Текст книги "После первой смерти"

Автор книги: Роберт Кормье (Кормер) (Кармер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

8.

  – Куда ты смотришь?

  – Никуда.

  – Ты очень долго смотришь в окно. Ты там что-то видишь, Кет?

  Она ненавидела, когда он называл её по имени.

  – Нет, там ничего. Я всего лишь устала. Устала от этого автобуса и от всего.

  Что было правдой, конечно, но не всей. Она была утомлена и истощена, и ещё её тошнило, но она также знала, что нужно делать  дальше. Дальше что-то нужно было сделать, чтобы воспользоваться ключом, теперь её единственной надеждой. Она знала, что она не может долго зависеть от Миро или от своей дурацкой надежды на то, что она сможет одержать над ним верх. Не стоит одерживать победу над монстром, даже если ему лишь шестнадцать. Так что ей нужно было полагаться лишь на себя.

  Кет решила не упустить свой шанс с автобусом. Её новоявленная надежда « ей нечего больше терять» была теперь не единственной зацепкой. Глядя в разрез на заднем окне, Кет изучала мост, чтобы увидеть, как далеко ей надо будет вести автобус задом. Были и препятствия: ей нужно будет ехать задом, и к тому же, двигаться вслепую. Липкая лента на стёклах лишала ей видимости. Ей надо было завести автобус и немедленно включить заднюю передачу, при этом руль нужно будет держать прямо, потому что придётся прыгать по железнодорожным шпалам. Если она потеряет управление, то автобус рухнет в реку. Её глаза рассматривали парапет. Он из клепаного стального профиля, вероятно, достаточно крепкий. Если колёса перескочат через рельсы, то парапет, вероятно, удержит автобус от падения с моста.

  Она вздохнула, сдувая влажную прядь волос со щеки. Как далеко ей нужно будет вести автобус задним ходом? Она пыталась глазами измерить расстояние. Глазомер у неё был не ахти. Арткин сказал: «мост длиной с ваше футбольное поле», и автобус где-то посередине. Рон Стэнли однажды забил гол, перебросив мяч через половину поля. Не так далеко, как кажется. Если Рон Стэнли смог это с мячом, то она, конечно, сможет проделать это и с автобусом. Мысль была смешной, но она её подбодрила.

  Она отошла от заднего окна, чтобы проверить всё, что перед автобусом, место водителя, приборную панель. Проход был усыпан всяким мелким детским мусором: обрывками салфеток, запятнанных шоколадом, скомканными пакетиками из-под завтраков, замасленной бумагой, обёртками жевательной резинки, бумажными салфетками. «Ты неважная хозяйка, Кет», – сказала она сама себе, разглядывая развал на полу. Она впервые почувствовала, как на сердце стало легко, но как надолго? Наверное, она стала взрослее. От её решения как-нибудь вывести отсюда автобус, у неё поднялось настроение, и она почувствовала себя лучше. Она взяла пластмассовое ведро, чтобы собрать в него мусор. Она старалась не смотреть в него. Она не хотела вообще к нему прикасаться.

  Выглянув через узкую щель на лобовом стеке, она увидела зеркало заднего обзора над левым крылом. Оно, по крайней мере, было высотою в фут и где-то пол фута шириной, обеспечивая хороший обзор рельсов позади автобуса. Но сидя за рулём, она не могла его увидеть. Проклятая липкая лента заслоняла ей весь обзор. И она просто решила: она сорвёт ленту со стекла сразу, как заведёт мотор.

  Теперь она сидела за рулём, расслабив на нём руки. Что её больше всего волновало, так это сам автобус: заведётся ли мотор с первого раза. Автобус был точно не новым. Она даже понятия не имела, сколько ему лет. Передачи переключались вяло и с трудом. Подвеска была старой и изношенной. Вдобавок, нужно было не заглохнуть, трогаясь назад по трухлявым шпалам. С другой стороны не всё выглядело так уж плохо: все автобусы, предназначенные для перевозки детей, проходили регулярный государственный контроль, и, как предполагалось, были в хорошем техническом состоянии.

