Текст книги "Время «Икс»: Пришельцы"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Вторая дочь Халима, малышка Лейла, тоже умерла во время Мора, спустя три месяца после смерти отца и за два дня до своего шестого дня рождения. Что касается старшего брата Джасмины, Халида, он к этому времени был уже два года как мертв; еще в Смутные Времена как-то субботним вечером его забила до смерти банда длинноволосых парней, охваченных возвышенным английским негодованием из-за того, что чужеземцы захватили Землю, и решивших излить это негодование своим излюбленным способом – избиением пакистанцев на улицах города.

Из всей семьи, таким образом, уцелела одна Аисса, стойкая и неутомимая вторая жена Халима. Она тоже болела во время Мора, но оказалась одной из тех счастливиц, кто сумел побороть болезнь и выжить. Хотя, может, для нее лучше было бы умереть, чем оказаться в новом, преображенном и почти обезлюдевшем мире. Но одной ей содержать ресторан было не под силу, да и в любом случае, учитывая, что три четверти населения Солсбери умерли во время Мора, в пакистанском ресторане отпала нужда.

Аисса была из тех, кто на свои руки всегда найдет муки. Она продолжала жить в комнатах постепенно хиреющего здания, в котором прежде располагался ресторан. Национальная валюта сейчас утратила всякий смысл, сменившись чем-то вроде циркулирующих по стране необычных новых Денег, и, чтобы не умереть с голоду, Аиссе пришлось перебиваться случайными заработками. Она стирала и убиралась в домах тех людей, которые еще нуждались в таких услугах. Готовила еду престарелым, слишком слабым, чтобы обслуживать себя. Когда удавалось, подрабатывала на заводе Пришельцев, построенном за пределами города. Сплетала вместе цветные провода в тоненькие пряди, тем самым принимая участие в изготовлении сложных механизмов, природу и назначение которых она не понимала.

А когда не было совсем никакой работы, Аисса оказывала кое-какие услуги водителям проезжающих через Солсбери грузовиков, раздвигая свои мощные мускулистые ноги в обмен на продуктовые талоны, или новые бумажные деньги, или какие-то вещи, служившие заменой денег. Будь у нее выбор, она не стала бы этим заниматься. Но, если уж на то пошло, будь у нее выбор, Пришельцы никогда не вторглись бы на Землю, и муж не умер бы так рано, и Лейла с Халидом остались бы живы, и Джасмине не пришлось бы пройти через то тяжкое испытание, которое выпало на ее долю в каморке под крышей. Но никто не спрашивал мнение Аиссы по поводу всего этого, а чтобы выжить, нужно есть; вот и приходилось продавать себя водителям грузовиков, когда нельзя было заработать другим способом.

Но почему, собственно говоря, она так хотела выжить в мире, казалось бы, потерявшем для нее всякий смысл и отнявшем всякую надежду? Отчасти выживание ради выживания было заложено у нее в генах, но в гораздо большей степени из-за того, что она была не одна в этом мире. На развалинах семьи у нее на руках остался ребенок, которого нужно было поднять,– ее внук, сын падчерицы, Халид Халим Бек, дитя позора. Халид Халим Бек тоже выжил во время Мора. Такова ирония судьбы! Этот Мор, явившийся актом мести со стороны Пришельцев в ответ на денверскую лазерную атаку, почему-то, как правило, щадил детей младше полугода. В результате появилось огромное количество здоровых, но лишенных родительской опеки малышей.

Он рос здоровым и крепким, Халид Халим Бек. Несмотря на все лишения этих мрачных дней, нехватку еды, топлива и всякие мелкие неприятности, которые прежде никто и вообразить-то не мог, он рос высоким, стройным и сильным. От матери он унаследовал гибкость, а от отца длинные ноги и грацию танцора. У него была кожа приятного золотисто-коричневого оттенка, яркие голубовато-зеленые глаза и блестящие, густые, вьющиеся волосы удивительного бронзового цвета – признак евроазиатского происхождения. Среди всех горестей и потерь он стал для Аиссы единственным чудесным маяком, разгоняющим мрак вокруг.

