Текст книги "Крик Ворона (ЛП)"
Автор книги: Рина Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Глава 11
Стоя лицом к пристани, я прислонился к мотоциклу, сжимая в руках файлы, которые прислала мне Селеста.
Ошибки быть не может.
Схема выстраивается громко и четко, когда я смотрю на отчет патологоанатома о трупе Пола.
Перед тем как было взорвано хранилище, Пол был разрезан от ключицы до пупка. Именно так поступают убийцы «Преисподней», оставляя сообщение. Точнее, «Нулевая команда». Именно мы придумали эту манеру и научили ей остальных ассасинов.
Я не знаю, кто, черт возьми, начал применять этот жуткий метод. Кем бы они ни были, идея, должно быть, пришла им в голову, когда они были на «Омеге».
Пола убил один из наших. Один из моих. Кто-то близкий хочет моей смерти и убил Пола, чтобы скрыть следы.
«Преисподняя». «Нулевая команда». Аид.
Я понятия не имею, кому теперь доверять. Не то чтобы я кому-то полностью доверял раньше. У нас у всех в голове перекос. Иногда я не доверяю даже себе.
После той перестрелки никто на меня не покушался, так что нет особых доказательств того, кто хочет моей смерти. Но сузить круг подозреваемых несложно.
Призрак.
Он единственный, кто был здесь. Зачем ему убивать меня? Зачем ему скрывать мое исчезновение и даже рассказывать мне о своем? Проще было бы позволить Аиду позаботиться обо мне. Кроме того, Селеста очень близка с Призраком. Она должна была знать, что я буду подозревать его, и поэтому не стала бы присылать мне эти файлы.
Но и Селеста, и Призрак неуловимы, как черти. Никто не знает, что творится у них в мозгу.
В голове крутятся теории, а у меня нет никаких конкретных доказательств того, кто может охотиться за моей жизнью. Я достаю зажигалку, сжигаю файлы и позволяю им погрузиться в воду на пристани.
Кто бы они ни были, пусть придут за мной. Я готов снести им головы с плеч и показать, каково это – облажаться со мной.
***
Когда я возвращаюсь домой, уже рассвело. Поскольку Призрак не отвечает на звонки, я бродил по округе, пытаясь привлечь его внимание. Либо он хорошо прячется, либо у меня плохо получается привлекать внимание подземного жителя.
В любом случае, это еще не конец. Члены «Нулевой команды» никогда не выступают друг против друга – и на то есть веская причина. Уровень нашего мастерства практически одинаков, и нам всем насрать на смерть. Это отсутствие страха, вызванное «Омегой», делает нас более смертоносными, чем второе поколение. Большинство из них сохранили часть своей человечности.
А мы – нет.
Если мы с Призраком столкнемся – один из нас умрет. Если это буду я, то постараюсь искалечить его так, чтобы он не смог пошевелиться, не вспомнив обо мне.
Я открываю входную дверь дома и замираю на месте. В чистой и опрятной комнате для гостей витает сладкий запах жасмина. Шторы раздвинуты, впуская внутрь солнечные лучи. Высокие окна не замутнены пылью. Сквозь них светит раннее солнце.
Кто-то убирался.
Я улыбаюсь. Это значит, что Элоиза серьезно относится к тому, чтобы остаться в живых, верно?
После того как я попробовал эти божественные губы, мне меньше всего хотелось уезжать, но сообщение о Поле выбило меня из колеи. С тех пор я взволнован и на пределе.
Лай встречает меня у самого порога. Хвост Чирио виляет туда-сюда, похоже, она рада меня видеть. Я бросаю на нее взгляд. У собаки должен быть какой-то план, например, она хочет откусить мне руку. И все же, когда она продолжает двигать головой, требуя, чтобы ее погладили, я вздыхаю и поднимаю ее на руки.
– Ты не собираешься сегодня быть сукой?
Она гавкает, наклоняя голову, чтобы я почесал под подбородком.
Я уже собираюсь положить Чирио на пол, как вдруг прохладный аромат сирени щекочет мой нос. Отказ от «Омеги» сделал меня более внимательным к своему окружению, но с Элоизой это гораздо ощутимее. Мне кажется, что я могу чувствовать ее, даже если она находится на другом конце света.
Это так охуительно.
