Текст книги "Время «Икс»: Пришельцы"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– Он говорит, что мой отец квислинг!

– Ну, значит, так оно и есть. Чтобы больше этого не было, парень! Не смей драться, понял?

Он в последний раз толкнул Халида, развернулся и ушел. Халид с угрюмым видом оглянулся в поисках своих мучителей, но они уже убежали. И пакет с мясом прихватили с собой.

Этим вечером, пока Аисса готовила импровизированный обед из вчерашнего риса и жесткого цыпленка, Халид спросил ее, что значит «квислинг». Она так резко обернулась к нему, точно он обругал Аллаха. Ее лицо просто полыхало от злости; зрелище, которого ему до сих пор видеть не доводилось.

– Никогда не произноси это слово в нашем доме, Халид! Никогда! Никогда!

И больше никаких объяснений он от нее не получил. Ему пришлось самому выяснять, что же это за квислинг такой. И когда вскоре это произошло, он понял, почему отец вел себя так бесстрашно в тот день, когда они были в Стонхендже и стояли около огненной завесы, отделяющей их от Пришельцев, расхаживающих среди огромных камней. И понял также, почему те трое детей дразнили его. «Нужно просто найти способ приспособиться к ним, вот и все». Да, вот оно. Вот в чем дело… Способ приспособиться к ним.

Полковник, покачиваясь, сидел на крыльце ранчо. Тень набежала на солнце, стало немного прохладнее. Он вздрогнул, словно очнулся, и понял, что, наверно, опять задремал. Дочка Поля ушла куда-то, но второй ребенок, маленький Энсон, все еще оставался здесь, сосредоточенно разглядывая его с таким видом, словно недоумевал, как это такой старый человек еще ухитряется находить в себе силы дышать.

Потом из дома вышел Ронни, и мальчик тут же побежал к нему. Ронни подхватил его, подбросил в воздух, поймал и снова подбросил. Мальчик визжал от радости. Полковник тоже радовался – ему нравилось смотреть, как Ронни играет с сыном. Сама мысль о том, что у Ронни есть сын, доставляла ему удовольствие, равно как и то, что он женился на такой замечательной женщине, как Пегги, и что он вообще остепенился. Ронни очень сильно изменился после Вторжения. Отказался от прежних дурных занятий, стал таким ответственным. Да, что ни говори, одно хорошее дело из всех этих Драматических событий все же получилось, подумал Полковник.

Ронни поставил сына на землю и повернулся к Полковнику.

– Ну, па, заседание закончилось. Тебе, я думаю, понравится, как повернулось дело.

– Заседание?

– Заседание Комитета Сопротивления,– мягко пояснил Ронни.

– Да, конечно. Какое другое может быть заседание? Ты что, думаешь, будто я совсем одряхлел, да, мальчик? Нет, не отвечай. Расскажи лучше о заседании.

– Мы только что проголосовали. Ты победил.

– Проголосовали.

Он напряг память, пытаясь вспомнить, какой вопрос обсуждался. Мысли текли медленно, еле-еле, словно черная патока. Бывали дни, когда он все еще чувствовал себя Полковником Энсоном Кармайклом III, США, в отставке. Или профессором Энсоном Кармайклом, известным авторитетом в области южноазиатской лингвистики и психологии незападных народов. Но сегодня был не такой день. Случались и другие дни, похожие на сегодняшний, когда ему с трудом верилось, что когда-то он был полным сил, энергичным, умным человеком. И такие дни бывали теперь все чащеи чаще.

– Да, было голосование,– сказал Ронни.– По вопросу о программе личного террора против Пришельцев.

– Конечно…– теперь Полковник вспомнил, о чем идет речь.– И что, они проголосовали против? Не верю своим ушам. Почему они передумали?

– Ну, дискуссия продолжалась, и все склонялись к тому, чтобы проголосовать за программу индивидуального отстрела Пришельцев, но тут Дуг сообщил кое-какую новую информацию, о которой непонятно почему умалчивал до сих пор, как это частенько у него бывает. Эту информацию он получил из Ванкувера, а те от хакеров из Сиэтла, незадолго до того, как боргманны выдали их Пришельцам,– Ронни остановился, с сомнением глядя на Полковника.– Ты следишь за моей мыслью, па?

