Текст книги "Шпионаж во время войны
Сборник"

Автор книги: Робер Букар

Соавторы: Луи Ривьер,Бэзил Томсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Усиление немецкого шпионажа

В течение всего 1915 г. мы никогда не знали, что принесет нам завтрашний день. Среди вороха перехватываемых почтовой цензурой писем каждый день отбирались очень многие, требующие расследования либо потому что они были адресованы какому-нибудь подозрительному лицу, либо потому, что в них было много неясного. В таких случаях приходилось вызывать отправителя, чтобы он дал объяснения, и задержать его в случае, если его доводы казались неудовлетворительными. Если часть письма была написана симпатическими чернилами, приходилось действовать по-другому. В таких случаях мы были уверены, что имеем дело со шпионом, но все же предпочитали оставлять его на свободе до тех пор, покуда он сам не даст неопровержимых доказательств своей виновности.

В июне 1915 г. мы узнали, что на военном корабле, отправлявшемся из Роттердама в Буэнос-Айрес, находился некий аргентинец по фамилии Лейтер, который, как полагали, вез депешу из Берлина на имя германского посла в Мадриде. Корабль должен был зайти в порт Фалмаут. По телеграфу отдали распоряжение должностным лицам порта высадить Лейтера и привезти его в Лондон.

Как только он уселся против меня в моем кабинете, плотина, сдерживавшая его красноречие, прорвалась. Он заявил, что был служащим транспортной конторы, приехал провести свои каникулы в Европе и теперь возвращается домой. Он очень подробно описал нам свое путешествие по Германии и Голландии, и ничем нельзя было остановить нескончаемый поток его слов. Когда он кончил, я спросил его: «Для чего вы едете в Испанию?» Он снова начал свое словоизвержение, но так и не ответил на мой вопрос. Каждый раз, когда он останавливался на секунду, чтобы перевести дух, я повторял свой вопрос: «Для чего вы едете в Испанию?» В конце концов он не выдержал и, вскочив с кресла, закричал:

– Ну, да, я еду в Испанию, я везу туда депешу князю Ратибору, германскому посланнику в Мадриде.

– Благодарю вас, где же находится эта депеша?

– Она зашита в спасательном поясе, находящемся у меня в каюте.

Это было как раз то, что я хотел знать. Лейтера отправили в концентрационный лагерь. С помощью радио депеша было вовремя отыскана в указанном месте и доставлена нам. Она сослужила нам огромную службу.

Время от времени нам присылали подозрительных лиц, арестовываемых во всех уголках света. В октябре 1915 г. офицер, осматривавший паспорта пассажиров на пароходе «Блю Фунель» в Средиземном море, натолкнулся на человека, паспорт которого показался ему фальшивым. Человек этот был арестован и отправлен в Египет. Но в Каире ему сильно не повезло. На допросе, когда он только что дал волю своей фантазии, один английский офицер, узнав его, подошел к нему и воскликнул, хлопнув его по плечу: «Алло, фон Гумпенберг». Тут уже было бесполезно далее скрывать свою личность, и он признался, что он барон Отто фон Гумпенберг, бывший начальник гусарского эскадрона смерти.

Как раз в этот период немцы стали пользоваться торговыми связями для шпионажа, и Англию вдруг стали наводнять потоки торговых представителей, в особенности представителей фирм, торгующих сигарами. Цензура начата останавливаться на телеграммах, содержавших заказы на огромное количество сигар, отправляемых в военные порты, как Портсмут, Чатам, Девенпорт и Дувр. Мнимые адресаты были по большей части обладателями голландских паспортов, хотя их действительная национальность была крайне неопределенна. Заказы были адресованы фирме Диркс и К° в Роттердаме, однако, когда наш агент отправился по этому адресу, он ничего там не обнаружил, кроме крошечной лавчонки, па полках которой было разложено несколько образцов заплесневелых сигар. На деле лавчонка эта была передаточным пунктом для писем шпионов, которых мы еще не знали. Фирма Диркс и К°, умещавшая свою контору в маленькой лавочке, была представлена двумя лицами, из которых одно находилось в южных провинциях, а другое в Ньюкасле. Правда, английские офицеры не воздерживаются от курения, но все же они не имеют привычки потреблять такое огромное количество гаванских сигар. Были найдены оба представителя: Хайке Петрус Маринус Янсен и Вильгельм Иоганнес Роос, которые как раз в это время посетили Лондон и были немедленно доставлены в Скотланд-ярд.