Все еще неся Чирио, я иду на запах, как чертова собака. Элоиза стоит за углом и красит нижнюю часть заплатанной стены в белый цвет.
Ее лоб покрывают сосредоточенные морщины, когда она проводит валиком вверх и вниз. Моя рука дергается, чтобы убрать со лба непокорные пряди волос. На ней еще одни джинсовые шорты. Темно-синий цвет подчеркивает цвет ее кожи. Ткань обтягивает соблазнительные бедра и подчеркивает стройные ноги. Мое тело приходит в восторг.
Долбаный предатель.
Чирио вырывается из моих рук, спрыгивает на пол и задевает ногу Элоизы.
Ебаный предатель номер два.
– Эй, – Элоиза замирает на полуслове, ее глаза сверкают тысячей вопросов.
– Разве ты не должна спать? – спрашиваю я, чтобы она ничего не спросила.
– Я не сплю, – она возвращается к работе. – То есть сплю, может быть, час или два, но потом просто ворочаюсь.
Хм. Как будто эффект «Омеги» был навязан нам. Мы были похожи на сверхлюдей, которым почти не нужен отдых. Нарушение биологических часов – одна из главных причин, по которой препарат разрушает наши тела изнутри.
– Я тоже мало сплю, – я нахмурился. Какого черта я ей это сказал? Это так испортило то, что я постоянно ищу хоть какую-то связь с ней.
Элоиза улыбается, продолжая наносить более медленные мазки.
Я замечаю слова, написанные на ее светло-голубой футболке.
C'est la vie, pas le paradis.
Это жизнь, а не рай.
Боже, я так горжусь ею. И я даже не знаю, какого хрена должен ею гордиться. Я просто рад, что она не выбрасывает свою жизнь на ветер. Она пытается измениться и что-то сделать.
Я снимаю свою кожаную куртку и вешаю ее на деревянный стул сбоку.
– Позволь мне помочь.
Элоиза поворачивает голову в мою сторону, но не отдает валик с краской.
– Я могу сделать это сама.
– Знаю, что можешь, но я хочу помочь.
– Но...
Я выхватываю валик из ее рук. Иначе эта упрямица будет спорить до бесконечности.
– Ты можешь быть и поласковее, знаешь ли, – она складывает руки, очерчивая изгиб своей груди.
Мне потребовалась огромная сила воли, чтобы оторвать от нее взгляд и сосредоточиться на смешивании красок.
– Это не входит в число моих качеств.
Она хмыкает.
– Очевидно.
Мои губы дрогнули.
– Если только ты не умоляешь.
Ее щеки становятся пунцовыми, и она шумно сглатывает.
Да чтоб меня.
В ней столько очаровательной невинности, что мне хочется поглотить ее. Полностью. Всецело.
Чем сильнее она меня притягивает, тем меньше я хочу ее отпускать.
Теперь, когда я ощутил, как чертовски привлекателен ее вкус или как правильно она ощущается в моих объятиях, размышления о бесчисленных способах, которыми я могу испортить ее невинность, становятся проклятой пыткой.
Я прогоняю эти мысли и пытаюсь сосредоточиться на стене, которая все больше превращается в размытые линии.
– Я пойду принесу что-нибудь попить, – Элоиза направляется на кухню, держа на буксире Чирио.
Я наклоняю голову в сторону и смотрю ей вслед, пока она не скрывается из виду.
Ебаный ад.
Я веду себя как чертов подросток из-за этой женщины.
Возьми себя в руки, Ворон.
Элоиза не торопится возвращаться. На самом деле она появляется с несколькими банками пива только после того, как я почти закончил с целой стеной.
– Ты привезла его из города? – насмехаюсь я. Давление на нее не помогает моему неистовому желанию обладать ею, но ничего не могу с собой поделать.
Похоже, рядом с этой женщиной я действительно чертов подросток.
Она ставит банки с пивом на маленький табурет, открывает одну и выпивает примерно половину, прежде чем посмотреть мне в глаза.
– Ты не смешной.
– Никогда не претендовал на это, медсестра Бетти.
– Перестань меня так называть! – шипит она, допивая оставшееся пиво и раздавливая банку.
Я наклоняюсь ближе, чтобы вдохнуть ее запах алкоголя.
– Ответ – нет.
Она сглатывает, ее дыхание становится поверхностным. Одно движение головой, и я поймаю эти соблазнительные губы. На этот раз я не позволю ей уйти. Желание настолько сильное, что никакие другие мысли не занимают мой разум.