  Она снова ощущала на себе взгляд Миро, но продолжала его игнорировать. Он не знал о ключе. Он, вероятно, полагал, что она лишь устала, и что ей скучно. Дать ему увидеть, как она репетирует свои дальнейшие действия: вставить ключ в замок зажигания, сцепление выжать до отказа, переключить передачу с «нейтрали» на «задний ход», сорвать ленту со стекла. И сам Миро – он был важной деталью в её плане. Ей нужно было дождаться, пока он не выйдет наружу, что иногда он делал, чтобы чуть-чуть подышать свежим воздухом.

  Она внимательно осмотрела заклеенное лентой лобовое стекло. На нём было одно или два места, где оттопыривался краешек ленты, за который можно было ухватиться, чтобы сорвать её и открыть себе более-менее ясный обзор через лобовое стекло. Ей также стал бы виден фургон, стоящий перед автобусом. И кто бы в нём ни был – Арткин, или те двое других, они увидят то, что она делает, если будут наблюдать через щель в заклеенном лентой лобовом стекле фургона. Но она постарается не упустить свой шанс.

  Остался ещё один вопрос. Сможет ли она не упустить этот шанс? Сможет ли она вывести отсюда автобус? Хватит ли ей смелости на такой поступок? Всё это она могла репетировать у себя в уме, всё, что нужно, чтобы выбраться с этого проклятого моста. И ей хотелось, чтобы репетируемая ею храбрость её не подвела.

  Он наблюдал за ней.

  Так как он ещё этого не делал прежде.

  Через весь автобус, под разными углами.

  Было ли «наблюдал» подходящим словом? В прошлом, по команде Арткина он наблюдал за дверями, когда в них кто-то должен появиться, наблюдал за машинами, за входами в аэропорт.

  Но это было другое наблюдение.

  Здесь он не только наблюдал, но ещё и смотрел – подсматривал.

  Он пользовался глазами, как слепой должен пользоваться руками.

  Как и теперь:

  Став на колени, чтобы подтянуть застежку на своём ботинке, он поглядывал на неё, видя при этом лишь правую сторону её лица, когда она наклонилась над кем-то из детей. Заблудший луч света подчеркнул профиль её лица. Ему захотелось обвести этот тонкий профиль пальцем, начиная со лба, по носу, немного вздёрнутому, и через губы к тонкому подбородку. Он изобразил её, в своём нелепом воображении. Она должна была открыть рот и укусить его за палец. Эта мысль поразила его. Откуда могут взяться такие мысли? Его палец у неё во рту, затиснутый между зубов? Он поправил застежку, которая расслабилась и сползла на бок.

  Позже, он наблюдал за ней так, чтобы это бы не выглядело наблюдением, когда она устало изогнула спину, откинула голову и уткнулась глазами в потолок автобуса. Она стала массировать плечи, затем спину. Она выглядела так, будто была под душем, будто невидимый поток воды омывал её тело. Она напоминала древко лука, изогнутое натяжением невидимой тетивы, которое вот-вот пошлёт невидимую стрелу. Она доверяла своим рукам, плавно двигавшимся у неё за спиной, будто крылья, отрывающие её от земли. От её движений свитер начинал натягиваться, подчёркивая форму её груди. Его всегда смущала сексуальная внешность американских девушек, в которой не было ни стыда, ни стеснения, а вместо этого – избыток смелости. Но теперь у Кет это было не смелостью. Она не знала, что он за ней наблюдает. Когда он расслабился на сиденье, симулируя безразличие, его глаза были полузакрыты. Кет лишь старалась расслабиться, пытаясь освободить своё утомленное тело, словно она была одна в своей комнате. Он не мог отвести глаз от её грудей. Они были небольшими, но заметно выделялись своим рельефом. Ему было интересно, что будет, если одну из её грудей взять в ладонь и приласкать, будто бы это маленький щенок, нуждающийся в любви и заботе.

