Текст книги "Женщина Габриэля"
Автор книги: Робин Шоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Виктория наклонила подбородок. Он не имел права судить её…
– Брат не знает о моих обстоятельствах.
– Почему?
– Он сбежал, когда ему было двенадцать.
– И ему было настолько наплевать, что он ни разу не вернулся проверить, как живет его сестра?
Викторию захватила врасплох злость, прозвучавшая в голосе Габриэля.
Брат заботился о ней… слишком сильно.
– Брат сбежал из-за меня. – Глаза накрыла пелена воспоминаний. – Я его не виню.
Виктория винила их отца.
Она всегда его винила.
– Почему он убежал, мадмуазель Чайлдерс?
Желудок Виктории свело судорогой.
– Отец наказал Даниэля, – неохотно ответила она.
Не было нужды добавлять, что отец часто наказывал Даниэля.
В Виктории боролись два человека. Прежняя Виктория боялась, что правда оттолкнет Габриэля.
«Но он заслуживает знать правду», – возражала ей нынешняя Виктория.
Габриэль тихо ждал. Её выбор…
Виктория окунулась в прошлое…
– Позднее, тем вечером, когда я услышала, как Дэниель плачет, я пошла к нему в спальню, забралась в кровать и обняла его. Чтобы утешить, – сказала она, словно оправдываясь. Ненавидя себя за то, что спустя все эти годы по-прежнему чувствует, что вынуждена защищаться. – Он заснул у меня на руках. Я заснула, обнимая его. Отец разбудил нас.
Виктория не могла сдержать гнев и боль.
– Он обвинил нас в том… что мы согрешили. – Она громко сглотнула. – Отец не понимает, что можно любить – и касаться – без плотского желания.
– И поэтому вы стали гувернанткой, – сказал Габриэль.
– Да.
– И любили чужих детей…
Губы Виктории насмешливо скривились.
– Не все дети милы…
– …потому что не доверяли мужчинам.
Виктория не могла больше убегать от правды.
– Да.
Сквозь повисшее напряжение прорвались два слабых удара башенных часов – Биг Бен отсчитал час.
– Желание естественно, мадмуазель, – в его глазах танцевал серебряный свет, – виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, а не вы.
Виктория представила мальчика, который мечтал о кровати, чтобы спать…. подростка, стремившегося к успеху, чтобы никогда снова не оказаться бедным…. мужчину, который хотел почувствовать то удовольствие, что доставлял другим.
– Виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, сэр, – сочувственно сказала Виктория, – а не вы.
Голова Габриэля дернулась, словно от пощечины.
Виктория ждала от него признания правды.
Просунув руки в рукава полосатого сюртука, Габриэль повернулся спиной, схватил пальто, трость и шляпу.
Она мельком заметила темноволосого охранника с другой стороны двери.
Габриэль его не представил.
Виктория заглянула в темные любопытные глаза. А потом за Габриэлем закрылась дверь.
Оставляя ее в одиночестве.
Виктория неожиданно поняла, что проголодалась.
Сидя в кресле Габриэля, она положила французскую книгу так, чтобы было легко до неё дотянуться, и сняла серебряную крышку с блюда.
По краю фарфоровой тарелки шло синее кольцо рисунка.
Виктория ела с удовольствием. Когда она доела последний ломоть ветчины, последний кусочек яйца, последнюю корочку слоеного круассана, то поставила крышку обратно и вынесла поднос в коридор.
Темноволосый мужчина – моложе Габриэля лет на десять – повернулся к ней с обнаженным пистолетом.
Она его удивила.
Он её удивил.
– Пожалуйста, передайте повару, что завтрак был очень вкусным, – спокойно сказала она, протягивая поднос.
Темные глаза мужчины медленно осмотрели голубое шелковое одеяние, обнажающее плечи Виктории.
В его взляде скользнула искра озорства.
Очевидно, что проституция не лишила его ни радости, ни желания.
– Благодарю, мадам. – Он спрятал пистолет под черный пиджак, улыбнулся и взял поднос. Голос был мягким, вежливым и соблазнительным. – Пьер будет польщен.
Её сердце пропустило удар. Он действительно был красив.
– Спасибо. – Виктория смущенно заколебалась. Она глубоко вздохнула. В действительности, не было нужды смущаться, – она ничем не смогла бы шокировать обитателей дома Габриэля. – Пожалуйста, передайте Пьеру, что я буду весьма благодарна, если в следующий раз поднос сервируют коробочкой с презервативами…
Глава 11
Лондонский воздух был влажным и холодным. Желтый туман окутал город.
