Текст книги "После первой смерти"

Автор книги: Роберт Кормье (Кормер) (Кармер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

  – Куда мы идем? – спросила она, избегая своих мыслей.

  – Продолжай рулить, – сказал парень. – Мы почти прибыли.

  Она мысленно попыталась увидеть место, куда следует фургон, и снова подумала о том, что будет дальше. В это время, фургон начал круто подниматься в гору, и она почувствовала, как тяжело автобус берёт этот подъем. Она включила низшую передачу, чтобы хоть как-то разгрузить мотор. Старый автобус был с ручной коробкой передач, и все его механизмы стонали, словно от боли в старческий костях.

  Она снова представила себе эту местность. На вершине холма дорога круто спускалась в лес и пересекала железнодорожные пути. Она вспомнила, что справа от тропинки должен быть старый хрупкий железнодорожный мост, заброшенный, огороженный колючей проволокой и ржавыми воротами. Поезда из Бостона сюда больше не ходили. Грузовые поезда шли только через Конкорд и Лесингтон в двадцати милях отсюда. Старый мост был узким и ржавым. Он соединял два высоких берега реки Муссок, которая скорее была не рекой, а лишь цепочкой обмелевших луж и ручейком. Иногда на этот мост забирались подростки, разорвав колючую проволоку и сломав ворота. Они там устраивали пивные посиделки и затем бросали в реку пустые бутылки. Она в них не участвовала, но на Халловелских Высотах об этих пивных посиделках ходили целые легенды.

  Автобус с грохотом сопротивлялся, словно огромное животное, силой ведомое против его воли. Она надеялась, что автобус развалится или просто сломается. Ей было интересно, что случится, если автобус остановится и больше не заведётся. Она поглядывала на ключ зажигания. Что произойдёт, если вытащить ключ из замка и выбросить его из окна в густую растительность, что по обе стороны дороги? Это сорвало бы их план – то, что бы у них ни было на уме, или она подвергла бы детей и себя ещё большей опасности? Мужчина казался неглупым. Она должна была слушаться его, и надеяться, что по его словам об изменении маршрута автобуса лишь на время – это правда. Она снова глянула в зеркало. Дети вяло сидели каждый на своём месте. Кто-то из них спал, кто-то просто сидел, уставившись в пустоту и хлопая ресницами. «Они – под моей ответственностью», – сказала она себе. – «Я должна о них позаботиться. И мне не следует делать того, что навлечёт на них ещё большую опасность, чем уже есть сейчас». Она ощущала присутствие юноши, сидящего рядом с ней и пахнущего синтетической курткой, которая была на нём. Теперь он что-то искал внутри: оружие? Мигрень кинжалом вонзилась над её правым глазом.

  – Мы почти приехали, – сказал юноша.

  В его руке снова был пистолет, направленный на неё.

  Фургон остановился на вершине холма.

  Мужчина, послав парня понаблюдать за детьми, сказал:

  – Фургон сейчас развернётся и въедет на мост задом. Ты поедешь за ним.

  – Мне тоже развернуться? – спросила она, гадая, сможет ли она развернуть автобус на узком заболоченном месте.

  – Нет, просто следуй за фургоном. Когда остановится он, тогда это сделаешь и ты. Фургон будет к тебе передом.

  – Это – железнодорожный мост, – сказала она. – И он старый и хрупкий. Выдержит ли он нас?

  – Да. Мы недавно его проверили. Мост не настолько узок, как ты увидишь. Здесь ширина в две колеи. Но ехать надо медленно. Это может показаться неудобным и утомительным, колёса будут прыгать по шпалам. Длина моста – где-то триста футов, как ваше футбольное поле.

  Она обратила внимание на слово «ваше» – в смысле «не наше». Ей стало интересно, откуда он – у него такой глубокий загар.

  Фургон развернулся и дал задний ход, оставив за собой растоптанный кустарник.

  – Теперь поехали, – сказал мужчина. – И затем твоя миссия будет закончена.

  – Я буду свободна? А дети – что будет с ними?

  Он мягко коснулся её плеча:

  – Не беспокойся. С ними всё будет хорошо.

  Она последовала на мост за фургоном. Когда колеса запрыгали по деревянным шпалам, автобус затрясло. Она кинула взгляд в сторону, и увидела, как высок был этот мост, наверное, сто пятьдесят футов или даже больше. Ощущение высоты усиливалось прозрачными промежутками между шпалами. «Наверное, каждый переходящий этот мост, должен следить за своим шагом», – подумала она. – «А то, ненароком можно провалиться между ними». Она аккуратно вела автобус, над железнодорожной колеёй, по трухлявым шпалам, над разинувшей свою пасть пропастью. Однако вертикальные стальные конструкции моста выглядели жёстко, обеспечивая ощущение безопасности. Её нога чуть касалась педали акселератора, чтобы выдержать дистанцию от впереди идущего фургона.

