Текст книги "Зверь, который во мне живет"

Автор книги: Роберт Крайс (Крейс)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Иди дальше, – сказал он. – Найди мальчишку.

Мне ужасно хотелось закричать. Я посмотрел на Пайка, кивнул и толкнул следующую дверь. Вперед. Никогда не отступай.

В гараже стояло три лимузина «кадиллак», два «роллс-ройса» и ярко-желтый «феррари». К счастью, охранников здесь больше не было. Я выглянул наружу. Возле входа в особняк стоял еще один лимузин. Я пересек внутренний дворик и приблизился к особняку сбоку. Наверное, здесь находилась кухня. Может быть, мне следует начать стрелять, и к тому времени, когда стрелять будет не в кого, я либо сумею вернуть мальчика, либо буду мертв.

Перед домом имелся навес для автомобиля. И единственная дверь с маленьким звоночком. Когда я нажал на звонок, дверь открыла маленькая смуглая женщина и с отвращением посмотрела на меня.

– No as comer![49]49
  Убирайся отсюда! (исп.)


[Закрыть] – сказала она.

– Вы говорите по-английски?

– Нет, нет. – Она потрясла головой и попыталась вытолкать меня за дверь.

Наверное, она решила, что я один из громил Гамбино.

Я показал ей пистолет и кивнул в сторону входных ворот.

– Уноси ноги! – сказал я и вошел на кухню.

Маноло сидел за кухонным столом и ел сэндвич.

Пиджак он снял, на фоне голубой рубашки с белыми манжетами и воротником выделялась темная подплечная кобура. Увидев меня, Маноло потянулся к пистолету. Я дважды выстрелил в него. Пули с высверленными головками сбросили его со стула, и грохот выстрелов громом раскатился по кухне.

Я прошел по коридору и оказался в гостиной, по сравнению с которой квартира Барри Фейна походила на телефонную будку. С балкона появился телохранитель Гамбино с ружьем в руках. Увидев меня, он спросил:

– Что за дерьмо здесь происходит?

– Обычное дело, – ответил я и ударил его в лицо рукоятью пистолета.

Он пошатнулся, уронил ружье, но сознания не потерял. Я встряхнул его и ткнул дулом пистолета в шею.

– Они только что провели мальчика. Куда?

– Клянусь богом, я не знаю. Клянусь.

Я ударил его по губам рукоятью пистолета. На пол полетели осколки зубов, брызнула кровь. Он упал на колени.

– Куда?

– Кляшусь бохом. Не жнаю.

Трудно говорить с изуродованным ртом.

– Где Дюран?

– Нарерху… Навершу.

– Покажи.

Со своего места я видел изящные двустворчатые двери и лужайку возле бассейна. Если они и слышали выстрелы, вида никто не подал. Гамбургеры продолжали жариться, гремела музыка, смеялись мужчины и женщины. Я не забывал об Эллен Лэнг, сидевшей в «чероки» Пайка, лишенной музыки, смеха и радости. Возможно, она слышала выстрелы. И могла отправиться звонить в полицию.

Я заставил громилу подняться, мы вошли в гостиную и по чудовищной полукруглой лестнице поднялись на второй этаж. Из дальней части дома доносились голоса и шум закрываемых дверей. На верхней площадке я сказал:

– Куда ты меня ведешь?

– В офишш. – Он посмотрел налево. – Дверь, там двое паршей. Прямо мимо ниш офишш.

– Только пара парней, говоришь?

– Да.

– Здесь есть еще один выход?

Он удивился и покачал головой. Даже это слабое движение вызвало у него боль.

– Я ждесь не живу. Тут все жакрыто. Жвуконепронишаемо.

Хм-м-м, жвуконепронишаемо – замечательно.

– Зачем вы сюда приехали?

Его глаза закатились, и он стал оседать на землю. Я встряхнул его и снова спросил.

– Бижнеш, – пробормотал он.

– Бизнес. Наркотики?

Он кивнул.

