Текст книги "Женщина Габриэля"
Автор книги: Робин Шоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
С женщиной, которую он желал?
– Я не знаю.
– Переспишь с ней?
«Как бы вы хотели, чтобы вас взяли, мадемуазель?
– Я хочу, чтобы меня взяли с уважением... потому чтоя – женщина».
Колотящийся пульс отдавался в руках Габриэля, обосновался в его груди, паху, яичках.
– Ты убьешь ее, Габриэль? – сознательно упорствовал Майкл.
В камине рассыпалось горящее полено, реальность, превращающаяся в пепел.
Майкл был обожжен огнем, но он так и не извлек урока…
Пульсация нарастала, пока Габриэль не перестал понимать, где она начинается и где заканчивается. Тринадцатилетним мальчиком или тридцатичетырехлетней женщиной.
– Что бы ты предпочел, чтобы я сделал, Майкл? – напряженно спросил Габриэль. – Переспал бы с ней или убил ее?
Зрачки Майкла расширялись, пока Габриэль не смог видеть в его глазах только фиалковое кольцо, окружавшее ореол серебристых волос.
– Шесть месяцев тому назад ты хотел помочь мне.
– Я сделал все, что мог.
Другая ложь, закутанная в правду. Габриэль должен был сразу убить первого мужчину вместо того, чтобы играть в его игру.
– Позволь мне забрать женщину.
Шесть месяцев назад Габриэль предложил забрать женщину Майкла. Чтобы спасти ее от первого мужчины.
История повторяется.
– Я не могу этого сделать, mon vieux. – В голосе Габриэля не было сожаления, равно как и в голосе Майкла, когда тот отклонил предложение Габриэля шесть месяцев тому назад. – Ее послали мне, а не тебе.
Женщина для неприкасаемого ангела.
– Ты уже видел конец этой игры, Габриэль.
Но он не видел конца этой игры…
– Ты думаешь, это устроил твой дядя – послать мне женщину, чтобы соблазнить и погубить меня? – насмешливо спросил Габриэль.
Это было возможно.
Первый мужчина вполне мог организовать увольнение Виктории с ее должности.
Он убил всех людей, которых Майкл когда-либо любил. Разрушение еще одной жизни не имело значения для мертвеца.
– Я думаю, что ты намного уязвимей, чем тебе кажется. – Фиалковый огонь сверкал в глазах Майкла. – И да, я полагаю, что мой дядя знал это.
Габриэль нисколько не сомневался в этом.
– Секс был твоим удовольствием, Майкл, а не моим, – прямо сказал он.
– Ты лжешь, Габриэль.
Габриэль напрягся. Прошло много времени с тех пор, когда кто-либо называл его лжецом в лицо.
– Я не советую тебе называть мужчину лжецом, когда в его распоряжении есть пистолет и нож, – тихо ответил Габриэль, – и он искусно владеет и тем, и другим.
В глазах Майкла не было страха.
– Тогда скажи мне, что ты не хочешь, Габриэль.
– Я не хочу этого, Майкл. – Правда вибрировала в голосе Габриэля.
– Скажи мне, что ты не помнишь, на что это похоже – пробовать женщину на вкус. Касаться женской плоти, – решительно сказал Майкл. Все еще бесстрашный. Но он должен бояться. – Скажи мне, что не хочешь потерять себя в наслаждении женщины.
Отдаленный удар Биг Бена проник через древесину и стекло.
Габриэль вспомнил… мужчин, которых он брал ради денег. Женщин, которых он брал ради компенсации.
– Скажи мне, что ты не хочешь женщину, Габриэль. – Боль Габриэля вспыхнула в глазах Майкла. – Скажи это и заставь меня в это поверить.
Габриэль не мог это отрицать.
Но не мог и признать.
Я не хочу хотеть…
– Иди домой, Майкл, – сказал Габриэль. Уходи, прежде чем память о наслаждении пересилит память о боли. – Иди домой к Энн.
Энн с тусклыми каштановыми волосами и бледно-голубыми глазами.
Энн, которая пожелала ему встретить женщину. И таким образом он будет вознагражден за все, что успел пережить.
– Почему? – с вызовом спросил Майкл.
Собираясь остаться. Собираясь умереть.
Во имя любви к мужчине, который дважды нацеливал пистолет в его голову.
У Габриэля не было необходимости лгать.