– Да, конечно. И эта информация из Ванкувера…

– Ну, получается, что снайперские нападения на Пришельцев вряд ли возможны. Оказывается, такие попытки уже предпринимались по крайней мере трижды, одна в южной части Соединенных Штатов, вторая во Франции, а третья еще где-то, я забыл, где точно. Они провалились, все три. Снайперам ни разу не удалось сделать даже одного-единственного выстрела. Пришельцы могут телепатическим путем обнаруживать враждебные им мысли и эмоции. Как только снайпер оказывался поблизости, они просто дотягивались до него и Подталкивали с такой силой, что он падал мертвым. Во всех трех случаях дело происходило именно так.

– На каком расстоянии действует их ментальное поле?

– Никто не знает. Очевидно, достаточно далеко, раз им удалось уловить мысленное излучение снайпера, находящегося в пределах выстрела.

– Телепатия, да…– Полковник на мгновение закрыл глаза и медленно покачал головой.– На их планете, наверно, животные и те более развиты, чем мы. Даже домашние животные… Значит, Дуг выложил все это на заседании, и ваш план разлетелся в пух и прах?

– Ну, не совсем так. Его придется отложить. Учитывая все эти фокусы с телепатией, а также возможные репрессии, мы пришли к выводу, что пока нет смысла затевать что-либо против них. Согласились все, кроме Фалькенбурга, но потом и он признал нашу правоту. Прежде чем предпринимать попытки каких бы то ни было враждебных действий, нужно собрать как можно больше информации о том, как работает их мозг. А сейчас мы не знаем практически ничего. Если бы удалось каким-то образом нейтрализовать это ментальное поле, например…

– Правильно,– Полковник захихикал. Сейчас его мозг работал с удивительной ясностью.– Хороший метод решения проблемы, а? Его можно назвать методом Санта-Клауса. Может, на следующее Рождество он подарит нам нейтрализатор ментального поля Пришельцев. А может, и нет. В любом случае, я рад, что голосование закончилось с таким результатом. Мне было очень не по себе. Все просто жаждали кинуться убивать Пришельцев, хотя ни у кого в целом мире нет ни малейшей уверенности, что это вообще достижимо. Я думал, с нами покончено. Я думал, мы на грани того, чтобы расстрелять самих себя.

Позднее этой ночью, когда Ронни проходил по комнатам заднего флигеля, выключая везде свет, он заметил Энса, одиноко сидящего в одной из маленьких комнат, примыкающих к библиотеке. Перед ним на небольшом столе стояла бутылка. В эти дни очень часто бывало, что где Энс, там и бутылка. Стыд какой, подумал Ронни, ну почему Энс нашел именно такое решение своих проблем после того, как сломал ногу. Энс долгие годы боролся со своей тягой к спиртному. И вот теперь… Вы только посмотрите на него, с грустью думал Ронни. Только посмотрите на него.

– Выпьешь стаканчик на ночь, братишка? – окликнул его Энс.

– Конечно,– ответил Ронни. Почему бы и нет? – Что пьем?

– Граппу.

– Граппу,– Ронни сморщил нос– Ну, ладно, Энс. Согласен.

Это было что-то вроде итальянского бренди, очень терпкий напиток, не совсем в его вкусе. У них был целый ящик этого вина, добытый среди прочего в опустевшем городе внизу. Похоже, Энс готов пить что угодно.

Энс разлил. Они чокнулись, и Ронни отпил глоток. Только за компанию. Неприятно видеть Энса, напивающегося в одиночку. Вот же ирония судьбы, подумал он. Полковник всегда считал Энса столпом стабильности, надежности и добродетели, а его, Ронни, необузданным язычником с дурной репутацией и замашками аристократа. А что теперь? Энс оказался тайным пьяницей, всю свою сознательную жизнь отчаянно борющимся со страстной тягой к спиртному, а он, Ронни, возможно, именно из-за своих аристократических замашек, никогда не имел со спиртным никаких проблем.