Стены длинного коридора были обшиты ореховым деревом. Впечатляюще. Такие стены я видел в отеле Святого Франциска. Мы подошли к двери, я приподнял «беретту» и поднес палец к губам.

– Конешшно, – сказал он.

Стройный мексиканец сидел за столиком и говорил по телефону. Высокий крупный блондин примостился на краешке стола и внимательно слушал, скрестив на груди руки. Напротив располагалась красивая, обитая медью дверь, которая вела в святая святых Дюрана. На блондине была светло-желтая спортивная куртка. Мексиканец был одет в серую тройку от братьев Брукс и выглядел лучше, чем блондин. Наверняка он исполнял роль секретаря. Он по-английски спрашивал о шуме, который до них долетел. Я толкнул мистера Зубы вперед, вошел вслед за ним и по разу выстрелил в мексиканца и блондина. Пуля с пустой головкой сбросила мексиканца со стула, а блондина со стола.

Я посмотрел на дверь. Она была толстой и массивной, и я не знал, как проникнуть внутрь. Ручки не было. Тук-тук-тук, к вам Цыпленочек! Где-то возле столика секретаря должна находиться кнопка, которая приводит в движение металлические шестерни, раздвигающие двери. Для таких мощных дверей требовались крепкие шестерни.

Мистер Зубы и я уже успели пересечь большую часть пространства, отделявшего нас от двери, когда они распахнулись, и появился Руди Гамбино.

– Какого дьявола здесь происходит?!

В левой руке он держал пистолет. Как только Гамбино увидел меня, он сразу же уронил оружие.

– Отойди, толстяк, – сказал я.

Он отошел. И мы вошли.

37

Перри Лэнга в комнате не было.

Доминго Гарсия Дюран сидел на темно-бордовом кожаном диване, а все стену за ним украшали черно-белые фотографии. На большинстве из них были арены, быки и Дюран, в своем Костюме Света. Впрочем, на некоторых Дюран красовался вместе с другими матадорами, политиками и самыми разными знаменитостями. Все улыбались. Все были друзьями.

«Ур-ра Гол-ли-вуду!»

На тиковых пластинках висели разнообразные трофеи – черные рога и уши. Серо-черные копыта стояли на деревянных пьедесталах, словно лишившиеся рассудка пепельницы. Все в комнате дышало смертью, точно атлас, пораженный гнилью. Возле окна на высокой деревянной подставке висел плащ, а над ним скрещенные шпаги вроде тех, что мы видели на воротах, только эти были настоящими. Стены украшали написанные маслом картины, изображавшие быков и Дюрана, приготовившегося нанести смертельный удар. На полках стояли многочисленные статуэтки быков, матадоров и всадников с длинными копьями.

– Тебе не кажется, Домми, что ты малость переборщил? – спросил я.

– Ты в полном дерьме, – сказал Руди Гамбино.

– У меня есть пистолет, Руди, – напомнил я.

Перед Дюраном располагался мраморный кофейный столик. На нем стоял открытый дипломат. В дипломате были аккуратно сложены ряды стодолларовых купюр. Сверху лежала старая шпага Дюрана. Дюран наклонился вперед, захлопнул дипломат и взял шпагу. Как сказал Пайк, это короткая шпага для закалывания быка.

Я позволил мистеру Зубы сползти на пол и посоветовал оставаться на месте, а потом навел пистолет на Дюрана.

– Я хочу получить мальчика прямо сейчас, Домми.

Я представлял себе, как истекает кровью Пайк. Я видел, как высвобождается Санчес и отбирает у Эллен пистолет…

– Какого хрена здесь происходит, Домми? Он знает, кто я такой?!

Я выстрелил в диван рядом с Дюраном. В футе от его плеча в коже образовалась дыра. В замкнутом пространстве комнаты выстрел прозвучал особенно громко. Руди подпрыгнул, но Дюран даже не пошевелился. Он продолжал на меня смотреть. Какое мужество.

– Мы заключим сделку, – сказал он.

