Текст книги "Жизнь мальчишки (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

«Люди и без того это знают. А такие штуки, которые вы называете „доказательствами“, только напугают их. Но как бы там ни было, – продолжил тогда мэр Своуп, – чудовище в реке – это наше чудовище, и мы ни с кем не собираемся им делиться». Мистер Скалли протянул мне зуб:

– Хочешь потрогать его, Корн? Потом расскажешь кому-нибудь, что тебе довелось держать в руках.

Так я и сделал – дрожавшим указательным пальцем. Клык Мозеса был холодным, точно таким же, каким, по моему мнению, должны были быть донная грязь и ил Текумсы.

Мистер Скалли убрал кусок дерева с клыком в ящик шкафа и запер ящик на ключ. Дождь на улице снова усилился и дробью барабанил в металлическую крышу.

– Должно быть. Старый Мозес радуется этому ливню, – заметил мистер Скалли.

– Я все-таки считаю, вам обязательно нужно показать зуб еще кому-нибудь, – сказал ему отец. – Кому-нибудь, кто разбирается в подобных вещах, например газетчикам в Бирмингеме.

– Я так бы и сделал, Том, но боюсь, что Своуп мне этого не простит. Может, он прав и Старый Мозес и вправду только наше чудовище. Может быть, если о нем узнают остальные, то его у нас тут же заберут. Выловят из реки сетями, потом посадят в каком-нибудь зоопарке в огромную стеклянную банку, рядом с гигантскими карпами.

Мистер Скалли нахмурился и покачал головой.

– Нет, я тоже не хочу, чтобы дни Старого Мозеса закончились так грустно. Уверен, что и Леди этого не хочет. Сколько я себя помню, каждую Страстную пятницу она носила Мозесу угощение. Прошедшая пятница была первой, когда Старому Мозесу не понравилась еда.

– Ему не понравилась еда? – удивился отец. – Что вы хотите этим сказать?

– Разве тебя не было на негритянском шествии в этом году, Том?

Мистер Скалли подождал ответа, вероятно, рассчитывая услышать от отца твердое «нет», но, ничего не дождавшись, продолжил:

– В этом году Старый Мозес впервые не ударил хвостом в сваю моста, что многие называют «спасибо за гостинцы». Все происходит очень быстро, удар едва можно различить и тем более услышать. Стоит хотя бы раз услышать этот звук – и ты запомнишь его на всю жизнь. Но в этом году ничего такого не было.

И я вспомнил, какое встревоженное лицо было у Леди в этом году, когда она уезжала с моста с горгульями, и с каким мрачным видом устремилась назад в Братон процессия негров. Видно, Леди так и не удалось дождаться удара хвоста Старого Мозеса в сваю. Но что может означать подобное нарушение застольного этикета?

– Трудно сказать, что это может означать, – проговорил мистер Скалли, словно прочитав мои мысли. – Но Леди это очень расстроило, это уж точно.

На улице уже темнело. Отец сказал, что, если мы хотим вернуться домой засветло, нам надо торопиться, и поблагодарил мистера Скалли за то, что он уделил нам время и показал то, что осталось от моего велосипеда.

– Ведь вы и в самом деле не могли знать, – сказал на прощание отец мистеру Скалли, который, хромая, выбрался проводить нас до выхода со свалки. – Вы просто делали свою работу, как обычно.

– Верно, Том. Один велосипед мне и был нужен. А ваш велосипед все равно нельзя было наладить, ни за какие коврижки, – повторил он.

Этого-то я и не мог сказать отцу. По сути дела, окольными путями я пытался донести эту мысль до его сознания, но вся беда в том, что когда ты еще мальчишка, взрослые слушают тебя вполуха.

– Слышали что-нибудь новое о машине, которая упала в озеро? – спросил нас в дверях мистер Скалли. Его голос эхом разносился под сводами. Я отчетливо ощутил, как напрягся рядом со мной отец. – Негоже так умирать, без христианских-то похорон, – продолжил мистер Скалли. – Шериф Эмори нашел хоть какую-нибудь зацепку?

– Насколько я знаю, ни одной.

