Текст книги "Хождение по квадрату"
Автор книги: Рид Фаррел Коулмен
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)
6 августа 1998 года
(ближе к вечеру)
Если уж нью-йоркские «Джетс» и «Гиганты»[9]9
«Джетс» и «Гиганты» – футбольные команды.
[Закрыть] могут играть в Нью-Джерси, а аэропорт Цинциннати[10]10
Граница между штатами Огайо и Кентукки проходит по городу Цинциннати, и аэропорт действительно находится на территории соседнего штата.
[Закрыть] находится в Кентукки, нью-хейвенскому хоспису Святой Марии сам бог велел располагаться в Хемдене. По крайней мере, это все еще штат Коннектикут. Хоспис, как и многие другие викторианские здания на Уитни-авеню, был изысканно украшен пряничными завитушками, полукруглыми верандами и узорчатой кровельной дранкой. Цветовая гамма – желтые, коричневые, темно-зеленые с желтоватым отливом тона – не вызывала у меня эстетического трепета, но, учитывая близость к озеру и пышному парку, я понимал, почему епархия выбрала это место для хосписа. Я поделился этой мыслью с регистраторшей.
– О, – ответила она, – нам действительно повезло! Богатый выпускник Йеля несколько лет назад завещал эту усадьбу церкви. Раньше мы располагались в Нью-Хейвен – между притоном наркоторговцев и заброшенным супермаркетом.
Это все объясняет, подумал я. Я пошел по коридору, чтобы найти сестру Маргарет, но регистраторша позвала меня:
– Вы мистер Прейгер?
Я почувствовал, как у меня оборвалось сердце.
– Он уже…
– Нет, мистер Брайсон еще не покинул нас, но… – Теперь она почти шептала.
– Значит, у него все в порядке.
– Ни у кого здесь не может быть все в порядке, мистер Прейгер!
– Простите. Я не то имел в виду.
– Я поняла, – кивнула она.
Я в этом не был уверен, но снова сказал, что хочу видеть сестру Маргарет, монахиню, которая звонила мне рано утром.
– Она у мистера Брайсона вместе с отцом Ицолино.
– Последнее причастие?
– Боюсь, что да. Но нам следует надеяться, мистер Прейгер.
Я едва сдержал усмешку.
– Может быть, – предположил я, – если бы мистер Брайсон знал, что я здесь, он бы продержался еще немного. Что, если я…
– Простите, но это невозможно. – Потирая подбородок, женщина размышляла, что делать. – Сестра! – Она помахала рукой женщине в синей рясе и простой косынке, скрывавшей подбородок и шею.
– Посмотрю, что смогу для вас сделать. – Монахиня взяла меня за руку. – Это займет несколько минут. За этой дверью – маленькая часовня, если хотите спокойно помолиться
– Спасибо, сестра, – улыбнулся я, – не хочу проявлять неуважение. Я еврей и…
– Он тоже был евреем, – сказала она, указывая на распятие. – Схожу посмотрю, смогу ли я найти сестру Маргарет.
Я спросил у регистраторши, откуда я могу позвонить по мобильному телефону, никого не побеспокоив. Вон там вестибюль, сказала она, сразу за часовней. Там мне будет удобно.
Пустой вестибюль выходил на красивую покатую лужайку, цветущий сад и озеро. Я набрал номер дочери. Ожидая соединения, я разглядывал часы на стене, проверяя по ним свои. Было 4:50, через четыре минуты исполнится ровно восемнадцать лет с момента Сариного рождения. Набор прозвонил уже тридцать раз, но Сара не отвечала, я подумал, что хоспис – слишком мрачное место, чтобы звонить отсюда дочери с поздравлениями. А может, и нет. Может, это прекрасное место для любого деяния…
Кто-то тронул меня сзади за плечо.
– Мистер Прейгер? – Женский голос позвал меня по имени.
Я отключил телефон и повернулся.
– Я Мо Прейгер.
– А я – сестра Маргарет, и я так рада вас видеть! – Она протянула мне руку. – Спасибо, что приехали.