Я покачал головой.

– Приведи ребенка.

Руди шагнул вперед, сделал широкий жест рукой и заговорил так, словно с ним все это уже не раз происходило. Возможно, так и было.

– Как, черт подери, ты мог узнать, кто я такой?

– Однажды я остановился в том же отеле, что и ты. В Хьюстоне. Я видел, как ты прошел через вестибюль.

– Чепуха. – Он указал пальцем на Дюрана. – Проклятье, никто не должен знать, что я здесь. Если Карлос и Ленни пронюхают, что я в Лос-Анджелесе, а не в Колумбии, то дерьма не оберешься.

– Заткнись, Руди, – сказал я – Ты кидаешь своих партнеров, но сейчас это самая малая из твоих проблем. – Я понятия не имел о том, кто такие Карлос и Ленни.

Однако я видел набитый деньгами дипломат. Карлос и Ленни думают, что Руди в Колумбии. Я знал, что Гамбино и Дюран занимались наркотиками, а также совместно владели недвижимостью. Получалось, что Гамбино собирался получать наркотики через Дюрана, минуя посредников.

– Проклятье, я никого не кидаю!

Я выстрелил еще раз. Пуля попала в картину, висевшую на стене рядом с Дюраном. В четырех дюймах от его уха. Он вновь не дрогнул. Я бы не смог держаться так спокойно.

– Я возьму мальчика и отправлюсь в полицию; если ты поторопишься, то успеешь в аэропорт.

Он ничего не ответил.

Ничего не получалось. Я слишком шумел, время уходило, а я так и не сумел приблизиться к Перри Лэнгу. Рано или поздно придет кто-нибудь из его людей. Когда их соберется достаточно много, мне крышка.

– Ладно, засранец, – сказал я, – приведи мальчика или получишь то, на что напрашиваешься.

И я навел дуло «беретты» ему точно между глаз.

Я не шутил.

Он покачал головой.

– Нет. Ничего у тебя не выйдет.

Что-то твердое уперлось в мою шею, и голос Эскимоса сказал:

– Хватит.

Ко мне подскочил Гамбино, вырвал пистолет из моей руки, а потом дважды ударил в лицо правой рукой. Он разбил мне губу, но я устоял на ногах.

– Ну и что теперь у тебя есть? – закричал он. – У тебя остался только член, и больше ничего!

Гамбино подошел к мистеру Зубы и пнул его ногой.

– Эдди?

Эдди отключился.

Дюран вновь наклонился вперед и постучал шпагой по мраморной столешнице.

– Вот как я с тобой поступлю, – заявил он. – Я убью тебя, убью мальчика, убью мать – и с этим будет покончено.

Он оставался невозмутимо спокойным и все эти слова произнес словно в раздумье, и я вдруг понял, что у него было именно такое лицо всякий раз, когда он стоял перед быком.

Олицетворение уверенности и абсолютного контроля над происходящим.

«Несущий Смерть».

– Но ты лишишься своей собственности.

Он пожал плечами.

– Собственность никогда не имела значения.

– Конечно.

Я ощущал присутствие Эскимоса у себя за спиной – нечто темное, огромное и первобытное. И еще я ощущал наведенный на меня пистолет. Я начал глубоко дышать через нос, наполняя легкие кислородом, пытаясь заставить свое тело расслабиться. Пранаяма.[50]50
  Древняя эзотерическая техника йогов, которая обучает человека контролю за праной (свободной космической энергией) с помощью самостоятельной регуляции дыхания.


[Закрыть] Начал с ног. Готовил себя. Фокусировал ки. Если Гамбино или Дюран окажутся рядом, если я сумею двигаться достаточно быстро… Если не сумею, то это не будет иметь особого значения.

Руди Гамбино навел на меня «беретту» и сказал:

– Такое дерьмо не должно случаться, когда я здесь, Домми.

Когда он произнес «Домми», из офиса секретаря донесся резкий хлопок.

