Текст книги "Крик Ворона (ЛП)"
Автор книги: Рина Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Домашние животные очень требовательны и надоедливы.
За исключением кошек.
Поэтому, когда я открываю дверь в свою комнату и сталкиваюсь с рычанием толстой собаки Элоизы, то подтверждаю, что не люблю собак. Ни капельки.
Эта маленькая тварь даже не достает мне до голени, но лает и рычит так, будто может вытащить мои кости и обглодать их.
– Шарлотта, да?
И вообще, что за женское имя такое? Я качаю головой. Французское.
– Буду звать тебя Чирио. Не будь сучкой. Уходи. – Не могу поверить, что разговариваю с собакой в готическом доме в глуши, без запланированных убийств.
Уничтожение жизни убийцы Ворона.
Чирио продолжает рычать, ее лапы с остервенением вонзаются в дерево. На серебристом меху видны пятна грязи. Кому-то нужна ванна.
– Хорошо. Я не причиню вреда медсестре Бетти. – По крайней мере, пока. – Обещание убийцы.
Собака, похоже, тоже мне не верит, так как бросается на мою лодыжку. Я держу ее за ошейник на расстоянии вытянутой руки. Псина издает писклявый звук, который издают собаки, когда им больно. Я отпускаю ее и тыкаю пальцем.
– Прекрати нападать на меня, или запру тебя под лестницей.
Словно поняв мои слова, она скулит и прячет голову под лапами.
Великолепно.
Я действительно разговариваю с собакой.
Поправив кожаную куртку, я выхожу на улицу, навстречу ночному летнему бризу. Океанский запах наполняет мои легкие, а от сырости кожа покрывается испариной. Я стою перед домом и глубоко вдыхаю воздух.
Когда я был на «Омеге», то ничего этого не замечал. Запахи. Простое ощущение воздуха на моих волосах и коже. Все эти базовые человеческие ощущения были поглощены наркотиком. Даже боль. В «Нулевой команде» это по-разному, но мы почти не чувствовали ничего, что стоило бы запомнить. Единственной сильной эмоцией была решимость пролить кровь.
Больше ничего.
Я надеваю шлем и сажусь на мотоцикл. Мое плечо болит в знак протеста. Боль еще есть, но терпимая.
Чирио наблюдает из окна грустными щенячьими глазами. Собака так же одинока, как и ее хозяйка. Это почти заставляет меня чувствовать себя плохо.
Почти.
Но у меня нет на это времени.
Нужно третью ночь подряд отправляться в город на поиски предателя. Или Пола. Которого начинаю считать предателем.
Я петляю на байке по извилистым грунтовым дорогам, ведущим в деревню. Вместо мыслей о том, как бы покончить с Полом максимально мучительно, меня занимает только образ Элоизы.
Это маленькое личико и зеленые глаза лани так и норовят ворваться в мои мысли без приглашения.
Три дня назад, когда я узнал, что доктор ебаный Джонсон – ее отец, моей первой мыслью было убить ее. Снести ей голову с этих симпатичных плеч за все те страдания, которые заставил меня испытать ее отец. За то, что превратил меня в ничтожество, которое даже не помнит своего имени.
За тот ад, который пережила и продолжает переживать «Нулевая команда» с тех пор, как стали подростками.
Но в основном это были симптомы отмены. «Омега» пыталась дать о себе знать. Как только эффект ослабевал, все стихало. Какой смысл убивать ее? Только потому, что она дочь доктора Джонсона? Она наверняка никогда не видела его после той фотографии. Месть не вернет мертвых членов группы.
Месть – это то, что слишком сильно зависит от эмоций, а, следовательно, бессмысленна. Я отказываюсь опускаться так низко.
Однако «Нулевая команда» не разделяет моих взглядов на месть. Если они узнают о существовании потомства доктора Джонсона, то будут пытать ее месяцами, а может, и годами, прежде чем дадут возможность умереть.
В груди все переворачивается от этой мысли.
Мысль о том, что эта прекрасная кожа будет изуродована, не дает мне покоя.
Такая, как она, не создана для пыток.
Я чертовски напрягаюсь, вспоминая мягкие изгибы Элоизы, пойманные в мои руки и отданные на мою милость. Такая нежная, но в то же время – проклятый огненный шар. В этих ярко-зеленых глазах было что-то чужое.
