Текст книги "Месть железного дворфа (ЛП)"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Пришло время прекратить халлавал планета, – сказала Синафейн. – Пришло время сосредоточить и скоординировать действия наших воинов, чтобы с силой ударить по оркам, в надежде, что хотя бы одна из дворфских крепостей прорвет осаду, и они, в свою очередь, смогут присоединиться к нам, чтобы поддержать своих сородичей.

– Нас мало, а врагов много, – напомнил Винсинт. – Что нам делать?

У Синафейн не было ответа на правдивые слова Винсинта. Он не пытался подорвать её авторитет или сыграть негативную роль в переговорах. Он просто был честен.

Она попыталась рассмотреть все варианты, найдя самый оптимальный способ сделать эльфов полезными, несмотря на то, что самый маленький из виденных ею лагерей орков превосходил все силы Сверкающего Леса с перевесом сто к одному. Наступило долгое и неловкое молчание.

– Что мы можем сделать, Госпожа? – повторил Аллафель.

– Мы можем попытаться, – было единственным ответом, который Синафейн смогла предложить своим сородичам.

К её удивлению, этого им было достаточно.

– Они рубят, – пришло известие, спустя несколько дней. Группа орков приблизилась к краю леса, чтобы взять древесины для своих костров. Вероятнее всего, такое происходило теперь постоянно, но вдали от северо-восточной границы Сверкающего Леса. Сконцентрировав свои силы, эльфы, без сомнения, оставили большие участки своей территории открытыми для оркских вылазок за дровами.

Но теперь монстры наконец пришли в часть леса, находившуюся в пределах досягаемости эльфов.

Сотни эльфов, тихие, как тени, невидимые в своем лесном доме, даже посреди зимы, когда большинство деревьев вокруг стояли голыми, вышли против врагов. Опытные и собранные, они распались на мелкие отряды, занимая свои позиции и образуя полукруг около орков.

Около шестидесяти уродливых созданий работали своими топорами. Ледяные гиганты стояли на страже, столпившись за краем леса. Рядом с ними лежала приготовленная груда камней.

Послышался птичий свист, вот только это была не птица.

На звук ответили. Второй, третий, четвертый раз, как только эльфы занимали свои позиции.

Некоторые орки с любопытством посмотрели вокруг, возможно будучи не такими глупыми, как представляли себе эльфы.

Но это не имело значения, так как с помощью этой переклички эльфийские группы определили свои цели, и стоило пятому свистку прорезать воздух, как более двухсот стрел взлетело в небо, направляясь в сторону ледяных гигантов. Чудовища зашатались и споткнулись под тяжестью выстрелов, ведь не так много стрел в тот день не достигло своей цели. Более пятидесяти эльфийских снарядов вошли в плоть гигантов, вызывая серьезные ранения и ужасную агонию.

К тому времени, как стрелы долетели до противников, искусные эльфы уже перезарядили свои луки, и смертельный дождь обрушился на орков, решительно перекрывая им путь к отступлению.

Как они заметались!

Некоторые схватили топоры и бросились в лес, но упали, пронзенные стрелами, не успев сделать и пары шагов. Большинство отступали, перебегая от пня к пню, минуя поляну и улепетывая со всех ног. Стрелы продолжали сыпаться за их спинами. Двое гигантов на краю леса все еще стояли, один из них только дрожал, используя всю свою силу, чтобы не провалиться в темноту, а второй упорно пытался поднять камень.

Пять коротких свистков прорезали воздух, снова заставляя взвиться вверх рой жгучих стрел, и гиганты перестали быть проблемой для нападающих.

Теперь эльфы снова могли сосредоточиться на убегающих орках, и один за другим монстры попадали на землю.

За несколько ударов сердца четверо гигантов и пятьдесят орков лежали мертвыми или умирали у края Сверкающего Леса. Лишь нескольким удалось добраться обратно в лагерь. Еще нескольким, возможно, удалось скрыться, но преимущество было явным, и им не нужно было рисковать, выходя и обнажая мечи, чтобы прикончить раненных или спрятавшихся.

И конечно же, эти приказы оказались как нельзя кстати, когда лагерь орков снялся с места и двинулся к лесу, словно большое черное облако саранчи.

