Текст книги "Женщина Габриэля"

Автор книги: Робин Шоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Она не позволит ему ранить сильней.

– Ты знаешь, кто я есть, – непреклонно сказал Габриэль.

– Ты – Габриэль, – уверенно сказала в ответ Виктория.

Человек, который дал возможность выжить другим.

Недоуменное разочарование светилось в его глазах, по-прежнему серых, а не серебряных.

– Ты никогда не обращала моё прошлое против меня.

Десять пальцев пульсировали на коже Виктории, она пересчитала их по одному: пять на левом запястье, пять – на правом…

– Я эгоистка, Габриэль.

Непрошенная правда вырвалась из её рта.

Это был не тот ответ, которого ждал Габриэль.

– Ты говорил, что не стал бы менять прошлого, я тоже. Я встретила Энн Эймс. Она сказала мне, что заплатила Майклу, чтобы тот лишил её девственности. Я жалею, что у меня не было кучи денег и храбрости, чтобы явиться в твой дом и сделать тебе предложение.

Он хотел верить ей, он боялся ей верить.

– Энн предпочитает фиалковые глаза.

Глаза мужчины, который был рожден с именем ангела.

– Я предпочитаю серебряные. – Глаза мужчины, который хотел быть ангелом. Она сжала колени, чтоб они не подогнулись, задавая вопрос, который должна была задать. – А какие предпочитаешь ты? Светло-голубые или темно-голубые?

Габриэль не прикидывался, что не понял её вопроса.

– Твои, Виктория.

Сжатые колени чуть не подогнулись от облегчения.

– Я голоден, Victoire, – произнес Габриэль. – Ты можешь накормить меня?

Виктория одновременно отметила два слова. Её французское имя Victoire и голоден.

Её зрачки расширились во внезапном воспоминании.

Как соблазнить мужчину…

«Когда он голоден, накормите его…»

Но она не принесла с собой еды.

Виктория заглянула в глаза Габриэля и поняла, что он желал вовсе не пищу.

– Боюсь, у меня есть только… ananas.

Ананасы. Французское название женских грудей.

Габриэль выпустил её запястья и сел, вдавив матрас, пружины скрипнули, колени ткнулись в её бедра, ноги в шерстяных брюках вытянулись, обхватывая её.

– Накорми меня.

Дрожащими от внезапной потребности руками, Виктория залезла в черный атласный корсет и вынула грудь. Её сосок был твердым.

Наклонившись, она предложила его Габриэлю, свою грудь, свой сосок, свою страсть, а не свою добродетель.

Прикрыв темными ресницами глаза, Габриэль вдыхал её, касаясь слегка колючими щеками и мягкими, как шелк, волосами.

Каждый раз, когда Виктория испытывала оргазм, она создавала другие его воспоминания, как он ей говорил. Виктория никогда бы не смогла забыть кожу, запах, вкус мужчины, который назвал себя в честь ангела.

Язык ласкал её, пробовал своей мокрой и шершавой поверхностью.

Виктория вздрогнула от почти болезненного ощущения, что пронзило её лоно. Она не могла помочь сама себе – левой рукой она обхватила его затылок, правой – держала свою грудь, его волосы цеплялись ей за пальцы. Она надеялась, что Габриэль её не оттолкнет.

Он не оттолкнул.

Обхватив руками Викторию за бедра, Габриэль притянул её ближе и захватил ртом её грудь, сося её так, как если бы он питался её плотью вместо её желания.

Виктории потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что его пальцы расстегивают застежки на корсете, в то время как его рот, язык и зубы занимаются её грудью.

Едва успели соскользнуть чулки с бедер, как Габриэль схватил корсет, пальцы потянули, рот потянул. Знакомое давление потянуло её лоно.

Корсет Виктории соскользнул с плеч.

Габриэль сосал её сосок с едва чавкающим звуком. Его щеки раскраснелись, рот увлажнился. Серебряный взгляд, устремленный в её глаза, был полон нужды.

– Расскажи мне об ангелах, Виктория.

«Когда он страдает – подарите ему надежду».

Но она не знала об ангелах, она знала только о Габриэле. Она не знала слов, которые дали бы ему надежду.

История, которую читала мать маленькой Виктории, зазвучала у нее в ушах. Внезапно она поняла, какие слова подарят Габриэлю надежду.

«Я знаю это, потому что… Я хорошо знаю свой собственный цветок».

– «Всякий раз, когда хороший ребенок умирает, – Виктория-женщина сделала шаг назад и освободила руки из корсета, ее чулки сборились на щиколотках, – ангел спускается с небес и берет ребенка на руки».

