Текст книги "Бог Разрушения (ЛП)"
Автор книги: Рина Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Глава 7
Мия
– Плохих девочек наказывают, а нет ничего, что я люблю больше, чем наказывать.
Нет.
Мои ноги дрожат, камешек скрипит под ногой, когда я отвожу ее назад.
Я все еще слышу, как создания тьмы стонут и нашептывают мне в уши неразборчивые слова.
Как бы сильно они меня ни пугали, как бы сильно мое сердце ни сжималось и не раскалывалось, это ничто по сравнению с монстром в чистом виде.
Каждый год, который я доживала до этого момента, каждая иллюзия, которую я рисовала о преодолении прошлого, разбивается на крошечные черные кристаллы.
Я снова стала той маленькой девочкой, которая бежала и упала, а затем побежала снова.
И снова.
И…
Человек в маске приближается ко мне уверенными шагами. Спокойными, но твердыми.
Он худой, но широкоплечий. Молчаливый, но смертоносный.
Вот оно.
Я так долго убегала, но понимаю, что это была всего лишь попытка побега. На самом деле, я застряла в петле, которую он создал для меня.
Я пытаюсь призвать воина, которого воспитывала в себе больше десяти лет, но нет никаких признаков моей обычной смелости или бравады.
Есть только девушка. Замерзшая, голодная и ужасно напуганная.
Мои ноги больше не двигаются. Созданиям тьмы удалось поймать меня, и они заточают меня вместо своего повелителя.
Я открываю рот.
Мама.
Папа.
Не слышно ни слова. Даже крошечного звука ужаса.
Засунув обе руки в карманы, монстр в маске за считанные секунды поглощает пространство между нами. Затем он возвышается прямо передо мной, его рост захватывает горизонт и убивает звезды.
Грубые тени падают на маску, от чего она становится темнее, почти черной в тусклом свете. Отверстия, где должны быть его глаза, пустые, ровные, бездонные.
Острые клыки ужаса впиваются в мою кожу. Не имеет значения, сколько раз я говорю себе двигаться. Мой разум уже отключился, и нет способа разбудить его.
– Ты уже пришла в себя?
В его голосе звучат глубокие, искаженные нотки разрушения, мифический зверь с разинутой пастью и неглубоким дыханием.
– Странно. Я подумал, что мне нужно будет напугать тебя еще немного. Загнать тебя в более тесный угол. Играть с тобой, пока ты не упадешь в обморок.
Звон в моих ушах усиливается, пока все, что я могу слышать, это биение моего собственного сердца – учащенное и разорванное в клочья.
– Люблю ловить непослушных маленьких существ, пока они умоляют и плачут. Я мог бы отпустить их или вонзить острый нож им в грудь и смотреть, как они барахтаются и захлебываются собственной кровью. Метафорически, конечно.
Остановись. Перестань подходить ближе, остановись…
– Почему ты застыла? – монстр вытаскивает руку из кармана и тянется к моему лицу.
Мои ноги дрожат, и каждая частица моего инстинкта самосохранения требует, чтобы я убиралась отсюда, но я не могу.
Не тогда, когда мой разум уже отключился, оставив меня беззащитной восьмилетней девочкой. Я отброшена на десять лет назад, и только я сама являюсь своим утешением и компанией.
В момент, когда его кожа касается моей, я вообще перестаю дышать. Может быть, если я притворюсь мертвой, он уйдет.
Возможно, это еще один кошмар.
Пожалуйста, пусть это будет еще один кошмар…
Он зажимает мой подбородок большим и указательным пальцами и наклоняет голову набок, пристально, недвусмысленно наблюдая за мной. Даже интимно.
Его глаза расширяются за маской, похожие больше не бездонные дыры с прямым видом на ад. Но то, что приветствует меня, еще хуже.
Садистский оттенок синего пристально смотрит на меня, как мое собственное проклятие, изготовленное на заказ.
Мое лицо кажется мне чужим, когда он поворачивает его из стороны в сторону.
– Ты выглядишь… просто потрясающе. Кукла. Нет, статуя.
Звон в моих ушах медленно стихает, и реальность оседает небольшими, но заметными шагами.