Мы решили допросить сначала Янсена. Это был человек приблизительно 30 лет, германского типа, обладавший большим хладнокровием. Он сделал вид, что не владеет немецким языком, что никогда не был в Германии и даже чувствует определенную антипатию к германцам. Он выдавал себя за моряка по профессии.

Я спросил его, почему его хозяева пригласили моряка для продажи своих сигар. Не отвечая прямо на мой вопрос, он рассказал, что, не имея возможности получить место офицера на корабле, он был рекомендован одним из своих друзей г-ну Дирксу, искавшему представителя, хорошо владеющего английским языком. Я спросил его, не был ли он единственным коммивояжером, работающим для фирмы Диркс в Англии, он ответил утвердительно.

– Знакомы ли вы с неким господином Роосом?

– Нет, я никогда не слыхал о нем.

– Прекрасно, – сказал я, – это все, что мне хотелось пока знать.

Инспектор полиции увел его в соседнюю комнату и пригласил Рооса в мой кабинет. Этот тоже был моряк, высокий, крепкого сложения молодой человек, еще более немецкого вида, чем его коллега. Он также назвался представителем Диркса и добавил, что у Диркса было два коммивояжера, он сам и некий Янсен.

– Вы узнаете его, если увидите?

– Разумеется, я очень хорошо его знаю.

Я нажал кнопку звонка, и в кабинет ввели Янсена. Увидев Рооса, сидящего в кресле, он сделал ему знак глазами и губами, но, разумеется, было уже поздно.

– Вы знаете этого человека? – спросил я.

Роос кивнул утвердительно головой, а Янсен не сказал ни слова.

Я отправил их обоих в тюрьму на Кеннон-роу, в полицейский участок при Скотланд-ярде. По дороге Роос вдруг бросился к стеклянной двери автомобиля, разбил стекло и, проводя кистью рук по осколкам, попробовал открыть себе артерию. Его тотчас же отправили в находившуюся поблизости вестминстерскую больницу для перевязки, а затем отвезли в такси обратно в тюрьму, где он был поставлен под строгое наблюдение из опасения, что он покончит с собой. Шифр, которым пользовались эти двое, был детски прост. Они посылали депеши с заказами на 10 тыс. Кабанас, 4 тыс. Ротшильдов, 3 тыс. Корона и проч. Такого рода телеграмма, посланная из Портсмута, означала, что в порту находилось 10 истребителей, 4 броненосца и 3 крейсера. Ни тот, ни другой не могли доказать, что они действительно вели торговлю или получили хотя бы одну сигару. Два или три дня спустя они во всем сознались, и Янсен даже дал весьма полезные сведения об организации целой системы германского шпионажа в Голландии. Он добавил, что все его симпатии были скорее на стороне союзников и что он сам не понимал, почему согласился пойти на службу противной стороны.

В тюрьме Роос представился сумасшедшим, и его защитник просил считать его невменяемым. Тем не менее, оба шпиона были приговорены к смертной казни и казнены 30 июля в лондонском Тауэре. Известие об этой двойной казни тотчас же дошло до Голландии, и немцам стало все труднее вербовать шпионов из лиц, являвшихся подданными нейтральных стран.

В мае и июне 1915 г. семь неприятельских шпионов были арестованы в течение двух недель. Самыми интересными из них были Фернандо Бушман и Жорж Брекоф, оба музыканты. Бушман не нуждался в деньгах, так как женился на дочери богатого фабриканта мыла в Дрездене и получил необходимые средства для изучения интересовавшего его авиационного дела. Помимо этого он был довольно хорошим скрипачом и обладал всеми качествами культурного музыканта. Его отец происходил из Германии, но принял бразильское подданство, и Бушман, родившись в Париже, имел латинскую кровь в своих жилах. Он провел детство в Бразилии, где его поместили в немецкую школу. В 1911 г. он изобрел новый тип аэроплана, и французское правительство разрешило ему произвести испытания его самолетов на аэродроме в Исси. За три года до войны он успел объехать всю Европу, и, когда начались военные действия, секретная германская разведка завладела им, пользуясь его влечением к авантюрам. Его послали в Испанию и Италию. В 1915 г. он побывал в Барселоне, Мадриде, затем во Флюссингене, Антверпене и Роттердаме. Невольно напрашивается вопрос, каким образом руководители антверпенской школы шпионажа могли быть столь неосмотрительны, чтобы навязать Бушману роль коммивояжера. Обман прямо бросался в глаза, так как Бушман был слишком хорошо одет, слишком культурен для такого рода занятий и, кроме того, ровно ничего не смыслил в торговых делах. Он приехал в Лондон с фальшивым паспортом и остановился в хорошей гостинице со своей скрипкой – инструментом, который едва ли является предметом первой необходимости для коммивояжера. Спустя несколько дней он переменил местожительство и снял квартиру сначала в Брикстоне, а затем в Южном Кенсингтоне[1]1
  Буржуазный квартал в Лондоне. (Прим. пер.)