Тогда прозвучала команда рассеяться, и эльфы организованно исчезли в лесу заранее определенными пятью отрядами.

Орки без сопротивления пронеслись по Сверкающему Лесу.

Многие деревья пали от их топоров, когда разочарованные существа вымещали свой гнев на живых целях, которые едва ли смогли бы убежать.

Потому что они не нашли ни единого эльфа.

Некоторые группы орков пустились в глупую погоню, забираясь глубже в лес, и каждый был вынужден повернуть назад. Половина из них умерло, другая, спотыкаясь, вернулась к основным силам.

– Они лучше подготовятся, когда придут собрать дрова в следующий раз, – сказал Аллафель Синафейн, когда орки, наконец, прекратили охоту и вернулись в свои лагеря.

– Мы убили больше шестидесяти штук, и горстку гигантов, – напомнил Винсинт, с некоторым удовлетворением в голосе.

– Примерно столько они теряют каждый день, но их число все равно продолжает расти, – заметил Аллафель.

– Раньше они чувствовали себя лучше – указал Винсинт, одаривая несогласного Аллафеля лучезарной улыбкой.

– Они вернутся более подготовленными, и без сомнения, слава о нашей засаде распространится по всем оркским лагерям вокруг нашего дома, – согласилась Синафейн. – Среди чудищ на севере, осаждающих Сандабор, и среди тех, кто угнездился за рекой, удерживая дворфов Митрил-Халла.

– Так что же мы на самом деле можем противопоставить им? – спросил Аллафель.

– И правда, Госпожа, – добавила Мюриэль.

Синафейн посмотрела на свою молодую протеже и почувствовала боль Мюриэль, которую та чувствовала, задавая этот отчаянный вопрос, но Синафейн понимала, что девушка была честна.

– Будет ли шестьдесят мертвых орков и несколько гигантов большой помощью королю Эмерусу, если он снова решит прорываться? – спросила их Синафейн.

– Не знаю, но едва ли, – призналась она прежде, чем кто-либо из них смог ответить. – Вероятнее всего, нет, – хмуро повторила она. – Нам нужно рассмотреть больше вариантов ударов по монстрам.

– Но, вероятно, мы не будем снова использовать эту тактику, – прервал её Аллафель.

Синафейн кивнула, соглашаясь с ним.

– Мы будем искать орочьи патрули и убивать их, – сказала она своим людям. – Мы найдем оркских разведчиков, бродящих вдали от своих союзников, и убьем их. Возможно, эта гигантская орда немного поредеет без пары сотен своих воинов, когда король Эмерус снова выйдет наружу. Пожалуй, даже без одной сотни. Но это на одну сотню противников меньше для дворфов.

– Но есть ли какая-то разница? – спросил Винсинт.

Синафейн посмотрела на него, стараясь сохранить хоть немного оптимизма в выражении своего лица и тоне голоса. Они только что выиграли большое и внезапное сражение, сейчас все они были здесь, но их настроение напоминало темное небо над их головами.

– Я не знаю, возможно, разницы нет, – снова призналась она.

– Но нам стоит попробовать, – сказал Аллафель, и она оценила его поддержку.

– Пусть мы не сможем сделать ничего больше, – сказала Синафейн. – Чем мы в действительности можем поразить наших уродливых врагов?

Конечно, это был риторический вопрос. Они долго обсуждали эту проблему, но к удивлению Синафейн, к удивлению Аллафеля, к удивлению всех эльфов, теперь ответ пришел из довольно неожиданного места – О, да, но теперь, раз мы здесь, то можем помочь вам, – сказала женщина дворф, державшая на плече массивную булаву. Рядом с ней стоял человек в простой, свободно облегающей его тело коричневой мантии – одеянии монаха, как могло показаться.

Сотня луков поднялось вверх, поворачиваясь в сторону чужаков. Эльфы взволновано и сбивчиво перешептывались, обсуждая, как эти двое незамеченными прошли мимо их часовых.

– Вы кто? – резко спросил Аллафель, держа в руке меч. Стоявшие вокруг также достали оружие.

