Текст книги "Жизнь мальчишки (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Джазист сказал «биднес».

– Лично я ничего не вижу преступного в том, что они гонят самогон и торгуют им со своего грузовичка, – продолжал мистер Доллар. – Мне от этого не горячо и не холодно. Мне нет дела до того, что они крутят тотализатор на автомобильных гонках, потому что я сроду на гонках не играл. Мне плевать, что они там мудрят с девками из заведения Грейс Стаффорд, потому что я солидный человек и у меня семья.

– Стойте-стойте, – вдруг насторожился отец. – Что вы там говорили по поводу Грейс Стаффорд?

– А то, что в своем борделе она не хозяйка. Она там вроде управляющей, ничего больше. На самом деле настоящие хозяева этого злачного местечка – Блэйлоки. Все принадлежит им – и земля, и домик, и девчонки.

Отец тихо хмыкнул:

– Я об этом ничего не знал.

– Да уж откуда тебе знать! – Мистер Доллар намазал немного пены на затылок и шею отца и приготовил опасную бритву, чтобы сбрить остатки волос. – Все в точности гак: Блэйлоки – настоящие хозяева. Парни с авиабазы там все время торчат, они на них уже, наверное, состояние сколотили.

Твердой рукой мистер Доллар принялся брить шею моего отца.

– Думаю, что Джей-Ти Блэйлок не по зубам, слишком уж твердый орешек. Для того чтобы упрятать Блэйлоков в тюрьму, нужен кто-нибудь не ниже папаши Эдгара Гувера.

– Вьятт Эрп с ними бы разобрался, – вдруг подал голос мистер Каткоут. – Если бы был еще жив, само собой.

– Судя по твоим рассказам, Оуэн, Эрп был мастак до таких разборок. – Мистер Доллар снова взглянул на меня, очевидно, уже заметив, что я держу ушки на макушке, потом снова весело повернулся к старику Каткоуту. – Слышь, Оуэн! Сдается мне, Кори еще не слыхал о той истории, что случилась между тобой и Вьяттом Эрпом. – И мистер Доллар заговорщически мне подмигнул. – Может, расскажешь нам эту знаменитую историю, пока я навожу марафет его отцу?

Несколько секунд мистер Каткоут сидел молча, внимательно разглядывая доску с шашками перед собой; хотя был его ход, ни одной шашки он так и не передвинул – он думал.

– Нет уж, – наконец подал он голос. – Что было, то быльем поросло, не к чему ворошить старое. Пусть уж лучше эта история умрет вместе со мной.

– Да что ты, Оуэн! Парню нужно знать, какие замечательные люди живут в его родном городе! Тебе же, наверное, до смерти хочется услышать историю о настоящем Диком Западе, верно, Кори?

Прежде чем я успел ответить «да» или «нет», мистер Доллар уже продолжал:

– Понял, Кат? Он до смерти хочет услышать! Давай, не томи парнишку!

– Давно это было, – тихо отозвался мистер Каткоут.

– В тысяча восемьсот восемьдесят первом, ни больше ни меньше, точно? Двадцать шестого октября в Томбстоуне, штат Аризона. Ты был тогда девятилетним пацаном, верно, Кат?

– Все так и было, – кивнул Каткоут. – Мне было всего девять лет.

– Вот и расскажи мальчишке, что ты натворил в тот день. Мистер Каткоут продолжал рассматривать шашки на доске.

– Давай, Оуэн, – толкнул его в бок локтем Джазист. – Не томи душу.

– В этот день, двадцать шестого октября, я убил человека, – наконец проговорил мистер Каткоут. – И спас жизнь Вьятту Эрпу в О'Кей Коррал.

– Понял, Кори? – снова подмигнул мне мистер Доллар. – Могу поспорить, ты и не знал, что сидишь здесь с настоящим стрелком с Дикого Запада, точно не знал.

По тому, как мистер Доллар, сказал все это, я понял, что сам он ни на грош не верит в свои слова и что рассказ мистера Каткоута ему нужен только для того, чтобы в очередной раз над ним насмеяться.