– Пока ты держишься от меня подальше, mon vieux, я буду жить.
А, следовательно, и Майкл.
Ни один из них не моргал, не дышал, не двигался.
Жар тела Майкла и шоколадный аромат его дыхания окутывали Габриэля. Если он не отступит…
Габриэль держал рукоятку ножа в левой руке, слоновая кость грела его плоть, успокаивала его потребность…
Между двумя ударами сердца Майкл отступил назад.
Габриэль глубоко вздохнул, вдыхая аромат свежезаваренного чая и древесного дыма вместо запаха шоколада.
– Именно из-за этого я не получил приглашения? – кратко поинтересовался Майкл.
– Возможно.
Возможно, Габриэль был не способен написать Майклу приглашение на открытие дома Габриэля, зная последствия своих действий. Или, возможно, он знал, что Майкл проявит большую подозрительность, не получив приглашения, чем получив оное.
Возможно, не послав ему приглашения, он еще надежней закрепил за Майклом роль в этой пьесе, о которой не имел никакого понятия.
– Ты задержал женщину?
Виктория желала Габриэля, но не доверяла ему.
Она думала, что он убьет ее.
И он должен был так поступить.
– Нет. Я не задерживал ее.
Прочесывала ли она прямо сейчас его спальню в поисках оружия, чтобы защитить себя?
Габриэль убрал самые очевидные, но оружием мог стать любой предмет. Зубная щетка. Ваза. Галстук.
Он вспомнил о трости в своем шкафу. При повороте серебряный набалдашник становился рукоятью короткой шпаги.
У Майкла была трость с золотым набалдашником вместо серебряного. Обе были сделаны по индивидуальному заказу одним и тем же человеком с единственной целью – убивать.
С фальшивой любезностью, задаваясь вопросом, что он будет делать в случае, если Майкл примет его предложение, Габриэль спросил:
– Хочешь её увидеть?
Майкл видел Габриэля сквозь его притворство. И принял. Как всегда принимал Габриэля.
Его прошлое. Его решения…
Будучи тринадцатилетним мальчиком; став сорокалетним мужчиной.
– Я не позволю тебе умереть, Габриэль, – просто ответил Майкл. – Помни это.
Тогда как Габриэль слишком охотно подверг опасности жизнь Майкла.
Прежде чем Габриэль успел ответить – наполовину правду или наполовину ложь – Майкл развернулся. Он задержался у стола.
Его правый локоть согнулся; одновременно черный фрак натянулся на широких плечах.
Он мог потянуться за оружием.
Габриэль заставил себя не вскидывать пистолет, чтобы выстрелить первым. Понимая, что слишком близко подошел к краю.
Майкл был единственным хорошим качеством, которым когда-либо обладал Габриэль.
Белый конверт рассек воздух и приземлился около серебряного подноса на черном мраморном столе.
– Это приглашение, Габриэль. – Майкл не обернулся. Он знал опасность, в которой находился. – Мы с Энн собираемся пожениться.
Майкл. Энн.
Пожениться.
С секунду Габриэль не мог дышать.
– И какое же имя ты ей дашь, Майкл? – набросился он. – Она будет известна как мадам д’Анж или леди Энн Стердж-Борн? Она будет женой шлюхи или графиней графа Грэнвилла?
Было слишком поздно брать назад ранящие слова.
Майкл не предъявил прав на титул, который принадлежал ему по закону после смерти дяди. Он не заслуживал мстительности Габриэля.
Слова возымели действие, которое Габриэль не был способен совершить ранее: они выставили Майкла из кабинета Габриэля. Дома Габриэля.
Жизни Габриэля.
Аромат и вкус шоколада задержались в ноздрях и на языке.
Майкл выживет без Габриэля, но сможет ли Габриэль выжить без Майкла?
Его взгляд уперся в изношенную шерстяную сумочку, покоившуюся на голубой коже.
Уличный бродяга не позарился бы на такую. Она бы не стоила и ломаного гроша даже на Сент-Джайлс Стрит, где убогие тряпки распускались на пользовавшиеся спросом нитки.
В Виктории был голод, но была также и гордость.
Нужны были усилия и терпение, чтобы довести ее до той грани, когда она была вынуждена продать свою девственность.
Ее увольнение, возможно, было устроено первым мужчиной. Или, возможно, организованно вторым.