– Я тоже, – промямлил я, – хочу сказать, я рад, что проделал этот путь. – Думаю, я не сумел скрыть удивление тем, что на монахине была голубая униформа медицинской сестры.
Она заметила мое смущение.
– Да, мистер Прейгер, у меня есть диплом медицинской сестры. Некоторые наши гости называют меня «М в квадрате» – медсестра и монахиня. Немного юмора в хосписе. Это необходимо, как и вера.
Сестра Маргарет была сложена как снежная баба с медными монетками-глазками и носом-кнопочкой. Даже сохраняя серьезное выражение лица, она излучала спокойствие, которое заполняло всю комнату. Я подумал, что эта женщина – бесценна в заведении, где большинство людей уже подошли и даже постучали в последнюю дверь.
– Как мистер Брайсон?
– Не очень хорошо. – Она нахмурилась. – Рак поразил большинство жизненно важных органов. И хотя он не хочет разделить со мной свою ношу, подозреваю, у него на душе есть нечто, чем он хочет поделиться с вами, прежде чем покинет нас. Полагаю, только это удерживает его в земном мире.
– Могу я пойти и взглянуть на него, сестра?
– К несчастью, он так страдал от боли, что мы вынуждены были загрузить его морфином. В данный момент он без сознания. Придет в себя через несколько часов, если…
– …вообще когда-нибудь придет в сознание, – закончил я за нее.
Она предложила мне что-нибудь съесть. Район Нью-Хейвена, с гордостью сообщила она, славится своей пиццей, выпеченной в настоящей кирпичной печи. Здесь, в нескольких минутах езды, есть несколько прекрасных пиццерий. До одной можно дойти пешком, но ее она не рекомендует. У них сыр слишком соленый. Она запишет мой номер сотового телефона и позвонит, когда состояние мистера Брайсона улучшится и он сможет говорить.
Я колебался.
– Можно я спрошу вас кое-что, мистер Прейгер?
– Конечно.
– Я прочла статью, которую хранит мистер Брайсон, о Патрике Малоуни, но мне неясно, как это связано с вами. – Она слегка покраснела. – Признаюсь, я слишком любопытна.
– А меня очень интересует мистер Брайсон. Скажите, сестра, бывает ли у «М в квадрате» обеденный перерыв? Если да…
– Я позвоню и закажу пиццу. Какой у вас номер телефона? Я оставлю его у регистратора. Мы будем здесь через пять минут, если что… Ой, – она вернулась, записав номер у стойки, – какую пиццу предпочитаете?
– Любую, только без анчоусов.
В знак одобрения она подняла вверх большой палец и побежала к конторке. Я еще раз набрал номер Сары, но точное время ее рождения прошло несколько минут назад. Мне снова не ответили.
2 февраля 1978 года
Борясь с действием кофе, я три раза прикладывался к бутылке «Катти Сарк». Когда я еще служил в полиции, мне с большим трудом удавалось уберечься от алкоголизма. За два последних дня, между ланчем с Салли и этим утренним «стаканчиком на ночь», я уничтожил больше крепких спиртных напитков, чем за последние несколько месяцев. За многие годы у меня на глазах старый добрый Джон Ячменное Зерно вывел из строя больше хороших полицейских, чем все бомбы, пули и взятки, вместе взятые. Схема всегда была одна: стаканчик, чтобы расслабиться после смены, два, три, и очень скоро пространство между сменами превращается в проспиртованную зону жизни.
Я встал ближе к обеду, чувствуя, как от меня несет перегаром и кофе. Я смутно помнил, что мне что-то снилось, но не мог сказать, кто или что. Прежде всего я подумал об улыбке той женщины в морском плаще и решил, что это она мне снилась. Слава богу, что не утопленник.
Я несколько раз безуспешно пытался дозвониться Рико на работу. В конце концов я рискнул позвонить ему домой и услышал голос второй миссис Триполи. Вначале она говорила так, будто получила ужасное сообщение из онкологической клиники. Не думаю, что женщина ненавидит персонально меня, но подозреваю, что она считает всех приятелей Рико из полиции потенциальной угрозой. Наш разговор прошел без враждебных выпадов. Она интересовалась, продвинулся ли я в поисках Патрика. Я ответил, что пока трудно сказать. Она даже справилась о моем колене.
