Текст книги "Вспомни, что будет"

Автор книги: Роберт Джеймс Сойер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Если только…

…если только не сумеет объяснить физикам всего мира, что произошло. Но, несмотря на то что, по всей видимости, именно из-за его эксперимента произошел скачок на двадцать один год вперед, несмотря на то что он, как и остальные сотрудники ЦЕРНа, ломал голову над механизмом возникновения Флэшфорварда, сам он до сих пор не понимал, как такое могло случиться. Вполне возможно, что ответ на этот вопрос предстояло найти кому-то другому. Возможно, даже не физику-ядерщику.

25

День «D»

Все было практически точно так же. Конечно, время было безбожно раннее – пять часов утра, а не вечера, но в центре управления БАК окон не было, и это все равно не давало возможности определить время дня. А людей в зале собралось больше. Обычно на эксперименты в области физики элементарных частиц приходило не так уж много журналистов, но на сей раз отделу ЦЕРНа по связям с общественностью пришлось буквально отбиваться от желающих присутствовать в центре управления БАК. В итоге сюда было допущено всего десять репортеров, которым для этого даже пришлось тянуть жребий. Телекамеры вели прямой репортаж на весь мир.

По всей планете люди лежали в кроватях, на диванах, на полу, на траве, на голой земле. Никто не пил крепких напитков. В воздухе не было ни единого самолета – ни коммерческого, ни военного, ни частного. Во всех городах остановилось уличное движение. Это было сделано еще несколько часов назад, чтобы в случае срочной госпитализации не пришлось поднимать в воздух медицинские вертолеты. Скоростные шоссе либо опустели, либо стали похожими на гигантские автостоянки.

В данный момент на орбите находились два космических «челнока» – американский и японский, – но им, судя по всему, никакая опасность не грозила. На время эксперимента астронавты должны были просто лечь в кресла. То же самое должны были сделать девять человек, находившихся на борту международной космической станции.

Не проводилось ни одной хирургической операции, ни в одной пиццерии повара не подбрасывали в воздух пиццу, не работали ни станки, ни агрегаты, ни приборы. В любой отдельно взятый момент времени треть человечества обычно спит, но сейчас почти все семь миллиардов обитателей Земли бодрствовали. Но, что забавно, с учетом такого повального бодрствования более низкой активности за всю историю человечества зарегистрировано не было.

Как и в первый раз, столкновением частиц управлял компьютер. Ллойду было почти нечего делать. Репортеры водрузили свои телекамеры на штативы. А сами улеглись на пол или на столы. Тео тоже лег на пол, рядом с Митико. Ллойду даже показалось, что они лежат слишком близко. Перед главным пультом остался небольшой участок пола. Ллойд улегся там. Отсюда было видно табло электронных часов, и Ллойд начал обратный отсчет:

– Сорок секунд.

Перенесется ли он опять в Новую Англию? Наверняка видение начнется не с того момента, на котором оборвалось несколько месяцев назад. Наверняка он не окажется в постели с… О господи, он даже имени ее не знал. Она не произнесла ни слова. Она могла быть американкой, уроженкой Канады, Австралии или Великобритании, Скандинавии, Франции – трудно сказать.

– Тридцать секунд, – произнес Ллойд.

Где они познакомились? Долго ли были женаты? Были ли у них дети?

– Двадцать секунд.

Был ли их брак счастливым? По-видимому, да, судя даже по краткому видению. Но с другой стороны, Ллойду случалось порой видеть, как его родители (в лучшие времена) были нежны друг к другу.

– Десять секунд.

Может быть, этой женщины вообще не будет в его новом видении.

– Девять.

И вообще – может быть, он все-таки спал и видел сон через двадцать один год?

– Восемь.

Крайне маловероятно, чтобы он вновь увидел себя, свое отражение в зеркале, какую-нибудь передачу по кабельному телевидению со своим участием.

– Семь.

Но все же он наверняка увидит что-то значительное, откровенное.

– Шесть.

