Текст книги "Очень плохой босс (СИ)"

Автор книги: Рита Навьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Что вы! Даже не думайте! – замахал он руками. – Вы же не записывали ваш с ней разговор, а она потом от всего открещится. Её уже пытались когда-то уволить, а в итоге через суд Гвоздецкую восстановили и выплатили компенсацию. А нам прилетело по шапке из гендирекции. Так что с ней нужны железобетонные основания, а иначе и затевать не стоит.

– Что ж, будут вам основания, – пообещал Крамер.

А теперь, наверное, стоило извиниться перед Ксенией Андреевной. Хотя бы за эти чёртовы листовки.

Он спустился в клиентский отдел, где уже почти все разошлись. Однако в кабинете Ксюши угадывалось движение сквозь щели в жалюзи. Злясь на себя за неожиданное волнение, он пересёк пустой зал и, постучав, открыл дверь её кабинета.

49

Ксюша

Из кабинета коммерческого директора я вылетела чуть ли не в слезах. Нет, ну до чего же обидно! Тут из кожи вон лезешь, чтобы всё было сделано хорошо и своевременно. Девчонки мои вкалывают, не покладая рук, в ущерб своим семьям. А он верит этой подлой и насквозь лживой Эллочке!

Почти всю ночь я промаялась. Если и спала, то урывками. Но утром встала полная решимости.

Пока ехала на работу немного подрастеряла запал, но всё же твёрдо решила – уволюсь. Сегодня же пойду в кадры с заявлением.

До обеда, правда, никак не удавалось вырваться – то одно задерживало, то другое. И в суете почти забыла об этом, но во время обеда в буфете подслушала разговор продажников.

– Вот что за бред? – возмущался Рома. – Почему я должен обзванивать не пойми кого, спрашивать про какие-то идиотские листовки вместо того, чтобы заниматься своим проектом? Утро, считай, коту под хвост…

– Ничего не поделаешь, – ответил ему Костя. – Он – начальник, ты – дурак. Такова жизнь, бро.

О, вот значит как! Этот Крамер ещё и меня проверяет. Ну что ж, пусть проверяет. И всё равно обидно!

Когда наконец я выкроила время и поднялась в отдел кадров, меня там озадачили.

– Что у вас произошло? – спросила кадровичка. – И Крамер про тебя только что расспрашивал.

– А что именно спрашивал? – насторожилась я.

– Ну так, общие сведения. Сказал, к аттестации ему надо. Проверить вашу профпригодность хочет.

Я сунула ей под нос моё заявление и выскочила из кабинета, ещё больше расстроившись.

Гляжу, он всерьёз за меня взялся! По всем фронтам решил проверить. Как же это унизительно! И как жаль, что нельзя уйти сразу, а придётся отрабатывать целых полмесяца!

На лестнице, как назло, мне попалась Эллочка. Расплылась в ликующей улыбке. Проворковала елейным голоском:

– Что-то на вас, Ксения Андреевна, прямо лица нет. Что-то стряслось?

Я всегда старалась держаться от бывшей подруги подальше, игнорировать её слова, не обращать внимания на её выходки. Считала, что так проще и спокойнее. Не хотелось с ней связываться, не хотелось скатываться до её уровня. Но сейчас, видимо, припекло, или она подвернулась в неподходящий момент.

Я развернулась, поймала её запястье и стиснула со всей силы так, что с её лица вмиг сползла эта улыбочка.

– Послушай меня. У меня ангельское терпение, но ему пришёл конец. Так что советую – обходи впредь меня по дуге. Потому что я за себя не ручаюсь. Потому что… ещё одно твоё слово – и лица не будет у тебя!

Эллочка обескураженно молчала. Потом вырвала руку и помчалась наверх, буркнув: «Чокнутая».

Девочкам своим я не стала сообщать про увольнение сегодня. Решила, скажу завтра, на планёрке. Успокоюсь заодно, а то ведь так и тянуло расплакаться.

Да я и поплакала немного, но так, чтобы никто не видел. Заперлась вечером в своём кабинете и пустила слезу.

Когда неожиданно постучали, я торопливо промокнула глаза платочком, шмыгнула носом и только потом разрешила войти. Не хотела пугать и расстраивать своих девчонок.

