Текст книги "Воля владыки. В твоих руках (СИ)"

Автор книги: Рия Радовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Они как будто… – Лин запнулась, поймав себя на внезапной дикой мысли. – Как будто хотят в те времена, когда было десяток анх на клан. Больные. Может, потому и тема в романах такая… модная? Нашли еще золотой век. Ладно, ты права, похрен. Спокойной ночи. До завтра.

Хесса кивнула и умчалась. А Лин спать не хотела. Она выспалась днем, да и… казалось, что прежняя комната в серале и кровать, на которой она уж точно всю ночь будет одна, разбудят отступившую было тоску. И Лин пошла в библиотеку. Пару часов еще вполне можно и почитать.

ГЛАВА 23

Опасения оправдались – на старом месте спалось плохо. Снились кошмары, в которых история Лейлы переплеталась с ее собственной, злорадно скалился сынок Пузана, кивали чему-то таинственные Хранители. Снился водопад и падающее в разлом небо. Лин вскидывалась, садилась на постели, слушала царившую вокруг тишину. Ложилась, закрывала глаза, и все начиналось снова.

Промучившись так несколько часов, она встала, оделась и побрела к клибам. В бездну отвары, она попросит кофе, а потом… пора сходить к Исхири, вот что.

У клиб сидел Ладуш с огромной кружкой в руках.

– Вы вообще не спите? – судорожно зевнув, ляпнула Лин. Вдохнула бодрящий запах, помотала головой. – Ах да, посольство. Доброе утро тогда. Можно мне тоже кофе?

– Ты-то почему не спишь? – Ладуш кивнул дежурному клибе, разрешая кофе для Лин. – Садись. Позавтракаем вместе.

Лин придвинула стул для себя, приняла у клибы кружку.

– Спасибо. Снится всякое… гадостное. Ну его. Я в зверинец схожу, как раз успею до мастера Джанаха.

– Похоже, мастер тебя впечатлил, – задумчиво сказал Ладуш.

– Да. – От кофе прояснилось в голове, сонная муть отступила, зато отчетливо вспомнился вчерашний разговор с Ладушем. – Господин Ладуш, – осторожно начала Лин. – Надеюсь, вчера я не позволила себе ничего… излишне неподобающего? Я была в раздрае и плохо себя контролировала.

– Я так и понял. – Ладуш вздохнул. – Ты действовала правильно. Поверь, Лин, уж лучше ты каждый день будешь прибегать со своим раздраем и желанием всех поубивать ко мне, чем единственный раз дашь этому желанию волю. Нет-нет, – вскинул он руки, – я верю, что осознанно ты никогда такого не сделаешь. Но у каждого бывают плохие дни.

Дальше ели молча, но молчание не было тяжелым или напряженным. Ладуш управился со своим кофе, встал.

– Хорошего дня, Лин.

– Спасибо. И вам, господин Ладуш.

Посольства со всей Ишвасы – событие не рядовое, Ладушу долго предстоит сидеть на кофе и бодрящих отварах. И в серале наверняка начнется то же сумасшествие, что было в дни праздника. И, хотя Асир предупредил, что Лин имеет полное право отказать любому кродаху, все равно лучше не мелькать. Мало ли, кто как воспримет ее отказ. К тому же здесь, похоже, именно вокруг анх концентрируется напряжение в политике. Надо будет расспросить Джанаха о новых и новейших законах. Он, конечно, и сам расскажет… рано или поздно, но Лин грызло предчувствие, что эти знания могут понадобиться в любой момент.

Когда она дошла до зверинца, рассвет едва высветлил небо. Но анкары не спали, и Триан был уже на ногах. Даже не слишком удивился, увидев Лин раньше обычного времени. Поклонился, коротко улыбнувшись:

– Госпожа Линтариена. Вас долго не было. Он скучал.

– Я тоже. У меня теперь занятия после завтрака, буду или рано приходить, или к вечеру. – Быстро переоделась и пошла к вольеру.

Исхири выбежал навстречу, вскинулся на задние лапы, налег передними на густую сетку. Раньше он так доставал Лин до плеч, теперь же стал выше нее больше чем на голову.