Когда она отрицала возможность того, что незнакомец организовал аукцион ее девственной плевы, в ее голосе был протест.
Ее письма установили бы, лгала Виктория или говорила правду.
Они позволили бы Габриэлю узнать, чего ожидать, когда он откроет дверь своей спальни – актрису. Или убийцу.
Женщину, которая полюбила бы мужчину-шлюху. Или женщину, которая убила бы, чтобы спастись от бедности.
Они позволили бы ему узнать, будет она жить или умрет.
Глава 6
Виктория не знала, что ищет. Единственное, что она знала: ей надо найти что-нибудь, какую-либо вещь, которая поможет ей убежать; оружие, чтобы защитить себя.
Ключ, который откроет замок спальни.
Габриэль, наверняка, не оставит ее одну надолго. Каждый вздох, каждый стук сердца отмеряли проходящие минуты.
Каждый вздох, каждый стук сердца напоминали ей, что в любой момент он может застигнуть ее. И нет ничего, что бы она могла сделать.
Виктория резко открыла нижний ящик комода из атласного дерева.
Волосы на затылке встали дыбом от внезапного узнавания.
– «Я знаю тебя, Виктория Чайлдерс».
Виктория застыла.
– «Ты хочешь того, о чем тайно мечтает каждая женщина».
Письма.
Он прочел их.
– «Ты хочешь поцелуев и ласк». – Виктория быстро обернулась. Колени, защищенные шерстью, заскользили по полированному полу. Виктория уперлась ладонями в пол, чтобы не упасть; ее волосы закачались подобно маятникам-близнецам.
Мужчина – Габриэль – стоял в дверном проеме. Его серебристые глаза мерцали. Волосы серебряным ореолом обрамляли голову. Серебро блестело в его руках.
Виктория не слышала, как он открыл дверь. Но почему она должна была его услышать? – размышляла та часть ее мозга, которая была еще способна искать причины. Она не слышала, как он открывал дверь, когда стояла прямо за ним. Сейчас же их разделяла целая спальня.
Он не сделал ни единой попытки скрыть оружие, которое держал в руках: небольшой короткоствольный пистолет, металл которого поблескивал серебристым светом вместо обычного, сизого, и смертельно опасный нож.
Ни тот, ни другой не обладали подходящей формой или размером, которые позволили бы их спрятать на женском или мужском теле.
Виктория уставилась на нож. Его лезвие было длинным и широким, а острие – зазубренным, как у пилы.
Она никогда не видела ничего подобного.
Виктория отвела взгляд от ножа и сфокусировала его на Габриэле.
– «Твоя грудь жаждет, чтобы ее ласкал и сосал мужчина», – процитировал он. Сверкающее серебро в его глазах. В глазах, которые намного, намного опаснее лезвия ножа. – «Вечный голод женщины».
Слова на бумаге были соблазнительны. Произнесенные этим шелковым, ласкающим голосом они превратились в фантазию, обретшую речь.
– «Я успокою твою жаждущую плоть», – продолжал он. – «Я удовлетворю твой голод».
Сердце Виктории забилось неровными толчками.
Мужчина с серебристыми глазами и волосами выглядел так, словно никогда в жизни не жаждал и не голодал.
Кем был настоящий Габриэль?
Тем, кто просил у нее разрешения позволить ему держать её, истекающую потом, или другим – человеком, который без усилий владеет холодным оружием?
– «Скоро ты перестанешь страдать и узнаешь, какое наслаждение могут даровать руки мужчины», – Габриэль продолжал цитировать. – «Ты познаешь наслаждение в моих руках, Виктория Чайлдерс. Я буду заботиться о тебе, утешать тебя, спасать от бремени нищеты… Все, что тебе нужно сделать, моя милая гувернанточка, – это подарить мне свою девственность, и тогда тебе больше не придется страдать».
В памяти всплыли пропущенные строки:
«…Я буду заботиться о тебе, утешать тебя, спасать от бремени нищеты и зла, необходимость которого, я надеюсь, ты поймешь, когда я полностью удовлетворю твои желания. Все, что тебе нужно сделать, моя милая гувернанточка, так это подарить мне свою девственность, и тогда тебе больше не придется страдать».
– У вас превосходная память, сэр, – спокойно сказала Виктория, одновременно размышляя о том, надолго ли хватит ее иллюзорного самообладания.