В следующее мгновение на животе Гамбино начало растекаться красное пятно. Когда он опустил взгляд, раздался следующий хлопок, прозвучавший уже значительно ближе от дверей, и правая нога Гамбино подогнулась; он упал.

На пороге стояла Эллен Лэнг с моим «дэн-вессоном» в правой руке, согнутой в локте, как учил Пайк, левая рука поддерживала правую. Помада на ее лице уже не выглядела глупо. Более того, вид у Эллен был угрожающим и неотвратимым – такое же впечатление производили парни во Вьетнаме, когда делали себе боевую раскраску. Дюран увидел помаду и улыбнулся.

Когда пистолет в руке Эскимоса начал перемещаться, я метнулся в его сторону, схватил руку, держащую пистолет, и рванул на себя. Он выронил пистолет, но успел ударить меня по правому плечу. Вся правая сторона у меня онемела. Однако я остался на месте и заплел ему ноги, стараясь отодвинуть в сторону от упавшего пистолета. Его руки опустились мне на спину, он попытался оттолкнуть меня, и я его отпустил. Он упал на спину, но тут же перевернулся и встал на четвереньки. Я успел ударить его ногой по ребрам, а потом два раза кулаком: первый – по ребрам в то же самое место, а другой – за левое ухо. Удар по голове привел к тому, что я разбил сустав одного пальца. Когда бьешь по голове, такое случается. Эскимос крякнул и поднялся на ноги. Он не выглядел заметно пострадавшим. О себе я такого сказать не мог.

Эллен по-прежнему стояла на пороге. Дюран успел встать и что-то говорил ей, но я не смог разобрать слов.

– Только киски убивают тюленей и белых медведей, – сказал я.

Эскимос улыбнулся.

Я швырнул в него пепельницу. Она отскочила от его руки.

Он вновь улыбнулся.

Я бросил в него настольную лампу. Он отбил ее в сторону.

Существует множество хитрых способов одержать победу. Нужно только их придумать.

Эскимос приближался ко мне. Я имитировал уход в сторону, перенес вес тела на левую ногу и наотмашь врезал ему правой ногой по лицу. Его нос окутал кровавый туман. Он посмотрел на себя и вновь двинулся вперед. Я ушел вниз, присел и ударил по внешней стороне его колена. Нога подогнулась, и он упал на пол. Я приблизился и тыльной стороной ладони вмазал в его разбитый нос, а затем добавил коленом. Его голова откинулась назад, а в глазах появилось недоуменное выражение. Я пустил в ход левую руку и разбил еще один сустав. Брюс Ли дрался с тысячей парней, не повредив даже ногтя. Карма. Я видел, как Дюран направляется к Эллен, держа перед собой шпагу.

– Эллен, – сказал я.

Между тем Эскимос подобрался ко мне, обхватил меня двумя руками вокруг груди и сжал. Я почувствовал себя так, как описывают состояние при тяжелой закупорке сосудов: легкие перестают работать, потому что «слон» сидит у вас на груди и вы стопроцентно уверены, что сейчас умрете.

Эллен шагнула к Дюрану, и послышался новый хлопок – только теперь он прозвучал значительно громче, поскольку она вошла в комнату. Дюран сбился с шага, но продолжал двигаться вперед, держа шпагу перед собой.

Я обрушил серию ударов на голову Эскимоса, стараясь попасть по вискам и в глаза. Он плотно зажмурил глаза и сжал меня сильнее. Я почувствовал, как что-то ломается в нижней части спины. Короткое ребро. Ну и черт с ним – кому оно сейчас нужно?

Вновь выстрелил пистолет Эллен. Бэнг!

Мне хотелось крикнуть ей, чтобы она уносила отсюда ноги, но я понимал, что если расстанусь с тех воздухом, который еще оставался в моих легких, то новой порции уже не вдохну. Я перестал наносить удары и вдавил большие пальцы в глаза Эскимоса, однако он прижался лицом к моей груди. Периферийное зрение начало мне отказывать. Из другой солнечной системы я услышал глухой треск: чонк-чонк-чонк-чонк.

