Текст книги "Женщина Габриэля"
Автор книги: Робин Шоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Глава 17
Габриэль шел по улицам, поворачивал, плутал. Он скользнул в переулок, переждал с другой стороны, приветственно подняв свою серебристую шпагу, вдыхая дымку желтого тумана и биением сердца отмеряя проходящую тишину.
Никто не следовал за ним.
Он сожалел об этом.
Габриэль хотел убить.
Габриэль хотел сбежать от запаха и ощущения Виктории.
Габриэль хотел отрицать то удовольствие, которое она дала ему.
«Я вижу тебя, Габриэль. Когда я кончаю, я вижу тебя».
На секунду – с головкой члена, пульсирующей у входа в ее лоно – он почти поверил, что у него есть душа.
Габриэль заставил себя сконцентрироваться на ночи.
Никто не следовал за ним к городскому дому Торнтонов ни днем, ни ночью. Однако кто-то видел, как мадам Рене входила в его дом.
Кто-то перехватил коробки с одеждой, которые она послала Виктории.
Унылый перестук прервал мысли Габриэля – копыта лошади. Его пульс участился, он подался назад, вглубь переулка.
Приближающийся свет материализовался в фонари коляски. Грохочущий двухколесный экипаж.
Кучер мог направляться в конюшню. Или следить за Габриэлем.
Экипаж растворился в тумане.
Габриэль миновал еще три улицы. Еще несколько кэбов блуждали в тумане раннего утра. Он окликнул третий, встав перед идущей лошадью и схватив кожаный повод.
Лошадь шарахнулась; извозчик выругался.
– Убери руки от моей лошади, ты…
– Я дам два золотых соверена, если подкинешь меня, – тихо сказал Габриэль.
Обычно проезд в кэбе стоил шестипенсовик за милю; соверен был равен двумстам сорока пенсам. Габриэлю не было нужды вглядываться в лицо извозчика, чтобы разглядеть подсчет в его глазах: тот должен был проехать восемьдесят миль, чтобы заработать два соверена.
Габриэль понимал улицы: он понимал мужчин и женщин, работающих на них.
Он не понимал Викторию.
– А куда вы хотите? – осторожно спросил извозчик. – Мне нужно возвращаться в конюшню.
– Недалеко, – услужливо ответил Габриэль. Он жаждал секса, жаждал еще секса. – К клубу «Ста Гиней». Я хочу, чтобы ты медленно кружил по кварталу, пока я не постучу в крышу. Как только я постучу, ты остановишься. Ко мне присоединится другой человек. Он и скажет тебе, куда нас везти.
Извозчику не было нужды спрашивать дорогу к клубу «Ста Гиней». Как и дом Габриэля, это заведение было широко и далеко известным.
– Поеду, если получу золотишко вперед, – хитро сказал извозчик.
Лошадь нервно переступила, чуть не наступив Габриэлю на ногу.
Габриэль быстро успокоил потную лошадь, твердо погладив рукой в перчатке по ее шее. Он вспомнил боль Виктории, когда она сперва принимала его пальцы, а потом – его член. Он вспомнил ее наслаждение, когда она испытывала вызванные им оргазмы и просила еще.
Он знал, что подумал извозчик: он подумал, что Габриэль хочет подцепить мужчину-шлюху.
Его пронзил непривычный гнев, который он подавил.
Мысли не убивали; второй мужчина убивал.
– Я дам тебе один соверен сейчас и второй, когда поездка закончится, – легко ответил Габриэль.
Жадность пересилила моральные сомнения извозчика.
– Залезай, папаша.
В кэбе воняло застарелым сигарным дымом, дешевым джином, старыми духами и потом.
Габриэль смотрел в окно. Уличные фонари боролись с туманом, побеждая на одной улице и проигрывая на другой. Мужчины, женщины и дети возникали из желтой дымки и пропадали в ней.
Он думал о Виктории, одиноко бредущей по улицам. Живущей на улицах. В одиночку.
Он быстро прогнал этот образ.
Она не будет жить на улицах. Габриэль позаботится об этом.
Поток кэбов забивал улицу перед клубом «Ста Гиней».
Габриэль вытащил из кармана тяжелые серебряные часы: было еще не время.