– Ох, братец, ты и вымахал. Мелким больше не назовешь, только крупным.

Исхири фыркнул: «крупный» ему явно не понравилось. Лин вошла в вольер, чувствуя спиной внимательный взгляд Триана – тот, кажется, готовился ее вытаскивать, если что-то пойдет не так.

Но все было «так». Исхири, конечно, вовсю валял ее по земле, но не пытался выяснить, кто сильнее, он хотел играть. Его белый брат и три сестры не вмешивались, а потом пришел Адамас. Подошел, фыркнул на детеныша, обнюхал Лин, щекоча усами лицо. Лизнул, как будто снова одобрив. Отошел и улегся на бок в траву, раскинув лапы.

– Ну да, у тебя тоже впереди праздники, как и у владыки, – пробормотала Лин. Исхири прикусил зубами кожу куртки, потянул, требуя внимания. – Да, братец, я вся твоя еще полчаса. И ничего не поделаешь, я и дальше буду иногда вот так пропадать. Но пока это не началось снова, постараюсь бывать с тобой чаще.

Возвращаясь в сераль, Лин мысленно составляла расписание. Купальня после зверинца, еще один завтрак – от возни с анкаром аппетит разыгрался тоже как у анкара. Или лучше перенести зверинец на вечер? Тогда можно будет задерживаться в купальне подольше. Бальзамы мастера Эниара требовали времени, зато волосы от них становились пышными и блестящими. А еще в памяти почему-то застряли слова Фаризы: «красивая, только неухоженная». Никогда не заморачивалась собственной внешностью, но для Асира хотелось стать настолько красивой, насколько она может. Ради этого не жаль потратить лишние полчаса или час.

Да, лучше вечером. С утра уже есть два часа занятий с Джанахом, а ведь еще надо снова начинать тренироваться. Только… не слишком поздно. Потому что Лин надеялась, что хотя бы часть вечеров или ночей будет проводить с Асиром.

Счастливая до неприличия Хесса примчалась чуть ли не в последний момент. А Лин, настраиваясь на занятие, вспоминала вчерашнее чтение, рассказы Лалии и Асира, сопоставляла и мрачнела все больше. Наверное, разительно контрастируя с Хессой, словно светившейся изнутри. Но, усевшись за стол, привычно сосредоточилась на занятии – поймав себя, кстати, на том, что снова учиться ей нравится. Даже больше, чем в школе, хотя она и тогда ценила выпавший шанс. Это богатенькие детки считают школу подходящим местом для раздолбайства и глупых розыгрышей, у трущобных отношение другое. Тогда Лин чувствовала себя, пожалуй, как Хесса сейчас – ни с того ни с сего получившей бесценный подарок. А теперь с удовольствием вспомнила, как это – сидеть на интересной лекции.

Наверное, Джанах не слишком надеялся, что две «девственно невежественные» ученицы самостоятельно найдут в огромной библиотеке нужные книги, успеют прочесть, да еще и поймут. Поэтому предупредил, что ждет молчания и внимания, и начал рассказывать сам. Намного подробней и интереснее, чем было в найденной Хессой книжке.

Два часа пролетели как один миг.

– Мастер Джанах, – сказала Лин после занятия, – можно задать вопрос? Большой и сложный. Хесса, я задержусь, потом найду тебя в библиотеке.

Та посмотрела с сомнением, но отрывисто кивнула и ушла.

– Спрашивайте, – сказал Джанах и сел на место Хессы. – Разберемся, как сможем, с большим и сложным.

– Я не понимаю, – почти в отчаянии призналась Лин. – Не могу состыковать. Мы вчера с Хессой читали книгу о клановых судах, это же Старые законы, так? По ним получается, что анхам нельзя ничего, они фактически узницы, но при этом им можно все, если оно не направлено во вред себе или другой анхе. За убийство кродаха – «постарайся больше так не делать, можно же было решить проблему словами», зато за попытку самоубийства – плети и карцер, а за попытку, даже неудачную, убийства другой анхи – к кродахам без права отказа. Хотя у них, кажется, и так особо не было права отказывать. Максимальная безнаказанность и максимальное бесправие одновременно. И сейчас, по Новейшим… владыка говорит, что я могу отказать любому кродаху, даже ему. Могу, наверное, даже убить кродаха, если это будет чем-то вроде вынужденной самообороны. Но попытка убить себя – по-прежнему преступление, хотя жизнь анхи в трущобах стоит меньше куска хлеба. Где логика? Как вообще можно во всем этом жить и не свихнуться?