Габриэль коснулся верхней пуговицы на запачканной рубашке, – мужчина, не ребенок. Его серебряный взгляд внимал каждому её слову.

Желая получить надежду. Желая быть любимым.

– «Ангел расправляет большие белые крылья, – Виктория сняла корсет, с мягким шелестом атлас упал на шерстяной ковер, – и несет ребенка по всем тем местам, где он любил бывать в течение своей жизни».

Рывком, скрипнув матрасом, Габриэль снял рубашку через голову. Темно-русые волосы вились вокруг темного соска.

Соски Габриэля были такими же твердыми, как и у самой Виктории.

Она легонько прикоснулась к ним.

Габриэль вздрогнул, но не отпрянул.

Виктория выпрямилась, дыхание участилось. Она собралась со всеми силами, которые обычно требовались, чтоб обучить чужих детей, надеясь, что их будет достаточно, чтобы выдержать предстоящие минуты, часы, жизнь…

– «Ангел объясняет ребенку, пока летит с ним, что он собирает цветы, чтобы взять их на небеса, где они будут цвести ярче, чем на земле».

Габриэль встал и расстегнул пуговицу на брюках.

На нем не было панталон.

Виктория облизнула губы, которые внезапно показались ей более толстыми, более полными…

– «Всемогущий Господь, говорит он, – продолжала Виктория, – прижимает цветы к своему сердцу, но целует только тот, который ему понравился больше всех, и тогда этот цветок получает голос и возможность присоединиться к песне хора блаженства…»

Темно-русые волосы заполнили раскрывающийся вырез.

Виктория резко подняла голову. Только чтобы увидеть макушку склоненной головы Габриэля, когда он сдернул свои брюки вниз.

– «Эти слова говорил ангел ребенку, пока нес его на небеса…»

Выпрямившись, Габриэль отбросил брюки.

Он был обнажен без чулок, цепляющихся к коленкам и без носок, скрывающих его ступни.

У него были прекрасные ступни.

Между двумя ударами сердца он опустился на колени перед Викторией, влажное дыхание опалило ей живот. Он приподнял её левую ступню.

Виктория покачнулась, падая, в попытках обрести равновесие схватилась руками за его голову, за мягкие шелковые волосы, но не смогла за них зацепиться, руки скользнули вниз, схватившись за плечи, чувствуя, как напряглись мускулы под гладкой кожей.

Кончиками пальцев Виктория чувствовала, как пульсирует обнаженная кожа Габриэля. Он поднял голову. Его дыхание целовало ей губы.

– Рассказывай дальше, Виктория.

Расскажи ему, как детская волшебная история может помочь мужчине, который в детстве никогда не слышал волшебных сказок.

Виктория пристально посмотрела Габриэлю в глаза и вкусила его дыхание. Склонившись над ним. Пойманная его потребностью и положением своего тела.

Она расскажет ему дальше.

– «Ангел и ребенок посетили хорошо известные уголки. – Габриэль снял ее левую туфельку, левый чулок, чувственно прикасаясь самыми кончиками пальцев, мягко проводя по колену, щиколотке… Виктория глотнула воздух. – Они пролетали над местами, где ребенок часто играл, и садами, полными прекрасных цветов».

Габриэль выпустил левую ступню Виктории и взялся за правую, на мгновение заставив её потерять равновесие.

Пальцы Виктории впились в жесткие мышцы его плеч.

– «Ангел спросил ребенка, – Виктория безуспешно пыталась восстановить дыхание, – какой цветок мы возьмем на небеса, чтобы посадить его там?»

Габриэль выпрямился, увлекая за собой и Викторию.

Комната наклонилась, одним движением он подхватил её на руки и поставил её на колени в центр кровати, матрас прогнулся, скрипнув пружинами.

Габриэль потянулся к серебряной баночке с презервативами, стоящей на дубовом ночном столике. Его ресницы отбрасывали темные тени на скулы.

– Какой же цветок выбрал ребенок?

Ожидая очевидного: только самые лучшие цветы были достойны расти на небесах.

– «Там был… – Габриэль накатывал презерватив на свое мужское достоинство, коричневая резина постепенно скрывала пурпурную головку члена… выпуклые голубые вены. – Стройный красивый розовый куст, но кто-то поломал ствол так, что… – Конец презерватива исчез в густых светлых волосах у основания его пениса. – Полураскрывшиеся бутоны розы поникли и завяли».