Прежде чем я успеваю действовать импульсивно, Элоиза разрывает зрительный контакт и отходит назад, чтобы сесть на стул. Она открывает еще одно пиво и делает большой глоток. Это должно было быть мое пиво, но шоу заставляет меня держать рот на замке.
Ее губы блестят от жидкости, и у меня язык чешется облизать их как следует.
Я снова сосредоточиваюсь на покраске стены. Более настойчиво, чем раньше. Нужно закончить все как можно скорее и сделать так, чтобы меня не было видно. И при этом не пытаться украдкой взглянуть на Элоизу.
Чёртов вызов.
Пот струйками стекает по моему лицу, и я поднимаю переднюю часть футболки, чтобы вытереть его.
Я замечаю, что Элоиза смотрит на мой живот, а ее пиво замерло возле рта.
– Нравится то, что видишь?
Она кашляет, пиво разбрызгивается вокруг нее. Когда она поднимает голову, ее глаза пылают.
– Ты...
– Неотразим?
– Скорее, высокомерный ублюдок.
Я улыбаюсь, обдумывая остроумное высказывание, чтобы еще больше задеть ее, когда в затылке начинает нарастать отдаленная боль. Пространство закручивается бесконечными кругами.
Отходняк. Блядь.
Я крепче сжимаю валик, но он выпадает из моей хватки и заливает пол краской. Я раскачиваюсь, собираясь последовать за ним, но для равновесия хватаюсь за стену.
– Ворон? – Элоиза встает, отставив пиво.
Я закрываю глаза, чтобы не попасть в размытый мир, окружающий меня. Мне нужно запереться в своей комнате, пока это не пройдет.
– Ворон? – снова раздается испуганный голос Элоизы. – Это не смешно.
Это и не должно быть смешно.
Я уже собираюсь пройти мимо нее, когда мое внимание привлекает что-то в кармане ее шорт.
Хаос в голове на мгновение затихает, когда я достаю карточку. Мое сердце колотится быстрее, а дыхание становится тяжелым.
– Что ты делаешь? – спрашивает Элоиза, когда моя рука ныряет в карман ее шорт.
Карта Джокера.
Если у кого-то из «Нулевой команды» есть цель, которую легко или скучно убить, он размещает на ней красную карточку Джокера. Остальные члены команды должны соревноваться, чтобы убить цель. Это наш любимый вид спорта.
И теперь мишенью стала Элоиза.
Моя голова готова взорваться, и дрожь охватывает все тело. Я выдавливаю из себя:
– Откуда ты это взяла?
Элоиза моргает.
– Не знаю. Я вижу это впервые.
Черт. Черт! Они, должно быть, взломали ее шкафчик и положили это в ее шорты, пока она работала.
– Подумай хорошенько, – я сжимаю плечи Элоизы, мой тон гораздо жестче, чем я намеревался. – Ты не замечала, что за тобой кто-то странно наблюдает или следит?
Шансов мало, но я надеюсь, что тот, кто положил это, был небрежен.
– Нет, – она покусывает внутреннюю сторону щеки. – Разве что...
– Что?
Я скривился от боли, угрожающей завладеть моим черепом.
– Кто-то сказал мне бежать, а потом ушел.
– Можешь описать его или ее?
– Это был мужчина, который говорил по-английски. На нем был капюшон, но я не разглядела его лица.
Призрак.
Должно быть, это он. Он всегда носит капюшон, когда является в образе призрака. Этот ублюдок играет с огнем. И я, блядь, сожгу его в нем заживо.
Он сделал Элоизу мишенью для всей «Нулевой команды». Проклятое развлечение.
Я выслежу его и переломаю ему кости одну за другой.
Но сначала я должен пройти через гребаную ломку.
Я выпрямляюсь и направляюсь к себе в комнату.
Элоиза зовет меня по имени, просит подождать, но я полубегом пробираюсь внутрь. И голова, и сердце охвачены гребаным огнем. Мои мысли выходят из-под контроля.
Элоиза стала мишенью. Неужели Призрак узнал, что она дочь доктора Джонсона?
Как?
