Текст книги "Шпионаж во время войны
Сборник"

Автор книги: Робер Букар

Соавторы: Луи Ривьер,Бэзил Томсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Он завербовал одну из танцовщиц этого заведения по имени Раймонда и использовал ее для тонких поручений. Девушка вскоре запуталась при каких-то осложнениях с женевской полицией. Кассела добился ее освобождения под высокий залог. Когда эти факты были доведены до сведения федерального совета, последний счел дальнейшее пребывание Кассела в Швейцарии нетерпимым и сделал очень веские представления французскому правительству, после чего Кассела был отозван. Он покинул Швейцарию вместе с Раймондой, и залог за нее был задержан. После перемирия Кассела стал редактором театрального журнала «Комедия». Через несколько месяцев он умер.

Блокада Греции. Январь – март 1917 г

Через несколько дней после событий 1 декабря руководителем союзной комиссии военного контроля был назначен французский генерал Кобу.

Собственно говоря, этот пост предназначался английскому генералу Филиппсу, но французы, не желая, чтобы такой важный пост ускользнул из их рук, выдвинули своим представителем к генералу Филиппсу генерала Кобу, имевшего более высокий чин, что автоматически поставило генерала Филиппса в подчиненное положение. Остряки в Афинах утверждали, что Кобу был специально выбран на этот пост благодаря своим прозрачным и нелакированным манерам. Весьма характерной была его первая встреча с г. Ламбросом, греческим премьер-министром. Едва поклонившись ему он остановился посреди кабинета премьер-министра, трепеща от гнева, со сжатыми кулаками и крикнул: «Я держу вас за горло! Я могу задушить вас, когда захочу!»

Затем он повернулся и вышел маршем вон из комнаты, оставив г. Ламброса за его письменным столом, полного сомнения, в своем ли уме этот человек. Кобу поднял при помощи парижских газет большой шум об оружии, которое будто бы было найдено на тайном складе, являвшемся, по его словам, подлинной угрозой для армии в Салониках. Но склад оказался кучей негодных винтовок, проданных одной бельгийской фирме до войны в качестве железного лома. После многих месяцев интенсивных розысков Кобу удалось найти не больше 500 винтовок, в большинстве своем негодных, старинного образца.

Задача комиссии контроля во главе с генералом Кобу заключалась в том, чтобы добиться полного разоружения Греции посредством перевода всех военных материалов и частей в Пелопоннес, чтобы обезопасить Саррайля от «опасности с тыла». Франция таким образом прокладывала дорогу миссии Джоккарта. Для иллюстрации поведения генерала Кобу можно привести случай, когда однажды ему пришлось обсуждать вопрос о переводе греческих войск в Пелопоннес с греческим майором, обладавшим ростом лилипута, которого греческий штаб выделил для уточнения деталей. Кобу захотелось сделать ироническое замечание по поводу греческой нации.

– Генерал, – ответил маленький майор, вытянувшись, – я был послан сюда для обсуждения вопроса служебного характера, а не для того, чтобы выслушивать оскорбления по адресу моей страны, и я попрошу вас не забывать, что хотя, быть может, Франция более сильная нация, но я происхожу из страны, которая стояла на вершине цивилизации, когда ваши предки все еще жили охотой и одевались в козлиные шкуры.

Ответ Кобу не сохранился, и, быть может, это к лучшему. Для характеристики генерала Кобу достаточно сказать, что он был одним из немногих людей, о которых Саррайль хорошо отзывался.

Цели блокады наметились определенно через месяц после объединения ее (8 января 1917 г.). Блокаду должны были снять, как только миссия генерала Кобу будет закончена и эвакуация греческих войск и военных материалов в Пелопоннес будет «частично произведена, при надлежащих гарантиях ее полного завершения». В ноте от 8 января, содержащей эти условия, указывалось, что союзники готовы предоставить свои морские силы для содействия эвакуации и что тогда «блокада будет снята через две недели». В этой навязанной сделке «союзные державы в виде вознаграждения дают Греции заверения в своем твердом намерении уважать ее решение воздерживаться от участия в европейской войне».

Блокада не только несла неисчислимые материальные бедствия беззащитному гражданскому населению, но имела и моральные последствия. Страна была теперь совершенно отрезана от внешнего мира. Вся внешняя почтовая корреспонденция была приостановлена. Частная корреспонденция, особенно корреспонденция из других нейтральных стран, если не уничтожалась и не задерживалась, то возвращалась отправителям через много недель со штампом одного из французских военных судов, стоявших в Саламисе, где одному из морских офицеров были поручены обязанности почтмейстера.

