Текст книги "Шпионаж во время войны
Сборник"

Автор книги: Робер Букар

Соавторы: Луи Ривьер,Бэзил Томсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Гаген и другие

Самым любопытным из всех посланных в Англию немецких шпионов был Альфред Гаген, молодой норвежец, арестованный 27 мая 1917 г. Мы были информированы о его приезде германским «радио» прежде, чем он успел высадиться на берег, и с этого момента фамилия его фигурирует в списке работавших для Германии агентов. Нам были известны также некоторые подробности его прошлого. Это был один из тех молодых людей, которые пишут романы, рисуют футуристические картины, сочиняют необыкновенные стихи и великолепные очерки в прозе для передовых журналов и которые все же ничего не достигают. В начале войны он отправился в Америку в надежде продать там свои картины и вернулся оттуда без гроша денег в 1916 г.

Осенью 1916 г. он прилагал огромные усилия, чтобы продать некоторые из своих картин в Норвегии, и встретился в это время с немецким художником Лавенделем и работником германской разведки Гартнером. Гаген сообщил новым друзьям о своих затруднениях, и они в шутку посоветовали ему заняться шпионажем в Англии, если он хочет зарабатывать деньги легким способом. В тот момент он отклонил это предложение, но впоследствии, когда Гартнер убедил его, что он ничем не рискует и не возбудит никакого подозрения, если поедет в Англию в качестве корреспондента норвежской газеты, он согласился. Гаген обратился к издателю одной ежедневной норвежской газеты, предложив ему услуги в качестве специального корреспондента в Англии и назначил такое скромное вознаграждение, что издатель согласился на его условия. Он высадился в Англии 10 октября 1916 г. и пробыл там несколько недель, не возбуждая подозрений. Написав несколько статей для норвежской газеты, Гаген вернулся в Норвегию. Там немецкий агент вступил с ним в переговоры. Гаген опять был без денег и потому не мог отказаться совершить еще одно путешествие, но на этот раз уже в качестве активного шпиона. Я был занят расшифровкой радиотелеграммы в комнате «40 О.Б», когда ко мне обратился начальник морской разведки с просьбой арестовать Гагена, как только он высадится на берег, чтобы помешать ему приступить к своей работе, но я ответил, что если документы его будут в порядке, то придется либо отказать ему в разрешении высадиться, либо допустить его свободно на берег, чтобы можно было выследить его. Из этих двух мер я предпочитал последнюю.

Документы Гагена были в полном порядке, и в его багаже не обнаружили ничего подозрительного. Один из моих сотрудников незаметно следовал за ним до самого Лондона и установил, что он остановился в семейном пансионе на Тависток-сквере. Это было 13 апреля 1917 г. Гаген написал две или три статьи для своей газеты, но редко выходил из дома. Вскоре он возбудил к себе подозрение других жильцов. Один итальянский профессор, пытавшийся завязать с ним разговор, нашел его настолько мрачным и замкнутым, что уверился: у этого человека что-то на совести, и тут же заподозрил в нем немецкого шпиона. Однажды утром Гаген получил повестку, объявлявшую о зачислении его в английскую армию (сообщение, которое непременно порадовало бы активного шпиона, так как это давало ему возможность собирать весьма полезные для неприятеля сведения). Повестка эта, разумеется, была адресована ему по ошибке, но она ввергла Гагена в страшную тревогу, не ускользнувшую от наблюдательных глаз итальянского профессора. Гаген отправился в ближайший участок по рекрутскому набору, и там исправили эту ошибку. После этого инцидента он стал еще мрачнее и нервнее, и итальянец, уверенный, что худшие его подозрения подтвердились, донес о нем как о немецком шпионе.

Такие доносы поступали к нам каждую неделю сотнями, и мы их направляли через отдел контршпионажа в военное министерство. Документы Гагена были подвергнуты тщательному осмотру, и так как в них не было обнаружено ничего подозрительного, был произведен обыск в его комнате в его отсутствии, причем были приняты все меры, чтобы обыск этот не оставил после себя никаких следов. На его туалетном столе нашли пузырек, на ярлычке которого было написано «полоскание». Отлили небольшое количество этой жидкости и, подвергнув ее анализу, установили, что это были чернила, которые могли служить для тайнописи. В кармане одного из его костюмов нашли также вату, которая нужна была при употреблении этих чернил.