Не оцепенение или безразличие. Нет. Это было совсем не то. Это была жгучая смесь желания, смятения и... возбуждения.
В этот момент каждый дюйм ее тела ожил. И черт бы меня побрал, если бы все это не взбудоражило меня.
Все силы ушли на то, чтобы не разорвать ночную рубашку и не взять ее прямо там и тогда. Усилить этот взгляд. Вытрахать из нее оцепенение, пока она не выкрикнет мое имя.
Как бы сильно меня ни мучило искушение перевоплотиться в этот образ, мне чудом удалось удержаться.
Элоиза отвлекает, а отвлекающие факторы не способствуют выполнению заданий.
Кроме того, я не люблю привязанностей. Я могу принадлежать к стае «Нулевой команды», но я – одинокий волк. Всегда работаю один. В одиночестве выживаю. Существую один. То есть никаких гребаных привязанностей.
У меня такое чувство, что именно это и произойдет, если я продолжу отношения с Элоизой.
Она не из тех женщин, которых можно просто выкинуть из головы и навсегда распрощаться.
Инстинкт говорит, что Элоиза станет моим проклятием. А инстинкт всегда чертовски прав.
Необходимо держаться на расстоянии, пока я не выберусь отсюда. Все просто.
Мотор набирает обороты, когда я приближаюсь к городу. Мой телефон вибрирует. Сообщение от Шторма.
«Дозировка через 30»
Прилагается адрес. Городской книжный магазин.
Я проверяю часы. Книжные магазины почти закрываются. Хорошо, что я спустился, а то бы опоздал. Аид не любит, когда кто-то опаздывает на дозу «Омеги».
Вместо того чтобы направиться в трущобы, я меняю направление и еду в самый центр города. Встречи в людных местах обычно наиболее безопасны. Нет ничего лучше, чем прятаться у всех на виду. Пока я не привлекаю внимания, то буду вне досягаемости полиции.
Я приезжаю раньше и направляюсь в уборную, чтобы проверить глаза. Капли помогают, но после вчерашних приступов ломки они все еще припухшие, не говоря уже о темных кругах. Понятия не имею, кого Аид пошлет выдавать мне дозу, но надеюсь, это будет кто-то, кто решит, что я выгляжу ужасно из-за укола, а не из-за ломки.
Я даже не могу надеть солнцезащитные очки, потому что сейчас ночь. Освежившись, я использую еще капли и устраиваюсь в отделе «Криминальная фантастика» в задней части книжного магазина. Бегло просматриваю скучную коллекцию переведенных книг.
На французский.
Вскоре после того, как я внутренне поиздевался над некоторыми названиями, мимо меня проносится ветерок с присущим ему сильным сосновым ароматом, который появляется только тогда, когда он хочет привлечь внимание.
А это не так уж и часто.
Призрак.
Он идет по проходу с невозмутимым выражением лица, неся в руках кожаную сумку. Его темные волосы зачесаны назад. Черный костюм отглажен до блеска. Даже коричневые кожаные туфли блестят в свете фонарей.
Для призрака он делает все возможное, чтобы быть заметным. В последний раз, когда мы встречались, кто-то из команды сказал, что он пытается избавиться от образа Призрака и выглядеть как обычно. Не знаю, почему. И я не настолько любопытен, чтобы спрашивать.
Мы с Призраком стоим спиной друг к другу, просматриваем книги и делаем вид, что не знакомы.
– Слышал, ты еще не умер. – Он ставит на пол кожаную сумку. «Омега».
– Пока. – Я поднимаю сумку и направляюсь к выходу, прежде чем он не заметил мой взгляд.
– Попробуй парацетамол, – произносит он, все еще просматривая книги. – Он помогает от симптомов.
Я резко останавливаюсь, сжимая кулаки вокруг ручки сумки.
Он знает.
Призрак знает.
А это значит, что Аид тоже узнает, и меня выследят, как Родоса, а потом убьют и бросят в такой же мусорный контейнер, где лежит Дьявол.
Рука ложится мне на плечо. Я отшатываюсь назад и нащупываю под кожаной курткой свой пистолет. К черту публичность и ее риски. Я не умру без боя.
Пока я думаю о возможных способах, которыми Призрак может расправиться со мной, в голове всплывает лицо Элоизы. Держаться от нее на расстоянии было чертовски бессмысленно. Если бы я знал, что до этого дойдет, то потакал бы своему желанию.
