Текст книги "Воля владыки. В твоих руках (СИ)"

Автор книги: Рия Радовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 6

Владыка держал за плечи жесткой, болезненной хваткой. Вжимал ее в стену и сам прижимался, так что Лин чувствовала едва сдерживаемую дрожь, а в голове мутилось от тяжелого, лишающего воли запаха. Встряхнув Лин, зарычал в ухо:

– Бесишь. Не понимаешь. Убирайся. Пошла вон, пока я тебя не убил, меня не порадует твой труп.

Лин дернулась и проснулась.

Спина болела, будто не вчера и не во сне, а только что в стену прилетела. Рука под подушкой комкала нежный шелк рубашки, другой рукой Лин сминала наволочку – кажется, снилось, что вот так же вцепилась в Асира. Не хотела, чтобы тот прогонял.

В окно лился яркий послеполуденный свет, из общего зала доносились голоса и звон посуды. Лин поморщилась: проснуться бы чуть раньше, хоть за полчаса до обеда. Теперь допоздна все будут торчать здесь, выйдешь из комнаты, да что там, с кровати встанешь, и тут же окажешься зрелищем номер один. До тех пор, пока снова не явится какой-нибудь кродах.

Она перевернулась на бок, натянула одеяло на голову и закрыла глаза. Но сон уже не шел. Зато полезли в голову мысли. Может, владыка и в самом деле прогнал ее лишь потому, что побоялся убить? Не хотелось верить, что за коротким, но яростным «убирайся» крылась не забота, а разочарование. Но… «Не впускать ее ко мне больше», так ведь он сказал? Похоже, стоило признать худшее.

В зале вдруг воцарилась тишина. А потом кто-то завизжал, громко и истерично:

– Господин Ладуш. Это не может быть правдой. Не может.

Лин застонала и села. Даже если и могла бы заснуть снова, не под очередной же скандал.

– Тихо. Распоряжения владыки и первого советника не обсуждаются. Или ты забыла об этом, Ирада?

Надо вставать.

– Нет, но мы все думаем…

Найти Лалию и все-таки спросить, что с владыкой, насколько серьезна рана, нашли ли убийцу… и вообще…

– Заткнись. Я не хочу в карцер из-за тебя, а ты нарываешься, – Лин узнала обычно невыразительный и тихий голос Тасфии и даже моргнула от удивления. Та предпочитала ни во что не вмешиваться. – Две истерички уже наорались, может, хватит? Голова болит.

– Но я же за всех.

– Истерик и в самом деле достаточно. Или вы все успокаиваетесь, или я приму меры. – Ладуш говорил спокойно, но Лин впервые слышала у него такие интонации – жесткие и угрожающие, живо напомнившие о его родстве с Асиром.

В комнату Лин вошла Хесса. С прямой спиной, вздернутым подбородком, пятнами нездорового румянца на скулах и полыхающими ушами, завернутая в широкий халат, явно не из собственного шкафа.

Со странными предосторожностями, морщась, опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Свободные рукава из плотного шелка съехали до локтей, оголяя руки, и Лин зацепилась взглядом за знакомый браслет. Хесса носила его постоянно, не снимая даже во время тренировок, только в общем зале старалась прятать под рукавом. Лин никогда не спрашивала, что он значит для Хессы, а та не говорила.

– Он тебя что, выдрал? – уж что-что, а картину «больно сидеть» Лин определяла на раз. Неужели Сардар, действительно «само терпение», решил поучить Хессу настолько жестко? С другой стороны, это, как сказала бы Лалия, не казармы и не пыточная, можно жить дальше.

Хесса застонала. Пробормотала тихо, не убирая рук:

– Выдрал. Только не в том смысле. Я сама хотела. Дело не в нем. Последний час был… унизительным.

– Что случилось?

– Меня лечили. – Она раздвинула пальцы. Глянула сквозь них на Лин и зажмурилась. – Я пришла попросить мазь. Всего-то попросить мазь. Но этот… проклятый господин Ладуш… Решил осмотреть меня лично. «…и никаких скандалов. Наскандалилась уже». Чтоб я еще хоть раз.