– Меня зовут Амбер, – сказала дворфа. – Амбер Гристл О’Мал, из Адбарских О’Малов.

А это мой друг Афафренфер – если вы не сможете выговорить его имя, просто чихните, и он вам ответит! Ха!

Другие эльфы – часовые – остановились позади пары, держа в руках луки и испытывая нескрываемое смущение. Они тоже не имели ни малейшего понятия о том, как эти двое смогли пройти сюда. Они, как и все остальные, не понимали силы магического зачаровывания, которое было наложено на эту невиданную пару еще более невиданной парой.

– Теперь перейдем к тому, что вы можете сделать, – продолжила дворфа. – У нас тут есть парочка друзей неподалеку, и они могли бы подкинуть вам несколько идей и оказать помощь в решении этого нелегкого вопроса, – закончила она с широкой, уверенной улыбкой и преувеличено подмигнула.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БОГ В ТВОЕМ СЕРДЦЕ

«Я не смелый гоблин. Я предпочитаю жить, хотя часто мне становится интересно, чего же действительно стоит моя жизнь».

Эти слова не дают мне покоя.

В свете откровений, ниспосланных моей богиней, Миликки, Кэтти-бри, все гоблинойды – неисправимое зло, которое должно быть вырезано мечом. И эти слова не дают мне покоя.

Они были сказаны мне гоблином, которого звали Нойхейм, сосредоточием интеллекта и остроумия. Для меня он был чем-то из ряда вон выходящим, ведь я никогда раньше не говорил с гоблином так открыто и честно. Он называл себя трусом, так как не смог подняться против людей, захвативших, бивших и поработивших его. Он задумался о ценности своей жизни, потому что был рабом.

Они пришли к Нойхейму, поймали его, и это навеки стало моим позором. Я не смог помочь гоблину, и в следующий раз увидел друга повешенным за шею его мучителями. Пошатываясь, я побрел прочь, и в ту же ночь написал: “Есть события, которые навсегда застывают в памяти, чувства, которые несут в себе нечто совершенное, оставляющее в наших душах яркий и неизгладимый след”. Я помню ветер, дувший в тот ужасный момент. Небо в этот день было укутано низкими облаками, но погода стояла необычно теплая, однако внезапные порывы несли с собой сковывающие укусы холода, спустившегося с высоких гор и таящего в себе морозную свежесть глубоких снегов. Этот ветер налетал сзади, бросая на лицо мои длинные белые волосы, заставляя плотно прилегать к спине плащ, пока я сидел, погруженный в свое горе, и беспомощно смотрел на высокую поперечную балку.

Этот пронизывающий ветер покачивал окоченевшее и раздутое тело Нойхейма, слегка поворачивая его. Болт, державший пенковую веревку, поскрипывал, словно бы в беспомощном и скорбном протесте.

“Я буду видеть его всегда”

И вот я вижу его до сих пор, и когда мне удается выгнать эти мысли из своей головы, они все равно возвращаются.

И никогда они не были сильнее, чем сейчас, с этой войной, с Бренором, высмеивающим Соглашение Ущелья Гарумна, как худшую ошибку, с Кэтти-бри, моей любимой Кэтти-бри, настаивающей на словах Миликки. Богини, которой мы оба дорожим. И все эти люди из давно прошедших дней, из той давно пустующей деревни, что стоит у Сарубрина, деревни, чье название я даже не могу вспомнить, получат оправдание в своих действиях.

Я не могу смириться с этим. Я просто не могу.

Утверждения Кэтти-бри сокрушают меня и выбивают землю из-под моих ног, покуда я совершенно не погружаюсь в отчаяние. Ибо, когда я убиваю, даже в бою, я чувствую, как часть моей души уходит вместе с побежденным врагом. Я чувствую, словно становлюсь чуть хуже. Я примирился со своей душой, напоминая себе о том, что таковые действия необходимы, поэтому крылья вины не захватывают меня в свой темный плен.

Но что если я подвожу требования Миликки к их логическим последствиям? Что делать, если мой путь пройдет через деревню орков или гоблинов, которые не проявят ко мне агрессии, не покажут никакого намерения вести войну или совершать иные преступления? Что, если я пойду искать ясли, как недавно говорила Кэтти-бри, со своим насмешливым акцентом издавая старый дворфский клич “Где тут детская?”

