Текст книги "Жизнь мальчишки (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Рик МакКаммон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Глава 7
Визит к Леди

Никто из моих друзей, конечно, мне не поверил. Дэви Рэй посмеялся надо мной, качая головой, и сказал, что он при желании мог бы придумать историю и получше. Бен Сирс с сомнением посмотрел на меня, видимо, думая о том, не слишком ли много в последнее время я смотрел в «Лирике» ужастиков. Джонни Уолкер некоторое время размышлял над моим рассказом в своей замедленно обстоятельной манере, после чего объявил свое решение:

– Нет, этого не может быть. Невозможно.

– Но я говорю правду! – взволнованно воскликнул я. Я сидел вместе с друзьями на крыльце моего дома. Стоял ясный день с прозрачно-голубым небом.

– Все так и было, клянусь!

– В самом деле? – переспросил Дэви Рэй, самый язвительный и остроумный среди нас, человек того сорта, который и сам не прочь приукрасить собственные похождения удивительными выдуманными подробностями. Подняв свою рыжеватую голову, он взглянул на меня голубыми глазами, в глубине которых всегда крылся дикий смех.

– И почему же, интересно, Старый Мозес не сожрал вас? Неужели он испугался метлы, которой ему угрожал такой дохляк, как ты?

– Вероятно, потому, – ответил я, задыхаясь от ярости, – что не знал, что в тот день у меня не было с собой лучевого ружья, при помощи которого я обычно расправляюсь с монстрами, вот почему! Не знаю! Этого тебе достаточно? Но все было именно так, как я рассказываю, и если ты…

– Кори, – донесся с кухни голос моей мамы. – Думаю, вам пора прекратить разговоры на эту тему.

Я так и сделал. И, подумав еще немного, понял, что имела в виду мама. Нет смысла заставлять кого-то поверить в то, во что он не хочет верить. Например, я чувствовал, что мама тоже не особенно верит мне, хотя Гэвин Кастиль полностью подтвердил мой рассказ, во всем признавшись своей маме Ниле. Кстати говоря, мистер Торнберри поправился. Он по-прежнему был жив, и с каждым днем сил у него прибавлялось. Насколько я понимал, он собирался еще не раз сводить своего Гэвина на «Веселые мелодии».

Думаю, друзья скорее бы поверили мне, если б я смог дать им понюхать мою одежду, но, к сожалению, сразу же « после нашего возвращения домой мама выбросила ее на помойку. Свою одежду, также насквозь пропахшую тухлой рыбой, она тоже выбросила. Отец молча выслушал мой рассказ и только покивал, держа перед собой туго забинтованные руки. На ладонях у него от многочасовой работы лопатой вздулись огромные волдыри.

– Что сказать, – проговорил отец, – на свете существуют такие вещи, которые нам не понять, окажись у нас хоть по сто жизней. Слава Богу, что вы оба – и ты, и мама – остались целы и что во время наводнения никто не утонул.

Прошло две недели. Апрель остался позади, наступили солнечные майские деньки. Река Текумса, раз напомнив нам, кто здесь главный, преспокойно вернулась в свои берега. В четверти домов Братона жить было невозможно, это относилось и к дому Нилы Кастиль. И потому со стороны Братона почти круглые сутки доносился визг пил и стук молотков. Одно было хорошо после дождей и паводка: только стоило солнышку пригреть хорошенько – вея земля мгновенно заплодоносила и Зефир утонул в разноцветье весенних цветов. Зеленели изумрудные лужайки, одуванчики лезли как бешеные, кудзу покрывала холмы ровным ковром. В двери уже стучалось лето.

Мое внимание было полностью занято подготовкой к выпускным экзаменам. Математика никогда не была моим коньком, однако дела обстояли так, что именно по этому предмету мне предстояло получить приличный балл, потому что иначе мне пришлось бы – от одной мысли об этом я чувствовал, что задыхаюсь, – все три каникулярных месяца посещать летнюю школу.