Мастер Джанах помолчал, разглядывая Лин с нескрываемым удивлением.

– Вы задаете очень верные и очень сложные вопросы. Анхи о таком обычно не спрашивают. Но вы ведь сами знаете главный ответ. Смотрите, у нас есть множество кродахов и клиб и всего несколько анх. И закон соответствует ситуации. Любой вред, причиненный анхе, карается жестоко и кроваво. Все остальное – можно пережить. Анха – святыня и ценность. Надежда на продолжение рода. Кродах, забывший об этом, – преступник и враг. Но со временем ситуация изменилась. Кродахи, лишенные угрозы вымирания, почуяли вседозволенность, и поправки к законам отразили это. Читайте дальше – и увидите, что произошло.

Ответственность кродахов постепенно стала формальностью. Сейчас им позволено казнить и миловать, выставить беременную анху на улицу за гипотетическую измену или сдать здоровую анху в лечебницу, иметь десяток жен и еще сотню наложниц в серале, ставить метки, снимать метки, и все это без согласия анх. Кродахи полагают, что восстановили справедливость за тот период кровавых казней и жестокой расплаты за любое не преступление даже, а ошибку в отношении анхи. И сейчас в Ишвасе это считается нормальным. Везде, кроме Имхары. Владыка Асир решил восстановить справедливость по-своему. Он вернулся к тем, Старым законам послевоенного периода, переписал их, как считал нужным, и выставил из Имхары такое количество знати, отказавшейся подчиниться, что Ишвасу лихорадило несколько лет. До сих пор лихорадит.

Анхи Имхары теперь имеют почти те же права, что после Краха, и любое разбирательство в суде так или иначе решается в их пользу. Владыка запретил многобрачие, упразднил серали, эта привилегия разрешена лишь единицам. Но вы должны понять, что у подобного многовекового дисбаланса нет однозначного решения. Мы так боялись вымереть, что сейчас анхи составляют больше половины населения. Это много, очень много. До Краха соотношение было иным. Из десяти новорожденных – два кродаха, три или четыре анхи. К тридцати годам – возраст, наилучший для рождения нового поколения – доживало не больше половины кродахов и анх. Теперь же кродахи и клибы гибнут по-прежнему – пусть не в войнах, но на опасных работах, в рискованных развлечениях, по собственной неосторожности, но мы почти исключили смертность среди анх Имхары. И что с ними, с вами, – исправился Джанах, – делать?

Владыка разрешил браки между клибами и анхами, которые были запрещены несколько веков, но это лишь отчасти спасло положение. Потому что анхе в течку все равно нужен кродах, который привык получать все и немного больше. Сераль владыки сидит на средствах от зачатия, но знать других лепестков, да и наша отчасти, считает это абсурдом. Отсюда переполненные трущобы по всей Ишвасе и огромный процент смертности и безумия среди анх, немыслимый еще сто, даже полсотни лет назад. У этой проблемы, казалось бы, есть решение. Дать анхам волю, выпустить их в мир, позволить самим строить собственную судьбу. Но… – Джанах вздохнул. – Представьте на минуту, что владыка завтра распустит сераль и отправит своих анх самих обеспечивать свою жизнь. Как думаете, куда они пойдут? Может быть, не все, но большинство? Правильно, в первый попавшийся притон или в сераль к другому кродаху, на все согласятся.

Что они умеют? Только дарить наслаждение в постели и рожать. Кто из кродахов, к примеру, сейчас способен допустить хотя бы мысль о вооруженной анхе? Об анхе, способной, как это было у предков, до Краха, служить в городской страже, сопровождать торговые караваны или воевать наравне с кродахом и клибой?