Конечно, тогда, по указу Миликки, я должен буду расправиться с детьми гоблинов, даже с младенцами. Убивать стариков и немощных, даже если они не совершили никаких преступлений и не проявляли недружелюбия.

Нет.

Я не буду.

Такие действия сдавят мое сердце железным кольцом, как несправедливые и жестокие.

Такие действия стирают грань между добром и злом. Такие действия пойдут вразрез с моей собственной совестью, какими бы не были требования Миликки!

В конечном итоге именно это, как мне кажется, заставит разумное существо пасть. Какой болью ляжет убийство на душу и сердце того, кто поднял руку на старого и немощного орка, или на ребенка гоблина? Какое пятно расползется, навеки закрывая собой доверие, чувство правды, веру в себя, которые так важны для воина?

Если я должен вести ужасную битву – пусть так и будет. Если я должен убивать, то пусть так и будет.

Если я должен.

Только если я должен!

Моя чистая совесть защищает меня от ямы, чья тьма слишком беспросветна, чтобы даже заглянуть в это место. Надеюсь, что Бренор и Кэтти-бри никогда не попадут туда.

Но что все это значит для моего служения Миликки, прообразу богини, в которую я верил, для той, что была в моем сердце? Что значит это для единорога – её коня – которого я вызываю с помощью свистка на шее? Что это значит для моих вернувшихся друзей, Компаньонов Митрил-Халла? Они рядом со мною снова, и все мы согласны, что это стало возможным лишь с благословения и желания Миликки.

Кэтти-бри рассказывает о воле Миликки по отношению к гоблинойдам. Она – жрица Миликки, владеющая магической силой, ниспосланной ей богиней. Как могла она ошибаться в данном вопросе?

Да, Кэтти-бри сказала правду о словах богини.

Осознание этого приносит самую большую боль. Я чувствую себя обманутым. Я чувствую противоречия, мой голос больше не звучит вместе с песнью богини.

И если мое сердце больше не верит слову Миликки…

Черт с этими богами! Кто эти существа, так жестоко играющие с чувствами разумных и честных смертных?

Я ломал голову и копался в своих воспоминаниях, пытаясь доказать себе, что я не прав. Я пытался доказать себе, что гоблин Нойхейм просто манипулировал мною, чтобы попытаться спасти свою шкуру.

Нойхейм не был бедной жертвой людей. Он был подлым, коварным убийцей, который оставался живым лишь по милости своих хозяев.

Должно быть так.

Но я не могу поверить в это. Просто не могу. Я не ошибся, не ошибся в моем изначальном представлении о Нойхейме. Я не был неправ, думая о Джессе, полу-орке, друге, компаньоне, которая много лет путешествовала рядом со мной, Тибблдорфом Пуэнтом и Бренором Боевым Топором.

Но я должен поверить, что был не прав, или что была права Миликки. Как такое возможно?

Как могла богиня, которую я хранил в своем сердце, как воплощение лучших качеств, быть не правой? Как может быть жалкой пародией песня Миликки, которую я храню в своей душе?

Не ошибаются ли боги, присматривая за нами, раз мы – лишь кусочки на доске сава? Я– только пешка?

Тогда мой разум, моя совесть, моя способность мыслить самостоятельно и моя мораль должны быть отброшены, подчиненные волей высшего существа…

Но нет, я не смогу так поступить. Не в простых вопросах правильного и не правильного.

Независимо от того, что скажет Миликки, я не могу оправдать действия этого работорговца Рико и других, которые мучили, пытали, и, в конце концов, убили Нойхейма. Независимо от того, что скажет мне Миликки, её слова не должны идти вразрез с тем, что я знаю, как истинное и верное.

Так должно быть! Это не высокомерие, но крик, что внутренний моральный компас, совесть разумного существа, не может быть проигнорирован в таких вопросах. Я не взываю к анархии, в этой софистике я ничего не предлагаю, но я настаиваю на том, что истины о добре и зле должны быть универсальны.