Конечно, я много раз слышал рассказы про О'Кей Корграл. Не только я – любой мальчишка, который питает хоть малейший интерес к ковбоям и временам Дикого Запада, слышал и историю о том, как на улице Томбстоуна братья Эрп – Вьятт, Вирджил и Морган, – а вместе с ними шулер Док. Холидэй с кольтами в руках сошлись лицом к лицу с налетчиками из банды Клэнтона и Мак-Лоярса и разобрались с ними по всем правилам.

– Так это вправду было, мистер Каткоут? – спросил я.

– Да, сынок, все это вправду было, – ответил старик Каткоут. – Мне в тот день здорово повезло. Я был просто пацаном и ничего не смыслил ни в оружии, ни в стрельбе. Я едва ногу себе не прострелил.

– Расскажи ему, как ты спас жизнь Вьятту, – настойчиво повторил мистер Доллар, стирая горячим полотенцем остатки пены с шеи моего отца.

Мистер Каткоут нахмурился. Я понял, что он либо не любит вспоминать те времена, либо воспоминания вообще давались ему с трудом. Девяностолетнему старику нужно отпереть немало замков, чтобы наконец добраться до дверцы в его памяти, за которой скрыт день, когда ему было всего-навсего девять. Хотя дверца, ведшая к двадцать шестому октября, наверняка была особой и найти се было легче, чем доступ к соседним дням.

– По глупости своей я оказался в тот день на главной улице, – начал свой рассказ мистер Каткоут. – Все сидели по домам, потому что было известно, что Эрпы, Док Холидэй, Мак-Лоярсы и Клэнтоны обязательно устроят перестрелку – между ними давно назревала стычка. Но я специально выбрался посмотреть и сидел, спрятавшись за бочкой в амбаре. Дурачок я был, пацан, что с меня взять.

Подняв наконец голову и оторвав взгляд от доски с шашками, он откинулся на спинку стула и сплел пальцы худых рук на животе – ветерок от вентилятора легко шевелил его длинные волосы.

– Я сидел тихо как мышь, и вдруг на улице прямо перед амбаром поднялась ружейная и револьверная пальба. Я слышал, как пули впиваются в доски над моей головой и в тела сражающихся. Этот звук я не забуду никогда, даже если проживу еще сто лет.

Мистер Каткоут прищурившись смотрел да меня, но я был уверен, что перед его взглядом проносилось прошлое, где с горячей земли в кровавых пятнах поднимается пыль и тени наводят друг на друга свои шестизарядные кольты.

– Пальба стояла такая, что у меня сердце вон выскакивало от страха, – продолжал он. – Одна пуля влетела в дверь амбара и пробила бочку прямо у меня над головой. Я слышал, как противно она завизжала. Я упал на живот и лежал ни жив ни мертв. Через минуту в амбар, шатаясь, вошел какой-то мужчина и упал рядом со мной на колени. Это был Билли Клэнтон. Он был ранен, но револьвер все еще был у него в руке. Он повернулся, заметил меня и уставился таким долгим и страшным взглядом, потом закашлялся, у него горлом и из носа пошла кровь, и он упал лицом вниз рядом со мной.

– Вот это да! – охнул я и крепко вцепился руками в подлокотники кресла.

– Но это еще не все. Кори! – снова подал голос мистер Доллар. – Расскажи ему дальше. Кат!

– Вдруг на меня упала чья-то тень, – хрипло продолжал мистер Каткоут. – Я поднял голову и увидел Вьятта Эрпа. Его лицо было густо покрыто пылью; он показался мне огромным, не меньше десяти футов ростом. «Беги домой, паренек», – сказал он мне. Я и сейчас слышу его голос так же отчетливо, как свой. Но я так испугался, что ноги меня не слушались, а Вьятт повернулся и пошел через амбар ко второму выходу. Перестрелка закончилась. Клэнтоны и Мак-Лоярсы лежали на земле, нашпигованные свинцом. А потом случилось это самое.

– Что случилось? – прошептал я, когда мистер Каткоут остановился передохнуть.

– Оказалось, один из парней Клэнтона спрятался за фургоном. Выбравшись оттуда, он направил пистолет Вьятту в спину. Раньше я никогда этого парня не видел. Он стоял совсем рядом со мной, так же близко, как сейчас сидишь ты. Он прицелился во Вьятта, и я услышал, как щелкнул курок, который он оттянул назад большим пальцем.