«Были ли розы в Кале?» – вдруг подумала она.

Габриэль встал левым коленом на кровать, – продавив матрас, он схватил Викторию, придерживая её тело, – она тут же ухватилась за него, – затем пододвинул и правое колено, оказавшись, таким образом, перед ней на коленях.

Грудь к груди, живот к животу, бедро к бедру.

Габриэль не шевелился, борясь с потребностью прикосновений и желанием быть свободным.

Кончик презерватива уперся ей в клитор.

Она осторожно обняла его за талию. Там тоже были сильные мышцы.

Боль скрыла серебро его глаз.

Габриэль не высвободился. Он обхватил лицо Виктории твердыми руками, с решительным взглядом, его дыхание опалило ей губы.

– Введи меня внутрь, Виктория.

Ввести его внутрь… пока она..?

Она облизала губы, смакуя его дыхание.

– Может быть, я… сначала закончу историю?

– Нет, – его дыхание лизнуло ей губы, его пенис лизнул ей нижние губы. – Я хочу, чтобы ты закончила рассказывать, когда я буду внутри тебя. Мне нужно чувствовать тебя, Виктория. Мне нужно чувствовать, как ты поддерживаешь меня внутри и снаружи. Мне нужно, чтобы ты заставила меня поверить…

Что тринадцатилетний мальчик, родившийся в сточной канаве, может быть ангелом.

Габриэль заполнил её руку горячей, покрытой резиной, плотью. Он переполнил её руку горячей, покрытой резиной, плотью.

Габриэль не умещался в узкое пространство между её бедрами.

Горячее дыхание опалило легкие Виктории, твердая плоть раскачивалась между её половых губ, скользя с каждым вздохом, с каждым движением матраса.

Такие же твердые руки скользнули вниз по ее лицу, шее, плечам, рукам… он крепко схватил её за бедра.

– Подними свое левое колено и поставь ступню на кровать, согнув ногу.

– Что тогда? – она вдохнула.

Неуклюже. Неподдельно.

Это были мужчина и женщина, дарящие друг другу свою поддержку и удовольствие.

– Затем введи меня внутрь себя, – пробормотал он, как будто от боли слова были влажными и горячими, – и опусти колено так, что ты сожмешь мой член, и тогда не останется ни одного места, где бы мы не касались друг друга.

Изнутри. Снаружи.

Виктория подняла колено, согнув ногу, и поставила ступню на шелк. Кончик резиновой головки углубился в её вход.

– Прими меня, Виктория. – Чудесные волосы ореолом окружали голову Габриэля. – Прими меня в свое тело и заставь меня почувствовать себя ангелом.

Виктория приняла Габриэля в свое тело, направляя пальцами мужскую плоть, скользящую внутрь, вдавившись сосками ему в грудь, чувствуя покалывание жестких волос на своей груди. Эластичный вход внезапно открылся и поглотил его целиком, – выпуклую головку, толстый стебель…

Виктория задыхалась. Габриэль закрыл глаза, как будто тоже не мог вынести давления.

Едва попытавшись вдохнуть, она опустила ногу. Воздух оказался запертым у неё в груди. Габриэль полностью наполнил её, – влагалище, лёгкие…

Черные ресницы взметнулись вверх.

– Расскажи мне про розовый куст.

Розовый куст?

В отчаянии Виктория схватилась за его плечи, с трудом собираясь с мыслями, – на чем же она остановилась?

– «Ребенок… ребенок хотел взять поврежденный розовый куст с тем, чтобы… чтобы он цвел на небесах».

С каждым словом Виктория могла чувствовать, как Габриэль вибрирует внутри её влагалища, скользя между её половых губ.

– «Тогда ангел взял розовый куст и поцеловал ребенка в закрытые веки, чтобы разбудить его, потому что малыш уже спал. – Горячие влажные губы поцеловали левое веко Виктории. Слезы наполнили её глаза, просочившись из влагалища. – Затем ангел собрал несколько прекрасных цветков, несколько обыкновенных лютиков и анютиных глазок».

Мягкими, как лепесток, губами Габриэль поцеловал правое веко Виктории, её дрожащие ресницы. Поцелуй насквозь пронзил её влагалище.

– «Ребенок сказал, – Виктория сжала бедра вместе, дыхание Габриэля шло сквозь неё. – Ребенок сказал: „У нас достаточно цветов“, но ангел только кивнул, он не полетел на небеса». Габриэль…

Наслаждение нарушило её дыхание.

Агония в глазах Габриэля отступила.