Невозможно, чтобы мужчина, передвигаясь так медленно, поглощал разделяющее их пространство так быстро.
– Именно так, Виктория Чайлдерс. – Габриэль навис над ней с непонятным выражением на бледном лице. Демонстрируя нож и небольшой короткоствольный пистолет, он мягко спросил:
– Вы не их искали?
Он казался спокойным. Но таковым не был. Виктория ощущала излучаемую им энергию.
Ему не понравилось, что его ящики обыскивали. Виктория не могла винить Габриэля за это. Ей претило другое. Ему не понравился тот факт, что она стремилась убежать от него.
Сейчас он убьет или позволит ей жить?
Каков бы ни был конечный результат, она не будет умолять.
– Я не знаю, – правдиво ответила Виктория.
Он сделал шаг в сторону открытого ящика. Она подняла лицо ему навстречу, осторожно следя за каждым его движением.
Не зная, чего ожидать.
Не зная, когда ожидать.
Габриэль уронил пистолет и нож.
Инстинктивно ее взгляд проследил за падением серебра. Оружие упало поверх стопки накрахмаленных рубашек, аккуратно сложенных в нижнем ящике комода.
Сделанная из темного дерева рукоять пистолета и обтянутая кожей рукоятка ножа погрузились в стопку белых рубашек намного глубже, чем серебряные ствол и лезвие.
– Вам нет необходимости обыскивать мою спальню, мадмуазель, – сказал он обманчиво спокойным голосом. – Оружие есть в ванной.
Виктория не отвечала.
– Например, зубную щетку можно вонзить в горло, если вложить в удар достаточно силы.
Да. Виктория видела всевозможные способы убийства за последние шесть месяцев.
– Звучит как не очень эффективное средство.
– Тогда я рекомендую вам воспользоваться небольшим пистолетом. – Шелк зашелестел, скрипнули кожаные ботинки. Одно мгновение Габриэль все еще угрожающе возвышался над ней, секундой позже он сидел на корточках. Притягательное положение ног в форме черной буквы V. Легкое прикосновение рук к бедрам. – Его радиус поражения около 3 футов. Нож, естественно, опасней зубной щетки, но и он, в свою очередь, требует определенного усилия с вашей стороны. Кроме того, его использование влечет за собой больший риск, чем выстрел из револьвера, особенно для женщины. Вы должны подойти достаточно близко к предполагаемой жертве, чтобы воспользоваться им по назначению. Если человек, которого вы собираетесь убить, физически сильнее вас, то он отберет нож и использует оружие уже против вас. Если, конечно, вы не обладаете опытом метания ножей, в чем я весьма сомневаюсь. Тем не менее, я оставляю выбор оружия за вами.
Глаза Виктории широко раскрылись.
– Вы предлагаете мне убить вас, сэр?
– Да. – Подняв небольшой короткоствольный пистолет и перевернув его, он протянул ей оружие рукоятью вперед. – Возьмите его, мадмуазель.
«Возьмите его», – отразилось эхом, перекрывая треск огня.
Она опустила взгляд, уставившись на его нижнее белье: тонкие шелковые носки, вышитые шелковые платки, кальсоны из тонкой шерсти.
Это не может происходить на самом деле.
Мужчина, который носит шелковые носки, вышитые платки и кальсоны из тонкой шерсти, не будет просить женщину убить его.
Виктория оцепенело взяла предложенный пистолет. Твердая деревянная рукоять хранила тепло руки Габриэля.
Во взгляде серебристых глаз не было ни поощрения, ни разубеждения.
Виктория облизала губы, языком ощущая грубую, растрескавшуюся поверхность.
– Если я застрелю вас, официант за дверью схватит меня.
Губы Габриэля выглядели мягкими, словно лепестки цветка.
– Возможно.
Пистолет выпал из ее бессильных пальцев. Глухой удар падения поглотил все звуки окружающего мира. Столкновение пистолета и накрахмаленных рубашек.
– Тогда вы извините меня, если я не приму вашего предложения.
Он наклонился вперед, чтобы дотянуться…
Виктория, не отрываясь, смотрела ему в глаза.
Он медленно поднял нож.
Свет вспыхнул на зазубренном лезвии. Лезвии, которое было предназначено лишь для одной цели – убивать.