Никаких школ как таковых не существовало, и Аисса сама учила маленького Халида, насколько это было в ее возможностях. По правде говоря, ей и самой не пришлось много учиться, но она умела читать и писать, объяснила ему, как это делается, и выпрашивала и выменивала для него книги при каждом удобном случае. Она нашла женщину, знающую арифметику, и мыла у нее полы в обмен на занятия с Халидом. Еще в южном конце города жил старик, знающий Коран наизусть, и Аисса, хотя и не слишком религиозная сама, раз в неделю отсылала к нему Халима, чтобы старик обучал его исламу. В конце концов, мальчик был наполовину мусульманином. За его христианскую часть Аисса ответственности не ощущала, но она не хотела, чтобы он вошел в мир, понятия не имея, что где-то – где-то! – есть бог, известный под именем Аллах, бог справедливый, сострадательный и милосердный, которому он обязан повиноваться и пред которым, как и все люди, когда-нибудь предстанет в Судный День.

– А Пришельцы? – спросил ее Халид; ему было тогда шесть.– Они тоже предстанут перед Аллахом?

– Пришельцы не люди. Они джинны.

– Их создал Аллах?

– Аллах создал все на Небесах и на Земле. Нас он создал из гончарной глины, а Пришельцев из бездымного огня.

– Но Пришельцы принесли нам зло. Зачем Аллах делает такие злые вещи, если Он милосердный бог?

– Пришельцы…– начала Аисса, испытывая известное смущение от сознания того, что и более умные головы пасуют перед этим вопросом.– Пришельцы творят зло, да. Но сами они не злые. Они просто орудия в руках Аллаха.

– Кто прислал их сюда делать нам зло? – продолжал допытываться Халид.– Что это за бог, которые насылает зло на Своих собственных людей, Аисса?

Ей было нелегко поддерживать такой разговор, но терпения с мальчиком хватало.

– Пути Аллаха неисповедимы и недоступны нашему пониманию, Халид. Он Бог, а мы перед ним ничто. Если он решил, что на нас нужно наслать Пришельцев, значит, и в самом деле нужно, и мы не должны докапываться, зачем и почему.

А также болезни, подумала она, и голод, и смерть, и английских парней, которые посреди улицы убили твоего дядю Халида, и даже того английского мальчика, который засунул тебя в живот твоей матери, а потом сбежал. Аллах посчитал, что все это необходимо наслать в мир тоже. Но потом она напомнила себе, что если бы Ричи Бек не прокрался тайно в их дом, чтобы переспать с Джасминой, этот чудесный ребенок не стоял бы сейчас перед ней. Выходит, и зло может иногда породить что-то хорошее. Кто мы такие, чтобы требовать объяснений у Аллаха? Может быть, даже Пришельцы, в конечном счете, были посланы сюда для нашего же блага.

Может быть.

Об отце Халида все это время не было известно ничего. Поговаривали, будто он вступил в армию, воюющую с Пришельцами, но Аисса ни разу не слышала о существовании в мире такой армии.

Потом, незадолго до седьмого дня рождения Халида, вернувшись в середине дня со своих четверговых занятий Кораном со старым Искандером Мустафой Али, он застал дома сидящего с бабушкой неизвестного белого человека, с массой неопрятных светлых вьющихся волос и худым, треугольным, почти лишенным плоти лицом. Холодные, острые, голубовато-зеленые глаза смотрели с этого лица, словно в прорези маски. Кожа у него была такая белая – почти как мел,– что Халид недоуменно задался вопросом, есть ли вообще в его теле кровь. Этот странный человек сидел в бабушкином кресле, а бабушка выглядела такой, какой Халид никогда ее не видел,– очень раздраженной, с бисеринками пота на лбу и плотно поджатыми губами.

Белый человек откинулся в кресле, скрестив ноги, длиннее которых Халиду тоже не приходилось видеть.

– Ты знаешь, кто я такой, парень?

– Откуда ему знать? – вмешалась бабушка.

Белый человек перевел взгляд на Аиссу.

– Я сам с ним поговорю, если не возражаешь,– а потом он снова обратился к Халиду: – Подойди-ка сюда, парень. Встань передо мной. Хорош, нечего сказать. Как тебя зовут?