Никто. А течки? Вы представляете, что будет твориться, например, в казармах, если там появится анха на грани течки? Конечно, есть и другая полезная работа. В сельском хозяйстве или торговле… Анхи могут шить, готовить, изобретать, в конце концов, но это снова повлечет за собой ограничения и дисбаланс. Да и наши кродахи, опять же, в большинстве, даже думать об этом не хотят. Предназначение анх было определено после Краха, и за прошедшие столетия мало что изменилось.

Лин хмыкнула:

– А кто из кродахов примет на службу анху, прекрасно владеющую оружием? Никто, даже наш владыка не рискнет. Но… мастер Джанах, представьте себе мир после Краха, поменяв местами кродахов и анх. Путь к вымиранию – против пути к безумию. То, что вы рассказываете, это и есть путь к безумию. Когда кродахов станет ощутимо не хватать на всех анх… – она замотала головой, отчего-то представив, как Нарима и Гания душат подушками «сестер по сералю». – Новый кровавый хаос, вот что будет ждать этот мир. После Краха у анх хотя бы была ответственность. Нынешние будут вцепляться друг другу в глотки под девизом «каждый сам за себя».

– Возможно, поэтому мы сейчас с вами и разговариваем, Лин. – Джанах улыбнулся, и морщины разбежались по всему его лицу, от уголков светлых умных глаз до подбородка. – Чтобы ваши дети и дети ваших детей знали, что не стоит сводить свою жизнь к желанию родить как можно больше наследников и осчастливить как можно больше кродахов. Но тс-с-с, – Джанах прижал палец к губам, – я говорю вам крамольные вещи, о которых лучше молчать. Впрочем, Асир знает, что я могу это сделать, так что, думаю, показательное четвертование на площади нам с вами пока не грозит.

Лин шутку не приняла.

– Крамольные вещи я начну говорить сейчас, и, кстати, легко повторю все это владыке. Что такое один кродах на сотню анх? Это уже не правитель и даже не любовник. Это член и запах. То, что прилагается к члену и запаху, перестает иметь значение. Кродаха не запрешь в серале, как анху, в его природе – быть лидером. Но его власть легко сделать номинальной. Оградить от любого риска. Уже не он будет защищать своих анх, а анхи – его. И, кстати, никаких «своих» не останется. Впрочем, как и у вас… то есть, как в варианте с анхами. А анхи… – она пожала плечами, – анхи продолжат рожать, даже если получат свободу. И даже не только от клиб, ведь их, способных на оплодотворение, единицы. Но здоровый кродах вполне способен за год осеменить две-три сотни анх.

Джанах вздохнул.

– Что вы предлагаете, Лин? И вы, и я можем разводить демагогию на пустом месте, пугать и надеяться, но это не имеет смысла, пока у нас нет рецепта от этой, опять же гипотетической, болезни. Вы считаете, то, что происходит в Ишвасе – норма? Я – нет. Хотя именно повсеместное отношение к анхам как к расходному материалу спасает нас от тех мрачных картин будущего, которые вы сейчас рисуете. Беременная анха в снегах Азрая и Шитанара или в песках Имхары или безумная анха в лечебнице редко проживет больше года – это однозначная смертность и жестокий, но необходимый естественный отбор. Все это понимают. Даже владыка Асир, но ему не нравятся такие методы отбора. Однако ничего лучшего он пока не изобрел. Решил часть проблем по-своему, при этом ущемив права и интересы кродахов, которые привыкли править и распоряжаться. Получил в ответ волну недовольства и локальных восстаний, потом период шаткого мира, который еще длится сейчас. Но долго ли он продлится? У владыки нет наследников, он сам, вдохновившись своей политикой, подает пример населению, это, конечно, похвально, но уже настало время дальнейших перемен. И рано или поздно он совершит ошибку, которую сложно будет исправить, а это грозит Имхаре либо запрещенной войной, либо новым восстанием, которое нужно будет подавлять быстро и кроваво, иначе место Асира займет владыка консервативных взглядов, и все вернется на круги своя.

– А еще у него есть казармы, которых так боится весь сераль, это тоже отбор, – пробормотала Лин. – Вот бездна. Я не знала, что все настолько плохо. Мирные пути надежные, но долгие, это вы правильно говорили. Но ничего не делать тоже ведь нельзя. Похоже, у нас уже совсем нет времени.