– Сейчас начнется самое интересное, – подал голос мистер Доллар. – Так что было дальше, Оуэн?

– Дальше… я поднял револьвер Билли Клэнтона. Револьвер был тяжеленный, как настоящая пушка, и его рукоятка вся была перепачкана кровью Клэнтона.

Мистер Каткоут замолчал, прикрыв глаза. Потом заговорил снова:

– Я хотел окликнуть Вьятта, но было уже поздно. Другого выхода у меня не было – чтобы спасти Вьяттл, можно было сделать только одно – то, что сделал я. Я решил выстрелить в воздух, чтобы испугать этого парня, а заодно привлечь внимание мистера Эрпа. Но не успел я как следует взяться за рукоятку пистолета, как тот выстрелил. Грохот выстрела напоминал гром: «бу-у-ум».

Глаза мистера Каткоута открылись, словно его разбудил выстрел, прогремевший в его голове.

– Отдачей меня сбило с ног и едва не вывернуло плечо. Я слышал, как пуля ударила в камень, находившийся всего в шести дюймах от моей правой ноги, и отрикошетила в сторону. Отскочившая пуля угодила парню, который целился Вьятту в спину, прямо в правую руку, выбила у него револьвер и размозжила кисть так, что кости показались. Кровь хлынула фонтаном. Он истек кровью до смерти, а я стоял над ним и твердил без конца: «Извините, извините, извините». Я не собирался его убивать, я просто хотел предупредить мистера Эрпа, спасти его от смерти.

Мистер Каткоут вздохнул, тихо и глубоко – словно тихий ветерок подул над могилами у Подножного холма, сдувая с надгробий пыль.

– Я стоял над телом парня, которого подстрелил, с револьвером Билли Клэнтона в руке. Потом ко мне подошел Док Холидэй, забрал у меня револьвер, достал из кармана четвертак и сказал: «Пойди купи себе леденец, парень, ты его заслужил». Так я получил свое прозвище.

– Прозвище? – переспросил я. – Какое прозвище?

– Кат Леденец, – ответил мистер Каткоут. – На следующий день мистер Эрп пришел к нам домой и остался на обед. Мой отец был простым фермером. Мы были небогаты, но постарались не ударить перед мистером Эрпом лицом в грязь и угостили его на славу. После обеда он подарил мне револьвер и кобуру на ремне с патронташем, которые принадлежали до того Билли Клэнтону Так он отблагодарил меня за то, что я спас ему жизнь.

Мистер Каткоут покачал своей спутанной гривой.

– Если бы я знал, к чему все это приведет, сразу бы выбросил подарок в колодец. Мне стоило прислушаться к словам моей матери, потому что она так и советовала мне сделать.

– Почему?

– А потому. – Мистеру Каткоуту не сиделось на месте; рассказ уже начинал его раздражать. – Потому что мне это слишком понравилось, вот почему! Я стал учиться пользоваться револьвером! Мне понравился его запах, его тяжесть в руке, то, каким он становится теплым после стрельбы, а главное – то, как бутылки, по которым я палил, в одно мгновение разлетались на куски. Вот в чем загвоздка.

Мистер Каткоут поморщился, словно от оскомины.

– Потом я стал стрелять по птицам, сбивал их прямо в небе и гордился этим, считал, что становлюсь крутым парнем, настоящим артистом. А потом я задумался о том, как это сработает против другого парня, с таким же револьвером, как у меня. Это не давало мне покоя. Тут была нужна настоящая скорость. Я продолжал тренироваться, на счет выхватывал пушку из кобуры снова и снова и палил, палил, палил. Как только мне исполнилось шестнадцать, я отправился в Юту на родео и убил там известного стрелка по имени Эдвард Бонтил. Это стало моим первым шагом по лестнице, низведшей меня в ад.

– В свое время старина Оуэн пользовался большой известностью, – заметил мистер Доллар, сдувая остатки волос с плеч моего отца. – Прошу прощения, я говорю о Леденце Кате, само собой. Скольких парней ты отправил на встречу с Создателем, Оуэн?

Мистер Доллар снова взглянул на меня и быстро подмигнул.