Рико, сказала она, отправился в командировку во Флориду, чтобы забрать свидетеля, находящегося в бегах и пожелавшего дать показания по одному из его дел. Она точно не знала, когда он вернется, наверное, дня через два-три. Под конец я спросил адрес и телефон Малоуни. Она колебалась, ей было любопытно, почему у меня все еще нет этих сведений. Я хотел сказать ей правду, но передумал. В конце концов, я уже большой мальчик. Маме не приходится разрезать мой бифштекс, хотя я бы не возражал.
– Я потерял бумажку с номером.
– Какой вы честный! – Она невольно переняла мой ироничный тон и медленно продиктовала нужные мне сведения.
Я колебался, спрашивать ли у жены Рико, кто та женщина, что я встретил у канала, но решил не испытывать судьбу. Она обещала передать Рико, если тот позвонит из Флориды, чтобы он позвонил мне. Я поблагодарил.
Я сидел, глядя на обрывок конверта, на котором записал адрес и телефон семейства Малоуни. Пожалуй, нужно туда съездить, рано или поздно придется это сделать. Потом, решил я. Было холодно, и колено болело. Но чем глубже я погружался в дело об исчезновении Патрика Малоуни, тем яснее понимал: причину искать нужно в доме, где он жил и откуда ушел.
3 февраля 1978 года
Если бы нью-йоркская футбольная команда «Джетс» не тренировалась на территории университета Хофстра, он был бы известен лишь теми, кто в нем учился. Остальные – и я в том числе – постарались бы забыть годы бесцветной игры, прошедшие с победы «Джетс» в Суперкубке-69 над «Кольтами». Полагаю, это учебное заведение было основано семьей голландских переселенцев, наживших состояние на промышленной заготовке леса на севере Мичигана. А почему они избрали для университетского городка Юниондейл, Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, не представляю. Ни один из студентов, которых я спрашивал, этого не знал и знать не хотел.
Я с трудом нашел комнату в общежитии, где жил Патрик Малоуни. По всей видимости, «изучение марихуаны» здесь очень популярная специализация.
Южная часть университетского городка была очень живописной, в духе «Лиги плюща». Но ее, как и многие другие школы, расширили в момент демографического взрыва, так что 60-е и 70-е годы нанесли ущерб ее архитектуре: вновь построенные здания больше всего напоминали доты времен войны на побережье Нормандии. Комната, в которой жил Патрик Малоуни, выходила на площадку, где «Джетс» поддерживали форму, и размещалась в одном из четырех белых корпусов, величиной затмевавших все остальные строения. Ничего не скажешь, построено со вкусом. Мне пришло в голову, что по ночам они кидают перекладину между двумя зданиями, чтобы нападающий «Джетс» мог тренироваться.
Я не смог полюбовно договориться с охранником на входе, показал ему свой жетон, но он отрицательно покачал головой, и я направился в сторону лифта.
– Нью-йоркское управление полиции теперь выдает своим тросточки? – искренне удивился он. – Это что-то новенькое с тех пор, как я ушел со службы.
– Специальное снаряжение для команды инвалидов. Мы гоняемся за адвокатами, навязывающими свои услуги пострадавшим в несчастных случаях, – ответил я. – Давно в отставке?
– В апреле будет пять лет. Ни дня не пожалел с тех пор, как подал документы.
Да, верно. Он «ненавидел» мундир так сильно, что снова пошел на службу – охранять студентов и наркоманов за четыре бакса в час. У меня не было никакой охоты обсуждать с ним проблему, и я перевел разговор на Малоуни. Может, его полицейские навыки пойдут мне на пользу. Идея оказалась не слишком плодотворной.
– За последние несколько недель вы здесь первый. Вначале каждый отставной полицейский планеты считал своим долгом наведаться к нам. Я раздавал номерки, как в отделе деликатесов в супермаркете.[11]11
В американских супермаркетах, чтобы не создавать очередь, принимают заказ на нужный вам товар и дают номерок, по которому через некоторое время, пока вы покупаете другие товары, готовят заказанный товар.