Энс поставил пустой стакан, взял бутылку и принялся внимательно разглядывать ее с таким видом, словно на этикетке были начертаны все тайны вселенной.

В конце концов молчание начало тяготить Ронни, и он спросил:

– Все в порядке, братец?

– Все прекрасно. Прекрасно.

– Но не совсем, да?

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего я не имею в виду. Это был длинный день. Терпеть не могу думать после десяти вечера, а иногда и раньше… Что тебя гложет, Энс? Волнуешься за старика? С ним все в порядке. Конечно, не то, что было, но ведь никто из нас не вечен, верно? Однако он заметно приободрился, когда я рассказал ему о результатах сегодняшнего голосования.

– Еще налить? – спросил Энс.

– Спасибо, нет. У меня пока есть.

– Не возражаешь, если я?…

Ронни пожал плечами. Энс наполнил стакан практически до краев.

– Дерьмо, вот что такое это заседание,– проглотив новую порцию граппы, угрюмо сказал Энс– Все Сопротивление дерьмо, Ронни.

– Ты о чем?

– Это притворство! Жалкое идиотское притворство! Мы проводим бесконечные заседания, но все ограничивается пустыми жестами. Бряцаем оружием, работаем на холостом ходу – разве не понятно? Учреждаем комитеты, организуем учения, составляем грандиозные планы, рассылаем о них по e-mail сообщения по всему миру, таким же абсолютно беспомощным людям, как и мы сами. Это и есть Сопротивление? Что, Пришельцы уже отступают перед нашим доблестным натиском? И Земля вот-вот будет свободна? Разве мы делаем хоть что-нибудь, чтобы это в самом деле произошло? Никакое это не Сопротивление, вот что я тебе скажу. Мы просто делаем вид, что это так.

– До тех пор пока мы будем притворяться, что это так, сама идея освобождения не умрет. Полковник повторяет это снова и снова. Но если мы перестанем хотя бы делать вид, мы обречены на вечное рабство.

– Ты на самом деле веришь во все это дерьмо, братец?

Всухую отвечать на такой вопрос не хотелось. Ронни постарался сделать глоток, отключив вкусовые ощущения.

– Да,– сказал он, пытаясь поймать ускользающий взгляд налитых кровью глаз Энса.– Да, брат, на самом деле верю. И вообще не считаю, что это дерьмо.

Энс рассмеялся.

– Поразительно искренне у тебя получается.

– Я и говорю искренне.

– Ладно, ладно. Ты говоришь искренне, даже чересчур… Ты по-прежнему обманщик в душе, верно, братец? Всегда был им и всегда будешь. И очень хороший.

– Выбирай выражения, Энс.

– А разве это неправда, братец? Ты можешь сколько угодно твердить, будто веришь во все эти сказки старика, но не проси меня, чтобы я тебе верил. Я знаю тебе цену… Ладно, ладно. Давай еще выпьем. Доставь себе удовольствие. Промочи свое искреннее горло, чтобы легче было заливать и дальше.

Он протянул бутылку Ронни. Тот некоторое время молча смотрел на нее, пытаясь справиться с волной захлестнувшей его ярости, вызванной пьяными издевательскими обвинениями Энса и, в особенности, тем, что они в немалой степени соответствовали действительности; а также дряхлостью Полковника, ощущением собственной смертности, год от года становившимся все острее, и тем, что Пришельцы по-прежнему на Земле, никуда не делись. Потом Энс ткнул бутылку чуть ли ему не в лицо, и Ронни с размаху отпихнул ее с такой силой, что она вылетела из руки Энса, ударила того по губе, подбородку и упала; граппа выплеснулась на пол. Энс в бешенстве зарычал, вскочил с кресла, одной рукой схватил Ронни за плечо, пытаясь дотянуться другой, чтобы ударить.

Ронни уперся кулаком в грудь брата, не подпуская к себе, и одновременно попытался оттолкнуть его в кресло. Энс, с горящими от ярости глазами, зарычал и снова замахнулся на Ронни, но с прежним результатом. Ронни с силой оттолкнул его. Энс тяжело рухнул в кресло, и тут в комнату вошла испуганная Пегги.