[Закрыть]. Он полагал, что этого было достаточно, чтобы скрыть следы от полиции и дать ему возможность свободно путешествовать по Англии. Прежде всего он поехал в Портсмут и Саутхэмптоп. Заметки, найденные в его бумагах, показывают, что его начальники нисколько не считались с его познаниями в области авиации и использовали его в качестве морского шпиона.

К несчастью, он, нуждаясь в деньгах, вынужден был обратиться к нашей старой знакомой – фирме Диркс и К°. Письмо его было задержано цензурой, и немедленно был направлен полицейский чиновник по адресу, указанному отправителем, в Южный Кенсингтон. Когда Бушмана арестовали, у него не было ни гроша денег. «Что вы имеете против меня? – спросил он сыщика. – Я сейчас покажу вам все мои документы». Затем он начал рассказывать, словно отвечая заученный урок: он приехал в Англию для продажи сыра, бананов, картофеля, безопасных бритв и всякого другого рода предметов. Во Франции он продавал пикриновую кислоту, платья и ружья. Кто же доставлял все эти товары? Разумеется, фирма Диркс и К° в Роттердаме.

На допросе я спросил его, что представляет собою фирма Диркс и К°, и он стал уверять меня, что это крупное предприятие, ведущее огромные дела в широком масштабе. Каково же было его смущение, когда я сообщил ему, что мы очень хорошо знакомы с этой фирмой, имеющей вместо конторы маленькую лавчонку и занимающейся продажей сигар. Тем временем майор Сванн, осмотрев паспорт Бушмана, узнал знакомый почерк Флореса, инструктора немецких шпионов в Роттердаме. Этот Флорес, бывший школьный учитель, обладал вычурным и весьма характерным почерком. В бумагах Бушмана нашли письмо Гнейста, германского генерального консула в Роттердаме, затем письмо от полковника Остертага, военного атташе в Голландии, и, наконец, несколько других писем, полученных от лиц, принимавших активное участие в вербовке шпионов для Германии.

Бушмана судили в вестминстерском Гильдхолле 20 сентября 1915 г. и присудили к смертной казни.

Второй шпион – музыкант Брекоф, дело которого разбиралось в тот же день в другом суде, – был артистом совсем другого рода. Сын фабриканта роялей в Штетине, он сам был довольно хорошим пианистом. Трудно себе представить лиц, менее способных давать сведения о морском и военном деле, чем музыканты, и, несмотря на это, руководители германского шпионажа вербовали их на свою службу без всяких колебаний. Правда, Брекоф свободно говорил по-английски и достаточно хорошо знал Америку, чтобы выдавать себя за богатого американца, путешествующего для своего здоровья. Перед его отъездом из Голландии ему дали адрес некоей Лизи Вертгейм, немки, которая получила английское гражданство, выйдя замуж за перешедшего в английское подданство немца. Она была разведена с мужем, но имела достаточно доходов, чтобы жить не работая.

Письмо, адресованное одному из шпионских агентств в Голландии и перехваченное цензурой, привлекло наше внимание к этой паре. Оно было написано по-немецки и носило подпись Реджинальда Роланда, проживавшего в гостинице Кенсингтон. Осторожная слежка установила, что этот Роланд, зарегистрированный как американец, проживал в гостинице с некоей госпожой Вертгейм, что у него было много денег и что чета эта нанимала лошадей в манеже, совершала длительные прогулки в парке и завтракала в самых шикарных ресторанах. В этом не было ничего подозрительного, кроме разве адреса лица, которому посылались письма в Голландию. Решили поэтому подождать других писем, чтобы не привлечь преждевременно внимание названной пары. Следующее письмо было уже весьма знаменательным. Роланд жаловался на расточительность Лизи Вертгейм. Жизнь в лондонской гостинице вскружила ей голову: она больше не хотела путешествовать без горничной. Мы узнали в то же время из этого письма, что она побывала в Шотландии, в то время как Роланд оставался в Лондоне для составления своих донесений. В Шотландии она повсюду разъезжала в наемном автомобиле и обращалась ко всем с бесконечными вопросами относительно флота. Молодые морские офицеры, с которыми она познакомилась в гостинице, были настолько поражены ее настойчивыми расспросами, что сообщили об этом своему начальству, и Скотланд-ярд уже шел по ее следам, ожидая подходящего момента для ее ареста, что и было выполнено, как только мы прочли вышеупомянутое письмо. Роланд был арестован в свою очередь по приезде Лизи Вертгейм в Лондон, и мне доставили их обоих в Скотланд-ярд. Я допросил сначала Роланда, оставив его сообщницу ждать своей очереди в пустой комнате.