«Хеклер и кох».

Пайк. Тем ребятам не слишком повезло – они напали на Пайка. Можно гарантировать, что он испортил им настроение на весь день.

Я поднял руку вверх и ударил локтем по макушке Эскимоса. Острая боль пронзила мою руку – полетело еще одно ребро, из тех, что располагались выше короткого.

Пистолет Эллен вновь выстрелил. Бэнг! Дюран остановился и сделал шаг в сторону. Потом он упал.

Я вновь нанес удар локтем – и на сей раз Эскимос всхлипнул. Я врезал ему еще раз, и его хватка стала слабеть. Всякий раз, когда я поднимал руку, в локте вспыхивал жар – и я понимал, что кость сломана. Однако и это особого значения не имело. Вообще сейчас мало что имело значение. Жизненные приоритеты стремительно меняются, когда чувствуешь, что умираешь.

Теперь я видел лишь серые тени и ослепительно яркие вспышки. Я услышал еще один БЭНГ. Шестой по счету. Больше Эллен не сможет выстрелить. Я еще раз ударил Эскимоса – и он опустил руки. Я шарахнулся в сторону, втягивая в себя воздух, – в грудь как будто вонзились острые бритвы. Эскимос попытался встать, опираясь сначала на одну ногу, а потом на другую, посмотрел на меня мутными глазами, покачнулся и упал.

«Крутой сукин сын».

Доминго Дюран лежал на полу у ног Эллен. Она опустила пистолет. И плюнула на него. Она не шевелилась, не дрожала, не закрывала лицо. И не отступала.

Я подошел к ней, что заняло некоторое время. Далеко не все части моего тела работали так, как положено. Более того, я почему-то делал шаг в сторону, когда хотел двинуться вперед, к тому же мне ужасно хотелось блевать.

– Перри, – сказал я. – Перри.

Но тут послышался шум в коридоре, и я упал на ковер, пытаясь найти свой пистолет. Но у меня ничего не получалось, и я заплакал. Он обязательно должен быть где-то рядом. Я должен его найти, ведь игра еще не закончена. Она не может быть закончена до тех пор, пока мы не отыщем мальчика, вот только сюда идут бандиты, а я ничего не могу сделать, чтобы их остановить.

Мужчины в синих плащах с надписью «ФБР» или «ПОЛИЦИЯ» на спине ввалились в комнату с М-16 наперевес. Вместе с ними был О'Бэннон. Он увидел Эллен Лэнг, а потом меня и сказал:

– Ах ты, сукин сын.

Я помню, как улыбнулся. А потом отключился.

38

Это был один из тех редких случаев, когда я пожалел, что не курю. Я находился в палате Голливудской пресвитерианской больницы и наблюдал за медсестрами, точнее, за одной медсестрой, и ждал, пока застынет гипс на моем локте. При помощи металлической скобы они зафиксировали гипс так, чтобы он не касался тела. Мальчишка, который ждал, когда ему зашьют губу, спросил меня, как я умудрился такое сотворить со своим локтем, и я ответил, что сражался со шпионами. Я старался говорить погромче, чтобы меня слышала медсестра. Теперь мне не хватало только лондонского смога на плечах и сигареты, небрежно свисающей с губы, – тогда, вне всякого сомнения, она бы меня изнасиловала.

Сквозь вращающиеся двери вошел Пойтрас, а за ним О'Бэннон, игравший роль его тени. Пойтрас был большой и невозмутимый, он нес два пластиковых стаканчика с кофе. В его руках они больше походили на наперстки. О'Бэннон выглядел так, словно откусил большой кусок гамбургера и обнаружил в нем несвежее ухо. Все вокруг смотрели на Пойтраса. Даже врачи. Достойный экземпляр!

– О, какой чудесный сюрприз, – заявил я.

Пойтрас протянул мне один из стаканчиков.

– Черный, правильно?

– Черный.