24 мая Гаген был арестован, и его привели ко мне на допрос. Это был небольшого роста молодой блондин, ничем не примечательной наружности, со сдержанными манерами и очень замедленной речью. Прежде всего я спросил его об его прошлом; его бесцветные глаза наполнились слезами, когда он стал рассказывать мне о своих несчастьях. Затем я спросил его, сколько он заработал на своих статьях. Он уверял, что получил всего шесть фунтов со времени своего приезда, месяц назад, и что этого не хватало даже для уплаты за комнату. Я стал тогда убеждать его открыть мне источник его дохода, он растерялся и сознался во всем. Ему было поручено узнать все подробности относительно нелегального пользования наших кораблей-госпиталей для перевозки войск, как это уверяли немцы. Но так как он почти не выходил из дома, то не мог ничего сообщить об этом. Он подтвердил, что испрашивал разрешения отправиться на западный фронт в качестве представителя газеты нейтральной страны. По окончании его исповеди мы получили полное подтверждение того, что наши усилия прекратить деятельность шпионов не были тщетными, раз немцы не могли найти себе других, более искусных и опытных сотрудников.

Гагена судили 27 августа 1917 г. и приговорили к повешению, но высшая мера наказания была ему заменена пожизненной каторгой.

В первые месяцы 1917 г. в области шпионажа наступило некоторое затишье, хотя большое количество подозрительных лиц было арестовано и выслано. Настоящий шпионаж проник в Англию только в сентябре того же года. В данном случае интерес представляет признание самого шпиона. Бразильский метис П. приехал в один прекрасный день в Гревсэнд из Флиссингена. Когда особые чиновники подвергли его допросу, он настолько растерялся, что немедленно во всем сознался.

По его словам, он находился в Париже с 1913 г. в качестве корреспондента какой-то газеты, когда ему предложили место атташе при бразильском консульстве. Однако в 1916 г. его должность была упразднена, и он вместе с женой очутились в Амстердаме без гроша. Как-то раз, сидя в кафе, он вступил в разговор с незнакомцем, которому рассказал о своих денежных затруднениях. На другое утро незнакомец этот, назвавшийся Лебедем, который, как мы узнали впоследствии, был вербовщиком шпионов, сильно заинтересовался предстоящим отъездом П. в Бразилию. Он спросил его, каким образом он собирается туда попасть, так как в этот момент ни один голландский пароход не отходил в Южную Америку Когда П. сказал ему, что он проедет через Соединенные Штаты, Лебель стал его отговаривать, утверждая, что он мог бы заработать гораздо больше денег, оставаясь в Европе. Пусть он зайдет на следующий день в то же кафе, – Лебель укажет ему путь, как разбогатеть.

На следующий день они снова встретились. Лебель познакомил П. с каким-то худым человеком, со слащавыми манерами, носившим лорнетку и постоянно потиравшим руки. Он назвал себя Леви и сказал, что он также бразилец. П. заговорил с ним по-португальски и тотчас же убедился, что имеет дело не с соотечественником. Однако Леви стал его уверять, что он родился в Рио-Гранде Досуль, но, сообразив, что его португальское произношение выдаст его, сказал, не смущаясь, что перешел в бразильское подданство. П. засыпал его разными вопросами и дал ему понять, что не верит, чтобы Леви когда-либо был в Бразилии. Но господин Леви нисколько не смутился и ответил, смеясь:

– Вы очень умны. Вы как раз такой человек, которого я ищу.

Тут же он заявил, что он швейцарец и что ему необходимо добыть бразильский паспорт, чтобы поехать в Англию, и что он дорого заплатит тому, кто ему достанет такой паспорт. При этом Леви добавил:

– Я могу вам указать способ заработать тысячу фунтов. Хотите заняться моими делами в Англии и во Франции?