[Закрыть] Меня интервьюировали каждые десять минут.
– Как насчет еще одного раза?
К моему удивлению, он сказал, что помнит Малоуни. По его словам, Малоуни отличался от других студентов тем, что всегда был по-настоящему вежлив и безупречно одет.
– Всегда говорил мне «доброе утро» или «добрый вечер». Называл меня «сэр». Мои собственные дети не говорят мне «сэр», – пожаловался охранник. – А стрелки на его брюках были такими острыми, что вы смогли бы ими резать бумагу. Другие студенты одеваются как бродяги, в лучшем случае от них дождешься невнятного «привет». Местный обычай. Они потеряли уважение к мундиру. Матери сжигают повестки о призыве на службу… Будь моя воля, я бы…
Я перебил его, прежде чем он пустился в рассуждения о нейтронной бомбе президента Картера, хотя его напыщенная речь попала на больное место. За десять лет общество сделало большой шаг вперед. ОПЕК и Симбионистская армия освобождения[12]12
Симбионистская армия освобождения – радикально-террористическая группа из Сан-Франциско, состоявшая из молодых людей среднего класса. Члены этой группы похитили дочь известного газетного магната Патрицию Хёрст, входившую в их ряды и принимавшую участие в терактах. Большинство членов группы погибли в столкновениях с полицией либо были арестованы.
[Закрыть] сыграли свою пагубную роль, но у нас еще свежи в памяти наступление во время Тэта, Селма и Техас.[13]13
Речь идет об успешной наступательной кампании северовьетнамских войск в период самого большого вьетнамского праздника Тэт во время вьетнамской войны, когда многие американцы пришли к выводу о невозможности для США выиграть эту войну.
Селма (Сев. Каролина) – место убийства Мартина Лютера Кинга.
Техас – место убийства президента Джона Ф. Кеннеди.
[Закрыть] На ране образовались струпья, но из-под них все еще сочится кровь. Я должен об этом помнить.
Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, я думал о том, что сказал о Патрике охранник. Я не был уверен, что его слова заслуживают доверия. Может, он говорил то, что я хотел услышать. Полицейские грешат этим, как и обычные люди. Может быть, семейство Малоуни взяло его в оборот и подмазало, чтобы он играл в их пользу. А может, у него просто все перемешалось в памяти: газетные сообщения, слухи, реальность и вымысел. Но я все равно не мог сбрасывать со счетов его слова, слишком уж правдоподобно они звучали, особенно о стрелках на брюках Патрика. Такую мелкую деталь незачем было бы придумывать. К тому же у меня из головы не шли по-военному идеальные складки на брюках Малоуни-старшего при нашей первой встрече в кафе «У Молли».
Хотя в коридоре и не воняло марихуаной, ее сладкий запах витал в воздухе как счастливый призрак. Теперь я могу наконец, не боясь греха, признать, что мне нравится этот аромат. Я провел пальцем по стене. Она была клейкой от смолы. Отчаявшиеся дети, подумал я, могли бы словить кайф, полизав стены.
Я нашел бывшую комнату Патрика. За дверью надрывался «Лед Зеппелин». Для басов дверь не преграда, так что у меня аж ступни завибрировали сквозь подошвы. Запах марихуаны здесь ощущался сильнее. Я снова постучал, но безрезультатно: фальцет Роберта Планта все забивал. Я попытался стучать ногой. Не повезло, ноль попаданий из трех попыток. В конце концов я толкнул дверь, она оказалась не заперта, и, поскольку никто меня не пригласил, я вошел сам.