Доктор намотал три слоя клейкой ленты на мои ребра, зафиксировал шиной руку и дал мне анальгетик, но когда я потянулся за кофе, мне было больно. Даже вождение машины превратится в настоящее приключение.

– Как мальчик? – спросил я.

Его нашли в кладовой на первом этаже. У него были завязаны глаза, и он не знал, что происходит.

– Более или менее, – сказал Лу. – Обработали руку, сделали уколы. Ну, ты знаешь. Мать отвела его в кафе. Он сказал, что хочет гамбургер.

Один из головорезов Дюрана бил мальчика по руке пестиком для колки льда, чтобы тот кричал. Я не знал, кто именно. Если мне улыбнулась удача, я его убил.

– Ты с ним уже говорил?

– М-м-м, – сказал Лу. – Ты оставил там немало тел, Умник. Ну, вроде как Рембо приходит в Голливуд.

Я кивнул.

– На тебя, Пайка и миссис Лэнг, если добавить еще одного в Гриффит-парке, приходится одиннадцать трупов.

– На меня и Пайка. Миссис Лэнг не имеет к этому никакого отношения.

– Да.

О'Бэннон наклонился ко мне. Он весь напрягся. Еще немного, и мозги выскочат наружу.

– Будь ты проклят, из-за тебя коту под хвост четыре месяца работы под прикрытием, понимаешь? Мы знали, что Гамбино намерен провернуть сделку с Дюраном. Мы прослушивали его телефон, прощупывали его постель, пронюхивали его сраный туалет. Мы ели, спали и гадили вместе с этим сукиным сыном.

– Я и сам вижу. Возьми конфетку.

– Они расположились в доме напротив, – вмешался Пойтрас. – Двое федералов, ничего не понимая, наблюдали за тобой и Пайком, когда вы перелезали через забор. Они чуть на дерьмо не изошли, пока вы с ним бежали по дорожке, точно пара национальных гвардейцев, Пайк со своей гаубицей и раскрашенным лицом. – Пойтрас посмотрел на О'Бэннона и ухмыльнулся. – Но никто не мог принять никакого решения, пока не появится большой босс. Никто ни черта не понимал, потому что никому ни черта не объяснили. – О'Бэннон сделал вид, что задумался, и Пойтрас закончил свою речь: – Они думали, что вы полицейские, так что просто сидели и ждали, пока миссис Лэнг не прошла в ворота. Тогда они принялись бить копытами и побежали за ней.

Я кивнул, поскольку уже сообразил, что должно было произойти нечто похожее. Как только Эллен позвонила в полицию, сюда примчались патрульные машины.

– Мы вели грамотную, хорошо засекреченную операцию, – заявил О'Бэннон.

– Наслаждались жизнью, – сказал я.

У кофе был отвратительный привкус, словно туда добавили лекарство. Может быть, мне следует попросить медсестру произвести досмотр моего гипса?

– Проклятье, ты знаешь, сколько это стоило налогоплательщикам? – осведомился О'Бэннон.

– Дерьмо, – сказал Пойтрас.

Ровный стэнфордский загар О'Бэннона пошел грязными пятнами.

– Мы уже были готовы взять с поличным Гамбино и Дюрана. Они собирались совершить крупную сделку с кокаином. Они были у нас в руках, когда ты все испоганил, Коул. Тебе приказали держаться от Дюрана подальше, а ты приказ нарушил. Твоя проклятая лицензия уже у меня!

Я молча посмотрел на него. На его лице застыла гримаса нетерпения – такое выражение редко встретишь у тех, кто представляет закон. Мне вдруг захотелось потрепать О'Бэннона по щеке и сказать, что все будет в порядке, а потом выгнать вон. Вместо этого я аккуратно поставил стаканчик на стул и встал. Стоять было больно.

– Да пошел ты, О'Бэннон, – сказал я. – Ты был готов пожертвовать ребенком ради ареста.

Он встал, сжав кулаки, его грудь тяжело вздымалась.

