Текст книги "После первой смерти"

Автор книги: Роберт Кормье (Кормер) (Кармер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

6.

  – Туалет,– произнесла Кет.

  – И что туалет? – спросил Миро.

  – Дети. Одному из них нужно выйти. И это значит, что каждому из них рано или поздно захочется в туалет.

  – У нас нет туалета, – сказал Миро. – Они не смогут пойти в туалет. Тут некуда выйти вообще. Это – автобус.

  – Объясни это им. Если дети хотят в туалет, то ты никак не сможешь остановить их, – сказала Кет, получив немного удовольствия этой крупинки вызова.

  На лице у Миро выступила гримаса раздражения. Ему впервые пришлось отвечать за такого рода проблему – дурацкую проблему. Он сам был достаточно выдержан, чтобы не поддаваться капризам организма. К этому его когда-то долго приучали. Он смотрел на детей с отвращением и не хотел идти к Арткину с такой проблемой. Тот бы посмотрел бы на него как на дурака.

  – Хорошо, и что вы будете с этим делать? – спросила Кет, удовлетворённая  дискомфортом Миро.

  Миро повернулся к детям:

  – Кто хочет… – он размахивал руками, чтобы закончить предложение. Он ненавидел сырые и грубые американские слова. Дети безучастно смотрели на него. – Кому нужно в туалет? – сумел проговорить Миро.

  Девочка подняла руку:

  – Я, – подскочила другая рука, и третья.

  – Тут… для этого… некуда идти, – неистово проворчал Миро, адресуя это Кет. Он ещё раз повернулся к детям. – Никто никуда не идёт, – завопил он на них.

  Чтобы подчеркнуть слова, он стянул маску и механически закачал головой.

Маленькая девочка встала и вышла в проход. Поток влаги устремился вниз по её ногам прямо в её синие сандалики, превращая их ярко-синий цвет в тёмно-фиолетовый. Она начала плакать.

  В тот момент, в автобус вошёл Арткин. Он снял маску. Девочка продолжила плакать навзрыд, всё громче и громче, а моча продолжала стекать по её ногам.

  – Что происходит? – спросил Арткин.

  – Дети. Им нужно в туалет. И они не могут больше терпеть, – ответила Кет, кивая на Миро и жалея несчастного ребенка, стоящего в проходе и промокшего от собственной мочи. Эти ощущения были хорошо ей знакомы.

  Арткин проигнорировал Кет и стал говорить с самим Миро:

  – Здесь ничего не поделаешь. В фургоне имеется пластмассовое ведро. Принеси его сюда, – и затем, повернувшись к Кет, он сказал:

  – А у вас, мисс, появляется ещё одна обязанность. Вы отвечаете за ведро. -

  Миро посмотрел на Кет глазами поверженного.

  – И когда ведро нужно будет освободить, то с разрешения Миро вы будете это делать снаружи, – сказал Арткин. И адресуя детям: – Сейчас каждый из вас сможет сходить в туалет. Это будет не так, как у вас дома, но пусть для вас это будет приключением. Леди вам поможет.

  Позже, Арткин вошёл в автобус с двумя бумажными мешками в руке.

  Кет поняла, что в них, и что это значит.

  – Нет! – закричала она, аж подпрыгнув.

  Арткин замер. Миро задержал дыхание. Никто так ещё не возражал Арткину, и никто ещё не поднимал на него голос.

  – Мисс, только не надо, – иронично сказал Арткин.

  – Я не хочу, чтобы дети снова приняли наркотики, – сказала Кет. – Это опасно.

  – Вас не спрашивают, мисс, – он сказал терпеливо, но в этом терпении слышалось предупреждение: «Не заходи слишком далеко».

  – Вы сказали, что за детей отвечаю я, – сказала Кет. – Пока они находятся здесь, в автобусе.

  – Тогда вы должны быть счастливы, что у нас есть наркотики, чтобы они вели себя тихо и спокойно, чтобы им и дела не было до того, что происходит. Это – надолго. День будет трудным для каждого из нас. Возможно, это продлится дольше, чем день. Два дня, три. Наркотики будут держать их в сонном состоянии. Это также поможет им, если что-нибудь произойдёт. Вы должны быть счастливы, что у нас есть наркотики.