– Но я же ничего не знаю о ваших делах.

– Вы очень способный человек. Если хотите заработать тысячу фунтов, постарайтесь разузнать точный срок, назначенный для предстоящего французского наступления.

П. уверял нас, что в тот момент он твердо решил вывести на чистую воду делишки этого слащавого и беспринципного человека, чтобы услужить союзникам и Бразилии. Тем не менее, он спросил у Леви, как доставлять ему эти сведения, если их удастся получить.

– Давайте, уж я лучше все вам откровенно расскажу, – отвечал Леви. – Я состою на службе в берлинской полиции. Если вы будете к нам лояльны, мы сможем защитить вас во Франции или в Англии. Мы дадим вам секретные чернила, которыми вы будете писать ваши донесения, а также укажем адреса, куда направлять письма, чтобы никто об этом не подозревал.

П. потребовал, чтобы ему выдали чернила тотчас же.

– К сожалению, у меня их нет при себе. Давайте встретимся снова у Лебеля и там поговорим обо всем.

Они тут же условились и встретились в тот же вечер.

– Нам не хотелось бы, чтобы вы уехали по нашему поручению против вашего желания, – сказал тогда Леви. – Время еще есть. Вы можете отказаться, если боитесь.

П. не хотелось, чтобы его упрекали в трусости, однако он признался, что перспектива стать шпионом не особенно ему нравилась.

– Но подумайте, ведь тысяча фунтов, – шептал ему искуситель.

Тут П. не выдержал и согласился. Уходя, Леви заявил ему:

– Помните, что, если вы нас предадите, я могу устроить в Лондоне и в Париже так, что вас убьют.

Таким образом, из-за бархатных лапок уже виднелись острые когти.

Обязанностью П. было добывать сведения о движении войск. По прошествии шести недель он должен был отправиться в Швейцарию и сообщить во Франкфурт-на-Майне о своем прибытии. Ему обещали оплачивать корреспонденцию в соответствии с важностью информации, которую он будет посылать; если он добросовестно выполнит это поручение, ему снова дадут работу. На пароходе, который вез его в Англию, один из пассажиров заметил, как наш бразилец что-то бросил за борт корабля. Это показалось ему настолько странным, что он решил следить за этим человеком. Страх П. дошел до высшей точки, когда он услыхал, как одна дама спросила у его жены, не знакома ли она с господином Ренэ Леви, остановившимся в той же гостинице, где и эта дама, и выдававшим себя за бразильца. Несколько минут спустя пассажир, видевший, как он бросил что-то в воду, обратился к нему с вопросом, не находился ли он в сношениях с немцами во время его пребывания в Голландии. Наш новичок в шпионаже так испугался, что уже тогда рассказал почти все, в чем нам сознался впоследствии.

Мы находились перед двойной загадкой: намеревался ли он действительно работать в качестве шпиона, как обещал немцам, или же хотел лишь раскрыть германский заговор, с тем чтобы нам потом о нем сообщить? Но почему же он сразу этого не сделал, вместо того чтобы путаться в бесконечной лжи до такой степени, что невозможно было в ней разобраться? Я должен добавить к этому, что способ проявления симпатических чернил, тайну которого так старательно хранил Леви, уже был известен нашим экспертам.

П. был заключен в тюрьму, с запрещением ему навсегда въезда в Англию, а дело его было передано бразильскому правительству.

За полтора года до этого пришлось так же поступить с молодым испанцем Адольфом Герреро, на которого нам указали, как на подозрительное лицо, когда он направлялся в Англию, посетив перед тем Париж. Портовые чиновники получили распоряжение дать ему высадиться, так как нам хотелось захватить его. Он назвал себя испанским журналистом, посланным по поручению мадридской газеты «Эль Либераль», но мы установили, к нашему большому удивлению, что он не говорил ни слова по-английски. Как могли немцы пригласить на службу такого человека?