  Уже позже, Кет снова была в конце автобуса, разглядывая что-то за окном. Миро заметил, как её белокурые волосы спускаются с плеч, ложась на узкую талию, мягко переходящую в ягодицы. Как американцы это называют? Грива? Тупое и грубое слово. Но он не смог бы отрицать, что обтянутые джинсами её округленные ягодицы вполне привлекательны. Он старался вспомнить её ягодицы, когда несколько ранее он видел их обнажёнными, открытыми, бледными и розовыми в их правильной форме. Они промелькнули слишком быстро, в короткое мгновение. Теперь Миро изучать их не спеша, когда, как казалось, её волновало то, что ей было видно из окна. Ему, конечно, нельзя было терять бдительности. Она не была какой-то там американской школьницей с пустым взглядом и с жизнью, не обременённой какой-либо целью. Все они были красивы так же, как и цветы, которые были красивы без какой-либо цели. Он продолжил рассматривать тело Кет, в то время как Кет продолжала смотреть в окно. Пусть смотрит. Она была подобна цветку. А цветы должны расти и расцветать, пока не заканчивается их сезон, когда они умирают.

  Она знала, что он за ней наблюдает, и тот же взгляд снова в его глазах. И она была потрясена и, в то же время, у неё поднялось настроение. Только что, он смотрел на неё твердыми, холодными глазами и говорил о смерти и разрушении, и, у неё не было сомнений, что он убьёт без колебаний её или любого из детей, без малейшей совести. И затем она на себе лишь чувствовала его глаза, которые следили за ней, пили её, будто она могла утолить какую-то его ужасную жажду. А в её памяти всплывали разговоры о феминизме, о равных правах и поняла, что при определённых обстоятельствах всё это таяло где-то очень далеко. Как, например, этот его взгляд. Она не была польщена его взглядом, его интересом. Она сопротивлялась его вниманию, претворяясь, что не замечает его, не желает знать, не желает, чтобы он знал то, что знает она, не желает отвечать на его вопросы. Всё же маленькая тусклая надежда расцветала в ней снова. Это была дурацкая надежда? Её эмоции теперь качались на качелях: вверх, вниз, вверх, вниз.

  Она оглянулась, чтобы увидеть, как Миро быстро отвернулся. Но не вовремя. Она знала, тем не менее, что она не сможет полагаться на него, что он и видел, наблюдая за ней. Она могла положиться на ключ. И на что же ещё? На саму себя.

  Затянувшийся день был в разгаре, нарастающая жара разогревала заклеенные лентой окна, а на крышу автобуса словно легла гигантская горячая рука. Вертолеты прилетали и улетали, принося с собой рёв двигателей и вибрацию моста, трепеща и унося всё это с собой в никуда. Кет уже знала, как часто они сюда прилетают. Каждые пятнадцать минут. Иногда могла завыть сирена, наполняя воздух тревогой: что-то не так, что-то неправильно. Иногда до её слуха доносились отдаленные крики, и Кет прижималась нетерпеливыми глазами к разрезам в окнах, но ничего там не видела: никакой активности, неподвижный и густой лес. Всё же вертолеты и сирены напоминали о том, что кто-то здесь есть, и кто-то за ними наблюдает. Но что они могут сделать, пока здесь в руках у захватчиков будут дети?

  Арткин иногда поднимался в автобус, чтобы что-то сказать Миро, проверить окна, чтобы безразличными глазами посмотреть на детей и на неё, будто он пересчитывал проданные ему яйца. Он снова раздавал детям напичканные наркотиками конфеты, и Кет снова вяло ему возражала, осознавая, что её сопротивление было бесполезным. Однажды, Арткин предложил шоколадку ей.

  – А ты не хочешь расслабиться, как дети? – сказал он. Мягкости его голоса она больше не доверяла. Она видела его танец с Кевином Макманном над его головой.

  Она закачала головой.

  – Время полетит быстрее, – сказал он.

  Она почти соблазнилась. Но снова закачала головой:

  – Нет.

  Он смотрел мимо неё, и Кет обернулась, чтобы увидеть то, что он заметил. Глаза Раймонда были открыты и смотрели на них. Его ясные глаза.

  – Здравствуйте, молодой человек, – сказал Арткин, подойдя к ребенку. – Вы выглядите вполне бодро. Вам что – не спится?

  Раймонд метнул взгляд на Кет.

  – Тебе не нравятся леденцы?

  Раймонд снова посмотрел на Кет, спрашивая её глазами. Арткин поймал этот взгляд.