– Времени на решение глобальных общемировых проблем или на разговор? На первое, я думаю, время еще есть. История любит преподносить самые разнообразные сюрпризы. А на второе… – Джанах поднялся. – Сегодня мы и правда закончим на этом. Но я с удовольствием поговорю с вами завтра или послезавтра. Самое страшное, что может грозить этому миру – поспешные, необдуманные решения, принятые от безысходности, и, разумеется, эмоции, которые слишком часто мешают нам воспринимать вещи объективно.

Лин торопливо встала:

– Спасибо, мастер Джанах. Я ценю, что вы тратите ради меня свое время. Скажите, а эти законы – Старые, то, во что они превратились, и то, что написал на их основе владыка – я могу их прочитать? Именно сами законы, а не только историю их зарождения и примеры применения?

– Я принесу завтра, – кивнул Джанах.

И Лин ушла. Было о чем подумать. Предостерегая от поспешных решений, мастер Джанах не знал всего. Не знал, ради чего собираются в Им-Роке все семеро владык. Он даже не заметил, что Лин проговорилась о своем мире, приняв историю Краха второго мира за прогнозы мрачного будущего.

Наверное, обо всем этом стоило поговорить с Асиром.

ГЛАВА 24

Тем для обсуждения с Асиром вообще становилось все больше. Но, во-первых, сейчас было не ко времени досаждать владыке разговорами, и во-вторых, если уж вламываться в очередной раз в окно, то все-таки ради секса. Иначе следующего раза может не быть. Да и не только поэтому. В конце концов, Джанах прав, глобальные проблемы редко требуют немедленного радикального решения. В отличие от личных и приземленных, в число которых точно входит «мне плохо без моего кродаха, а он почему-то хочет, чтобы я выбрала кого-нибудь другого».

Пальцы уже привычно скользнули по прохладной коже халасана. Накрыло желанием, не таким острым и неутолимым, как в течку, но…

В библиотеку Лин не пошла. Читать и думать над прочитанным она бы сейчас не смогла, рассказывать Хессе о своих выводах и сомнениях не имела права, и вообще, раз нет рядом Асира, то, может, имеет смысл забиться куда-нибудь и представить, что он рядом? В деталях и подробностях?

Лин замедлила шаг и вдруг увидела Ладуша, на бегу отдающего распоряжения старшему евнуху. Посторонилась было, но вдруг ее осенило.

– Господин Ладуш, простите, что отвлекаю, но можно мне ключ от…

Договорить не успела.

– Давно пора было отдать. Держи. Можешь не возвращать. – Сунул ей в руку тот самый ключ и убежал дальше. Лин растерянно смотрела вслед и горячела от мысли, что никто не помешает воплотить смутное желание в жизнь. Лалия наверняка сейчас вместе с Асиром, у митхуны свои обязанности. Оружейка пустая, и там можно запереться.

К себе в комнату Лин вернулась часа через два. Уставшая, смущенная, хотя вроде как смущаться было не перед кем – она заперлась и все делала тихо. Но благостная и успокоенная. Даже решила, что отложит операцию «окно»: все-таки посольство, гости, мероприятия… А вот сходить в купальню не помешает.

– Сальма, деточка моя.

Лин остановилась, едва не выронив халат. Через зал бежала незнакомая анха. Маленькая, тонкая, с роскошной гривой золотистых вьющихся волос ниже пояса, и не возникло ни малейших сомнений, кем она приходится Сальме. Та, застыв у своей комнаты, смотрела на анху огромными глазами.

– Мама? – вскрикнула, отмерев, и бросилась навстречу.

Они удивительно походили друг на друга, отличались только ростом – Сальма была выше почти на голову – и возрастом. Мать перехватила ее в центре зала, повисла на шее и зарыдала, да так громко и отчаянно, что никакой Гании даже не снилось. Потом отстранилась, демонстрируя высыпавшим из комнат анхам тонкое, красивое, заплаканное лицо, и вдруг отшатнулась.