– Я убил четырнадцать человек, – проговорил мистер Каткоут. В его голосе не было и следа гордости за совершенное. Он не сводил глав с красных и черных квадратиков шашечной доски. – Самому молодому было девятнадцать. Возможно, некоторые из них заслуживали смерти. Хотя скорее всего не мне об этом судить. Но я убил их всех в честной схватке, лицом к лицу. Просто все дело в том, что я специально искал с ними встречи, специально искал повода, чтобы пострелять и покрасоваться. Я хотел создать себе настоящее имя, хотел прославиться. И в тот день, когда меня наконец подстрелил более молодой и быстрый стрелок, я решил, что мое время вышло, потому что до того я жил в долг. Я решил, что с револьверами покончено.

– Вас ранили? – удивился я. – И куда вам попала пуля?

– В левый бок. Но я оказался более метким. Я застрелил тою парня насмерть, попал ему прямо в лоб и вышиб мозги. Но мои веселые денечки были сочтены, и я отправился на восток. И поселился здесь. Вот и вся история.

– Но твоя кобура и пояс по-прежнему с тобой, так ведь, Леденец? – спросил мистер Доллар.

Мистер Каткоут ничего не ответил. Он молча и неподвижно сидел и смотрел в одну точку, Я было подумал даже, что он заснул, хотя его глаза под кустистыми бровями были открыты. Потом, неожиданно для всех, он поднялся с места и на плохо гнущихся ногах прошел туда, где стоял мистер Доллар. Он остановился прямо перед парикмахером, и я увидел Каткоута в зеркале; старческое лицо в коричневых пятнах было угрюмым и неподвижным, а сжатые в полоску губы почти исчезли, отчего Каткоут стал напоминать череп, туго обтянутый коричневой кожей. Губы мистера Каткоута растянулись в улыбке, в которой не было и тени веселья. Улыбка была пугающей; я заметил, как мистер Доллар отпрянул, увидев перед собой это лицо.

– Пэрри, – проговорил мистер Каткоут. – Я знаю, что ты считаешь меня старым, выжившим из ума дурнем. Мне наплевать на то, что ты смеешься у меня за спиной, когда считаешь, что я не вижу тебя. Ты забываешь о том, Пэрри, что если б у меня не было глаз на затылке, я не дожил бы до сегодняшнего дня.

– Э-э-э… хм… ну что ты, Оуэн! – пробормотал мистер Доллар. – Зря ты так горячишься. Я и не думал смеяться над тобой, честно.

– Тогда ты либо лжешь мне, либо пытаешься назвать меня лжецом, – отозвался старик и что-то, прозвучавшее в его спокойном голосе, заставило меня похолодеть от страха.

– Извини, если тебе показалось…

– Да, и кобура, и кольт, и пояс по-прежнему со мной, – продолжал мистер Каткоут. – Я сохранил их в память о прошлых временах. Теперь ты понял меня, Пэрри?

Мистер Каткоут наклонился ближе. Парикмахер попытался улыбнуться, но его губы сумели сложиться только в жалкую гримасу.

– Можешь звать меня Оуэном или мистером Каткоутом. Можешь обращаться ко мне просто «Эй, ты» или «Ты, старик». Но никогда, никогда, понял, не смей называть меня так, как меня звали тогда, когда я был стрелком Ни сегодня, ни завтра, ни в любой другой день, никогда. Ты понимаешь меня, Пэрри? Отвечай мне, потому что я задал тебе вопрос.

– Оуэн, я никогда не называл тебя…

– Ты хорошо расслышал вопрос, Пэрри? – повторил мистер Каткоут.

– Да. Да, я хорошо расслышал вопрос. Очень хорошо, – кивнул мистер Доллар. – Как скажешь, Оуэн. Как хочешь, так я и буду тебя называть. Я со всем согласен.

– Со всем соглашаться не нужно. Только с тем, что я тебе сказал.

– Все, хорошо. Нет проблем, Оуэн.

Мистер Каткоут еще несколько секунд смотрел в глаза парикмахеру, словно выискивая там отблеск правды. Потом вздохнул и проговорил:

– Мне пора, – и, повернувшись, двинулся к выходу из парикмахерской.

– А как же шашки, Оуэн? – подал голос Джазист. – Мы еще не доиграли.

Мистер Каткоут остановился.

– На сегодня с меня хватит игр, – ответил он, потом толкнул дверь и вышел на улицу в июньскую жару. Пока дверь не закрылась, в парикмахерскую волнами накатывал жар.