Герреро оставил в Париже молодую танцовщицу Раймонду Амандарен, известную под псевдонимами «Заря Бильбао» и «Султанша». Прежде всего он позаботился о том, чтобы эта молодая особа приехала к нему в Лондон и разыскала для этого испанского купца с Фенчерч-стрит, который согласился предложить молодой женщине какое-то фиктивное место в своей конторе. Ни тот, ни другой не подумали, что было несколько необычно для молодой танцовщицы с многочисленными и яркими нарядами приехать для работы в маленькой лондонской конторе. И когда мадемуазель Амандарен объявила, высаживаясь на берег, что она приехала к своему будущему мужу синьору Герреро, мы выдвинули в качестве основания для ее ареста те лживые заявления, которые она делала для получения визы. 18 февраля 1916 г. Герреро был арестован и доставлен в Скотланд-ярд. На первых допросах он не хотел отступиться от своего нелепого рассказа о корреспонденции для газеты «Эль Либераль», которая, по его словам, платила ему по два фунта за статью. В 16 дней он написал всего две статьи, и вот с этой-то жалкой суммой он собирался удовлетворять все свои нужды и содержать свою молодую подругу.

Тем временем наше следствие устанавливало прошлое и настоящее этого молодого человека. Наш агент в Испании подтвердил часть его рассказа. Он действительно принадлежал, как и говорили, к артистической семье, но, погрязнув в разврате, сделался легкой добычей немецких агентов в Испании. Что же касается директора «Эль Либераль», то он никогда не слыхал о нем. Герреро был предан суду в Олд Бейли 13 июля.

Против мадемуазель Амандарен не было никаких улик, и ей не предъявили никакого обвинения, тем не менее ее из предосторожности содержали в одиночном заключении до конца процесса, а затем выслали в Испанию. Герреро был признан виновным и присужден к смертной казни. Через несколько дней после вынесения приговора он написал, что, если ему будет дарована жизнь, он даст сведения, которые разрушат всю организацию немецкого шпионажа в Испании; но его исповедь была лишь сплетением сплошных вымыслов. Он, между прочим, уверял, что на германской службе он был известен под кличкой Виктора Кунантас, номер 154, что должно было означать, что он является 154-м шпионом, приехавшим из Испании в Англию. Его обязанностью было посещать торговые порты и информировать о готовых к отплытию судах, чтобы их могли потопить немецкие подводные лодки. Он должен был получать 50 фунтов в неделю, кроме комиссионных, за все суда, потопленные по его указанию. Он действительно заслужил высшую меру наказания, но был помилован по просьбе испанского посла. Любопытно, что в его бумагах было найдено письмо, в котором его просили явиться на Стокзелл-роуд в Брикстоне, в то самое помещение, в котором другой шпион был арестован в 1915 г.

Самым нелепым из всех шпионов, состоявших на службе у немцев, был несомненно Жозеф М. В июле 1915 г. я находился в Тильбери для обследования, когда один из моих агентов сообщил мне, что арестован человек, о котором сотрудники мои хотели бы узнать мое мнение. При первом же вопросе арестованный был охвачен таким безумным страхом, что, когда ему сказали, что через несколько минут я сам лично буду его допрашивать, он чуть не упал в обморок, бормоча: «Значит, Базиль Томсон знал, что я буду здесь, раз он сюда приехал?» На самом же деле я совершенно случайно попал в Тильбери в этот день.

Войдя в свою роль, я сел за стол и послал за М. В комнату ввалилась, спотыкаясь, огромная глыба мяса и жира, ростом более 6 футов и соответственной ширины, а весом наверное не менее 115 кг. В момент, когда эта масса подходила к моему столу, она вся дрожала, словно студень. М. предъявил голландский паспорт, и я собирался спросить о его национальности, когда он сам заговорил:

– Будьте немного терпеливы, я сам все расскажу вам. Когда я увидел одного из ваших сотрудников на пароходе, я понял, что он за мной следит, и сразу почувствовал, что попал в засаду. И если бы вы не пришли сюда, я бы сам явился к вам завтра утром. (Его нечистая совесть превратила невинного пассажира, забавлявшегося его нелепой внешностью, в агента полиции.)