– Эй, мальчики, что такое?

Ронни посмотрел на жену. Лицо его вспыхнуло от смущения, а весь гнев куда-то улетучился.

– Мы обсуждали сегодняшнее заседание, вот и все.

– Ну-ну,– она подняла упавшую бутылку, с отвращением понюхала ее и бросила в мусорную корзину.– Стыдись, Рон. Вы словно дети малые. Дети, которым удалось залезть в буфет, где отец держит вино.

– Все не так просто, Пег.

– Наверняка,– она посмотрела на Энса, который сидел, опустив голову и закрыв руками лицо.– Эй, что с тобой, Энс?

Он плакал. Из его груди вырывались громкие, мучительные рыдания. Пегги наклонилась над ним, положив руку ему на плечо, а другой яростно сигналя Ронни, чтобы он вышел из комнаты.

– Эй, Энс! – мягко сказала Пегги,– Ну же, Энс…

Раз или два в месяц, а иногда и чаще, если удавалось раздобыть бензин, Стив Геннет спускался с ранчо по склону горы и по разрушенной, захламленной дороге, бывшей когда-то скоростной трассой 101, ехал в Вентуру, где около Миссии Сан-Буэнавентура его поджидала Лиза. Они пересаживались в ее машину и ехали по побережью Тихого океана в парк Мугу. Такой у них был договор – он ведет машину до Вентуры, а Лиза остальную часть пути. Это было по-честному, учитывая, как трудно теперь достать бензин.

Стив все еще не мог привыкнуть к тому, что у него есть постоянная девушка. Он такой нескладный, неловкий, простоватый парень, толстый и неуклюжий, неумеха во всем, кроме компьютеров; правда, в них он разбирался хорошо. Как и его отец Дуг, он в полной мере так и не сумел вписаться в семью Кармайклов, в этот клан жестких, сильных, решительных людей с холодными глазами. Даже проявляя слабость – к примеру, как Полковник сейчас, когда он стал стар и немощен, или Энс, который прикладывается к бутылке всякий раз, когда думает, что за ним не наблюдают,– они все равно каким-то образом оставались сильны. И одаривали его взглядами своих типичных для всех Кармайклов голубых глаз, точно говоря: «За нами длинная вереница наших предков-солдат. Мы понимаем, что значит слово "дисциплина". А ты толстый, неряшливый и ленивый, и единственное, на что ты способен, это возиться с компьютерами». Даже его кузены, двойняшки Майк и Чарли, бросали на него точно такие же взгляды, а ведь они совсем еще малыши.

Но Стив и сам был наполовину Кармайкл и вдобавок уже прожил на ранчо несколько лет; в конце концов то, что он унаследовал от них, начало проявляться. Кроме того, жизнь на свежем воздухе, чистый горный воздух, необходимость ежедневно физически трудиться по крайней мере несколько часов в день – все это придало ему сноровки. Медленно, но верно толстый увалень сгорал в нем. Улучшилась координация движений, он научился бегать, не расшибая лицо о землю, карабкаться по деревьям, водить машину. По сравнению с кузенами он всегда выглядел более тяжеловесным и менее энергичным, непокорные волосы всегда торчали лохмами, рубашка всегда высовывалась из брюк, и глаза так и остались серовато-коричневыми, как у отца, а не льдисто-голубыми, как у Кармайклов. И все же годам к пятнадцати он настолько изменился, что это чрезвычайно удивляло даже его самого.

Первым признаком этих изменений стало то, что дочь Энса Джилл позволила ему кое-какие сексуальные вольности.

Ему тогда уже исполнилось шестнадцать, но он все еще чувствовал постоянную неуверенность в себе. Она была на два года младше, спортивного сложения, очень живая. То, что произошло между ними, было совершенно ново для Стива. С какой стати такая великолепная девушка – и к тому же его кузина – вдруг заинтересовалась им? Прежде она почти не замечала его, всегда держалась холодно и отстранение Для нее он был всего лишь простоватый кузен Стив или, точнее говоря, никто, просто еще один человек, живущий рядом с ней на ранчо. Но потом, однажды, жарким летним днем, когда он в одиночестве бродил по горам и забрался в свое любимое местечко позади фруктового сада, где ему нравилось сидеть и размышлять, внезапно, точно из ниоткуда, появилась Джилл.