  – Возьми один, – сказал Арткин. Подбородок Раймонда задрожал.

  – Как тебя зовут, мальчик?

  – Раймонд, – сказал он шепотом. Его глаза округлились ещё сильней, когда он встретился ими с Арткиным.

  «О, Раймонд», – подумала Кет. – «Бедный ребёнок. Бери леденец и ешь его, не пытайся быть храбрым, сон отдалит от тебя весь этот кошмар». Бесполезно и глупо рассчитывать на помощь пятилетнего ребенка. Но в тоже время он был и жалкой её надеждой. Ей так была нужна надежда, какой бы жалкой она не была.

  – Ты любишь конфеты, Раймонд? – снова спросил Арткин обманчиво мягким голосом, который будет часто преследовать в её ночных кошмарах.

  – Мама говорит, что это вредно для моих зубов, – смело сказал Раймонд свом старческим голосом.

  – Но это – особый случай, Раймонд. Ты сможешь хорошо почистить зубы, когда придёшь домой, и у тебя не будет никаких дырок от конфет.

  Снова, Раймонд посмотрел на неё.

  И Кет сказала:

  – Возьми леденец, Раймонд.

  Глаза Раймонда налились слезами, когда его рука протянулась к Арткину, и раскрылась дрожащая ладонь. Он плакал, потому что он не хотел леденцов, или потому что Кет позволила ему сдаться, стала на стороне плохих парней? Ей самой понадобилось усилие, чтобы сдержать свои собственные слезы.

  – Теперь ешь, – прямо сказал Арткин. – Он вкусный и тебе понравится.

  Раймонд положил леденец в рот и начал жевать, слезы покатились по его щекам. Он уже не смотрел ни на Арткина и ни на или Кет.

  – Хорошо, – сказал Арткин. – А теперь ещё один.

  Кет отвернулась.

  Позже, Раймонд спал так же, как и другие дети. Прежде, чем подойти к нему она ждала, пока Арткин уйдёт, но Раймонд уже получил свою дозу, голова закачалась на ослабшей шее, рот открылся, челюсть упала на грудь. Арткин увеличил дозировку? Другие дети не просыпались. Возможно, в их телах уже накопилось достаточно наркотических веществ, чтобы они подолгу не могли придти в себя. На протяжении часа или двух, они стали даже более послушными, будто были в оцепенении. И было похоже, что этот наркотический препарат также снижал активность органов тела – после первого опыта с ведром этим утром, больше никто из детей не попросился в туалет. Им также уже не хотелось и есть. Самой Кет показалось, что она тоже приняла этот наркотик. Ее блузка стала влажной. Волосы слиплись во влажные сосульки, будто она не мыла их неделями. Жара цеплялась за её тело, казалось, проникая в неё своими липкими пальцами, замазывая густым потом поры на её коже, притупляя её чувства. Рука Раймонда была в её ладони. Она сжала её, и Раймонд вяло навалился на спинку сиденья. Её показалось, что её ноги отяжелели, будто к ним были привязаны свинцовые грузила, или она будто бы только что быстро бежала и очень долго. Она чувствовала, как её голова начинает слабо держаться на шее, веки закрываться. И она была уже истощена, чтобы сопротивляться затягивающей её усталости, нежно и деликатно вторгшейся в её тело. Она забылась. Глубокий сон без сновидений погрузил её в темноту. Ни автобуса, ни детей, ни террористов, захвативших автобус, ни вертолетов, ни сирен. Ничего.

  Миро наблюдал за тем, как она засыпает. Она стала похожа на любого из этих детей. Она стала безмятежной и беззащитной.

  Если они снова окажутся на Таймс-Сквер, то он попросит Арткина, чтобы тот привел ему одну из тех девушек.

  Ему было интересно.

  Маленькие бусинки пота блестели на губах у Кет, словно мокрые усы. Жгут волос откинулся назад, открывая её висок, связку маленьких синих вен. Пуля, вошедшая в её висок, расцвела бы алым кровавым цветком.

  Ему было жаль, что водителем автобуса был не мужчина. Его бы тогда не смутил взгляд ужаса в её глазах, когда она смотрела ему в лицо и говорила: «И ты вообще не испытал к ним никаких чувств, к тем, кого убивал?»