Голос отца дрогнул. Я был уверен, что в тот момент он увидел машину с прикованным к ее рулю наручниками мертвецом, уходившую на дно озера Саксон, Это видение изводило отца по ночам всякий раз, когда он закрывал глаза.

– Что до меня, то я, похоже, знаю, кто мог все это сделать, – продолжал мистер Скалли.

Мы уже стояли в дверях сарая, но выйти наружу не решались, потому что дождь усилился и теперь нещадно хлестал по мертвым горам забытых вещей. Пробивавшийся свет имел зловещий зеленоватый оттенок. Взглянув на моего отца, мистер Скалли, привалился плечом к дверному косяку.

– Это наверняка был кто-то, кто перебежал дорожку семейке Блэйлоков. И парень этот скорее всего был не местный, потому что все здешние, кто еще в здравом уме, знают, что Вэйд, Бодин и Донни – это самые что ни на есть зловредные и безжалостные стервятники во всем штате. В лесу у них целый заводик, они там гонят самогон и в ус не дуют. Плевали они на всех. Потому что этот их папаша, Большое Дуло, тот еще старый хитрец, самого дьявола может за пояс заткнуть. Да, сэр, именно Блэйлоки отправили того парня на дно Саксона, помяните мое слово, когда-нибудь это выяснится.

– Думаю, что шериф уже проверил эту версию.

– Может, и проверил. Только дело-то в том, что никто точно не знает, где прячутся Блэйлоки. Они порой показываются на людях то тут, то там, устраивают всякие разборки, а потом снова уползают в свою змеиную нору до следующего раза.

Мистер Скалли взглянул на улицу.

– Дождь, похоже, притих. Хотите добежать до машины – сейчас самое время.

Мы так и сделали: осторожно стали пробираться по тропинке между мусорными склонами к нашему грузовичку. Я еще раз взглянул на велосипедную гору. И тут, присмотревшись внимательней, я заметил то, на что не обратил внимания в первый раз: среди заржавленных переплетенных рам к свету тянулись зеленые плети дикого винограда; кое-где уже распускались белые бутончики, испускавшие сладкий аромат.

Внимание отца было привлечено к чему-то, что лежало далеко за кучей старых велосипедов, в том месте, что не дано увидеть никому другому. Внезапно он остановился, вслед за ним замер и я, после чего остановился и мистер Скалли, который хромал впереди и вдруг почувствовал, что сзади наступила тишина.

– Вот куда они се оттащили. А я-то все думал… – проговорил отец.

– Да, на следующий день ее сюда и притащили. Хотя мне она тут здорово мешает – все думаю от нее избавиться. Все время привозят что-то новое, нужно расчищать место, сам понимаешь.

О том, на что они смотрели, говорить было особенно нечего. Это была груда ржавого перекрученного железа, на котором лишь кое-где сохранилась черная краска. Ветрового стекла не было и в помине, крыша была сплющена вровень с капотом. Багажник сзади пострадал меньше всего, на нем еще были видны языки красного и оранжевого пламени.

Того самого, что поглотило водителя этой машины.

Отец отвернулся, и мы заторопились по извилистой тропинке к своему пикапу. Проходя мимо нее, я старался держаться к отцу как можно ближе.

– Заезжайте как-нибудь! – сказал нам на прощание мистер Скалли.

Овчарки снова облаяли нас, и миссис Скалли выглянула на крыльцо, на этот раз без ружья. Попрощавшись со старьевщиком, мы с отцом покатили по дороге с призраком Моны обратно к дому.

Глава 6
Старый Мозес откликается на зов

Примерно через неделю после того, как мы побывали на чудесной свалке мистера Скалли, дома зазвонил телефон. Трубку взяла мама.

– Том! – раздался из коридора ее крик, в котором звучали холодящие сердце трели смертельного ужаса. – Джей-Ти говорит, что на озере Холман прорвало дамбу! Они созывают в мэрию всех, кто может прийти.

– О Господи!

Отец вскочил с дивана, лежа на котором он смотрел по телевизору новости, и принялся натягивать ботинки.

– Я так и знал, что дело кончится наводнением! Кори! – крикнул он. – Быстро одевайся!