Кэб медленно объехал квартал четыре раза. На пятом круге высокая белокурая женщина в темно-красном бархатном плаще шагнула к стоянке кэбов.
Габриэль резко поднял трость набалдашником вверх и постучал в крышу три раза.
Кэб остановился.
Быстро передвинувшись по кожаному сиденью, Габриэль пинком открыл дверь, держась так далеко от окна, выходившего на тротуар, как только мог.
Женщина заколебалась.
Габриэль высунул конец своей трости в открытую дверь – серебро сверкнуло в желтом тумане.
Женщина приблизилась, задержавшись, чтобы сообщить извозчику адрес. Передок кэба просел с протестующим звуком; несколько секунд спустя женщина опустилась на сиденье. Скрипнула изношенная кожа, зашелестел бархат.
Бедро прижалось к бедру Габриэля: он стиснул зубы. Избыток духов заглушил другие разнообразные запахи.
Наклонившись вперед, женщина потянула дверную ручку. Темнота, которая сомкнулась вокруг Габриэля, не имела никакого отношения к захлопнувшейся двери, а целиком относилась к плечу, которое вдруг потерлось о его плечо.
Здесь не было места, куда можно было бы отодвинуться, не было пространства, где стенка кэба или тело другого человека не мешали бы ему.
Кэб качнулся вперед.
Габриэль повернул голову и пристально посмотрел на белокурую голову рядом с ним, в то время как каждый мускул в его теле сжался, чтобы пинком открыть дверь и убежать.
Назад к Виктории. Назад к надежде, которую она обещала.
– Ты что-нибудь обнаружил? – нейтральным голосом спросил он.
– Да.
Голос не был женским; он был мужским.
Отвращение к самому себе эхом отдалось внутри кэба.
В груди Габриэля что-то сжалось. Именно он – он и второй мужчина – сделали это с человеком, сидящим сейчас рядом с ним.
– Я говорил, что ты не обязан делать это, Джон, – спокойно сказал Габриэль, борясь с раскачиванием кэба и страхом, сопровождавшим его пятнадцать лет.
– Этой ночью я не сделал ничего, чего не делал прежде тысячу раз, – невыразительно отозвался Джон.
Десять лет назад Джон занимался проституцией, чтобы выжить; этой ночью он занимался ею ради Габриэля. Джон никогда не простит ни Габриэля, ни себя самого.
Габриэль не винил его.
Подняв руку, Джон сорвал с головы белокурый парик.
– Вы были не обязаны принимать меня десять лет назад. – Волосы Джона коротко блеснули золотом в свете мелькнувшего уличного фонаря; тот немедленно потускнел в мрачном тумане. – Я был бы все еще там, если бы не вы.
И оба знали, что это не так. Джон не был бы шлюхой в клубе «Ста Гиней»; он бы уже умер.
– Я не увидел Стивена, – вместо этого произнес Габриэль.
– Вы и не ожидали увидеть его. – Джон продолжал пристально смотреть на дверь кэба. – Стивен изучает клуб, как вы и приказали.
В то время как Джону Габриэль приказал изображать шлюху.
Джон медленно повернул голову; его глаза блеснули в темноте.
– Они используют женские имена. Я не мог прямо спросить о Джеральде Фитцджоне.
Джон не сказал Габриэлю ничего, чего бы тот уже не знал. Но у Габриэля была информация для Джона.
– Фитцджон мертв, – отстраненно сказал Габриэль. И затем, вспомнив ужас Эвана и Гастона, добавил, – он был обезглавлен.
Джон не выказал ни удивления, ни ужаса. Этой ночью он вынес намного худшее, чем смерть.
– Один человек сказал, что Джеральдина подвела его, не прийдя.
Имя Джеральдина было женской версией имени Джеральд.
Габриэль напрягся.
Джеральд Фитцджон мог представиться Джеральдиной. Но, в тоже время, мог использовать и другое имя.
Кэб завернул за угол. Габриэль ухватился за верхний ремень.
– Как звали того человека?
– Он назвал себя Франсиной.
Франсина… Фрэнсис.
Виконта Райли звали Фрэнсисом. Он был близким другом герцога Кларенса, наследника трона Англии.