В чем-то Лалия была насчет нее права. Хесса и в самом деле боялась не того, чего стоило бояться, беспокоилась не о том и унижением считала не то, что следовало бы. И это могло кончиться плохо.

– Скажи, Хесса… – Лин говорила тихо, помня о трех десятках любопытных ушей, но сейчас даже тихий голос прозвучал жестко. – Скажи, неужели забота и лечение для тебя унизительней, чем все, что с тобой было в трущобах?

Та помотала головой, тяжело выдохнула.

– Нет. Бездна побери, нет, конечно. Но я не привыкла… Я не знаю, Лин. Не понимаю, как на все это реагировать. Мне кажется, что я… не то говорю, не то чувствую и думаю не то, что нужно. Я не знаю, как здесь живут. Как вообще нужно жить, когда не пытаешься просто выжить? – Она соскользнула с кресла, опустилась на колени у кровати Лин и вцепилась в ее одеяло. – Что случилось вчера? Ты же была у владыки? Я не видела тебя утром, когда пришла, так откуда ты знаешь про Сардара?

– Так, – Лин откинула одеяло. – Ты правда хочешь все обсуждать здесь? Мне нужно вымыться, умыться и кофе. И, наверное, поесть. Ты со мной?

Хесса кивнула и поднялась.

– Я возьму одежду и приду в купальни.

Лин тоже решила взять одежду с собой, а пока накинула халат. Заглянула попросить кофе, старательно не замечая взглядов и не вслушиваясь в шепот за спиной – а громко и в лицо с ней никто не отважился заговорить, хотя Ладуша в зале уже не было.

Скоро Лин поняла, почему так: Ладуш сидел у клиб, грея ладони об огромную кружку то ли целебного, то ли просто успокоительного чая – пахло ромашкой, мятой и чем – то незнакомым, но живо напомнившим снадобье профессора Саада.

– Доброе утро, Ганис, – поздоровалась Лин с дежурным клибой. – Сделайте мне кофе, пожалуйста. Доброе утро, господин Ладуш.

– Добрый день, Линтариена, – вздохнул тот. – Я рад, что хотя бы ты сегодня спокойна.

«Хотя бы сегодня ты спокойна» легко читалось между строк, и Лин виновато опустила взгляд.

– Простите за вчерашнее.

– Ты не дала мне даже объяснить. И чем все закончилось? Плохо закончилось. Для всех. Впрочем, уже поздно об этом. Тебе нужно что-нибудь, кроме кофе?

Упрек был тем мучительней, что Лин его заслужила. А еще оказалось, что она привыкла к доброму отношению Ладуша, к его слегка навязчивой, но при этом мягкой заботе, и откровенная неприязнь в голосе ударила очень больно.

– Нет, ничего. – Есть и так не хотелось, скорее Лин просто осознавала, что надо, но теперь кусок в горло не полез бы.

– Тебе нужно к Сааду. – Ладуш пригубил из кружки. – Я отведу, но не сегодня.

«Сегодня глаза бы мои тебя не видели», – додумала Лин.

– Будь готова завтра перед обедом.

– Хорошо, – она приняла у Ганиса поднос, на котором, кроме кофе, все-таки стояла тарелка с нарезанным хлебом, мясом и сыром, поблагодарила и поспешила уйти.

Хесса уже сидела в бассейне, спрятавшись в воду почти по самую макушку. Лин поставила поднос на бортик, втянула запах кофе и, не раздеваясь, присосалась к кружке. Сделала себе бутерброд. Оказывается, и есть, и пить хотелось зверски. И только опустошив тарелку и допив кофе, полезла в воду.

Отмокать она не собиралась, только вымыться побыстрее. Но купальня была одним из тех мест, где можно поговорить – пока не заявился кто-нибудь еще.

– Так вот, Хесса. Я тоже не умею здесь жить. Вчера наделала ошибок не меньше, чем ты. Но если еще раз так выступишь, тебе точно снова придется выживать. Хочешь знать, что сказал владыка?

– Вряд ли хоть что – то, чего не говорила себе я этой ночью. Я бы пошла в казармы. Сама пошла, даже тащить не пришлось бы. Потому что… потому что мне здесь не место. Я же пыталась. Быть тихой, не отсвечивать, сдерживаться. Мне даже начало казаться, что получается. Но ты видела, чем это закончилось. Все видели.