По его словам, он принадлежал к семье крупных коммерсантов в Экс ла Шапель, и уже три раза немцы обвиняли его в том, что он был агентом французов. Немецкая полиция уверила его, что ему удастся доказать свою невинность только в том случае, если он отправится в Англию собирать сведения о флоте. Под угрозой расстрела в качестве французского шпиона в собственной стране он решил попытать счастья в Англии. Его послали в школу шпионажа.

Трудно было установить, был ли он раньше французским агентом и собирался ли он выполнить свое поручение в Англии; но по большей части такие упитанные люди не особенно склонны к опасным приключениям. Тем не менее, он был присужден к пяти годам каторжных работ за приезд в Англию после того, как он был в сношениях с неприятельским агентом. Тюрьма была для него убежищем в продолжение всей войны. Когда его выслали на родину в октябре 1919 г., он рассыпался в благодарности за все, что для него было сделано. Кажется, никто еще никогда не сидел в тюрьме с таким удовольствием.

Крайнего предела подлости достиг один молодой фламандец, которого я допрашивал в 1917 г. Он состоял на службе у бельгийцев, и ему было поручено провожать молодых бельгийцев через границу до Голландии. Он предложил одному французскому гражданину продать эту тайну немцам и поделить полученные за это деньги. В эту ночь восемь человек должны были перейти через границу. За несколько гульденов он охотно был готов пожертвовать жизнью своих восьми соотечественников, которые ему доверились. С огромным присутствием духа француз дал ему понять, что он немецкий агент и возьмет на себя выполнение всего этого дела, и, сверх того, сказал ему, что если тот согласится теперь же поехать с ним в Англию, то получит за все это еще больше денег. Алчность фламандца была настолько велика, что он сел на пароход без колебания и по приезде был тотчас же передан в руки полиции.

Пиккард, Бэкон и Дюкен

До войны наше внимание было привлечено одним голландцем, Лео Пиккардом, разъезжавшим по всей стране с труппой карликов. Было замечено, что крупные центры, как Бирмингем и Шеффилд, его совершенно не интересовали, но что он охотно и часто останавливался в военных портах и по соседству с лагерями, как, например, лагерь Альдершот и лагерь Солсбери-Плэн. Он довольно часто ездил в Голландию, но эти поездки можно было легко объяснить требованиями его ремесла и необходимостью постоянно обновлять и пополнять труппу.

Как-то раз его застали в беседе с немецким агентом в Роттердаме Штейнгауэром. Кроме того, за несколько недель до объявления войны, в летнем лагере, в котором труппа Пиккарда давала свои представления, исчезли секретные военные документы, и подозрение пало на одну из его артисток, карлицу по имени Мария. С тех пор Пиккард находился под подозрением, но прямых улик против него не было.

В последние дни, предшествовавшие объявлению войны, он покинул свою бродячую труппу и получил место заведующего театром «Бижу» в северной части Лондона. Вскоре он без всякой видимой причины снова переменил занятие и стал выдавать себя за агента по распространению американских фильмов. В течение первых двух лет войны дела его, по-видимому, шли довольно вяло, хотя он и объезжал все прибрежные города. Он не подозревал, что за ним следили и что его привычка тратить деньги без счета была замечена. В начале 1916 г. он стал торговать фильмами, которые он по случаю покупал в Англии и вывозил их затем в Голландию. Он настаивал, чтобы цензура разрешила ему экспортировать 15 тыс. м пленки в Голландию по адресу господина Блома. Мы же располагали некоторыми сведениями об этом Бломе и посоветовали цензуре не давать разрешения на вывоз.

Мы решили более тщательно следить за Пиккардом, и дело было поручено одному из моих лучших сыщиков. Вскоре после представления своего последнего ходатайства в цензуру Пиккард зашел однажды в дешевый ресторан и сел за единственный свободный столик. Через несколько минут какой-то человек вошел в тот же ресторан и стал искать глазами свободное место; так как все столики были заняты, он сел за стол Пиккарда, предварительно извинившись перед ним за эту смелость, но Пиккард очень охотно завязал с ним разговор и стал особенно словоохотливым, как только узнал, что его собеседник был также представителем кинофирмы. Он пустился даже на откровенность. Обругав цензуру за ее глупое отношение к торговым делам, он заявил: «Все-таки мне никто не может помешать посылать товар в Голландию, и я могу заработать много денег». С этими словами он вынул из кармана пачку банковых билетов, показывая ее своему новому знакомому.