  Что тут было чувствовать? Спрашивал себя Миро. Человек жил своей жизнью и исполнял свой долг, и так ли важно было остаться в живых. Как Арткин. Как он хотел когда-нибудь стать таким как Арткин.

  Глядя на девушку, Миро нахмурился.

  Она ворочалась, подняв руку к щеке.

  Миро отошёл, на случай, если вдруг она проснётся и увидит его. Увидит, как он подглядывает за женщиной.

  Моника видела сон о том, что с ней была её Класси, которая сидела у неё на коленях и пряталась. Они вдвоём прятались от всех. Ей снились мама, папа и её сестра Клер. Клер училась в третьем классе и, придя после школы домой, она не хотела с нею играть.

  У неё во сне Класси сидела у неё на коленях, но затем она поднялась и спрыгнула на пол. Сама. Класси пошла. Она никогда не делала этого прежде. Она, как предполагалось, не ходила. Но теперь вдруг она пошла. А затем и побежала.

  Она бежала через весь автобус, и огромный человек бежал за ней следом. Его большие ботинки топали по полу. Он хотел наступить на Класси, растоптать её. Убить её.

  Она хотела, чтобы её папа остановил этого человека.

  Она хотела, чтобы также и её мама остановила его.

  Но они ушли, уведя Клер в школу. И когда они вернутся домой, то они снова не захотят с нею играть и позволят топающим ботинкам наступить на Класси и растоптать её.

  Она кричала ей: «Берегись, Класси, берегись…»

  Ботинки были гигантскими. Они уже догоняли бегущую по полу Класси. Но Класси уже не бежала. Она шевелила ногами, оставаясь на одном и том же месте.

  И один из ботинок уже опускался на Класси.

  Она снова кричала, крик, словно бешеный огонь, вырывался у неё изо рта.

  Кет проснулась, и тут же, не открывая глаза, осознала, где она находится: в автобусе, с детьми и террористами, захватившими автобус. Она не спешила открыть глаза, она и не хотела это делать, чтобы снова обременять себя заботами бытия в этом автобусе. Эхо от исчезнувшего крика задержалось в её ушах. Она открыла глаза. В порядке ли были дети? Она слышала их мягкое сопение, их тяжелое дыхание. Она оглянулась. Они все утонули в небытие наркотического сна. Она пошевелила ногой и ощутила ключ, между пальцами ноги. Если она соберётся попробовать вывести отсюда автобус, то ей будет лучше сделать это до того, как станет темно, прежде чем наступит ночь.

  Этот момент вскоре мог наступить. Но она не знала, готова ли она или нет. Ей нужно было стать той Кет Форрестер, которую она ещё не знала прежде: храброй Кет Форрестер.

  Её руки сжимали руль, и она была готова действовать: левая нога была уже на нажатой педали сцепления, правая была готова выдавить акселератор. У себя в уме она репетировала каждый шаг, который ей нужно было предпринять. В последовательности. Она сидела почти час, ожидая. Проходя в уме каждую мелочь. Но всё это бесполезно без нужных действий Миро. Нить к свободе была в его руках. Надо было, чтобы он оказался за пределами автобуса, стоял около двери так, чтобы она смогла закрывать дверь и оставить его снаружи. Но Миро не собирался выходить, хотя ранее он это делал постоянно. Теперь он застрял где-то в заднем конце салона, выглядывая из щелей на заклеенных окнах. Время от времени, он проходил между детей, бдительно проверяя их, будто они могли заключить заговор между собой и с небесами.

  Тем временем, Кет спешила. Ей нужно было успеть, пока не станет совсем темно. Незаметно подкрались сумерки. Они ложились на автобус слоем мрака, словно сажа. Снаружи ещё было светло, но небо начинало стремительно менять окраску, переходя из бледно-голубого цвета в тёмно-синий, острые очертания всего, что снаружи, становились стертыми и неясными. Глядя через разрез в лобовом стекле, Кет видела, как крыша фургона начала таять в собирающейся темноте. Если ещё немного подождать, то ей придётся включить фары, которые будут светить прямо в фургон, немедленно подняв там тревогу. Она также подумала: «А что полицейские и солдаты в лесу? Что они будут делать, когда увидят, что автобус начал двигаться? Будут стрелять? Подумают, что кто-то пытается бежать от налетчиков, или, что налетчики сами пытаются уйти или готовят очередную диверсию?» – она не знала. Она лишь знала, что она не может упустить этот случай. Она знала и другое, они не будут стрелять по автобусу, в котором дети. Она должна была предпринять азартную игру, в которой будет сделано всё, чтобы не подвергнуть опасности жизни детей.