На резиновом штампе стояли слова: «Возвращено ввиду блокады» – мотив, доселе неизвестный в международном праве. Не лучше обстояло дело с официальной корреспонденцией. Правительственные депеши и телеграммы греческим представителям за границей либо не пропускались, либо задерживались на неопределенный срок.

Новое и неограниченное поле действий открылось теперь для де Рокфея. Поток ложных и фальшивых сообщений, исходивших из Салоник и Саламиса, его новой штаб-квартиры, лондонские и парижские газеты принимали за чистую монету.

Де Рокфей был теперь снят со своего официального поста, но он оставался в Афинах и, согласно телеграмме князя Демидова, всегда находился под рукой у Кобу, так как этот генерал от природы вынужден был полагаться на чужие мозги. По мнению графа Боздари, бедствия, причиненные интригами Кобу, были неисчислимы. Его упрямство и наглость достигли того, что стали поводом для резкого обмена мнениями между итальянским, английским и русским кабинетами. Предъявляя какой-либо ультиматум, – а это случалось почти ежедневно – он не считал нужным снизойти до визита к министру, а просто подсовывал ультиматум под дверь министра иностранных дел. Однажды ночью г. Стрейт, бывший министр иностранных дел, профессор международного права в Афинском университете, уже улегшись в постель, был по телефону приглашен явиться немедленно в министерство иностранных дел, где заседал совет министров. Они нуждались в его совете по срочному вопросу. Он наспех оделся и прибыл в министерство иностранных дел около часа ночи. Озабоченным тоном премьер-министр сообщил ему, что заседание созвано для рассмотрения нового ультиматума генерала Кобу. Стрейт попросил, чтобы ему показали бумагу, и тут узнал, что ультиматум еще не предъявлен, но из слухов, циркулировавших днем по городу, знали, что он будет предъявлен и в нем будет содержаться требование дать ответ до шести часов утра. «Что же, – сказал Стрейт, – на вашем месте я бы лег спать, а если ультиматум придет, вы сможете спокойно рассмотреть его после хорошего отдыха». Выходя из министерства, он увидел старого министерского рассыльного, который сидел на стуле на площадке лестницы и наблюдал за закрытой дверью парадного подъезда.

– Что вы тут разглядываете? – спросил он.

– Я жду ультиматума. Они всегда поступают таким образом – под дверь.

В апреле 1917 г. французы начали действовать на основе договоренности, достигнутой в Сен-Жан де Мориен, и разрешили Саррайлю вторгнуться в Фессалию и захватить в свои руки собранный с полей хлеб. В этот момент во Франции как будто забыли, что цель войны заключается в том, чтобы победить Центральные державы, а не раздавить маленькие нейтральные страны. Испуганный этим новым оборотом дела, король потребовал отставки министерства Ламброса, и в третий раз за два года предложил г. Займису сформировать кабинет, так как это был единственный из невенизелистских политических деятелей, еще не обвиненный в германофильстве. В начале мая Займис определил свою политику обширных уступок союзникам.

– Я согласен полностью удовлетворить Францию уступками, – заявил он русскому поверенному в делах, но при этом жаловался, что только английский посол выразил согласие поддержать его. Он как будто был в курсе намерения французов свергнуть короля Константина.

Услышав об этом, Венизелос забеспокоился: перспектива достижения соглашения между греческим правительством и союзниками оказалась бы фатальной для его планов.

С начала мая Венизелоса стал все больше беспокоить возрастающий по отношению к нему холодок английского правительства, и он счел за благо «на время войны» пойти на примирение с королем Константином. Нужно признать, что он искусно вел свою пропаганду против короля. Конечно, его преимущество заключалось в том, что он пользовался симпатиями иностранных газетных цензоров и к тому же знал в точности, какую дозу лжи они готовы проглотить. Французские газеты отвели сообщениям с западного фронта внутренние страницы, а все первые полосы были посвящены королю Константину и Венизелосу, и заявляли, что кабинет Займиса – ловушка, расставленная для союзников королем, действовавшим по указке кайзера. Даже «Таймс» и «Дэйли Мейл» зашли далеко, рассказывая, что король намерен напасть на союзников, как только будет убран урожай в Фессалии.