Убивать, причиняя столько боли, насколько это возможно.
«Он знает, как пользоваться этим ножом», – подумала Виктория, затаив дыхание. Чтобы причинить боль.
Убить.
Габриэль, держа в руке нож, умело баллансировал рукоятью цвета слоновой кости.
– Видите ли, мадмуазель, – сквозь длинные, черные ресницы вспыхнуло серебро – это не тот выбор, который я вам предлагаю.
Его ресницы медленно поднялись, освобождая блеск серебристо-серых глаз.
– Если вы не убьете меня, тогда я убью вас.
Виктория бросила взгляд на короткоствольный пистолет, наполовину скрытый стопкой накрахмаленных рубашек. Затем взглянула на нож в его левой руке.
Желание жить боролось с желанием выжить.
Задержав дыхание, она встретила его взгляд.
– В таком случае, я предпочту, чтобы вы застрелили меня, сэр. Я полагаю, что это будет менее болезненно, чем быть убитой ножом. Если только, конечно, вашей целью не является причинение как можно большей боли.
– Это не игра.
Сердце Виктории забилось сильнее, словно наверстывая ранее пропущенные удары.
– Это не та игра, правила которой мне знакомы.
– Вы не думаете, что я убью вас, – решительно сказал Габриэль с непроницаемым выражением на лице.
– Напротив, сэр. – Если ее сердце продолжит работать в таком же темпе, она наверняка умрет от сердечной недостаточности. – Вы были достаточно великодушны, посоветовав мне оружие, которое было бы наиболее эффективным в руках женщины. Я только хотела высказать свои пожелания в отношении оружия, которое могло бы быть использовано против меня.
– Вы боитесь умереть, мадмуазель?
Да.
– Я жила с мыслью о смерти последние шесть месяцев, – сказала Виктория, весьма далекая от того спокойствия, которое пыталась показать. – Я устала бояться.
– Но вы напуганы.
– Страх – это естественная реакция человека на то, что ему неизвестно. – Жадный блеск зазубренного лезвия. – Я никогда раньше не умирала.
Маленькая смерть.
Окончательная смерть.
– Желание тоже естественно, мадмуазель. Его вы также боитесь.
Злость просочилась сквозь пелену страха.
– Я не стану жертвой мужской похоти.
– И не станете умолять.
– Нет, – ответила Виктория, поджав губы. – Я не стану умолять.
– Мужчина может заставить женщину умолять, мадмуазель.
Ради наслаждения. Ему не было нужды добавлять.
Горячая кровь прилила к ее щекам.
– Некоторых женщин, возможно. – Она демонстративно вздернула подбородок. – Я не такая, как они.
– Мы все такие.
– Мужчины не умоляют о сексуальной разрядке.
Отец научил ее этому. Женщины слабы, мужчины – нет.
Женщины расплачиваются за последствия своих желаний, мужчины – нет.
– Я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель.
Виктория уставилась на Габриэля.
Тьма мерцала в его глазах.
Она вспомнила, как он избегал соприкосновения с ее рукой, когда она брала шелковую салфетку.
«Если бы я не предложил цену за вас, мадемуазель, вы умерли бы намного худшей смертью, чем любая смерть от сулемы».
Виктория решила докопаться до истины.
– Этот мужчина, который, как вы думаете, направил меня в дом… в ваш дом… – Габриэль молча ждал, пока она закончит свою мысль. – …Был тем самым человеком, который заставил вас умолять?
– Да, – резко ответил он.
Ожидая ее осуждения.
Возможно, полгода назад она так бы и сделала.
– И вы думаете, что этот мужчина будет… совершать… определенные действия… чтобы заставить меня умолять.
– Если вы покинете этот дом.
– Почему?
Почему мужчина, о котором она ничего не знала вплоть до сегодняшней ночи, хочет причинить ей вред?
– Люди убивают по многим причинам. Некоторые из-за денег. Для других это спорт. А некоторые, мадмуазель, убивают просто потому, что могут.
Кровь отхлынула от ее лица.
За последние шесть месяцев она видела, как респектабельные мужчины издевались над нищими, как благовоспитанные леди оскорбляли проституток, как дети дразнили других детей, у которых не было обуви или новой одежды.
Они это делали просто потому, что могли.
Виктория усилием воли овладела собой.
– Вы сказали, что он убьет меня, а не изнасилует ради собственного удовольствия.