Во время коротких часов отдыха я часто размышлял о том, каким образом мне удалось одолеть Старого Мозеса простой метлой из стеблей кукурузы. То, что мне с первого раза повезло угодить чудищу прямо в глотку, было просто удачей, а о том, что могло случиться, страшно было и думать. Однако постепенно я склонился к мысли, что дело тут было не только в метле. Старый Мозес, существо огромное, сильное и исполненное злобы, было похоже на деда Джейберда; он мог лихо загнать боязливую и беззащитную дичь, но стоило только той попытаться дать отпор, как он тут же сам шел на попятный. Или уплывал, что в данном случае было вернее. Возможно, Старый Мозес привык, что то, что он наметил себе на ужин, никогда ему не прекословит. Все эти караси, карпы, черепахи и насмерть перепуганные собаки помышляли только об одном – как бы от него улепетнуть. Получив метлу в глотку, Старый Мозес сообразил, что где-нибудь неподалеку наверняка есть более легкая добыча, например на дне реки, откуда он недавно поднялся, в прохладной темной тине, где ничто и никогда не посмеет ударить его в ответ на его притязания.

Такова была моя теория. Но ни за что в жизни я не согласился бы проверить ее экспериментом.

Иногда я видел во сне высокого человека в длинном пальто и шляпе с зеленым пером. Я брел по воде за ним следом и хватал его за руку, потом он поворачивался, и я с ужасом видел, что это и не человек вовсе, а создание, покрытое чешуей, формой напоминающей бриллианты цвета палой листвы. Он открывал рот и скалил на меня острейшие, как кинжалы, клыки, а с них капала кровь, стекая у него с подбородка. Опуская глаза, я понимал, что помешал его трапезе, потому что в лапах существо держало небольшую коричневую собаку, уже наполовину съеденную, но все равно продолжавшую биться.

Не слишком приятный сон.

Хотя, может быть, в нем была доля правды. Не совсем понятной.

В эти дни я, лишенный собственных колес, превратился в пешехода. Я не возражал против пеших прогулок в школу и обратно и даже получал от них удовольствие, однако у всех моих друзей были велики. Лишившись велосипеда, я опустился на две ступени в социальной лестнице мальчишек.

В одно прекрасное утро я играл с Рибелем: бросал ему палку и катался с ним в зеленой траве. Вдруг с улицы донеслось громыхание, медленно приближавшееся к нашему дому. Я вскинул голову и оглянулся, Рибель сделал то же самое – и мы увидели, что к нашему дому подруливает странный пикап.

Я знал, кому принадлежит эта машина. Ее кузов насквозь проржавел, а рессоры ослабли настолько, что грохот и дребезжание, которые она производила, увлекали всех окрестных собак за ней в погоню, сопровождаемую веселым заливистым лаем. Рибель тоже поспешил несколько раз гавкнуть, но я приказал ему замолчать. В кузове пикапа была укреплена металлическая рама, на которой ви сели разнообразные металлические инструменты, которые имели самый что ни на есть древний и бесполезный вид и издавали звон не хуже сиротского колокольчика. На водительской дверце было не слишком ровно намалевано по трафарету: «Починка Лайтфута».

Грузовичок остановился прямо напротив нашего дома. Звон и дребезжание привлекли мамино внимание, и она тоже вышла на крыльцо. Отца не было дома, он должен был вернуться через час-другой. Дверца пикапа отворилась, и наружу выбрался длинный костлявый негр в пыльном комбинезоне. Он двигался так медленно, что казалось, все движения причиняют ему боль. Голова негра была покрыта серой кепкой, а кожа припорошена пылью. Мистер Маркус Лайтфут медленно направился к нашему крыльцу. Глядя на него, я полностью уверился в том, что, раздайся позади него топот копыт бешеного быка, он не ускорил бы шага.

– Доброе утро, мистер Лайтфут, – приветствовала негра мама, так и не успевшая снять передник. Она явилась с кухни и сейчас вытирала руки бумажным полотенцем. – Как поживаете?

Мистер Лайтфут улыбнулся. Его маленькие квадратные зубы были очень белыми, а из-под кепки выбивались седые волосы. И он заговорил медленно, как струйка воды, текущая из прохудившейся трубы:

– Доброе утро, миссис Мэкинсон. Привет, Кори, как дела? То, что мы услышали, было для Маркуса Лайтфута целой речью, красноречивым спичем или как там это называется. Вот уже тридцать лет он был монтером в Зефире и Братоне. Приняв эстафету от своего отца, мистер Лайтфут развил унаследованные способности и, несмотря на то что был не слишком скор на язык, мог исправить и починить вес, за что брался, вне зависимости от того, какая задача стояла перед ним.