Странно подумать, что две великие нации в один из самых критических моментов могли быть отвлечены от войны офицером разведки, которого, как школьника, одолевал зуд впутаться в вопросы, бывшие вне его компетенции, и глупым генералом, который занимал командное положение в Салониках потому только, что его не желали держать в Париже. Если бы во Франции специально искали таких людей, которые могли бы вовлечь ее в осложнения и навлечь на нее бесчестье, то и тогда не удалось бы найти для этих целей более подходящих людей, чем адмирал Лаказ, генерал Саррайль, Гийемен и де Рокфей. Справедливость требует, чтобы в этот список был включен и генерал Кобу, но он появился на сцене несколько позднее.

Бездеятельность в Салониках заставляла французское правительство прибегать ко всевозможным мерам принуждения, чтобы добиться вступления Греции в войну и укомплектовать армию Саррайля, сократившуюся на 65 % вследствие эпидемии малярии.

В этих целях 28 мая Рибо и Пенлеве выехали в Лондон, чтобы добиться радикального решения греческой проблемы. В Лондоне они наткнулись на сомнение и оппозицию, против которой у них была в запасе избранная коллекция аргументов из французского адмиралтейства, и, хотя им пришлось признать законность сомнений, вое же они настаивали на том, что интересы союзников должны быть поставлены выше всего.

Король свергнут. Апрель – июнь 1917 г

11 июня Жонарт по поручению французского правительства представил Займису ультиматум, в котором содержался такой пункт:

«Ввиду того, что его величество король Константин явно нарушил конституцию, гарантами которой являются Франция, Великобритания и Россия, я имею честь заявить, что король потерял доверие держав-охранительниц, которые считают себя свободными от обязательств по отношению к нему, вытекающих из их прав защиты».

5 июня князь Демидов сообщил по телеграфу своему правительству, что английский посол получил указания настаивать перед Жонартом, чтобы тот заставил Саррайля отказаться от намеченного вторжения в Фессалию и уговорить короля Константина покинуть Грецию до конца войны. Двумя днями позже Терещенко, русский министр иностранных дел, телеграфировал в Лондон и Париж энергичный протест против изменения режима в Греции, указывая на то, что эти две державы не имеют права действовать как державы-охранительницы до получения санкции России. «Этот факт, по нашему мнению, является нарушением принципа солидарности, который должен соблюдаться в общих интересах России, Франции и Англии».

В тот же день Демидов передал по телеграфу отчет о своем первом свидании с Жонартом, во время которого он точно объяснил последнему, что фанатичные французские агенты намеренно фальсифицировали факты.

Жонарт устроил свою штаб-квартиру на французском крейсере «Жюстик» и впервые встретился с Займисом в Пирее вечером 10 июня.

Во время второго свидания он вручил Займису ультиматум, гласивший следующее: «Чтобы восстановить целостность конституции, на меня возложено поручение потребовать отречения его величества короля, который сам, по соглашению с охраняющими державами, назначит преемника себе из числа своих наследников».

Он добавил, что кандидатура кронпринца исключается, как «не представляющая тех гарантий, которые Франция, Великобритания и Россия должны требовать от конституционного правителя эллинов».

Жонарт остановил свой выбор на принце Александре, втором сыне короля, который только что достиг двадцати одного года.

Для принятия своего ультиматума Жонарт дал двадцать четыре часа. При отклонении его он угрожал бомбардировкой Афин и оккупацией всей Греции. Он отрицал какое-либо намерение вернуть Венизелоса в Афины, но добавил: «Если народ попытается сопротивляться нам, мы больше не позволим чувству сострадания сдерживать нас. Я видел, как в моем родном городе Аррасе не осталось камня на камне. Если нужно будет, я поступлю с Афинами, как немцы поступили с Аррасом…»

Тут же во дворце был созван королевский совет из всех бывших премьер-министров и лидеров партий в палате. Им был зачитан ультиматум Жонарта, и очень странно, что ни одному из членов совета не пришло в голову попросить у Жонарта показать свои полномочия.

Совет заседал больше двух часов, и, наконец, король заявил о своем намерении покинуть страну вместе с кронпринцем.

12 июня они выехали из Оронуса в Италию.