И одна из этих истин должна гласить, что личностные качества существа перевешивают внешние атрибуты смертной оболочки.

Я чувствую себя потерянным. В эту Зиму Железного Дворфа я чувствую себя больным и сомневающимся.

Раз я прошу людей, дворфов, иногда даже эльфов, рассматривать мои деяния, а не репутацию моего народа, то должен проявлять такую же вежливость, такую же политику, такое же уважение к любому разумному существу.

Мои руки сейчас дрожат. Я читал записки, написанные мною век назад, с сердцем, полным благодати Миликки, в которую я верил, в которой я не сомневался.

«Закат, – писал я, и вижу опускающийся огненный шар так же ясно, как в тот роковой день. – Еще один день сменился ночью, и я сижу на склоне горы, неподалеку от Митрил-Халла.»

Загадка ночи снова опустилась на мир, но знает ли Нойхейм теперь ответ на куда большую загадку? Я часто задаюсь вопросом куда ушли те, кто покинул этот мир раньше меня, кто уже нашел то, чего я не найду, пока не умру сам. Отправился ли Нойхем в то место, где ему живется лучше, чем в рабстве у Рико?

«Если загробная жизнь – одна из форм справедливости, то, конечно, отправился…»

Я должен верить, что это так, но все же мне больно от осознания роли, которую я сыграл в смерти необычного гоблина, в его пленении и в том, что пришел за ним слишком поздно.

Пришел с надеждой, которой он не смог оправдать. Я не могу забыть, что покинул Нойхейма, из каких бы наилучших побуждений это не было сделано. Я уехал в Сильверимун и оставил егобеспомощным, оставил его с незаслуженной болью.

И вот теперь я понимаю свою ошибку.

«Теперь я вечно буду отрицать такую несправедливость». Если я снова получу шанс найти кого-то, обладающего духом Нойхейма и сложной судьбой Нойхейма, пусть его злобный хозяин поостережется. Пусть законы государства пересмотрят свои действия и оправдают меня, если правители согласятся с моей точкой зрения. А если нет…

Это не имеет значения. Я последую за своим сердцем.

Три утверждения стали ясными для меня в свете откровений, провозглашенных Кэтти-бри.

«Если загробная жизнь – одна из форм справедливости, то, конечно, отправился…» – так я сказал себе, чтобы поверить в то, во что должен был верить. Тем не менее, если загробная жизнь – царство Миликки, то Нойхейму в ней наверняка нет лучшего места.

«Теперь я вечно буду отрицать такую несправедливость», – поклялся я, поэтому буду верен этому обету, ибо верю в силу настроения.

Да, Бренор, мой дорогой друг. Да, Кэтти-бри, жизнь моя и моя любовь. Да, именно Миликки была той, кому я посвящал всего себя.

«Это не имеет значения. Я последую за своим сердцем».

– Дзирт До’Урден.

ГЛАВА 8. ВЛИЯТЕЛЬНЫЕ ДРУЗЬЯ

– Ты достаточно хорошо знаешь этого информатора? – спросила Синафейн свою спутницу, пока они шли, тщательно скрывая свои маленькие санки под навесом берега реки. Вода замерзла, но это едва ли могло гарантировать безопасность, поэтому пара то ехала на санях, то шла пешком, направляясь к западному берегу.

– Я знаю его много лет, – ответила красивая и стройная эльфийка с голубыми глазами, которые, казалось, светятся в ночи, настолько яркими были искорки, пляшущие в них. Её густые, рыжевато-русые волосы были заправлены под капюшон, мех которого обрамлял её тонкое лицо.

Без него волосы спускались бы ниже лопаток.

– Дроу?

– Я сказала, друг, – ответила девушка. – Тот, кто понимает пути Подземья.

– Но если дроу…

– Вы давите на меня, Госпожа. Я сказала, что у меня есть глаза среди наших врагов. И это все, что вам нужно знать.

– Так ты уверяешь, что твой информатор никак не связан с этим вторжением?

– Не стала бы утверждать подобное, – сказала спутница. – Он связан со всем, в той или иной степени. Его путь пролегает везде. И так как эти дроу, которые сопровождали подданных Многих Стрел – из Мензоберранзана, мой друг, конечно, имеет среди них шпионов.