Но это оказался Крамер…

Вот уж его я никак не ожидала здесь увидеть. Когда ему что-то надо – он призывал явиться к себе. Причём даже не сам, а через секретаршу. А тут вдруг собственной персоной прийти не поленился!

Я уставилась на него в немом изумлении.

Он оглядел мой кавардак. Я не неряха вообще-то. Дома вот у меня чисто и уютно. Но в такой каморке и с таким огромным количеством бумаг и папок, которые попросту некуда складывать, порядок и уют навести очень проблематично.

Он посмотрел на стул для посетителей. На его лице отразилось сомнение: то ли сесть, то ли не стоит. Не стал, просто сунул руки в карманы и перевёл взгляд на меня. И такой взгляд, что у меня тут же скачками стала подниматься температура.

– Ксения Андреевна, я хочу извиниться перед вами.

Я пока не оправилась оттого, что он вообще сюда пришёл, а теперь ещё и извинения!

– Я был неправ. И с листовками, и вообще…

– Вообще? – переспросила я, не зная, что ещё сказать.

– Ну да. Я думал, что вы… В общем, я в вас ошибался. И зря вам не поверил…

Я так и сидела безмолвно, ошарашено глядя на него во все глаза.

– И спасибо вам, Ксения Андреевна, за хорошую работу.

Он ещё постоял несколько секунд на пороге и, не дождавшись от меня ответа, вышел.

50

– И что, ты его простила? – допытывалась Лёлька.

Я пожала плечами.

– Ну, он извинился, признал ошибку. Я и этого от него не ожидала, если честно. Особенно после истории с машиной и пиджаком. Ну и я же тоже на его счёт ошиблась, ты вспомни. Так что мы, считай, квиты. А если бы он Эллочку уволил, так я бы его вообще расцеловала.

– Если он выпнет Элку, я сама его приеду и расцелую. Я сплю и вижу, когда её уже настигнет карма. Ты же знаешь, у меня обострённое чувство справедливости.

– Надеюсь, карма её настигнет на аттестации. Крамер в пятницу объявил, что будет проверять всех руководителей отделов. Предупредил, что будет жестить. Ну, не этими словами, но смысл такой. И вообще всё серьёзно, он даже официальный приказ издал. Он же теперь за Котова, пока того нет. Что уж он там придумал – не знаю, у нас сроду никогда никаких аттестаций не проводили, но наши все паникуют. А мне плевать, я же ухожу.

– Было бы круто, если б он её прижучил, но боюсь, наша Элка и тут сумеет выкрутиться. А что с заявлением? Решила уходить?

– Ну да. Не забирать же его, это как-то несерьёзно. Хотя, честно говоря, я бы не стала его писать, если б он извинился до этого. Но теперь… что сделано – то сделано.

– А Крамер не просил тебя остаться?

– Нет, – вздохнула я.

– Ну и чёрт с ним! Тогда за новую работу! Пусть там будет всё чики-пуки, – Лёлька легонько стукнула своим бокалом о край моего.

Мы сидели вдвоём у меня на кухне и потягивали Мартини.

– А ты заметила, что в последнее время мы с тобой постоянно обсуждаем только двух мужчин: моего Васю и твоего Крамера? – подмигнула слегка захмелевшая Лёлька.

– Он не мой! – возразила я поспешно и сама почувствовала, как сразу начала краснеть.

– Ну-ну… – хитро улыбнулась Лёлька.

Мы проболтали с Лёлькой до полуночи, пока за ней не приехал её Вася.

А в воскресенье я сделала то, чего не делала уже сто лет: прошлась по салонам и магазинам. Сходила на массаж, сделала укладку, брови и ногти, накупила себе нарядов, и домой вернулась с ворохом пакетов.

Новая работа, новая жизнь, новый образ…

Правда, почему-то эти мысли вселяли в меня грусти больше, чем энтузиазма.

***

Следующая неделя началась бурно. Всех в офисе трясло, все ходили в полуобмороке и по углам возмущались и ругали Крамера, разворошившего наше спокойное болотце. Только технари, которые не подчинялись коммерческому директору, снисходительно посмеивались.

Аттестацию проводили кадровики, но в присутствии Крамера и в его кабинете. Притом с каждым руководителем – индивидуально.

Быть первопроходцем выпало начальнику отдела продаж Мише Агееву.