  – Но один из них умер, – напомнила ему Кет. – Одного из них наркотики уже убили.

  – Это был несчастный случай, возможно, у ребенка было слабое сердце. Неожиданная реакция. Но на других это сказалось не так уж плохо.

  – Нет никаких гарантий, – сказала Кет, понимая, что её возражения были бесполезны, её голос теперь дрожал.

  – Нет никаких гарантий нигде в этой жизни, мисс, – сказал он, теперь продвигаясь по проходу, доставая из мешка леденцы и показывая их детям. Дети тут же отреагировали, протягивая руки: «Я хочу… и мне тоже… шоколад…»

  Миро мягко, с облегчением выпустил воздух. У девушки больше не было аргументов. Но она бросила вызов Арткину, и снова Арткин не ответил. Все же, Миро знал, что Арткину не зачем отвечать. По-любому, девушка была обречена.

  И наступил момент, когда дети снова оказались под влиянием наркотиков. Они снова стали похожи на сонных мух. Они бесформенно размазывались по сиденьям, дремали или просто смотрели куда-то в пустоту. Они престали реагировать на проходящую мимо них Кет. Ранее, проходя между ними, она пыталась узнать, как и кого зовут, пробуждая их от дремоты, пробуя найти с ними хоть какой-нибудь контакт. Ей уже были известны имена некоторых из них, но остальных она пока ещё путала. Она уже знала Монику, всё ещё тоскующую по своей Класси, и Алекса – веснушчатого, рыжеволосого мальчугана. Она запомнила Керен с крошечными серьгами в ушах и Криса – мальчика, который мог оказаться и девочкой с его вьющейся чёлкой и большими каштановыми ресницами, Раймонда со всё ещё закрытыми глазами и Кимберли в очках со стальной оправой и с треснувшей линзой. Элисон и Дебби, Кеннет и Джимми, которых она всё ещё не различала и продолжала путать их имена. Мэри с косичками, уже наполовину расплетёнными. Две сестрички Джини и Патти, о которых нельзя было и подумать, что они сёстры. Лицо Джини было бледным и тонким, почти прозрачным, а у Патти оно было тёмным и здоровым. Пи-Джи с тонким лицом и грустными глазами – он с таким трудом произнёс своё имя (кто ещё кроме Кет сможет узнать, как его зовут на самом деле), и Томми – в очках с роговой оправой, которые, как казалось, постоянно были мутными и вероятно подчёркивали его и так заметное косоглазие.

  После последней дозы наркотиков, дети стали вялыми и сонливыми. Их руки и ноги, головы и плечи как-то несобранно шевелились. Они продолжали оставаться телами, но уже не людьми. Время от времени, кто-то мог поднять руку или пошевелить головой. Но изредка кто-нибудь из них мог вдруг пробудиться и чётко и осмысленно произнести: «Где мама? Где папа? Я хочу домой» . Кет не могла бы успокоить бодрствующих детей, вороша рукой их волосы, касаясь их лбов, лаская их щёки, бормоча им что-нибудь приятное, пока вспышка пробуждения не проходила. И они снова погружались в сон, и снова начинали еле заметно трепетать веки, и иногда в уголках вялого рта вдруг появлялись слюнявые пузырьки.

  Автобус был рассчитан на сорок мест, и Кет рассадила детей каждого отдельно, если кто-нибудь из них не хотел сидеть с кем-нибудь ещё. У кого-то был медведь Тэдди или другая мягкая игрушка. Джини, Мэри и Пи-Джи прятались под одеялами или под то, что от них со временем осталось. Пи-Джи обернул куском одеяла шею, материя которого была настолько ветхой, что оно было заплатано везде, где только можно. И Кет наблюдала за ними, погрузившимися в транс или сон, оказавшимися в мире без времени и ритма, и какая-то маленькая тусклая её часть была благодарна действию наркотиков. В какой-то степени они помогли. Наркотики скрывали от детей осознание сложности их положения, ограждая от кошмара бытия в заложниках. В этом состоянии они не думали об опасности, которая их окружила. Они не так сильно скучали по своим родителям.