– Предки… – прохрипела она, в ужасе уставившись на дочь. – Предки… детка… Что с тобой? Волосы… Как…

Схватилась за горло, стремительно побелела и вдруг осела на руки Сальме, кажется, без чувств.

– Мама, – пробормотала та. – Мамочка… помо…

Но «помогите» так и не прозвучало. Сальма, наглядно доказывая теорию о наследственности, побелела, пошатнулась и прилегла на ковер – впрочем, не выпустив из рук бесчувственное тело матери.

Ладуша, скорее всего, нет, сообразила Лин, иначе на рыдания даже не вышел бы, а вылетел: в последнее время у него, похоже, намертво замкнулась в мозгах цепочка «опять рыдают – нужно успокоительное». Пока Тасфия брызгала на обморочных водой из графина, Гания демонстративно и громко жалела былую красоту несчастной Сальмы, а остальные наслаждались спектаклем, Лин протиснулась к двери клиб.

– Гостье из Баринтара плохо. И Сальме. Обе в обмороке.

В зал устремились клибы и евнухи, а Лин снова пробралась через толпу и все-таки пошла в купальню.

Мать Сальмы оказалась впечатляющей истеричкой, до высот которой и Гании, и Нариме, и всему курятнику вместе взятому было еще расти и расти. Едва ее привели в чувство, начались причитания и слезы, которые Лин прекрасно слышала и в купальне, и даже в библиотеке, куда поспешно сбежала, едва обмывшись. Кажется, Сальма утащила родительницу в сад, но это не слишком помогло. Скорее, наоборот: теперь, пожалуй, ее плач по утраченной красе доченьки могли слышать и по ту сторону стены.

Таких экзальтированных особ Лин видела и в своем мире, а уж здесь и вовсе не удивилась. Естественный результат развития анх в неестественных условиях, созданных кродахами. Но Сальму было жаль: та долго привыкала к своему новому облику и к мысли, что короткие волосы – не уродство. Теперь, наверное, все придется начинать сначала. Да еще весь курятник уши греет и злорадствует.

– Что за блядство там опять творится? – пробормотала Хесса, не отрываясь от книги.

– К Сальме мама приехала. Не оценила новую прическу. Доченьку изуродовали, жизнь кончена, все такое.

– Дура, – припечатала Хесса. – Волосы, блядь. Прическа, блядь. Какая нахрен прическа, когда тут такое творится, – она потрясла увесистым томом. – Знаешь, трущобы и казармы, оказывается, еще не самый плохой вариант. Резервации для кродахов. Вот где кошмар. Мастер Джанах об этом не говорил, но анх все-таки не хватало на всех, и кродахи… В общем, крышу у них рвало хлеще, чем у нас. Даже за лишний взгляд в сторону анхи могли отправить в загон. Я-то, идиотка, думала, то, что меня месяц на цепи продержали – это ужас. Жалела себя. А там… Они, блядь, просто на части друг друга рвали, представь, голыми руками. Кто выжил, тот молодец. По-моему, проще было сразу убить.

– Естественный отбор в неестественных условиях, – пробормотала Лин, отгоняя видение толпы ненужных, лишних, погибающих кродахов, которых отчаянно не хватало в другой половине прежде целого мира. Давно это было, никогда раньше она о тех временах даже не задумывалась, а сейчас – словно по живому резало. – Не убивали, наверное, потому что как-то использовали?

– На строительстве в основном. В цепях, под надзором клиб. Ну, там, конечно, все со всеми еблись так-то. Клибы с кродахами, клибы с клибами, кродахи с кродахами, если выживали при попытке, но анхи… их защищали все. Вязка с анхой – только за особые заслуги. Для самых сильных, надежных, здоровых, под присмотром, само собой. Вдруг кто забудется и анху придушит в порыве страсти.

– Строительство, – кивнула Лин. – Тогда ведь не только люди гибли. Города в развалины, море ушло, пустыня пришла. Кто остался, хрен бы выжили, не впахивая до кровавого пота. А ты говоришь, убить проще.

– Так они там все равно друг друга калечили и убивали, какое уж тут строительство, когда все невменяемые. Но строили, да. Через год основали Им-Рок. В других лепестках было примерно так же.