Мурыжили его больше часа, а когда он вышел, измочаленный и нервный, на него буквально набросились с вопросами: как всё прошло? Что спрашивали? Что ещё было? Крамер сильно лютовал? Что сказали в итоге?

Миша дёргался, но отвечал обстоятельно:

– Да всё спрашивали! Нормативные акты в сфере связи, технические всякие примочки… типа, что это за хрень такая – маршрутизатор и для чего он нужен, как высчитывается наветриваемая площадь секторной антенны с апертурой и без, варианты работы Эзернета и всё такое. Просто полный абзац! До сих пор башка трещит. Это всё Крамер меня мучил. Короче, с ним матчасть прямо наизусть знать надо. По услугам и по тарифам тоже погонял немного. Но я там ввернул правило трёх П, он и успокоился. Зато кадровичка просто достала с этими компетенциями, мотивациями, делегированием полномочий… брр… Реально жесть. Блин, так не нервничал с самой защиты диплома. Надо пойти перекурить…

После Мишиного рассказа народ возбудился ещё больше. Но как прошёл «экзамен» у других я не интересовалась – работу-то никто не отменял. В любом случае завтра на обеде узнаю, если что произойдёт интересное.

Сама я себя, конечно, успокаивала, что аттестация ничего в моей судьбе и карьере уже не поменяет, но всё равно общая нервозность передалась и мне. Да и просто не хотелось выглядеть дурой в глазах Крамера, если вдруг спросит то, чего не знаю. Он ведь впервые сказал обо мне что-то хорошее.

Весь день между делами я ждала своей очереди, но вызвали меня только вечером, буквально за пару минут до конца рабочего дня.

Замечательно! Когда у меня от усталости уже гудят ноги, голова тяжёлая, как чугунный колокол, и хочется скорее домой – я должна вспоминать нормативные акты и что там ещё его интересует?

Но что поделать – я ещё пока его подчинённая…

В приёмной было уже пусто. И, к моему удивлению, в своём кабинете Крамер тоже сидел один. Даже не сидел, а опять стоял у окна. Но когда я вошла, кивком указал мне на кресло для посетителей и сам направился к своему столу.

Однако он не сел на привычное место, а примостился на краю столешницы. Навис прямо надо мной. Дышать сразу стало трудно.

Это что, такой психологический приём, чтобы создать для меня особую стрессовую ситуацию? Хотелось вжаться в спинку кресла и вообще отодвинуться, чтобы его нога не касалась моей коленки, чтобы его запах не кружил мне голову, но я себя переборола и с деланным равнодушием подняла на него глаза. Однако под его пристальным взглядом смутилась окончательно так, что сил держать невозмутимую мину не осталось.

– У вас новая причёска? – неожиданно спросил он.

Я кивнула, удивлённо на него воззрившись. Надо же – заметил! Кроме моих девочек, никто из коллег на моё перевоплощение не обратил внимания, а он заметил.

– Мне нравится.

– Спасибо, – облизнув пересохшие губы, поблагодарила я. – А кадровиков не будет? Говорили, они тоже участвуют в аттестации.

– Они уже ушли. Я вас сам аттестую.

Он делал невыносимые паузы, глядя на меня сверху вниз, и это жутко нервировало. Тем не менее я набрала побольше воздуха и сообщила:

– Я готова.

– К чему?

– Ну… к вашим вопросам.

– Вопрос у меня только один. Почему вы решили уволиться?

Я растерялась и не сразу нашлась, что ответить.

– Ну… эм… в «Мегафоне» мне предложили карьерный рост.

– Вам там предложили конкретную должность? – допытывался он.

– Нет, но… пообещали, что постепенно буду расти… тут всё равно потолок…

– Вы же знаете, что я здесь временно. И после моего ухода это место, – он кивнул на своё кресло, – будет ваше. Думаете, вам в «Мегафоне» предложат стать коммерческим директором? Сомневаюсь. Кто у них там сейчас на этой должности. Павлов? Я с ним знаком, никуда уходить он не собирается… А если и соберётся, кандидатов там своих хватает. Или, может, у вас есть ещё какие-то причины?

С минуту я молчала. Про Эллочку рассказывать ему не хочу. А после его извинений остальные мои причины потеряли былую остроту.

– Я просто решила, что… мне нужны перемены.