Поднявшись с места, я подошел к двери и долго смотрел вслед мистеру Каткоуту, который неторопливо, засунув руки в карманы, удалялся по Мерчантс-стрит.

– Ну и что вы на это скажете? – повернулся к нам мистер Доллар. – С чего это он так взбесился? Я ничего такого не сказал!

– Он знает, что ты не поверил ни единому его слову, – объяснил Джазист и принялся собирать шашки в коробку и складывать доску.

– Так это правда или нет? – спросил отец, поднимаясь из парикмахерского кресла. Волосы вокруг его ушей были аккуратно подстрижены, а шея покраснела от поработавшей над ней в подушке пены бритвы.

– Конечно, он заливает! – фыркнул мистер Доллар. – Оуэн спятил, это всем известно! Он уже несколько лет как мелет всякую чушь!

– Так значит, все, что он рассказал, просто выдумка? – спросил я, не сводя глаз с мистера Каткоута, шагавшего по тротуару.

– Выдумка, выдумка. Он все выдумал с начала до конца.

– Откуда у вас такая уверенность? – спросил отец.

– Перестань, Том! Что стрелку с Дикого Запада делать в Зефире? И потом, не думаешь ли ты, что случай, когда мальчишка спас жизнь самому Вьятту Эрпу в О'Кей Коррал, мог не попасть в книжки по истории? Так вот, я пошел в библиотеку и внимательно просмотрел там разные книжки. В них нет ни слова о том, что какой-то мальчишка спас жизнь Вьятту Эрпу, а кроме того, в книгах я не нашел ни одного стрелка по прозвищу Кат Леденец.

Сильными движениями щетки мистер Доллар раздраженно смахнул со спинки кресла остатки волос.

– Твоя очередь, Кори. Иди садись.

Отворачиваясь от окна, я заметил, как мистер Каткоут махнул кому-то рукой. По другой стороне Мерчантс-стрит навстречу мистеру Каткоуту непринужденно шел Верной Такстер, как обычно, в чем мать родила, шел с очень целеустремленным видом, словно торопился куда-то, но улучил момент помахать мистеру Каткоуту.

Двое безумцев разминулись и пошли дальше, каждый своей дорогой.

Мне было не смешно. Мне не давал покоя вопрос: что заставило мистера Каткоута поверить, что когда-то он был стрелком, точно так же, как и то, что заставило Вернона Такстера верить в то, что у него в его прогулке нагишом есть цель.

Я подошел к креслу и уселся. Закутав мою шею полотенцем и заколов его английской булавкой, мистер Доллар несколько раз расчесал мои волосы гребешком. Отец уже сидел в кресле для посетителей и читал «Иллюстрированные спортивные страницы».

– Немного снимем сверху и подровняем по бокам? – спросил меня мистер Доллар.

– Да, сэр, – ответил я. – Это будет в самый раз. Ножницы запели свою визгливую отрывистую песнь, и маленькие мертвые кусочки меня посыпались на пол.

Глава 3
Мальчик и мяч

Когда мы с отцом вернулись домой, он уже стоял у нашего крыльца.

Прямо перед крыльцом, сам по себе, опираясь на специальную выдвижную подножку.

Новенький велосипед.

– Господи, – прошептал я, торопливо выбираясь из нашего пикапа. Ничего больше я вымолвить не мог. К, крыльцу я шел словно в трансе, потом, протянув руку, прикоснулся к нему.

Велосипед мне не снился. Он был самый что ни на есть настоящий, и он был прекрасен. За моей спиной оценивающе присвистнул отец.

– Вот это да, потрясающий велосипед, верно, Кори?

– Да, сэр.

Я все еще не мог поверить своему счастью. Передо мной было то, о чем я в глубине души так давно мечтал, с незапамятных времен. Теперь это принадлежало одному мне, и потому я чувствовал себя королем мира Позже, много лет спустя, я говорил себе, что на всем белом свете я не видел женских губ краснее и ярче, чем подаренный мне велосипед. Ни одна иноземная спортивная машина с колесами и мягко урчащим мотором не таила в себе столько мощи и скрытой жажды скорости, как мой велосипед. Никакой хром не блестел с такой чистотой, подобной серебристой луне в летнюю ночь. У велосипеда была большая круглая фара и гудок с резиновой грушей, а рама его выглядела такой же сильной и несгибаемой, как мускулы Геракла. Вместе с тем велосипед казался рожденным для скорости; его руль плавно изгибался назад, будто приглашая отведать напор ветра, черная резина его педалей не знала других подошв, кроме моих. Отец погладил пальцами фару, потом приподнял велосипед одной рукой.