Я отлично знал отца и по его тону мгновенно понял, что мне лучше поторопиться. Я отложил в сторону листы бумаги, на которых пытался записать рассказ о черном автомобиле с призраком за рулем, и просто запрыгнул в свои джинсы. Когда чувствуешь, что родители испуганы, твое сердце начинает колотиться со скоростью девяноста миль в час. А кроме того, я услышал, как отец сказал «наводнение». Последнее наводнение случилось, когда мне было пять лет. Тогда жители Зефира отделались довольно легко, разве что поднявшаяся вода привлекла из болота полчища змей. Но из газет я знал, что в 1938 году во время наводнения вода на улицах Зефира стояла высотой до четырех футов, а в 1930-м паводок даже снес несколько крыш с домов в Братоне. Таким образом, наш городок имел давнюю историю борьбы с водной стихией, а учитывая, какие дожди лили с начала апреля по всем южным штатам, в этот раз можно было ожидать всяческих ужасов.

Река Текумса питается озером Холман, находящимся в сорока милях от Зефира. Если считать, что все реки впадают в моря, то, значит, мы жили на берегу собственного моря, не самого спокойного на свете.

Я проверил, как чувствует себя Рибель в конуре за домом, после чего втиснулся вслед за мамой и отцом в наш пикап, и мы все вместе поехали в мэрию, в старое здание в готическом стиле в самом конце Мерчантс-стрит. Почти во всех домах горел свет; было ясно, что тревожный телеграф работал вовсю. Нельзя было сказать, что дождь по-прежнему лил изо всех сил, вокруг висела какая-то морось, но вода на улице ощутимо прибыла. Ее уровень уже поднялся до ободов колес нашего пикапа; фундаменты некоторых домов и ступеньки крыльца уже начало заливать. Впоследствии выяснилось, что вода так попортила дом моего друга Джонни Уилсона, что, пока шел ремонт, ему пришлось целый месяц жить у родственников в Юнион-Тауне.

На стоянке у мэрии уже скопилось множество машин. Далеко у самого горизонта в небе полыхали молнии, подсвечивавшие подбрюшья низких облаков. В главный зал плотной массой набились люди. Зал являл собой большое просторное помещение с расписным потолком, по которому вокруг тюков хлопка летали ангелы; в свое время, лет двадцать назад, здесь проводили хлопковые торги, но потом хлопковые склады перенесли в Юнион-Таун, в более возвышенное место, куда не могло добраться самое сильное наводнение. Мы нашли себе места на шатких деревянных стульях у стены и очень скоро поняли, что нам повезло, потому что народ все прибывал. Вскоре в зале стало невозможно дышать. У кого-то хватило сообразительности включить вентиляторы, но из-за огромного количества собравшихся в зале воздух все равно скоро стал непригодным для дыхания. Миссис Ярброу, главная болтушка и сплетница нашего города, умастилась на стуле рядом с мамой и принялась беспрерывно трещать, а ее муж, молочник из «Зеленых лугов», не давал покоя отцу. Я увидел, как в зале появился Бен вместе с миссис и мистером Сирс, но устроились они на другой стороне зала. Появилась Демон: ее прическа выглядела так, словно она укладывала волосы с помощью грязи. За руку она тащила свою монстроподобную мамочку, а позади них следовал их похожий на жердь папаша. И, конечно же, они нашли себе места совсем рядом с нами. Я содрогнулся, когда Демон заметила мой полный отвращения взгляд и улыбнулась мне в ответ. Преподобный Лавой явился со всей семьей. За Лавоями вошел шериф Эмори, с женой и дочками. Потом вошли Брэнлины, мистер Парлоу и мистер Доллар, Дэви Рэй со своими, мисс Гласс Голубая и мисс Гласс Зеленая и много других знакомых. Все стояли локоть к локтю.

– Тихо! Ти-ши-на!

Это крикнул мистер Винн Гилли, помощник мэра. Он вышел на сцену, где раньше выкликали свою цену ведущие хлопковых аукционов, а теперь за столом сидели мэр Своуп и шеф пожарной дружины Джек Марчетте, который, кроме того, еще и руководил гражданской обороной.