Что-то такое, что даст ответ хотя бы на несколько мучивших его вопросов.

– Пять.

Что-то такое, что разъяснит ему то, что он увидел в первый раз.

– Четыре.

Конечно, он любил Митико.

– Три.

И они поженятся, невзирая на его первое видение, да и на то, которое он мог увидеть сейчас.

– Два.

И все-таки интересно было бы узнать имя этой женщины…

– Один.

Ллойд зажмурился. Ему почему-то показалось, что это более надежный путь к видению.

– Ноль.

Ничего. Темнота. Проклятье, он спал в будущем! Это было несправедливо. В конце концов, это был его эксперимент! Если уж кто и заслуживал нового видения, так это он, и…

Ллойд открыл глаза. Он по-прежнему лежал на спине и смотрел в высокий потолок центра управления БАК.

О боже! Господи!

Через двадцать один год ему будет шестьдесят шесть лет.

И через двадцать один год после этого видения…

Он будет мертв.

Как Тео.

Черт побери! Черт побери!

Ллойд повернул голову и увидел табло настенных часов.

Голубые цифры беззвучно сменяли друг друга: 22:00:11; 22:00:12; 22:00:13…

Он не потерял сознание…

Ничего не произошло.

Попытка воспроизвести Флэшфорвард не удалась, и…

Зеленые огоньки.

Зеленые огоньки на пульте!

Ллойд вскочил на ноги. Тео тоже поднялся с пола.

– Что произошло? – поинтересовался один из репортеров.

– А ничего, – отозвался второй. – Ровным счетом ничего.

– Пожалуйста, – повысила голос Митико. – Пожалуйста, не вставайте. Мы пока не знаем, безопасно ли это.

Тео стукнул Ллойда ладонью по спине.

Ллойд улыбнулся от уха до уха, повернулся и крепко обнял друга.

– Ребята, – сказала Митико, приподнявшись на локте. – Чему вы радуетесь? Ведь ничего не произошло.

Выпустив Тео, Ллойд поспешил к Митико, взял ее за руки, помог подняться и обнял.

– В чем дело, милый? – удивленно спросила Митико.

Ллойд показал на пульт. Митико вытаращила глаза.

– Господи! – прошептала она. – Вы его поймали!

Ллойд улыбнулся еще шире.

– Мы его поймали.

– Кого поймали? – задал вопрос один из репортеров. – Ведь ничего же не было, черт побери!

– Да нет, было, – ответил Ллойд.

– Еще как было! – радостно ухмыльнулся Тео.

– Да что было-то? – не отступал все тот же репортер.

– Хиггс! – воскликнул Ллойд.

– Что-что?

– Бозон Хиггса! – ответил Ллойд, обняв Митико за талию. – Мы получили бозон Хиггса!

– Подумаешь, – разочарованно бросил другой репортер, зевнул и прикрыл рот ладонью.

Ллойд давал интервью одному из журналистов.

– Что случилось? – спросил хмурый пожилой корреспондент лондонской «Таймс». – Точнее сказать, почему ничего не случилось?

– Как вы можете говорить, что ничего не случилось? Мы получили бозон Хиггса!

– Это никого не интересует. Мы хотим…

– Вы ошибаетесь, – горячо возразил Ллойд. – Это событие огромной важности. При любых иных обстоятельствах эта новость была бы на первых полосах всех газет мира.

– Но видения…

– У меня нет объяснения тому, почему нам не удалось воспроизвести видения. Но сегодняшнее достижение нельзя считать провалом эксперимента. Ученые надеялись получить бозон Хигтса с тех самых пор, как полвека назад Глэшоу, Салам и Вайнберг [57]57
  Шелдон Глэшоу, Абдус Салам и Стивен Вайнберг за создание общей теории электромагнетизма и слабых взаимодействий получили в 1979 году Нобелевскую премию. Эта теория предсказала и существование бозона Хиггса, которое пока экспериментально не подтверждено. (Прим. ред.)