Это не монстр.
По крайней мере, не тот монстр из прошлого.
Теперь, когда я избавилась от паники, которую сама же и вызвала, золотые детали на его венецианской маскарадной маске кажутся мне знакомыми. Я узнаю высокого мужчину широкоплечего телосложения, характерно сшитые брюки и застегнутые пуговицы.
Я делаю глубокий вдох, но мне удается вдохнуть только его кружащий голову мужской одеколон.
– Куда ты? – он похлопывает меня по щеке, как будто призывает другую версию меня. – Не уходи пока. Я еще не насытился.
Я наконец прихожу в себя и отталкиваю его руку, мое дыхание поверхностное и учащенное.
Человек в маске, мудак Лэндон, смотрит на свою руку, которую я только что отбила, с тревожащим спокойствием, затем переводит такой же взгляд на меня. Он потирает указательный палец о большой. Один раз.
Два.
Как будто заново переживает дорогое воспоминание.
– Эй, – он внезапно приближается, пока его мраморная грудь не раздавливает мою. – Верни прежнюю версию. Я еще не закончил.
Я кладу руки ему на плечи и толкаю, но с таким же успехом я могла бы стоять лицом к стене. Сила, с которой он захватывает мое пространство – не что иное, как варварское вторжение.
В чем, во имя вечно любимого ада, проблема этого ублюдка?
Он обхватывает пальцами мое горло и сжимает достаточно сильно, чтобы остановить все мои движения.
Моя гортань, и все, что я вижу – это темная сторона его маски.
– Я сказал. Верни ее обратно. Сейчас же.
Мой инстинкт самосохранения снова срабатывает, и я хватаю его за руку изо всех сил, что у меня есть.
Я не могу дышать.
Я не могу… дышать.
Хлопаю рукой по его маске в попытке отвлечь его внимание, пусть даже на мгновение.
– Не стесняйся. Возвращайся, – его пальцы сжимаются сильнее, пока я не начинаю думать, что умираю.
Нет. Я определенно умираю.
Я замираю, мои руки опускаются по обе стороны от меня, и я пытаюсь перейти в режим выживания на крайний случай.
Его хватка медленно ослабевает, на губах появляется волчья усмешка, а в темно-синих глазах вспыхивает яркий огонек. Огонек похож на тот момент, когда солнце целует поверхность океана, на свет на поверхности, который никогда не достигнет ни капли тьмы внизу.
Я медленно делаю прерывистый вдох, но остаюсь неподвижной, чтобы не дразнить его пальцы, готовые задушить меня.
– Вот так, – восхищается он, его большой палец поглаживает точку пульса на моей шее. – Совершенная скульптура. Абсолютно потрясающая.
С этим парнем что-то серьезно не так, и ему нужна срочная профессиональная помощь.
Мне не нравятся мурашки, покрывающие мою кожу при его прикосновении, или чувственная близость в каждом поглаживании.
Мне становится слишком жарко, и, возможно, только потому, что я хочу врезать ему по яйцам.
Я подумываю об этом. Мне просто нужно дать отпор…
– Даже не думай об этом, – редкий свет в его глазах медленно гаснет. – Я под кайфом, а это значит, что я буду резко реагировать на любую провокацию. Я и рыцарство не сопоставимо, и поэтому мне наплевать на то, что ты женщина. Если ты нападешь на меня, я задушу тебя нахуй.
Я пытаюсь дотянуться до своего телефона, чтобы набрать несколько отборных слов для этого мудака несмотря на то, что очень встревожена и слегка напугана.
Ладно, возможно, не слегка.
Он снова качает головой.
– Я серьезно, Мия. Стой как статуя, пока я не лишил тебя жизни.
– Тебе нужна помощь, ты, больной психованный ублюдок. Иди нахуй, – показываю я, хотя он ничего не понимает. Мне просто нужно было выпустить пар.
Он отпускает мое горло, хватает обе мои руки и прижимает их по обе стороны от меня, затем сжимает мои запястья.
– Статуя не может двигаться, не так ли?
Затем он отступает назад и снимает маску.