– Не особо хочешь, понятно. Ну, как знаешь. А что ты у Сардара, мне Лалия сказала. Хоть что – то утешительное во всем этом кошмаре. – Она окунулась еще раз, отжала волосы и вылезла. Накинула халат, села на широкую лежанку, вытянув ноги. Все-таки эти купальни предназначены были для роскошной неги, а не для тяжелых и мутных разговоров.

– Это Лалия привела Сардара. Почти на рассвете. Надо, наверное, извиниться перед ней. Не представляю, как. Я знаю, зачем она это все… Знаю, но… Не могу, – глухо сказала Хесса.

– Смоги уж как-нибудь. Она того стоит. И то, что она сделала, тоже.

Хесса шумно вздохнула, вылезла из воды, завернулась в халат – суетливо, пряча глаза, так что Лин сразу поняла – дальше будут извиняться перед ней.

Когда молчание могло бы стать неловким, Хесса спросила:

– Что случилось у тебя с владыкой? Все плохо, да? Из-за меня.

– Плохо, – согласилась Лин. – Он меня вышвырнул. Из-за тебя или из-за меня. Я там тоже, знаешь ли, не блистала дипломатией.

– Блядь. Это… можно исправить?

– Не знаю. – «Наверное, зависит от того, насколько сильно я его задела», хотела сказать Лин, но тут же поняла, что это будет ложью. «Задела» – слишком слабое обозначение для случившегося. «Оскорбила» было бы вернее. Сильно оскорбила. До бешенства и жажды убийства. Можно ли такое исправить? – Лалия сказала, раз я жива, не в казармах и не в пыточной, все не так плохо.

– Да уж. Все со всех сторон… охуенно, – Хесса обхватила себя руками, замерла к Лин спиной, напряженная и потерянная. – И меня он, конечно, слушать не станет. Даже если… Нет.

– Кто, владыка? Хесса, я тебя умоляю. Ну честно. Ты не можешь быть такой дурой.

– А что ты предлагаешь? – та стремительно обернулась, мокрая, злая, с лихорадочно блестящими глазами. – Просто сидеть здесь и смотреть на… – она взмахнула рукой, – это все? Любоваться на то, что сама устроила? Ты ничем этого не заслужила.

– Заслужила, – жестко ответила Лин. – Хоть это, хоть что угодно. Меня никто туда силой на веревке не тянул, сама вломилась. Ладуш останавливал, что-то объяснить хотел, я не слушала. Свои мозги не подключила, хотя бы Лалию расспросить не догадалась, а ведь еще по Сардару поняла: что-то плохое происходит. Идиотка клиническая, одна штука. Сама виновата. И ничего не собираюсь делать. Или простит, или нет. Если нет… ну, значит, нет. Вс е.

– Ты не сама вломилась. Ты вломилась из-за меня. – Хесса будто потеряла в росте, опустила плечи, ссутулилась, села рядом. – Я не знаю, что случилось, но Сардар… он… там какая – то херня. И лезть к кому – то из них сейчас… это, конечно… – она покачала головой. – Надо подождать немного.

– Не лезь. Я прошу тебя, просто прошу, не лезь. Да блядь, ты понимаешь, что даже твой Сардар тебя тогда не вытащит? Ты что, совсем самоубийца?

– Мой? – переспросила Хесса и вдруг рассмеялась, хрипло и болезненно. – Если бы. Но ты права. Сдохнуть сейчас… я не хочу.

Отлично, провокация удалась. Спасибо Сардару, крепко Хессу подцепил, раз простое напоминание о нем вызывает желание жить. Вот и хорошо.

– Ну, не он твой, ты его, есть разница? Что камнем по чайке, что чайкой по камню, один хрен. Просто радуйся. И живи.

Хотела бы она сказать то же самое себе. Но перед Хессой теперь придется держать лицо, хотя бы пока не успокоится немного. Активное чувство вины иногда полезно. Но куда оно может завести Хессу, Лин даже думать боялась.

– Пойдем, что ли, отсюда. Долго сидим, того и гляди кто-нибудь вломится с претензиями.

Хесса кивнула и начала одеваться. Буркнула:

– Схожу Лалию поищу. Извиниться, блядь.