Габриэль лениво покачивал серебряной тростью.
Пришло время охоты.
Он знал адрес, который искал – он только не знал, был ли на месте нужный ему человек.
Габриэль без труда нашел этот городской дом; он располагался прямо напротив парка.
Голоса детей наполняли желтый сумрак, окутавший Лондон. Дети пели песенку про лондонский мост, их няньки отводили душу в досужей болтовне.
Никто бы не заметил двух мужчин, прогуливающихся в тумане. А если бы и заметил, то все равно не смог бы распознать.
– Чищу обувь, всего пенни, дяденька, – предложил сиплый голосок.
Габриэль взглянул в глаза шестилетнего паренька, скорее приставшие шестидесятилетнему старику. И позволил натереть свои ботинки.
Но он не думал о ботинках. Он не думал о человеке, которого искал.
Габриэль думал о Виктории.
Она хотела спасти ангела.
Габриэль не был ангелом.
«Как женщина любит мужчину?..»
Майкл любил Габриэля. Его любовь разрушила жизнь Габриэля.
Гастон утверждал, что служащие Габриэля любили его. Их любовь позволила Габриэлю разрушить их жизни.
Ни одна женщина никогда не любила Габриэля.
Он никогда не просил, чтобы женщина полюбила его.
Чистильщик присел на корточки, и Габриэль смог наблюдать за его работой. Молодые-старые глаза вспыхивали синими огоньками.
«Виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, а не вы, сэр».
Габриэль убрал ногу с коробки и бросил чистильщику флорин.
Дверь в доме отворилась.
Показалась женщина с двумя маленькими девочками восьми и десяти лет. Она была в сером плаще и шляпке без полей; девочки – в меховых шапках и с муфтами.
Гувернантка взяла обеих девочек за руки.
Виктория говорила, что не все дети милы. В голове Габриэля мелькнула мысль – любила ли она этих девочек?
Смогла бы полюбить детей ублюдка?
Он подождал, удостоверяясь, что девочки с гувернанткой направились в парк.
Да, пошли.
Пропуская девочек через ворота, гувернантка заслонила их от Габриэля. А затем они все исчезли в тумане.
Какой-то мальчишка бойко торговал булочками.
Виктория не завтракала, пока он был с нею. Поела ли она после того, как он ушел?
Габриэль купил коричную сдобу. Едва он успел ее доесть, как дверь дома отворилась вновь.
Появился мужчина, которого искал Габриэль.
В правой руке у него была обычная трость красного дерева.
Однако серебряный набалдашник трости Габриэля служил напоминанием, что ничто не является тем, чем кажется.
Габриэль отошел от ворот парка. Он неспешно пересек улицу, ловко переступив через кучу навоза, когда проскальзывал между громыхающим омнибусом и телегой, запряженной мулом. Затем ступил на тротуар.
Мужчина медленно спустился по ступенькам и повернул на север, в противоположную парку сторону.
В тумане слышались шаги. К ним присоединились шаги Габриэля.
Переложив трость в правую руку, Габриэль расстегнул пальто и из кобуры у плеча вытащил самовзводный револьвер; он спрятал его под сюртуком.
Мужчина немного ускорил шаг.
Впереди, на углу улицы, стоял полисмен. Навстречу ехал двухколесный экипаж, и мужчина поднял руку, чтобы остановить его.
У Габриэля не оставалось выбора, кроме как немедленно действовать.
– Сэр. Сэр! – Габриэль нагнал мужчину. Стараясь говорить мягким спокойным голосом, он спросил:
– Вы мистер Торнтон?
Мужчина замер и настороженно посмотрел на Габриэля со все еще поднятой рукой. Он был среднего возраста, консервативно одетый, с бледным узким веснушчатым лицом.
Он не был похож на человека, который терроризирует женщин. Между тем Габриэль знал, что сам выглядит именно таким, каков он есть на самом деле: человек, который убивал и убьет снова.
– Да, я, – нервно ответил мужчина.
Это была первая ошибка.
Ни одинокий мужчина – ни, тем более, одинокая женщина – никогда не должны признаваться в своем имени незнакомцу на улице.
Габриэль безжалостно использовал в своих интересах его доверчивость.