– Ясный сегодня, – сказал он и замолк, глядя в голубое небо. Секунды медленно и мучительно утекали. Рибель гавкнул, и я зажал его морду рукой.

– День, – наконец решился мистер Лайтфут.

– Да, в самом деле. – Мама подождала, когда мистер Лайтфут продолжит, но тот просто стоял и молчал, разглядывая наш дом. Засунув руку в один из своих многочисленных карманов, он вытащил пригоршню дюймовых гвоздей и принялся пересыпать их с ладони на ладонь, словно бы тоже чего-то дожидаясь.

– Гм, – прочистила горло мама. – Могу я вам чем-то помочь, мистер Лайтфут?

– Я просто проезжал, – замедленно отозвался он, словно самая ленивая из улиток, – мимо. Заехал вот узнать, может, вам… – мистер Лайтфут снова впал в ступор и, опустив глаза, в течение нескольких секунд поизучал гвозди у себя в ладони, – нужно что починить?

– Нет, мистер Лайтфут, по большому счету нам ничего не нужно. Хотя, если подумать… – Мама замолчала, и я понял, что она действительно вспомнила о чем-то. – Тостер. Позавчера он вдруг перестал работать. Я уже хотела позвонить, а тут вы сами…

– Да, мэм, – отозвался мистер Лайтфут. – Время летит так, что и не заметишь.

Повернувшись, мистер Лайтфут возвратился к своей машине и достал оттуда ящичек с инструментами, старый металлический чемоданчик, полный всех и всяческих болтов и шурупов, какие только можно представить под светом монтерского солнца. После этого он нацепил на себя пояс, увешанный инструментами, среди которых было несколько видов молотков, отверток и поразительного вида гаечных ключей. Мама открыла для мистера Лайтфута дверь и придержала ее, пропуская странного визитера в дом, потом посмотрела на меня и молча пожала плечами, что, без сомнения, могло означать только одно: я понятия не имею, с чего это он вдруг решил нагрянуть к нам.

Я оставил Рибеля на улице грызть наконец-то захваченную в плен палку и тоже поторопился в дом, чтобы в прохладе кухни выпить чаю со льдом и поглазеть на то, как мистер Лайтфут будет чинить тостер.

– Мистер Лайтфут, не хотите ли сначала холодненького? – спросила мама.

– Не.

– У меня есть свежее овсяное печенье?

– Нет-нет, душевно вас благодарю.

С этими словами мистер Лайтфут добыл из одного из карманов квадрат белоснежной ткани и аккуратно развернул его. Покрыв белым платком сиденье кухонного стула, он осторожно на него опустился. После чего выдернул тостер из розетки, поставил перед собой на стол рядом с ящиком и приготовился к работе. Все это было проделано с медленной грацией подводного обитателя.

Мистер Лайтфут выбрал одну из отверток. У него были длинные тонкие пальцы хирурга или, может быть, художника. Наблюдение за его работой было пыткой, испытанием на выдержку, но зрители ни на миг не сомневались в том, что мистер Лайтфут знает, что делать. Вскрыв крышку тостера, он несколько минут просто сидел, молча разглядывая внутренности агрегата.

– А-га, – проговорил он после продолжительной паузы. – А-га.

– Что такое? – спросила мама, заглядывая мистеру Лайтфуту через плечо. – Его можно починить?

– Видите вот это? Маленький красный проводок? Мистер Лайтфут указал на нужное место отверткой.

– Контакт ослабился.

– И только-то? Такой малюсенький проводок?

– Да, мэм, и только.

Мистер Лайтфут принялся осторожно и тщательно подкручивать соединение проводка. Наблюдая за его действиями, я чувствовал, что под влиянием гипнотических движений монтера впадаю в странный транс.

– Все, – наконец объявил мистер Лайтфут. После этого он мучительно медленно, но уверенно собрал тостер, включил его в сеть, повернул ручку таймера, и мы все молча дождались, чтобы спиральки покраснели.

– Вот так… – сказал мистер Лайтфут.

Мы ждали.