– Я шла за тобой. Было интересно взглянуть, где ты проводишь время, когда гуляешь сам по себе. Не возражаешь, если я тоже тут присяду?

– Садись.

– Тут хорошо,– продолжала она.– Тихо. Спокойно. По-настоящему уединенное местечко. А вид какой!

Тот факт, что она хоть в какой-то степени проявила любопытство, куда он может отправиться, когда «гуляет сам по себе», поразил и сбил его с толку. Она уселась рядом на плоскую каменную плиту, откуда видна была практически вся долина. Ее близость смущала его. На ней ничего не было, кроме лифчика и шорт, и от нее исходил сладковатый, мускусный запах.

Стив никак не мог сообразить, что сказать. И просто промолчал.

Спустя некоторое время она неожиданно сказала:

– Можешь дотронуться до меня, если хочешь.

– Дотронуться до тебя?

– Если хочешь.

У него глаза на лоб полезли. Что это? Она серьезно? С любопытством, будто исследуя неизведанную землю, он положил руку на ее голое колено, на мгновение легко сжал его кончиками пальцев, а потом, поскольку она не возражала, заскользил рукой вверх подлинной ноге до округлого бедра. Ему никогда не приходилось ощущать под пальцами что-нибудь столь же гладкое. Добравшись до края шорт, он остановился и испуганно втянул воздух, не уверенный, что ему будет позволено продолжить движение.

– Не здесь,– сказала она, как будто немного раздосадованно.

Стив перевел на нее взгляд. И замер как громом пораженный. Оказывается, она расстегнула лифчик, и он соскользнул до талии. У нее были красивые груди, белые, как молоко, и задорно торчащие чуть в стороны. Он уже видел их прошлым летом, как-то ночью подглядывая за ней в окно, но тогда она находилась от него на расстоянии пятидесяти ярдов. Сейчас он просто остолбенел от изумления, а Джилл выжидательно смотрела на него. Он придвинулся к ней поближе и поднял руку, таким образом, что гладкая, упругая правая грудь наполнила ладонь, точно чашу. Джилл негромко втянула воздух сквозь полустиснутые губы, явно от удовольствия. Он чуть плотнее сжал пальцы. Ужасно хотелось дотронуться до соска, но он не осмеливался, боясь повредить его, такой нежный с виду. Не пытался он и поцеловать ее или сделать что-нибудь еще в том же духе, хотя тело готово было взорваться от желания.

Так они просидели довольно долго. Он чувствовал, что она испугана не меньше него, а еще больше смущена тем, что могло последовать дальше. В конце концов она оттолкнула его руку, снова надела лифчик и сказала:

– Я, пожалуй, пойду.

– Пойдешь?

– Думаю, так будет лучше. Но мы можем потом повторить это.

И они повторяли, и не раз. Уходили высоко в горы, стараясь выбирать нехоженые тропы. Начав с того, что происходило в первый раз, он продолжил исследование ее тела, всего, вплоть до малейших уголков. А потом она изучала его тело, а потом, однажды, изумительным осенним утром, он на несколько восхитительных секунд проник в нее. Все завершилось похожим на взрыв упоительным экстазом, а спустя двадцать минут более долгим, менее неистовым повторением того же самого.

В тот год они делали это пять или шесть раз, а потом на протяжении двух лет от случая к случаю, в общей сложности раз десять-двенадцать. Всегда по ее инициативе, никогда по его. И на этом все кончилось.

Риск стал слишком велик. Не составляло труда представить себе, что сказал или сделал бы Полковник, или ее отец, или отец Стива, если бы она забеременела. Конечно, они всегда могли пожениться; но и он, и она наслушались ужасных рассказов о том, какими бедами оборачиваются браки между двоюродными братьями и сестрами; да у Стива и не было никакого желания жениться на Джилл. Он не любил ее, в том смысле, в каком понимал это слово; даже не испытывал к ней особого влечения, только благодарность за то чувство уверенности в своей мужественности, которое она дала ему.