– ТИШИНА! – что было сил заорал мистер Гилли, так что на его тощей шее натянулись жилы. Разговоры постепенно прекратились, и мэр Своуп поднялся из-за стола, чтобы произнести речь. Мэру Своупу было около пятидесяти; он был высоким и худым человеком с лошадиным унылым лицом и седыми волосами, которые он гладко зачесывал назад. Всякий раз, когда я видел мэра, во рту у него торчала трубка. Этой трубкой мэр пыхтел с энергией локомотива, сжигающего остатки угля в конце долгого тяжкого пути во главе длинного состава. Мэр носил хорошо сшитые брюки и белые рубашки с погончиками, на нагрудных карманах которых были вышиты его инициалы. Своуп походил на преуспевающего бизнесмена, которым он, по сути дела, и был: мэр владел магазином мужской одежды «Стэгг-шоп» и зефирским городским холодильником, принадлежавшим его семье в течение нескольких поколений. Жена Своупа, Лана Джин, сидела вместе с доктором Кертисом и его женой Бриджит.

– Полагаю, что к настоящему времени все без исключения уже в курсе случившегося несчастья, – начал мэр Своуп. С виду Своуп был мэр хоть куда, но говорил он, словно каши в рот набрал. – Так вот, граждане Зефира, сообщаю вам, что времени у нас осталось не так много. Шеф Марчетте доложил мне, что уровень воды в реке достиг критической отметки. Когда вода из озера Холман доберется до города, у нас начнутся настоящие неприятности. По прогнозам, предстоящее наводнение может оказаться самым сильным за прошедшие сто лет. Это означает, что Братону, расположенному ближе всего к реке, достанется больше всего. Этот район может смыть с лица земли. Вэнди, где ты?

Мэр оглянулся по сторонам. В ответ на его зов мистер Вандеркамп-старший поднял трясущуюся руку.

– Мистер Вандеркамп готов открыть двери своего хозяйственного магазина, – продолжал мэр Своуп. – Там мы возьмем лопаты и мешки и немедленно начнем строить новую дамбу, чтобы попытаться отгородить ею Братон от реки. Может быть, нам удастся сдержать самую высокую волну паводка. Это означает, что придется потрудиться всем: и мужчинам, и женщинам, и даже детям. Я только что звонил на базу ВВС «Роббинс»; они обещали прислать нам на помощь людей. Из Юнион-Тауна тоже обещали прислать помощь. А пока помощь не подоспела, всем, кто может держать в руках лопаты, придется сейчас же отправиться в Братон и вдоволь повозиться там в грязи.

– Обожди-ка минутку, Лютер, черт возьми! Говоривший поднялся на ноги. Однажды увидев этого человека, его уже ни с кем нельзя было спутать. Думаю, книга про белого кита была названа именно в его честь. Лицо мистера Дика Моултри было круглым, красным и щекастым, а волосы пострижены коротким ежиком, так что его голова напоминала часто утыканную подушечку для булавок. На нем была тенниска десятого размера и джинсы, в которые можно было засунуть моего отца, шефа Марчетте и мэра Своупа одновременно.

– Сдастся мне, ты советуешь нам бросить свои дома? Разве нет? Бросить дома и кинуться на помощь банде ниггеров!

Удар мистера Моултри был более чем точен – нескольких слов хватило, чтобы разбить горшок общего единства на несколько частей. Со всех сторон раздались выкрики: кто-то кричал, что мистер Моултри совершенно прав, кто-то возмущался.

– Дик, – ответил мэр Своуп и переложил трубку из одного угла рта в другой, – мне не нужно тебе объяснять, что наводнение первым делом всегда заливает Братон. Там низина. Если мы сумеем удержать там реку, то, может быть…

– Тогда где же те, кто живет в Братоне? – спросил мистер Моултри, и его квадратная голова повернулась направо, а потом налево. – Не вижу здесь ни одного черного лица! Чем они занимаются? Почему мы не видим здесь ни одного негра, который сказал бы нам, что его соседям нужна помощь?