– ..какая-то мелочь…

Земля повернулась под нашими ногами.

– ..все портит.

Мистер Лайтфут принялся сворачивать свою белую салфетку. Мы немного подождали, но чернокожий монтер либо задумался, либо действительно все сказал. Мистер Лайтфут оглянулся по сторонам и осмотрел кухню.

– Что-нибудь еще нужно починить?

– Ничего, спасибо, остальное, по-моему, в полном порядке.

Мистер Лайтфут кивнул, но я был уверен, что его взгляд ищет тайные неполадки, как нос легавой ищет дичь, сидящую в высокой траве. Сдвинувшись с места, он проделал по кухне несколько небольших кругов, то легонько прикасаясь рукой к холодильнику, то трогая четырехконфорочную плиту и смеситель в раковине, словно своими чуткими пальцами определял самочувствие техники. Мы с мамой озадаченно переглянулись – действия мистера Лайтфута становились все более и более загадочными.

– Холодильник, похоже, стучит, – заметил он. – Хотите, взгляну?

– Нет, не стоит беспокоиться, – ответила ему мама. – Мистер Лайтфут, как вы себя чувствуете?

– Хорошо, миз Мэкинсон, просто хорошо. Он открыл дверцу буфета и тщательно прислушался к тому, как легко поскрипывают петли, достал из пояса отвертку и подтянул винтики в петлях буфета, и в правой дверце, и в левой. Мама снова откашлялась, на этот раз гораздо более нервно, и проговорила:

– Э-э-э… мистер Лайтфут, сколько я должна вам за тостер?

– Все уже… – начал свой ответ Лайтфут. После этого были проверены остальные петли в буфете, потом наступил черед маминого миксера «Мистер Блэндер», который стоял на рабочем столе, но, к несчастью для мистера Лайтфута, все оказалось в полном порядке. – ..уже оплачено, – закончил он.

– Оплачено? Но… я не понимаю. Мама уже доставала из буфета фарфоровую сахарницу, полную долларовых бумажек и мелочи.

– Да, мэм. Все уже оплачено.

– Но я вам еще не давала никаких денег. Пальцы мистера Лайтфута погрузились в другой карман комбинезона, и оттуда появился небольшой белый конверт. Мистер Лайтфут молча передал его маме, и я заметил, что на лицевой стороне конверта голубыми чернилами написана наша фамилия: Семье Мэкинсонов. С другой стороны конверт был запечатан белым воском.

– Что ж, – вздохнул мистер Лайтфут, – думаю, что я закончил… на сегодня.

Он поднял с пола свой чемоданчик с инструментами.

– На сегодня? – потрясение переспросила мама.

– Да, мэм. Вы же понимаете.

Мистер Лайтфут принялся рассматривать выключатели и розетки, словно пытаясь проникнуть в глубину их электрической сущности.

– По телефону, – добавил он. – Если что-то сломается. Он улыбнулся маме, а потом мне.

– Сразу же и звоните.

Мы проводили мистера Лайтфута до машины и долго смотрели вслед, пока автомобиль не скрылся за углом. Мистер Лайтфут помахал нам рукой и уехал на своем дребезжавшем пикапе под аккомпанемент раскачивавшихся в кузове на крючках инструментов и приспособлений, которые приводили собак в неистовство.

– Том мне ни за что не поверит, – сказала мама, обращаясь в основном к самой себе.

Потом поднесла к глазам белый конверт, открыла его, достала оттуда письмо, развернула его и прочитала.

– Вот так так, – проговорила она. – Хочешь послушать?

– Да, мэм.

И она прочитала мне письмо:

– «Имею честь просить Вас почтить визитом мой дом в семь часов вечера в пятницу. Прошу Вас взять с собой сына». И самое интересное: знаешь, от кого письмо?

Мама протянула мне письмо, и я увидел подпись.

Леди.

Когда папа вернулся домой, мама рассказала ему о визите мистера Лайтфута и письме Леди, наверное, раньше, чем он успел снять свою фуражку молочника.

– Что ей нужно от нас, как ты думаешь? – спросил маму отец.

– Не знаю, но сдается мне, что она решила оплатить услуги мистера Лайтфута, чтобы он стал нашим персональным монтером.