  – Замечательно, – сказал мужчина. – Замечательно.

  Наконец, фургон остановился, и она включила нейтральную передачу. Перед её глазами за ущельем было старое здание павильона. Заброшенная постройка, перекошенная от времени и эрозии, словно замёрзший пьяный, сидящий на краю земли, к которой и вёл этот мост. На глаз показалось, что до этого здания было расстояние в три или четыре футбольных поля.

  – Заглуши мотор, – приказал мужчина.

  Когда она это сделала, то мужчина протянул руку, достал ключи из замка зажигания и положил их в карман куртки.

  – Ты всё сделала превосходно, – сказал он, и затем он отвернулся: – Миро, – позвал он.

  Но Миро не ответил. Он слышал голос Арткина, словно откуда-то издалека. Он рассматривал кого-то из детей – мальчика. Мальчик был отдельно от других детей. Он лежал на сидении во всю его длину, словно спал. Но кожа на его лице была синего оттенка, словно кто-то шприцем ввёл в вены его лица синие чернила. Его грудь не увеличивалась и не уменьшалась – он не дышал.

  – Арткин, – крикнул Миро. Он был неспособен оторвать глаза от этого ребенка.

  – Что? – откликнулся Арткин. Его голос был остр и нетерпелив.

  Миро, наконец, перевёл взгляд на переднюю часть автобуса. Он подзывал Арткина. Вспышка раздражения пересекла лицо Арткина, когда он через проход направлялся к Миро. – Это – твоё время, – подойдя, сказал он.

  Миро показал рукой на мальчика.

  Арткин выругался на своём родном языке, это звучало мягко, какие-то древние слова тревоги и отвращения. Миро никогда не слышал таких слов от Арткина прежде. И Арткин действовал быстро, он ощупал грудь ребёнка в поисках признаков жизни, проверил пульс на хилом запястье, поднёс ухо к его губам. Ребёнок был неподвижен.

   – Что-то случилось? – спросила девушка, встревоженным голосом. – Одному из них плохо?

  – Осмотри других детей, – сказал Арткин юноше. – Все ли они в порядке? – а затем к девушке: – Сейчас, мисс.

  Миро быстро осмотрел детей. Кто-то из них просто пассивно сидел, кто-то  расслабился в полудрёме. Остальные спали: их глаза были закрыты, руки и ноги – расслаблены, кто-то негромко сопел, но выглядели они нормально. Все, казалось, регулярно дышали. Он сказал это Арткину, пытающемуся вернуть жизнь тому ребёнку. Он массажировал ему грудь, дышал ему в рот.

  Миро посмотрел на девушку. Она сидела на своём сидении, развернувшись к ним, и с предчувствием смотрела на Миро и Арткина. Миро ощутил возрастающий в нём гнев. Если бы ничего не случилось с этим ребёнком, то он уже выполнял бы свою миссию. Сначала, на месте водителя оказалась эта девушка, а теперь – задержка. Он почувствовал судороги у себя в животе. Ему только не хватало, чтобы его начало рвать прямо здесь в автобусе. Снова глядя на мертвого ребенка, он подумал о том, как быстро может наступить смерть. Он отвернулся, но синяя плоть и бездыханное тело осталось перед его глазами. Почему эта смерть так должна была его впечатлить? Он видел смерть страшнее и отвратительнее. Он вспомнил мужчину в Детройте, наложившего в штаны за момент до смерти, когда зловоние наполнило весь объём его машины. Но этот ребенок казался беззащитным, и его смерть не имела смысла. Арткин собирался убить кого-нибудь из детей, если это будет необходимо, когда это повлияет на результат в лучшую сторону. Во-вторых: Арткин не любил неожиданных происшествий и незапланированных обстоятельств. Самое важное, что должно быть в каждой такой акции, как он говорил – предсказуемость результата, действие наверняка. И все неожиданности необходимо было свести к минимуму, и, что ещё лучше, чтобы их не было совсем.

  – Миро, – сказал Арткин. – Подойди ближе.

  Девушка закричала снова:

  – Что происходит? Кому-то плохо?