Теперь замолк он. Я слышала его дыхание над головой, но посмотреть ему в глаза не решалась. Мне казалось, что лицо выдаст мои мысли. А мысли мои в тот момент были совершенно нелогичными. Мне вдруг очень захотелось, чтобы он, именно он, Крамер, стал меня отговаривать.

И если совсем честно, ему бы даже слишком стараться не пришлось. Пусть только скажет своим глубоким волнующим баритоном: не уходите, Ксения Андреевна, вы здесь нужны. Ну или что-нибудь в том же духе. И я капитулирую…

Но он после очередной долгой паузы шумно выдохнул, плавно соскользнул со столешницы, обогнул стол и опустился в своё директорское кресло.

– Что ж, – произнёс он. – Может, вы и правы. Может, так действительно будет лучше.

Кому будет лучше, хотела спросить я, но не стала. Мне вдруг сделалось очень обидно. И я понимаю, что логики тут никакой. Моё ведь решение, а всё равно… Вон Котов в лепёшку расшибался, уговаривая остаться. А этот чуть ли не благословил. А мне так хотелось, чтобы он… эх…

***

На другой день вся контора узнала, что я увольняюсь. Девочки мои расстроились, а некоторые даже всплакнули. И я сама едва не прослезилась – так они меня растрогали. Хоть кому-то я тут нужна!

В буфете тоже каждый второй спрашивал: уходишь? Правда? А почему? А куда?

Кто-то даже предположил, что я просто завалила аттестацию, но кадровичка этот слух опровергла, сообщив, что моё заявление у неё лежит с прошлой пятницы.

А вот Эллочка аттестацию пропустила. Ушла на больничный.

Хотя я готова руку дать на отсечение, что этот её больничный – просто предлог, но мне теперь всё равно…

***

Крамер вдруг стал меня избегать. Эту отстранённость я заметила сразу, но решила, что, может, мне так кажется. Может, у него много дел, что-то не ладится, да мало ли…

Он не вызывал больше к себе. За всю неделю – ни разу. Если возникали какие-то вопросы – адресовал их через Лидочку. Через неё же принимал ответы. В буфете не появлялся. И даже когда я сама попросила принять меня по неотложному делу, позвонив на внутренний, он велел всю информацию оставить у секретаря, мол, сильно занят, посмотрит потом. И, очевидно, не очень-то он занят был, потому что не успела я к себе спуститься, а Лидочка мне уже перезвонила и сообщила: Илья Сергеевич всё посмотрел и всё одобрил.

Он не хочет меня видеть? Не хочет со мной разговаривать? Меня это обескураживало и, что уж, удручало. И сильнее, чем мне бы этого хотелось. Гораздо сильнее…

***

В последние дни перед моим уходом самой горячей темой обсуждения в конторе стала грядущая летняя спартакиада. Только и слышалось кругом: ты поедешь? А ты?

Меня никто не спрашивал. Обычно я такие мероприятия игнорирую. Просто я очень люблю комфорт и вот это всё вообще не моё: палатки, уличные удобства, насекомые, непонятные состязания, где взрослые солидные мужчины и женщины бегают в мешках, прыгают через перекладины и бог знает что ещё делают, а, ну и, конечно, глушат водку ночью у костра.

Не я одна такая, кстати. Та же Эллочка вечно крутила пальцем у виска, глядя на Ольгу Петровну, которая в свои пятьдесят с лишним самая первая туда рвётся. Котов тоже никогда не ездил, и Торунов, и главбух, и директор по персоналу.

Однако всегда находится десятка три энтузиастов, которые едут на эту спартакиаду с горящими глазами. Дюжина из которых – команда. Это они будут прыгать и бегать. Остальные же едут в качестве группы поддержки.

И я, наверное, сошла с ума. Потому что случайно узнав, что Крамер поедет, правда, как «болельщик», тоже записалась.

– Хочу напоследок пообщаться с коллегами в неформальной обстановке, – зачем-то объяснилась я перед кадровичкой, хоть она и не спрашивала. Просто внесла моё имя в список и всё.

– Хорошее дело, – кивнула она. – И Илья Сергеевич, кстати, тоже поедет. Хочет познакомиться с коллективом поближе.

Меня сразу пронзила неприятная мысль: с кем это, интересно, он хочет поближе познакомиться?