15 июня Жонарт отпраздновал свой триумф, объявив, что блокада снимается, что все репрессии против греков будут подавляться беспощадно, что наступает новая эра мирного труда и что державы-покровительницы не станут прибегать ко всеобщей мобилизации. Под этой декларацией он подписался: «Верховный комиссар держав-защитниц», каковым он никогда не состоял. Но он не выдержал условий, объявленных в декларации. Де Рокфей представил ему черный список жертв, среди которых были Гунарис, генерал Дусманис и полковник Метаксас, которые были высланы на Корсику. В другом списке было еще 130 имен, в том числе имена Скулудиса и Ламброса, бывших премьер-министров, за которыми было установлено наблюдение, а также множество других, менее важных личностей, которым, по несчастью, довелось как-нибудь обидеть того или иного из приспешников де Рокфея.

Из последующих телеграмм видно, что черный список Жонарта был пополнен рядом имен, включенных самим Венизелосом.

В конце концов Жонарт почувствовал себя достаточно уверенным, чтобы водворить Венизелоса в Афинах силой. Саррайль в своих личных отношениях достиг той фазы, когда каждый друг превращается во врага, и настаивал на удалении Венизелоса из Салоник.

Теперь колебался сам Венизелос; греки начали называть его «сингалезсц», и он не решался предстать перед своими соотечественниками в столице под охраной иностранных штыков. Но у Саррайля разговоры с колеблющимися были коротки. Он посадил Венизелоса на борт французского военного судна, которое 21 июня доставило его в штаб-квартиру Жонарта. Венизелос должен был принять власть, созвав распущенную палату депутатов, выбранную в 1915 г., в которой Венизелос имел большинство. В своем ультиматуме союзники не разрешили палате, выбранной в 1916 г., собраться потому, что (хотя эта причина открыто не признавалась) в ней было заведомо большинство в пользу сохранения нейтралитета.

Утром 25 французский генерал Рено высадил дивизион с артиллерией и, заняв высоты, господствующие над городом, выпустил прокламацию, в которой говорилось, что каждый человек, у которого будет найдено оружие или который будет демонстрировать против союзников (т. е. Венизелоса) будет расстрелян. До такого уровня был низведен нейтралитет Греции. 26 июня Венизелос создал свое министерство, но не в Афинах, а на борту французского военного корабля.

Водворение Венизелоса в Афинах и его падение. Июнь 1917 г. – октябрь 1920 г

Было совершенно очевидно, что новый глава греческого правительства не может продолжать бесконечно управлять страной с борта французского крейсера. Наступило время, когда он должен был вступить в столицу.

28 июня французские войска вошли в Афины с пулеметами и оцепили несколько улиц, не позволив даже пешеходам, оказавшимся внутри цепи, вернуться домой. Со стороны Пирея в город промчалась машина. Она была наполнена французскими офицерами, наполовину скрывшими Венизелоса от взоров толпы. Его провезли прямо во дворец для принятия присяги.

Зло, порожденное де Рокфеем и его агентами, продолжало жить. Их вымысел о том, что возвращение Венизелоса к власти ускорит победу союзников, все еще принимался всеми на веру, но у Венизелоса были другие, более неотложные внутренние дела. Его партия представляла собой меньшинство, и он не мог больше рассчитывать на поддержку иностранных штыков, ежедневно демонстрируемых на улицах Афин. Из практических целей он подразделил своих соотечественников на две категории – на «патриотов», что обозначало его сторонников, и «предателей», что обозначало всех остальных.

Венизелос продолжал применять методы, которым он научился у де Рокфея. Он имел армию хорошо оплачиваемых шпионов, которые поставляли ему вымышленную информацию о заговорах против его правительства. У него был отряд телохранителей, называвшихся «президентской охраной», для охраны его собственной безопасности при его поездках по стране.

Союзники теперь были заняты событиями, предшествовавшими перемирию. Они больше не могли заниматься злоупотреблениями внутри стран своих новых союзников, где грязная свора шпионов, вскормленных де Рокфеем в интересах Венизелоса, делала жизнь невыносимой для честных граждан.

На мирной конференции Венизелосу пришлось получить урок, который он должен был бы усвоить из истории прошлого, а именно, что победители в больших боях прежде всего реалисты и у них не остается места для сентиментальности в пользу своих мелких союзников. Греческая армия была почти не тронута. Венизелос полагал, что сможет использовать ее, чтобы кое-что выторговать. Он предложил армейский корпус для участия в задуманной в несчастный час союзной экспедиции против большевиков на Украине. Союзная экспедиция окончилась неудачей, ее отряды были разбиты советскими войсками.

Выборы состоялись 14 ноября 1920 г. Венизелос не стал ожидать формальностей, присущих перемене правительства. Не имея де Рокфея, чтобы обставить сценический эффект, он попросту удрал из страны. В этом поражении было его счастье, поскольку он предоставил своим политическим противникам расхлебывать катастрофические последствия его азиатской авантюры.