Отец снова перечитал письмо Леди.

– У нее отличный почерк, – заметил он, – для такой-то пожилой женщины. Я всегда считал, что у старух почерк становится корявым.

Он прикусил нижнюю губу. Я понял, что настроение у него портится.

– Знаете, я никогда не видел Леди вблизи. Я, конечно, видел ее на улице, но… Он покачал головой:

– Нет. Не думаю, что я приму ее приглашение.

– Но, Том, – нетерпеливо проговорила мама. – Леди сама просит, чтобы мы к ней пришли. В ее дом!

– Для меня это не важно, – ответил отец. – Я не пойду к ней, и все тут.

– Но почему, Том? Можешь ты мне объяснить?

– В пятницу вечером «Филадельфия» играет с «Пиратом», будет радиотрансляция, – ответил отец, опускаясь в свое удобное кресло. – По-моему, это достаточно веская причина.

– Мне так не кажется, – холодно отозвалась мама. Этот эпизод стал одним из свидетельств того, что я не до конца знал своих родителей. До тех пор я был уверен, что мои мама и папа ладят лучше девяноста девяти процентов семей нашего городка, но, как оказалось, и они не всегда находят общий язык. Как нет ни одного идеального человека, так и брак двух несовершенных людей не может длиться всю жизнь тихо и мирно. Бывало, я слышал, как отец раздраженно кричит на маму из-за потерянного носка, тогда как истинная причина его раздражения крылась в том, что днем ему отказали в прибавке к жалованью. Я с удивлением слушал, как моя всегда такая миролюбивая мама устраивает разнос из-за грязи на ковре, а на самом деле вся беда была в том, что она повздорила с соседкой. И на этот раз в путанице крайностей благонравия и природной ярости, известной нам под названием «жизнь», между мамой и отцом зарождалось новое противоречие.

– Это из-за того, что она цветная, да? – сделала свой первый выпад мама. – Из-за этого ты не хочешь к ней идти?

– Нет, конечно, нет.

– Ты в точности похож на своего отца. Том, копия. Клянусь, Том…

– Замолчи! – внезапно сорвался отец. Даже я вздрогнул. Упоминание дедушки Джейберда, который относился к расизму точно так же, как рыба к воде, определенно было ударом ниже пояса. Отец никогда не страдал глупой ненавистью к цветным, в этом я был совершенно уверен. Но он был сыном человека, который всю свою жизнь каждое без исключений утро встречал поднятием флага Конфедерации и почитал темную кожу знаком, коим человека отмечает дьявол. Этот тяжкий крест отец был вынужден покорно нести, потому что любил дедушку Джейберда; вместе с тем он лелеял в душе веру – которую надеялся когда-нибудь привить и мне, – что ненавидеть любого человека, по любой причине, значит совершать противный Богу грех. Вот почему мне было понятно, что за следующими словами отца стояла только гордость и более ничего:

– От этой женщины я милостыни не приму, ни под каким видом!

– Кори, – наконец обратила на меня внимание мама, – по-моему, тебе нужно было заняться математикой, разве не так?

Я отправился в свою комнату, но это совсем не означало, что я не слышал оттуда продолжение спора.

Нельзя сказать, что дальнейший разговор мамы и отца происходил на повышенных тонах, но держать себя в руках обе стороны особенно не пытались. Как я догадывался, ссора давно уже собиралась на горизонте подобно грозовой туче и зрела словно нарыв, подогреваемая многими причинами: это была и утонувшая в озере машина, и пасхальные осы, и то, что отец не мог купить мне новый велосипед, и переживания, связанные с наводнением. Слушая, как отец объясняет маме, что она не имеет права тащить его на аркане в дом к Леди, я постепенно начал понимать истинную причину, крывшуюся за его категорическим нежеланием знаться с королевой Братона: он ее просто-напросто боялся.

– Ни за что, даже не проси! – кричал он маме. – Я не собираюсь водить знакомство с теми, кто полагает, что эти игры, это дуракаваляние с костями и мертвыми животными – нормальное дело, и кто… – Он замолчал, и тут я уразумел, что в эту категорию людей вполне можно было зачислить и дедушку Джейберда и что отец тоже это понял. – Я просто не пойду к ней, и все тут, – бессильно закончил он.