Стал бы он преследовать ее без приказа Аида? Возможно, Аид приказал это сделать. Черт возьми. Если за этим стоит Аид, то это конец игры. Он делает все, чтобы замести следы. Если он заподозрит, что доктор Джонсон что-то оставил Элоизе, то захочет ее убить. Любой ценой. Ее отец, хоть и чертов подонок, хорошо сделал, исчезнув из ее жизни. Никто из нас не знал, что у него есть семья. Вот что защищало Элоизу и ее мать все эти годы. Но теперь, похоже, Аид знает.
С мучительными усилиями я наконец добираюсь до своей комнаты.
Боль почти раскалывает мой череп. От невероятной боли я падаю на матрас и хватаюсь за голову.
Парацетамол действительно помог, но с тех пор, как гребаный Призрак сказал мне об этом, на этот раз я не тянусь за таблетками.
С тем же успехом он мог бы меня отравить.
Среди хаоса боли я думаю только о том, как спасти Элоизу. После того как Призрак установил на нее цель, он должен был отправить «Нулевой команде» досье на нее. Ее работа. Ее дом. Всё.
Это лишь вопрос времени, когда псы выйдут на охоту.
Такие же псы, как я.
В отличие от меня, им плевать на Элоизу. Они видят только цель, которую нужно уничтожить.
Кровавая игра.
Дочь доктора Джонсона, не меньше. Это будет личная вендетта для всех них. Способ выместить злость на то, что их сделали рабами «Омеги».
Пальцы касаются моего плеча сзади. Я переворачиваюсь, рука проскальзывает под подушку за пистолетом.
Элоиза.
Мои движения замирают.
Она смотрит на меня с глубоким чувством озабоченности, в ее глазах блестят слезы. Как будто она чувствует мою боль. Как будто ей самой больно от моих страданий.
Кто-то вроде меня, ничтожества, заставляет Элоизу проливать слезы. Как будто я ей не безразличен.
Никто не должен заботиться обо мне.
Я задыхаюсь в собственной коже.
– Скажи мне, что делать, – она садится на край кровати, руками проверяет мое плечо, как будто пытается найти кнопку, которая остановит весь этот бардак. – Это явно необычный приступ. Подскажи мне, как его остановить.
– Ты не можешь.
Я тянусь к ней и прижимаю ее к своей груди. Она обнимает меня, вцепившись пальцами в мою футболку, и смотрит на меня заплаканными глазами. В них глубокая боль и отчаяние.
Из-за меня.
Она плачет из-за меня.
Утопая в этих глазах, я убеждаюсь в одном.
Ради этой женщины я перестану быть бесом Аида.
Ради этой женщины я прикончу любого ублюдка, который будет относиться к ней как к мишени.
Даже «Нулевую команду».
Потому что я больше не принадлежу им, я принадлежу ей.
Что-то влажное касается моих губ. Я вздрагиваю, пытаюсь пошевелить головой, но лизание продолжается, снова и снова.
Я просыпаюсь, и меня встречает крошечное личико Шарлотты.
– Bonjour, ma petite (с фр. Привет, моя малышка), – бормочу я, опираясь на локти.
Мои глаза расширяются, когда я различаю красные неоновые цифры на часах на тумбочке. Четыре часа дня.
Неужели я проспала... пять часов?
Это просто чудо. Я тру лицо, чтобы убедиться, что это не сон. Нет. Определенно реальность.
Я действительно крепко спала целых пять часов. Во мне бурлит новая энергия.
Мои губы растягиваются в улыбке. В глубине горла образуется комок возбуждения. Если я не ошибаюсь, это называется... счастьем.
Я счастлива, потому что спала как нормальный человек.
Улыбка сходит на нет, когда я понимаю, что человека, рядом с которым я заснула, больше нет. Осталась только пустая кровать и запах его кожи.
Я отпускаю Шарлотту и легко встаю с кровати. Сердце колотится, когда я на цыпочках иду в ванную. Ворону было так больно, что было невыносимо просто сидеть и смотреть. Я сомневалась, что это как-то связано с его огнестрельным ранением, скорее с наркотиком.
Когда я засыпала, Ворон гладил меня по волосам. Припадок утих, и он казался умиротворенным, что каким-то образом убаюкивало меня в ином мире.
Что, если симптомы вернулись во время сна, и он где-то умирает?
В ванной пусто.
Где же он?