Получив это донесение, мы предупредили почтовую цензуру, что в корреспонденции, отправляемой в Голландию, надо тщательно следить за всеми письмами, адресованными на имя Блома. Через несколько дней было задержано письмо, подписанное «Лео Пиккард». В этом письме не удалось обнаружить никакого следа секретного текста, и содержание его было совершенно невинным. Пиккард жаловался на препятствия, которые ему ставила кинематографическая цензура, и добавлял, что рыночные цены на фильмы были в Лондоне очень низки. Это письмо было отправлено, и через несколько дней цензура натолкнулась на ответ П. Блома, который советовал Пиккарду попробовать счастье в провинциальных и особенно в прибрежных городах. Вслед за этим за Пиккардом был послан около шести часов утра инспектор. Растрепанная женщина отворила дверь и заявила, что мужа ее нет дома. Посетитель показал тогда свой мандат и потребовал, чтобы его допустили к обыску квартиры. Сначала женщина хотела захлопнуть дверь перед его носом, затем раздумала и впустила его. Поднимаясь по лестнице на первый этаж, она ворчала, что муж ее, находившийся еще в постели, будет страшно зол, что его побеспокоили в такой ранний час. Пиккард действительно лежал в постели и бросил угрожающий взгляд на свою жену, когда она впустила инспектора, сразу приступившего к обыску в комнате.

Пока его везли в такси по направлению к Скотланд-ярду, Пиккард, оставив свой нахальный тон, заявил, что может доставить весьма полезные сведения о шпионах. А подъезжая к темному гранитному зданию, он был уже готов работать для Англии, только бы ему платили за его информацию.

За время всей войны я не видел более отталкивающей личности, чем этот Лео Пиккард. Это был человек огромного роста с бегающими по сторонам глазами. Он вполне отдавал себе отчет в опасности своего положения, и мундиры сухопутных и морских офицеров моих товарищей его сильно смущали. Он не отрицал, что поддерживал переписку с немецким агентом в Голландии (П. Блом), и выразил полную готовность его предать. Нас совсем не соблазняло предложение этого неисправимого лжеца, но мы тем не менее записали одно из его сообщений. В нем было столько же лжи, сколько и правды, но впоследствии оно оказалось нам все-таки довольно полезным. Этот факт был отмечен в его пользу, и поэтому он был присужден к пожизненным каторжным работам. Тогда было неблагоразумно по многим причинам казнить голландского подданного. Я нисколько не удивился, узнав по окончании войны, когда Пиккард был уже на свободе, что он хвастал в Германии тем, что был орудием потопления королевского крейсера «Гемпшир». Это как раз был тот род лжи, на которую был способен человек его характера.