– «В большом городе было темно и тихо. – Она впилась ногтями ему в плечи, стараясь изо всех сил сконцентрироваться на истории, а не на мучительном наслаждении, что дарил ей Габриэль. – Ангел парил над маленькой узкой улочкой. Но ребенок мог видеть только… кучи соломы… разбитые пластинки… куски штукатурки, лохмотьев, старых шляп и … другой мусор».

Французская водосточная канава, где был рожден Габриэль, внезапно отразилась в глубине его глаз. Солома… Отбросы… Битое стекло… Лохмотья… Мусор.

Виктория нашла в себе силы продолжить историю об ангеле вместо того, чтобы взорваться, как наполненный гелием воздушный шар.

– Ангел показал на разбитый цветочный горшок… на комья земли, выпавшие из него. Цветок был выброшен в мусор.

Подобно Габриэлю, вынужденному жить в мусоре.

Con. Fumier.

Грудь Габриэля вздымалась и опадала, соски терли её соски, жесткие волосы, покрывающие грудь, кололи её груди.

Виктория чувствовала боль за Габриэля. Виктория чувствовала боль из-за Габриэля.

– «Ангел сказал: „Мы возьмем его с собой!“ – Её горло и влагалище сжались, она боролась с собой. – Но ребенок… не мог понять почему».

«Понял ли Габриэль?» – вскользь подумала Виктория.

– «Ангел… он сказал, что… в подвале жил больной мальчик на костылях… мальчик, который… который был беден… и который не мог… не мог выйти, чтобы… увидеть цветы».

Габриэль холодно взирал на свое прошлое, уверенно держась за настоящее с помощью тела Виктории и её слов.

– «Летом, – ногти Виктории выдавили лунки на его коже – он не вздрогнул, плоть превратилась в мрамор, пока её собственная разрывалась от жаждущего крика. – Лучи солнца падали на пол на… на полчаса, и он… он грелся в солнечном свете… и рассказывал, что побывал снаружи».

Детские мечты Габриэля читались на его лице. Как часто он притворялся, что у него есть то, что есть у других детей, – одежда и обувь, чтобы спрятать локти и коленки…

Как долго Виктория сможет еще сосредотачиваться на истории, которую не слышала двадцать три года, а не на этой толстой плоти, что пронизывает её лоно и скользит по клитору при каждом вздохе, при каждом слове?

– «Однажды… соседский ребенок принес ему несколько… несколько полевых цветов. Один из них… был… с корнем. Он посадил цветок, и тот вырос».

Он выжил, как выжил и Габриэль.

Прекрасные волосы ореолом окружали голову мужчины, который еще не понял свою ценность.

Тело Виктории жадно схватило Габриэля, пока она пыталась продолжить историю с ангелом.

– «Каждый год цветок… – Она сделала глубокий вдох, – цвел. Это был собственный цветочный садик ребенка. Он поливал его… старался всегда подставлять его под… все солнечные лучи. Он мечтал о… своем цветке. Он обращался к цветку… за утешением… даже, когда он… даже, когда он умирал. Но когда… мальчик умер… стало некому заботиться о его цветке. И его… выбросили».

В розовый куст.

– «И вот почему, – сказал ангел, – Виктория почувствовала как распирает ее тело, – они берут цветок на… на небеса… чтобы дать ему больше настоящей радости, – сказал ангел, – чем самому… самому прекрасному цветку из… королевского сада».

Виктория видела множество садов, – цветы были посажены, чтобы цвести около фешенебельных домов. Но ни один из них не дарил радость.

– «Но как ты узнал обо всем этом? – спросил малыш, – более уверенно сказала Виктория. – Я знаю это, сказал ангел, потому что сам был… мальчиком, который ходил на костылях, и я хорошо знаю свой собственный цветок».

Габриэль внезапно сфокусировался не на своем прошлом, а на Виктории.

– И кто я, Виктория? Мальчик, который умер, или ангел, который нес его?

Виктория успешно боролась за самообладание.

– Ангел, Габриэль.

Лицо Габриэля свело судорогой, мрамор превратился в тело.

– Почему?

– Твой дом – твой сад, Габриэль. Ты подбираешь выброшенных людей и даешь им новую жизнь.

Виктория вспомнила молодого мужчину и более зрелую женщину, деливших свою страсть. Вспомнила Джулиена, защищавшего дом Габриэля.

– Возьми радость в свой сад.

Резкий задушенный звук вырвался из горла Габриэля, – он откинул голову, закрыл глаза со слипшимися ресницами. Виктория поняла, что прозрачная жидкость, потом стекающая по его щекам… – это слезы ангела.