[Закрыть]предсказали его существование…

– Но люди ожидали, что им удастся снова заглянуть в будущее, а…

– Я все понимаю, – нахмурился Ллойд. – Но именно ради обнаружения бозона Хиггса, а не для какого-то треклятого предвидения будущего и был изначально построен Большой адронный коллайдер. Мы знали, что, для того чтобы получить бозон Хиггса, нам потребуется энергия более десяти триллионов электронвольтов. Вот почему девятнадцать стран – соучредителей ЦЕРНа, грубо говоря, скинулись и построили Большой адронный коллайдер. Вот почему в этот проект вложили миллиарды долларов Соединенные Штаты, Канада, Япония, Израиль и другие страны. Речь идет о науке, о важных научных экспериментах…

– Пусть так, – кивнул репортер. – Но «Уолл-стрит джорнал» оценивает общую стоимость временной остановки всех производственных линий на всем земном шаре в более чем четырнадцать миллиардов долларов. В итоге «Проект Клаату» стал самым дорогим в истории человечества.

– Но мы получили бозон Хиггса! Неужели вы не понимаете? Это не только подтверждение теории слабых электрических взаимодействий, это доказательство существования поля Хиггса. Теперь мы знаем, за счет чего все объекты – вы, я, этот стол, наша планета – имеют массу. Бозон Хиггса является носителем фундаментального поля, наделяющего элементарные частицы массой. И мы подтвердили его существование!

– Никому нет дела до бозона, – буркнул журналист. – И слово-то какое… смешное.

– Называйте бозон частицей Хиггса, если хотите. Многие физики так и делают. Но как бы вы ни называли эту частицу, это самое важное физическое открытие двадцать первого века. Правда, век еще только начался, но я готов побиться об заклад, что к концу этого столетия люди, оглядываясь назад, будут по-прежнему считать это событие самым важным физическим открытием века.

– Это не объясняет, почему мы не получили никаких…

– Получили! – в отчаянии воскликнул Ллойд.

– Я хотел сказать: почему мы не получили никаких видений.

– Послушайте, мы старались, как могли, – тяжело вздохнул Ллойд. – Возможно, первоначальное явление было случайной разовой флуктуацией. Возможно, оно существенно зависело от начальных условий, которые немного изменились. Возможно…

– Вы смухлевали, – прервал Ллойда репортер.

– Прошу прощения? – ошарашенно произнес Ллойд.

– Вы смухлевали. Вы нарочно изменили условия эксперимента.

– Мы ничего не меняли!

– Вы хотели огородить себя от всех судебных исков. Даже после всех ваших песен и плясок в ООН вам все равно хотелось быть уверенным, что никто вас не засудит. Естественно, если бы вам удалось показать, что ЦЕРН не имеет ничего общего с Флэшфорвардом…

– Мы ничего не подтасовывали, ничего не подделывали. Мы не подделали бозон Хиггса. Господи, мы совершили прорывв науке!

– Вы нас обманули, – мрачно бросил репортер. – Вы обманули всю планету.

– Не говорите глупостей, – отрезал Ллойд.

– Ой, да бросьте вы! Если вы не смухлевали, почему же тогда не смогли дать нам всем возможность еще раз заглянуть в будущее?

– Я… я не знаю. Мы пытались. Видит бог, мы пытались.

– Будет расследование. Надеюсь, вы это понимаете.

Ллойд закатил глаза. Но репортер, пожалуй, был прав.

– Послушайте, – произнес Ллойд, – мы сделали все, что было в наших силах. Проверка компьютерных отчетов это покажет. Можно будет убедиться, что все параметры эксперимента были выдержаны. Конечно, существует проблема хаоса, зависимой чувствительности, но мы действительно старались, как могли, и полученный результат никак нельзя считать неудачей – если мыслить более широко.

Репортер был готов снова возразить – наверное, хотел сказать, что компьютерные отчеты тоже можно подтасовать, но Ллойд поднял руку.

– И все же, возможно, вы правы. Возможно, это доказывает, что ЦЕРН абсолютно непричастен к Флэшфорварду. А в этом случае…

– А в этом случае вы сорвались с крючка.