Я почти забыла, насколько привлекателен Лэндон. Возможно, потому, что, как ни странно, я не считаю Брэна привлекательным. Ну, он привлекателен, но я смотрю на это отстраненно.
Лэндон, с другой стороны, излучает очарование и красоту. Его звериная натура омрачает оба этих качества.
Он определенно относится либо к социопату, либо, что еще хуже, психопату.
У моего кузена Килла тоже есть антисоциальные наклонности, и если судить по нему, то Лэндон представляет большую угрозу, чем я предполагала.
Теперь я понимаю, что он никогда раньше не показывал мне свою чудовищную сторону. Теперь, когда я лишь мельком увидела ее, я не могу избавиться от чувства необходимости развернуться и убежать.
Но я не хочу.
Не горю желанием быть задушенной до смерти. Не сейчас, когда я все еще не оправилась от предыдущей панической атаки.
Он бросает свою маску на землю и делает еще несколько шагов назад, затем наклоняет голову в сторону.
Медленная ухмылка приподнимает уголки его губ.
– Я могу сделать из тебя блестящий шедевр. Могу заморозить тебя и вылепить из самого прекрасного камня, который когда-либо существовал. Что ты думаешь? Но опять же, статуя не может думать.
Мне нужно уходить.
Сейчас.
Не думаю об этом, поскольку мой мозг рассчитывает расстояние до машины, а затем бегу не останавливаясь, пока дверь машины не запирается.
Раздается стук в окно, и я ахаю, медленно бросая на него взгляд.
Лэндон появляется с другой стороны, высокий и устрашающий, произнося одними губами: «Мы не закончили».
Я поворачиваю ключ зажигания дрожащим пальцем, и мне требуется две попытки, чтобы эта чертова штука заработала.
Еще один удар. На этот раз кулаком по стеклу.
Крик застревает в горле, но я до упора жму на газ.
Машина набирает скорость, но, выезжая с парковки, я мельком вижу в зеркале заднего вида Лэндона, делающего знак «я вижу тебя».
Или, может быть, сейчас это «я наблюдаю за тобой».
Это второй раз, когда я так напугана в своей жизни.
* * *
– Детка? Почему звонишь так поздно?
Я смотрю на лицо моей матери на экране планшета и заставляю себя сдержать слезы.
Рай Соколова не только моя мать, самая красивая женщина внутри и снаружи, но и образец для подражания.
У нас с Майей такой же оттенок светлых волос и точная копия ее глаз, носа и губ.
Она и тетя Рейна – мамин идентичный близнец и мать Килла и Гарета – обычно шутили, говоря, что мы их мини-друзья.
Я всегда знала, что моя мама сильная женщина, неустрашимая и безжалостная. Однако прямо сейчас между ее бровями пролегла морщинка.
В Нью-Йорке поздний вечер, и я застала ее сидящей за туалетным столиком сразу после того, как она закончила свой рабочий день в качестве лидера нью-йоркской Братвы. Все верно. Моя мама – единственная женщина, которая поднялась по карьерной лестнице в организации, где доминируют мужчины, и заняла кресло за столом принятия решений.
Она ни в чем не уступает моему отцу и постаралась научить нас, что быть женщиной – это не слабость, а сила.
Раньше мне казалось, что я такая же напористая и могущественная, как она, но после сегодняшнего инцидента моей уверенности был нанесен серьезный удар.
С тех пор, как я вернулась в квартиру, которую делю с Майей, я включила свет в своей комнате на самый высокий уровень яркости и лежала в позе эмбриона на кровати, ожидая, когда мои родители закончат работу.
Встреча с новым монстром в моей жизни оставила комок в горле и огонь в груди.
– Что случилось, детка? – голос мамы смягчается. – Что-то не так?
Все не так, мама. Страх, странное возбуждение и мое сердце, которое не перестает биться слишком быстро.
Все.
Но я этого не говорю и вместо этого показываю:
– Я просто хотела увидеть твое лицо и услышать твой голос.
– О, детка, – она улыбается, но немного натянуто. – Я на седьмом небе от счастья, что могу видеть твое лицо после долгого дня.
Я позволяю своим губам слегка скривиться. Большинство моих улыбок либо вымученные, либо фальшивые. В тот день я потеряла не только голос, но и свою улыбку.