– С вашей дочерью Пенелопой произошел несчастный случай, сэр. Гувернантка, мисс Аберкарти, попросила, чтобы я сбегал за вами, – женщина в бюро по трудоустройству, которую расспросил Дэвид, была более чем рада услужить такому симпатичному мужчине и рассказать все, что он пожелал узнать.
Мужчина опустил руку. Лошадь процокала мимо них.
– Пенелопа! – неожиданное изумление залило его лицо. – Как с ней что-то могло случиться? Где она?
Габриэлю не было нужды лгать.
– Она в парке, – ответил он и немного выждал, чтобы понять, придется ли ему применять силу.
Мужчина сам повернулся в сторону парка.
Дорога была свободна, и Габриэль пересек ее беспрепятственно и быстро, как будто спешил поскорее вернуться к месту несчастья.
Мужчина поспешно следовал за ним. Вместе они зашли в открытые ворота парка.
– Где она? – с тревогой спросил мужчина.
Дети продолжали играть, наполняя своими голосами туманный парк: «Лондонский мост подает, падает, падает…»
– Прямо здесь, – ответил Габриэль, отступая к дереву, подальше от играющих детей – туда, где туман был плотнее.
Торнтон неосторожно шагнул в расставленную для него западню.
Габриэль ткнул мужчину в грудь набалдашником своей трости.
Тот впечатался в дерево, из груди со свистом вышел воздух, шляпа наползла на лицо, закрыв один глаз, а трость выскользнула из ослабевших пальцев.
Габриэль вдавил серебряный набалдашник в горло, надежно удерживая мужчину прижатым к стволу дерева. Одновременно с этим он направил прямо ему в лицо отливающий синевой пистолет.
Торнтон задыхался, а тот глаз, который оказался не закрыт сползшей шляпой, выражал полный ужас.
– На твоем месте я бы не стал кричать, Торнтон, – дыхание Габриэля стало серебряной дымкой в желтом тумане. Он не ослабил давление на горло. – Ты же не хочешь, чтобы дочери видели перекошенное лицо своего папочки.
– Ох, я хочу сказать… – в голосе мужчины появились истерические нотки, его дыхание смешалось с дыханием Габриэля.
– Тише, – мягко предупредил Габриэль.
– Деньги в пальто, – его правый глаз вращался, как маленькая луна. – Я могу заплатить вам. Я богатый человек.
Виктория думала, что Габриэль хочет шантажировать ее отца.
На одно мгновение ему стало жалко, что сейчас перед ним не ее отец.
Он показал бы ему, как мало значат деньги.
– Мне не нужны твои деньги, Торнтон.
Глаз Торнтона округлился:
– Пожалуйста, не убивайте меня.
Виктория не умоляла ради своей жизни. Надеялся ли Торнтон заставить ее сделать это?
Надеялся ли он заставить ее просить о наслаждении?
Прокрадывался ли он к ней в спальню и видел ли ее шелковые панталоны, когда они были мягкими и белыми?
Габриэль сдержал порыв гнева.
– Я не выстрелю, если ты расскажешь мне то, что я хочу узнать, – ласково произнес он.
Габриэль не лгал.
Выстрел мог привлечь внимание, прокол трахеи не произвел бы много шума.
– Все, что угодно, сэр, – пролепетал мужчина; в нем не осталось ни гордости, ни достоинства, только титул джентльмена, полученный благодаря происхождению и богатству. – Я расскажу вам все, что вы хотите знать.
У Габриэля не было сомнений по этому поводу.
– Все, что угодно, Торнтон? – спросил Габриэль мягким, соблазнительным голосом.
– Да… Да! – сказал Торнтон поспешно, и в его глазу засветилась надежда.
Это была вторая ошибка.
Надежда убивает.
Пришло время закончить игру.
– Скажи мне, почему ты преследуешь Викторию Чайлдерс?
Мужчина заморгал.
– Викторию Чайлдерс? Но она больше не работает у меня.
– А почему не работает? – вкрадчиво спросил Габриэль.
Глаза мужчины нервно забегали.
– Она, она… моя жена уволила ее.
– И почему же она так поступила?
– Она, она… Виктория Чайлдерс… она флиртовала со мной.
Это была третья ошибка Торнтона.
Человек не лжет перед лицом смерти.