  Дети, слава Богу, всё ещё спали, будучи под влиянием наркотиков, иногда вяло шевелясь, переворачиваясь на другой бок и вскрикивая время от времени. Она была благодарна тому, что их наркотический сон не мешал ей сконцентрироваться на её плане. Она почувствовала, что момент его реализации наступает безотлагательно, пора действовать, пока у неё не затекли ноги, или не произошло что-либо ещё, что сделает её план нереальным. Но она вообще ничего не сможет сделать, пока в автобусе находится Миро. Она лишь будет нервничать сидя за рулём и ждать. И ждать.

  – Здесь очень душно и жарко, – обратилась она, наконец, к Миро.

  Он оторвал глаза от заднего окна и посмотрел на неё.

  Как-то прежде, когда она пожаловалась на то, что ей жарко, он лишь пожал плечами.

  Но теперь, Кет продолжала настаивать:

  – Нельзя ли на время открыть дверь? Здесь нечем дышать.

  Миро встал и направился к ней, и Кет почувствовала себя прозрачной, подумав, не подозревает ли он что-либо, кого-либо – её в её решении бежать? А что, если он не может прочесть её мысли?

  Миро направился к двери, отворачивая от неё глаза. Он достал из кармана ключ и открыл дверь. И Кет потянула рычаг, открывший обе половинки двери. Волна свежего воздуха ворвалась внутрь.

  – Так ли не лучше? – спросила Кет, её голос прозвучал в её ушах слишком резко и пронзительно.

  Миро не ответил. Он оглянулся. Кет жадно хватала воздух. Её рука покоилась на руле в готовности действовать сразу, как он выйдет наружу.

  Но он не спешил это сделать.

  Вдруг он соскочил и сел на нижней ступеньке подножки, свесив ноги наружу, никак не давая закрыть дверь.

  Проклятье.

  – Кэйти, Кэйти, – закричал кто-то из детей.

  Вот, что на самом деле проклятье. Она не могла покинуть своё водительское место, уже уговорив Миро открыть дверь. Вероятно, это был её последний шанс.

  – Кэйти… – снова позвал её кто-то. Она не знала, кто. Когда они кричали, то все звучали одинаково, ошеломленно пробуждаясь от наркотического сна, выходя из забвения в реальность захваченного автобуса.

  – Минуту, я скоро приду, – откликнулась она.

  Миро встал и посмотрел на детей.

  – Тихо, – рявкнул он.

  И по его команде воцарилась тишина.

  Он с умилением посмотрел на Кет.

  – Дети. Они всё не могут оставить тебя в покое.

  Он продолжал стоять на подножке. Кет не осмеливалась шевельнуться, словно она стояла на протянутом через пропасть канате. Она улыбнулась ему, даже осознавая, что эта улыбка должна быть болезненной, вынужденной, напряжённой.

  Он не садился, он стоял, вытянув шею. И произошло чудо: он вышел наружу. Он отошел от двери автобуса лишь на шаг и повернулся к ней задом.

Кет слышала своё собственное резкое дыхание.

  Теперь.

  Она нагнулась и достала ключ из кроссовка, уже не развязывая шнурков. Она ещё раз убедилась в том, что он не наблюдает за ней – он всё ещё был к ней спиной. Её рука уже была на рычаге двери. Она колебалась, с чего ей было начать: закрыть дверь и затем завести двигатель, или наоборот? Предположим, что она закроет дверь, а двигатель не заведётся? И у Миро будет время, чтобы поднять тревогу. Но, предположим, что она заведёт двигатель, не закрыв дверь? Он лишь в шаге или двух от двери, и сможет легко заскочить назад в автобус. И всё, что она так тщательно спланировала, превратится в прах.