– Тетя Рейна поливала Амона, Айрис и их семью и заботилась о них? – я показываю.
– Я не знаю, что страннее. Тот факт, что ты даешь имена своим растениям или что у главы этой семьи демоническое имя2. Кроме того, твоей тете Рейне не обязательно проделывать весь этот путь только для того, чтобы полить их. Садовник или я могли бы это сделать.
– Не трогай их, мама. Я не хочу, чтобы они рано погибли.
– Это грубо.
– Ну, ты действительно убиваешь большинство растений, к которым прикасаешься.
– Мне жаль, что у меня нет гена садовника, – она улыбается и наклоняется ближе к своему телефону. – Что на самом деле случилось, Мия? Могу ли я чем-нибудь помочь?
Конечно, она знает, что что-то не так. Она всегда знает.
– Я чувствую себя немного подавленной, – показываю я.
– За этим стоит какая-то причина?
– У меня была паническая атака в темном месте. Я хотела закричать, но не смогла, – показываю я, затем опускаю голову.
Я никак не могу рассказать ей о Лэндоне, а то она сама приедет сюда и оторвет ему член, и тогда у нее могут возникнуть проблемы с его влиятельной семьей.
Кроме того, если она снова решит за меня мои проблемы, не значит ли это, что я навсегда останусь слабой?
– Мне так жаль, детка, – ее лицо, тон и поведение излучают любовь. – Хотела бы я быть там, чтобы обнять тебя, как мама-медведица.
– Я в порядке, – ложь. – Утром я обо всем забуду, – еще одна ложь.
– Ничего страшного не случится, если ты не сможешь забыть об этом, Мия, – она придвигается ближе. – Послушай, я планировала затронуть эту тему, когда ты вернешься навестить нас, но как насчет того, чтобы ты еще раз попробовала пойти на терапию?
Я сцепляю пальцы, затем качаю головой.
– Терапия не сработает. Я не могу говорить.
– Конечно, можешь, детка. Тебе просто нужно найти в себе храбрость сделать это снова.
Нет, я не могу.
Эта часть меня заперта в ничем не примечательной капсуле, спрятанной глубоко в лесу.
Я забыла, как звучит мой голос. Но даже если вспомню, половое созревание уже изменило его. Вероятно, он похож на голос Майи, но отдаленное воспоминание говорит мне, что были некоторые отличия.
– Мы не хотим давить на тебя, – продолжает мама. – Но ты думала о том, что, возможно, ты слишком рано отказалась от терапии?
– Мы говорили об этом. Терапия ничего не дала мне, и я ненавидела ее. Мне не нравится выворачивать себя перед незнакомцами и не получать никаких результатов, – мои движения более резкие, злые и беспокойные.
Как и все во мне сегодня вечером.
– Хорошо, я понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала, что этот вариант всегда возможен.
Она собирается сказать что-то еще, когда за ее спиной появляется высокая фигура и говорит с успокаивающим британским акцентом:
– Почему ты так долго, принцесса?
На экране появляется лицо моего отца, и я поражаюсь тому, как сильно скучаю по ним. Мне восемнадцать, скоро исполнится девятнадцать, но я все еще хочу обнять своих родителей для утешения.
Кайл Хантер высокий, темноволосый и классически красивый. Там, где мы с Майей похожи на маму и тетю Рейну, Николай похож на него. Но в то время, как папа выглядит утонченным и элегантным, но тайно представляет угрозу, Николай представляет угрозу открыто. Он грубее и определенно не обладает сдержанным образом действий отца.
Широкая улыбка озаряет его черты, когда он видит меня и говорит с легким британским акцентом.
– Мия, это ты?
Я машу рукой.
– Какой фантастический сюрприз. Подожди. Разве у вас не поздно?
– Да, но я просто соскучилась по вам, – показываю я.
– Вот почему тебе следовало остаться здесь, а не лететь на другую сторону океана, – говорит он в тысячный раз с тех пор, как мы сюда приехали. – Теперь я не могу обнимать свою малышку, когда захочу.
– Я попрошу Нико обнять меня от твоего имени, – показываю я.
– Не считается.