– Виктория Чайлдерс – не кокетка. – Габриэль медленно вдавил дуло пистолета в правую щеку Торнтона. Кость и металл соприкоснулись. – Почему ты солгал жене?
– О, пожалуйста…
– Правду, Торнтон, – проникновенно потребовал Габриэль. – Все, что я хочу услышать, так это правду.
– Я, – мужчина попробовал сглотнуть, но не смог, – я не лгал жене.
– То есть ты утверждаешь, что Виктория Чайлдерс флиртовала с тобой, Торнтон? – угрожающе спросил он.
Мужчина не совершил четвертой ошибки.
Его глаз уставился в небо, словно ища там спасения.
– Нет, нет, я не говорил этого.
– Тогда, что же ты говорил?
– Моя же-же-жена, – он стал заикаться, – моя жена – ревнивая женщина.
– Бюро по трудоустройству снабжает тебя новой гувернанткой каждые несколько месяцев, Торнтон. Конечно, ты не думал, что твои интриги останутся незамеченными.
– Я не… я не понимаю, о чем вы говорите, – дуло пистолета надавило сильнее, и щека вдавилась между зубами, языку уже не было места во рту. Он стал произносить гласные более протяжно. – Этим занимается моя жена. Это о-о-она нанимает и увольняет гувернанток.
Его жена…
– К настоящему времени у тебя, должно быть, уже целый гарем.
До Торнтона начало доходить, насколько опасным был Габриэль.
– Пожалуйста, не к-калечьте меня! – взмолился он.
– А ты не думаешь, что заслужил, чтобы тебя немного покалечили? – мягко спросил Габриэль.
Задаваясь вопросом, что Торнтон планировал сделать с Викторией, если бы она пришла к нему?
Задаваясь вопросом, как бы он поступил с Викторией, когда закончил с нею?
Когда бы он отдал ее второму мужчине: до или после того, как сам попользовался ею?
– Я ничего не сделал, уверяю вас, – сказал мужчина с мучением в голосе.
– И все же Виктория Чайлдерс была уволена. Без рекомендаций. Гувернантки без рекомендаций не могут найти хорошую уважаемую работу. Ты действительно не оставляешь женщинам никакого выбора, кроме как придти к тебе, не так ли, Торнтон?
Ради еды. Убежища. Секса…
– Я не знаю, о чем вы говорите. Нет никаких женщин. Только жена. Моя жена может знать, куда деваются гу-гу-гувернантки. Они не приходят ко мне. Никто не приходит ко мне. Я не понимаю, о чем вы спрашиваете. Говорю вам, я ничего не делал.
Его голос звучал неожиданно правдиво.
Габриэль еще сильнее вдавил пистолет в лицо мужчине, к утру на щеке выступит кровоподтек, равно как и на горле.
– О, пожалуйста, сэр, пожалуйста, уберите пистолет!
В дыхании мужчины чувствовался кофе. Воздух наполнился резким запахом аммиака.
От страха Торнтон намочил штаны.
Смех ребенка прорезал воздух – отдаленное напоминание о невинности.
Виктория говорила, что ее наниматель лгал. Чтобы уволить ее.
Она говорила, что ее наниматель писал письма. Чтобы соблазнить ее.
«Ты думаешь, это устроил твой дядя – послать мне женщину, чтобы соблазнить и погубить меня», – поддразнивал Габриэль Майкла.
– Куда ты направлялся, когда вышел из дома? – резко спросил Габриэль.
– В м-мой, – искаженный голос мужчины дрогнул, – клуб.
Габриэля охватили сомнения.
Мужчина признался, что Виктория работала у него. Нанятая его женой.
А что, если это не тот человек…
– Если у тебя нет при себе ручки, Торнтон, я тебя убью, – медленно произнес Габриэль.
– О, у меня есть ручка, сэр! – поспешно заговорил мужчина. – В сюртуке! Смотрите!
Это могло оказаться уловкой.
Вместо ручки мог быть пистолет.
Существовал только один способ узнать правду.
– Достань ручку, – приказал Габриэль.
– Я не м-м-могу. Мое п-п-польто застегнуто.
– Так расстегни его.
– Я не м-м-могу, в моей щеке – пистолет, сэр.
Габриэль цинично скривил губы.
– Ты бы удивился, Торнтон, узнав, что может человек. – Человек может убить. А может и подарить жизнь. – Расстегивай пальто.
Мужчина завозился с пуговицами. Несколько мгновений спустя полы пальто распахнулись.