– Главное, без ругани извиняйся, – хмыкнула Лин. – А то наговоришь снова бездна знает чего.

Хесса только вздохнула.

А Лин, поколебавшись немного – все-таки время уже шло к вечеру – решилась сходить в зверинец. Ненадолго. Не в том она настроении, чтобы лезть в клетку с анкарами, но надо узнать, как там Исхири. Она и так виновата перед ним – вчера, наплевав на собственную жизнь, совсем забыла о том, кто с ней связан. Конечно, их связь еще не установилась, если судить по всему прочитанному, сейчас они в самом начале долгого пути, и смерть Лин пока еще не потащит за собой ее зверя. Но Исхири уже привязался к ней, а она…

Стыдно, как же стыдно. Владыка доверил ей сына Адамаса, а она… «Больше такого не будет, больше я не забуду», – пообещала себе Лин.

Не рискнула бы после вчерашнего идти туда, где можно встретить владыку – не будь тот ранен. Хотя он, наверное, мог и так сорваться с места, но тут уж не угадаешь. Будь что будет.

Триан чистил поилки, совсем как в первый раз, когда владыка привел сюда Лин. Поздоровался, спросил:

– Как ваша рука, госпожа?

– Хорошо. Но, Триан, я посоветоваться хочу. Разумно ли мне будет идти к ним сейчас? Я тревожусь. Сильно.

Триан подошел, втянул воздух и покачал головой:

– Вы не только тревожитесь, госпожа Линтариена. Вы на грани течки. Сейчас вам и правда не надо входить к анкарам. Исхири скучает, но он должен знать вас сильной.

– Хорошо, – кивнула Лин. – Спасибо, Триан. Я приду… как только смогу.

«Приду, если переживу эту проклятую течку и останусь в здравом уме». Она попросила бы Триана позаботиться об Исхири, не будь это слишком близко к оскорблению. Конечно, тот позаботится.

– Хорошей течки, госпожа Линтариена.

Он был искренен и не знал, что на хорошую течку «госпоже Линтариене» вряд ли стоит надеяться.

– Спасибо, Триан.

Теперь ей оставался только сераль. Ничего больше.

ГЛАВА 7

Допрос тянулся четвертый час – редкие для этого мира механические часы висели у профессора Саада над рабочим столом, прямо напротив Лин, так что сомневаться не приходилось. Именно допрос, Лин не знала, как еще назвать это издевательство. Даже задумалась – если Хессе показалось унизительным всего лишь лечение после слишком активного секса, как бы она такое назвала?

Профессора интересовало все, и как можно подробнее. Насколько сильно Лин недоедала в детстве, и случались ли с ней в том же детстве сильные потрясения, связанные с чужой и собственной сексуальностью. Как часто она употребляла алкоголь в период созревания, какой именно это был алкоголь, и было ли что-то кроме алкоголя. Посещали ли ее осознанные и неосознанные сексуальные желания, и если да, то как часто и как скоро от начала очередного курса подавителей. И еще сотни вопросов, отвечая на которые, Лин то мучительно краснела, то сжимала кулаки, напоминая себе, что сейчас она не агент Линтариена и не анха повелителя. Даже, пожалуй, не человек со своими человеческими чувствами и желаниями, а пациент. А еще вернее – подопытный кролик.

Ладуш сидел в углу у стола и неторопливо пил чай. Наверняка запоминал все откровения Лин, хотя прочитать по его лицу реакцию та не могла, никакой следственный опыт не помогал. Ладуш все еще злился, по пути сюда не сказал ни слова. У Лин при каждом взгляде на него назойливо вертелось в голове: «дело плохо». Вот только что именно плохо? Здоровье Асира или его настроение? Или произошло еще что-то? А может, она теперь так и будет раздражать Ладуша одним своим видом?

Как ни странно, никаких слухов до сераля не доходило, анхи не знали даже о ранении владыки. Лин, конечно, тоже помалкивала, только слушала внимательно.

Плохо, что с Лалией поговорить так и не удалось, но, может, сегодня? Когда профессор Саад выпустит ее наконец из своих загребущих лап?