– Оставь ее в покое, – мама шутливо шлепает его. – Мия достаточно взрослая, чтобы решать, где она хочет быть.
– И хочет она быть рядом со мной. Просто к сведению, – папа наклоняется вперед. – Кто-нибудь беспокоит мою маленькую Мию? Должен ли я приехать и, возможно, уничтожить их?
– Кайл! – мама протестует.
– Что? Это меньшее, что я могу сделать для того, кто вызывает встревоженный взгляд в глазах моей маленькой девочки.
Он тоже знает.
Конечно, знает.
Мои родители всегда были лучшими и давали мне чувствовать себя любимой с самого раннего возраста, но с того случая десятилетней давности они стали более внимательны по отношению ко мне.
На грани чрезмерной опеки.
Это одна из причин, по которой я хотела уехать из Нью-Йорка и присоединиться к Николаю здесь. Майе тоже нужно было заниматься своим делом, не подвергаясь надзору на каждом шагу.
– Все хорошо, папа. Я чувствую себя намного лучше после разговора с вами.
– Мы любим тебя, Мия, – говорит мама.
– Я тоже вас люблю, – показываю я и, вешая трубку, мельком вижу, как мой отец целует ее в макушку.
Я всегда восхищалась тем, как яростно они любят и защищают друг друга. Они сильная пара и иногда конфликтуют, но по-прежнему прикрывают друг друга. Их отношения – одно из моих любимых воспоминаний о доме.
Когда экран становится черным, чувство безопасности, которое я получила от разговора с родителями, исчезает.
Свет в комнате все еще горит, но я чувствую, как темнота подкрадывается из углов и вот-вот задушит меня.
Я хватаю подушку и телефон и бегу в комнату сестры.
Распахиваю ее дверь и включаю свет.
– Ох, ну что? – Майя со стоном садится на кровать и прикрывает голову.
Я подхожу к ней, и она, ворча, снимает свою блестящую маску для глаз.
– Не мешайте моему прекрасному сну, или я перережу вам… – она замолкает, увидев то, что, должно быть, выглядит как ужас на моем лице.
Она не двигается. Даже не задает вопросов.
У нас с Майей особые отношения, и она, должно быть, чувствует тревогу, которая сжимает мне горло.
Моя сестра откидывает одеяло и хлопает по месту рядом с собой. Я, недолго думая, ныряю рядом с ней.
– Спасибо, – показываю я.
– Мы не должны благодарить друг друга, идиотка. Ложись спать. Я рядом.
Она успокаивающе похлопывает меня по плечу, как мать, укладывающая своего ребенка спать. Закрывая глаза, я чувствую, как она снова надевает маску для сна.
В отличие от меня, Майя может спать только в кромешной тьме, но она не комментирует сильный свет, который теперь горит ее комнате, или то, как я вторглась в ее пространство.
Всякий раз, когда мне нужна опора, она рядом со мной, без вопросов.
Я сама почти заснула, но мой телефон завибрировал.
Убедившись, что Майя спит, я вытаскиваю его и смотрю на сообщение.
Неизвестный номер: Спишь?
Кто…?
Мой телефон снова вибрирует.
Неизвестный номер: Ты не можешь спать после того, как разбудила во мне эту сторону. Выходи. Мне нужно воссоздать сцену сегодняшнего вечера.
Мои пальцы, сжимающие телефон, дрожат. Лэндон?
Откуда у него мой номер? Что еще более важно, какого черта он не спит после двух часов ночи?
Мой телефон снова вибрирует, и я чуть не выпрыгиваю из собственного тела.
Неизвестный номер: Подумав, я решил, что ты можешь спать, пока есть возможность. У тебя впереди очень хаотичная жизнь, и тебе нужна вся энергия, которую ты можешь получить, муза.
Глава 8
Лэндон
Идея музы часто была мне непонятна.
Я понимаю концепцию и общее мнение, но переоцененная одержимость художников существованием музы всегда приводила меня в редкое состояние недоумения.
И это говорит тот, кто в возрасте двух лет лепил скульптуры из песка. Это была женщина-дьявол с длинным заостренным хвостом, вдохновленная картиной в дедушкином доме. Я вспоминаю тот первый раз, когда создавал скульптуру, и неприятное ощущение мокрого песка, скользящего между моими маленькими пальчиками.