Тот же инспектор, который арестовал Пиккарда, был послан в Дублин, чтобы привезти оттуда американского журналиста Джорджа Вокс Бэкона, деятельность которого в конце 1916 г. возбуждала серьезные подозрения. Американские корреспонденты путешествовали по всем воюющим странам, и им показывали гораздо больше интересного, чем простым гражданам. Впрочем крупные американские газеты с большой осторожностью назначали своих корреспондентов, и только в конце 1916 г. некоторые из них навлекли на себя подозрение. В данный момент довольно серьезное подозрение возбуждал корреспондент, фамилию которого я буду обозначать Р.; он находился тогда в Голландии, и его должны были арестовать, как только он окажется в Англии или на территории союзной страны. Бэкон же провел некоторое время в Англии в качестве представителя нью-йоркского агентства и просил разрешения отправиться в Роттердам. Прежде чем покинуть Лондон, он указал свой адрес в Роттердаме, как раз тот, который нам был известен как адрес центра немецких шпионов. С другой стороны, он написал одному подозрительному типу в Амстердаме письмо, в которая часть слов была слегка подчеркнута. Но, когда это было обнаружено, Бэкон уже покинул страну. Теперь оставалось только следить за ним в Голландии, и вскоре мы узнали, что он находится в постоянных сношениях с Р. и еще другим подозрительным американцем. 3 ноября он высадился в Гревсэнде и, вероятно для того, чтобы не возбуждать подозрений, пришел сообщить нам, что ему предложили в Голландии поступить на службу германского шпионажа и что, разумеется, он с негодованием отверг это предложение. Произвели осмотр его багажа, но так осторожно, что не привлекли его внимания. Он провел несколько часов в Лондоне, затем объездил всю страну, посылая время от времени статьи в Нью-Йорк. Затем он отправился в Ирландию. Между тем следствие, произведенное в Голландии, указало нам, что лицо, которому он отправил письмо с подчеркнутыми словами, находилось на службе у неприятеля. Поэтому мой инспектор, проводив Бэкона в Ирландию, остановился с ним в Дублине в одной гостинице, где уже находился и другой американский журналист, собиравшийся уезжать в Нью-Йорк. Оба коллеги обедали вместе.

Инспектор не располагал еще достаточными доказательствами, чтобы арестовать Бэкона Единственное, что он мог сделать, – это пригласить его последовать за ним в Скотланд-ярд, но он придумал лучшее. Постучавшись в дверь, он попросил разрешения обыскать его комнату. Бэкон принял его холодно, но не враждебно. Он разрешил ему сделать обыск и, в то время как инспектор выполнял свою обязанность, просил его дать кое-какие сведения для того, чтобы он мог написать статью о воздушной обороне Лондона.

Среди предметов, обличавших Бэкона в немецком шпионаже, в его бумагах нашли вексель на 200 фунтов, выданный 9 октября. Он пытался стереть фамилию Р. в своей записной книжке, в которой находился также адрес одного лица в Роттердаме, о котором мы уже знали в течение нескольких месяцев, что он был неприятельским агентом. Когда все эти факты были изложены ему на допросе, Бэкон не потерял присутствия духа, но все же не мог нам дать удовлетворительного объяснения.

Мы теперь располагали всеми подробностями германского плана, по которому предполагалось наводнить Англию американскими журналистами, которых вербовал некий Сандер, поддерживавший самые тесные сношения с недовольными ирландцами в Америке. Эти шпионы должны были посетить Ирландию и передать сведения немцам в Роттердам. Им была также дана инструкция войти в сношения с вернувшимися с фронта ранеными офицерами и выудить у них сведения о настроении войск.

Бэкон исполнил свое поручение. Он завязал дружбу с одним раненым офицером и предложил ему поехать вместе в Шотландию. Он получил чек на сумму, какую немцы обыкновенно выдавали своим шпионам на их предварительные расходы. Отбывая свое заключение в тюрьме, он получил из Голландии письмо от Р. следующего содержания: «Я бы очень хотел, чтобы старик Ц. был со мной, чтобы помочь мне прочесть письмо». Нуждался ли Р. в помощи для прочтения письма, если бы оно не было шифрованным? 3 февраля Бэкон написал из Брикстонской тюрьмы, что хотел бы видеть ответственное лицо, которому он мог бы сделать важные сообщения. Старший офицер отправился в тюрьму, и Бэкон сознался во всем. Он рассказал, что за некоторое время до его отъезда из Нью-Йорка человек с иностранным акцентом, называвший себя Дэвис (псевдоним Чарльза Винненберга, как нам было известно), по телефону назначил ему свидание. Он встретился с Винненбергом, который изложил ему, чего от него хотели. Бэкон не соглашался, указывая на опасность, которой он подвергался, но Винненбергему возразил:

– До сих пор им удалось поймать всего двух или трех лиц, и все они были дураки. Вас не могут подозревать. Мы будем вам платить 25 фунтов в неделю и покроем все ваши расходы.