– Потому что они никогда не просят нас о помощи. С этими словами мэр выпустил клуб голубого дыма, и его локомотив снова застучал шатунами.

– Даю тебе руку на отсечение, что все они сейчас строят дамбу на берегу реки, хотя без нас у них ни черта не получится. Но они ничего не станут у нас просить, даже когда вода поднимется под самые крыши. Леди им не позволит. Но жителям Братска нужна наша помощь, Дик. Так же, как если бы речь шла о жизни и смерти. у – Будь у них голова на плечах, они пришли бы сюда за помощью! – продолжал гнуть свое мистер Моултри. – Черт, мне все уши прожужжали об этой Леди, я слышать про нее больше не могу! Кем она себя мнит, королевой, что ли?

– Сядь, Дик, – подал голос шеф Марчетте. Шеф пожарной дружины был мужчиной с острым, как топор, лицом и пронзительными голубыми глазами.

– Сейчас нет времени на пустые споры!

– Черта с два! – Мистер Моултри решил идти до конца и переупрямить всех и вся. Он покраснел, как раскаленная плита. – Я хочу, чтобы Леди сама явилась сюда, на землю белого человека, и попросила нас о помощи!

Требование мистера Моултри породило новую волну одобрительных и протестующих выкриков. Жена мистера Моултри, Физер, тоже вскочила на ноги рядом со своим мужем и принялась визжать:

– Да, черт возьми, мы хотим этого!

Имя Физер означало «перышко», но она была больше похожа на наковальню, чем на перышко. Рев мистера Моултри перекрывал все крики:

– Не стану я гнуть спину на ниггеров!

– Ты забываешь. Дик, – вставил мэр Своуп, пытаясь остановить крики протеста, – что они наши ниггеры!

Крики и шум начали замолкать. Кто-то уже говорил, что нужно спасти Братон от наводнения, потому что это наш христианский долг, им отвечали, что волноваться рано, потому что наводнение может оказаться не таким уж сильным и с Братоном ничего не случится. Отец и мама молча сидели и слушали точно так же, как и большинство присутствовавших; вокруг выясняли отношения «луженые глотки».

Внезапно по залу волной стала распространяться тишина. Тишина начала наступать к сцене от дверей, где плотной толпой стояли те, кто пришел последним. Кто-то хихикнул, но смех тут же придушенно стих. Кто-то неразборчиво пробормотал, и шепотки двинулись дальше. Все оглянулись и увидели шедшего через зал человека, перед которым толпа расступалась подобно водам Чермного моря. Люди не просто уступали дорогу вновь пришедшему – они от него шарахались, Пришелец тихо улыбался. У него было лицо совсем молодого человека, почти мальчика; мокрые от мороси светло-каштановые волосы прилипли к высокому лбу.

– О чем это у вас тут такой крик? – спросил он. Несмотря на то что он говорил с четко выраженным южным акцентом, было ясно, что в свое время он получил отличное образование. – У вас какие-то проблемы, мэр Своуп?

– Э-э-э, нет, Верной… никаких проблем. Верно, Дик? Казалось, мистер Моултри готов начать плеваться и шипеть. Лицо его жены под ее платиновыми локонами стало бордовым, как свекла. Я услышал, как хихикнули Брэнлины и как кто-то шикнул на них, чтобы они замолчали.

– По-моему, причин для споров нет, – ответил за Дика Верной, продолжая улыбаться. – Вы же знаете, как папочка не любит проблемы.

– Сядьте, – со значением сказал Моултрисам мэр Своуп, и те послушно опустились на места. В наступившей тишине было слышно, как под их задами затрещали стулья.

– Мне показалось, что в наших рядах нет… как бы это сказать… единства, – продолжал Верной.

Я почувствовал, как смех щекочет мне горло, готовый вырваться наружу, но в этот момент отец схватил меня за руку, сильно сжал – и я проглотил смешок обратно. Люди вокруг нас неловко ворочались на своих местах; особенно неуютно чувствовали себя пожилые вдовы.

– Мэр Своуп, я могу подняться на сцену?

– Господи, помилуй нас, – прошептал мой отец, в то время как мама тряслась от беззвучного хохота, разрывавшего ее изнутри.