Вспоминаю эти невозмутимые эмоции, которые пронзили меня, когда я наблюдал, как эту дьяволицу смыло волной.
Только позже я узнал, что моя апатичная реакция на разрушение моего первого творения не была нормой и что я, по сути, соответствовал определению нейродивергента3.
Мои прочные отношения с искусством и лепкой сохранялись на протяжении всех двадцати трех лет моей жизни. Моя всемирно известная мать-художница называет это природным талантом. Мир – генами гениальности.
Для меня это единственный метод, который я мог использовать, чтобы справиться со своим зверем, его друзьями-демонами и притупленной человечностью, не прибегая к крайностям. Например, превратить кого-то в камень.
У каждого художника есть муза – по крайней мере, так говорят.
Поскольку я очень важный, если не самый важный член семьи художников, я пришел к осознанию того, что не разделяю чрезмерного обожествления мамой, Брэном или Глин их воображаемых друзей.
На мой взгляд, это и есть муза – воображаемый друг детства, от чьей постоянной болтовни они не могли избавиться во взрослой жизни, поэтому решили дать им причудливое имя.
Идея музы всегда была избыточной, бесполезной и категорически нелепой.
Но поскольку я мастер вписываться в общество и соответствовать его ожиданиям, всякий раз, когда кто-то спрашивал меня о моей музе, я отвечал, что гении не говорят о своей музе, как будто это какая-то разведка МИ-6.
Не поймите меня неправильно. Нет сомнений, что я являюсь воплощением художественного гения, который буквально доводит сообщество скульпторов до слез. Тем не менее, я участвовал в абсолютной бессмыслице несуществующей музы и фальшивых суеверных ритуалах, чтобы отвлечь внимание толпы.
Еще и полагал, что моя муза проявляется в огромной творческой энергии, которую невозможно насытить.
Она была внутренним садизмом моего внешнего обаяния.
Насилие, которое трещало по швам всякий раз, когда мои планы сталкивались с препятствием.
Но это паршивое недоделанное объяснение длилось до вчерашнего дня.
Даже в самых смелых мечтах я не предполагал, что муза может проявиться в самый неподходящий момент.
При столкновении с врагом, не меньше.
Когда я увидел, как младшая Соколова бежит к парковке, словно ее маленькая задница объята пламенем, мне захотелось поиграть с ней и спровоцировать эти глаза полевых цветов на слезы, если захочу.
После того, как я оставил ее ухаживать за своей раздавленной гордостью, мне стало интересно, как будут выглядеть ее глаза, когда она будет плакать и молить меня о несуществующем милосердии.
После богохульного инцидента с кровавой баней я разрабатывал многоэтапный план, полностью посвященный ее гибели. В двух словах, я бы начал с того, что мучил ее, а закончил тем, что использовал бы против ее брата и кузенов.
И хотя он остается на заднем плане, в процессе появилась небольшая заминка.
То, как она застыла, когда я подошел к ней.
Я никогда не видел, чтобы человек был настолько неподвижен, включая профессиональных художников-моделей. У них всегда вздымается грудь, раздуваются ноздри, а их почти невидимые движения напоминают мне, что эти дураки на самом деле не камни.
Однако, Мия? Она была определением безжизненной статуи.
И вот мой знак того, что никогда не поздно найти идеальный камень в лице человека.
Я выпускаю длинную струю дыма, а затем тушу сигарету в середине переполненной пепельницы. Моя пагубная привычка, вызывающая рак, сохраняется с тех пор, как мое имя начало вращаться в художественных кругах около восьми лет назад.
Вундеркинд.
Особенный.
Одаренный ребенок.
Это ни в коем случае не из-за давления. Если уж на то пошло, внезапный всплеск рекламы, который испытало мое имя, потрепал мое эго во всех нужных местах и доставил мне большее удовольствие, чем профессионалка, давящаяся моим членом.
Курение просто дает мне правильный баланс, когда я использую обе руки для создания следующей любимой людьми скульптуры.
