этому привыкнешь.

– Неужели обязательно замуж?

– Ты можешь, конечно, постричься в монахини.

– В монастырь я тоже не хочу, – поспешно проговорила Элвин. – Позволь мне побыть в Лондоне, пока… – она вздохнула, – пока вы не найдете жениха.

Овейн встал.

– Извини, Элвин, но до моего возвращения тебе придется пожить здесь. Ты рано потеряла отца и привыкла к независимости, но уже входишь в возраст молодой леди. Скоро тебе потребуется крепкая мужская рука, чтобы вести по жизни. Или монастырь. Такова участь всех женщин. Я обещал твоей матери заботиться о тебе как о собственной дочери. – Элвин попыталась что-то сказать, но он ее остановил. – И я буду непоколебим. Через несколько недель придет ответ от Чарлза, и если все пойдет хорошо, то сразу после моего возвращения из Парижа ты поедешь в Бат. – Он направился к двери. Открыл. Оглянулся, как будто собираясь что-то сказать, но передумал и тихо вышел, закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, Элвин долго стояла посреди комнаты, обхватив себя руками. Со всех сторон на нее давили стены. Бедность в конце концов заставила ее вдовую мать пойти в служанки к одному землевладельцу. Через несколько лет Овейн посадил Элвин к себе на коня и повез в Лондон, тогда она по дороге плакала. Дядя, наверное, думал, от печали. Нет, это были слезы облегчения.

Мать уходила с рассветом, бледная и молчаливая, и возвращалась, когда темнело. На Элвин лежала работа по хозяйству. Убирать в двух комнатах темного сырого дома, задавать корм привередливой свинье и нескольким тощим курам. Покончив с хозяйственными хлопотами, она бежала поиграть с детьми. Или бродила по роще. К концу дня выходила в поле посмотреть, как крестьяне с сыновьями возвращаются с работы. Шло время, мать становилась все более замкнутой. Если вдруг кто-то заговаривал громким голосом или, что бывало реже, смеялся, Элвин вздрагивала, как от боли, потому что привыкла жить в безмолвии. В Лондоне первые три дня в доме своей няни она не отходила от окна, слушая звуки города.

Ее мать провела годы, отскребая полы и принося в дом какие-то жалкие крохи. Время создало вокруг женщины непробиваемый панцирь. Она уже не была способна ни любить, ни принимать любовь и давно забыла, что такое чувства и мечты. Овейн этого не понимал. Ему была ведома лишь смерть, таящаяся на острие меча.

– Уилл Кемпбелл!

Уилл оглянулся. К нему направлялись два сержанта из младшей группы.

– Мы смотрели, как ты сражался на турнире, – сказал веснушчатый мальчик со вздернутым носом.

– Ну и что?

– Покажи награду, – попросил второй.

Уилл вздохнул. Поставил кувшины с водой на землю (он нес их в конюшню наполнить кормушки), сунул руку в карман туники. Вынул медную бляху, свою награду за победу в турнире. Протянул веснушчатому.

– Вот.

Мальчики начали с благоговением ее рассматривать. В это время из лазарета вышел сержант.

– А как называется твой последний прием? – спросил мальчик с веснушками.

Уилл не ответил. Потому что увидел Гарина. Уилл узнал его только по волосам.

– Боже! – выдохнул он, не обращая внимания на малолеток. Выхватил у мальчика бляху и побежал.

Правый глаз друга прикрывало распухшее веко. Тугое и отвратительно багровое. Все лицо покрывали сливово-пурпурные ссадины. Раздута была не только губа, но и вся правая сторона лица, как будто он подложил под щеку ком материи.

– Гарин! Что?..

– Отстань, – буркнул тот.

Уилл положил бляху в карман и схватил друга за плечо.

– Это сделал Циклоп?

– Не называй его так! – Гарин сбросил его руку и рванулся в проход, ведущий к пристани прицептория. Уилл последовал за ним.

Там, у причала, негромко поскрипывая, стоял на якоре «Терпеливый». Корабль, на котором они поплывут в Париж. Широкая неуклюжая галера с двумя мачтами, высокими бортами и похожими на веретено башенками в носовой части. Это неповоротливое судно с палубой на корме, построенное для перевозки грузов, сильно отличалось от стройных боевых кораблей. Над переплетенными как паутина корабельными снастями реял черно-белый флаг ордена тамплиеров, его самый главный символ. Полотнище хлестало по фок-мачте. Охраняющие корабль матросы проводили взглядом вышедших на причал сержантов и вернулись к игре в шашки.

Гарин постоял некоторое время со сжатыми кулаками, потом сел.

Уилл устроился рядом. Посмотрел на воду. Казалось, по Темзе разбросали тысячи осколков разбитого зеркала. Блеск слепил глаза.

– Как он мог сделать такое? Ведь ты его плоть и кровь.

– Я проиграл турнир. Он рассердился.

– Когда это случилось?