Реджинальд Роланд, как он себя называл, был маленького роста, худой, нервный человек, с умным лицом и руками артиста. Он предъявил свой паспорт, который с первого же взгляда показался мне настолько подозрительным, что я тотчас же отправил его второму секретарю американского посольства г-ну Беллу. Во время допроса Роланда мне доложили о прибытии г-на Белла, и я прервал допрос, чтобы его принять. Он был вне себя: «Этот паспорт, – сказал он, – подлая подделка! Посмотрите на печать. У орла лапы вывернуты, а в хвосте у него недостает пера». Это было справедливо. До сих пор немецкие шпионы, игравшие роль американцев, имели настоящие паспорта, «затерянные» министерством иностранных дел, и в них были заменены только фотографические карточки. Мы положили паспорт Роланда рядом с настоящим американским паспортом, который принес с собой г-н Белл, и я налил несколько капель окиси хлоралгидрата на обе печати: обе они сменили краску, но по-разному. Кроме того, волокна бумаги также отличались друг от друга.

Роланда снова привели в мою канцелярию, и я стал его допрашивать об его паспорте. Он утверждал, что ему выдали его в Вашингтоне и что он не знал ни слова по-немецки. Мне показалось, что мои коллеги меня не одобряли, когда я высказал предположение, что несколько часов одиночества, по всей вероятности, будут иметь чудесное действие на человека с артистическим темпераментом. Прервав допрос, я направил его в одиночную камеру и отдал распоряжение привести ко мне Лизи Вертгейм.

Это была толстуха, одетая в яркий кричащий костюм. Мне стоило много труда заставить ее сесть. Она была вульгарна, груба и нахальна, не переставала кричать, что в качестве британской подданной она имела право путешествовать, где ей угодно. Наконец, когда мой допрос стал более жестким, она сразу встала и начала ходить взад и вперед по комнате, размахивая большим шелковым платком, словно репетируя какое-то танцевальное па. Мне казалось, что вот-вот она начнет распевать. Я призвал ее к порядку, сказав ей строгим тоном, что она находится в очень опасном положении и что будет благоразумнее, если она сядет на место и ответит на мои вопросы, в противном случае я буду вынужден передать ее в руки правосудия. Эти слова несколько успокоили ее, но так как она все же продолжала отвечать мне с большим нахальством, то я отправил ее в тюрьму.

На другое утро в воскресенье я по дороге в Кенненроу, где мне хотелось навестить Роланда, случайно встретил лорда Хершеля, представителя адмиралтейства. Я сказал ему, что иду проведать Роланда и просить подписать опись его имущества, конфискованного полицией. Лорд Хершель пошел вместе со мной. Мы уселись в большой приемной, и я приказал привести Роланда. Он был очень бледен и нервен, и я постарался придать этому свиданию совершенно официальный характер. «Я хотел бы, чтобы вы прочли этот список и посмотрели, верен ли он, прежде чем его подписать». Он взял бумагу дрожащей рукой и схватил перо. Не читая, он подписал список, но руки его так дрожали, что подпись была совершенно неразборчива. Подняв голову, он спросил хриплым голосом:

– Жизнь моя в опасности?

– Вас будут судить.

– Какое же наказание за то, что я сделал? (До сих пор он ни в чем не сознавался.) Может быть, смертная казнь?

– Не знаю, – отвечал я, – ведь вас еще не судили.

– По выражению вашего лица я вижу, что мне грозит смертный приговор. Я должен это знать. Я хочу сделать письменно полное признание.

Я сказал ему, что он может писать все, что ему угодно, но что бы он ни писал, будет, по всей вероятности, использовано против него на процессе.

– Тем хуже, – сказал он. – Я ношу в себе эту тайну уже слишком долго. Теперь я хочу сказать всю правду.

Ему принесли чернил и бумаги, и я посоветовал оставить его одного, пока он не кончит писать. Через час мне принесли его исповедь, подписанную Георг Т. Брекоф; подпись была заверена инспектором полиции. Брекоф заявлял, что с 1908 г. проживал в Америке, где был пианистом. Когда разразилась война, он вошел в сношения с организацией фон Палена, прося разрешения вернуться на родину и вступить в ряды немецкой армии. Но ему ответили, что его знание английского языка будет гораздо полезнее в отделе шпионажа в Англии. Его отправили в школу шпионажа в Антверпен, где ему был выдан фальшивый паспорт и торговый шифр для телеграмм.