– Остынь, приятель, – Призрак усмехается, поднимая руки вверх. – Ты действительно думаешь, что сможешь одолеть меня, пока ранен? Симптомы и приступы причиняют сумасшедшую боль даже без выстрела.
Я ослабляю хватку на пистолете и прячу его под куртку.
– Ты тоже...?
– Начал задолго до того, как твоя ленивая задница приступила к действиям.
Черт возьми. Это и есть причина, по которой он решил избавиться от образа Призрака?
Он подходит ближе, чтобы пробормотать:
– Если твоя причина чем-то похожа на «я не хочу упасть замертво, как Дьявол», то позвони мне. Мы не единственные, кто так думает.
Ох. Ебать меня в рот. «Нулевая команда»? Сколько из них уже выбыло? Раз Призрак в деле, значит, его ближайшие товарищи Тень и Туман тоже должны участвовать. А я-то думал, что начну борьбу за их детоксикацию. Интересно, сколько еще людей на борту? Может быть, Шторм...
– Только не Шторм, – Призрак качает головой. Иногда мне кажется, что он умеет читать мысли. У него отлично получается улавливать закономерности. – Он все еще пес, охраняющий врата Аида.
– Что ты будешь делать с Аидом?
– Нахуй Аида. – В темных глазах Призрака вспыхивает огонь. Он редко проявляет гнев, но если уж показывает, то по чертовски веской причине. – Рано или поздно он падет от рук Родоса. Ты умен, Ворон. Ты же не пойдешь на дно вместе с тонущим кораблем, верно?
– С каких это пор верность считается тонущим кораблем?
– Преданность? – он смеется, долго и издевательски. – Кому? Человеку, который сделал нас наркоманами и убийцами?
– Верность тому, кто мы есть. – Я встаю вплотную к нему, не обращая внимания на то, что кто-то замечает двух иностранцев, спорящих на английском. – Ты, я и вся «Нулевая команда» были убийцами всю свою жизнь. Кем мы станем, если не будем делать то, для чего предназначены?
– Мы станем теми, от кого зависит наша судьба. Чем-то, что ни наркотики, ни Аид не приказывают нам делать, – он тычет пальцем мне в плечо. – Подумай об этом. Я останусь здесь ненадолго.
Я смотрю, как он выходит из книжного магазина.
Впервые с тех пор, как меня привели в «Преисподнюю», я задаюсь вопросом, что, черт возьми, я творю. Есть ли для меня что-то еще, кроме убийств и «Омеги»?
Я выхожу из магазина, пытаясь разобраться в хаосе. Эта неразбериха намного хуже, чем отказ от «Омеги».
Словно ответ, спустившийся с небес и заглянувший в мой ад, я замечаю Элоизу в кофейне на другой стороне улицы, одетую в форму медсестры.
Она сидит за столиком лицом к стеклу – такой неудачный выбор в плане безопасности – и заправляет прядь каштановых волос за ухо.
Я проверяю часы. Девять вечера. Она начала свою смену всего несколько часов назад.
Не в силах перестать наблюдать за ней, я замираю на месте. Часть меня надеется, что она меня заметит. Другая часть желает, чтобы Элоиза никогда этого не сделала, и тогда я смогу продолжать наблюдать за ней в свое удовольствие.
Минус ее избегания в том, что я вижу ее только во второй половине дня, когда она отправляется на смену, а этого недостаточно, чтобы насытиться ею.
Черт возьми.
Зачем мне вообще ее видеть? Никакой привязанности, помнишь?
После разговора с Призраком это оправдание теряет свою актуальность.
Мой взгляд задерживается на контуре ее лица и той непринужденной элегантности, с которой она просто сидит.
К черту это.
Я собираюсь перейти улицу и направиться к ней, когда к ее столику подходит кудрявый мужчина и поворачивается спиной. Судя по пальто, врач.
Первая мысль при виде него – сбрить все эти волосы и дать ему в морду.
Для мохнатого животного Чирио выглядит гораздо лучше, чем он, а мне даже не нравится эта собака.
Я все еще размышляю, с какой стороны его ударить и не сломать ли ему кости, когда Элоиза улыбается ему. Ее нос подергивается, а все черты лица светлеют. Она выглядит совсем не равнодушной.