– Халид.

– Халид. Кто дал тебе это имя?

– Мама. Она умерла. Так звали моего дядю. Он тоже умер.

– Чертовски много людей умерло, это точно. Ну, Халид, а меня зовут Ричи.

– Ричи,– повторил Халид очень тихо, потому что до него уже начал доходить смысл этого разговора.

– Ричи, да. Ты когда-нибудь слышал о человеке, которого зовут Ричи? Ричи Бек.

– Это мой… отец,– теперь уже совсем еле слышно.

– Правильно! Гран-при тебе за это, парень! Ты не только красивый, но и умный. Ха, а чего еще можно ожидать? Ну, я и есть твой давным-давно потерянный отец! Подойти сюда и награди своего давным-давно потерянного отца поцелуем.

Халид неуверенно взглянул на бабушку. Ее побледневшее лицо все еще блестело от пота. Вид у нее был совсем больной. И все же она кивнула, еле заметно.

Он сделал полшага вперед, и мужчина, который был его отцом, с силой обхватил его за талию и притянул к себе. Никаких поцелуев на самом деле не было, он просто прижался щекой к лицу Халида. Его щека оказалась такой твердой, что мальчику стало больно.

– Ну вот, парень. Я вернулся, понимаешь? Меня не было целых семь чертовски долгих лет, но теперь я вернулся. И собираюсь жить с тобой и быть тебе отцом. Можешь называть меня «па» и на ты.

Халид недоуменно заморгал глазами.

– Давай-ка, попробуй. Скажи: «Я очень рад, что ты вернулся, па».

– Па,– смущенно повторил Халид.

– И остальное тоже, будь любезен.

– Я очень рад…– он запнулся.

– … что ты вернулся…

– … что ты вернулся…

– …па.

Халид заколебался.

– …па.

– Вот хороший мальчик! Со временем дело пойдет легче. Скажи-ка, ты когда-нибудь думал обо мне, а?

Халид снова посмотрел на Аиссу, и снова она исподтишка кивнула.

– Иногда,– хрипло ответил он.

– Иногда? Только и всего?

– Ну, сейчас мало кто имеет отца. Но иногда я встречал того, у кого он есть, и тогда думал о… тебе. Думал – интересно, где он сейчас? Аисса сказала, что ты сражаешься с Пришельцами. Это правда, па? Ты воевал с ними? Убил кого-нибудь из них?

– Не задавай глупых вопросов. Скажи мне вот что. Какая у тебя фамилия, Хан или Бек?

– Бек. Халид Халим Бек.

– Называй меня «сэр», если не говоришь «па». Скажи: Халид Халим Бек, сэр.

– Халид Халим Бек, сэр… па.

– Или то, или другое. Но не вместе.

Ричи Бек поднялся с кресла – словно раскладываясь по частям, все выше, и выше, и выше. Он был потрясающе высок и очень строен. Халид, тоже не маленький для своего возраста, чувствовал себя рядом с ним карликом. У него возникла дикая мысль, что это не его отец и вообще не человек, а какой-то демон или, может быть, выпущенный из бутылки джинн, как в сказке, которую рассказывал Искандер Мустафа Али. Но, конечно, Халид промолчал.

– Хорошо,– сказал Ричи Бек.– Я рад. Сын должен носить имя отца. Но вот вторая часть – Халид Халим… Начиная с этого момента тебя будут звать… м-м-м… Кендал. Коротко Кен.

– Халид…

– …имя твоего дяди, да. Ну, теперь дядя мертв. Практически все мертвы, Кенни. Кендал Бек, хорошее английское имя. Кендал Гамильтон Бек. Чем плохо, а, парень? До чего же ты хорошенький, Кении! Подожди, я кое-чему научу тебя. Сделаю из тебя человека.

«Ну, я и есть твой давным-давно потерянный отец!»