  Кет подумала о собственных родителях: «Боже, что они сейчас думают?» Она поняла, что их у неё и в мысли не было с момента захвата автобуса. Возможно, она преднамеренно заблокировала их в своём сознании, также как она старалась не думать о детях, когда училась в школе. Эти мысли вводили её в панику, если они были воспоминаниями. Ей надо было сконцентрироваться на автобусе и детях, здесь и сейчас. Нужно было прекратить нажимать на кнопку с надписью «паника».

  Идя по проходу, Кет обратила внимание на Раймонда: его пухлые щёки, закрытые глаза, которые иногда двигались. Она убедилась в том, что на самом деле мальчик не спал, он претворялся.

  Он сидел один на сидении, уткнувшись головой в заклеенное пленкой окно.

  – Раймонд, – сказала она.

  Он не отвечал. Она могла слышать его дыхание, видеть, как незаметно увеличивается и сужается его грудь.

  – Раймонд, ты не можешь меня обмануть. Я знаю, что ты не спишь.

  – Я знаю, – сказал он, его глаза всё ещё были закрыты.

  – Почему ты притворяешься спящим? – спросила она теперь шёпотом.

  – Я не ел конфет, – сказал Раймонд голос древнего старика.

  – Почему?

  – Моя мама не разрешает мне есть конфеты и жевать резинку – даже без сахара. Она говорит, что это плохо для моих зубов, и когда-нибудь я буду её за это благодарить.

  Он открыл глаза. Они были ясными и встревоженными, превращая его жирное оплывшее лицо в лицо маленького умного человека – как бы взрослого в миниатюре. Он поднял глаза и посмотрел в переднюю часть автобуса, где на страже стоял Миро. Наклонившись к Кет, он прошептал:

  – После того, как я услышал, как ты говорила с этими людьми, мне стало ясно, что в конфетах есть яд или наркотики. Я и Монике велел ничего не есть, но она меня не послушала. Тогда я притворился, что сплю, как и другие. Я подумал, что они разозлятся и накажут меня, за то, что я не сплю.

  «Бедный ребёнок», – подумала Кет, один всё это время и не спит.

  – Кевин вернётся? – спросил Раймонд.

  – О, Раймонд…

  Она боялась того момента, когда кто-нибудь из детей спросит о Кевине Макманне. До сих пор, никто из них ничего не сказал и не спросил о Кевине, не проявил ни малейшего любопытства к тому, что произошло, и почему Арткин вынес его из автобуса. Они, конечно, были в наркотическом трансе, и их чувства были притуплены. Вероятно, дети вели себя как взрослые, которые закрывают глаза на правду, претворяясь, что ничего не происходит. Или, может быть, мало, кто из детей может довериться кому-либо ещё кроме как матери или отцу; другие дети проскальзывали через жизнь, не забирая с собой ни малейшего опыта, ни даже воспоминаний. Какие бы ни были причины, Кет освободила детей от лишних вопросов, но оставила всё это Раймонду. Светлому и бдительному Раймонду.

  – Кевин не вернётся, Раймонд.

  В глазах Раймонда вспыхнула паника. Кет знала, что она не может сказать ему правду.

  – Кевин заболел. Возможно, он заболел оттого, что было в конфете. Так что мужчина забрал его в фургон. В фургоне есть кровать. Ему там будет лучше.

  – Они не должны давать детям то, отчего им может стать плохо, – сказал Раймонд.

 – Я знаю, – сказала Кет.

 – Они – плохие люди, – сказал Раймонд голосом внезапно ослабшего старика. – Кто-нибудь придёт, чтобы нас спасти?

  – Я на это надеюсь, Раймонд, – сказала Кет, ища правильные слова. – Мы не одни, ты знаешь. Есть полицейские и солдаты. Они окружили мост. Я уверена, что они собираются вытащить нас отсюда.

  – А ты, Кет, не ела конфет?

  – Нет, мне надо быть бодрой и готовой ко всему.

  Она коснулась его жирной розовой щеки и вдруг ощутила странное умиротворение. Она не знала почему. Возможно, потому что обнаружила союзника в тесном мире этого автобуса, даже притом, что ему было лишь пять лет отроду.

  – Наверное, чем-нибудь я смогу тебе помочь, – сказал он.

  – Наверное, – ответила Кет, чтобы он почувствовал себя лучше.