– Господи, да он почти ничего не весит! – восхищенно проговорил отец. – Легче металла я в жизни не видывал.

Когда он осторожно поставил велосипед на место, тот пружинисто замер на своей подножке, похожий на послушное, но еще не до конца укрощенное животное.

Через секунду я уже сидел в седле. Поначалу мне пришлось приспосабливаться, потому что из-за переднего наклона руля и сиденья мне все время казалось, что я вот-вот потеряю равновесие и упаду. Голова выдавалась вперед почти над передним колесом велосипеда, спина была прямой и напряженной и могла поспорить в стойкости с рамой велосипеда. В моем распоряжении оказалась машина, которая, если я не проявлю вовремя внимания, с легкостью могла выйти из повиновения; во всем этом было нечто, что одновременно и пугало меня, и приводило в восторг.

На крыльце появилась мама. По ее словам, велосипед привезли всего час назад. Его доставил в кузове своего грузовичка мистер Лайтфут.

– Он просил передать тебе напутствие Леди, Кори. Она говорит, что тебе нужно ездить на этом велосипеде очень осторожно, пока ты не привыкнешь к нему, – сказала мама. Она посмотрела на отца, который ходил вокруг нового велосипеда. – Ведь Кори может оставить его себе. Том? – спросила она.

– Я не привык принимать милостыню. И ты это знаешь, Ребекка.

– Это не милостыня. Том. Это награда за доброе дело. Отец еще раз обошел велосипед кругом. Потом остановился и легонько ударил мыском ботинка по передней шине.

– Должно быть, дорогой. Это удовольствие стоило ей немало денег. Но велосипед отличный, это уж точно.

– Я могу оставить велосипед себе? – дрожащим голосом спросил я.

Засунув руки в карманы, отец некоторое время молча стоял напротив велосипеда. Раздумывая, он жевал губу и хмурил брови, потом поднял глаза на маму:

– Значит, это не милостыня?

– Уверена, что нет.

Глаза отца встретились с моими глазами.

– Хорошо, – проговорил он. Ни одного его слова я не ждал с такой тревогой и надеждой. – Этот велосипед твой.

– Спасибо! Огромное спасибо, папа!

– Как же ты его назовешь? – поинтересовался отец. – Ты ведь всегда мечтал о новом велосипеде.

Само собой, я еще не думал об этом. Я покачал головой, все еще пытаясь привыкнуть к посадке в седле и к тому, как клонилось вперед мое тело.

– Попробуй сделай на нем пару кругов, – подмигнул мне отец, потом подошел к маме и обнял ее за талию.

– Хорошо, сэр, – отозвался я, ловко убрал подножку и за руль отвел велосипед через лужайку к тротуару Мне казалось невежливым сразу же катить по тряской лужайке, прежде чем мы с велосипедом не познакомимся друг с другом как следует. Хотя, возможно, я просто опасался садиться в седло на неровном месте. На тротуаре я сел в седло и приготовился.

– Давай! – крикнул мне отец. – Прокатись-ка по этой старой улице с ветерком!

Я кивнул, по не тронулся с места. Можете удивляться, но я точно почувствовал, что велосипед подо мной дрожит. Хотя, наверное это дрожал я сам.

– Жми на педали! – крикнул мне отец.

Это был тот самый миг, которого я дожидался столько месяцев, да что там месяцев – лет. Сделав глубокий вдох, я поставил ногу на педаль и сильно оттолкнулся другой ногой. Потом обе мои ноги оказались на педалях и я направил велосипед на дорогу. Колеса вращались почти бесшумно, раздавалось только чуть слышное тик… тик… тик, словно из сердца бомбы, которая в любой миг готова была взорваться.

– Счастливо прокатиться! – крикнула мне вслед мама и помахала рукой.