Когда между ними все кончилось, он испытал некоторое разочарование, хотя, в принципе, и не надеялся, что это продлится долго. Теперь он уже понимал, что привело к нему Джилл тогда, в самый первый раз. Дело было вовсе не в его привлекательности – нет, конечно, нет. Но тело ее созревало, в нем началась буйная пляска гормонов, а, кроме него, на ранчо никого подходящего не было – единственный мужчина моложе сорока, но не ее брат и не малыш Энсон. Стив не сомневался, что она просто использует его, не питая к нему никаких чувств. Он подвернулся под руку, вот и все. Практически ее устроил бы почти любой. То, что, отдаваясь ему, она удивительным образом преобразила всю его жалкую жизнь, произошло совершенно случайно. И уж, конечно, она не ставила перед собой такой задачи; фактически ей вообще было наплевать на него.

Не слишком лестная мысль; и все же, и все же… Каковы бы ни были ее мотивы, неизменным оставался тот факт, что они это делали, что он удовлетворял ее потребности, а она его, и что именно она сделала его мужчиной, за что он будет ей вечно благодарен.

Однако ту силу, которую разбудила в нем Джилл, нелегко было обуздать вновь. Стив начал выезжать за пределы ранчо, подыскивая себе подругу. В семье все понимали, чем он занимается, и никто не возражал, хотя эти поездки сжирали много драгоценного топлива. Среди всех кузенов и кузин своего поколения – он, Джилл, Майк, Чарли, Кассандра, сын Рона Энсон – Стив первым достиг возраста зрелости. Единственный способ избежать кровосмешения внутри их обосновавшегося на вершине горы клана состоял в том, чтобы обратить интерес его членов за пределы замкнутого пространства ранчо.

Когда же он в конце концов нашел девушку, выяснилось, что она живет в Вентуре; в этом было определенное неудобство. Однако на обезлюдевшем побережье и выбирать-то было не из кого, и даже этого нового, уверенного в себе Стива Геннета опытным сердцеедом никто бы не назвал. Вряд ли он мог заявиться в какое-нибудь ближайшее местечко наподобие Саммерленда или Карпинтерии, где было не более пяти-шести одиноких девушек, и невозмутимо объявить, что он, великий Стиверино, объявляет конкурс на вакантное место своей подружки. Вот он и рыскал по окрестностям, забираясь все дальше и дальше, но долгое время не находил никого.

А потом он нашел Лизу Клайв – но вовсе не во время этих своих странствий, а способом, гораздо более отвечающим его натуре: через электронную почту, в последнее время работающую более-менее регулярно и охватывающую все побережье. Она называла себя Гвиневера – имя, как объяснил Стиву дядя Рон, героини одной очень известной старой истории.

– Назови себя Ланселот,– посоветовал дядя Рон.– Это привлечет ее внимание.

Стив так и сделал. На протяжении полугода они общались на расстоянии, обменивались колкостями, задавали друг другу вопросы, связанные с программированием, рассказывали небольшие и тщательно завуалированные фрагменты своих биографий. Конечно, имя еще ничего не означало; она могла оказаться любого пола. Но Стив улавливал в ее посланиях что-то определенно юное, женственное и приятное. В конце концов он осторожно приоткрыл завесу тайны над тем, кто он и откуда, рассказал, что живет неподалеку от Санта-Барбары, и намекнул, что хотел бы встретиться с ней где-нибудь поблизости. Она сообщила, что живет на побережье, недалеко от Лос-Анджелеса. Они договорились встретиться в Вентуре, у здания Миссии. Он предположил, что это где-то на полпути между ними. Как выяснилось впоследствии, тут он ошибся: Лиза как раз и жила в Вентуре.