Габриэль молча кончил, глубоко погрузив свои пальцы ей в бедра, притянув её к себе руками настолько, что лицо Виктории вжалось в его горло, а руки обвились вокруг его плеч. Она держала его. Разделяя его слезы. А затем, она разделила его оргазм.

Глава 26

Дверь, покрытая белой эмалевой краской, распахнулась. Габриэль замер, подняв правую руку, чтобы схватиться за дверное кольцо.

Слабый солнечный свет озарился янтарным золотом в карих глазах. В отражающихся глубинах не было ни намёка на эмоции.

Габриэль узнал бы эти глаза где угодно: они несли в себе отпечаток холода и голода.

За его спиной раздался стук копыт по мощеной улице.

– Месье Габриэль. – Дворецкий отступил; густые каштановые волосы прорезала седина. Он наклонил голову. – Мадемуазель Чайлдерс.

Габриэль инстинктивно нашёл талию Виктории; его кожаные перчатки и её одежда, скрывающая плоть, создавали препятствие, но не умаляли прелести прикосновений. Он подавил потребность развернуться и окликнуть отъезжающий кеб; вместо этого, он поспешил направить Викторию в небольшой холл кирпичного городского дома.

В гладких и сверкающих, словно зеркало, дубовых облицовочных панелях отражались три фигуры: дворецкий-шатен в чёрном фраке; мужчина – более высокий, чем дворецкий – облачённый в серое шерстяное двубортное пальто и чёрный котелок; и женщина одного роста с дворецким, чьи волосы были спрятаны под чёрной шляпкой, а тело окутывал голубой плащ-накидка.

Виктория вошла и откинула чёрную вуаль на шляпке.

Даже отражаясь в дубовой поверхности облицовочной панели, её кожа сияла.

У Габриэля скрутило всё внутри.

Это он принёс Виктории румянец – мужчина, потребовавший от неё любви, но не обещавший взаимности. И теперь он смотрел на прошлое её глазами.

Небольшой вестибюль не изменился за те семь месяцев, когда он в последний раз видел его. В горшках цвели пёстро-голубые цветы гиацинта. На отполированной поверхности небольшого дубового пристенного столика красовался маленький серебряный поднос. Отшлифованный до блеска дубовый пол тянулся вдоль всего холла. Мраморная лестница, окаймлённая кованными железными перилами, поднималась наверх.

– Они ждут вас, месье, мадам. – Дворецкий в приглашающем жесте махнул рукой, затянутой в белую перчатку. – Если бы вы отдали мне вашу трость, сэр…

Левая рука Габриэля непроизвольно сжалась вокруг серебряного набалдашника трости. Он не знал, чего ждать… от ожидающих их людей.

Виктория уловила его пристальный взгляд. Ее голубые глаза оставались ясными и спокойными.

Это был его выбор, говорили они.

Он мог по-прежнему жить в тёмноте прошлого, а мог шагнуть в освещенное будущее.

Габриэль передал свою трость – которая вовсе не была тростью – дворецкому.

Подойдя к Виктории, он помог ей снять голубой плащ-накидку из плотной шерсти. Дворецкий забрал плащ у Габриэля; затянутые в перчатки пальцы ловко избежали прикосновений.

Габриэль снял черные кожаные перчатки. Виктория потянулась – шелковый корсаж цвета бронзы туго натянулся на её груди: у неё были чувствительные, красивые груди, такие, что даже сейчас, при одном взгляде на них он почувствовал непреодолимое желание утолить мучивший его голод, – и вынула шпильку, с помощью которой держалась шляпка. Ее каштановые, с медным отливом волосы были убраны во французский пучок; он распустит их, как только они окажутся дома. Её платье чётко обрисовало талию; он снимет его в уединённой тишине своей комнаты.

Или, возможно, он не станет ждать.

Возможно, он ознакомит её с удовольствиями любви в движущейся карете, она обхватит ногами его бедра под стук колёс и покачивание кареты, доводящих их до оргазма.

Сняв шляпу-котелок, Габриэль бросил в неё свои черные кожаные перчатки. Дворецкий молча принял шляпу, пальцы окружили руки Габриэля.

Габриэль, не дожидаясь помощи дворецкого, снял двубортное пальто. Дворецкий, однако, и не сомневался, что Габриэль не станет ждать его помощи.

Он предложил левую руку Виктории.

Чем больше она прикасалась к нему, тем более страстно он желал её прикосновений.