Как будто кто-то включил рубильник, мое настроение меняется с раздраженного на убийственное. Все, что я вижу, – это кровь и потребность убивать. Как будто я только что принял «Омегу».
Какого черта она улыбается доктору Керли, хотя всегда была мрачной и отстраненной? Может, он ее любовник или еще какое-нибудь дерьмо?
От этой мысли по моим венам разливается жгучая ярость.
Я поворачиваюсь в противоположную сторону, прежде чем осуществить свои убийственные намерения.
Какая мне, к черту, разница, кому она улыбается? Будь то доктор Керли или гребаный уборщик, меня это не касается.
Ни капельки.
***
Остаток ночи я провожу, бродя по трущобам и разыскивая Пола. В трущобах хорошо умеют защищать друг друга. Особенно от полиции или иностранцев вроде меня.
Близится рассвет, а я все еще ни с чем. У меня поднимается давление, и жгучая потребность выплеснуть злобу на что-то или кого-то переполняет меня.
Добавьте к этому образы Элоизы, улыбающейся доктору, ебаному, Керли, и мое терпение достигает предела.
К черту все это дерьмо.
Я уже собираюсь начать угрожать людям пистолетом – и похуй, что они вызовут полицию, – как вдруг чья-то рука задевает мои брюки.
Бездомная женщина средних лет, лежащая на грязной земле, смотрит на меня. Она накрыта заплатанным одеялом. Морщины обрамляют выцветшие темные глаза и чрезмерно грязное лицо.
– Bout du pain (с фр. Кусочек хлеба)? – говорит она потрескавшимися губами.
– У меня нет хлеба, леди, – отвечаю я по-французски и приседаю перед ней. Убедившись, что привлек ее внимание, я лезу в куртку и достаю несколько евро. – Но есть вот это, если скажете мне, где находится Пол Ренар.
Она пытается выхватить деньги, но я держу их на расстоянии вытянутой руки. Ее невероятно длинные ногти, как у ведьмы из мультфильмов, царапают мою кожу.
– Нет, сначала информация.
– Я не знаю Пола, – отвечает она по-французски, избегая смотреть мне в глаза. Она лжет, как и все остальные. Но сомневается. Лучше исследовать это.
Я добавляю еще несколько евро и наклоняю голову.
– Значит, вы знаете Ренара? – Лис. Это фамилия и прозвище Пола в трущобах.
Ее глаза загораются, когда она смотрит на деньги, как будто это ее спасение. Возможно, так оно и есть.
– Он мертв, – пролепетала она.
– Что?
– Несколько дней назад. Хранилище взорвалось из-за неисправности газа. Несчастный случай. По крайней мере, так говорят другие бездомные. – Все это время она не отрывает взгляда от денег. – Проверьте морг, если не верите мне.
Мои мышцы напрягаются.
Если Пол мертв, значит, кто-то заметает следы. Это значит... что предатель все еще на свободе и ждет, чтобы напасть на меня.
Я чертовски уверен, что смерть Пола не была случайностью.
Я отдаю женщине деньги и встаю. Затем достаю запасной нож, пристегнутый к икре, и бросаю его ей. Бездомным женщинам приходится хуже всего.
Она недоверчиво смотрит на нож и деньги.
– Если кто-то обидит тебя, – киваю я на нож, – не думай. Сделай им больно в ответ.
Правила, по которым я жил, живу и всегда буду жить.
Я пробираюсь сквозь запах отходов и рвоты, пока не возвращаюсь к своему мотоциклу. Затем набираю номер, чтобы получить давно ожидаемую услугу. Если Призрак здесь, то она, должно быть, приехала с ним.
– Вы позвонили единственной и неповторимой Селесте, – говорит она на идеальном французском, как секретарша или еще какая-нибудь хрень. – Я могу сделать все, что угодно, за соответствующую цену.
Я сажусь на свой мотоцикл.
– Я прошу об одолжении.
Наступила долгая пауза. Вероятно, она взвешивает все «за» и «против». Влияние Призрака. Селеста – представительница второго поколения, она попала в «Преисподнюю» в тот же день, что и Родос. Только теперь его жизнь снова стала снобистско-аристократической, а она продолжает быть демоном в аду Аида. Призрак предпочел ее из всех наших стажеров и стал своего рода наставником.