– Мы рассчитывали вмешаться в тот момент, когда достигнут максимальный результат.

Медсестра следила за нашим разговором. Интересно, видела ли она, как свежий гипс разбивают о голову Специального Агента.

– Именно, – сказал я.

Пойтрас встал между нами, глядя на нас с высоты своего роста.

– Возвращайся к своим специальным операциям, О'Бэннон, и скажи, что результаты достигнуты максимальные. Передай им, что налогоплательщикам больше не придется тратить деньги на Доминго Дюрана или Руди Гамбино.

О'Бэннон показал на меня пальцем.

– Твоя задница в моих руках.

– Проваливай отсюда, пока я не изувечил тебя до смерти, – ответил я.

О'Бэннон сделал еще одну бездарную потугу уничтожить Пойтраса взглядом, а потом повернулся на каблуках и вышел. У него получилось нечто среднее между близоруким прищуром и неудачной попыткой чихнуть. Наверное, в суде он сразу соглашается на чистосердечное признание.

– Мальчик ничего не знает об отце. Мы решили, что будет лучше, если ему расскажет мать.

Я продолжал смотреть вслед О'Бэннону. Потом перевел взгляд на медсестру. Она улыбнулась. У нее была чудесная улыбка.

– Мы кое-что выяснили, – продолжал Лу. – Морта и мальчика не похищали на обратном пути из школы. Морт даже не успел забрать сына. Люди Дюрана схватили его, когда мальчик шел к машине отца.

Я смотрел на Пойтраса.

– Я говорил с Ланкастером. Они так и не нашли пистолет Морта в его машине.

– Нет?

– И тогда я сделал парафиновый тест. Получил позитивный результат.

Я кивнул, размышляя об Эллен Лэнг, Морте, его пистолете, о положительном результате парафинового теста.

– Гончий Пес? – сказал Пойтрас.

– Да?

– Когда ты все окончательно понял, тебе следовало прийти ко мне. О'Бэннон или не О'Бэннон, начальство из центра, но я бы пошел с тобой. Это моя работа. И я бы ее сделал.

– Я знаю.

– И мне не нравится, когда проклятые ковбои думают, что они могут бегать по улицам с оружием наперевес, как твой проклятый Пайк со своим проклятым «хеклером и кохом».

Я чувствовал, что ужасно устал, так бывает, когда ты изо всех сил стараешься сохранить то, что тебе очень дорого, а потом это теряешь.

– Нам предъявят обвинения?

– Байше уже побывал у окружного прокурора. И, хотя О'Бэннон его опередил, Байше считает, что мы сумеем замять дело. А вот относительно Пайка не могу сказать ничего определенного. Когда его взяли и спросили, чем Пайк занимается, он ответил, что его профессия – наемник, а тут еще эта чертова краска у него на лице, словно он только что вышел из джунглей. Кому такое понравится? К тому же в нашем управлении Пайка никто не любит.

– Если бы в вашем управлении было побольше парней вроде Пайка, там было бы меньше типов вроде О'Бэннона.

Пойтрас ничего не ответил.

– Если вы предъявите обвинение Пайку, значит, под судом окажусь и я.

Пойтрас тяжело вздохнул. Ему не помешало бы побриться.

– Я хочу, чтобы ты поехал со мной и дал показания.

– Ты можешь подождать?

Он задумчиво посмотрел на меня, а потом кивнул.

– Не позднее чем завтра в полдень.

Мы пожали друг другу руки.

– Передай Байше мою благодарность, – сказал я.

Пойтрас снова кивнул.

Я снял скобу и направился к двери. Медсестра, на которую я положил глаз, уходила вместе с высоким черным санитаром, похожим на баскетболиста Джулиуса Ирвинга. Симпатичный. С аккуратными усиками. Он сказал что-то смешное, и она рассмеялась. Чтоб он сдох.

– Гончий Пес, – сказал Пойтрас.

Я остановился.

– По крайней мере, Дюран не откупился. Это уже что-то.

– Конечно.