Герцог из королевской семьи записывался в журнале клуба под именем его матери, Виктории.
– Он сказал прошлой ночью, что Ленора подвела и Джеральдину, и его самого, – бесстрастно продолжил Джон, – и он не видел Ленору с тех пор.
Ленора… Леонард.
Габриэль не помнил навскидку члена светского общества или парламента, которого звали Леонардом.
Второй мужчина?
Второй мужчина убил человека, который называл себя Ленорой, как убил Джеральда Фитцджона?
Вопросы сопровождались пульсирующим давлением бедра и плеча Джона.
Почему никто не следовал за Габриэлем?
Почему Торнтоны все еще живы?
– Ты знаешь о человеке по имени Митчелл Делани? – спросил Габриэль. Самообладание медленно разрушалось от назойливого запаха духов, близости Джона и наслаждения, которое продолжало пульсировать в его паху. Наслаждения Виктории.
Что задумал второй мужчина? Для Майкла? Для Габриэля?
Для Виктории?
– Нет. – Джон передвинулся в темноте; он создал между ними такое большое пространство, какое только мог. То ли после этой ночи он не мог выносить прикосновений другого мужчины, то ли он хотел дать Габриэлю передышку, Габриэль точно не знал. – Он член клуба?
– Не знаю, – ответил Габриэль. Колеса экипажа вторили его опасению.
Габриэль не был дураком.
Были люди более сведущие в охоте, чем он.
Люди, которые охраняли Майкла и Энн, могли быть подкуплены или убиты.
Кто-то мог следовать за Габриэлем так, что он не знал об этом.
Теперь в любой момент кэб мог остановиться.
Люди могли ждать за дверью со стороны Джона. Они могли убить Джона и взять Габриэля.
Кэб дернулся и остановился.
Джон натянул свой парик; его бедро, бок, локоть и плечо неизбежно прижались к бедру, боку, руке и плечу Габриэля.
– Хозяйка квартиры не знает, кто я, – сухо сказал он в качестве извинения. – Я предпочел бы, чтобы она думала, что меня навещала женщина.
– Ты знаешь домовладелицу? – спросил Габриэль, надеясь, ради блага Джона, что у них была плотская связь.
Надеясь, что он сможет найти тот покой, которого лишил Габриэля второй мужчина.
– Она вдова. Мы иногда находим утешение друг в друге.
– Найди в ней утешение сегодня ночью, Джон.
Джон не ответил. Нагнувшись вперед, он открыл дверь кэба и встал.
Обернувшись назад, он резко сказал:
– Говорят, что у вас не было женщины почти пятнадцать лет.
– Так говорят, – согласился Габриэль.
Краткая улыбка изогнула его губы. Что думают его работники теперь, когда Виктория попросила коробочку презервативов?
– Кто утешит вас сегодня ночью, Габриэль? – спросил Джон.
Габриэль не мог отогнать образ Виктории, вспыхнувший перед глазами. Виктории, наблюдающей за мужчиной-шлюхой и женщиной через прозрачное зеркало. Виктории, предлагающей Габриэлю прикоснуться к ней.
Он вспомнил груди Виктории, пылающие от наслаждения, когда ее живот сжимался, готовый к оргазму, а разведенные ноги жаждали большего: больше пальцев, больше Габриэля.
– Для некоторых мужчин нет утешения, – коротко ответил он.
Однако Габриэль был утешен.
Мысль о втором мужчине вызвала холодный озноб в его позвоночнике. Если бы он коснулся его теперь…
– Я пошел на это с готовностью, Габриэль. – Голова Джона вырисовывалась силуэтом на фоне мерцающего газового света. – Не вините себя.
Габриэль спрашивал себя, как далеко зашел Джон, чтобы помочь ему. Он предложил единственное утешение, какое мог.
– Я прибавлю тебе денег.
– Нет нужды. – Габриэль не мог видеть выражение лица Джона, но в этом и не было надобности. – Когда вы доберетесь до человека, которого ищете, я куплю ферму. Сегодня я обнаружил, что за последние десять лет вы вернули мне мою человечность. За это я благодарен вам.
А за то, что попросил изобразить шлюху, которой когда-то работал в клубе, Джон никогда не простит Габриэля.