В Красном Утесе тоже было примерно так же, с поправкой на лишних и особо оберегаемых. Но говорить об этом с Хессой Лин не могла, поэтому только кивнула.

– Сейчас я дочитаюсь до того, что начну жалеть этих… этих кродахов, – Хесса захлопнула книгу и грохнула ее на стол. – Ты ела? Пойду обед попрошу. Если впихну в себя что-нибудь после такого чтения.

– Не ела, бери на двоих. – Лин с сомнением посмотрела на книгу. – Нет, на сегодня с меня хватит. Снова кошмары будут сниться.

Пока обедали, Сальма привела мать в комнату для рисования. Показывала свои рисунки, та рассеянно кивала. Лин с Хессой как раз возвращались в библиотеку, когда Тасфия сказала с нажимом:

– У вашей дочери талант.

Тогда, бездна уж знает, отчего, мать зарыдала снова. Лин с Хессой, переглянувшись, сбежали в опустевший сад, и остаток дня прошел в безделье и молчании: обсуждать прочитанное не хотелось, а говорить на другие темы не получалось. Сидели у любимого фонтана Хессы, смотрели, как возится у шпалер с розами Кифая. Та сначала работала длинными садовыми ножницами, потом начала поливать. Бегала с лейкой к фонтану и обратно, пока Лин с Хессой, не выдержав, не начали помогать. Кифая растворяла в воде крупицы вонючего бурого порошка. Объяснила:

– Удобрение. Полью, долго цвести будет.

– Все с ним поливаешь? – спросила Хесса.

– Нет, зачем? – удивилась Кифая. – Не всем цветам полезно долго цвести. Розы поливаю, они любят.

Кифаю потрясения сераля обошли стороной, вернее, она сама держалась в стороне. До сих пор казалось, что и не видит ничего, кроме сада, но сейчас даже ее проняло. Сказала, отставив в сторону лейку и взяв в руки тяпку:

– Мать Сальмы глупа. Не видит красоту в собственной дочери. Не понимает, что убивает ее своими слезами.

Разбивала тяпкой комья влажной земли под кустами, качала головой – сожалея то ли о неухоженном саде, то ли о Сальме.

– Она пробудет тут долго. Надо бы что-то придумать, – Лин вдохнула насыщенный, густой аромат роз, спросила: – Мне кажется, или они стали сильнее пахнуть?

– Госпожа Линтариена, – поклонился, прервав разговор, подошедший клиба. – Уделите мне минуту наедине.

Лин отошла, клиба сказал тихо:

– Вам письмо. Лично в руки. – Лист обычной писчей бумаги был запечатан сургучом и пах владыкой. Клиба отдал его с поклоном и тут же ушел. Лин неумело разломала печать, развернула.

«За калиткой сразу после полуночи. Не надевай светлое».

Жар бросился в лицо. Обсуждать Сальму, кродахов, анх, розы и кого или что угодно еще резко расхотелось. Лин вернулась к Хессе, сказала:

– Я к себе. До завтра, наверное, уже.

Та посмотрела удивленно, но тут же, будто что-то почуяв, хмыкнула, кивнула, спросила Кифаю:

– Помочь тебе? Не думай, мне не трудно, все равно сдурела уже нихрена не делать.

Лин прошлась по саду, свернула к жасмину. Тот почти отцвел. И это было хорошо: желающих «наслаждаться изысканным ароматом увядания», как называли это здешние поэты, не нашлось, тот угол сада был тих и безлюден.

А вот в общем зале собрались, кажется, все – и, насколько Лин успела их изучить, к полуночи отправятся спать разве что самые нелюбопытные и не жадные до внимания кродахов. Это днем единственным развлечением была мать Сальмы, а ближе к вечеру можно ждать визитов благородных харитийских или баринтарских кродахов, ищущих себе анху на ночь или, чем бездна не шутит, на всю жизнь.