  Внезапно, Раймонд закрыл глаза, и его тело расслабилось, а голова упала на бок. Моментом позже, Кет почувствовала близкое присутствие Миро. Когда он проходил мимо, его нога больно задела её руку. Она даже немного задрожала, хотя в автобусе было всё теплее и теплее, становилось жарко, скоро близился полдень. Миро снова занял свою позицию около двери. Кет посмотрела на Раймонда. Он почувствовал приближение Миро, и немедленно претворился спящим. Он был умным маленьким ребёнком. Ситуация внезапно предоставила Кет новые возможности. Слабый свет надежды. Мальчик не принял наркотики; она знала то, чего не знали налетчики. Возможно, этот мальчик сможет как-то ей помочь. Иногда ребёнок может то, на что не способен взрослый, пройти там, где взрослый не пройдёт. Её сознание ожило. Возможно и другое. Главное, чтобы Арткин, Миро и другие об этом не знали.

  Она наклонила голову к Раймонду.

  – Продолжай претворяться, – прошептала она. – Возможно, мне скоро понадобится твоя помощь. Я приду и поговорю с тобой позже.

  Раймонд повернулся лицом к Кет. Один его глаз открылся и закрылся.

  И это заставило её улыбнуться.

–

  Бёдра у Кетгорели и щипались.

  Она думала: «Мне нужно срочно снять штаны». Её трусики были влажными, и кисло-солёная сырость разъедала её плоть.

  Дети продолжали дремать в полумраке автобуса. Небо затянули облака. Отсутствие солнца и заклеенные лентой стёкла окон производили впечатление, что уже наступили сумерки. Тонкий поддельный сумрак смягчал остроту линий салона, и дремота начинала затягивать сознание Кет. День был неподвижен, автобус окружала тишина, если бы не случайное завывание сирены или хлопанье лопастей парящего в небе вертолета.

  – Как долго это будет продолжаться? – спросила Кет у Арткина, когда минутой назад он заглянул в автобус – то, что он периодически делал, несмотря на присутствие Миро. Казалось, что этот вопрос она задала Арткину уже миллион раз, и уже миллион раз он ответил: «Никому неизвестно. Надо проявить терпение». Но ей хотелось одного, чтобы что-нибудь произошло и, наконец, как-нибудь закончилось. Каждый прошедший момент давал ей ощущение того, что он длился целую вечность. Она боялась того, что может случиться, если что-то пойдёт не так. Мысль, которая часто её посещала, была о том, что они не могут позволить остаться ей в живых. Её убьют в первую очередь. Она жила, осознавая это теперь уже долгое время – время, которое не имеет ни малейшего отношения к часам, висящим на стене или на запястье её руки. Её шок и ужас были приглушены и стали частью природы её существования. И, главным образом, она отказывалась об этом думать и старалась занять себя тем, что она ходила среди детей, обнимала то одного, то другого, или, выглянув из окна в поисках чего-либо обнадёживающего, могла глубоко вздохнуть. Она начинала чувствовать себя комфортно, проходя мимо сиденья, на котором сидел Раймонд, и лаская его по голове. Иногда, он открывал один свой яркий сверкающий глаз. В другой раз он не реагировал, и она надеялась, что он спит.

  Что касается Миро, то имело факт его кровавое присутствие в автобусе. Его глаза следовали за нею, но смотрели куда-то ещё, если вдруг она оборачивалась на него. Он часто внимательно смотрел наружу и изучал внешний ландшафт, и это поразило Кет. Он не мог долго стоять в одной и той же позе, и казалось, что, будучи неподвижным, он так или иначе расслаблялся, будто этому он учился годами. Возможно, так оно и было. Он также периодически заглядывал в дыру в разбитом стекле, через которую была протянута цепь с замком, и упивался воздухом извне. Небольшой сквозняк рассеивал накопившийся в автобусе запах мочи и пота. Кет боялась, что её собственная моча немало добавила в запахи затхлого воздуха. Ей очень хотелось под душ, или хотя бы просто подмыться снизу. И ей нужно было просто снять штаны.