Лизи Вертгейм, будучи британской подданной, должна была предстать перед гражданским судом, и таким образом оба сообщника судились у трех судей верховного суда в Олд Бейли; Брекоф был присужден к смертной казни, а г-жа Вертгейм к 10 годам каторжных работ, так как считали, что она действовала под влиянием своего сообщника. Ходатайство о помиловании, представленное Брекофом, было отклонено, и казнь его была совершена 26 октября в лондонском Тауэре.

Лизи Вертгейм была переведена в тюрьму Элсбери, где она отбывала свое наказание; она умерла в лечебнице для душевнобольных через два года после заключения перемирия.

Шпион, который произвел на нас самое отвратительное впечатление, был Альберт Майер, человек с весьма темным прошлым. Это был один из тех негодяев, которые живут на средства женщин, обманывают своих хозяев и обворовывают их. Письмо, полное всякого рода сведений, написанных симпатическими чернилами, было задержано цензурой; фамилия и адрес отправителя были фальшивые. Пришлось ждать. На следующей неделе было обнаружено еще несколько писем, написанных тем же почерком, но отправленных на другое имя и в другой адрес. Можно было только предполагать, что отправитель был иностранцем и проживал в Лондоне. После долгих и терпеливых поисков был арестован в меблированных комнатах человек неопределенного подданства, назвавший себя Альбертом Майером. Он переезжал с одной квартиры на другую, обещал заплатить своим хозяевам, как только получит свою пенсию от родственников за границей. Он вел образ жизни, особенно любимый шпионами, обедая один день в самом дорогом ресторане, а на другой, когда денег больше не было, за счет своих знакомых. Он не был лоялен даже по отношению к людям, которые его нанимали, так как письма его были полны всякого рода вымысла. Когда я у него потребовал образчик его почерка и ему указали на сходство этого почерка с тем, которым были написаны подозрительные письма, он ответил, что это была месть одного из его мнимых друзей и что найденные у него симпатические чернила были подкинуты в его вещи коварными друзьями. Он предстал перед судом военного совета 5 ноября и был присужден к смертной казни.

Следующим шпионом, арестованным в Англии, был некий перуанец Людовико Хурвид Цендер, скандинавского происхождения по отцовской линии. Он был настоящим коммивояжером, хотя и получил лучшее воспитание, чем другие лица этого круга. В августе 1914 г. он находился в Соединенных Штатах и собирался отправиться в Европу по делам, так как состоял уже в то время представителем нескольких европейских фирм в Перу. Весьма вероятно, что именно после своего приезда в Норвегию он вступил в сношения с немецкими агентами секретной разведки, предлагавшими высокие оклады лицам, имевшим возможность работать для них в Англии. Телеграфная цензура обратила внимание на телеграммы, адресованные в Христианию и содержавшие заказы огромного количества сардинок. Депеши эти казались тем более странными, что не совпадали по времени с сезоном упаковки сардинок в коробки. Тотчас же навели справки в Норвегии, чтобы удостовериться в подлинности коммерсанта, которому были адресованы эти телеграммы. Узнали, что этот человек не занимался какой-либо определенной торговлей, что несколько раз его видели беседующим с германским консулом. Телеграммы были подвергнуты тщательному осмотру с целью раскрыть их шифр. Все они были отправлены Цендером. 2 июля он был арестован в Ньюкасле, где уже не старался скрываться от преследования полиции. Он сделал вид, будто чрезвычайно удивлен, что его могли подозревать в чем-либо, и охотно подтвердил, что бывал и в Глазго и в Эдинбурге. Но он не мог доказать, что действительно заключил хотя бы одну торговую сделку, и эксперты по торговле сардинками смеялись над ним, когда он уверял, что его заказы были настоящие. На самом деле они служили только для того, чтобы посылать шифрованные сведения об английских военных кораблях.

Когда все было готово для предания его суду военного совета, Цендер попросил, чтобы из Южной Америки был вызван какой-то свидетель, показания которого могли бы послужить ему на пользу. Вследствие этого процесс был отложен на восемь месяцев, и только 20 марта 1916 г. дело его было назначено к слушанию. Однако свидетель, которого с трудом удалось привезти и путешествие которого стоило много денег, почти ничего не сказал в пользу Цеп-дера, и этот последний был признан виновным и казнен в лондонском Тауэре 11 апреля, через девять месяцев после ареста.