– Может быть, даже помогая им, – прямо сказала Синафейн, и остановилась, положив руки на бедра и позволяя девушке закрепить сани.

– Вы ждали, когда мы придем сюда, чтобы бросить мне свои обвинения, Госпожа Синафейн? Мне это кажется не слишком мудрым.

– Десятки лучников целятся в тебя, пока мы говорим, – предупредила Синафейн.

– Семнадцать, по моим последним подсчетам, – ответила эльфийка, небрежно привязывая сани, чтобы воющий ветер не отнес их прочь по льду. – Но все-таки, почему мы проделали весь этот путь сюда, когда вы могли задать эти вопросы еще в лагере, когда дворфа Амбергрис впервые представила нас друг другу?

Синафейн тяжело уставилась на неё, но так и не ответила.

– Дорогая госпожа, нам не нужно было разрабатывать запутанный план, чтобы поймать вас, если бы мы действительно были заодно с орками и дроу, – сказала светловолосая девушка.

– Мы довольно легко нашли ваш клан и спокойно прошли в лагерь, никого не предупредив. Мы могли бы привести с собой всю армию дроу и орков, и даже гигантов, если бы работали с вашими врагами, а мой информатор был предан матерям Мензоберранзана.

– И кому тогда он предан?

– В первую очередь – себе. Всегда и прежде всего, – пришел ответ, сопровождаемый смехом. – И еще – какому-то следопыту по имени Дзирт До’Урден, по причинам, которые мне не понятны. Независимо от его конечной цели, несомненно, неясной и, безусловных попыток обратить всю эту войну к своей личной выгоде, я обещаю вам, что наша миссия – именно то, чем кажется.

– Ты обещаешь, – ответила Синафейн. – Ты? Которую я раньше не знала. Которая явилась из неизвестного мне клана. Которая назвалась именем Микки, услышанным мною первый раз.

– Прозвищем, – поправила Микки.

– И как тебя зовут на самом деле?

Девушка рассмеялась и пожала плечами.

– Я предпочитаю быть Микки.

– Ты едва ли внушаешь доверие, – сказала Синафейн.

– Потому что я устала от этой игры. Пускай лучники стреляют, если вам так хочется, хотя мы обе знаем, что вы не сделаете ничего подобного. Можете повернуть назад и убраться назад по Сарубрину, но мы обе знаем, что вы не сделаете ничего подобного. Ваши возможности весьма ограничены – если они вообще есть. Хотите помочь дворфам, но не можете. Хотите отразить орков, но тоже не можете. Так и будете сидеть, сложа руки, и ждать мрачных вестей о падении городов, и о цитаделях, окруженных ордами Многих Стрел. Они будут одно за другим вырубать ваши деревья, пока их больше не останется. Как не станет больше и места, чтобы вы и ваши люди могли спрятаться.

– Но ты ведь все это знаешь, Госпожа Сверкающего Леса, – продолжила Микки. – Мой старый друг привел нас с сестрой вместе с этой глупой дворфой и её другом-монахом, чтобы помочь вам, и мы честно и открыто предложили свою помощь. Примите её или не принимайте, но, прошу вас, избавьте меня от своих надоедливых предположений и страхов.

Синафейн не смогла скрыть того, что прямолинейность Микки застала её врасплох.

– Вы хотя бы понимаете тот уровень доверия, который мы выказали, просто показавшись? – тихо спросила Микки.

Синафейн осторожно посмотрела на спутницу. Вначале, к ним пришли дворфа и монах, а уж потом они представили избранным троицу эльфов – этих двух сестер и еще одного, который появлялся на первых порах, как если бы мог принадлежать к собственному клану Синафейн. Хотя женщина подозревала, что на незнакомца действует маскирующая магия, так как он не приближался к ним и говорил только из тени. Позже, этот старый друг Микки, в котором Госпожа заподозрила дроу, раскрыл Синафейн некоторые поразительные детали. Он знал о ней и когда-то был знаком с её мужем. Он даже намекнул, что Тос’ун вернулся в Мензоберранзан, хотя ничего не говорил прямо, но обещал Синафейн, что они обсудят этот вопрос, как только окончательно будут утверждены планы по вступлению эльфов в войну.