Габриэль вернул Джону человечность лишь затем, чтобы снова отобрать ее.
Кэб качнулся; дверь закрылась.
Габриэль остался один, как он и предпочитал. Не было причины чувствовать, как мрак сдавливает грудь.
Не было причины чувствовать потерю работника.
Габриэль намеренно помогал мужчинам и женщинам, не имеющих иного выбора, кроме воровства или проституции, найти работу, более подходящую их нуждам. Он возьмет другого человека и найдет замену.
Он должен быть рад уходу Джона. Габриэль не был рад.
Второй мужчина систематически разрушал новую жизнь Габриэля так же, как разрушил старую.
Но он дал ему женщину. И Габриэль все еще не знал почему.
Глава 18
Виктория вслепую наблюдала, как Габриэль открыл большой шкаф, видя мысленным взглядом то, что слышала. Тишина забила ее уши. Открылся и закрылся ящик. Открылся и закрылся второй ящик. Открылся третий ящик.
Она представляла содержимое каждого ящика.
Она видела его нижнее белье, касалась его шерстяных кальсон – прекрасной шерсти, мягкой как шелк, – смотрела на пистолет и нож, утонувшие в груде накрахмаленных белых льняных рубашек.
Третий ящик закрылся.
По шелесту закрывающейся двери Виктория поняла, что Габриэль вышел.
Она спрашивала себя, сколько сейчас времени.
Она спрашивала себя, когда Габриэль простит ее. И сразу поняла, что он не простит ее, пока не простит себя.
Виктория спрашивала себя, что она будет ощущать после потери девственности; теперь она знала. Она ощущала пустоту.
Она открыла глаза и уставилась на черную яму, которая была потолком: мысленным взглядом она снова видела блеск белой эмалевой краски и пот, заливавший лицо Габриэля, словно слезы.
Виктория узнала прикосновения Габриэля. Она никогда не будет полной без них.
Приподняв ноги над кроватью, Виктория села.
И сморщилась.
Она чувствовала себя так, словно в ней была пробита дыра.
Она чувствовала себя так, словно ее сердце было вырвано из груди.
Она не просила этого… Писем. Боли.
Наслаждения.
Виктория прошла в ванную. И вспомнила…
«Я замерзла. Мне кажется, что я никогда больше не смогу согреться».
Габриэль согрел ее, сначала одеждой, а потом своими пальцем, губами, языком, bite.
Виктория ступила в медную ванну. И вспомнила…
«Душ для печени»… Он нужен не для того, чтобы массировать печень?
– Нет.
– Этот душ возбуждает мужчин?
– Не в такой степени, как женщин.
Виктория встала под поток обжигающе-горячей воды. И вспомнила…
«Я помню, как в первый раз увидел женщин вот так.
– Что ты подумал, когда увидел ее… вот так?
– Я подумал, что если у мужчины есть душа, она находится в женщине».
Виктория намылилась. И вспомнила… каждое место, которого коснулся Габриэль. Ее губ. Языка. Щеки. Грудей.
Клитора…
При воспоминании клитор Виктории запульсировал.
Пульсировал ли при воспоминаниях Габриэль?
Ее половые губы набухли; они излучали жар. Он назвал ее влагалище portail.
«Мне нравится, как ты произносишь моё имя.
– Как именно?
– Словно ты веришь, что у меня есть душа».
Виктория быстро смыла мыльную пену и насухо вытерлась полотенцем.
В щетке Габриэля не застряло ни темных, ни светлых волос. Все свидетельства их соединения уничтожены.
Его зубная щетка была влажной. Отводя глаза от темноволосой женщины в зеркале, она почистила зубы.
У Виктории все еще не было никакой одежды.
Шелковый халат остался в спальне, на полу, где она уронила его. Ощутив неожиданную застенчивость, Виктория обернула вокруг тела влажное банное полотенце.
Ей не следовало удивляться, обнаружив, что спальня Габриэля занята. Но она удивилась.
Виктория сжала стянутое узлом полотенце между грудями. В то же момент мужчина с каштановыми волосами поднял глаза. На вид ему было за тридцать, и он не казался особенно огорченным увидеть женщину, одетую лишь в полотенце.