Впрочем, я тут же себя одёрнула: да мне плевать! Я лично еду туда просто отдохнуть и… пообщаться с коллегами.

51

Арендованный автобус подъехал к центральному входу конторы к девяти ноль-ноль, и уже через полчаса все наши набились в него под завязку. Ещё минут десять мы просто стояли и ждали Крамера, пока кто-то не предложил ему позвонить. Оказалось, что наш коммерческий директор решил ехать отдельно, на личном авто. И мы наконец тронулись.

До лагеря «Хвойный», где проходила спартакиада, езды часа три, так что я рассчитывала спокойно поспать в дороге. Мне надо было – я всю ночь почти не спала накануне, волновалась. Но не тут-то было…

Едва я задремала, как наши принялись горланить песни. И продолжался этот концерт самодеятельности до самого приезда в лагерь. Даже дольше. Из автобуса вывалились тоже с песнями, и до корпуса, куда нас определили, тоже шагали, громко напевая что-то бравое.

А Крамера не было…

Может, заблудился в пути? Он же не местный.

Нам дали полчаса на то, чтобы немного обустроиться на месте, а затем всех пригласили собраться на площади для построения.

Среди наших я была единственная, кто здесь впервые. А, ну ещё Крамер, но он так и не появился. Все остальные – уже опытные. Не раз сюда ездили.

Первый сюрприз меня ждал, когда мы оказались в корпусе.

Сначала я очень обрадовалась, что спать будем не в палатках и спальниках, а в домиках, на постелях, как люди.

Но домик на всю нашу компанию был один, деревянный, узкий и длинный, как барак, заставленный лишь койками и допотопными тумбочками. Никаких вам отдельных комнат М и Ж, никаких даже мало-мальских перегородок. Я оторопела, оглядывая пространство.

Это что же, мне придётся раздеваться и спать рядом с мужчинами-коллегами? Рядом с Крамером? Это же немыслимо!

Я растерянно посматривала на других женщин, но никого это не смущало. Все шутили, хохотали, вспоминали прошлые спартакиады. А я не понимала их шутки, не разделяла веселье и чувствовала себя здесь какой-то чужой или лишней.

Я заняла койку рядом с Томой, девочкой из моего отдела. Она ездила каждый год и даже, оказывается, входила в состав команды.

– Будешь мне всё тут показывать, – поручила я ей себя.

– Хорошо, – улыбнулась она. – После построения всё вам здесь покажу.

Разложив вещи по тумбочкам, мы отправились на это самое построение.

Сначала по очереди три дядьки толкали торжественную речь о важной роли спортивных игр. В одном из них я опознала главу комитета профсоюза связистов.

Затем началась жеребьёвка – команды от разных компаний вытягивали какие-то карточки с номерами. А мы, сочувствующие, просто стояли и плавились на солнце. День выдался на редкость жаркий.

И Крамера всё ещё не было. Я уже успела приуныть. Заподозрила, что он вообще не приедет.

Но он приехал. Заявился прямо в столовую, куда нас отвели на обед. Такой необычный – в белой футболке и джинсах. Ну, просто я уже привыкла видеть его в строгом костюме. А таким он как будто даже моложе стал.

Встретили его громкими радостными возгласами, словно никто его за спиной и не ругал неделю назад за аттестацию, не называл изувером и самодуром.

Держался он тоже иначе, проще и непринуждённее, чем обычно. Хотя нам сразу сказали – на спартакиаде никаких должностей и регалий, никакого официоза.

Крамер занял место наискосок от меня и, к моему удивлению, с явным аппетитом стал вместе со всеми поедать котлетку с гречкой. Его дёргали, задавали всякие вопросы, он улыбался, что-то отвечал… Но на меня не посмотрел ни разу. То есть не так: скользнул случайно взглядом, задержался на мгновение, затем просто кивнул в знак приветствия и отвернулся. И больше уже – ни-ни. Даже не поворачивался в мою сторону.

После обеда дали час раскачаться, а затем начались соревнования. По жеребьёвке наша команда играла в волейбол с командой Почты России.

Поединок был явно неравный: с нашей стороны – четыре молодых высоченных лба и две девушки, одна из которых моя Тома. Со стороны противника – две дамы и мужички далеко за сорок. Ну, конечно, побеждала молодость.