Они прогуливались вдоль океана, и она сообщила ему, что ей двадцать четыре, то есть она на три года старше него. Он обманул ее, сказав, что ему тоже двадцать четыре; позднее он узнал, что на самом деле ей было двадцать шесть, но в их возрасте это не имело значения. Она была хорошенькая, не такая красивая, как Джилл, но очень привлекательная. Немного крупноватая, может быть? Ну, он тоже был не из мелких. У нее были прямые, очень мягкие каштановые волосы, округлое жизнерадостное лицо, полные губы, чуть вздернутый нос и яркие, живые, теплые, дружелюбные глаза. Карие. После всех этих лет среди голубоглазых Кармайклов он мог полюбить ее за один лишь цвет глаз.

Она рассказала Стиву, что живет с отцом и двумя братьями. Все они работали в телефонной компании, занимались программированием. Возникло ощущение, что ей не хочется вдаваться в детали, и он не настаивал. Он рассказал ей, что его отец до Вторжения был программистом и что он сам тоже кое-что понимает в этом деле. Показал ей свой имплантат. У нее тоже было такое устройство. Еще он рассказал, что вся их семья живет на земле его деда, военного офицера в отставке. Естественно, об участии Кармайклов в Сопротивлении не было сказано ни слова.

Почему-то ему было очень нелегко перейти от слов к физической близости, и в конце концов ей пришлось взять инициативу на себя, точно так, как это в свое время происходило с Джилл. После трех встреч он не был способен ни на что большее, кроме как на прощальный поцелуй; но в четвертый раз, теплым летним днем, Лиза предложила поехать в парк, который, по ее словам, ей очень нравился. Это оказался парк Мугу, еще дальше по побережью. Миновав нескольких последних сооружений Пришельцев, больших, сверкающих, немного похожих на копны, водруженные на вершинах холмов, они свернули в парк, он вел машину, она указывала дорогу. В конце концов они оказались в уединенной дубовой роще, где, как предположил Стив, она бывала уже не раз. Землю покрывал толстый слой опавших прошлогодних листьев, в ароматном воздухе ощущался сладковатый мускусный запах палой листвы.

Они начали целоваться. Ее язык проскользнул между его губ. Лиза тесно прижималась к нему, медленно вращая бедрами. И так, шаг за шагом, она повела его вперед, пока не настал момент, когда никакое руководство ему уже не требовалось.

Груди у нее оказались тяжелее, чем у Джилл, и мягче. Живот был более округлый, бедра полнее, руки и ноги короче; по сравнению с ней фигура Джилл вспоминалась почти как мальчишеская. И когда Лиза позволила ему войти в себя, она сделала это тоже не так, как Джилл,– подтянула колени практически к груди. Поначалу все эти отличия казались странными и очаровывали Стива; но потом он уже ничего не замечал и тем более не сравнивал. Очень скоро Лиза стала для него воплощением женственности, единственным истинным мерилом любви. То, что происходило с

Джилл, превратилось в постепенно меркнущее воспоминание, юношеские забавы, эпизоды древней истории.

Они занимались любовью при каждой встрече. И она, казалось, жаждала этого не меньше него.

И до, и после они разговаривали – о компьютерах, программах, контактах с хакерами в дальних уголках захваченного чужаками мира. Сравнивали свои имплантаты, обменивались маленькими информационными хитростями. Она научила его кое-каким трюкам с имплантатом, о которых он прежде и понятия не имел; кое-чему и он научил ее. По молчаливому согласию они не торопились знакомиться с семьями друг друга и не строили планов будущей совместной жизни. Однако прошло шесть, семь, восемь месяцев, а они так и не приблизились к тому, чтобы привести друг друга домой и познакомить с родными. Каждый раз повторялось одно и то же: они встречались около Миссии, ехали в парк, в дубовую рощу, и лежали на ковре из опавших листьев.

Однажды ранней весной она сказала, вроде бы ни с того ни с сего:

– Слышал? Они строят стену вокруг Лос-Анджелеса.

– На дорогах, ты имеешь в виду?

Он знал, что скоростную трассу 101 наполовину перегородили стеной бетонных блоков, чуть-чуть подальше Саусенд-Окс.

– Не только на дорогах. Везде. Огромная стена вокруг всего города.

– Шутишь!

– Хочешь взглянуть?