Роберт Букар. В недрах секретных архивов

Глава 1. Государственные секреты

Как немцы предполагали напасть на США

23 февраля 1917 г., около одиннадцати часов вечера, посол США в Англии Пэдж но срочному вызову министра приехал в министерство иностранных дел.

Когда Пэдж с беспокойством осведомился у Бальфура о причинах этого неожиданного вызова, Бальфур вместо ответа протянул своему собеседнику пакет.

В пакете посол нашел телеграмму, раскрывающую тщательные приготовления, проведенные Германией для перенесения войны, в случае конфликта с Вашингтоном, на территорию США.

Телеграмма была подписана германским министром иностранных дел и предназначалась германскому послу в Мексике Экхарду.

Министерство иностранных дел Германии, не располагая прямым проводом для связи со своим представителем в Мексике, отправило это особо секретное сообщение германскому посланнику в Вашингтоне Бернсдорфу с приказанием немедленно передать его послу в Мексике. Он должен был лично войти в контакт с делегатом президента Мексиканской республики Венустиано Карранса в США.

Сообщение было серьезное. Германия хотела заключить союз с Мексикой дня организации внезапного германо-мексиканского нападения на США В случае удачи мексиканское правительство в награду за свое содействие должно было получить территории Техаса, Новой Мексики и Аризоны, которые принадлежат США со времен войны 1846 г.

Германия намеревалась использовать создавшееся, по ее мнению, благоприятное положение. Действительно, президент Карранса не был, по-видимому, противником столь смелого замысла, как это и подтвердили последующие события. Недовольный Вильсоном, который старался всюду противодействовать его политике, Карранса ждал лишь удобного случая для реванша.

Американский посол, ознакомившись с документом, переданным ему министром иностранных дел Великобритании, был поражен. После нескольких минут тяжелого молчания он перечитал вполголоса текст сообщения.

Быстро простившись. Пэдж поспешил возвратиться в свое посольство, откуда послал следующую телеграмму своему правительству:

Лондон, 24 февраля 1917 г., 1 час утра, № 57–46.

Посол США – государственному секретарю. Вашингтон.

Через несколько часов я отправляю только для вас и для президента, США телеграмму большой важности.

Пэдж.

За этим первым шифрованным донесением скоро последовало второе, более ясное:

Лондон, 24 февраля 1917 г., 8 час. 30 мин. утра, № 57–47.

Посол США– государственному секретарю. Вашингтон.

Продолжение моей телеграммы № 57–46 от 24 февраля. Секретно. Лично президенту США и государственному секретарю.

Бальфур только что передал мне телеграмму германского министра иностранных дел Циммермана, адресованную германскому послу в Мексике, которая была послана через Вашингтон и передана Бернсдорфом на центральном телеграфе в Вашингтоне.

Первая группа – 130 – это номер телеграммы, вторая – 130-42 – означает название шифровального кода, которым пользовался отправитель. Что касается последней группы– 97 556, то это обычный номер секретной подписи Циммермана. Я вам пришлю с дипломатической почтой копию шифрованного текста и его литературный перевод на немецком языке. Пока же я вам посылаю английский перевод, который следует ниже:

«Мы намерены начать с 1 февраля беспощадную подводную войну. Несмотря ни на что, мы попытаемся удержать США в состоянии нейтралитета. Однако в случае неуспеха мы предложим Мексике: вместе вести войну и сообща заключить мир. С нашей стороны мы окажем Мексике финансовую помощь и заверим, что по окончании войны она получит обратно утраченные ею территории Техаса, Новой Мексики и Аризоны. Мы поручаем вам выработать детали этого соглашения. Вы немедленно и совершенно секретно предупредите президента Карранса, как только объявление войны между нами и США станет совершившимся фактом.

Добавьте, что президент Мексики может по своей инициативе сообщить японскому послу, что Японии было бы очень выгодно немедленно присоединиться к нашему союзу. Обратите внимание президента на тот факт, что мы впредь в полной мере используем наши подводные силы, что заставит Англию подписать мир в ближайшие месяцы.

Циммерман».