– То, что он делает, не имеет никакого отношения ни к удовольствию, ни к наслаждению. – Не было даже намека на удовольствие или наслаждение в глазах Габриэля. Что этот человек сделал с ним? – В конце концов, он убьет вас.
– Он не убил вас.
– Это не входило в его планы.
Изнасилование. Смерть.
Laissez le jeu commencer.
Давайте же начнем игру.
Когда же она закончится?
Виктория пыталась подстроиться под холодную логику Габриэля.
– Но моя смерть была бы частью этого плана.
– Да.
– Потому что моя жизнь несущественна, – повторила она его слова.
Зазубренное серебряное лезвие ножа согласно блеснуло.
– Да.
Желтые, оранжевые и голубые языки пламени яростно вспыхивали внутри камина из атласного дерева.
Виктория никогда не подозревала, что горящие поленья могут излучать столько холода.
– Вы планируете убить меня, чтобы избавить от подобной… смерти?
– В конечном итоге, вы скажете мне спасибо за это.
Волна гнева поднялась внутри Виктории.
– Мужчина, который написал эти письма, сказал, что после того, как я подарю ему свою девственность, я приму как «необходимое зло» потерю всего, к чему когда-либо стремилась. Сейчас вы утверждаете, что я поблагодарю вас за собственное убийство. Вы простите меня, сэр, если я не соглашусь ни с одним из вас.
– Мужчина, который написал письма, не предлагал вам выбора. В отличие от меня.
– Выбор между чем? – Нотки истерии прозвучали в голосе Виктории. – Между способами, которыми вы меня убьете?
– Я даю вам шанс выжить, мадмуазель.
Первая смерть, сейчас…
– И что я должна сделать, чтобы получить этот шанс?
– Быть моей гостьей.
– Прошу прощения?
В Виктории вдруг проснулся неуместный интерес: сколько раз она просила у него прощения за последнее время? Четыре? Пять? Больше?
– Оставайтесь здесь, в моих комнатах, до тех пор, пока не станет безопасно. – Безопасность… не было никакой безопасности в его глазах. В его комнатах. В его доме. – У меня есть люди, которые будут охранять вас.
– Раньше вы говорили, что не можете гарантировать, что со мной ничего не случится, – резко возразила Виктория.
– Я и не могу.
Медная кровать тускло блестела.
В его глазах не было ни намека на приглашение разделить ее.
Виктория подумала об улицах, которые ждали её. И вопреки всему выбрала их.
– Я не могут остаться в ваших личных покоях, – твердо ответила она. Ее слова прозвучали так, словно их сказала та, кем она когда-то работала – тридцатичетырехлетняя незамужняя гувернантка.
– Вы пришли сюда, мадмуазель, готовая к гораздо большему, чем просто спать в моей кровати.
Память о его нежелании, чтобы она прикасалась к нему, рассердила Викторию.
– Но вы не хотите меня… в этом смысле.
Ее рот со стуком закрылся. Зачем она это сказала?
Он ведь говорил ей, что если возьмет ее, она умрет.
– Когда все закончится, я заплачу вам две тысячи фунтов, – предложил Габриэль.
С двумя тысячами фунтов Виктория могла прожить остаток своей жизни в комфорте. Не боясь ни голода. Ни холода. Ни мужчины, который выжидал, чтобы похитить ее девственность…
– Мне не нужны деньги, которые я не заработала.
Виктория вся сжалась. Это прозвучало самодовольно даже для ее ушей.
– Тогда я найду для вас работу, – невозмутимо ответил мужчина с серебряными глазами.
– В качестве гувернантки? – спросила Виктория. И задумалась, почему она не чувствует особого желания вернуться к своей профессии?
– Да.
– Я не думаю, что какая-нибудь семья захочет взять на службу женщину, которая проводила время в доме Габриэля.
– Мадмуазель, мои клиенты предпочтут нанять мою гостью в качестве гувернантки, чем узнать, что их сексуальные предпочтения стали достоянием публики.
Виктория не должна была удивиться. Но почему же она удивлена?
– Это шантаж, – сказала она неуверенно.
– Такова цена греха, – безжалостно ответил Габриэль.
– Вы предлагаете мне свою защиту, – медленно произнесла Виктория, стараясь понять, осмыслить, не поддаться панике.