Халид понятия не имел, что это такое, когда у тебя есть отец, и даже не очень задумывался над этой идеей. Прежде он понятия не имел, что такое ненависть, потому что Аисса была спокойной, уравновешенной, терпимой женщиной, слишком трезвой, чтобы тратить время и ценную энергию на такие вещи, как ненависть, и в этом Халид был похож на нее. Но Ричи Бек, который открыл Халиду, как это – иметь отца, заставил его понять и что такое ненависть.

Ричи занял спальню Аиссы, отослав ее в ту комнату, которую прежде занимала Джасмина. Там давным-давно никто не убирался, но они немного привели ее в порядок – разогнали пауков, разбитое стекло заменили в окне промасленной бумагой и приколотили пару досок на полу. Аисса сама перетащила сюда свой низкий шкаф для одежды, расставила на нем фотографии умерших близких и с помощью старых сари, которые давно не носила, задрапировала темные пятна на стене, там, где облезла краска.

Это было более чем странно – то, что Ричи жил с ними. Полный переворот, пугающее вторжение чужеродной формы жизни, в каком-то смысле не менее шокирующее, чем появление Пришельцев.

Большую часть дня он отсутствовал, работал в Винчестере, куда ездил на допотопном коричневом автомобиле. Халид в Винчестере никогда не был и, конечно, не знал, что именно туда его мать ездила за таблетками, которые должны были исторгнуть его из ее лона. Халид никогда не бывал за пределами Солсбери, даже не видел Стонхендж. Сейчас это место стало центром бурной деятельности Пришельцев, а не зрелищем для туристов. В эти дни мало кто из жителей Солсбери покидал город. Очень немногие имели автомобили – достать бензин было почти невозможно,– но у Ричи, казалось, с этим никогда не возникало проблем.

Иногда Халид задавался вопросом, где работает отец, но спросил только раз. Едва слова сорвались с его губ, как длинная рука отца взметнулась и ударила его по лицу, повредив нижнюю губу и оросив кровью подбородок.

Халид ошеломленно сделал шаг назад. Никто никогда до сих пор не бил его.

– Никогда больше не смей спрашивать об этом! – отец возвышался над ним, словно гора. Его холодные глаза стали еще холоднее от злости,– Тебя не касается, чем я занимаюсь в Винчестере, понял, парень? Это мое личное дело. Мое… личное… дело.

Трогая языком разбитую губу, Халид в смятении смотрел на отца. Удар был не слишком силен; но шок, но удивление… Эти чувства еще долгое время спустя эхом отдавались в его сознании.

Больше он не спрашивал отца о работе, нет. Но удары получал неоднократно, с удивительной регулярностью. Таким образом Ричи изливал свое раздражение, а предугадать, что именно вызовет его раздражение, было почти невозможно. Хотя… Похоже, такую реакцию вызывало любое вторжение в то, что он считал сугубо личным, своим. Однажды, разговаривая с отцом в его спальне и рассказывая о том, как стал свидетелем кровавой драки двух мальчишек, Халид без всякой задней мысли положил руку на гитару, всегда стоящую прислоненной к стене рядом с постелью, и лишь чуть-чуть тронул струну – то, что ему месяцами хотелось сделать; и тут же, не успел затихнуть звук, Ричи размахнулся и ударом отшвырнул Халида к стене.

– Держи подальше от этого инструмента свои грязные лапы!

И Халид, конечно, в дальнейшем так и делал. В другой раз Ричи ударил его за то, что тот полистал оставленную отцом на кухонном столе книгу, где были картинки с обнаженными женщинами. А еще был случай, когда Халиду досталось за то, что он слишком долго пялился на бреющегося перед зеркалом отца. Так Халид понял, что лучше держаться от отца подальше, но, увы, это не избавило его от побоев, иногда и вовсе беспричинных. Удары редко бывали так сильны, как тот, самый первый, и никогда больше не вызывали ощущения такого шока. Но это были удары, и память о них откладывалась в каком-то тайном уголке его души.