  Миро стоял в проходе недалеко от дверного проёма и смотрел в куда-то мимо неё. Она прошла на заднюю площадку, касаясь пальцами то одного, то другого ребенка. Держась одной рукой за спинку сиденья, Кет расстегнула пуговицы на джинсах. Джинсы съехали с её бёдер, и вдруг из их кармана выпал кошелёк. Она не стала его поднимать с пола. Она переступила сначала одной, затем другой ногой, оставив джинсы с кроссовками на полу, и её обнажённые ноги ощутили прохладу, даже не смотря на жар, наполнивший салон автобуса. Она оглянулась через плечо: дети всё ещё спали, а Миро смотрел куда-то не на неё. Она стянула с себя трусики. Влажный нейлон также освободил её плоть. Она оттолкнула ногой их в сторону и замерла на мгновение, позволив воздуху нежно приласкать её раздражённую кожу. Она потирала пальцами кожу между бёдер, будто бы так она могла успокоить раздражение. Она снова оглянулась через плечо. Миро был на другом конце автобуса. Он замер на полушаге и заворожено смотрел на неё. Его словно заморозило. Его глаза теперь были огромны, он был поражён. Она могла это увидеть даже через полтора десятка метров. В тех глазах было что-то ещё. Она знала этот взгляд.

  Она просто пришла в ярость, будучи обнаруженной с выставленными напоказ голыми ягодицами. Кет схватила джинсы и дрожащими пальцами натянула их на ноги. Когда она оглянулась снова, Миро уже не было, словно там никогда вообще его не было.

  Увидев на полу кошелёк, она остановилась и подняла его. В прошлом году она получила его на День Рождения от матери. Перебираясь из кармана в карман, он уже был сильно изношен и затёрт. Уже засовывая его в карман, она вспомнила об облезлом и потемневшем ключе, болтающемся среди мелочи. Ключ от автобуса, который несколько недель тому назад дал ей дядя, который она не потрудилась посадить на цепь в связку с другими её ключами. Этим утром, дядя оставил свой собственный ключ в замке зажигания, когда он зашёл в дом, чтобы попросить её отвезти детей в лагерь. Кет взяла ключ. Он подарил прохладу её ладони. Она сильно его сжала, желая подтвердить его наличие, почувствовать, что он есть у неё на самом деле. Она внимательно посмотрела вокруг. Миро не было. Дети спали. Здорово. Она опустила ключ внутрь одного из кроссовок. Она натянула кроссовок и почувствовала, как ключ скользит в его носок. Ключ расположился между пальцами её ноги. Она шла к своему водительскому месту и чувствовала облегчение. Её рука снова трепала затылки детей. «У меня есть тайна», – подумала она с восхищением и почти легкомысленно. Не только тайна, но и оружие. Оружием был ключ, который нужно было использовать против налетчиков. Ключом можно было бы завести автобус, который выведет их отсюда. Она прошла мимо Раймонда. Ещё одна тайна: Раймонд, который не спит, Раймонд, который в трезвом сознании.

  Её трусики скомкались у неё руке. Кет втиснула их в задний карман джинсов. Она подумала о Миро и о том, как он на неё посмотрел, когда она стояла на другом конце автобуса почти голой. Она запомнила его взгляд. Ни одна девушка не может ошибиться в этом взгляде. Возможно, в её маленьком патетическом арсенале было ещё одно оружие.

  Кто-то из детей закричал. Это был крик кошмара, который расколол тишину. Она подошла к ребенку. Это была Моника, ей приснилось что-то ужасное. Кет мягко и сладко стала что-то нашёптывать ей на ухо. Сладко – потому что, возможно, и она и дети уже не были в столь безнадежном и беспомощном положении.

  Миро вошел в автобус и снял маску. Кожа на его лице была красной и распаренной. Кет была занята кем-то из детей, она была просто поглощена ими. Дети выводили Миро из себя. Они были тяжёлым бременем в этой операции. Их неугомонность и непредсказуемость действовали ему на нервы. Их крики постоянно нарушали тихие моменты, когда он мог о чём-нибудь помечтать, вспомнить себя и Эниэла в давние времена, когда его брат был ещё жив. Дети постоянно нуждались во внимании девушки, что ему не позволяло приблизиться к ней и завоевать её доверие. Арткин сказал, что она была под его ответственностью, но ему казалось, что он не справлялся со своей работой. Она всё время уклонялась от контакта с ним, старалась не встречаться с ним глазами, находя что-либо срочное среди детей.