– Вчера.

Уилл кивнул:

– Я не видел тебя на ужине.

Гарин усмехнулся:

– Побои – ерунда. Я их заслужил. Потому что проиграл.

– Заслужил? – Уилл покачал головой. – Что сказал лекарь?

– Глаз не поврежден. Когда отек спадет, я смогу видеть.

– Слава Богу.

– Может, пока надеть на него повязку? – сказал Гарин отворачиваясь. Затем достал из туники тряпичный мешочек с резко пахнущим темно-зеленым веществом. – Брат Майкл дал примочки делать. – Он посмотрел на мешочек и замахнулся, намереваясь швырнуть его в реку.

Уилл поймал его руку:

– Не надо! Лучше сделай примочки, скорее поправишься.

Гарин посмотрел на него и вдруг рассмеялся сдавленным истеричным смехом. Затем резко замолк.

– Давай я попрошу Овейна, чтобы он поговорил с твоим дядей, – сказал Уилл.

– Не надо, – раздраженно бросил Гарин. – Это наше семейное дело. Пусть остается как есть.

– Но этот мерзавец зашел слишком далеко, – пробормотал Уилл. – Ты совсем не можешь ему и слова против сказать?

– Как и ты своему отцу.

– Но отец никогда меня не бил.

– Но ты же сам однажды сказал, что лучше бы он тебя избил, – глухо проговорил Гарин. – Что кулаки лучше, чем молчание.

Уилл стиснул зубы.

– Мы говорим сейчас не обо мне.

– Дядя просто хочет подготовить меня к посту командора. Он желает мне добра. А наказал, потому что я провинился. Он вовсе не злодей. Я сам во всем виноват.

– Как ты можешь так говорить? Ведь он сделал тебя другим. Помнишь, как мы раньше чудили?

– Мне почти четырнадцать, Уилл. Как и тебе. Если бы не снисходительность Овейна, тебя уже давно отсюда выгнали бы за нарушение устава. Пора становиться мужчиной.

– Если быть мужчиной означает стать мрачным и злым, то я лучше останусь таким, какой есть. А большая часть устава – ерунда. Там даже предписано, как следует резать сыр за обедом! Какое отношение это имеет к рыцарству?

Гарии вздохнул:

– Может быть, ты вообще не хочешь стать рыцарем?

– При чем здесь я? – возмутился Уилл. – Твой дядя перестарался. Это уже не наказание, а почти убийство.

Гарин невесело улыбнулся.

– Ты думаешь, он первый, кто начал меня бить? Моя мать, когда ей что-то не нравилось, хватала палку, а учитель, если я плохо отвечал урок, брался за ремень. – Глаза Гарина вспыхнули. – Ты не знаешь, Уилл, как тяжело, когда все время требуют, чтобы ты оправдывал ожидания. Когда любой твой промах считается чуть ли не преступлением. – Он посмотрел на Уилла. – Ничего ты не понимаешь.

– Послушай, Гарин, – тихо начал Уилл, – я, кажется, придумал, как его остановить. Он связан с сарацинами. Одному даже на несколько недель дал своего коня и…

– Тебе не понять, почему он так ко мне относится, – продолжил Гарин, не слушая. – Ему нужно, чтобы я все делал хорошо. Если бы Овейн относился к тебе жестче, ты был бы лучшим сержантом.

– Что? – удивился Уилл.

– Тебе все сходит с рук только потому, что ты хорошо владеешь мечом. Но все равно ты никогда не станешь командором, как я. Потому что ты простолюдин! Это я повторяю слова дяди, – быстро добавил Гарин. – Он так думает. Требует не водиться с тобой и разговаривать только во время тренировки на турнирном поле. Дядя считает, я из-за тебя не оправдываю его надежд.

– Понятно. – Уилл прикусил губу. Взял камень, бросил его в корпус корабля. Камень ударился о борт и упал в воду.

Уилл встал, засунул руку в карман туники. Пальцы коснулись бляхи. Он собирался отдать ее отцу. Думал, тому будет приятна победа сына, он станет им гордиться и… наконец простит. Но отец далеко. Отец не видел, как его сын каждое утро тренировался часами на поле, не видел победы на турнире, не видел, как, сидя ночами и сжимая в руках этот чертов меч, смотрел мальчик в темноту, пытаясь забыть. Подумав несколько секунд, Уилл вытащил бляху. Пробежал кончиком пальца по выпуклым фигурам рыцарей и протянул другу.

– Вот.

Гарин встал, посмотрел на бляху.

– Так это ж награда.

– Больше не награда, – сказал Уилл, прижимая бляху к ладони Гарина. – Это подарок.

Гарин долго молчал, затем его пальцы обхватили бляху.

– Спасибо, – пробормотал он.