Иногда Ричи бил и Аиссу тоже – если обед запаздывал, или если она слишком часто подавала на стол приправленную карри баранину, или если ему чудилось, что она в чем-то не согласна с ним. Это было для Халида похуже, чем самому получить удар. Как это, кто-то осмеливается поднять руку на Аиссу? В первый раз, когда это случилось как-то во время обеда, рядом с Халидом на столе лежал большой кривой нож, до которого он запросто мог дотянуться. И он, возможно, так и сделал бы, если бы не Аисса. Несмотря на негодование, унижение и боль, она прочла мысли Халида и с помощью одного-единственного яростного взгляда запретила ему даже и думать о таких вещах. И в дальнейшем он сдерживал себя всякий раз, когда Ричи бил Аиссу. Это Халид умел – сдерживать себя; навык, унаследованный от терпеливых, способных вынести все на свете дедушки с бабушкой, которых он никогда не знал, и длинной вереницы более ранних предков, угнетенных азиатских крестьян. Совместная жизнь с Ричи позволила Халиду довести этот навык до уровня чистого искусства.

Друзей у Ричи было немного, по крайней мере таких, которых приглашают в дом. Халид знал всего троих.

Иногда заходил мужчина по имени Арчи, уже довольно старый, с сальными кольцами волос, ниспадающих по сторонам большой лысины. Он всегда приносил бутылку виски, они с Ричи уединялись в комнате последнего, плотно закрывали за собой дверь, разговаривали на пониженных тонах или пели хриплыми голосами. На следующее утро Халид находил на полу в коридоре пустую бутылку из-под виски. Он хранил их, выстраивая в ряд за домом посреди мусора, сам не зная, зачем это делает.

Второго мужчину звали Сид. Он был плосконосый, с Удивительно толстыми пальцами, и от него так воняло, что Халид чувствовал этот запах в доме даже на следующий день. Однажды, когда Сид был у них, Ричи вышел из своей комнаты, окликнул Аиссу, увел ее к себе и закрыл дверь. Она все еще была там, когда Халид пошел спать. Он никогда не расспрашивал ее о том, что происходило в комнате Ричи. Какой-то инстинкт подсказывал ему, что лучше этого не знать.

Третьей была женщина: Венди, так ее звали, высокая, крупная и очень некрасивая, с длинным «лошадиным» лицом, скверной кожей и спутанными рыжеватыми волосами. Однажды она пришла во время обеда, и Ричи тем вечером велел Аиссе приготовить чисто английский обед, жаркое из ягненка или говядины, и никаких пакистанских приправ, будь любезна. После еды Ричи с Венди удалились в комнату Ричи и в этот вечер больше не выходили. Оттуда доносились звуки гитары, смех, а потом негромкие крики, стоны и мычание.

Однажды посреди ночи, когда Венди была у них, Халиду понадобилось в туалет как раз в тот момент, когда она тоже направлялась туда. Он столкнулся с ней в коридоре – совершенно обнаженная, высокая призрачная фигура, залитая лунным светом. До этого ему никогда не приходилось видеть обнаженных женщин в жизни, только на картинках в журнале Ричи; но он спокойно поднял на нее взгляд, с тем глубоко въевшимся отсутствием проявления каких бы то ни было эмоций на лице, которое выработалось у него с тех пор, как появился Ричи. Вот так, внешне почти равнодушно, он осмотрел ее сверху донизу, начиная с длинных тонких ног, все выше и выше. На мгновение его взгляд остановился на треугольнике волос у основания плоского живота, потом скользнул еще дальше вверх, к округлым, небольшим, торчащим в стороны грудям, и, наконец, добрался до лица, с которым лунный свет неожиданно сотворил маленькое чудо, сделав Венди почти миловидной, хотя прежде она казалось Халиду отталкивающе безобразной. Похоже, это разглядывание не вызвало у нее неудовольствия. Она улыбнулась, подмигнула, послала ему воздушный поцелуй, почти кокетливым движением провела рукой по своим спутанным волосам и проскользнула мимо него в туалет. Это был единственный случай, когда человек, имеющий отношение к Ричи, ассоциировался для Халида с чем-то хотя бы отчасти приятным: человек, который, по крайней мере, заметил его.

Но жизнь с Ричи была чревата не только неприятностями; имелись у нее и свои хорошие стороны.