  Он наблюдал за ней. Теперь он видел джинсы, скрывающие её плоть, которая несколько минут тому назад была отрыта его глазам. Бледно-розовая плоть. Ничем незащищенная. То была его первая реакция после шока, когда его глазам представилось её голое тело, пылающее в полумраке автобуса. Она казалась такой… он искал слово и нашел его на своём старом языке. Он попробовал перевести его на английский, и придумал только: незащищенное. Или, может быть, невинное. Но вся невинность исчезла, когда она обернулась и увидела, как он на неё смотрит. Гнев вместо всего. И её гнев ужалил его, будто он был пойман ею за непристойным занятием, будто бы он был одним из тех людишек с Тайм-Сквер, которые платят деньги за то, чтобы посмотреть на голых женщин. Иногда ночью он мечтал о том, чтобы рядом с ним была темнокожая девушка с округлыми, объёмными формами, чья бы плоть флиртовала перед его глазами за прозрачной занавеской. Он ни разу не видел женщину или девушку без одежды, разве что на фотографии где-нибудь в журнале, пока он не увидел её – Кет, с её тонкими плоскими ягодицами и собранными мышцами на её бёдрах, и всё это поразило его.

  Его лицо всё ещё горело, пока он продолжал смотреть на неё. Она ещё не знала о его присутствии, или если даже знала, то притворялась, что не видела, как он вошёл в автобус. Один маленький мальчик помахал ему рукой. Тот, у которого не было зуба. Миро ему не ответил. Помахать ребенку ему показалось бы смешным. Пускай эта девчонка будет с ними говорить и махать им рукой. В этом заключалась её работа. Мальчик продолжал искать контакт с Миро. Кет снова посмотрела на него, и Миро на её лице не нашел и капли гнева. Было бы хуже, если б она вела себя так, словно его не было вообще, словно он был невидимым или прозрачным. Ребёнок снова помахал ему и крикнул: «Хай!», – на этот раз ярко и улыбаясь. Девушка сказала: «Он симпатизирует тебе. Почему ты не махнёшь ему в ответ?»

  Миро смутился, его лицо налилось жаром больше чем когда-либо, пульс загромыхал в его висках. Он неуклюже помахал ребенку рукой, и его голос странно крякнул: «Привет…» Он хотел, чтобы его голос зазвучал сильно и уверенно, но тот подвёл его, внезапно оказавшись слишком высоким и фальшивым. Его лицо теперь стало алым, и Миро отвернулся. Он натянул на голову маску. Он снова стал пялиться в разрез на лобовом стекле, будто бы изучает происходящее снаружи. Он был озадачен и изумлен, но какая-то малость в нём налилась приятным теплом. Эта девушка с ним заговорила безо всякой злости и гнева. И теперь он мог с удовольствием вспомнить её нагое тело, вид которого наполнил его теплом, чего прежде он ещё не знал.

  Раймонд был хорошим мальчиком. Он всегда делал лишь то, что ему велела мама. Он любил маму. Она была красивой и всегда хорошо пахла. Она покупала ему игрушки и игры, но она не портила его. Его портил отец. Или пытался портить. Отца он любил так же, как и мать, но, конечно же, по-другому. Иногда, это озадачивало Раймонда. Ему нравилось обнимать мать и прижиматься лицом к её шее. Но также он любил сидеть вместе с отцом на стуле. Он мог тихо сидеть рядом, в то время как его отец смотрел по телевизору очередную игру «Ред-Сокс». Запах отца ему тоже нравился. Если мать пахла приятно, как её духи, то у его отца был запах свежего воздуха, такой же, как и у дров, сложенных возле камина.