Все наши ликовали. А меня, скажу честно, то, что творилось на спортивной площадке, волновало меньше всего, но я, как остальные болельщики, преданно стояла за чертой, наблюдала за матчем, а когда надо, вместе со всеми радостно кричала «ура» и хлопала в ладоши так, что они уже зудели.

Но это всё я делала на автомате, чтобы не выделяться. А сама исподтишка следила за Крамером. В толпе это было нетрудно – следить так, чтоб никто не заметил.

Правда, один раз я крупно лопухнулась и всё же «выделилась». Там просто к Крамеру подошла Света, наш кассир, и завела с ним беседу. Я и засмотрелась на них. Потом раздалось очередное громогласное «ура», ну и я, чтобы не отставать, присоединилась.

И не сразу поняла, что радовались не мы, а болельщики Почты. Те, оказывается, наконец заработали очко. Прыгали, кричали, аплодировали, ну и я давай вместе с ними.

Правда, как только заметила, что наши на меня уставились в немом удивлении, перестала. Но они всё равно ещё несколько секунд косились так, будто я не просто немножко оплошала, а, как минимум, Родину предала.

– Что? – не выдержала я и, стремительно краснея, обратилась к бухгалтерии. Те стояли ближе всех. – Я просто их приободрила чуть-чуть.

Но на самом деле, мне стало ужасно неловко. Я же хотела слиться с толпой, а получилось… как всегда, в общем.

Правда, Крамер, похоже, эту сцену пропустил – слишком увлёкся разговором со Светой. Но это меня скорее удручало, чем наоборот.

А в конце матча случилась большая неприятность. Моя Тома как-то неловко ринулась за мячом и упала, подвернув ногу. Мы с Торуновым, подхватив Тому под руки, повели её в медпункт. Оказалось, ничего страшного – просто лёгкое растяжение, но в завтрашней эстафете она участвовать не сможет.

После разгрома Почты России наши отыграли ещё с Транстелекомом и Мегафоном. А вечером команды состязались в перетягивании каната.

Вот это была умора! Я так смеялась над этим зрелищем, что даже про Крамера забыла. Ну, за ужином вспомнила, конечно.

Он вдруг стал для всех «своим парнем», с ним так запросто, так по-свойски наши разговаривали, что мне стало немного обидно и завидно. Я никогда так не смогу…

Вечером все собрались на берегу у костра. Я тоже немного посидела, но меня быстро сморило, поэтому вернулась в корпус и уснула как убитая.

А утром меня огорошили неожиданным и очень настойчивым предложением: принять участие в эстафете вместо Томы, раз она потянула ногу и выпала из соревнований.

Я, конечно, пыталась отказаться от такой чести, но куда там… На меня буквально насели со всех сторон!

«Там нужна Ж! А ты Ж! Ты молодая – значит, есть порох! Ты худая – значит, спортивная! Тома из твоего отдела – значит, подменять её тебе!»

Только Крамер молчал, не вмешивался, но следил с интересом.

– А тем, кто участвовал в спартакиаде, на финальном построении медальки дают, – пообещал Миша Агеев.

В общем, я согласилась. Не хотела страшно – ну, честное слово, какая из меня бегунья? Но всему виной это дурацкое врождённое чувство ответственности. Иногда оно мне здорово вредит, вот как сейчас.

– Тебе не придётся бежать далеко, – успокаивал меня Миша Агеев. – Полкилометра, не больше. Там же весь маршрут поделён на отрезки. Ты свой отрезок пробежишь, вручишь палочку следующему – он на точке будет ждать, и всё, свободна. Можешь гулять…

Вот только Миша не сказал, что бежать придётся не по дорожке, а по узенькой тропинке в лесу. И не в весёлой берёзовой роще, а в густом, непролазном лесу, окружавшему лагерь. Правда, чтобы участники эстафеты не заблудились, маршрут каждые несколько метров был отмечен красными флажками. Но всё равно – это же лес! Там же клещи, мошки и бог знает что ещё…

Но самое пренеприятное – вдруг резко испортилась погода. Небо заволокло тяжёлыми сизыми тучами, стал накрапывать дождь. Я, наивная, понадеялась, что эстафету отменят, но ничего подобного. Мокните, но бегите!

***

Нам выпало стартовать после обеда. Свою «точку» мне заранее помог найти Миша и велел ждать, когда мне передадут эстафетную палочку. Сам он поспешил на свой отрезок – где-то у самого финиша. И я осталась одна.