– Если это значит, что мне не заплатят, то нет. Извини. У меня много контрактов. О, черт. Здесь такой ужасный прием, Ворон. Я...
– Я сказал, что звоню по просьбе, Селеста, – я прервал ее. – Помнишь, как я спас твою задницу в тот день в этой гребаной Сибири? Ты бы умерла, если бы я не пришел.
Она щелкнула языком.
– Спас – это преувеличение, тебе не кажется? Просто случайно оказался там.
– Все равно считается. – Я надеваю шлем.
– Отли-и-и-и-ично, – она застонала. – Чего ты хочешь? Просто чтобы знал, я ненавижу делать то, за что мне не платят.
– Да мне плевать, – говорю я. – Имя: Пол Ренард. Не так давно его хранилище было взорвано. Мне нужны полицейские отчеты. Отчеты из морга. Любые улики, которые могут привести меня к тому, с кем он был связан.
– Это может занять несколько дней. – Она говорит рассеянно. – Но я достану их для тебя, Ворон-Воронок. Даже постараюсь ускорить процесс, если пообещаешь мне маленькую услугу взамен.
Мои глаза сужаются. Селеста никогда не просит о маленьких одолжениях. Обычно они приносят огромные неприятности.
– И что же?
– Не бери контракт на Родоса.
– Почему?
– Потому что они мои! – она смеется. – Я могу убедить Аарона вернуться. Если он откажется... я приму контракт Аида и прикончу его.
– Ты не можешь покончить с Аароном, Селеста.
– Почему, черт возьми, нет? – она огрызнулась, словно обдумывала этот вариант.
– Потому что я тренировал вас обоих и знаю, до чего вы оба можете дойти. Но уровень безумия Аарона отличается от твоего. Если провоцировать его, то можно погибнуть.
– Это мы еще посмотрим. – Она вешает трубку.
Я качаю головой и завожу двигатель. Не знаю, почему чувствую себя долбаным отцом, не желающим, чтобы его дети убивали друг друга. Я учил этих ублюдков держать оружие и стрелять. Говорил им, что либо они убивают, либо умирают. Научил их всему, что знал, не потому, что мне приказали, а потому, что хотел, чтобы они выжили.
И ради чего? Чтобы стать убийцами и обернуться друг против друга.
Это бесконечная реальность для нас. Даже те из Родосов, которые вернулись к своей элитной аристократической жизни, не могут не убивать. По разным причинам, но они все равно убивают.
Слова Призрака снова обрушиваются на меня. Обещание чего-то другого за пределами бесконечной череды убийств.
Возможно ли это для кого-то вроде меня?
Поскольку образ того, как я убиваю доктора Керли, не выходит у меня из головы с тех пор, как Элоиза улыбнулась ему, то очень сомневаюсь в этом.
Глава 8
Я улыбаюсь Ксавье, не веря тому, что только что услышала.
– Правда?
Он сидит рядом со мной за маленьким столиком в самой популярной среди туристов кофейне города. Это примерно в пяти минутах ходьбы от больницы. Когда он попросил устроить наш перерыв здесь, а не в больничном кафетерии, я с неохотой согласилась. Хочу кое-что проверить, и Ксавье – идеальный кандидат. Никогда не думала, что у него есть для меня такая новость.
– Конечно, – он ухмыляется, демонстрируя свое мальчишеское обаяние. – После того как ты попросила меня удвоить количество твоих смен, я поговорил с директором отделения неотложной помощи. Отделение и так страдает от нехватки персонала в дневную смену, так что он более чем готов выделить тебе дополнительные часы.
– Спасибо! – я бы обняла его, если бы умела. – Ты не представляешь, как много это для меня значит.
Родительский дом. Вот что это значит. Добавьте это к арендной плате, которую получила от Ворона, – и я смогу расплатиться с банком и сохранить дом.
– С удовольствием, – Ксавье касается моей руки, и мне приходится сдерживать рефлекс, чтобы не отпрянуть, пока он продолжает: – Я просто беспокоюсь о твоем графике. Дневные и ночные смены вымотают до предела. У тебя не будет много времени на сон.
– Со мной все будет в порядке. Обещаю.
Когда Ксавье продолжает по-мальчишески улыбаться, но не убирает руку, меня одолевает желание вырвать ее. Но я не делаю этого. Мне нужно проверить, ради чего я сюда пришла.