Одна из них состояла в близости к такому мощному источнику силы и энергии: то, что Халид мог бы назвать мужественностью, если бы знал это слово. Все предыдущие годы своей коротенькой жизни он провел среди людей, которые склонили головы перед судьбой, вели себя тихо и покорно. Такими, как терпеливая, трудолюбивая Аисса, которая безропотно принимала все, что выпадало на ее долю, и никогда не жаловалась. Или усохший старый Искандер Мустафа Али, убежденный, что все мы в руке Аллаха и у нас нет иного выбора, кроме как повиноваться ему. Или тихие англичане, жители Солсбери, с плотно поджатыми губами, пережившие Вторжение, Великое Молчание, Смутные Времена, Мор; все это подготовило их к тому, чтобы очень, очень по-английски реагировать на любые ужасы, ожидающие их в дальнейшем.

Ричи был другой, совсем другой. В нем не было никакой пассивности.

– Мы сами формируем свою жизнь, парень,– частенько повторял он.– Сами пишем себе тексты. Жизнь – это всего лишь дьявольское телевизионное шоу, понимаешь, Кенни?

Это было пугающе ново для Халида: что можно управлять своей собственной судьбой, что можно сказать «нет» в одном случае, и «да» в другом, и «не сейчас» в третьем, и что если очень сильно чего-то хотеть, то можно этого добиться. Пока Халид ничего не хотел, но сама идея зачаровывала его.

И потом, вот еще что. При всей грубости манер Ричи, при той легкости, с которой, выпив лишнее, он мог обругать или ударить, было в нем что-то привлекательное, даже обаятельное. Он частенько сидел с ними, играл на гитаре, учил словам песен, подбадривал петь вместе с ним, хотя ни Халид, ни, похоже, Аисса понятия не имели, о чем эти песни. Пение – это развлечение, а на долю Халида выпало очень мало развлечений. Ричи гордился внешним видом Халида, его живой, спортивной грацией и хвалил мальчика за это; это было что-то, чего никто никогда не делал прежде, даже Аисса. И хотя Халид каким-то образом понимал, что, поступая так, Ричи в некотором роде хвалит самого себя, он был благодарен ему за это.

Позади дома Ричи учил его играть в мяч. А иногда на поле на окраине города происходили крикетные матчи; время от времени Ричи тоже участвовал в них и в этих случаях брал Халида с собой в качестве зрителя. Позже, дома, он показывал мальчику, как держать биту и как защищать воротца.

Ну и еще иногда были поездки на автомобиле. Они воспринимались как редчайшая и величайшая удача. Но случалось, что в одно из солнечных воскресений Ричи говорил:

– Как насчет того, чтобы покататься на старой развалюхе, а, Кенни?

И они отправлялись в зеленый пригород, обычно не в какое-нибудь определенное место, а просто так, туда и обратно по узким дорогам, и Халид удивленно таращился на новый для него мир за городом. Голова у него приятно кружилась, когда он воочию убеждался, что мир не заканчивается за чертой Солсбери и что он полон чудес и красоты.

От всего этого его ненависть к Ричи не исчезла, но, по крайней мере, была не такой давящей, поскольку он видел, что присутствие в доме отца приносит некоторую выгоду. Не слишком большую. Некоторую.

Как-то Ричи взял его с собой в Стонхендж. Или, точнее говоря, настолько близко, насколько теперь это стало возможно для людей. Халиду как раз недавно исполнилось десять: особый подарок ко дню рождения.

– Видишь, что там стоит на равнине, парень? Вон те большие камни? Их построили доисторические чудики, которые раскрашивали себя в разные цвета, голые плясали вокруг и били в барабаны, а в полночь устраивали жертвоприношение на большом Каменном алтаре. Много, много лет назад. Тысячи лет… Давай, вылезай, посмотрим поближе.

И Халид смотрел. Огромные серые плиты, установленные в два ряда, позади них плиты поменьше, из голубого камня, выстроенные в форме треугольника, и большой камень в середине. На некоторых серых плитах сверху лежали еще какие-то камни. Все это сооружение окружала завеса мерцающего красновато-зеленого света, поднимающаяся из скрытых в земле отверстий на высоту почти в два человеческих роста. Зачем кому-то понадобилось строить все это? Пустая трата времени, больше ничего.