  «Я в этом не слишком хороша», – подумала она. – «Я не из героев, не из храбрецов».

  Она оглянулась на детей. Возможно, она рисковала их жизнями без нужной надобности.

  «Ради Бога, Кет, давай», – подстёгивала она себя. – «Сделай это, если собралась. Не задумываясь. Давай».

  Она вставила ключ в замок зажигания. Ключ с лёгкостью вошёл и щёлкнул. И тогда она сразу нажала на обе педали, отпустила ручной тормоз. Смахнула с лица прядь волос, чтобы не мешали смотреть по сторонам.

  Она ещё раз быстро взглянула на Миро: он всё ещё был снаружи, всё ещё в шаге от двери.

  Теперь.

  Она аккуратно переключила передачу, потому что иногда это сопровождалось резким шумом, но не на сей раз, хотя всё прошло достаточно тихо. Ей не стоило волноваться о том, что ей ещё придётся переключать передачи. Ей нужно было двигаться лишь в одном направлении – назад.

  Она повернула ключ и ещё сильнее вжала в пол педаль акселератора. Мотор неохотно застонал, словно зевая, сонно и вяло. Иисус. Она ещё раз качнула акселератор, косясь на уже закрытую дверь, и с удовлетворением защёлкивая рукоятку рычага. Ещё раз убеждаясь в том, что дверь закрыта, она увидела лицо Миро, такое же гротескное в маске как обычно, но почти карикатурное, его глаза и рот, приняли форму овала удивления. Возможно, он ей что-то при этом кричал, но она не слышала, что.

  Она не слышала, потому что двигатель ожил, пульсируя и мурлыча, звуча настойчиво и уверенно, словно зверь с добычею в зубах в дождливой ночи. Она часто думала об автобусе как о животном, как о буйволе, слоне или гиппопотаме. Но теперь автобус звучал, словно пантера или тигр, ровно и гладко. Или она уже была во власти истерики?

  Она медленно и аккуратно надавила на акселератор, почти как в агонии, не желая заглушить мотор, ощущая где-то в стороне Миро и видя его боковым зрением. Дети зашевелились. Но она сосредоточилась на тонком балансе своих ног, на акселераторе и сцеплении.

  Автобус качнулся.

  «Бог мой, лента», – подумала она

  Она вцепилась ногтями в отступающий край ленты, наклеенной на стекло, и это напомнило ей занятия на уроках первой помощи – обдирание пластыря с сухой плоти. Она тянула одну полосу за другой, открывая свою половину лобового стекла. Обрывки ленты повисли справа от неё. Ей лишь нужно было видеть зеркало заднего обзора, установленное на углу капота. И теперь она видела всё, что снаружи – зеркало, фургон и высохшую реку.

  Послышались крики Миро, теперь он пытался открыть дверь. Дети кричали. Ад, будучи слишком осторожной, чтобы не заглушить мотор, она изо всех сил давила на акселератор, отпуская педаль сцепления. Мотор взревел, сотрясая всю массу автобуса, и отзываясь песней в её теле. Автобус качнулся в ответ, дёрнулся и начал двигаться назад, уже становясь похожим не большую дикую кошку, а скорее на вола, влекущего тяжёлую ношу. Кет глянула в зеркало заднего обзора. Она должна была убедиться, что движется правильно. Она поворачивала руль: «Давай же, двигайся».

  Автобус, скрипя всем своим железом, дёрнулся назад. Кет метнула взгляд на дверь – Миро нёсся рядом. Автобус с треском прыгал по железнодорожным шпалам. Дети начали кричать. Кто-то из них громко упал на пол. Кет продолжала давить на газ.

  Где-то завыли сирены. Она видела, как из фургона выскочил Арткин. Он неловко скакал по рельсам и шпалам, балансируя, словно падающий конькобежец, и дико размахивая руками. За ним последовал Антибэ, который, выскочив из фургона, тут же шлёпнулся на рельсы своим огромным телом. У него в руке был пистолет, издалека так похожий на кусок мыла.