– Думаю… что можешь, Верной. Пожалуйста, если ты хочешь. Поднимайся.

Мэр Своуп сделал несколько шагов назад, унося вслед за собой вихри табачного облака.

Поднявшись на сцену, Верной Такстер повернулся лицом к собранию. В электрическом свете его кожа казалась очень бледной. Он весь был бледным, с головы до пят.

Дело в том, что Верной Такстер был наг. На нем не было ни клочка одежды.

Все его хозяйство было выставлено на общее обозрение. Верной был невероятно тощий, наверное, потому, что очень много ходил пешком. Я подумал, что подошвы его вечно босых ног наверняка должны быть твердыми, как рог. Капли дождя, под которыми он гулял, блестели на его теле, мокрые волосы свисали сосульками. Он был словно сошедший с фотографии индийский религиозный фанатик, проводящий целые дни в лесу под деревьями, невзирая на дождь и ветер. Такие фотографии были в одном из номеров «Нэшнл джиогрэфик». Хотя для индийца Верной, конечно же, был слишком белокож. Впрочем, на религиозного фанатика Верной тоже не был похож ни капли. Верной Такстер был съехавшим, чокнутым, стукнутым и прямо-за-угол-и-за-ухо-твою-в-лес шибанутым.

Само собой, появление на людях в чем мать родила было для Вернона вполне нормальным. Как только погода начинала налаживаться, а солнышко припекать, он только так и гулял. Зимой, ранней весной и поздней осенью он не любил выбираться из дому. Первое появление Вернона в ранние теплые денечки всегда вызывало фурор; в середине июля на него уже не обращали внимания; в октябре же листопад казался более интересным, чем его перец, болтавшийся у всех на виду. Приход следующей весны неизменно знаменовался очередным появлением Вернона в общественном месте со всеми делами напоказ.

Наверное, вам не даст покоя вопрос, почему шериф Эморр не хватал Вернона за шкирку и не тащил в кутузку за нарушение общественной морали? Причина очень простая: Мурвуд Такстер, отец Вернона, владел главным в Зефире банком. Кроме того, во владениях Мурвуда находилась сыроварня «Зеленые луга» и «Компания недвижимости Зефира». Мурвуд Такстер владел землей, на которой был построен кинотеатр «Лирик» и здание мэрии. В его собственности находился каждый булыжник на Мерчантс-стрит. Он владел лачугами Бра-тона, а его собственный двадцативосьмикомнатный особняк высился в конце Тэмпл-стрит. Страх перед известным затворником, семидесятилетним Мурвудом Такстером вынуждал шерифа Эмори закрывать глаза на очевидное. В результате сорокалетний Вернон получил полную свободу появляться где угодно и когда угодно совсем без одежды и свободно разгуливать по улицам моего родного городка. Такой порядок действовал всегда, сколько я себя помню.

Однажды мама рассказала мне, что было время, когда Верной вел себя вполне прилично и слыл нормальным, но потом написал книгу и укатил в Нью-Йорк. Оттуда он вернулся уже совершенно без винтиков в голове и сразу же приступил к своим сеансам регулярного нудизма.

– Леди и джентльмены, – начал Верной Такстер. – А также, конечно, дети.

Вытянув перед собой руки, он крепко ухватился ими за край кафедры.

– Сложившаяся ситуация крайне серьезна.

– Мамочка, – неожиданно раздался в тишине визгливый голосок Демона, – У этого дядьки пиписька видна…

Рука с пальцами, поросшими рыжими волосками, поспешно зажала Демону рот. Я понял, что дом родителей Демона тоже наверняка стоял на земле старого Такстера.

– Крайне серьезна, – повторил Верной, не замечавший ничего, кроме звука собственного голоса. – Так вот, отец послал меня сюда для того, чтобы я передал присутствующим очень важное сообщение. Он сказал, что в это тяжелое время ожидает от жителей своего родного города проявлений истинно братских и христианских чувств. Мистер Вандеркамп, сэр.

– Я слушаю тебя, Вернон, – отозвался старик.