– Теперь лезь в сюртук. Медленно.
Торнтон полез внутрь сюртука. Медленно.
Габриэль большим пальцев взвел курок, смертоносный щелчок эхом отозвался в тумане.
Это ясно дало понять Торнтону, что если он достанет пистолет, то умрет.
Капли пота струились по щекам Торнтона и, поблескивая, скатывались на дуло пистолета. Мужчина медленно достал толстую бронзовую ручку.
Его била крупная дрожь.
Когда Виктория боялась, она тоже дрожала? – спросил себя Габриэль.
– Я хочу, чтобы ты кое-что написал, – резко сказал Габриэль.
Пришло время узнать, кто был настоящим автором писем.
– Я… у меня нет бумаги.
– Снимай левый манжет.
Габриэль отстранился настолько, чтобы позволить Торнтону поднять руку.
Он понял намерения Торнтона, прежде чем у того хватило времени их осуществить: Торнтон собирался удрать.
– Ты знаешь, что пуля делает с лицом человека с такого расстояния? – мягко поинтересовался Габриэль.
Торнтон сорвал свой левый манжет.
Медленно, Габриэль ослабил нажим пистолета; на правой щеке обозначился белый круглый отпечаток от дула.
– Если ты закричишь, я тебя убью, – отчетливо произнес он. – Попытаешься сбежать, тоже убью. Ясно?
– Да. – Дыхание Торнтона было прерывистым и частым. – Да, я понял, сэр.
– Bon. Я хочу, чтобы ты написал на манжете.
– Что? Что вы хотите, чтобы я написал? Я напишу, что угодно. Все, что вы хотите. Только скажите мне, что написать…
Габриэль быстро размышлял:
– Пиши: «вечный голод женщины».
На лице Торнтона не было следов узнавания, только страх смерти и готовность сделать все, что угодно, лишь бы избежать ее.
Зажав колпачок ручки в зубах и пользуясь левой рукой как подставкой, Торнтон быстро царапал слова на жестком белом манжете. Его дыхание клубилось в воздухе.
Когда он закончил писать, то поднял глаза с нетерпением ребенка, ожидающего похвалы.
– Держи манжет, чтобы я смог прочитать, – приказал Габриэль.
Сжимая в зубах колпачок ручки, Торнтон держал манжет, но рука дрожала, и черные строчки дергались.
Габриэль выхватил манжет из его пальцев.
Почерк на манжете не соответствовал почерку, которым были написаны письма Виктории.
Понимание скрутило внутренности Габриэля узлом.
Торнтон был не тем человеком, который писал письма Виктории Чайлдерс.
Глава 12
Жесткая белая ткань упала на льняную простыню, которую Виктория подтыкала под матрац.
Озадаченная, она подняла ее.
Это был манжет мужской сорочки. Сквозь него проступали черные чернила.
Виктория перевернула манжет лицевой стороной вверх.
«Вечный голод женщины» – ударило ей в лицо.
Сердце бухнуло о ребра. Резко выпрямившись, Виктория выронила манжет.
Он спланировал вниз. Теплое дыхание защекотало сзади ей шею.
Она повернулась кругом.
Габриэль стоял всего в нескольких дюймах от нее. От него пахло холодным воздухом и лондонским туманом.
Яйца, ветчина и круассан, жадно съеденные Викторией раньше, поднялись к ее горлу.
– Я встречался с вашим бывшим нанимателем, мадемуазель Чайлдерс.
Встречался с ее бывшим нанимателем…
– Человек, который написал записку на манжете – не мой наниматель, – сухо ответила она.
– Au contraire,[18]18
Напротив (франц.)
[Закрыть] мадемуазель. – Дыхание Габриэля слабо пахло корицей. – Питер Торнтон, действительно, был вашим нанимателем.
Был ее нанимателем?
Габриэль имел в виду, что Питер Торнтон был ее прежним нанимателем? Или, что он прежде был нанимателем Питером Торнтоном?
Габриэль убил его?
Виктория подняла руку к горлу. Под пальцами предупреждающе застучал пульс: смерть, опасность, желание.
– Как вы узнали, что имя моего прежнего нанимателя – Питер Торнтон?