Она сразу узнала в нем человека, который привел ее к Габриэлю в ту ночь, когда она продала свою девственность. Гастон, называл его Габриэль.
Спутанные мысли пронеслись у нее в голове. Он, наверняка, знал о презервативах, которые она попросила. Разболтает ли он теперь служащим о ее костлявости?
Виктория перевела дыхание, чтобы приободриться. Она стояла голой перед мадам Рене и не бежала прикрыться; она сможет, по меньшей мере, стоять перед Гастоном, одетая в полотенце, и не сорваться в истерику.
– Я могу помочь вам, сэр? – спросила она холодным голосом, который, порой, успокаивал расшалившихся подопечных.
Гастон улыбнулся, карие глаза потеплели.
– Mais non,[22]22
Вовсе нет
[Закрыть] мадемуазель. Я просто принес вам эти коробки.
На протянутых им белых коробках были вытиснены красные розовые лепестки.
Виктория отпрянула.
– Non, non, мадемуазель, – поспешно сказал Гастон. – Я лично доставил их от мадам Рене. Посмотрите?
Гастон поставил коробки на смятую постель.
Викторию затопил жар. Но он был не сексуальной природы.
Большое пятно замарало угол простыни там, где она лежала, где ее тело истекало наслаждением. Металлическая крышка лежала на тумбочке из атласного дерева; ни с чем нельзя было спутать скатанную оболочку, которая лежала в оловянной коробочке рядом.
Гастон, казалось, ничего этого не замечал. Или, возможно, работая в доме Габриэля, он больше не обращал внимания на физические реалии сексуального союза. Он поднял крышку прямоугольной коробки.
Виктория собралась с духом, вспомнив кровь, вспомнив руки Долли…
В коробке находился черный атласный корсет.
Настороженность превратилась в женское любопытство.
– Voilà.[23]23
Вот
[Закрыть] – Гастон повернулся к Виктории и сверкнул улыбкой. У него были идеальные белые зубы. – Это всего лишь хорошенький корсет, мадемуазель.
Жар, заливший тело Виктории, не уменьшился от уверения Гастона – пережиток тех лет, что она потратила, притворяясь образцом добродетели. Не важно, что ее наслаждение запятнало простыни, а на тумбочке стояла открытая коробочка презервативов. Мужчины не обсуждали – и не выставляли напоказ – женское нижнее белье.
Гастон был невосприимчив к ограничениям, наложенным обществом. Он продолжал открывать каждую коробку, описывая мягкость шелковых женских сорочек, показывая пару панталон, украшенных голубой тесьмой, так чтобы она могла восхититься тонким, как бумага, шелком, гордо демонстрировал пояса с подвязками, шелковые чулки, прекрасные шелковые перчатки, турнюр, больше напоминавший фартук, чем проволочную клетку, которую Виктория носила многие годы.
В карих глазах Гастона блестело одобрение.
– Это très[24]24
Очень
[Закрыть] модно – это выбрал месье Габриэль.
Пока Виктория обдумывала мысль, что Габриэль лично выбирал интимное одеяние для нее, Гастон, словно фокусник, вытаскивающий кролика из шляпы, достал шелковое вечернее платье золотисто-коричневого цвета. Оно должно было бы выглядеть безвкусным – отделанное бархатом винного цвета, с нижней юбкой из лампасной ткани, кремовой с зелеными, желтыми и тускло-красными узорами, но оно было прекрасно.
Она невольно протянула руку. Рубчатый шелк цеплялся за кончики ее пальцев.
Он был гораздо мягче дешевых шелковых панталон, которые она привыкла покупать, – хотя не таких уж дешевых для заработка гувернантки.
– Мадемуазель понадобится помощь с платьем, – с явным предвкушением сказал Гастон.
Виктория резко отдернула руку, болезненно осознавая полотенце, драпировавшее ее тело, и голую плоть, которую оно так мало скрывало. Она не позволит другому мужчине видеть ее голой.
– Уверяю вас, сэр, я способна одеться сама.
Гастон совершенно обезоруживающе улыбнулся. Она вспомнила улыбку в глазах Габриэля, когда вчера делала ему выговор из-за количества коробок, сложенных на кушетке.
И теперь он выбрал для нее нижнее белье.