Ждать пришлось не меньше получаса, пока не раздался хруст… Я и так стояла и нервничала. А тут совсем растерялась: что делать – бояться или радоваться? На всякий случай спряталась за ствол сосны. А вдруг медведь? Лес же.

Но это оказался Рома. Я, счастливая, выскочила из укрытия. Рома вздрогнул, быстро сунул мне палочку и подтолкнул в нужном направлении.

Ориентируясь по флажкам, я пробежала минут пять, пока не наткнулась на поджидавшего меня Костю. Передала ему священный жезл и с чувством выполненного долга пошла обратно.

Надеялась, что Рома меня подождал на моей «точке», но нет, он уже умчался прочь.

Я всё ещё боялась, но уже не так сильно и даже позволила себе задуматься. Так странно было – что я, собственно, здесь делаю? Зачем это мне? Я ведь почти уволилась. В понедельник заберу трудовую и всё.

И вообще глупо было тащиться в этот лагерь из-за Крамера. Я же взрослый человек и такой бессмысленный порыв… А главное, Крамер ведь даже не обращает на меня внимания. Болтает со всеми, кроме меня. Улыбается всем, кроме меня. В мою сторону если и смотрит, то сразу хмурится и мрачнеет, а потом переводит взгляд на кого-то другого – и пожалуйста, он снова весел. Я ему порчу настроение? Но почему?

Да и если бы он обращал на меня внимание, болтал и улыбался, что бы дал этот день, ну пусть даже два? Ведь скоро всё равно больше не увидимся. Вывод – я опять сглупила.

И вдруг опора подо мной резко исчезла, будто земля из-под ног обвалилась. Я не успела ничего понять, как кубарем полетела куда-то вниз с истошным воплем.

А спустя секунду распласталась на дне оврага, небольшого, но глубокого. Метра три, не меньше. Пока падала, отбила руки-ноги о торчащие корни, вывалялась в холодной грязи и самое плохое – похоже, вывихнула лодыжку. Попробовала подняться, но стоило ступить на левую ногу, как тут же колено подогнулось от резкой острой боли.

Боже! Откуда здесь взялся овраг? Ведь на маршруте его точно не было! Это что же получается, я, не заметив, отклонилась от тропы? Забрела не туда? Заблудилась?

Холодея, я поняла, что так оно и есть. Задумавшись, видимо, прошла мимо поворота…

В первые минуты я запаниковала. Что же теперь будет? А вдруг тут змеи. Лес же!

О, проклятый лес! Проклятая эстафета! Проклятая спартакиада! И я несчастная дура!

Несколько минут я рыдала в голос, ругая себя и жалея, но затем кое-как взяла себя в руки. Стала ощупывать карманы в поисках телефона, но тут вспомнила, что не стала его брать, оставила в корпусе. Впрочем, толку от него было бы мало – связь в лагере почти отсутствовала, а за его периметром и вовсе сигнала не было.

Я принялась кричать во весь голос. Не могла же я слишком далеко уйти! Меня услышат! Орала я долго, пока не заболело горло, но никто не услышал, никто не отозвался, а значит, никто меня не спасёт.

Тогда я попыталась выбраться самостоятельно, цепляясь за корни и траву, но трава обрывалась, а корни выскальзывали из рук, обдирая кожу. Земля от дождя тоже стала невозможно скользкой.

Все мои отчаянные попытки вылезти заканчивались тем, что я снова и снова падала, с каждым разом выдыхаясь всё больше.

И всё равно карабкалась, превозмогая жгучую боль, пока не рухнула на дно окончательно измождённая. Больше не осталось сил ни кричать, ни шевелиться. Руки саднило от кровоточащих ран, ноги и спину ломило. Полежу немного, наберусь сил, успокаивала я себя, и снова буду пытаться.

Тем временем постепенно начало смеркаться, и паника опять вернулась. Боже, только не это! Остаться ночью одной в лесу?! Да я до утра не доживу! Умру от страха и… от холода. Есть и пить тоже зверски хотелось, но это я могла перетерпеть. А вот холод пробирал насквозь, проникал в самые кости так, что меня колотило. И дождь, как назло, только усилился.

Но почему меня никто не ищет? Неужели никто не хватился?