– Как мы уже договаривались, я иду к Митрил-Халлу, – объявила Микки, и двинулась прочь от реки на юго-запад, где возвышался Форспик. – Если вы не верите мне, то берите санки.

Если вы боитесь, что особа такого высокого ранга и звания не должна предпринимать такую опасную вылазку, позовите одного из своих лучников заменить вас. Мне все равно.

Синафейн шагнула вперед, долго и упорно глядя в глаза Микки. Она пыталась разгадать тайну этой странной эльфийки.

Улыбка Микки, которая стала ответом на взгляд Синафейн, оказалась действительно обезоруживающей. Если Синафейн была только эльфом, зачарование должно было полностью охватить её. Тем не менее, даже без этого магического усиления у Синафейн не было никакого реального выбора, как не угасало и её чувство вины.

В конце концов это они с мужем начали эту войну. Тос’ун предал Синафейн, подрезав ей ноги и оставив беспомощно умирать под клинками преследовавших их орков. Но ведущим охоту был Лоргру, сын Обальда. Неожиданное милосердие Лоргру и его приказ вернуть Синафейн её народу спровоцировали волну ненависти от этого ужасного Хартаска.

С этой истиной, нависшей над ней, словно меч, Синафейн поняла, что не в состоянии отказаться от такой возможности.

Она приказала лучникам, стоявшим вдалеке, остановиться и двинулась на юго-запад вслед за Микки.

Они проходили множество следов присутствия орков и даже заметили несколько больших лагерей на далеких хребтах. Синафейн помотала головой.

– Нам туда не попасть, – сказала она Микки, когда ветер вокруг них начал набирать силу.

Микки засмеялась над спутницей.

– Они просто орки, – ответила девушка.

Её беспечное отношение к опасности всколыхнули в Синафейн любопытство, как и нежелание спутницы передвигаться от тени к тени. Она шла к северной двери Митрил-Халла. Открыто и прямо, так что ничто, кроме вихрей снега, не скрывало её, и это заставляло Синафейн думать, что девушка не свернет, даже если ей придется пройти сквозь кишащий врагами лагерь.

Но каким-то образом ни один враг не заметил девушек, идущих сквозь метель прямо перед их глазами, и пара достигла линии хребтов, глядя вниз, на небольшую лощину, обрамленную на севере вздымающейся каменной стеной, а на юге – предгорьями Форспика. Кроме всего прочего, на юге виднелись колонны, и Синафейн знала, что они отмечают проход к северной двери Митрил-Халла. Группа палаток стояла у этого входа, наполовину засыпанная снегом.

Микки остановилась и присела, уставившись в сторону лагеря. Несколько фигурок толпилось вокруг, в том числе одна, размер которой превышал любого орка.

– Мы пойдем вниз и будем держать путь к ближайшей колонне, – объяснила Микки. – Как только окажемся там, и если путь впереди будет свободен – бегите к двери. Не дожидайтесь меня. Они не пустят тебя, но когда я присоединюсь, сотворю заклинание, которое проведет нас внутрь.

– Нас заметят еще до того, как мы доберемся туда, – сказала Синафейн, и Микки кивнула.

– В этом лагере, вероятно, десятки орков, – предупредила Синафейн, и Микки кивнула.

– И, возможно, гигантов?

– Может быть, – ответила Микки.

Синафейн достала свой меч, но Микки лишь покачала головой.

– Когда мы доберемся до колонны – вы идете к двери.

– Я не какая-нибудь изнеженная и хрупкая дворянка, – запротестовала Синафейн.

– Я никогда не говорила о вас такого. Но когда мы доберемся до колонны – вы пойдете к двери.

– Оставляя тебя один на один с ордой врагов?

Микки двинулась в сторону колонны, и Синафейн смогла лишь покачать головой и вздохнуть. Ей пришло в голову, что у странной эльфийки не было никакого оружия. Ни портупеи, перекинутой сверху, ни клинка, скрытого под одеждой.