Сняв перчатки, Виктория положила их в ридикюль, висящий у нее на запястье. Жар охватил его чресла: удовольствие от прикосновения обнаженной плоти к обнаженной плоти.

Антуану не было нужды показывать Габриэлю дорогу. Громкий стук каблучков Виктории сопровождался более мягкой поступью его кожаных ботинок.

– Месье Габриэль.

Габриэль остановился, поставив ногу на мраморную ступеньку. Виктория тоже остановилась.

– Да?

– Je suis heureux que vous soyez venus.

Я счастлив, что вы пришли.

Это были слова не дворецкого, а мужчины, который обслуживал столики и клиентов в старом доме Габриэля; он охотно ухватился за возможность стать дворецким семь месяцев тому назад.

Рука Габриэля судорожно сжала пальцы Виктории.

– Suis ainsi je, Antoine.

Габриэль лгал.

Он не знал – рад он был этому или нет.

Эхо шагов спиралью закручивалось наверх – его прошлое приближалось, а будущее шло рядом.

Дубовый пол протянулся во всю длину верхнего этажа. Габриэль молча пересекал расстояние… вспоминая… стараясь не вспоминать…

Открытая дверь в конце коридора обнаружила обтянутые светлым шелком стены… дубовый пол… приятный аромат роз.

«Я хорошо знаю свой собственный цветок…»

Глубоко вздохнув, Габриэль выпустил руку Виктории и положил ладонь на её талию. Она перешагнула через порог. Габриэль последовал за ней.

Фиалковый взгляд встретился с серебристым.

В глазах Майкла Габриэль увидел тринадцатилетнего мальчика, который научил его читать и изображать джентльмена в обмен на уроки драки, воровства и убийства.

Но Габриэль никогда не хотел, чтобы Майкл убивал.

А теперь он убил ради Габриэля.

Голос второго мужчины – Ива – звенел в его ушах.

«Ты любишь Габриэля, Майкл.

– Я всегда любил его».

Но Майкл думал, что его звали Габриэль; теперь он знал, что это не так.

Майкл также думал, что он неуязвим; теперь ему стало известно, что и это ложь.

Габриэль ждал; смутно он отметил низкий, женский голос – Энн. Голос стих на полуслове.

– Мисс Эймс? – настойчиво спросил незнакомый мужской голос.

Габриэль не посмотрел на незнакомца: он знал, какой профессией тот владел, а если и нет, то кто он был такой на самом деле.

– Это те мужчина и женщина, которых вы ожидаете? – незнакомец казался слегка говорливым.

Ангел заставил его величество ожидать.

Фиалковые глаза Майкла отражали сталь.

Вдруг Энн остановилась перед Викторией. Элегантная в своём небесно-голубом шелковом платье.

Она была ниже Виктории на три дюйма.

Старая дева и гувернантка.

Две женщины, которые раньше не знали любви, но которые сейчас сияли от любви мужчины.

Виктория торжественно извлекла прямоугольный, обернутый шелком футляр из своего ридикюля.

– Я принесла вам с Майклом свадебный подарок.

В светло-голубых глазах Энн отразилось удивление Габриэля. Его пронзила боль оттого, что Виктория посчитала необходимым держать свой подарок в секрете.

Вспыхнув от удовольствия, Энн приняла обернутый шелком футляр.

– В этом не было необходимости. Ты и Габриэль – это все, чего мы желали.

Яркий румянец окрасил щёки Виктории.

– На самом деле, это пустяк. Просто вещица, которой ты так восхищалась.

Энн замерла.

– A godemiché?

– Нужного размера, – ровно ответила Виктория.

Смех.

Он зародился в грудной клетке и вырвался из горла Габриэля.

Вместе со смехом пришла потребность в Виктории.

Слепо раскрыв объятия, Габриэль прижал её спиной к своей груди. Виктория застыла от изумления, выпрямив позвоночник и устроив ягодицы в нише его паха. Он сомкнул руки вокруг женщины, которая сначала подарила ему прикосновение, а сейчас подарила смех. Виктория тут же растаяла: ее кости становились его костьми, ее плоть становилась его плотью.

Фиалковые глаза поймали его взгляд.

И Габриэль вспомнил…

Il est bien, Gabriel… Всё хорошо, друг.

Смех тут же стих.

Всё, действительно, было хорошо.

Повернув голову к теплому аромату ее кожи, Габриэль прошептал слова, которые не мог больше сдерживать в себе:

– Je t'aime, Victoire.

КОНЕЦ