Посол Пэдж сопроводил послание некоторыми пояснениями, чтобы ориентировать Вильсона в этой новой и неожиданно сложившейся обстановке. Приводим их дословно:

Как только британское правительство ознакомилось с этим сообщением, имеющим чрезвычайно важное значение для продолжения военных действий, оно поторопилось передать его мне, чтобы мое правительство имело возможность без промедления принять все необходимые меры для предотвращения подобного нападения на нашу территорию. Я обращаю ваше внимание на особо секретный характер нижеследующего.

Недавно британскому правительству удалось завладеть германским шифровальным кодом, что и дало возможность прочесть приведенное выше сообщение. Англичане стараются получить копии всех телеграмм Бернсдорфа в Мексику. Все копии рассматриваются в Лондоне.

Тот факт, что я только сегодня получил текст телеграммы, отправленной 19 января, объясняется тем, что для выполнения простого перевода потребовалось несколько недель.

Знание ключа для расшифровки иностранных сообщений всегда было ревниво оберегаемым государственным секретом, и английское правительство сообщило нам об этом только в силу исключительных обстоятельств и для доказательства его дружественного расположения к США. Английское правительство просит вас сохранить в полной тайне источники этих сведений.

Я поблагодарил г. Бальфура за услугу, оказанную нам его правительством, и полагаю, что будет уместно поблагодарить его официально.

Одновременно я был уведомлен, что это сообщение еще не было передано японскому правительству, но я считаю, что оно может быть опубликовано, если это потребуется для определения позиции Японии по отношению к США и для доказательства ее искренности в этом деле.

Пэдж.

Любопытный прием применила Германия для передачи адресату этого важного сообщения. Телеграмма была разбита на несколько частей, вследствие чего английской разведке пришлось потрудиться в течение нескольких недель над приведением ее в первоначальный вид.

Тревога была поднята 19 января 1917 г. В этот день работники английского радио перехватили сообщение, довольно несвязная форма которого не могла их не удивить. Вот этот странный документ в его первоначальном переводе:

Циммерман – Бернсдорфу для Экхарда, № 1658.

Мы предполагаем начать с 1 февраля самую беспощадную подводную войну. Действуя таким образом, мы постараемся удержать Америку в состоянии нейтралитета (целый ряд групп не поддается расшифровке). В случае, если нам это не удастся, мы предложим Мексике союз на следующих условиях… Ведение войны… Заключение мира…

Ваше превосходительство должно в данное время уведомить секретно президента, что (ряд групп не поддается расшифровке) наш подводный флот принудит Англию просить у нас… в ближайшие месяцы. Подтвердите получение.

Циммерман.

Эта телеграмма, сознательно спутанная отправителем, дает представление о тех трудностях, которые должны были преодолеть офицеры-шифровальщики из контрразведки, чтобы открыть дипломатические и военные секреты Германии.

Между этим посланием и другим, более полным, отправленным Бернсдорфу по вашингтонскому телеграфу, имеется значительная разница. О плане нападения на США и щедром даре Техаса, Новой Мексики и территорий Аризоны, предложенном Германией президенту Карранса, в данном послании не упоминается.

Германское министерство иностранных дел, конечно, знало, что радиотелеграфная линия Науэн – Сейвиль находится под особым наблюдением английского адмиралтейства.

Поэтому Циммерман, опасавшийся, что инструкции, отправленные по линии Науэн – Сейвиль, не дойдут до Экхарда, послал ему другими путями ряд подтверждений.

Германское министерство иностранных дел располагало одним совершенно секретным способом передачи: для связи со своим послом в Вашингтоне оно пользовалось шведским кодом, а иногда даже дипломатической почтой Стокгольма.

Известно – это подтверждалось и рядом фактов, – что Швеция в течение всей войны открыто снабжала Германию продовольствием; однако союзники не знали, что она оказывала Германии услуги, являвшиеся уже скрытым нарушением нейтралитета Швеция, не пропускавшая случая для бурного выражения своих чувств союзникам, в действительности отдавала свои симпатии Германии. И как это ни кажется невероятным, но очень часто телеграммы из Стокгольма отправлялись послам Швеции в другие страны для передачи их германским представителям.

Циммерман, который стремился как можно быстрее передать свое важное сообщение в Мексику, обратился к шведскому послу в Берлине с просьбой взять на себя эту экстрадипломатическую передачу. Последний не отверг подобного предложения и передал опасную депешу в Вашингтон через Стокгольм – Буэнос-Айрес.

Такой кружной путь был выбран для того, чтобы затруднить работу франко-английской контрразведки.

Но Германия не учла ни проницательности английской контрразведки, ни мощности средств, которыми последняя располагала.