– Я предлагаю вам свою защиту.
Она почувствовала прилив облегчения. И презирала себя за это.
Она не хотела зависеть от мужчины.
Ни ради еды. Ни ради защиты.
Ни ради сексуального удовлетворения.
– Надолго? – коротко поинтересовалась Виктория.
– На тот срок, который потребуется.
На тот срок, который потребуется, чтобы поймать мужчину. Вот что Габриэль имел в виду.
И убить его.
– Откуда вы знаете, что я не его сообщница?
Ужас заполонил Викторию.
Она не могла сказать то, что только что сказала. Но она именно так и сказала.
– Откуда вы знаете, что я не сделал свою ставку с единственной целью – убить вас, когда ваши крики будут меньше всего способны нарушить покой моих клиентов? – в свою очередь задал разумный вопрос Габриэль.
Виктория, не отрываясь, смотрела ему в глаза, не обращая внимания на нож в руке.
– Такова ваша цель? – ровным голосом спросила Виктория.
– Это дом свиданий, мадмуазель, – сухо ответил Габриэль. – Если кто-нибудь услышит ваши крики, он подумает, что вы кричите в порыве страсти.
Мужчины на улице иногда хрюкали, когда совокуплялись, словно свиньи, роющие землю в поисках еды; проститутки делали свою работу молча.
– Мужчины… и женщины… часто кричат в вашем доме свиданий? – спросила Виктория.
– Стены спроектированы так, чтобы предоставить полное уединение, – любезно ответил Габриэль, умышленно неверно истолковав ее слова. – Вы не услышите их.
– Мужчины и женщины, которые… совокупляются… на улицах… – они не кричат в порыве страсти, – прямо заявила Виктория.
Она увидела, как прошлое Габриэля отразилось в его пристальном взгляде. Голод.
Холод.
Секс.
Желание выжить.
Любой ценой.
Что могло заставить такого человека, как он, умолять?
– Мужчины и женщины на улицах совокупляются так, как они живут, мадмуазель, – равнодушно ответил Габриэль. – Здесь они воруют несколько мгновений наслаждения, там – кошельки.
Жизнь меж двух миров.
Потертое шерстяное платье Виктории не спасало ее колени от твердого пола. Они начали ощутимо болеть. Ее ладони вспотели. Чтобы вытереть их, она провела руками по бедрам. Шерсть на ощупь была грубой и колючей.
– Я не могу назвать вам имя проститутки, – сказала Виктория.
Она больше не могла называть Долли подругой, но не хотела быть ответственной за смерть женщины.
Долли тоже была жертвой обстоятельств.
– Я уже говорил вам, что если она еще не умерла, то сделает это очень скоро. – Лезвие ножа ярко вспыхнуло в его руке. В его длинных, изящных пальцах. – Ее имя будет бесполезным.
Виктория отвела взгляд.
Серебристые глаза в ожидании смотрели на нее.
Он не просил ее помогать ему. Так почему же она чувствовала, будто должна оказывать ему помощь?
– Мужчина, который написал письма… – Виктория облизала верхнюю губу, щелкнув языком. – Он не знает того, кто… оскорбил вас.
– Откуда вам это известно, мадмуазель?
Викторию не обманул вежливый тон Габриэля.
– Я знаю это, потому что он не знает о вас, сэр.
– Много мужчин знают обо мне, мадмуазель, – цинично ответил Габриэль.
– Если бы он знал о вашем доме, сэр, – резко возразила ему Виктория, – он бы не охотился за гувернанткой своих детей.
«Он бы не охотился за гувернанткой своих детей», – прозвенело в ее ушах.
Виктории показалось, что еще немного и последние силы покинут ее. Но что-то удерживало ее на краю, не давая упасть в бездну отчаяния.
Серебристые глаза жестко и непреклонно смотрели на нее.
– Вы либо так глупы, мадмуазель, либо лжете.
Виктория пристально посмотрела на него.
– Я ничем не могу вам помочь, сэр.
Если она назовет ему имя человека, который написал эти письма, мужчина с серебристыми глазами причинит ему вред.
Виктория не хотела, чтобы Габриэль узнал, кем был ее отец.
Она не хотела, чтоб он узнал о ее прошлом.
– Я ничем не могу вам помочь, – повторила она.
– Зато я могу помочь вам, мадмуазель, – шелковым голосом ответил Габриэль.