Госпожа Сверкающего Леса снова вздохнула и побежала, торопясь догнать Микки, легко идущую прямо к цели по пути, который вел её прямо мимо палаток орков.

Настигнув Микки, Синафейн выхватила меч.

– Ох, убери эту глупую штуку прочь, – сказала ей спутница.

Они уже приблизились к колонне. Часовой орк позади них вскрикнул.

– Иди к дверям, быстро, – сказала Микки, хватая Синафейн за руку и со сверхъестественной силой толкая Госпожу Сверкающего Леса, заставляя ту спотыкаясь бежать ко входу. – И начинай стучать!

К тому времени, как Синафейн удалось обрести равновесие и остановиться, дверь была к ней явно ближе, чем колонна. Эльфийка обернулась на звуки щелчков и хлопков. Несколько копий пронзили снежную дымку. Синафейн вздрогнула и отстранилась. Копья пронеслись мимо Микки, и Госпожа Сверкающего Леса наконец поняла, что стена смертоносного дождя совершенно окружила спутницу.

Она хотела крикнуть, но вместо этого бросилась к большим каменным дверям. Вытащив свою оружие, она использовала его железную рукоять, чтобы ударить в дверь – и каким тихим показался этот звук в неумолимом завывании зимнего ветра.

Позади себя Синафейн услышала крик, потом еще один, потом какофонию звуков, общий вой, по-видимому боли и ужаса. Она отметила некоторое волнение, но не смогла отогнать его, и крики продолжались.

Синафейн продолжала стучать в дверь, но теперь она тоже кричала, призывая дворфов дать ей войти.

Она оглянулась назад, и, прежде чем начала молотить в дверь снова, чуть не подпрыгнула в воздух, когда перед её взором проступили отчетливые очертания фигуры, а Микки случайно сделала шаг в сторону появившейся тени.

Огромное тело – совершенно точно принадлежавшее гигантскому человекоподобному существу – подходило к Микки сзади.

– Гигант! – крикнула Синафейн, и бросилась к чудовищу, но закричала и поморщилась, когда увидела огромный молот ледяного гиганта, метнувшийся к макушке Микки.

Рука спутницы взлетела в воздух, перехватывая руку гиганта, и Синафейн снова поморщилась. Гигант всем весом навалился на рукоять, направляя оружие вниз, словно пытаясь вдавить эльфийку в землю, как колышек для шатра. Синафейн вдохнула, уверенная, что увидит Микки расплющенной монстром.

Но молот остановился, зажатый в руке хрупкой эльфийки, и застыл в дюйме над её головой. Быстрее, чем Синафейн могла заметить, Микки развернулась и бросилась вперед, чтобы нанести удары – один, второй – прямо по коленям гиганта. Каждый удар звучал как треск огромного дерева, и Синафейн снова ахнула, когда одна коленная чашечка гиганта оказалась разбита, а другая нога прогнулась назад от огромной силы удара.

Морозный гигант рухнул вперед, придавливая Микки и похоронив её под своим телом там, где решительно стояла спутница.

Но нет, так же, как и молот чудища до этого, Микки схватила зверя, и Синафейн могла лишь смотреть, широко распахнув глаза и открыв рот, как эта хрупкая девушка, которая едва ли догоняла в росте даже Синафейн, закрутила гиганта над своей головой и бросила его назад, откуда он пришел. Тело монстра тяжело врезалось в одну из колонн на лестничной площадке.

Все еще держа молот в руках, Микки подошла к Синафейн.

– Они не ответили на стук? – спросила девушка.

Синафейн просто посмотрела на спутницу, отступая на шаг.

– Не важно, – заверила её Микки, и начала колдовать. Через мгновение за ними снова разгорелась суматоха битвы, так как большая часть лагеря орков и великанов, наконец, узнала о сражении. Микки открыла пространственную дверь и велела Синафейн продолжать путь внутрь.

– Не спрашивай, – добавила странная эльфийка, когда Госпожа Сверкающего Леса просто встала, удивленно глядя на неё. Она взяла Синафейн за плечо и повела вглубь дворфского комплекса. Но пара снова подверглась нападению, стоило им переступить порог. На этот раз атаковал дворфский патруль.