Я должна убедиться, что все безумства, которые происходили с Вороном, были всего лишь следствием моих гормонов. Такое может случиться с любым мужчиной.
Я смотрю на Ксавье и отвечаю на его улыбку. Он милый. В отличие от грубого и мрачного Ворона, Ксавье красив, с чистым взглядом. Он популярен среди медсестер за свои изысканные манеры. Я никогда, до конца своих дней, не забуду, как он был рядом со мной, когда страдала мама.
Но...
Кроме благодарности и уважения, я ничего к нему не чувствую. Точка воспламенения полностью отсутствует. Нет искры. Никакого порыва.
Я сосредотачиваюсь на его губах и представляю, как целую их. Единственная картинка, которая приходит на ум, – полные, манящие губы и сильные руки, крепко обнимающие меня. Его руки. Его губы. Его прикосновения.
Только Ворона.
Merde (с фр. Дерьмо).
Я качаю головой. С этими фантазиями об убийце, живущем под моей крышей, нужно покончить.
Конечно, со временем все эти глупости пройдут, и я вернусь в то безопасное состояние, в котором существовала так долго.
Определенно.
Я быстро выдергиваю руку из-под пальцев Ксавье и делаю глоток своего эспрессо. Я поднимаю голову и смотрю в окно.
Ворон.
Я поперхнулась, едва не выплюнув кофе на себя и Ксавье. Чужеродный толчок пронзает мою грудь и желудок.
– La vache (с фр. Черт возьми)! – Ксавье достает салфетку и убирает капли, вылетевшие из моего рта. Он что-то говорит, но я не понимаю, что.
Все мое внимание приковано к мужчине, сидящему на мотоцикле на другой стороне улицы. Даже с такого расстояния я могу различить широкие плечи, прикрытые черной кожаной курткой.
Что он делает в центре города?
Прежде чем я успеваю проанализировать ситуацию, его мотоцикл вклинивается в переполненную людьми улицу и исчезает из виду.
Я моргаю, как будто это может вернуть его присутствие.
Кретин. Неужели он не знает, что его разыскивают? Не то чтобы у полиции был его конкретный портрет или они знали, что он иностранец, но его массивное телосложение бросается в глаза. Добавьте к этому устрашающего вида мотоцикл, татуировки и кожу, и он станет похож на лампочку, освещающую самого себя.
Чертовски сексуальная лампочка.
Oh la la (с фр. О, боже).
Это не мое дело. Его могут арестовать, мне все равно.
Абсолютно.
– Элоиза? – Ксавье машет рукой перед моим лицом.
– Хм? – я фокусируюсь на нем, уверенная, что пропустила большую часть того, что он говорил.
– Ça va (с фр. Все в порядке)? – он смотрит между мной и туда, куда был устремлен мой взгляд. – Что-то не так?
– Нет. – Да.
Что-то определенно не так, если продолжаю испытывать подобные реакции рядом с опасным незнакомцем.
Я не могу позволить ему играть с моей безопасной средой.
Со временем, я уверена, помутнение рассудка рассеется, и я снова стану собой.
Определенно.
Надеюсь.
***
Ранним утром, перед самым рассветом, я возвращаюсь домой, измученная и напичканная продуктами и пивом. Мне нужно поспать хотя бы один-два часа, и алкоголь иногда помогает.
Входная дверь скрипит, когда я толкаю ее ногой, балансируя пакетами с продуктами в руках.
Когда я не слышу бега Шарлотты или ее лая «добро пожаловать домой», накатывает ужас. Пакеты становятся намного тяжелее, чем секунду назад.
– Шарлотта? – зову я громким голосом.
Ничего.
– Шарлотта? – мои губы дрожат.
Приглушенный вой наполняет воздух. Как будто кто-то причиняет ей боль.
Я бросаю сумки и бегу вверх по лестнице, не чувствуя ног и не заботясь о том, что упаду и сломаю свою чертову шею.
Если с ней что-то случится, я себе этого не прощу.
Мои глаза наполняются слезами при мысли о том, что могу ее потерять.
Мне надоело терять своих близких. Только не Шарлотту. Пожалуйста.
Шаги замедляются, когда я приближаюсь к главной ванной комнате, откуда доносится приглушенный звук.