Ллойд нахмурился. В принципе, с точки зрения права его уже не за что было судить. Но с точки зрения морали? Без оправдания, которое ему могла дать доказанная гипотеза существования блоковой Вселенной, он действительно со дня самоубийства Дима чувствовал себя виноватым во всех смертях и разрушениях.

– Пожалуй, вы правы, – поднял брови Ллойд. – Пожалуй, я действительно сорвался с крючка.

26

Как любой физик, Тео каждый год с интересом ждал сообщения о том, кто станет очередным лауреатом Нобелевской премии – кто встанет в один ряд с Бором, Эйнштейном, Фейнманом, Гелл-Манном и Паули. За годы существования ЦЕРНа ученые из этого учреждения получили более двадцати Нобелевских премий. И конечно, когда он увидел в своем электронном почтовом ящике новое сообщение, прочел тему, ему даже не было нужды открывать письмо, чтобы узнать, что в этом году его имени в списке лауреатов не будет. Тем не менее ему хотелось посмотреть, кому из его друзей и коллег повезло. Тео открыл письмо.

Лауреатами Нобелевской премии в этом году стали Перлмутер и Шмидт. Их награждали в основном за работы, сделанные около десяти лет назад. Эти физики доказали, что Вселенная будет расширяться вечно, что ей не грозит случайный коллапс. То, что награда вручалась за труды, законченные несколькими годами раньше, было достаточно типично. Требовалось определенное время, чтобы результаты исследований можно было воспроизвести и обдумать.

«Что ж, – решил Тео, – оба эти физика вполне достойны награды. Конечно, в ЦЕРНе некоторые будут огорчены. Поговаривают, что Макрейни уже планирует праздничный банкет. Но это всего лишь слухи». Как бы то ни было, Тео, как и каждый год в это время, размышлял о том, увидит ли он когда-нибудь свое имя в списке лауреатов.

Следующие несколько дней Тео и Ллойд посвятили отчету по бозону Хиггса. Несмотря на то что в прессе уже – пусть и без особых восторгов – было объявлено миру о получении этой элементарной частицы, они были обязаны подготовить результаты эксперимента для публикации в авторитетном журнале. Ллойд, по обыкновению, долго и нудно просматривал представленный для печати материал. Тео расхаживал по кабинету из угла в угол.

– В чем же различие? – наверное, в десятый раз спросил Ллойд. – Почему во время первого эксперимента мы не получили бозон Хиггса, а сейчас получили?

– Не знаю, – покачал головой Тео. – Мы ничего не меняли. Но конечно, условия все же были немного другие. С первой попытки прошло несколько недель, поэтому Земля сдвинулась на миллионы километров по орбите вокруг Солнца, да и Солнце, как всегда, тоже двигалось в космическом пространстве и…

– Солнце! – громко воскликнул Ллойд и поймал удивленный взгляд Тео. – Не понимаешь? Во время последнего эксперимента Солнце стояло над горизонтом, а на этот раз оно еще не взошло. Может быть, в первый раз на наше оборудование каким-то образом воздействовал солнечный ветер?

– Туннель Большого адронного коллайдера расположен на глубине сто метров под землей и оборудован самой лучшей системой защиты от радиации, какую только можно купить за деньги. Сколь-либо значимое число ионизированных частиц не могло проникнуть в туннель.

– Гмм… – задумчиво протянул Ллойд. – А как насчет тех частиц, от которых мы не в состоянии экранировать коллайдер? Как насчет нейтрино?

– Для нейтрино нет никакой разницы, были мы в этот момент повернуты к Солнцу или нет, – нахмурился Тео. – Только половина из каждых двух сотен миллионов нейтрино, проникающих сквозь Землю, действительно обо что-то ударяется. Остальные частицы просто вылетают с другой стороны.

Ллойд задумался, поджав губы.

– Но возможно, нейтринная вспышка была особенно сильной в тот день, когда мы проводили первый эксперимент.