– Не так давно все это выглядело совсем иначе. Когда появились Пришельцы, они переставили камни на свой лад. Не сами, конечно, рабочих пригнали. И вот эту светящуюся разноцветную стену тоже Пришельцы сделали. Это не лампы и не прожекторы, ничего подобного. Если попытаться пройти сквозь это свечение, то умрешь, сгоришь, как москит в пламени свечи. Раньше большие камни стояли тут кружком, а те голубые вон там… Эй, парень, смотри-ка! Ты когда-нибудь видел раньше Пришельцев?

Халид видел их, дважды, но никогда с такого близкого расстояния. Первый раз Пришелец как-то в полдень объявился прямо в центре города, спокойно стоял у входа в собор, как будто им овладело настроение пойти в церковь: огромное пурпурное создание с оранжевыми пятнами по бокам и большими желтыми глазами. Но Аисса ладонью закрыла Халиду лицо, помешав ему толком разглядеть что-либо, и потащила его по улице прочь от собора, так быстро, как только он мог идти. Тогда Халиду было около пяти. Много месяцев подряд после этого случая ему снился Пришелец.

Второй раз, спустя год, он был с друзьями, играл неподалеку от скоростной автотрассы, как вдруг на ней появилась странная машина, которая не ехала на колесах, а плыла над дорогой. В ней стояли два Пришельца и, проплывая мимо ребят, посмотрели прямо на них. В тот раз Халид смог разглядеть лишь верхнюю часть их голов: глаза, под ними что-то вроде кривого клюва и огромную V-образную щель рта, похожую на лягушачью. Они очаровали его, хотя одновременно вызвали отвращение, потому что были такие необычные, такие чудные, эти странные чужеземные существа, эти враги рода человеческого, а он знал, что ему полагается презирать и ненавидеть их. Но он был и очарован тоже. Очарован. Хотелось бы ему разглядеть их получше.

Сейчас он получил возможность удовлетворить свое любопытство. Пришельцев было трое. Они вылезли из чего-то, похожего на дверь в земле, на дальнем конце древнего монумента, и принялись расхаживать среди огромных камней, словно хозяева, осматривающие свои владения, не обращая никакого внимания на высокого мужчину и маленького мальчика, стоящих около автомобиля, припаркованного сразу за светящимся барьером. Халид пораженно смотрел, как они, покачиваясь, ходили вокруг на своих коротеньких, похожих на щупальца ногах, поддерживающих огромные цилиндрические тела, и при этом сохраняли равновесие, не падали и не разбивались.

И еще его потрясла их красота. Он и раньше чувствовал ее, по прежним мимолетным встречам с ними, но сейчас их великолепие поразило его с силой удара.

Светящиеся золотисто-оранжевые пятна на гладкой, мерцающей пурпурной коже – точно пылающие огни. И эти огромные глаза, такие яркие, такие проницательные: в них светились мощный разум и сильная душа. Их взгляды обдавали потоком света. Казалось, будто сам воздух вокруг Пришельцев впитал в себя часть их красоты, испуская бирюзовое сияние.

– Вот они какие, парень. Наши господа и хозяева. Ну и страшилища, правда?

– Страшилища?

– Но ведь красавцами их не назовешь?

Халид уклончиво пробормотал что-то. Ричи, как всегда во время воскресных экскурсий, был в хорошем настроении. Но Халид никогда не забывал, какое наказание последует, если возразить ему хоть в чем-нибудь. Поэтому он просто молча глядел на Пришельцев, охваченный восторгом и благоговением перед великолепием этих странных гигантских созданий, но никак не проявляя своего восхищения их изяществом и величественностью.