  Автобус двигался рывками, ревя и сотрясаясь. Кет вцепилась в баранку руля, отчаянно удерживая автобус в нужном направлении, мотор заработал во всю свою силу. Её ноги балансировали на педалях. Миро пытался ухватиться за дверь. Она не видела, что делал Арткин, но Антибэ вскочил на ноги и изо всех сил помчался к автобусу, шевеля всей своей огромной массой. Она уже видела, как он вскочил на бампер и теперь пытался забраться на капот. Его нога скользила по жёлтой эмали, но пистолет в его руке уже смотрел в лицо Кет. Выстрелит ли он в неё, чтобы остановить автобус?

  «Кет!!!»

  Голос Миро достиг её ушей. Это был адский крик, крик разъярённого животного. Его рука пыталась вырвать резиновые кромки между створками двери. Арнтибэ уже был на капоте, балансируя на четвереньках. Дуло пистолета смотрело ей в лицо. Дети визжали. А что она? Она кричала тоже?

  Она изо всех сил заставила себя надавить на педаль акселератора… – и автобус остановился.

  Мотор дёрнулся и заглох.

  Словно позади автобуса внезапно возникла кирпичная стена.

  Кет сильно вцепилась в баранку, чтобы не удариться головой о лобовое стекло. Антибе беспомощно слетел с капота, пистолет в его руке извивался, словно палочка обезумевшего дирижёра. Детские крики, как показалось Кет, стали выше на октаву. Она оглянулась на них. Они кувыркались через весь автобус словно рассыпанные в кармане монпансье.

  Кет с ужасом увидела, что фургон был лишь в тридцати или сорока ярдах от неё, недалеко, вообще, рядом. Ей казалось, что она отъехала гораздо дальше, чуть ли не на начало моста. Упав с водительского сиденья, она села на ступеньку подножки и опустила голову. Она вот-вот должна была заплакать, к её глазам подступили слезы расстройства и гнева. Гнев на свою несостоятельность. Будь всё проклято. Она потерпела неудачу, крайнюю неудачу, потерпели неудачу и сами дети. Она упустила лучший и единственный шанс – возможность сбежать, уйти отсюда. Хуже быть и не могло. За чем обязательно последует возмездие. Обречены будут все.

  Внутри неё всё отёком сползло вниз.

  Вернулась мигрень.

  То, что она в себе так ненавидела.

  Миро ломался в дверь, каждый удар словно был гвоздём, входящим в её плоть.

  Не глядя, она повернула рычаг, чтобы Миро тут же ворвался в автобус.

  «И это конец», – внезапно подумала она, в ожидании закрыв глаза. И когда она открыла их снова, то перед ними был мрак, что по любому было хуже, чем ярость Арткина: мрак сам по себе уже чем-то напоминал смерть.

  Глаза Арткина были плоскими, холодными и черными. Маска ещё сильнее подчёркивала их неприветливость, их безжалостность. Гнев был бы лучше. Вместо этого была ярость в глазах змеи, примеряющейся для броска, перед тем как ядовитые зубы вонзятся в плоть жертвы. Она впервые рассмотрела зубы Арткина. Прежде их скрывали пухлые чувственные губы, но теперь его зубы были обнажены. Они были бесцветными, серыми, неровным.

  До этого момента его взгляд игнорировал её. Когда автобус остановился, он вышел к Антибэ, чтобы помочь его огромной туше встать и доковылять до фургона. Кет ждала, что по ним будут стрелять, но этого не произошло. Миро стоял в двери на подножке, следуя команде Арткина: «Присмотри за ней. Если шевельнётся – то, убей её», – что прозвучало, как удар захлопнувшейся двери. Дорожа жизнью, Кет держалась за баранку руля. Дети снова начали её звать, но она не отвечала. Не смела пошевелиться. От невиновности детских голосов ей стало грустно. И это было больше чем грусть. Дальше некуда. Она бросила их, предала.

  Она своей спиной чувствовала присутствие Миро, стоящего в дверном проеме. Она лишь раз посмотрела на него после неудавшейся попытки спастись бегством. И он отвернулся, не желая встретиться с ней взглядом. Она знала, что теперь он был её подлинным врагом, и она провела черту, разделяющую их.