Ллойд начал смутно припоминать свой разговор с Гастоном Беранже. Тогда Беранже перечислял другие события, имевшие место в пять часов пополудни 21 апреля.

– Беранже тогда мне сказал, что в Нейтринной обсерватории в Садбери был зарегистрирован взрыв сверхновой как раз перед началом нашего эксперимента.

– Я знаком кое с кем из этой обсерватории, – откликнулся Тео. – Венди Смолл. Мы вместе заканчивали аспирантуру.

Нейтринная обсерватория в Садбери была открыта в 1998 году. Она расположена на глубине два километра под толщей докембрийских горных пород и оборудована самыми чувствительными детекторами нейтрино на Земле.

Ллойд кивнул в сторону телефона. Тео снял трубку.

– Код знаешь? – спросил он.

– Код Садбери? Наверное, семьсот пять. Это код многих городов в Северном Онтарио.

Тео набрал номер, поговорил с оператором, повесил трубку и набрал другой номер.

– Алло, позовите, пожалуйста, Венди Смолл. – Пауза. – Венди, говорит Тео Прокопидес. Что? Очень смешно. Ну ты и шутница. – Тео прикрыл трубку ладонью и прошептал Ллойду: – Она думала, что я умер.

Ллойд с трудом сдержал усмешку.

– Венди, – сказал Тео, – я звоню из ЦЕРНа, и тут со мной рядом кое-кто еще: Ллойд Симкоу. Не возражаешь, если я включу громкую связь?

–  Тот самыйЛлойд Симкоу? – раздался голос Венди из динамика телефона. – Рада с вами познакомиться.

– Здравствуйте, – негромко произнес Ллойд.

– Послушай, – продолжал Тео, – как ты наверняка знаешь, мы вчера попытались воспроизвести явление смещения времени, но у нас не получилось.

– Я это заметила, – обронила Венди. – Знаешь, я в своем видении, тогда, во время Флэшфорварда, смотрела телевизор… но он был трехмерный. Заканчивался какой-то детективный фильм. Я все это время просто с ума сходила – так хотелось узнать, кто преступник.

«Мне тоже», – подумал Тео, а вслух сказал:

– Прости, что не смогли тебе помочь.

– Насколько мне известно, – вмешался Ллойд. – Нейтринная обсерватория в Садбери зарегистрировала нейтринную вспышку как раз перед тем, как мы начали наш эксперимент двадцать первого апреля. Это было вызвано пятнами на Солнце?

– Нет, Солнце в тот день было спокойным. То, что мы зарегистрировали, произошло за пределами Солнечной системы.

– За пределами Солнечной системы?

– Именно.

– И где же был источник нейтринной вспышки?

– Помните сверхновую [58]58
  Сверхновая звезда – внезапно вспыхивающая звезда. К взрыву звезды приводит гравитационный коллапс. На протяжении последнего тысячелетия в нашей Галактике зарегистрировано три взрыва сверхновых. (Прим. ред.)


[Закрыть]тысяча девятьсот восемьдесят семь А? – спросила Венди.

Тео покачал головой.

– Этот звук издал Тео. Он покачал головой, – улыбнувшись, сказал Ллойд.

– Я услышала скрежет, – засмеялась Венди. – Так вот, послушайте. В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году была обнаружена самая большая сверхновая звезда за триста восемьдесят три года. Голубой супергигант типа В-три, названный Сандуликом, взорвался в Большом Магеллановом Облаке.

– В Большом Магеллановом Облаке! – воскликнул Ллойд. – Это ведь страшно далеко.

– Если точно, то в ста шестидесяти шести тысячах световых лет от Земли, – ответила Венди. – А это означает, что на самом деле звезда Сандулик взорвалась в плейстоцене, но мы увидели взрыв только двадцать два года назад. Однако нейтрино почти целую вечность беспрепятственно перемещаются в космическом пространстве. И во время взрыва звезды в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году мы засекли нейтринную вспышку, продолжавшуюся около десяти секунд.