С тех пор как их семья перебралась на ранчо десять лет назад, самым близким местом к Лос-Анджелесу, где Стиву приходилось бывать, был вот этот самый парк. Просто не возникало случая отправиться в Эл-Эй. Вдобавок, чтобы сделать это, теперь требовалось получить разрешение от ЛА-КОН, административного учреждения, действующего в городе от имени Пришельцев. Кроме того, ходили слухи, будто Лос-Анджелес превратился в огромные перенаселенные трущобы, отвратительные и крайне опасные; все необходимые контакты с группами Сопротивления в городе поддерживались через электронную связь; конечно, из соображений секретности все сообщения тщательно кодировались.

Но стена вокруг Лос-Анджелеса, если они и в самом деле ее строят? Это было что-то новое, и в этом непременно следовало разобраться, чтобы сообщить на ранчо. Существующие ограничения на вход и выход носили чисто бюрократический характер и сводились в проверке документов на специальных контрольных пунктах. Но реальная, осязаемая стена стала бы неприятным сюрпризом, свидетельствующим о новом уровне контроля Пришельцев над жизнью людей. Вызывало недоумение, почему ни Энди Джекман, ни какой-либо другой агент Сопротивления в городе даже не заикнулись об этом.

– Давай посмотрим,– ответил Стив.

Лиза вела машину. Это был трудный, медленный процесс. Пришлось добираться горными дорогами, из-за давнишней преграды на скоростной трассе 101 и совсем недавно возникших проблем на тихоокеанской скоростной трассе, перед самым Малибу, связанных с прошедшими недавно сильными дождями. Они вызвали оползни, а дороги теперь никто не убирал. Пришлось попетлять по узким, изрытым канавами дорогам, мимо редких поселений, разбросанных по высокогорной местности, быстро скатывающейся к примитивному состоянию. Так продолжалось до тех пор, пока они не выбрались на скоростную трассу 101 уже за Агорой и оказались в зоне, где возводилась стена. Стив ломал голову, зачем Пришельцам понадобилось обносить Лос-Анджелес стеной, когда туда и без того не так-то просто проникнуть.

– Еще немного. Новая стена прорезает бульвар каньона Топанга,– сказала Лиза, но это название ни о чем не говорило Стиву.

Теперь они ехали на восток через безбрежную холмистую местность по широкому шоссе в относительно хорошем состоянии. Дорожное движение практически отсутствовало. Бросалось в глаза, что когда-то этот район, по-видимому, был густо заселен. По обеим сторонам дороги то и дело попадались развалины торговых центров, больших и маленьких, и длинные кварталы жилых домов, тоже в полуразрушенном состоянии.

Доехав до места, обозначенного как аллея Калабасас, Лиза резко остановилась и посмотрела на Стива.

– Прости. Впереди контрольный пункт. Я совсем забыла об этом.

– Контрольный пункт?

– Ну да. Ничего страшного. У меня есть пропуск.

Дорогу перед ними блокировали ветхие деревянные козлы. По сторонам дороги сидели два патрульных офицера из ЛАКОН. Когда Лиза подъехала, один из них поднялся и подошел к машине, направив на нее сканер. Лиза открыла окно и приложила свой имплантат к сканирующей пластине. Вспыхнул зеленый огонек, и патрульный взмахом руки показал, чтобы они проезжали между зигзагообразно расставленных козел и дальше на открытое шоссе. Рутинная процедура.

– А теперь,– спустя несколько минут сказала Лиза,– посмотри вон туда.

Она указала вперед. И он увидел стену, возвышающуюся там, где боковая дорога, обозначенная как бульвар каньона Топанга, под прямым углом пересекала шоссе, по которому они ехали.

Стена состояла из прямоугольных бетонных блоков, вроде тех, которые на трассе 101 отрезали Саусенд-Окс от Агоры. Но здесь стена не просто перекрывала шоссе шириной около сотни футов. Это было гигантское сооружение, тянущееся в обе стороны насколько хватало взгляда. Она огибала местность, уходя на север, в район когда-то густонаселенного пригорода, а с другой стороны по дуге тянулась на юг, исчезая в направлении побережья.