Мама поняла, что нет смысла загонять лошадей. Я скорее вообразил, чем услышал ее тяжкий вздох:

– Тогда я отправлюсь к ней с визитом одна – это тебя устроит? Нельзя же просто так взять и отказать ей. Это будет неприлично, а она ничего плохого нам не сделала.

Отец немного помолчал, потом ответил:

– Хорошо, можешь отправляться.

– Кори я тоже возьму с собой.

Эти мамины слова послужили поводом для новой вспышки.

– Зачем он там тебе? Ты что, хочешь, чтобы он увидел все эти скелеты, которых, я не сомневаюсь, немало заперто по шкафам у этой женщины? Ребекка, я не знаю, чего она от нас хочет, и честно тебе скажу: мне на это наплевать. Но эта женщина занимается всякими глупостями с восковыми куклами и дохлыми черными кошками и бог еще знает с чем, о чем и думать противно! Я уверен, что Кори не место в ее доме; ему нечего там делать!

– Но Леди в своем письме просила нас прийти вместе с Кори. Вот, сам посмотри!

– Я уже видел письмо. Я не знаю, что она задумала и что ей от нас нужно, но одно я знаю твердо – Леди не та женщина, с которой стоит водить близкое знакомство. С ней вообще не стоит связываться. Ты помнишь Барка Хатчета? Помнишь, что с ним стало? Тот самый Барк Хатчет, что был помощником управляющего в молочной в пятьдесят восьмом?

– Я знаю, о ком ты говоришь.

– Этот Барк Хатчет жевал табак. А когда жуешь табак, то, само собой, сплевываешь, не без этого. Дурная привычка; он уже внимания на нее не обращал. Доходило до того – только не смей никому об этом говорить, – доходило до того, что он забывался и сплевывал прямо в бидоны с молоком.

– Том, ну к чему ты завел этот разговор…

– Все к тому, сейчас узнаешь. Так вот, однажды шел Барк Хатчет по Мерчантс-стрит, он только-только подстригся у мистера Доллара в парикмахерской – а нужно сказать, что у Барка была роскошная шевелюра и такие густые волосы, что их ни один гребешок не брал, – так вот, он опять забылся, повернул голову и сплюнул прямо на мостовую. Только на мостовую его табак не попал, а угодил прямо на ботинок Человеку-Луне. Ботинки у того были белые, а табачная жвачка Барка вся по ним размазалась. Не хотел он на Человека-Луну плевать, я в этом и тогда был уверен, и теперь. А Человек-Луна и ухом не повел, просто прошел мимо, и все. Но этого Барку показалось мало. У него было странное чувство юмора. Как на грех, потянуло его рассмеяться, может, от смущения, а может, по другой какой причине. Рассмеялся он прямо в лицо Человеку-Луне. И знаешь, что после этого случилось?

– Что? – устало спросила мама.

– Через неделю Барк стал лысеть. У него стали выпадать волосы.

– И ты в это веришь?

– Так и было, я точно знаю! По голосу отца было ясно, что он уверен в своих словах на все сто – Всего через месяц после того, как Барк сплюнул табачную жвачку на ботинок Человеку-Луне, он был лыс как коленка! Ему даже пришлось носить парик! Именно парик! Он едва от этого не спятил!

Я словно увидел, как отец подался вперед в своем кресле с таким серьезным и мрачным видом, что маме, наверное, нужно было собрать все силы, чтобы не рассмеяться.

– Если ты считаешь, что Леди не приложила к этому руку, то ты просто не хочешь смотреть правде в глаза!

– Вот уж не знала. Том, что ты так веришь в колдовство!

– Веришь, не веришь! Я видел Барка сначала волосатым, как медведь, а потом лысым как коленка! А кроме «того, я могу еще столько всего порассказать об этой женщине, что у тебя голова кругом пойдет! Вроде лягушек, которые выпрыгивали у людей прямо изо рта, или змей в кастрюлях с супом и еще столько всего… да что там! Ноги моей в ее доме не будет!

– Но если мы не придем к Леди, как она хочет, она может на нас рассердиться, – заметила мама. Ее слова повисли в воздухе.

– Может ли случиться так, что, если я не приведу Кори с собой, она нашлет на него порчу?