Винненберг дал ему адрес нескольких лиц в Голландии, с которыми Бэкон должен был войти в сношения, и уверил его, что трое или четверо американцев, находившихся в Нидерландах, будут пересылать, если понадобится, его телеграммы. Когда Бэкон намекнул, что цензура могла перехватить его донесения, Винненберг сказал ему:

– Я вам открою секрет, как надо наводить на ложный след цензуру.

Бэкона судили в военном совете и приговорили к повешению. К счастью для него, Америка как раз собиралась вступить в войну, и была учтена важная роль, которую он мог сыграть как свидетель для Соединенных Штатов. Поэтому его послали под конвоем в Америку, и там он был приговорен к одному году тюремного заключения за нарушение законов нейтралитета. Отбывая свое наказание, он донес на главных немецких шпионов в Америке, что дало возможность арестовать и судить Винненберга и Сандера. Первый во всем сознался и обвинял Р., который имел смелость посылать статьи о продовольственном положении в английскую газету. Мы надеялись заманить его в Англию, попросив директора газеты пригласить его приехать лично, якобы для получения гонорара, но он был слишком осторожен и предпочел не ездить.

Один из немецких агентов, который больше, чем кто-либо другой, принес вреда союзникам и которого никогда не могли поймать, потому что он остерегался показываться на союзной территории, был Фрид Дюкен. Жизнь его была полна приключений. Во время англо-бурской войны он был разведчиком со стороны буров, и англичане не могли его захватить. В момент объявления войны 1914 г. он находился в Южной Америке, где прилагал все усилия к уничтожению британских кораблей. Метод, которым он пользовался, состоял в изготовлении взрывчатых веществ, до неузнаваемости ловко замаскированных под уголь. Он их помещал среди топлива, которое погружалось на пароходы, особенно на суда, перевозившие продовольствие и снаряды в Англию. Первой его жертвой был пароход «Сальвадор», направлявшийся в Англию с грузом продовольствия и исчезнувший без следа. Затем он положил свои адские бомбы на судно «Вобан». На этом последнем вспыхнул пожар после взрыва, но капитану корабля удалось добраться до Гибралтара с остатками своего судна, при потере семи человек из экипажа Через некоторое время Дюкен взорвал угольные склады в Бахиа. Военный корабль «Пемброкшир» исчез таким же образом как и «Сальвадор». Относительно четырех других судов, которые не пришли в порт, куда они направлялись, Дюкен хвастал впоследствии, что он их потопил. Портовая полиция тщетно пыталась поймать его; три раза подряд сыщики настигали его, но каждый раз он от них ускользал. Удалось установить его местожительство, и было решено устроить ему засаду. Кордон полиции окружил дом, но когда взломали дверь, было уже поздно: Дюкен удрал по крышам соседних домов. В третий раз его видели на корабле, который он собирался потопить. Его схватили и посадили в лодку, на которой должны были доставить на сушу. Но, в момент, когда шлюпка подходила к берегу, Дюкен бросился за борт и скрылся в волнах. Долгое время обыскивали кругом, но не нашли никаких следов беглеца. Думали, что его сожрала акула или что он утонул и что союзники больше никогда о нем не услышат. Однако вскоре после заключения перемирия один из инспекторов встретил его на улицах Нью-Йорка, прогуливающегося в мундире австралийской легкой кавалерии; вся грудь его была увешена орденами и медалями. Его арестовали и отправили в тюрьму в Тумбос, а затем хотели увезти в Англию и судить там по обвинению в убийстве английских матросов. Но на другое утро после его ареста надзиратель нашел камеру пустой. Он снова убежал, и никто этого не заметил. Предполагали, что он купил свободу ценой золота. Он дошел до такой дерзости, что написал из Мексики письмо нью-йоркской полиции и рассказал, как ему понравилось путешествие, которое он совершил на самолете, взятом с аэродрома в Филадельфии. Можно было предполагать, что он побоится вернуться в Нью-Йорк после этого подвига. Действительно, он соблюдал осторожность в течение нескольких лет, но совсем недавно его снова арестовали в Нью-Йорке, и последний раз я слышал о нем, когда британское правительство собиралось обсудить, следует ли требовать его выдачи за убийства, совершенные им во время войны.