Оглянувшись, я на мгновение отпустил одной рукой руль, чтобы помахать маме в ответ, но в тот же миг велосипед вышел у меня из-под контроля и пошел дикими петлями. Я чуть было не сверзился на тротуар в первый же выезд, но успел поймать руль и выправить машину. Ход у педалей был невероятно мягким, словно они были смазаны сливочным маслом, колеса пружинисто летели по разогретому тротуару. Я понял, что велосипед, оседлать который я решился, при желании может унести меня вперед, будто ракета. Нажав на педали, я рванул вдоль по улице. В моих свежсподстрижснных волосах засвистел ветер, и, честно говоря, мне показалось, что я сумел добраться до самой вершины человеческого счастья. В свое время я привык к старой, провисшей цепи и передаче, которая требовала усиленной работы ногами, но эта машина была послушна малейшему усилию. Я испытал тормоза – и едва не вылетел из сиденья вверх тормашками. Сделав широкий круг в конце улицы, я снова молниеносно набрал скорость и вернулся назад так быстро, что на затылке выступил пот. Впечатление было такое, что велосипед вот-вот оторвется от земли; однако машина была послушна любому, даже самому малому движению руля и поворачивала, едва я успевал только подумать о том, в какую сторону хочу править. Подобно ракете, велосипед нес меня сквозь древесные тени улицы к родному дому. Обгоняя ветер, я понял, каким должно быть имя моего нового велосипеда.

– Ракета, – сказал я, и ветер сорвал слова с моих губ и унес за спину кувыркаться в вихрях, поднятых моим великом. – Тебе нравится это имя?

Велосипед не сбросил меня из седла. И не вильнул в сторону ближайшего дерева. Так что ответ можно было считать утвердительным.

Я почувствовал, что становлюсь лихим наездником. Я тормозил боком, поднимая пыль, выписывал ровные восьмерки, запрыгивал на приступку тротуара, и Ракета повиновался мне во всем беспрекословно. Наклонившись к рулю, я заработал педалями что было силы, и Ракета вихрем понес меня вдоль Шентак-стрит – полосы тени и света поглощали меня и освобождали из своих объятий. Я вильнул к тротуару, колеса едва почувствовали удары о трещины. Ветер был горяч в моих легких и прохладен на лице, дома и заборы проносились мимо, слившись в одно вытянутое размытое пятно. Какой-то сладостный миг мне казалось, что мы с Ракетой превратились в одно живое существо, в единое создание из плоти и смазки, я рассмеялся от счастья, и в тот же миг мне в рот влетел жук. Мне было наплевать – я проглотил жука, потому что был непобедим.

Несложно угадать, что случилось потом – судьба никогда не прощает самоуверенности.

Я налетел на выбоину в тротуаре, не подумав затормозить или вильнуть рулем и объехать препятствие, и почувствовала как Ракета содрогнулся весь, от переднего до заднего крыла. Хрусткий звук, похожий на рык, сотряс раму велосипеда. Сила удара вырвала руль у меня из рук, переднее колесо налетело на новую выбоину в бетоне, отчего велосипед поднялся на дыбы и изогнулся, словно разъяренный жеребец. Мои подошвы потеряли сцепление с педалями, а зад – с седлом. Взлетев в воздух, я вспоминал слова мамы: Леди просила передать тебе, что на этом велосипеде нужно ездить очень осторожно, пока ты не привыкнешь к его норову.

У меня не было много времени для размышлений. В следующее мгновение я с треском рухнул в гущу живой изгороди, окружавшей чей-то двор; Из моей груди единым вздохом вырвалось громкое «ы-ых-х-х!» – и ветви в зеленой листве приняли меня в свои объятия. Фактически я проломил в живой изгороди сквозную брешь. Руки и лицо были здорово исцарапаны, но, по счастью, я ничего не сломал и кровь почти не текла. Выбравшись из зарослей живой изгороди и стряхивая с себя листья, первым делом я отыскал глазами Ракету. Он бессильно лежал на тротуаре. Меня охватил ледяной ужас – если окажется, что я в первый же день сломал новенький велосипед, то отец спустит с меня три шкуры. Я упал рядом с Ракетой на колени и лихорадочно проверил своего нового друга, отыскивая повреждения. На передней шине резина была потерта и заднее крыло чуть поцарапано, но цепь по-прежнему была натянута туго и руль смотрел прямо. Фара тоже не разбилась, и рама ничуть не прогнулась. Поразительно, но Ракета был жив-здоров, отделавшись после ужасного падения лишь ссадинами. Поднимая велосипед с тротуара, я думал о том, что за ангел-хранитель мчал все это время за моими плечами, а потом, проведя пальцем по поцарапанному крылу, я вдруг заметил в фаре велосипеда глаз.