– Допустим, – согласился Ллойд.

– И, – продолжила Венди. – Сандулик – очень странная звезда. Гораздо чаще в сверхновые превращаются красные супергиганты, а не голубые. Но в любом случае после взрыва сверхновой остатки звезды обычно превращаются либо в нейтронную звезду, либо в черную дыру. Так вот, если бы Сандулик в результате гравитационного коллапса стал бы черной дырой, мы ни за что не засекли бы вспышку нейтрино – они бы ускользнули. Но при массе, в двадцать раз превосходящей массу Солнца, Сандулик, на наш взгляд, был слишком мал для того, чтобы образовать черную дыру, по крайней мере в соответствии с принятой на тот момент теорией.

– А-га, – промычал Ллойд.

– Так вот, – сказала Венди, – в тысяча девятьсот девяносто третьем году Ханс Бете [59]59
  Ханс Бете – американский астрофизик; участвовал в создании атомной бомбы. Лауреат Нобелевской премии по физике за 1967 год. (Прим. ред.)


[Закрыть]и Джерри Браун высказали гипотезу о том, что звезды с относительно небольшой массой могут превращаться в черные дыры за счет каон-конденсатов. Каоны [60]60
  Каон – к-мезон – группа элементарных частиц, принадлежащих к странным. (Прим. ред.)


[Закрыть]не повинуются принципу запрета Паули.

Согласно принципу запрета Паули, две частицы одного типа не могут одновременно находиться в одном и том же квантовом состоянии.

– Для того чтобы звезда превратилась в нейтронную, – продолжила Венди, – все электроны должны скомбинироваться с протонами, чтобы сформировать нейтроны. Но поскольку электроны повинуютсяпринципу запрета, при попытке их сбить, так сказать, в одну кучку, они начинают занимать все более и более высокие энергетические уровни и оказывают сопротивление продолжающемуся коллапсу. Отчасти именно поэтому черные дыры получаются из звезд с достаточно большой массой. Но если бы электроны преобразовались в каоны, тогда все они могли бы занять самый низкий энергетический уровень. В этом случае их сопротивление было бы гораздо меньше и гравитационный коллапс звезды с относительно небольшой массой и ее превращение в черную дыру стали бы теоретически возможны. Ну так вот… Джерри и Ханс сказали что-то типа: послушайте, давайте предположим, что с Саидуликом случилось именно это. Допустим, электроны стали каонами. Тогда Сандулик мог превратиться в черную дыру. А сколько времени нужно для того, чтобы электроны превратились в каоны? По подсчетам Джерри и Ханса получилось десять секунд. Это значит, что нейтрино могли ускользнуть в первые десять секунд во время взрыва сверхновой, но затем их должна была поглотить образовавшаяся черная дыра. И действительно, в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году нейтринная вспышка продолжалась десять секунд.

– Очень увлекательно, – заметил Ллойд. – Но какое все это имеет отношение к той мощной нейтринной вспышке во время нашего первого эксперимента?

– Понимаете… – прозвучал голос Венди. – Объект, формирующий каонный конденсат, – на самом деле не черная дыра. Скорее это наследственно нестабильная парасингулярность. Мы называем подобные объекты «коричневыми дырами» – «brown holes». В честь Джерри Брауна. Но коричневая дыра не стабильна. Каоны спонтанно снова превращаются в электроны. Когда это происходит, в действие вступает принцип запрета Паули. Массивное давление противится дегенерации, и коричневая дыра практически мгновенно начинает снова расширяться. В этот момент нейтрино снова могут ускользнуть – по крайней мере, до тех пор, пока процесс не пойдет в обратном направлении, пока электроны снова не превратятся в каоны. С Сандуликом непременно должно было произойти именно это, и так уж получилось, что за пятьдесят три секунды до начала вашего первого эксперимента наш детектор нейтрино зарегистрировал мощный поток этих частиц, идущий от Сандулика. Правда, детектор – вернее, его записывающее оборудование – перестал работать, как только произошло смещение времени, поэтому я не знаю, как долго длился второй взрыв, но теоретически он должен был продолжаться дольше первого: возможно, две-три минуты. – Голос Венди зазвучал огорченно. – Знаете, если честно, я поначалу думала, что Флэшфорвард был вызван повторным взрывом Сандулика. Я уже была готова купить билет в Стокгольм, но тут вы, ребята, все взяли на себя и объявили, что во всем виноват ваш коллайдер.