Я отлично понимал, в чем дело: мама ловко блефовала, заманивая отца в ловушку, это было ясно слышно по ее голосу. Отец долго обдумывал мамины слова, размышлял над опасностью, которую мы могли на себя навлечь, пойди мы против воли Леди.

– Думаю, будет лучше, если я сделаю так, как она хочет, и возьму Кори с собой. – заговорила мама. – Хотя бы для того, чтобы оказать ей уважение. Разве тебе не хочется узнать, что ей от нас нужно и зачем она зовет нас к себе?

– Нет! Совершенно!

– Совсем-совсем?

– Господи, – вздохнул отец, поразмыслив еще несколько минут. – Ты кому угодно голову заморочишь, не хуже самой Леди. У тебя, случайно, не припрятано в буфете приворотное зелье или порошок, натертый из руки мумии? Как насчет крылышек летучей мыши?

В результате этого спора вечером в пятницу, как только солнце покатилось к земле и по улицам Зефира задул прохладный ветерок, мы с мамой уселись в наш пикап и поехали к дому Леди, а папа остался у радио слушать бейсбольный матч, которого он так давно дожидался. В душе он был с нами, я был в этом уверен. Может быть, он опасался совершить ошибку и как-то оскорбить Леди, словами или поведением, не знаю. Должен сказать, что сам я тоже не слишком был уверен в себе; под галстуком-бабочкой на резинке и белой рубашкой, которые мама заставила меня надеть, я вовсе не был спокоен, как прохладный гранитный утес. Мои коленки подрагивали.

Работа в Братоне шла вовсю – негры орудовали пилами и молотками, возводили себе новые дома взамен испорченных водами Текумсы. Мы проехали через центр Братона, где имелись парикмахерская, зеленная и продуктовая лавки, магазинчик одежды и обуви и другие лавочки, принадлежавшие выходцам из этого района. Мама свернула на Джиссамин-стрит и, добравшись до конца улицы, остановила машину перед домом, во всех окнах которого горел свет.

Это был совсем скромный небольшой щитовой домик, забавно выкрашенный в различные оттенки оранжевого, темно-красного и желтого. Сбоку от домика имелся гараж-пристройка, где, как я догадывался, стоял до срока знаменитый «понтиак». Кусты и трава во дворике Леди были аккуратно пострижены, а от дороги к крыльцу вела прямая дорожка из гравия. Вид у домика был самый обычный. Глядя на него, нельзя было сказать, что в нем живет, к примеру, особа королевской крови или что в нем вершатся темные дела; дом как дом – и все тут не хуже и не лучше остальных, разве что выкрашен ярче, чем люди обычно красят свои жилища.

Все же, когда мама открыла передо мной дверцу, я помедлил, прежде чем выйти наружу.

– Ну, давай выбирайся, – позвала она.

Голос мамы был чуть напряженный, хотя лицо ее оставалось абсолютно спокойным. Для визита к Леди она надела лучшее выходное платье и новые туфли.

– Нужно поторопиться, уже почти семь. Семь часов, пронеслось у меня в голове. Может, это одно из чисел вуду?

– Может быть, папа прав? – спросил я ее. – Может, нам не стоит туда идти?

– Все будет хорошо, не бойся. Видишь, там всюду горит свет.

Она хотела успокоить меня, но у нее ничего не вышло – я по-прежнему дрожал.

– Прошу тебя. Кори, не нужно бояться, – снова повторила мама.

И это говорила мне женщина, которая незадолго до того утверждала, что побелка, которой недавно покрыли потолки нашей школы, испускает пары, вредные для здоровья!

Сам не знаю, как я выбрался из машины и поднялся на крыльцо дома Леди. Крыльцо было выкрашено в желтый цвет, для того чтобы отгонять жуков. По моим представлениям, вместо звонка на входную дверь Леди пристало повесить череп с костями. Как ни странно, полагалось стучать изящной серебряной ручкой.

– Вот мы и на месте, – проговорила мама и дважды постучала серебряной ручкой.