– Я послал одного из моих людей по различным агентствам по трудоустройству. – Теплота дыхания Габриэля резко контрастировала с холодностью его глаз. – Он говорил им, что имел встречу с гувернанткой по имени Виктория Чайлдерс, которую решил нанять, но потерял ее адрес. В агенстве «Уэст Имплоймент» нашли ваше досье. У них не было вашего теперешнего адреса, но они надеялись, что вашему прежнему нанимателю он известен.
Восхищение Виктории соперничало с ее негодованием.
– Вы очень дотошны, сэр.
Пугающе дотошен.
Мужчина, который написал письма, мог бы брать у него уроки.
– Невежество убивает, мадемуазель, – тихо ответил Габриэль. – Так же действуют и тайны.
Он знал об ее отце. И о брате.
У Виктории больше не было тайн.
Одна мысль быстро следовала за другой.
Виктория никогда не видела почерка Питера Торнтона, но если это не он писал письма, то кто же? Одновременно ее осенило, что она никогда прежде не видела почерка сереброглазого, сереброволосого мужчины, стоящего перед ней.
Laissez le jeu commencer.
Давайте же начнем игру.
Но кто актеры?
Неожиданная боль сжала грудь Виктории.
Габриэль не доверял ей. Но она доверяла ему.
Она не будет бояться.
Уронив руку, Виктория расправила плечи; ее груди напряглись под шелковым узлом.
– Итак, вы снова считаете, что я сообщница того… того человека, который, как вы утверждаете, преследует вас.
Горячее дыхание обожгло ей щеку.
– А разве это не так? – легко спросил Габриэль.
Она почувствовала вкус корицы.
Ресницы Габриэля были слишком длинными, слишком густыми. Лицо – слишком красивым. Слишком безучастным.
В воздухе сохранился запах горелой шерсти.
Виктория была одета в покрывало с кровати. Даже если бы у нее было безопасное место, куда можно убежать, она не смогла бы. Он сжег ее платье.
Она оказалась в ловушке. С одной лишь правдой в качестве спасения.
Правда не спасла ее от увольнения шесть месяцев назад.
– Нет. – Виктория стиснула зубы. – Я не сообщница.
– Мужчина, который написал письма, знал, что вы носили шелковые панталоны, мадемуазель.
Питер Торнтон был единственным мужчиной, которого она знала, кто имел доступ к ее спальне и интимному одеянию.
Кто еще мог знать…
– Я продала все, кроме одной пары панталон, на Сент-Джайлс Стрит. – Виктория не отрывала взгляд от этих опасных серебряных глаз. – Любой, кто следовал за мной, мог зайти после этого в магазин и купить то, что я продала.
Мысль, что незнакомец следил за каждым ее шагом, не успокоила Викторию.
– Это возможно, – признал Габриэль.
Но маловероятно, сказали его серебряные глаза.
Она не будет умолять. Плакать.
Ей не причинит боли то, что неприкасаемый ангел не верит ей.
Виктория повыше вздернула подбородок.
– Я не буду жертвой.
Чернота его зрачков поглотила серебро радужек.
– Вы уже жертва, Виктория Чайлдерс.
Осознание своих голой груди и плеч над светло-синим шелковым покрывалом и наготы под ним проползло по коже Виктории.
Он был слишком близко, от его тела исходил слишком сильный жар.
Как он мог сомневаться в ней?
Он рассказывал ей… Говорил о своих потребностях…
– И чья же я жертва, сэр? – с вызовом спросила Виктория. – Вы говорите, что есть человек, который причинил бы мне боль; я не видела этого человека. Вы утверждаете, что защитите меня, но именно вы угрожаете мне. Чья же я жертва?
Ее душевная боль на миг отразилась в его пристальном взгляде. На смену ей пришел холодный расчет.
– Вас терроризирует мужчина, мадемуазель. – Сдобренный корицей жар овевал ее губы. – Однако вы не выдаете его имени. Почему?
– Я не знаю его имени, – упрямо повторила Виктория. В ее голосе было неприкрытое отчаяние.
– Вы сказали, что это Торнтон.
– Да, – выдавила она.
– Почему вы не сказали мне его имени?
Она облизнула губы, ощутив вкус корицы, вкус дыхания Габриэля.
– Потому что боялась.
Она все еще боялась.
– Чего, мадемуазель?
И его голос, и его дыхание были лаской. Холодность в его глазах замораживала ее ресницы.
– Я боялась, что вы найдете его, – сказала Виктория.
– Но я, действительно, нашел его.