  – Минуту, пожалуйста, – кинул Арткин девушке. И затем к Миро, не глядя на него. Он смотрел на мертвого ребенка и говорил шепотом:

  – Ребенок мёртв, Миро, и эту смерть нам надо брать в расчёт. Но мы можем её использовать в наших интересах. Смерть ребёнка может оказаться эффективней смерти девушки. Смерть ребенка потрясет их сильнее, и также покажет им, что мы не блефуем, что мы непреклонны.

  Он стоял и смотрел на Миро.

  – Нам придётся импровизировать, Миро. На данный момент, мы ничего не будем делать с этой девушкой, а лишь старательно за ней понаблюдаем. Я опасаюсь этих наркотиков. Они очень сильны, как видишь, сильнее, чем я мог предположить. Какое-то время я не буду раздавать конфеты. Нам не нужен автобус, полный мёртвых детей, чтобы бы весь план пошел коту под хвост. Для сделки с властями нам нужны живые дети. И мы ждем. Девушка поможет нам позаботиться о них и о том, чтобы они вели себя тихо.

  – Но… – начал протестовать Миро. Впервые у него была такая миссия, ставящая его на равных с Арткиным, и теперь она откладывалась. Он так долго готовился к этому моменту, затягивая пояс и ожидая в течение лет; и теперь всё было отложено, отсрочено или даже отменено.

  – У тебя ещё будет шанс, – любезно сказал Арткин. – Когда увидим, что наркотики перестают действовать, то мы снова раздадим им конфеты. Возможно, у этого ребёнка была аллергия или слабое сердце – что-то исключительное, – он посмотрел на девушку, продолжавшую пристально на них смотреть беспокойными глазами. – Она должна умереть, Миро. Она видела нас без масок. И ты увидишь, как она себя проявит. Но не сейчас, не сразу. Потерпи. В данный момент она полезнее для нас, пока жива.

  Миро согласился, он понял, что произошло. Он осознавал давние слова Арткина о том, что реализация плана – важнее всего остального, всего, что ещё может стать на пути к их цели. Без разработанного плана их действия теряли какой-либо смысл и не стоили ничего, даже выеденного яйца.

  – Теперь иди к ней и расскажи, что случилось. Объясни ей, что это был несчастный случай. Узнай, как её зовут и всё, что ты сможешь о ней узнать. Завоюй её доверие. Я буду занят другими вещами.

  Миро кивнул, он уже начал идти.

  – И надень маску. Пора. Сообщения уже разосланы, и мы можем ожидать ответных действий в любой момент.

  Маска.

  Миро любил маску и ненавидел её. Фактически, это была не маска, а перешитый изношенный лыжный капюшон. Плотная материя изнутри была обшита каким-то искусственным материалом. В Америке умели шить одежду. Внутренняя обшивка сохраняла кожу прохладной и при этом впитывала пот. Маска держалась на пуговице под воротником куртки Миро, которая всегда была на нём, когда он выходил на подобные акции. Тёмно-коричневый материал, потайные карманы – очень большие, чтобы в них можно было взять как можно больше необходимого, и чтобы всё это совсем не мешало: швейцарский армейский нож, плоскогубцы, набор отверток и кобура для пистолета.

  Миро вытащил маску наружу, но решил поговорить с девушкой ещё до того, как он натянет её на голову. Хотя в маске ему подступиться к ней было бы легче. Иногда, когда на нём была эта маска, ему казалось, что он заключённый, запертый в тесный объём, и ему казалось, что окружающий его мир ему не принадлежит и доступен лишь через маленькие окна этой маски. Маска, конечно, не закрывала его глаз, ноздрей или рта, и ещё были два маленьких, сетчатых отверстия, для ушей – чтобы он мог беспрепятственно слышать. Но в маске удобно ему было не всегда.

  И вместе с тем, маска ему чем-то нравилась. Когда в первый раз в маске он увидел себя в зеркале, кажется, тогда ему было где-то тринадцать, он понял, что окружающие не смогут определить его возраст, если он появится перед ними в маске. Ему можно было дать двадцать три или тридцать три – на подростка он не походил. Лица взрослых мужчин бледнели, когда он появлялся перед ними в маске. Они были намного старше и намного сильнее его. Маска давала ему ощущение силы и власти.

  Но всё-таки маска чем-то его и отягощала. Он чувствовал, что ему нужно совершить нечто постыдное, такое, что нельзя было делать с открытым лицом, когда для совершения героического поступка, будь то защита чести или Родины, лицо скрывать было бы не нужно. Он как-то спросил об этом у Арткина, и тот ему рассказал, что в мире есть множество законов – хороших и плохих, правильных и неправильных. Согласно законам «неверных» – их врагов, их миссия, их работа, должна быть осуждена. Так что им приходится маскироваться, чтобы продолжать быть свободными там, где действуют их «неверные» законы.