– Что ж, возможно, и в самом деле причиной был этот взрыв, – сказал Ллойд. – Возможно, именно поэтому мы не сумели воспроизвести явление смещения времени.

– Нет, нет, – возразила Венди. – Дело не может быть в повторном взрыве. По крайней мере, дело явно не только в нем. Не забывайте: взрыв произошел за пятьдесят три секунды до начала Флэшфорварда, и смещение времени четко совпало с началом вашего эксперимента. Однако не исключено, что совпадение все же имело место. Нейтрино продолжали бомбардировать Землю в то время, как вы начали эксперимент по столкновению частиц, и в итоге возникло сочетание странных условий, которые вызвали смещение времени. А когда вы попытались повторить эксперимент при отсутствии такой нейтринной вспышки, ничего не произошло.

– Следовательно, – сказал Ллойд, – мы, грубо говоря, создали здесь, на Земле, условия, которые существовали только через долю секунды после Большого Взрыва, и в это же самое время по нам шарахнул поток нейтрино, выплюнутых коричневой дырой.

– Что-то типа того, – согласилась Венди. – Как вы понимаете, вероятность такого совпадения ничтожно мала.

– А Сандулик не взорвется снова? – поинтересовался Ллойд. – Мы не можем ожидать еще одной мощной нейтринной вспышки?

– Не исключено, – ответила Венди. – Теоретически Сандулик, пока не достигнет стабильности, должен взорваться еще несколько раз в промежутке между пребыванием в состоянии коричневой дыры и превращением в нейтронную звезду.

– И когда произойдет новый взрыв?

– Понятия не имею.

– Но если мы дождемся нового взрыва, – заметил Ллойд, – и попытаемся провести наш эксперимент точно в этот момент, возможно, нам удастся воспроизвести эффект смещения времени.

– Этого не произойдет никогда, – прозвучал голос Венди.

– Почему не произойдет? – спросил Тео.

– Подумайте хорошенько, ребята. Вам потребовалось несколько недель, чтобы подготовиться к повторному эксперименту. В конце концов, нужно было обеспечить максимальную безопасность для всех жителей планеты. Но нейтрино почти лишены массы. Они странствуют по космосу практически со скоростью света. Невозможно определить заранее, когда именно они долетят до Земли, и, поскольку первый повторный взрыв Сандулика длился не более трех минут, когда мой детектор снова заработал, он уже кончился. Вы никогда не получите никакого заблаговременного предупреждения о том, что скоро произойдет нейтринная вспышка. А как только она начнется, у вас будет всего три минуты, а то и меньше, чтобы успеть запустить свой ускоритель.

– Проклятье! – выругался Тео. – Вот проклятье!

– Простите, что ничем не могу вас порадовать, – сказала Венди. – Слушайте, у меня через пять минут деловая встреча. Мне пора идти.

– Ладно, – отозвался Тео. – Пока.

– Пока.

Тео отключил громкую связь и посмотрел на Ллойда.

– Эксперимент невозможно воспроизвести, – произнес он. – Миру это не понравится.

Он подошел к стулу и сел.

– Проклятье! – вырвалось у Ллойда.

– Не то слово, – кивнул Тео. – Послушай, теперь, кода мы знаем, что будущее может измениться, я не так сильно волнуюсь из-за того, что меня могут убить, но все равно кое-чтоувидеть мне все-таки хотелось бы. На самом деле что угодно. Я чувствую себя… Господи, я чувствую себя выброшенным за борт. Словно люди на Земле увидели космический корабль, а я в это время отошел по нужде.