Профессор же то метался по комнате, бормоча себе под нос о клинических дебилах и продажных социальных службах, то черкал что-то в толстой тетради, то подскакивал к Лин. Смотрел в глаза, оттягивая веко, или тыкал под коленку, проверяя какие-то там рефлексы, или заставлял вытягивать вперед руки, растопыривать пальцы и, закрыв глаза, искать каждым пальцем собственный нос.

– Ну что же, – сказал он. – Все не так плохо, как могло быть. Вынужден признать, госпожа старший агент, что некие зачатки интеллекта и даже, как ни странно, здравого смысла в вашей голове имеются. Можете идти.

– Но… – Лин даже растерялась. Она думала, профессор сразу выдаст пачку рецептов, как в больнице, или хотя бы объяснит, чего ждать. А тут – «идите», то же «убирайся», по сути, – Вы ничего конкретного не скажете, профессор?

Тот презрительно хмыкнул.

– А вы много конкретного говорите своим клиентам? Я должен подумать, рассчитать варианты. Это дело не пяти минут, так же как и ваши «следственные действия». Жить будете, если это вам интересно. Господин Ладуш, вы можете остаться? Есть несколько вопросов и к вам тоже.

– Придется немного подождать. Я вызову евнуха для Линтариены. Анхам перед течкой не рекомендуется ходить по дворцу в сопровождении только стражников-клиб.

Ладуш выглянул за дверь и отдал приказ страже, а Саад, еще раз пробежавшись по комнате – от заваленного бумагами рабочего стола к широкому окну, от окна к крохотному обеденному столику, а оттуда – к сидевшей на табурете посреди комнаты, словно в допросной, Лин, вдруг спросил:

– Кстати, агент. Эта штука у вас на шее – вы ее нацепили под влиянием разума или эмоций?

– Это важно? – Лин отчетливо ощутила, как вздыбился и зарычал внутренний зверь.

– Может оказаться очень важным, – Саад, как будто что – то почуяв, попятился и тут же кивнул: – Реакция исключительно эмоциональная. Я прав?

– Да, вы правы, – Лин встала. – Я не буду это обсуждать.

– Как пожелаете, – тонкие губы профессора дрогнули в скупой усмешке. – Я получил достаточно информации.

– В следственной группе вам цены бы не было.

– Не сомневаюсь. На общем интеллектуальном фоне ваших коллег…

В дверь деликатно постучали, вошел евнух:

– Господин Ладуш?

– Проводи госпожу Линтариену в сераль.

Лин вышла молча: в ней все еще кипела злость, внутренний зверь то рычал, то вдруг принимался тоскливо скулить, и не было никакого желания его сдерживать. Лин и сама бы заскулила, если бы точно знала, что никто не увидит и не услышит.

В серале она заглянула к клибам, попросила чего-нибудь поесть в сад, а в саду забилась в самый дальний угол. Не в любимое место среди жасмина – там слишком ярко вспоминалась собственная глупость, а в другом конце сада, среди шпалер чего-то вьющегося, усыпанного белыми душистыми гроздьями. Их сладко-пряный аромат отчего-то напомнил о ярмарке. Тогда все было хорошо. Знать бы, она окончательно продолбала свой шанс, или все-таки можно на что – то надеяться?

Вечером евнух принес бутыль с наклейкой, на которой почерком Саада было написано: «Три глотка перед сном». Еще одно доказательство того, что Ладуш на нее злится – иначе принес бы сам и, может, даже рассказал о разговоре с профессором.

Поэтому Лин удивилась, когда на следующий день Ладуш нашел их с Хессой в саду прямо с утра, за завтраком.

– Хесса, не могла бы ты оставить нас?

Та бросила быстрый, взволнованный взгляд на Лин и кивнула, поспешно забирая свою тарелку. Буркнула, уже поднявшись: «Доброе утро», – и исчезла.

– Кому доброе, кому не очень, – сказал Ладуш в пространство и сел рядом. – Нам необходимо кое-что обсудить.

– Я слушаю, – Лин слишком крепко сжала кружку и тут же, заметив это, отставила ее на поднос.

– И я хочу, чтобы со мной разговаривала старший агент Линтариена, а не анха на грани течки. Это возможно?