Пульс заполняет мои уши, когда я потными руками толкаю приоткрытую дверь.
Челюсть падает.
Ничто не могло подготовить меня к тому, что я увижу. Вместо ужаса, который я себе представляла, Шарлотту... купают.
Ее хвост мотается туда-сюда в ванне, пока Ворон льет воду на ее шерсть. Он смывает шампунь, поглаживая ее по животу. Всякий раз, когда он перестает ее гладить, она скулит тем самым приглушенным звуком, который напугал меня.
Спина Ворона обращена ко мне, обтянутая простой черной футболкой. Не могу понять, насколько он широк и высок – даже когда приседает. И весь этот огромный мужчина моет собаку.
Мою собаку.
Я мельком замечаю нахмуренные брови Ворона, который, похоже, относится к этому занятию слишком серьезно. Я подавляю улыбку, не веря своим глазам.
Шарлотта выпрыгивает из ванны. Брызги воды попадают на лицо Ворона и на его футболку. Я на мгновение отвлекаюсь на то, как ткань прилипает к его подтянутому животу. Я отвожу взгляд, когда ко мне мчится моя собака во всей своей мокрой красе.
Я приседаю и ловлю ее на руки. Вода капает мне на рубашку. Я беру полотенце с бортика ванны и вытираю ее насухо.
Ворон показывает пальцем на Шарлотту:
– Я же говорил тебе не быть сучкой и оставаться на месте.
В ответ она недовольно пыхтит и прижимается к моим рукам.
Ворон сужает на нее глаза, а она непреклонно смотрит в ответ.
Я разражаюсь хохотом над их нелепым обменом взглядами. Что, черт возьми, происходит с этими двумя?
И почему я... смеюсь? Прошла целая вечность с тех пор, как я в последний раз смеялась.
– Рад, что для тебя все это чересчур смешно, – ледяной взгляд Ворона падает на меня, пока пытается высушить полотенцем свою мокрую футболку. Судя по его убийственному выражению лица, ничего не получается. Хорошо. Вид слишком хорош, чтобы его высушивать.
Черт. Откуда взялась эта мысль?
– А я-то думал, что ты улыбаешься только доктору Керли. – Лед все еще там. Если уж на то пошло, то теперь он сияет в полную силу.
– Доктору Керли? – я продолжаю вытирать Шарлотту, и она тихонько поскуливает у меня на руках. – А. В смысле, Ксавье?
Он хмыкает.
– Конечно, у него есть пиздатое имя, которое подходит к его прическе.
– Эй! – начинаю вопить я, но останавливаюсь. – Подожди. Ты видел меня прошлой ночью?
– Да, я видел тебя, – он все еще смотрит. Да что с ним такое?
– Почему ты бродишь по городу? Не боишься, что поймает полиция?
Выражение лица Ворона немного смягчается, и он кажется ошеломленным.
– А тебе не все равно?
– С чего бы это? – но даже когда я это говорю, внутри что-то щемит.
– Хороший выбор, – говорит он нейтральным голосом, который меня беспокоит. Хочет он или нет, чтобы люди заботились о нем?
Шарлотта рычит на него. Он сужает свои насыщенные голубые глаза, глядя на нее.
– Не будь неблагодарной. Я только что потратил все силы на то, чтобы искупать тебя.
Я улыбаюсь.
– Кто сказал тебе искупать ее?
– Дай подумать, возможно, это связано с пылью, которая сделала ее мех серым, а не белым.
Я поморщилась. Не может быть, чтобы прошло больше двух недель с тех пор, как я купала ее в последний раз, верно?
С тех пор как умерла мама, время смешалось. Не могу быть полностью уверена в том, что действительно сделала или не сделала.
– Спасибо, – бормочу я, взъерошивая шерсть Шарлотты. Я плохо относилась к своей собаке.
– Я не расслышал, – даже не поднимая глаз, я улавливаю ухмылку в голосе Кроу.
Connard (с фр. Ублюдок).
– Я сказала спасибо... – то, что началось как крик, переходит в шепот, когда я поднимаю голову и смотрю на него. Он сбросил мокрую футболку и остался в черных брюках.
Я сглатываю, моя хватка ослабевает и на Шарлотте, и на полотенце. Я даже не замечаю, когда с моей руки спрыгивает собачонка.