– Non, non, мадемуазель, вы неправильно меня поняли, – поспешно сказал Гастон. – Я не предлагаю своих услуг; в штате месье Габриэля есть горничные. Я пришлю к вам одну из них.
Виктория одевалась сама с тех самых пор, как ушла из дома отца.
– Спасибо, но в этом нет необходимости.
– Mais oui,[25]25
Ну, конечно
[Закрыть] это необходимо, мадемуазель, – умолял Гастон. – Месье Габриэль приказал нам удовлетворять все ваши нужды.
Было невозможно остановить обжигающий жар, приливший к щекам Виктории.
– Уверяю вас, сэр, все мои нужды удовлетворены.
– C’est très bon[26]26
Это очень хорошо
[Закрыть] – хорошо, что вы появились. – Понимающий свет в карих глазах Гастона был очевиден. – Месье Габриэль, он слишком долго был один. Вы покончили с этим.
Габриэль так упомянул об оргазме — кончить. Конечно, Гастон не…
– Он не позволит мне коснуться его, – сказала Виктория.
И закусила губу – слишком поздно, слова прозвучали.
Карие глаза Гастона не осудили ее.
– Но он коснулся вас, n’est-ce pas?[27]27
Не так ли?
[Закрыть]
Свидетельство его прикосновения невозможно было ни с чем перепутать.
Ее губы распухли, глаза обвела тень.
– Да. – Виктория расправила плечи. – Он коснулся меня.
Гастон снова медленно свернул платье.
– Месье Габриэль не касался женщины – и мужчины – все время, что я был с ним, мадемуазель.
Горло Виктории напряглось.
– А вы давно с ним?
Француз с каштановыми волосами аккуратно уложил прекрасное золотисто-коричневое платье обратно в коробку.
– Я с месье Габриэлем четырнадцать лет.
– Вы его друг?
Крышка с вытисненным розовым лепестком закрылась над кармазинным шелковым платьем.
– Мы в le Maison de Gabriel – в доме Габриэля – не друзья ему, мадемуазель.
Глаза Виктории распахнулись от удивления.
Платье было благополучно упаковано, густые темные ресницы Гастона медленно поднялись. Виктория смотрела в глаза Габриэля, только карие, а не серебряные.
– Мы его семья, – прямо сказал Гастон. – В этом доме мы все – семья друг для друга.
Гастон тоже пережил улицы.
– Вы… une prostituée?[28]28
…проститутка?
[Закрыть] – импульсивно спросила она.
Пристальный взгляд Гастона не дрогнул.
– Oui,[29]29
Да
[Закрыть] мадемуазель, я был une prostituée, если были клиенты, которые хотели меня. Когда их не было, я был, как вы говорите по-английски, карманником и головорезом.
Головорезом…
Виктория глубоко вздохнула.
– Полагаю, вы больше не занимаетесь вашими прежними делами.
Внезапно холодная безжизненность улиц оставила глаза Гастона. Они обаятельно замерцали.
– Non, мадемуазель, я больше не работаю карманником или головорезом. Месье Габриэлю не понравилось бы, если бы мы обворовали или убили его клиентов. Я управляющий месье Габриэля и его дома.
И служащих, которые работали в доме Габриэля.
Семьи проституток, воров и головорезов.
Виктория расправила плечи.
– Для меня облегчение это слышать, сэр.
– Pas du tout – не за что, мадемуазель. – В карих глазах Гастона были и восхищение, и юмор. – Ваш завтрак в кабинете. Вы можете съесть его сейчас или подождать, пока горничная поможет вам одеться.
Будучи гувернанткой, Виктория ела со слугами. Она не привыкла, чтобы ее опекали. Затянувшийся жар смущения рассеялся в новизне чувства, что ее балуют.
– В самом деле, месье, я не нуждаюсь в услугах горничной. Но благодарю вас. Я буду наслаждаться завтраком – и нарядами. Они очень красивы.
Гастон выглядел довольным ее похвалой.
– Если вам что-нибудь нужно, вы не должны стесняться просить.
Ей нужно было исцелить ангела. Был лишь один способ это сделать.
Виктория посмотрела в добрые карие глаза Гастона и попросила то, что ей нужно.
То, что было нужно Габриэлю.