– Да, – коротко ответила Лин. Она поняла, что имел в виду Ладуш, и была с ним согласна. Возможно, будет нелегко, но истерик за последнее время и правда хватило, пора подключать мозг.

– Хорошо. Неприятных сюрпризов за несколько прошлых дней было предостаточно, давай постараемся избежать новых. По мнению Саада, да и по мнению моего носа тоже, течка начнется совсем скоро. Я хочу, чтобы ты подумала, на кого из кродахов среагируешь менее м-м-м… травматично. Как анха из сераля владыки ты можешь рассчитывать на определенные привилегии. Ты знакома с первым советником и начальником стражи, тайного советника, насколько я знаю, тоже видела. Обычно анхам не предлагают выбора, но, учитывая обстоятельства… Я в состоянии поговорить с любым из них и получить согласие.

Лин закрыла глаза. В животе стало холодно, дыхание перехватило, будто ударили под дых с размаху. «Успокоиться. Ты ведь понимала, что все к тому идет? Чувствовала, насколько все плохо? Никаких сюрпризов. Все, как и следовало ожидать. Даже забота Ладуша, все-таки забота, хотя шел бы он в бездну с такой заботой».

Вслепую она нашарила кружку, глотнула. Потекло по подбородку, по шее.

– Мне нужно несколько минут. Подождете?

– Разумеется.

Лин встала, дошла до фонтана и тщательно, неторопливо умылась. Подавила соблазн сунуть голову в воду – все равно не поможет, а вид будет жалкий. Постояла, глядя на рассыпающиеся брызгами струи. Мыслей не было, только боль.

Ладуш знал, что делал, предупреждая, что хочет говорить с агентом, а не с анхой. Иначе было бы трудней сдержаться. Лин еще не забыла, как настраиваться на неприятную, но необходимую работу.

Ничего личного.

Она резко выдохнула и вернулась к Ладушу. Села, встретила неожиданно сочувственный взгляд. Вот, спрашивается, что толку в этом сочувствии?

– Начальника стражи не любит агент Линтариена. За некомпетентность. Как на него среагирует анха – не знаю. Сардар… Его я уважаю, но анхе Лин не нравится запах. Может быть, это важно? Тайного советника не помню, а должна? Мы с ним разве встречались?

– Да. Он был в серале, когда ты повредила руку и отключилась. Нес тебя ко мне тоже он. Правда, тогда ты была уже без сознания.

Лин попыталась вспомнить, но в памяти нашлась только Лалия, она что – то говорила о готовом раздвигать ноги цветнике, и чья-то ярость. Покачала головой:

– Не помню. Ладно, не так уж важно, на самом деле. Я не знаю ответа на ваш вопрос. Если не… – произнести «владыка» она не смогла, сжало горло, и пришлось запрокинуть голову и несколько раз вздохнуть. – Все равно, кто. Доверюсь вашему выбору.

– Что ж, я понял. И еще одно. Будь готова к тому, что перед другим кродахом халасан придется снять. – Поднялся, сказал, не глядя на Лин: – Владыка пока не желает говорить о тебе. Я попытаюсь снова через несколько дней, но предсказать результат не возьмусь.

– Вот уж к чему я не буду готова, – буркнула Лин, глядя в спину уходящему Ладушу – слишком ровную, с первого взгляда выдающую напряжение. Пустые слова, Лин это понимала. В конце концов, ее выбор – это только ее выбор, он ни к чему не обязывает… вторую сторону.

Появилась встревоженная Хесса.

– Лин, что он?.. Бездна, что с тобой? Лин?

– Потом, – Лин встала. – Мне нужно подумать. Пойду к себе.

«Сбегу к себе» было бы точнее, да и думать было не о чем. Просто не могла она пока говорить, тем более – выслушивать или виноватое сочувствие, или нервное «надо что-то делать». Ладуш делал все, что сейчас «надо» и «возможно», даже больше. Несмотря на собственное отношение к ситуации вообще и к выходке Лин в частности. Вот и хватит. Все, что она теперь может и должна – это не мешать себя спасать. И еще – помнить об Исхири. Когда на одной чаше весов жизнь того, кто от тебя зависит, а на другой – несколько неприятных часов, ну ладно, пусть даже несколько дней, для тебя лично… Перетерпит.