Рана все еще не зажила на его коже, но это не скрывает твердых мышц. Татуировки блестят под утренним светом, отбрасывая тень на маленьких птичек, вырывающихся из клюва самого большого ворона. У меня чешутся пальцы, чтобы проследить за этими татуировками и узнать, что за ними скрывается. Со всеми этими шрамами, испещряющими его подтянутые мышцы, он похож на воина.
Сильный, массивный воин.
Он действительно ублюдок, но очень красивый.
– Нравится то, что ты видишь? Безусловно.
Его веселый, язвительный тон возвращает меня к реальности.
Я чуть не залепила себе пощечину. Oh la la (с фр. О, Боже). Подглядывать?
Очень мило, Элоиза.
Когда я наконец встречаю взгляд Ворона, он не фокусируется на мне. Я слежу за его взором, и жар обжигает мое лицо. Белая рубашка спереди намокла, обрисовывая лифчик и почти обнаженную грудь.
Я вскакиваю на ноги, прикрываясь полотенцем Шарлотты. Если бы мои щеки могли взорваться, они бы, наверное, взорвались прямо сейчас.
– Извращенец!
Он поднимает бровь, даже не пытаясь скрыть, что делает.
– Значит, тебе можно смотреть, а мне нет? Что это за двойные стандарты?
– Это не то, что я делала. Я... я... – Заткнись! Заткнись! Ты сделаешь только хуже. – Я осматривала рану!
Уф. Почему я не могу просто заткнуться, черт возьми?
– О? – Ворон движется ко мне, и требуется вся моя сила воли, чтобы удержаться на ногах и не отступить. – Может, проверишь поближе?
Он возвышается надо мной, вторгаясь в мое пространство, и если я не возьму себя в руки, то превращусь в ту шатающуюся кучу, которая была на днях.
Я сосредоточиваюсь на полу.
– Рана выглядит нормально.
– Ты даже не смотришь на нее.
– Мне и не нужно.
– Уверена? – Ворон продвигается вперед, пока моя покрытая полотенцем грудь не прижимается к его. Кожа и его характерный запах окутывают меня плотным ореолом. Сердце колотится. Я чувствую, как трескаюсь, желая подойти ближе.
Необходимость быть ближе.
Этот мужчина, этот незнакомец, этот убийца переходит границы, которые должны оставаться нетронутыми. Это неправильно.
И никогда не должно быть.
Мои ладони ложатся ему на грудь, и я изо всех сил толкаю его назад. Он едва сдвигается с места.
– Просто оставь меня в покое. Почему ты не можешь этого сделать?
– Ты действительно этого хочешь, Элоиза? – его голос понижается на октаву, пробирая до костей.
Я встречаю его взгляд, и это такая ужасная идея. Холодок от его взгляда затягивает в интимную ловушку. И я, как чертова идиотка, запинаюсь.
– Д-да.
– Подумай еще раз. В тот раз ты хотела, чтобы я тебя убил, а теперь хочешь, чтобы оставил в покое? Думаешь, что можешь играть со смертью и не расплачиваться за это?
– Тогда убей меня! – гневная энергия бьет по моим венам. Он не единственный, кто умеет давить. Я тоже могу дать сдачи. – Какую еще цену я должна заплатить?
Ворон зажимает мой подбородок между пальцами, пока воздух не заполняется им. Его глаза темнеют, а черты лица искажаются, превращаясь в ту нечеловеческую версию, которую я наблюдала, когда он чуть не убил меня. Версию убийцы.
Я не сомневаюсь, что этот человек может оборвать жизнь так же легко, как и сделать следующий вдох.
И все же мне не страшно. Скорее, любопытно. Заинтригована. Поражена.
Я хочу знать о нем все, но в то же время чувствую потребность оттолкнуть его. И все это одновременно. Он опасен для крепости, которую я возводила после смерти мамы, но в то же время он возбуждает меня, и я жажду пережить это. Пусть даже ненадолго.
– Ты не хочешь умирать, – негромко говорит Ворон. – Ты думаешь, что хочешь, но на самом деле все, чего ты желаешь, – не дать эмоциям выплеснуться на поверхность. Рано или поздно эти запертые в глубине души чувства должны вырваться наружу, иначе задушат тебя целиком. Лучше атаковать их, пока они не атаковали в ответ.