  Маска была теперь у Миро в руке. Она была чёрной с красной прошивкой вокруг отверстий для глаз, ноздрей и рта. Момент, когда он перед началом акции одевал её на себя, всегда придавал ему силы и бодрости: это был жест, который разделял его жизнь на две части. Без маски, он был Миро Шантасом, мальчиком, у которого не было даже настоящего имени, с которым он мог бы войти в реальный мир. В маске, он был Миро Шантасом, героем, борцом за свободу. Его часто мучил вопрос, кто он на самом деле?

  Ладно. Она больше не паниковала. Она слушала этого юношу, заставляя себя быть в трезвом уме, в возбуждении, в готовности к дальнейшему развитию событий. Она знала, что его зовут Миро, а мужчину – Арткин. Она слышала, как минутой раньше они обращаются друг к другу по имени, и так или иначе она понимала, что стала привыкать к их именам и к сложившейся ситуации, уже не казавшейся такой ужасной, как во время следования за фургоном к этому мосту. Миро … Арткин был намного лучше этого юноши, подростка, мужчина больше походил на человека. И теперь этот подросток, которого зовут Миро, будет рассказывать ей теперь жуткую и ужасную историю о том, что ребенок мертв.

  – Он убит, – сказала она. Слово само выпрыгнуло у неё изо рта, чужеродное слово, которое она никогда не произносила в своём реальном значении.

  – Не убит, он просто выключился, – сказал подросток. – Это был несчастный случай. Нам сказали, что эти наркотики неопасны, но этот мальчик умер.

  – Из чего следует, что  другие дети также в опасности?

  – Нет. Мы проверили их всех – ты можешь сама в этом убедиться: они в порядке. Возможно, у этого мальчика было слабое сердце или аллергия на наркотики, – он произнёс «аллергия» чуть ли не по слогам. Она обернулась, чтобы взглянуть на детей. Все они сидели вяло и отрешенно, хотя кто-то из них зевал или беспокойно крутился на своём месте.

  – Нам нужно, чтобы ты помогла нам с детьми, – сказал юноша. – Позаботиться о них, об их потребностях. Это убедит тебя, что мы не желаем им никакого вреда.

  – Как долго мы здесь пробудем? – спросила она, кивнув в сторону мужчины, проходящего между сидений, ощупывающего детей, их лбы, их щёки, говоря с ними мягко и успокаивающе. – Он сказал, что это будет, пока мы не доедем до моста.

  Миро быстро соображал:

  – У нас изменились планы. Из-за смерти этого мальчика. Мы здесь немного задержимся.

  – Как надолго? – спросила она с нажимом, почувствовав внезапную неуверенность этого юноши или подростка.

  Он пожал плечами.

  – Никто не знает, на самом деле. Несколько часов…

  В этот момент её внимание отвлёк шум в двери. Огромный мужчина, взломавший дверь ломиком, снова подошёл к двери. Он камнем разбил в ней окно.

  – Что он делает? – спросила она.

  Мужчина крушил стекло изо всех сил и со всей злостью, не глядя ни на девушку, ни на Миро.

  – Он разбивает стекло, чтобы повесить замок на дверь так, чтобы её нельзя было открыть снаружи, – ответил ей Миро.

  Она автоматически кинула взгляд на аварийный выход слева в середине автобуса. Юноша не упустил направления её взгляда. Он не улыбался, и, казалось, он на такое не был способен, но его глаза прояснились:

  – Аварийный выход будет заперт зажимом, – сказал он. – И окна – форточки тоже будут заклинены, о возможности побега думать бесполезно.

  Она почувствовала лёгкую клаустрофобию и прозрачность, словно этот малец мог правильно прочесть её мысли. Обернувшись, она увидела мужчину, стоящего теперь над сидением, на котором лежал мертвый мальчик. Ей было интересно, мертв ли этот ребёнок, и, всё же, знать ей это не хотелось. Анонимная смерть не казалась ей такой ужасной. Она действительно не знала никого из детей вообще, хотя с недавних времен их лица были ей знакомы, когда она иногда занимала место своего дяди. Она слышала, как они называли друг друга по именам – Томми, Керен, Моника. Но она не могла привязать каждое из этих имён к соответствующему лицу.

  – Могу ли я осмотреть детей? – спросила она. И она осознавала, что в действительности она не хотела увидеть того ребенка. Только не мертвого ребёнка. Но она чувствовала, что это была её ответственность. Она должна была его увидеть, чтобы подтвердить факт его смерти.