– Прошу вас сохранить список имен тех, кто, чувствуя в себе силы и повинуясь душевному порыву, возьмет у вас лопаты и другие необходимые принадлежности, для того чтобы помочь обитателям Братона. Мой отец будет вам очень благодарен за это.

– Рад буду служить ему, – отозвался мистер Вандеркамп-старший; он был богат, но не настолько, чтобы сметь сказать Мурвуду Такстеру «нет».

– Огромное спасибо. Благодаря вашей услуге мой отец всегда сможет иметь под рукой список, на основании которого можно будет принимать то или иное решение, что немаловажно в наши неспокойные времена. По мнению моего отца, люди, которые всегда готовы прийти на помощь своим соседям, заслуживают особого внимания.

Вернон улыбнулся и окинул взглядом аудиторию:

– Кто-нибудь желает что-то сказать?

Всем было нечего сказать. Довольно сложно вести разговор на равных с совершенно голым человеком. Его можно спросить, почему на нем нет одежды, но в зале не было никого, кто бы решился поднять эту опасную тему.

– В таком случае я считаю, что отсутствие единства в ваших рядах успешно преодолено, – заключил Верной. – Удачи вам всем.

Поблагодарив мэра Своупа за предоставленное слово, Вернон сошел со сцены и покинул зал так же, как и появился. Чермное море снова расступилось, чтобы сойтись за его спиной.

С минуту все сидели молча, может быть, потому, что хотели убедиться, что Вернон Такстер удалился из зоны слышимости. Потом кто-то рассмеялся, его смех подхватил другой человек, потом Демон начала хохотать во все горло и прыгать на месте. Однако остальным все еще было не до веселья. Они закричали, чтобы весельчаки заткнулись – и несколько минут зал слегка напоминал веселое подобие ада.

– Спокойствие! Прошу всех успокоиться! – кричал мэр Своуп. Шефу Марчетте этого показалось мало, и, вскочив с места, он заревел, как пожарная сирена, призывая к тишине.

– Это шантаж, черт возьми! – Мистер Моултри снова был на ногах. – Никак по-другому эту ерунду не назовешь!

Несколько человек его поддержали, но остальные, в том числе мой отец, крикнули Моултри, чтобы тот замолчал и дал возможность сказать шефу пожарной команды.

Так все и решилось: шеф Марчетте объявил, что добровольцы могут немедленно отправляться в Братон, где у моста с горгульями река уже подступила к ближайшим домам; кроме того, нужно несколько добровольцев, которые помогли бы ему грузить в машины лопаты, кирки и другие инструменты из магазина мистера Вандеркампа, Когда шеф Марчетте закончил распоряжения, незримая сила Мурвуда Такстера уже была всеми забыта, и все как один отправились в Братон. Даже мистер Моултри.

Узкие улочки Братона уже были залиты водой. В воде хлопали крыльями несчастные цыплята, плыли собаки, спасая свои шкуры. Дождь ударил с новой силой; его перестук по крышам казался грубой ритмичной музыкой. Темнокожие люди выносили свои пожитки из деревянных домиков и тащили их на возвышенности, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Машины и грузовики, шедшие из Зефира, гнали перед собой волны, которые расходились во все стороны по затопленным дворикам и с пеной разбивались о фундаменты домов.

– Да, река разошлась не на шутку, – пробормотал отец, крепко держась за баранку.

На лесистом берегу реки, стоя по колено в воде, уже вовсю трудилось большинство населения Братона. Земляная дамба росла прямо на глазах, но река была жадна до земли. Мы оставили пикап возле общественного баскетбольного зала в Центре досуга и отдыха Братона, где уже собралось много машин, и все вместе направились к реке. Над медленно, но неуклонно поднимавшейся водой клубился туман, в котором беспорядочно метались лучи фонарей. Над головами полыхали молнии, грохотал гром и завывала буря. Со всех сторон неслись выкрики, призывавшие поднажать. Мама схватила меня за руку и крепко ее сжала, а отец вместе с остальными прибывшими из мэрии направился к жителям Братона, которые пытались возвести дамбу. К реке задом подали грузовик, полный песка. Какой-то неф подсадил отца в кузов, и отец тут же принялся насыпать в мешки песок и подавать их вниз насквозь промокшим людям, которые укрепляли мешками дамбу.