Мои пальцы зависают над бесчисленными кусочками глины, которые я создал с тех пор, как вернулся в свою студию после побега Мии.
В то время у меня было два варианта – последовать за ней или избавиться от порыва вдохновения, который внезапно обрушился на мою голову.
Я выбрал второе, и с тех пор леплю миниатюрные скульптуры в поисках правильного изображения вдохновения, которое пришло ко мне именно в тот момент.
Миллион мини-скульптур спустя, мой запас глины исчерпан, а я все еще не удовлетворен ни одной из них. Я, конечно же, не использую их для настоящей скульптуры.
Если бы мои профессора по искусству в КЭУ увидели все это, они бы попадали на задницы и назвали их шедеврами, как и все, что я создал своими в высшей степени одаренными руками.
Но я в них не уверен.
Чего-то не хватает.
Если бы это маленькое гребаное дерьмо просто оставалось неподвижным еще несколько минут, я бы получил полную картину. Но ей очень хотелось сбежать от меня.
Конечно, я мог бы не остановиться на обычном прикосновении, если бы она не убежала.
Я хватаю последнюю миниатюру и бросаю ее на необработанный камень напротив меня. Детали были более четкими в первых вариантах, но с каждым разом становилось все хуже.
Последние статуи – абсолютный мусор и ошеломляющий позор.
Первый порыв вдохновения, поразивший меня, угас, и мой разум теперь, как обычно, погружен в бесплодную черноту.
Черный цвет был для меня стандартом. Именно с черным я создавал скульптуры и продолжал процветать.
Но впервые в истории этот тип черного не так приятен.
Я хочу буйства красок.
Удара молнии.
Звука грома.
Ничто из этого не озаряет меня.
– Лэн!
Я отрываю взгляд от своих отвратительных миниатюр и вижу своего брата, стоящего посреди моего королевства. Брэндон – поразительно точная копия меня, который не может перенять мой возвышенный характер, даже ради спасения своей жизни.
– Как ты смог войти? – мой голос звучит неуверенно для моих собственных ушей, поэтому я вытаскиваю еще одну сигарету и зажимаю ее между губами.
Моему брату не нравится запах сигарет, но опять же, он не должен находиться в моем пространстве.
– Я помог, – мой кузен Илай одаривает меня злобной ухмылкой, появляясь из-за спины Брэна, как клише из фильмов ужасов.
Он мой троюродный брат, если быть точным, поскольку его отец и мой – двоюродные братья. Будучи на пару лет старше меня, он воспринимает это как повод похвастаться привилегиями первенца Кингов.
О, и он, оказывается, настроен враждебно ради забавы. Да, я такой же, но мне не нравится конкуренция в моей собственной игре. В один прекрасный день он зайдет слишком далеко, и они найдут его тело, таинственным образом плавающее в Темзе.
– С чем? – я невозмутим. – С созданием себе личности?
– Единственный в этом здании, кто нуждается в пересадке личности – это ты.
– Он нашел универсальный ключ, чтобы мы могли открыть дверь, – говорит Брэн в своей обычной попытке установить мир. Так тревожно видеть, как он изображает Мать Терезу и несет чушь, глядя мне в лицо.
Я выпускаю дым в его направлении.
– И ты вторгся в мое личное пространство, потому что…
Он на мгновение закрывает глаза, но, как скучная монахиня, не проявляет никакой формы гнева или даже неудовольствия.
– Ты не отвечал ни на звонки, ни на стук в дверь в течение последних пятнадцати минут.
И дыра гребаных странностей продолжает расширяться.
Обычно я лучше чувствую свое окружение, чем хищник в темных африканских джунглях.
– Я говорил тебе, что с ним все в порядке, – Илай ведет себя как придурок. – Как бы прискорбно это ни звучало, ничто не может навредить этому ублюдку.
– Однако ты можешь случайно оказаться в списке пропавших без вести, – я отвечаю на его ухмылку своей волчьей. – Не волнуйся, я утешу дядю Эйдена и тетю Эльзу после того, как они получат новости.
– Нет, если ты волшебным образом исчезнешь первым.
– Поймай меня, если сможешь.
– Это вызов?
– Не знаю. Вызов ли?