Уилл кивнул. Гарин неловко потоптался несколько секунд и ушел, так ничего и не сказав. А Уилл снова сел, откинулся на спину, опершись на локти, и принялся внимательно наблюдать за купеческим судном, поднимающимся вверх по течению. В это время на Темзе всегда много судов. Они везут пряности, стекло, ткани, вино из Брюгге, Антверпена, Венеции, даже Акры, которые потом развозят по всей Британии. Прошлой весной генуэзская торговая галера проплыла совсем близко, и капитан успел бросить Уиллу два больших апельсина и горсть фиников. В тот вечер они с Гарином пировали по-королевски.

Уилл бросил в реку камешек. Он ударился о воду и исчез, оставив мелкую рябь.

Гарин не прав. Он нарушал устав не ради забавы. Во время бесконечных работ и молитв, а также за едой царила благоговейная тишина. И в голову лезли тяжелые мысли. Он отвлекался, только сражаясь на турнирном поле или совершая безрассудные поступки. В такие моменты воспоминания блекли и отступали.

Пришел вечер, похолодало. Уилл медленно направился по узкому проходу в прицепторий. Проходя мимо оружейной, недалеко от часовни он увидел Элвин. В темно-синем плаще девочка сидела на низкой стене кладбища. Смотрела в сторону сада. Длинные волосы трепал ветер. Даже в полумраке можно было разглядеть плачущее лицо.

– Элвин.

– Что тебе надо, Уилл Кемпбелл? – буркнула она, отворачиваясь.

Он пожал плечами и повернулся уходить.

– Погоди! – крикнула она ему в спину. – Останься. Давай поговорим.

Уилл сел на стену рядом.

– Что случилось?

– Я уезжаю.

И Элвин рассказала о планах Овейна.

– Ну и что? – проронил он, когда она закончила.

Его ответ девочку рассердил.

– Конечно, для тебя все ерунда. Не тебе выходить замуж за урода старика!

– Жаль твою умершую няню, но… может быть, в Бате будет хорошо.

Избегая его взгляда, Элвин вытерла рукавом слезы. Ее тон смягчился.

– Я не хочу ехать в Бат. – Она горько рассмеялась. – Теперь уже мне никогда не увидеть Святую землю.

– Ты хочешь совершить паломничество? – удивился Уилл.

– Не паломничество. – Она повернулась к нему, расправила полы плаща. – В нашей деревне жил один человек, побывавший на Святой земле. Он рассказывал про города с замками и башнями из чистого золота, а море там такое синее, что больно смотреть. Он рассказывал про места, где никогда не идет дождь. А у нас в Поуисе всегда дождь. – Элвин мечтательно прикрыла глаза. – Я очень хочу увидеть Святую землю. С тех пор только об этом и мечтаю. Если бы я осталась в Поуисе, то моя мать уже, наверное, сосватала бы меня какому-нибудь крестьянину. Я бы кормила свиней, рожала детей и никогда ничего не увидела дальше ближайшего поля. Там осталась подружка, моя ровесница, ее обручили с человеком на двадцать лет старше. Я думаю, она уже замужем и скребет полы. Похожая судьба ждет и меня. – Элвин поднялась, запахнула плащ. – А я хочу путешествовать, увидеть разные страны. Да лучше умереть, чем стать такой, как моя мать. И не говори, – добавила она горячо, – что путешествовать имеют право только мужчины. На Святую землю отбыли много женщин и девушек тоже. Няня рассказывала о Крестовом походе детей. [12]12
  Такой поход действительно был предпринят летом 1212 г.; дети, а также взрослые, включая и замужних женщин, наводнили Германию, страну галлов Бургундию, движимые скорее любопытством, чем заботой о спасении души.


[Закрыть]

– Крестовый поход детей не в счет. Они дошли только до Марселя, где их всех продали в рабство. Но я тебя понимаю. Если бы мог, я тоже отправился бы туда прямо завтра. Поверь, пошел бы даже пешком.

– На войну?

– Нет.

– Тогда зачем же?

Уилл вздохнул.

– Хочу увидеться с отцом.

– Значит, я была права, когда сказала, что ты скучаешь по нему.

Уилл встал.

– Может, тебе еще удастся повидать Святую землю. Ведь Овейн сказал, что ты пробудешь в Бате только год.

– Ты думаешь, муж позволит мне поехать? – Она вздохнула. – Я буду заниматься детьми и печь хлеб. Этим занимаются жены, верно? Это их обязанность.

– Не всегда, – нерешительно проговорил Уилл.

– Нет? Разве твоя мать этого не делала?

– Я только говорю, – ответил Уилл, – что человеку не дано знать свое будущее. – Он бросил взгляд на проходивших мимо сержантов, глазевших на Элвин. – Мне нужно идти.

– Рада была встретить тебя снова, Уилл Кемпбелл.

Через пару шагов он оглянулся:

– Мужчина сам хозяин своей судьбы. Так говорит Овейн. Может быть, женщина тоже?

– Да, – ответила Элвин со слабой улыбкой. – Может быть.