С едой. Защитой. Работой.
Ее выбор.
Жизнь.
Смерть.
Но какова цена?
Слезы навернулись ей на глаза.
«От изнеможения», – сказала она сама себе.
И знала, что снова солгала.
– Почему вы хотите помочь мне, если я не могу помочь вам? – спокойно спросила Виктория.
Габриэль поднялся. Внезапный скрип кожи.
Ее глаза оказались на одном уровне с его бедрами. Плотно прилегающие черные шелковые брюки не оставляли ни единого шанса усомниться в его принадлежности к мужскому полу.
«Он у вас такой большой, сэр?
– Немногим больше девяти дюймов».
Виктория откинула голову назад.
Серебристые глаза Габриэля мерцали.
– Возможно потому, мадмуазель, что когда-то я так же, как и вы, сказал, что не буду умолять. Возможно, я избавлю вас от этого.
Слишком много боли было в его глазах. Слишком много смерти.
Смеялся ли когда-нибудь этот мужчина, рожденный в трущобах французского города Кале?
– Вы когда-нибудь умоляли женщину о сексуальной разрядке? – спросила Виктория импульсивно.
Воздух в спальне накалился до предела.
– Я – Габриэль, мадмуазель. Я был шлюхой для мужчин, а не женщин.
– Для того чтобы прокормить себя, – твердо ответила Виктория.
– Для того чтобы разбогатеть, – мягко возразил Габриэль. – Иначе как, по-вашему, я смог бы построить этот дом?
Отец Виктории учил ее, что грех уродлив.
Она выглядела уродливо.
Но не было ничего уродливого в Габриэле и в его доме.
Виктория вдруг осознала, что сейчас она находится в гораздо большей опасности, чем когда он поймал ее при обыске содержимого ящиков. Габриэль простит человека, роящегося в его вещах, но не женщину, которая приоткрыла его прошлое.
Он может убить ее ножом, пистолетом, зубной щеткой…
Никто не будет оплакивать смерть Виктории Чайлдерс, одинокой старой девы.
А кто будет скорбеть о Габриэле?
– Вы не ответили на мой вопрос, сэр, – голос Виктории звучал так, словно он шел откуда-то издалека. – Вы не можете ожидать, что я буду отвечать на ваши вопросы, если вы не отвечаете на мои.
На мгновение ей показалось, что Габриэль не ответит, а затем…
– Нет, мадмуазель, я никогда не умолял женщину о сексуальной разрядке.
– А женщина когда-нибудь умоляла вас об этом? – настойчиво спросила Виктория. С громко стучащим сердцем.
Притягательный соблазн секса.
– Да.
– Вы наслаждались этим?
– Да.
– Вы… кричали… в порыве страсти? – спросила Виктория, не способная перестать задавать вопросы.
Желающая знать больше…
О сексе.
О мужчине, которого зовут Габриэль, и о женщине, которую зовут Виктория Чайлдерс.
Она хотела знать, почему именно ее послали к нему.
Секунда медленно тянулась за секундой. Один удар сердца. Три, шесть… девять…
Виктория вся обратилась в слух – мужчины и женщины внутри дома, проезжающий за окном экипаж.
Наконец…
– Нет, мадмуазель, я не кричал в порыве страсти.
Но он дарил наслаждение.
Наслаждение, чтобы возместить то, что он не получал.
Единственными звуками, нарушавшими тишину комнаты, были треск огня, стук сердца Виктории и шепот правды, скрытой за пеленой теней.
– Эти женщины, что умоляли о сексуальной разрядке, были у вас до или после того, как вы… умоляли… о разрядке?
– До.
Викторию приковала к месту опустошенность в глазах Габриэля. Тусклое сияние серых глаз взамен привычного мерцания серебра.
Правда стала медленно доходить до нее.
Она сожалела о своих вопросах, но было слишком поздно что-либо менять.
Правда была ей необходима.
– Прошло четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели и шесть дней с того момента, когда я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель. – На мгновение за безупречной маской отчужденности показался мужчина, который желал прикасаться и хотел, чтобы к нему прикасались, который желал держать в объятиях и хотел, чтобы его держали в объятиях. Мужчина, который тотчас же скрылся за привычной маской отчужденной красоты. – С тех пор я не прикасался ни к одной женщине.