Ричи продолжал воодушевленно:

– Ты слышал… ну, я знаю, тебе говорили, что, покинув Солсбери еще до твоего рождения, я вступил в армию, которая собиралась сражаться с ними. Тогда я хотел одного – убивать Пришельцев. Христос Всемогущий, как я ненавидел этих ублюдков, от которых просто бросает в дрожь! Явились нежданно-негаданно, захватили наш мир. Но, должен сказать тебе, я достаточно быстро понял, что к чему. Послушал планы этих людей из подпольной армии о том, как они собираются сбросить иго Пришельцев, и меня разобрал такой смех! Да, я просто обхохотался. Мне было совершенно ясно, что никакой надежды избавиться от Пришельцев нет. А ведь это было еще до того, как они наслали на нас Великий Мор. Я все понял, чертовски хорошо понял. Они могущественны, как боги. Если кто-то желает сражаться с целой ватагой богов, удачи ему. Я ушел из подполья. Я по-прежнему ненавижу этих чужеземных уродов, не заблуждайся насчет этого, но мне ясно, что глупо даже мечтать о том, чтобы одолеть их. Нужно просто найти способ приспособиться к ним, вот и все. Пусть внутри у тебя будет свой мир, а они пусть идут своим путем. Потому что всякий другой подход – чистой воды идиотизм.

Халид внимательно слушал. Слова Ричи имели смысл. Халиду было понятно его нежелание воевать с богами. Ему также было понятно, что возможно одновременно и ненавидеть кого-то, и продолжать жить с ним, не выражая никакого протеста.

– Ничего, что они видят нас? – спросил он.– Аисса говорит, что иногда, увидев человека, они могут высунуть из груди такие длинные языки, схватить его, затащить к себе и делать с ним ужасные вещи.

Ричи резко хохотнул.

– Такое случается, да. Но они не коснутся Ричи Бека, парень, и они не коснутся сына Ричи Бека, стоящего рядом с ним. Это я тебе гарантирую. Мы в полной безопасности.

Халид не стал спрашивать, почему. Он просто надеялся, что это правда.

Спустя два дня, на выходе с рынка, куда Аисса послала его купить кусок ягненка на обед, он столкнулся с двумя мальчиками и девочкой, примерно такого же возраста, как и он, или на год-два старше, с которыми был едва знаком. Они окружили его сзади, держась на расстоянии, чтобы он не мог дотянуться до них, и затянули нараспев тонкими, гнусавыми голосами:

– Квислинг, квислинг, твой отец квислинг!

– Как вы его назвали?

– Квислинг.

– Нет, никакой он не квислинг.

– А вот и да! А вот и да! Квислинг, квислинг, твой отец квислинг!

Халид понятия не имел, кто такой «квислинг», но чувствовал, что это что-то скверное. Ровно в той степени, в какой он сам ненавидел отца, он не мог допустить, чтобы кто-то обзывал его. Ричи не раз учил его: «Никогда не позволяй насмехаться над собой, парень». Он имел в виду насмешки над Халидом по поводу его пакистанского происхождения; но Халиду очень мало приходилось с этим сталкиваться. Может, квислингом называют того, кто сам англичанин, но имеет ребенка от пакистанской женщины? Может быть. Но с какой стати это должно волновать каких-то чужих детей или вообще кого бы то ни было?

– Квислинг, квислинг…

Халид отшвырнул пакет с мясом и бросился на ближайшего мальчика. Тот увернулся и убежал. Халид схватил за руку девочку, но девочек он никогда не бил и просто толкнул ее на второго мальчика, который отлетел к стене рыночной лавки. Халид навалился на него, одной рукой прижал к стене, а другой залепил пощечину.

Двое других ребят, похоже, не были готовы к такому отпору. Но они продолжали выкрикивать с безопасного расстояния и еще более гнусаво, чем раньше:

– Квис-линг, квис-линг, твой отец квис-линг!

– Замолчите! – закричал Халид,– Вы не имеете права!

Каждое слово он сопровождал ударом. У мальчишки, которого он прижимал к стене, потекла кровь из носа и уголка рта. Он явно был напуган.

– Квис-линг, квис-линг…

Они не умолкали, но и Халид не останавливался. Однако потом он почувствовал на шее сзади руку, большую руку взрослого человека, который рывком оттащил его назад и отшвырнул в сторону. Над Халидом навис крупный, крепкий мужчина, землекоп, судя по его виду.

– Что у тебя на уме, грязное пакистанское отродье? Ты чуть не убил мальчика!