Глаз был золотой, с черным зрачком и внимательно взирал на меня с выражением, которое можно было назвать бесконечным терпением.

Я потрясенно поморгал.

Золотой глаз исчез. Передо мной снова была обыкновенная фара, простое круглое выпуклое стекло, прикрывающее конический отражатель с лампочкой посередке.

Несколько минут я не сводил с фары глаз, надеясь, что глаз появится снова. Но конечно, ничего не случилось – глаз исчез. Взяв Ракету за руль, я повернул фару из стороны в сторону, со света в тень и обратно, но потрясающее видение ушло, я ничего не заметил.

Тогда я ощупал голову в поисках шишек. И не нашел ни одной.

Я повернул Ракету к дому, забрался в седло и покатил по тротуару назад, сквозь череду света и тени, вспоминая происшествие. Наученный горьким опытом, теперь я ехал гораздо медленнее и осторожнее, благодаря чему за двадцать футов сумел разглядеть осколки стекла от разбитого йо-йо и сохранить целостность шин. Я вывел Ракету на дорогу и счастливо миновал опасное место. С содроганием я представил себе, что могло случиться, влети я в битое стекло на полной скорости: несколько царапин от броска в живую изгородь показались бы игрушками по сравнению с возможными ранами.

Нам здорово повезло. Ракете и мне.

Дом Дэви Рэя находился неподалеку, и я завернул к нему, но, к сожалению, моего приятеля дома не оказалось. По словам мамы Дэви Рэя, он с Джонни Вильсоном недавно укатил тренироваться на бейсбольное поле. Наша команда младшей лиги – мы звались «Индейцы» и я играл на второй базе – продула четыре игры подряд, и чтобы остаться на плаву, нам требовалось тренироваться, сколько возможно, изо всех сил. Я сказал «спасибо» маме Дэви Рэя, миссис Колан, и направил Ракету к бейсбольному полю.

До поля было рукой подать. Дэви Рэй и Джонни и в самом деле оказались там – они стояли на самом солнцепеке посреди красной пыли и перебрасывались мячом. Выехав на Ракете на поле, я сделал вокруг своих приятелей несколько почетных кругов, позволив им, замершим с раскрытыми ртами, насладиться зрелищем. Потом они вдоволь рассмотрели мой велик, посидели в седле и каждый немного прокатился. По сравнению с Ракетой велосипеды моих приятелей казались пыльными развалинами. Тем не менее, прокатившись, Дэви Рэй сказал мне: «Он не очень хорошо слушается руля, ты и сам, наверное, заметил?» Джонни прибавил: «Симпатичный, но педали туговаты». Я простил их, потому что понимал, что слова эти были сказаны не только для того, чтобы бросить небольшую ложку дегтя в медовую бочку моего триумфа; Дэви Рэй и Джонни были моими лучшими друзьями и не стали бы портить мой праздник. Просто все дело было в том, что к своим велосипедам они привыкли и те нравились им больше. А Ракета был сделан для меня, и только для меня.

Я поставил Ракету на подножку и стал следить за тем, как Дэви Рэй посылает Джонни высокие мячи. Желтые бабочки перелетали с цветка на цветок, порхая над травой, высокое небо над головой было голубым и безоблачным. Оглянувшись, я всмотрелся вдоль Мерчантс-стрит, но разным сторонам которой пестрели вывески лавочек и магазинов, и внезапно заметил маленькую фигурку, одиноко сидевшую неподалеку на скамейке трибун.

– Эй, Дэви! – позвал я. – Кто это такой? Обернувшись через плечо, Дэви быстро повернулся обратно, чтобы поймать в перчатку обратный легкий мяч, пущенный Джонни.

– Не знаю, – ответил он – Этот шкет торчит тут с тех самых пор, как мы приехали. Просто сидит и смотрит на нас, и все.