Я уже собираюсь проверить балкон, как вдруг меня пугает резкий стук. Не задумываясь, я босиком бегу к источнику звука. Ноги скользят по лестнице, и я едва не падаю.
Перед порогом гостиной мои ноги останавливаются. Напротив окна полуобнаженный силуэт Ворона утопает в полуденном свете. Он одет только в брюки, которые низко свисают на бедрах. Его татуировка в виде ворона наполовину скрыта тенью и кажется такой же жуткой, как и сам человек, носящий ее.
Но не это заставило меня остановиться и уставиться на него. Хотя отчасти да, я не могу перестать восхищаться тем, как он красив. Но что привлекло мое внимание, так это винтовка, которую он проверяет, два пистолета на столе и несколько ножей. Все они разложены перед ним, как будто это мясо, а он – мясник.
– Что происходит? – спрашиваю я, приближаясь к нему нерешительными шагами.
Он не обращает на меня никакого внимания. Все его внимание сосредоточено на протирании винтовки и осмотре отверстия сверху.
Я сглатываю, когда вижу его выражение лица. Вблизи он напряжен, черты лица каменно-холодные, а движения автоматические.
Убийца внутри него полностью на виду.
– Упаковать. Одну сумку. Больше ничего, – он кладет винтовку на стол и переходит к пистолету, по-прежнему не глядя на меня.
Я прислоняюсь к столу, чтобы получше разглядеть его лицо.
– Почему?
– Мы уходим, – непринужденно говорит он, наполняя магазин своего пистолета.
– Это мой дом, я никуда не уйду, – я складываю руки и постукиваю ногой. Он заблуждается, если думает, что я когда-нибудь покину дом своей семьи. Особенно теперь, когда решила его отремонтировать.
Ворон испускает недовольный вздох и встречается со мной взглядом. Между его бровей пролегла глубокая хмурая складка.
– Сейчас не время для твоего упрямства, медсестра Бетти. Нам нужно идти.
– Почему?
– Потому что ты – гребаная мишень! – он показывает пальцем на карточку с Джокером, которую вытащил из моего кармана сегодня утром, и которая теперь лежит рядом с ножами. – Это карта-мишень. Для «Нулевой команды» это приглашение выйти и поиграть с твоей гребаной жизнью.
Информация выливается на меня, будто ледяная вода. Все мое тело напрягается, и я глотаю воздух.
– Но... но я же ничего не сделала, почему я должна стать мишенью?
– Сделал твой отец. Ты платишь за его грехи.
– Ч-что?
Что он знает о моем отце? Откуда он вообще знает моего отца?
Бросив пистолет на стол, Ворон проводит рукой по лицу и смотрит мне в глаза. От его суровости у меня по коже бегут мурашки.
– «Преисподняя» проводила эксперимент, чтобы сформировать как можно больше преданных убийц. Поэтому они разработали «Омегу». Препарат, который впрыскивает в наши вены кровожадность. Он делал нас гиперсосредоточенными до такой степени, что убийство становилось роботизированным. Пятьдесят из нас создали «Нулевую команду». Мы были в подростковом возрасте, когда нам начали вводить этот яд. Возникло бесчисленное множество побочных эффектов: неконтролируемая рвота, ретроградная амнезия или бешенство, как у сумасшедших животных. И так до самой смерти. Из пятидесяти испытуемых только одиннадцать дожили до зрелого возраста. Но даже тех из нас, кто выжил, может ждать ранняя смерть, потому что этот чертов наркотик разрушает нас изнутри.
Мое сердце разрывается, и я инстинктивно иду к нему, желая утешить его.
– Это из-за наркотика у тебя приступы?
Он кивает.
– Абстинентный синдром.
– И... – я осекаюсь, не желая задавать вопрос, но нуждаясь в ответе так, как не нуждалась никогда. – Какое отношение к этому имеет мой отец?
Его губы подергиваются от отвращения.
– Доктор, мать его, Джонсон – крестный отец «Омеги». Мы были его лабораторными крысами.
Я задыхаюсь, отшатываясь назад, как будто кто-то ударил меня в живот. Я закрываю рот руками и качаю головой. Мама говорила мне, что отец был связан с наркотиками, но я думала, что он был дилером или кем-то в этом роде, а не тем, кто использовал их на детях.
Mon Dieu (с фр. Боже мой).
Мой отец – тот, кто заставил Ворона страдать. Мой собственный отец – хладнокровный убийца. Тошнота подкатывает к горлу.