Лин быстро прошла к себе. Влезла чуть ли не с головой в шкаф, поднесла письмо к лицу, жадно втянула запах Асира. «За калиткой после полуночи». Нет уж, если она соберется куда-то ближе к полуночи, самое меньшее, на что можно рассчитывать – любопытные взгляды в спину, и точно хоть кто-то захочет проследить, если не куда она ушла, то когда и в каком виде вернется. А если выйти в сад сейчас, открыто, на глазах у всех, да еще и в самой неброской, темной одежде, то решат, что снова, как в дни праздника, прячется от чужих кродахов.

Да, так и надо сделать.

Черные плотные шаровары, темно-зеленая, почти черная рубашка – без вышивки, без украшений. Лин провела пальцами по халасану, шепнула: «Светлое есть, всегда». Было трудно удержать улыбку: счастье пузырилось игристым вином, рвалось наружу. Но через зал Лин все же прошла с каменно-недовольным лицом.

На часах было без четверти девять.

Три часа и еще немного. Лин нырнула в заросли жасмина, напоминая сама себе вороватую кошку – оглядывалась и кралась, таясь от чужих взглядов, но на всякий случай делала вид, что прогуливается именно здесь совершенно случайно. И все же, когда густые кусты уже точно скрыли ее от возможных взглядов, оказалось, что сердце колотится, будто не меньше часа наматывала круги на интенсивной тренировке.

Вот когда не помешали бы наручные часы. Темнело в Им-Роке рано, в саду уже царили густые сумерки, а в кустах так и вовсе непроглядная темень, но до полуночи еще ждать и ждать. Лин толкнула калитку. Заперта, как она и ожидала. На лицо наползла улыбка.

– Вместо операции «окно» будет операция «стена».

Мелькнула даже мысль перелезть заранее – уж наверное, на той стороне тоже найдутся вполне густые кусты. Но… Лин покачала головой. Она хотела Асира, предвкушала встречу и наверняка пахла возбуждением. Неловко получится, если ее запах примет на свой счет праздно гуляющий баринтарец или харитиец из посольства.

Она села, прислонившись спиной к калитке, надеясь, что учует появление Асира. Раньше агент Линтариена неплохо чувствовала время, но теперь оно, кажется, вообще стояло, замерло, застыло. Неужели в этом мире нет наручных часов? Механические часы – довольно древнее изобретение, вроде бы они должны были быть до Краха. Неужели с тех пор не додумались ни до чего компактней, чем настенные, вроде тех, что висят в зале?

Вспомнился вдруг разговор с Джанахом, и мелькнула даже не мысль, а тень мысли: рассказал он Асиру или нет? Почему владыка позвал ее именно сегодня? Соскучился и хочет, как сама Лин? Или появился повод для разговора? А может… может, снова собирается что-то показать, куда-то повести, как было до течки, до той проклятой размолвки? Тогда им обоим нравилось проводить время вместе даже без секса. С владыкой было интересно и волнующе, и Лин надеялась, что и она ему чем-то интересна – как человек, друг, собеседник, а не только как анха. Хотя сейчас прежде всего хотелось не разговоров. Даже не прикоснуться – обнять со всей дури, прижаться всем, чем только можно, почувствовать, почуять.

Нетерпение охватывало все сильнее, сидеть стало мокро, как будто она текла. Лин встала. Сколько осталось, сколько? Час, два? Полчаса? Это невыносимо, так ждать, не имея возможности даже считать минуты.

Лин скинула тапки, засунула за пояс шароваров и полезла на стену. Она не будет спускаться, на стене ее точно не застукает никто посторонний. Зато можно видеть сад с той стороны. И вовремя заметить Асира.

Каким-то невероятным чудом она угадала со временем: не успела толком осмотреться, как заметила знакомую фигуру, быстро идущую по направлению к калитке. Асир тоже оделся в темное и почти растворялся в темноте, но как Лин могла его не узнать?

Она улыбнулась широко и довольно и спрыгнула вниз.

Ее стиснуло почти мгновенно, крепко, со всех сторон, окунуло с головой в тонкий, пропитанный благовониями и собственным запахом Асира шелк, обдало жаром, чужим и своим, оторвало от земли, крутануло. И она оказалась в пышных розах и, кажется, ногами на лавке. Потому что лицо Асира сейчас было почти вровень.

– Соскучилась? – спросил тот шепотом и зажал рот быстрым, жадным поцелуем.