– Я боялась, что вы будете разговаривать с ним.
– Я, действительно, разговаривал с ним.
Черные точки застилали взгляд Виктории.
– Я боялась, что он расскажет вам, кто я.
– Я знаю, кто вы.
– Вы не знаете, кто я! – выкрикнула она.
Он не опустил ресниц при ее вспышке – вспышке, которая снова доказала, что Виктория не была той женщиной, которой, как она всегда думала, является.
Спокойной. Рациональной.
Выше желаний плоти.
Темное знание блеснуло в глазах Габриэля.
– Я знаю вас, Виктория.
Он видел ее голое тело, сказали его глаза.
Габриэль знал размер ее грудей, узость ее бедер, изгиб ее ягодиц. Но он не знал ее.
– Что вы знаете обо мне?
– Я знаю, что вы наслаждаетесь ощущением шелка на вашей коже. – Его взгляд скользнул по ее голым плечам, поиграл с шелком, собранным в складке между грудями. – Я знаю, что вы храбрая. Я знаю, что вы преданная.
Его ресницы поднялись, серебряный взгляд пригвоздил ее.
– Я знаю, что вы собираетесь погубить меня.
Дыхание Виктории застряло в горле – или, возможно, это его дыхание забило ей горло.
– Я никогда не причинила бы вам боли.
– Я знаю и это.
– Откуда вы знаете?
– Из-за ваших глаз. – Глаза Габриэля потемнели, серебряный цвет стал серым. – Вы здесь из-за ваших глаз.
Она, должно быть, неправильно расслышала его.
– Прошу прощения?
– Мадам Рене сказала вам, что мы с Майклом – друзья.
Мыслям Виктории потребовалась секунда, чтобы переключиться с одного предмета на другой.
– Да. Она сказала, что между вами есть узы, которые ничто не сможет разрушить.
Кроме смерти…
– Когда нам было тринадцать, нас подобрала мадам в Париже. – Прошлое переполнило глаза Габриэля. – Она выучила нас быть шлюхами.
Шесть месяцев назад Виктория ужаснулась бы. За последние шесть месяцев она видела на улицах гораздо меньших мальчиков и девочек, предоставляющих свою плоть.
– Майкл. – Виктория тщательно формулировала следующий вопрос, боясь нарушить шаткое равновесие, снова установившееся между ними. – Он тоже был обучен угождать… мужчинам?
Лицо Габриэля осталось невозмутимым.
– Нет.
Виктория попыталась вообразить разновидность дружбы, которая могла вырасти между двумя мальчиками, обученными так по-разному.
– Не жалейте меня, мадемуазель, – резко сказал Габриэль.
– Я не жалею. – Горло Виктории напряглось. – Я думаю, что вам повезло иметь такого друга, как Майкл.
Друга, который понимал мальчика, которым Габриэль был, и мужчину, которым он стал.
На левой щеке Габриэля дернулся мускул.
– Вы здесь, потому что у вас глаза Майкла.
Виктория моргнула в замешательстве.
– У вашего друга синие глаза?
– У Майкла голодные глаза, мадемуазель. Цвет не имеет значения.
Голодные глаза…
Викторию бросило в жар.
– Я не… кокетка…
Она не завлекала последние шесть месяцев…
– Вы хотите быть любимой, мадемуазель.
Виктория прожила пять лет под опекой отца после ухода матери, обрушившегося, как снег на голову. Отец запрещал выражения эмоций, физические контакты, нежности.
Потребность женщины любить, неоднократно повторял он, есть женский грех.
– А это так дурно? – спросила Виктория, ее голос был эхом крика юной девушки. – Потребность любви – это грех?
– Шлюхи не могут позволить себе любить.
– Почему нет? Почему кто-то должен быть лишен простой привязанности?
Отдающее корицей сожаление мелькнуло в глазах Габриэля, серебряный цвет перешел в серый, серый – в серебряный.
– Я не способен любить женщину, мадемуазель.
Виктория выпрямилась в полный рост.
– Я не просила вашей любви, сэр.
– Я разделил с вами больше, чем когда-либо делил с кем-то еще…
– Спасибо…
– …но доверие дорого обходится.
Они всегда возвращались к одному человеку.
Виктория не могла сдержать гнева в голосе.
– Я не знаю, кто тот человек, которого вы ищете.
– Я знаю это.
Тогда почему он продолжает ее расспрашивать?