Из-за двери донеслись приглушенные шаги и голоса. Мне подумалось, что настало самое время дать тягу, потому что потом будет поздно что-либо предпринимать. Мама положила руку мне на шею, и я почувствовал биение своего пульса у нее в ладони. Наконец дверная ручка повернулась, перед нами отворилась дверь: вход в дом Леди для нас был открыт. В дверном проеме, занимая его весь, высился рослый широкоплечий негр, облаченный в синий строгий костюм, белую сорочку и галстук. С первого взгляда негр показался мне не ниже векового черного дуба. У негра были здоровенные ручищи, которыми он вполне мог бы давить шары для боулинга. С его носом было что-то странное: кончик словно был срезан бритвой. Кроме того, у негра были густющие сросшиеся брови, делавшие его похожим на оборотня. В пять магических слов: негр испугал меня до смерти.

– Э-э-э… – попыталась начать мама, – э-э-э…

– Прошу вас, входите, миссис Мэкинсон, – улыбнулся нам негр, отчего его лицо стало гораздо менее страшным и куда приветливее. Но голос был под стать первому пугающему впечатлению – он напоминал удары басового барабана, был настолько глубоким и гулким, что произносимые слова отдавались в моей груди гулом. Сделав шаг в сторону, он уступил нам дорогу, и мама, схватив меня за руку, затянула вслед за собой внутрь дома Леди, в прихожую.

Дверь за нашими спинами затворилась.

Появилась молодая красивая негритянка, с кожей оттенка кофе с молоком. Она тоже вежливо поздоровалась с нами. У девушки было личико сердечком и чудесные светло-карие глаза. Подав маме руку, она проговорила с улыбкой:

– Я Амелия Дамаронд. Очень приятно познакомиться с вами, миссис Мэкинсон.

На запястьях Амелии звенели золотые браслеты, а в каждом ухе было по пять золотых сережек-булавок.

– Мне тоже очень приятно, Амелия. Это мой сын Кори.

– О, тот самый молодой человек! – Все внимание Амелии Дамаронд теперь было устремлено ко мне. Воздух вокруг негритянки определенно был насыщен особым родом электричества: от ее пристального взгляда я ощутил проскочивший меж нами разряд. – Очень приятно познакомиться и с вами. Это мой муж, Чарльз.

Здоровенный негр величественно кивнул нам. Голова Амелии едва доставала ему до подмышки.

– Мы ведем хозяйство в доме Леди, – объяснила нам Амелия.

– Я понимаю, – отозвалась мама.

Она по-прежнему сжимала мою руку в своей, а я был занят тем, что, насколько позволяли приличия, озирался по сторонам. Странная вещь воображение! Оно склонно развешивать на вашем пути паутину там, где никогда в жизни не водилось пауков, нагонять темноту туда, где сияет яркий свет. Гостиная Леди ничем не напоминала храм дьяволопоклонников – ни тебе черных кошек, ни котлов с кипящим адским варевом. Совсем обычная гостиная, с софой и креслами, небольшим столиком с безделушками, несколькими книжными полками и довольно хорошими картинами в изящных рамках на стенах. Одна из картин особенно привлекла мое внимание: на ней было изображено лицо негра с жидкой легкой бородкой. Глаза негра были закрыты в страдании или экстазе, а чело его было увенчано венцом из колючих ветвей с острыми шипами.

До той поры я ни разу не видел изображений» черного Христа. Это первое с ним свидание не только сильно поразило меня, но и осветило в моем сознании такие потаенные уголки, что я и не думал, что туда способен проникать свет.

Неожиданно из прихожей в гостиную вошел Человек-Луна. Увидев Человека-Луну так близко, и я, и мама разом вздрогнули. На муже Леди была голубая рубашка с закатанными рукавами и черные брюки на подтяжках. Сегодня вечером на его запястье были только одни часы, а вместо обычной толстой золотой цепи с массивным распятием в вороте рубашки виднелся только треугольник тенниски. На Человеке-Луне не было и привычного цилиндра; две пятнистые половинки его лица, желтая и эбонитово-черная, беспрепятственно встречались на его макушке в легком белом пуху, составлявшем единственное убранство его головы. Темные, в сеточке морщинок глаза Человека-Луны сначала остановились на маме, потом скользнули ко мне, после чего он улыбнулся нам и кивнул. Взмахом худой, как ветка старого дерева, руки он пригласил нас за собой в коридор.