– Эй, вы там! Эй, там! – закричал кто-то. – Она не простоит и пяти минут!

Соревнуясь в скорости с лучами фонарей, голоса и крики пересекались и смешивались над водой. В большинстве голосов слышался страх. Мне тоже стало страшно.

В этом было что-то, связанное с человеческой природой и пределом способности к самообладанию. За годы спокойной жизни мы привыкли верить, что являемся хозяевами своего жилища и местности, его окружающей, что Бог дал нам Землю с тем, чтобы мы, люди, на ней правили. Эта иллюзия так же дорога и необходима нам, как свет по ночам. На самом деле правда куда ужаснее: наши тела так же хрупки и непрочны, как молодые деревца под напором урагана, а наши дорогие жилища недалеко ушли от чахлого сухостоя. Мы пытаемся уйти корнями в содрогающуюся от внутреннего трепета землю, мы живем там, где поднимались и рассыпались в прах горы и где превращались в туманную мглу доисторические моря. Мы и построенные нами города недолговечны; да и сама Земля – лишь проходящий поезд. Когда вы стоите по колени в мутной илистой воде, которая быстро поднимается вам до пояса, и слышите в темноте, как кричат со всех сторон люди, тщетно пытающиеся сдержать напор неумолимого течения, вы наконец понимаете истину: вам не победить никогда. На исчезавшем под напором Текумсы берегу не было ни одного человека, который хоть на секунду верил бы в то, что реку можно остановить. Так было всегда, так случилось и в этот раз. Но, несмотря ни на что, работа продолжалась. Грузовик, полный лопат и другого инструмента, прибыл от магазина мистера Вандеркампа. Мистер Вандеркамп-младший тут же принялся выдавать людям инструмент, записывая имена на листке, укрепленном на дощечке с зажимом. Дамба из земли и мешков с песком продолжала расти навстречу воде, которая проникала сквозь расселины в людской постройке подобно коричневому супу, вытекающему наружу сквозь дыры на месте зубов в старческом рту. Поднимавшаяся вода скрыла пряжку моего ремня.

В небесах зигзагами полыхали молнии. Вслед за каждой вспышкой раздавался скрежещущий удар грома такой силы, что нельзя было расслышать даже пронзительного визга испуганных женщин.

– Как близко ударило! – крикнул преподобный Лавой, сжимавший в руках лопату. Он был очень похож на свежевылепленного из глины Адама.

– Свет гаснет! – крикнула через несколько секунд какая-то чернокожая женщина. И действительно, Братон и Зефир начали медленно погружаться во тьму. В нескольких десятках окон мигнул и погас свет. Через мгновение весь мой родной городок лежал во тьме: невозможно было различить, где небо, а где вода. Где-то вдалеке, так далеко, как только можно было разглядеть, хотя и определенно в пределах Зефира, в окне какого-то дома затеплился огонек, словно пламя мерцающей свечи. С минуту я неотступно следил, как далекий огонек перемещался из одного окна в другое. Довольно скоро я понял, что смотрю на окна особняка мистера Мурвуда Такстера, находившегося в возвышенном конце Тэмпл-стрит.

Дальнейшее я сперва почувствовал, а затем увидел. Появившийся слева от меня человек некоторое время молча меня рассматривал. На незнакомце был длинный дождевик, человек этот держал руки глубоко в карманах. Вслед за ударом грома поднялся сильный ветер, разметавший мокрые полы дождевика незнакомого человека, и я похолодел, вспомнив фигуру, которую заметил в то знаменательное утро на берегу озера Саксон.

Постояв немного рядом с нами, незнакомец двинулся в сторону работавших у дамбы. Человек был очень высок – я был уверен, что это мужчина, – в движениях его чувствовалась целеустремленность. Два фонарных луча на мгновение скрестились в воздухе, словно в фехтовальном поединке, и в то же мгновение человек в дождевике вошел в перекрестие света. Лучи не позволили мне увидеть его лицо, но зато я разглядел кое-что другое.