– Я не знаю, кто написал письма.
Запах корицы обдал ее щеку и губы.
– Тогда скажите мне что-нибудь, что вы знаете, мадемуазель.
Виктория не знала, как любить мужчину. Она не знала, как соблазнить мужчину.
– Я не могу представить, что знаю что-нибудь, представляющее для вас интерес, сэр, – сказала она. – Я гувернантка, а не… э-э…
Виктория запнулась.
– Шлюха? – цинично подсказал Габриэль.
– Я этого не говорила, – парировала она.
– Вы защищали меня перед мадам Рене, – неожиданно сказал он. Осторожность прорезалась в его голосе, затеняя глаза. – Почему?
Почему Виктория защищала мужчину, который то соблазнял, то угрожал ей?
– Потому что вы желаете, – сказала Виктория.
Несмотря на свое прошлое. Или благодаря ему.
Габриэль не отрицал своих желаний.
Сожаление блеснуло в его глазах.
– Если бы вы могли, мадемуазель, вы бы помогли мне?
Помочь неприкасаемому ангелу…
– Да.
Виктория помогла бы ему.
– У вас есть информация, в которой я нуждаюсь.
Снова он начинает…
Виктория открыла рот.
– Я хочу знать планировку дома Торнтона, – сказал Габриэль.
Ее рот захлопнулся.
– Что?
– Я хочу знать, в какой комнате спит миссис Питер Торнтон, – сказал он так, будто для мужчины было самой обычной вещью на свете попросить женщину, которую он похвалил за храбрость и преданность, сообщить ему информацию о спальных покоях другой женщины. – Я буду искать ее вне зависимости от того, дадите вы мне эту информацию или нет. Однако с этой информацией меньше вероятности, что я случайно кого-то удивлю.
И убью.
– Вы… ранили мистера Торнтона? – через силу спросила Виктория.
– Он жив, мадемуазель.
Пока.
Соблазнение.
Иллюзия доверия.
Рот Виктории сжался.
– Вы склоняете меня предоставить вам частные сведения.
– Нет, мадемуазель, я прошу вас доверять мне. Как я доверяю вам.
Каждый глоток воздуха, который вдыхала Виктория, был согрет дыханием Габриэля.
– Почему вы хотите посетить миссис Торнтон в ее спальне? Почему бы вам не выпить с ней чашечку чая? – рассудительно сказала Виктория. – Я уверена, она нашла бы вас весьма очаровательным.
Виктория испугалась, услышав нотки ревности в собственном голосе.
Миссис Торнтон была красивой женщиной. Ее светлые белокурые волосы блестели здоровым блеском, ее губы и руки не потрескались от холода, воды и солнца.
– Вас нанимала она, – загадочно отозвался Габриэль.
– Да, – кратко ответила Виктория. – Для хозяйки дома вполне обычно следить за наймом… – Виктория давно привыкла называть себя прислугой, так почему же замешкалась теперь? – …прислуги.
– Каков обычный срок службы гувернантки?
Виктория нахмурилась.
– Это зависит от нужд семьи и компетентности гувернантки.
– Госпожа Торнтон нанимает – и увольняет – двух-трех гувернанток в год. – Габриэль сделал паузу, следя за ее реакцией. – Каждый год.
Две-три гувернантки… Каждый год.
Габриэль не мог подразумевать того, о чем подумала Виктория.
– Это… ее дети избалованы. – Пенелопа, старшая, любила посплетничать; без сомнения, многим слугам это стоило их места. – Гувернантки часто ищут другое место.
Пристальный взгляд Габриэля был безжалостным; дыхание – ласково-соблазнительным.
– Вы не искали другого места, мадемуазель.
И как он узнал об этом?
– Я наводила справки.
Правда.
– Миссис Торнтон знала, что вы наводите справки?
– Я… – Виктория вспомнила миссис Торнтон, без предупреждения вторгшуюся в ее спальню однажды вечером незадолго до увольнения. Виктория тщательно изучала газету. – Возможно.
– Многие гувернантки не имеют дома и семьи.
Невозможно было превратно истолковать намеки Габриэля.
– И так как многие из нас бездомны, вы считаете, что госпожа Торнтон нанимает – и увольняет – гувернанток для какой-то низменной цели?
– Да, – прямо ответил он, наблюдая за ней…
– Вы думаете, что с теми другими гувернантками обходились точно так же, как и со мной?