Я снова стала кричать, пока не осипла. Но всё тщетно. Кроме пугающих звуков леса, треска, стрекота, уханий – никакого ответа.

Ну, пожалуйста! Ну, хоть кто-нибудь!

Я вжалась в самый угол оврага, подтянула к груди колени, обхватила себя руками. Мама, как же мне страшно! Как никогда в жизни!

Кажется, от безысходности и изнурения я начала задрёмывать. Или просто впала в полуобморок. Но вдруг сквозь эту дрёму я услышала своё имя.

Кто-то кричал: «Ксюша! Ксюша!». Нет, не кто-то, а Крамер. Его голос.

Или это мне снилось? Я встрепенулась, открыла глаза. Пожалуйста, пусть это будет не сон!

И снова, уже ближе: Ксюша!

«Я тут!» – гаркнула я.

Получилось сипло, трескуче, будто это сказала дряхлая бабка. Но он услышал. Хруст и шаги стали громче, ближе.

– Я тут! Здесь яма! – крикнула я снова.

А спустя минуту над самой головой прозвучало:

– Ксюша, ты…

52

Над самой головой прозвучало:

– Ксюша, ты…

Я, цепляясь за корни и превозмогая боль, поднялась на ноги. Задрала голову. Меня шатало, я едва держалась на ногах. Но теперь это всё ерунда. Главное – это он! Крамер!

В темноте белела его футболка. Конечно, я не могла разглядеть его лица, но силуэт и голос узнала безошибочно.

Он опустился на одно колено у самого края и тоже вглядывался вниз.

– Ты цела? – в голосе его слышалась неподдельная тревога.

– Не знаю, – всхлипнула я. – Не очень. Ногу, кажется, зашибла, когда падала.

– Чёрт! Как же ты так… А руки как? Если я тебе спущу ремень, сможешь за него ухватиться?

– Попробую.

Звякнула пряжка. Затем он спустил кожаный ремень, как канат.

– Ксюша, на конце, видишь, я петлю сделал, продень в неё одну руку и ухватись, а второй возьмись чуть повыше. Я тебя вытащу. Сможешь?

Я затянула петлю на запястье и ухватилась, как он сказал.

– Готова?

И тут я почувствовала рывок. Ремень впился в кожу, а мои ноги оторвались от земли.

Меня волоком протащило по бугристому склону оврага, я лишь пыталась отклонять лицо. У самого края Крамер схватил меня за руку и вытянул. И вот я уже лежу ничком на мокрой траве, только ступни свисают над оврагом.

Неужели этот кошмар закончился?

Он присел рядом на корточки, снял с моего запястья ремень, потом тронул меня за плечо.

– Ксюша, ты как? Встать можешь?

Я попробовала шевельнуться. Но занемевшие конечности едва меня слушались. Кое-как смогла лишь усесться.

– Как же тебя угораздило?

– Я… не знаю. Просто шла, шла… И вдруг упала в яму. Я её не заметила…

– Чёрт, да ты вся промокла и дрожишь. Как бы не заболела… А с ногами что? Где болит?

– Лодыжка. Подвернула, наверное.

Пару секунд Крамер просто сидел рядом, потом поднялся.

– Ладно, разберёмся, – тихо произнёс он, вдевая ремень в шлёвки джинсов.

Потом наклонился и вдруг подхватил меня на руки.

Это вышло так неожиданно, что я ойкнула, но инстинктивно обхватила его за плечи.

– Что вы делаете?

– Пока – возвращаемся в лагерь, а там посмотрим, – ответил Крамер.

И действительно понёс меня сквозь кусты.

– Я попробую сама дойти, мне… неловко… – вяло протестовала я.

На самом деле я почти задохнулась от смущения, но сил противиться не было.

– Ерунда… – отрывисто сказал он.

Я чувствовала, как напряжены его руки и шея. Я слышала его учащённое, шумное дыхание, в такт которому взволнованно колотилось моё сердце. Я ощущала жар его тела и запах, который с самого начала туманил мне разум, а в такой близости и вовсе сводил с ума, словно токсин, который с каждым вдохом проникает в кровь и отключает сознание. Нет, как наркотик, от которого запретно хорошо. Захотелось вдруг приникнуть губами к его шее. От этой эйфории даже боль и страх забылись. Я сдержалась, но внутри заныло от нетерпения.