  У матери Раймонда были седые волосы, а его отец был лысым. Он слышал, как они говорили: «Раймонд – поздний ребёнок». И он начинал волноваться, когда слышал, как родители кому-нибудь об этом говорили. Он знал, что означало это «поздний». Это означало, что не вовремя. Опаздывать было не хорошо. «Поторапливайся, мы опаздываем…» – его отец мог сказать матери, или нянька могла сказать его родителям: «Если вы опаздываете, то уж заплатите за лишний час». И однажды они куда-то ехали на машине, и отец сказал: «Теперь мы не опоздали», или мать, звоня отцу по телефону, могла ему сказать: «Не задерживайся». Иногда, ночью, лёжа с открытыми глазами Раймонд подолгу размышлял, почему он поздний, почему, когда они были у кого-то в гостях, кто-то сказал: «…поздний ребёнок – это такая радость для родителей». Раймонд не знал, что такое радость, а лишь то, что предполагает «поздний». Он начал плакать, и у него заболел живот. Он старался делать всё, чтобы мама и папа могли гордиться им, чтобы как-то восполнить пробел, стоящий за словом «поздний». В его комнате всегда было чисто и опрятно. Он старательно мыл перед едой руки, не суетился, не нервничал и не волновался, и никогда не ел сладостей, кроме как по особому случаю.

  Теперь в автобусе, Раймонд ни о чём не волновался. Он боялся людей в масках. Он боялся, что они узнают, что он поздний ребёнок. Он был рад, что с ним в автобусе была эта девушка, которая иногда приходила к нему. Она напоминала ему мать даже притом, что волосы у неё были совсем не седые. Её звали Кет, и ему нравилось ее имя. Она сказала ему, что он сможет в чём-нибудь ей помочь. Так же, как иногда он помогал отцу приносить дрова для камина. Все довольны, когда им помогают. И ему хотелось помочь Кет.

  И ожидая момента, когда он сможет ей помочь, он закрывал глаза.

  Но не всегда.

  Иногда он их открывал.

  То один, то другой.

  Иногда сразу оба, но ненадолго, чтобы никто не заметил, особенно те плохие люди. Они могут рассердиться за то, что он не съел конфету. И это будет также плохо, как если станет известно, что он поздний ребёнок.

  Наконец, Арткинпозвал к себе Миро.

  Антибэ поднялся в автобус и кивнул головой в сторону фургона.

  Антибэ говорил редко, но когда он это делал, то его голос был хриплым, рычащим, будто говорить ему было трудно.

  – Ты ему нужен, – сказал Антибэ. – А я за ней понаблюдаю.

  Миро глянул на Кет, гадая, какова будет её реакция на присутствие этого громилы. Некоторые представляют собой угрозу лишь просто присутствуя – Антибэ был одним из таких, и без маски он был ещё страшнее. Миро полагал, что где-то внутри себя Антибэ мог бы быть поэтом, и даже очень лиричным, но внешне – от него бросало в дрожь. Эта мысль удивила его. И вообще, откуда берутся такие мысли? К нему никогда ещё не приходили мысли, похожие на полет дикой птицы. Его устраивало то, что обо всём думал Арткин, строил планы, взвешивал.

  Кет с опаской посмотрела на Антибэ, или даже с ужасом. И это понравилось Миро, на которого она старалась не смотреть, и в присутствии которого, казалось, она вела себя свободно и расслабленно. «Я завоюю её доверие», – подумал он, поскольку Арткин велел ему это сделать.

  – Будь осторожен, там снайперы, – прорычал Антибэ, когда Миро натянул на голову маску.

  – Я скоро вернусь, – обратился к Кет Миро.

  Он резко от неё отвернулся, боясь, что его обещание вернуться было способом показать, что он, конечно, присутствует здесь в автобусе, чтобы её защитить. Когда он выходил наружу, то он почувствовал, как её глаза смотрят ему в след. Фургон был лишь в нескольких футах, но ему надо было быть осторожным. Нужно было идти в присядку, чтобы не быть открытым для снайперов даже притом, что ограждение было достаточно высоким. Промежутки между шпалами и пропасть под ними заставили его осознать, как высоко они над рекой. Трухлявая древесина шпал не внушала Миро доверия, и это заставило его осторожно прокрасться к фургону.

В фургоне было жарче, чем в автобусе. Там было теснее, и всё было завалено ящиками и мешками, при этом пахло чем-то несвежим или даже протухшим, словно слишком давно лежащая на солнце еда. Стролл стоял сзади и через разрез в плёнке, наклеенной на стекло заднего окна, наблюдал за происходящим. Когда вошёл Миро, он даже не обернулся. Стролл всегда вёл себя так, будто на этой планете был лишь он один. При всём этом он был замечательным водителем, и Миро любил смотреть, как он ведёт машину.