– Тебе лучше перестать его ждать, – Ворон засовывает руку в карман брюк, его мышцы напрягаются. – Он мертв уже пять лет. Несколько наемных убийц «Преисподней» убили его, чтобы он больше не делал ничего подобного «Омеге».
Я закрываю глаза, по щеке катится слеза. Отец, который, как я думала, однажды вернется, оказался чудовищем. Я всегда знала, что он замкнутый, но теперь полностью понимаю, почему мама держала его на расстоянии от нашей жизни. Она любила его. Я знаю, что любила. Это было видно по тому, как она радовалась, когда он появлялся. После него она никогда не смотрела на других мужчин. Но она была умна. Она должна была знать, что с ним что-то не так, поэтому и сказала мне никогда не подходить близко, чтобы не обжечься, как она.
– Он не заслуживает твоих слез, – пробормотал Ворон.
Я открываю глаза и смотрю в его потемневшие глаза.
– Я плачу не по нему. Я плачу по тебе.
Подушечка его большого пальца касается моей щеки, вытирая влагу. Выражение лица Ворона смягчается. В глубине его глаз плещется глубокая боль. Я не вижу, а чувствую, как он переживает свою трагедию.
– Я тоже не заслуживаю твоих слез.
Почему он говорит такие вещи? Он с детства живет в аду.
Я сжимаю его руку и склоняюсь к его прикосновению.
– Ты заслуживаешь всего, Ворон.
– Такие, как я, пожинают только то, что сеют. Я не святой. Я убиваю, чтобы иметь цель в жизни. Чтобы чувствовать себя живым. А иногда и это, блядь, не работает.
Я собираюсь возразить, сказать ему, что, если бы его не похитили в детстве, ничего бы этого не случилось, но он останавливает меня.
– Ты не похожа на нас. Ты не доктор долбаный Джонсон и не заслуживаешь наказания за его грехи, – он убирает руку с моего лица, и я оплакиваю потерю. – Так что двигай своей симпатичной задницей. Мы уходим.
Он снова укладывает оружие.
Я остаюсь на месте.
– Я позвоню в полицию.
Он бросает на меня неодобрительный взгляд через плечо, как будто я только что оскорбила его.
– Серьезно? Думаешь, гребаная полиция может остановить таких, как мы? Мы убиваем их офицеров, как чертов спорт!
– Неважно. Я не уйду.
У меня перехватывает горло, и страх овладевает мной. Пресловутые убийцы идут за моей головой, но меня пугает не это, а возможность умереть в глуши, и Ворон поплатится за то, что защищал меня.
Он так быстро разворачивается, что я отшатываюсь назад. Он сжимает мои плечи, и на его лице появляется кровожадная гримаса.
– Хватит быть долбаной упрямицей! Я думал, ты больше не хочешь умирать.
– Дело не в упрямстве, – я пытаюсь вырваться из его хватки, но его пальцы впиваются в мою плоть, будто сталь. – Я не хочу провести остаток жизни в бегах с мишенью на спине. Твои коллеги-убийцы все равно найдут меня. Если суждено умереть, то я сделаю это здесь. В доме моей семьи.
– Элоиза... – он предупреждает, вены на его шее почти вздулись от напряжения. – Не заставляй меня перекидывать тебя через плечо и вытаскивать отсюда силой. Потому что я, блядь, сделаю это.
– Единственное, что ты сделаешь, – это уйдешь, – я легонько подталкиваю его к двери. – Это не имеет к тебе никакого отношения. Не создавай разлад со своими коллегами из-за меня. Они могут убить и тебя.
Я не успеваю моргнуть, как он толкает меня одной сильной рукой. Мои голени ударяются о край дивана. Я падаю с воплем назад.
Ворон настигает меня. Он ползет по мне, его бедра зажимают мои между собой, а его острый взгляд смотрит на меня с чистой злобой. Внутри меня поселяется страх. И все же что-то в суровости его лица делает его черты гораздо более привлекательными. Коварными. Неземными.
– Видимо, мысли о самоубийстве так и не выветрились из тебя, – он сжимает мой подбородок между большим и указательным пальцами. – Думаешь, это будет один удар и спокойной ебаной ночи? У них есть личная неприязнь к тебе. Они сдерут с тебя кожу живьем и испортят это милое личико, прежде чем почувствуют удовлетворение. Ты этого, блядь, хочешь?