  Миро остановился.

  – Как тебя зовут? – спросил он.

  – Кет. Кет Форрестер.

  – Меня зовут Миро, – сказал он. Он понял, что возможно это был первый раз, когда он кому-либо смог представиться. Обычно, он был анонимен, или его представлял сам Арткин: «Этого мальчика зовут Миро», – когда они встречались с кем-то из незнакомцев.

  Кет притворилась, что его имя она раньше не знала.

  – А как зовут твоего друга? – спросила она.

  – Арткин, – ответил юноша.

  Огромный мужчина снаружи автобуса теперь проверял замок. Кет не старалась узнать его имя. Его имя лишь обозначило бы его существование в её жизни, и он был настолько уродливым и устрашающим, что она не хотела ничего о нём знать вообще. Она перевела взгляд на фургон и увидела чернокожего мужчину за рулём, уставившегося на что-то, словно существующее в им придуманном мире – не в этом автобусе, не в фургоне, не на мосту.

  – Пожалуйста, – стала упрашивать Кет. – Могу ли осмотреть этого ребенка?

  Миро пожал плечами.

  – Какое-то время нам придётся быть вместе в этом автобусе. Ты должна называть меня Миро, а я тебя – Кет. – Миро нашел трудным выговорить эти слова, особенно девушке, притом американской. Но Арткин велел ему завоевать её доверие.

  Девушка не ответила. Миро заволновался, отвернулся и затем подозвал её, чтобы она последовала за ним. Он повёл её в середину автобуса.

  – Она хочет увидеть его, – сказал он Арткину.

  Кет глубоко набрала в лёгкие воздух и опустила глаза на ребенка, который лежал неподвижно, будто спал. Его бледная кожа имела оттенок румянца. Миро также смотрел, видя ребенка с позиции глаз девушки, ему было интересно, что она думает. Видела ли она мёртвых прежде? Вероятно, нет – не в её кристально-рафинированном американском мире. Она слегка вздрогнула.

  – Подойди ко мне, – сказал Миро. Отвернувшись от ребенка, она выглядела благодарной. По крайней мере, она не упала в обморок, хоть и побледнела, что, однако, сделало её белокурые волосы ещё ярче. Он понял, что американские мальчишки находят её красивой.

  Арткин проводил их к передней площадке салона автобуса.

  – Что ещё произошло? – спросила Кет, словно забыла, что в автобусе есть синий ребенок.

  – Насколько это в ваших интересах, мисс, – сказал Арткин. – Главным образом это будет ожидание. В течение нескольких часов. Мы послали сообщения и ожидаем ответ. Тем временем, вы будете заботиться о детях. Они скоро должны будут проснуться. Я хочу, чтобы вам удалось успокоить их. Больше всего, вам нужно постараться удержать их под контролем, чтобы они вели себя тихо.

  Кет закрыла глаза. Мигрень снова напомнила о себе уколом изнутри в её лобную кость. Синее лицо мертвого ребенка поплыло в темноте перед её глазами. Она даже не знала его имени. Пытаясь избежать этого лица, она открыла глаза, чтобы снова увидеть перед собой двух незнакомцев. Полное осознание произошедшего внезапно обрушилось на её открытое сознание.

  – Я знаю, что здесь происходит, – сказала она. Она не узнала свой собственный голос: в нём было нечто скрипучее, атональное, слишком громко гремящее в её ушах, голос незнакомца. – Вы держите нас в заложниках, и вы предъявили какие-то требования. Вы будете держать нас здесь, пока эти требования не будут выполнены. Вы… – она колебалась, не могла выбрать правильное слово: захватчики или террористы . Её сознание было переполнено газетными заголовками и выпусками теленовостей о террористах во всем мире, об орудийном огне и взрывах, об убийстве невинных людей и даже детей.

  – Это не должно вас беспокоить, – сказал Арткин своим холодным голосом. Слова хлестали, словно кнут. – Ваша забота – дети, и больше ничего. Позаботитесь о них.

  Она отшатнулась, словно он её ударил.

  Повернувшись к Миро, Арткин сказал:

  – Пора надеть маски.

  Она видела, как они доставали маски из курток. Они натягивали их на головы, внезапно становясь гротеском, чудовищами, вышедшими из самых жутких её кошмаров. И в этих масках она увидела свою собственную гибель.

  Её штаны намокли настолько сильно, что по её бёдрам побежали вниз струйки, подобные нежности чьих-то сырых и непристойных пальцев.