Она не заметила, как добрела до своей комнаты, и более-менее пришла в себя, только упав в кровать и вытащив из-под подушки рубашку, еще хранившую запах владыки. Интересно, выбранный Ладушем кродах быстро взбесится, если Лин во время секса уткнется носом в рубашку с запахом Асира? Популярная в анекдотах тема «анха, кончая, кричит имя не того кродаха» в реальности часто заканчивалась в зале суда для одного и в больнице или морге для другой.

За обедом ей передали еще одну бутыль, и надпись на ней совсем не обрадовала. «Вместо кофе. Вместо, а не после. Будет нагрузка на сердце». С другой стороны, хотя бы вкус у питья был не такой мерзкий, как у других снадобий Саада. А по сравнению с прочим лишение кофе – даже не мелкая неприятность, а так, тьфу.

На ужин она не пошла. Сначала пряталась ото всех в саду, потом проскользнула в комнату и сделала вид, что спит. Укуталась одеялом с головой и снова достала из-под подушки рубашку. Прижала к лицу, вдохнула запах. Вдруг вспомнилась Нарима: «У тебя здесь нет ничего своего».

– Теперь – есть, – прошептала Лин.

Пока этот запах не выветрится, он будет принадлежать ей одной.

Засыпая, надеялась, что снова приснится Асир. Пусть даже в гневе, лишь бы хоть на миг, хоть во сне оказаться с ним рядом. Но снился почему-то профессор – нависал над ней, как будто и правда вел допрос, называл «ошибкой эволюции» и «умственно недоразвитым представителем своего вида» и требовал сдать халасан «как вещественное доказательство». Ладуш одобрительно кивал из-за кружки с чаем. Потом вдруг появился Адамас и заговорил голосом владыки. «Если ты будешь слабой, мы разочаруемся». «Он уже разочаровался», – хотела ответить Лин и проснулась.

Сераль спал. А у нее бешено билось сердце, и подушка оказалась мокрой от слез. А еще почему-то ныла грудь. Не сердце, не мышцы, это Лин поняла бы, а именно грудь. Хотелось сжать ее руками, потереть соски. Хотелось представлять, как сделал бы это Асир. Ощутить на себе его руки. Однажды он сделал так… почти так. Всего лишь накрыл ее грудь ладонями, без намека на ласки, на возможный секс. Но сейчас то прикосновение вспомнилось до невозможности ярко. Так ярко, что между ног стало мокро и горячо, а соски напряглись и заныли.

– Да в бездну, – всхлипнула Лин. Перевернула подушку сухой стороной. Это все профессор с его расспросами. Ладуш с его предложениями выбрать кродаха. И ее собственные дурацкие надежды, которые никак не хотят уходить.

И прикосновения владыки Асира, которые она, оказывается, помнит все, с самого первого дня. Как много их было – и как ничтожно мало.

Неужели и правда все закончится вот так? «Владыка не желает говорить о тебе». Это значит, что ее не допустят к нему. Хотя бы для того, чтобы извиниться, сказать, как сожалеет. Больно. Даже Нариме он дал второй шанс. «Потому что Нарима глупа и слаба, она не понимает, а ты – другая, ты должна понимать», – наверное, так сказал бы владыка, если бы снизошел до объяснений. Вот только… Именно поэтому и не снизойдет. Потому что она – не Нарима, не Сальма, не изнеженная фиалка, рожденная для сераля. Больно, как же больно. Ее дурацкий взрывной характер, сколько раз Каюм выговаривал, даже орал: «Повзрослей наконец, тебе уже не шестнадцать, чтобы сначала делать, а потом жалеть.»

С другой стороны, охранка – не сераль, там ее характер был к месту. Ну… почти всегда.

Снова она заснула только под утро, когда за окном уже угадывался близкий рассвет. Зато ничего не снилось. И завтрак проспала. Хесса не стала будить, и Лин подумала, что стоит сказать за это «спасибо». Но до любимого места подруги в саду не дошла, свернула за густо оплетенные розами шпалеры, легла в траву и лежала, глядя в небо, пока не нашел клиба с обедом.

«Спасибо» досталось ему – за то, что не стал ничего говорить.