– Думаешь, я не боюсь? – кричу я, ударяя его в грудь. – Боюсь! Я в ужасе! Но я не позволю втягивать тебя в это. Это не твое дело.
– Тогда я сделаю это своим делом.
Его губы прижимаются к моим. Я задыхаюсь, но звук поглощается его настойчивыми, страстными движениями.
Его язык не требует доступа. Он погружается внутрь и пирует на мне. У меня перехватывает дыхание. Бесхребетная.
Трепет пробегает по позвоночнику и оседает между ног. Экстаз, которого я никогда в жизни не испытывала, бурлит внутри меня и поднимается на поверхность, требуя выхода.
Нет. Этого не может быть.
Все мои силы уходят на то, чтобы отстраниться от его рта, но его челюсть удерживает меня на месте.
– Уходи, – бормочу я. – Просто уходи. Пожалуйста.
Моя решимость висит на волоске. Трудно думать, когда его прикосновения повсюду – вокруг меня и стремятся укрыться внутри меня.
Но он должен уйти. По крайней мере, спасти себя.
– Я никуда не уйду! – Ворон обхватывает мое лицо руками. – Это, блядь, ясно?
Слезы катятся по моим щекам, и я чувствую, как моя решимость рушится и разбивается вдребезги. Мои пальцы впиваются в грудь Ворона, и я зарываюсь лицом в его теплую, твердую кожу. Никогда еще я не чувствовала, что хочу кого-то удержать, защитить и ударить одновременно.
– Какого черта тебе от меня нужно? – я пробормотала: – Я так сломлена.
– Какое чертово совпадение, – он поднимает мою голову так, что глубокие голубые глаза заглядывают мне в душу. – Я тоже сломлен.
– Иди в пизду, Ворон, – шепчу я в разочаровании.
– Именно это я и собираюсь сделать, Элоиза, – он раздвигает мои ноги и устраивается между ними. – Я буду трахать тебя так сильно, что ты забудешь о смерти и всех ее чертовых друзьях.
Я задыхаюсь, когда недвусмысленная выпуклость упирается мне во внутреннюю поверхность бедра. Словно его слова – дофамин, мои соски твердеют, напрягаясь в ткани до боли.
Дыхание сбивается. Бедра дрожат. И так жарко, кажется, я сейчас взорвусь. Пальцы Ворона касаются моих ребер, когда он стягивает с меня футболку, а затем и бюстгальтер.
Его теплые губы находят мои ноющие соски, посасывают, покусывают. Мучают. Каждое движение его языка посылает прилив эйфории в пульсацию между моими ногами. Я извиваюсь под ним. Моя спина выгибается, отталкиваясь от дивана, чтобы встретить его неумолимые прикосновения. Кончики моих пальцев скользят по его рельефному прессу, как я и хотела с тех пор, как впервые встретила его.
Не знаю, что это за чертовщина, но хочу еще. Больше Ворона и этого огня, который он разжигает во мне.
Все еще покручивая один из моих сосков, он возвращается к поцелуям. Как он и говорил, в нем нет ничего нежного. Как и в его поцелуе. Ворон пожирает мои губы, а его свободная рука скользит под мои шорты.
Я хнычу ему в рот, когда он касается чувствительных складок. Внизу моего живота возникает спазм. Я не успеваю привыкнуть к этому ощущению, как он вводит в меня палец. Громкий стон наполняет воздух, и я понимаю, что он мой.
– Чертов ад, – проклинает Ворон, когда ему становится тесно. Он стонет мне в рот, но не останавливается. Двойная атака – его пальцев на мой сосок и движения внутри меня – сжимают мой живот. Своеобразное растяжение. Ощущение настолько чужое и захватывающее, что я подозреваю – оно не от мира сего.
Я нахожусь в напряжении. Ворон не торопится с медленным вращением, до тех пор, пока я не превращаюсь в хныкающее месиво.
Я приподнимаю бедра, надеясь, что он сделает что-то, что угодно, чтобы заглушить жгучую боль внутри меня.
Я обхватываю руками его талию, и мышцы напрягаются под моим прикосновением.
– П-пожалуйста.
Лед в его глазах светится озорством, когда он еще больше замедляет свои движения.
– Повтори.