  Арткин сидел перед радиостанцией, и его искалеченная рука крутила ручку настройки. Прогнивший воздух внезапно наполнился свистом и треском статических разрядов, а затем из динамика послышался голос: «Кей-Эл-Си, зайдите за угол. Теперь для «ноль девять шесть». Повторяю: Кей-Эл-Си, зайдите за угол. Теперь для «ноль девять шесть».

  Другой голос: «Параллель, параллель».

  И тишина.

  – У них своя система кодов, – сказал Арткин. – Но это для нас это не преграда.

  – О чём они говорят? – спросил Миро. В других акциях у них также была радиостанция, хотя Миро никогда не обращал внимания на то, что по ней сообщалось. Сообщения были всегда закодированными, и Миро находил их утомительным треском. Для него было достаточно неприятно пользоваться американским языком и пытаться на нём думать без того, чтобы иметь необходимость изучать также и их армейские коды.

  – Они не говорят ни о чём таком, чего бы мы не знали, – сказал Арткин. – Развёртывание их людских ресурсов, размещение их в стратегических точках. Главным образом, они используют слова, обозначающие занимаемые места для действия. Им также приходится ждать.

  – А чего же ждём мы? – ещё решительней спросил Миро.

  Стролл изменил своё положение у заднего окна. Небольшое шевеление, но достаточно выразительное, потому что Стролл часами мог оставаться без движения. «Возможно, я удивил его вопросом, заданным Арткину», – подумал Миро, и его взяла гордость за актуальный вопрос, который он задал. Но мог ли Арткин обращаться с Миро как с ребёнком столь долго? И разве он не заслужит своё мужество в ближайшее время, если не сегодня, то завтра?

  – Хорошо, Миро. Расскажи мне, что ты видел с моста, и затем я расскажу тебе о том, что ты не видел.

  – Я видел, что мы окружены. Полиция и солдаты: они всюду вокруг моста. Их штаб основан в здании на том берегу ущелья. В лесу – снайперы. Иногда над нами парят вертолеты. А у нас в автобусе дети и девушка. Один ребенок умер… – он начал колебаться. Имелось ли у него что-либо ещё? Он снова поразился тому, как Арткин умел превратить его защиту в упрямство и непокорность. Он сказал, что в ответ расскажет Миро о том, чего тот не знает.

  – Ладно, ты обобщил ситуацию, насколько твой интеллект смог тебе это позволить. Теперь – то, чего ты не можешь увидеть, Миро, чего ты не можешь знать, – Арткин смахнул со лба бусинки пота своей целой рукой. – Мы вошли в союз с людьми, которые не имеют отношения к нашей нации и вере. Революционеры – это не только мы, Миро. Они существуют среди всех наций, даже здесь в Америке, при этой их так называемой демократии. Я не могу назвать тебе, с кем мы вошли в союз – я даже сам не знаю. За это отвечает Седат.

  Седат. От этого имени у Миро по спине пробежали «мурашки». Седат был над Арткиным и над каждым. Он ставил задачи и распоряжался людьми. Миро видел его лишь дважды: в первый раз, когда он закончил обучение и собирался отбыть в Америку. Тогда Седат пожал ему руку, как и каждому из них, всем кто тогда окончил школу борцов за свободу. Человек мелкого сложения, с горящими глазами и губами, подобными тонким ножам. Его рука в ладони у Миро выглядела необычно. Она была словно из старого картона, сухая, будто её кожа была трансплантирована с его лица. Второй раз он его видел в Бостоне за несколько дней до этой операции, когда Седат вместе с Арткиным сидели на скамейке в городском парке. Миро оставался в фургоне, в то время как Стролл и Антибэ стояли на страже, каждый в своей точке. Миро хотел лишь быть незамеченным им, он дрожал и боялся даже мельком взглянуть в его направлении, будто бы взгляд Седата мог как-то его отравить, даже издалека. Седат был лидером борцов за свободу во всей Северной Америке. Осознание его причастности к захвату автобуса, показало Миро, насколько всё это было важно.