– Вы оба можете остановиться? – Брэн качает головой, как директриса, которой надоели ее самые беспокойные ученики. – Мы семья.
Мы с Илаем фыркаем, а затем одновременно разражаемся смехом.
Я упоминал, что мой брат может быть самой дерзкой простушкой, которая когда-либо ходила по планете?
Илай похлопывает его по плечу.
– Семейные узы делают происходящее намного веселее, дорогой кузен.
Брэн не выглядит ни в малейшей степени удивленным, хотя его плечи расслабляются теперь, когда он понял, что нам с Илаем нравится раздражать друг друга ради забавы.
Он все еще хочет убить меня за мой план, в котором был задействован его брат, но я уверен, что у него не получится.
По крайней мере, если он все еще хочет принадлежать к семье Кингов.
Например, к тем, кто владеет Великобританией и половиной мира. Мой дед, Джонатан Кинг – безжалостный монарх с железным кулаком и острым деловым чутьем. Он сколотил состояние, которое его брат и отец почти уничтожили.
Мой отец, Леви Кинг, и мой дядя, Эйден Кинг, преобразовали бизнес и сделали его более прибыльным, чем состояния нефтяных принцев.
Будущее империи Кинг зависит от Илая, меня и, вероятно, Крейтона. Брэн и Глин никогда не интересовались бизнесом и предпочитают быть художниками, как мама.
Моя карьера художника – всего лишь временная уловка перед тем, как я завоюю мир. Возможно, сначала нужно изучить кое-какой бизнес, но кого это волнует. Я уверен, что преуспею в этом, как и во всем остальном.
Ничто не вечно, и мир – всего лишь сосуд для осуществления моих желаний.
Были удовлетворены все мои прихоти и желания, что, как правило, скучно, за неимением лучшего термина. Кто-нибудь, бросьте мне вызов, ради всего святого.
– Все в порядке? Ты заперся здесь на двенадцать часов… – мой брат замолкает, когда видит миниатюры, лежащие на полу, и его глаза увеличиваются в размерах. – Вау.
Да, вау. Я никогда не делал столько бесполезных миниатюр за один раз.
– Вау, сколько убитых смурфиков он слепил? – спрашивает Илай с ноткой истощенного сарказма.
Я бросаю на него косой взгляд.
– Ты некультурная свинья, в твоем жалком теле нет ни капли артистизма. Не оскверняй мою студию своим отсутствием вкуса.
– У меня действительно есть вкус. Он просто не включает в себя твое уродливое искусство.
– Оно далеко не уродливое, – говорит Брэн, не глядя на Илая, затем опускается на колени, чтобы внимательно осмотреть их. – Это одни из твоих лучших работ. Они потрясающие.
– Все мои работы потрясающие.
Брэн пристально смотрит на меня.
– Ты месяцами ничего не лепил, Лэн.
– Это не скульптуры.
– И не сделал ни одной миниатюры.
– Это мусор. Они ничего не значат.
– Ты такой высокомерный дурак. Если бы другие… Нет, если бы мне удалось сделать подобный мусор, я бы не просил ни о чем другом.
– Тебе нужно перестать рисовать беззаботные сцены природы, и ты сможешь сделать что-то лучшее. Не благодари за бесплатный совет от гения.
– Я говорил тебе не вмешиваться в мой художественный выбор.
– Выплачь мне реку слез, – я докуриваю свою сигарету и выгибаю шею. – Который час?
– Твоей красоте пора спать, – говорит Илай. – Темные синяки на твоем лице выглядят отвратительно.
– А в этом полосатом пиджаке ты очень смахиваешь на дедушку. Лучше разбирайся в моде, прежде чем снисходительно относиться ко мне по поводу моей внешности, – я указываю на дверь. – А теперь, убирайся из моего пространства, и отдай мне этот универсальный ключ, чтобы никто больше не вторгался сюда.
Илай наклоняется вперед и шепчет: «Нет», прежде чем свалить, чтобы сделать мир хуже, чем он был час назад.
– Тебе нужны какие-то эскорт-услуги? – спрашиваю я, когда Брэн задерживается позади, все еще глядя на миниатюры.