– Пожалуйста... – мой голос такой задыхающийся, просто чудо, что я вообще говорю. – Пожалуйста, сделай что-нибудь.
Ворон вводит еще один палец и загибает его внутри меня, продолжая двигать ими вперед-назад, как это делал первый палец.
– Вот так?
Мои глаза закатываются назад, а стены почти рушатся.
– Да, пожалуйста, да!
Затем он ускоряет свои движения. Его указательный и средний пальцы растягивают меня изнутри, а большой палец теребит пучок нервов. Я распадаюсь в его руках. Бесконечные вспышки наслаждения прокатываются по всему телу, через него и внутри меня. Я выкрикиваю его имя, прижимаясь к его плечу, боясь упасть.
Или развалиться на части.
Я едва прихожу в себя, различая свет, тяжелое дыхание и твердые мышцы под кончиками пальцев. Только мышц нет. Я моргаю, а Ворон уже раздевается до трусов. Татуировки на его плечах и торсе сжимаются от точных движений.
Брюки падают на пол. Под ними ничего нет.
Я прикусываю нижнюю губу.
Oh la la (с фр. Ничего себе).
Все прежнее удовольствие почти исчезло. Я ни за что не смогу его принять. И все же... оh, merde (с фр. О, дерьмо), как сильно я этого хочу.
Я встречаюсь с его потемневшим взглядом и сглатываю.
– Это мой первый...
– Будто я, блядь, не знаю? – Ворон стаскивает с меня шорты и нижнее белье и располагается между моих ног. Его дикий взгляд буравит мою обнаженную кожу. Мое тело оживает, как будто он гладит меня пальцами.
Ворон держит оба моих бедра в своих больших ладонях и хрипло говорит:
– Ты чертовски красива.
Я все еще размышляю над его словами, когда он одним толчком глубоко входит в меня. Я вскрикиваю. Он заполняет меня целиком, расширяя изнутри. И это больно. Я прикрываю глаза тыльной стороной ладони.
Он замирает и проводит кончиками пальцев по моим губам. Его голос полон беспокойства:
– Ты в порядке?
Я киваю.
Он начинает двигаться, медленно и размеренно. Вся боль исчезает. Вместо этого под поверхностью нарастает всепоглощающее чувство. Мой желудок сжимается, а внутренние мышцы обхватывают его. Ворон убирает мою руку от лица и целует так глубоко, так жадно, что по всей коже разливается жар.
Он выходит из меня, проводя своей длиной по моим складкам, а затем снова погружается. Я задыхаюсь, хнычу и стону одновременно. Я вся дрожу и трепещу, и мне нравится каждая частичка этого.
Ворон всегда подталкивал меня к краю. Всегда заставлял меня чувствовать нечто неземное. Это сильное ощущение – одно из них.
Он ускоряет темп, вбиваясь в меня, пока я снова не оказываюсь в том месте, которое вызывает привыкание. Мой разум почти взлетает от того, как он заполняет меня, неустанно вбиваясь в меня.
– Ворон... Я... я... я...
– Отпусти, – рычит он мне в ухо.
Приказ похож на детонатор бомбы. Я распадаюсь на части вокруг него. Эффект гораздо сильнее, чем раньше. Настолько сильный, что я не хочу спускаться в мир живых. Я сжимаюсь вокруг него с такой силой, что он матерится, а его лицо искажается в экстазе.
Меня все еще уносит волной, когда Ворон с хрипом выдыхает воздух и изливается внутрь меня.
Мы разбиваемся вдребезги. Что-то разрушается, когда наши тела сливаются друг с другом. Поток энергии и эмоций, разливающийся между нами, словно вдыхает жизнь друг в друга.
Все еще задыхаясь, Ворон переворачивает меня так, что он оказывается на спине, а я лежу на нем.
Мы лежим в объятиях друг друга, тяжело дыша, а он все еще находится глубоко внутри меня. Я прижимаюсь щекой к его шее, глубоко вдыхая аромат его кожи. Кончиками пальцев я провожу по бокам его мышц, где взлетают маленькие птички.
– Что означают эти птички? – пробормотала я.
Его палец проводит по линии моего плеча.
– Почему ты думаешь, что они что-то значат?
– Я вроде как догадалась, – я улыбаюсь ему и задерживаюсь на прядях, спадающих ему на лоб.