Спиной ко мне и лицом к стереопроигрывателю сидел парнишка. Я удивился, что от такой громкой музыки у него не течет кровь из ушей. Он курил кальян в форме черепа, с упоением посасывая мундштук. Я остановился полюбоваться живописью: никаких дурацких черных постеров, одни только репродукции обложек альбомов популярных групп. Слева была изображена призма на черном фоне «Темной стороны Луны». Справа я увидел кузнечика с альбома «Steely Dan's Katy Lied». В затылок мне недобро уставился «Акваланг». Арон всегда считал мое пристрастие к рок-музыке свидетельством незрелости. Может, и так. Но ведь Арон называл Вудсток[14]14
Вудсток – Вудстокский фестиваль рок-музыки, состоявшийся в августе 1969 г.; стал кульминационным событием эпохи контркультуры. В нем участвовали самые известные рок-группы и исполнители.
[Закрыть] сигналом к космическому апокалипсису.
Я не удосужился объявить о своем приходе, а просто похлопал парнишку по плечу. Он испугался, выплюнул порцию сока себе на джинсы, а траву из кальяна вылил на пол.
– Эй, приятель! – заорал он. – Что за…
Решив избежать лишнего вранья, я показал ему жетон.
– Ой, парень, – запричитал он, – мне теперь хана. Мои предки…
– Успокойся. Дыши глубже. Это не облава, – сказал я. – Сделай потише. Я только хочу поговорить.
Он послушно убавил громкость. Думаю, он готов был мне руки целовать. Хорошо, надеюсь, это сделает его сговорчивым.
– Как тебя зовут?
– Митч, – проблеял он, – но все зовут меня Дуби.[15]15
Doobie – сигарета с марихуаной.
[Закрыть]
Удивительно. Я внимательно просмотрел список соседей Патрика по общежитию. Никаких Митчей, никаких Дуби. Я прочел имена вслух и спросил Дуби, есть ли кто-нибудь поблизости.
– Они теперь здесь не живут, приятель, – сказал он, успокаиваясь. – После того как этот чудак Малоуни проделал трюк Гудини, они разбежались по другим корпусам. Думаю, их слишком доставали.
Я удивился, почему никто, включая бывшего полицейского на входе, не сказал мне, что соседи Малоуни смылись. Я молча курил и рассматривал стены. Мое восхищение не осталось не замеченным Дуби.
– Очень круто, правда?
– Твоя работа? – удивился я.
– Ни в коем случае, приятель, – засмеялся он. – У меня даже человечки из палочек не получаются. Они здесь уже были, когда я сюда въехал. В ванной нарисован «Унылый Блюз». Очень жаль, что он не нарисовал ни одного альбома «Зеп» или «Заппа».
– Да, жаль. Не знаешь, кто из парней…
– Наш Гудини, то есть Патрик. Смотрите, он подписал их все в углу.
Дуби был прав. В левом нижнем углу каждой стенной панели виднелись инициалы «ПММ». Конечно, это не потолок в Сикстинской капелле, но на меня рисунки произвели впечатление. Просто поразительно.
– Вы его разыскиваете? – спросил Дуби.
– Я и все остальные. Ты назвал его странным. Почему?
– Я не имел в виду ничего плохого, – начал оправдываться Дуби. – Я жил в этом же коридоре, и мы с ним даже словом ни разу не перекинулись, разве что «привет-привет». Вы понимаете? Но он был именно странный. Не знаю…
– Попытайся.
– Он был… Объяснить. Ну-у типа… Вы когда-нибудь видели тот фильм с Дэвидом Боуи?
– «Человек, который упал на землю»?
– Во-во! А вы для полицейского, того…
– Спасибо, но вернемся к фильму.
– Простите. Итак. Ну, вы знаете, Боуи был вроде чужеземца. И Патрик тоже. Он не соответствовал. Он жил в том же коридоре, но был отдельно от всех.
Я терял терпение с этим Дубстером и молился в душе об одном: чтобы он не тянул резину.
– Ты можешь привести пример?
Он указал пальцем на злобный «Акваланг» над моим плечом.
– Он нарисовал все это. Но парни мне говорили, что он никогда не слушал музыку. Ну, ненавидел ее. Стремился сбежать или запереться в своей комнате, когда другие врубали. Они сказали, что он расписывал стены, чтобы подлизаться к ним. Вроде обмена, понимаете?
– Что на что он хотел обменять?
Дуби задумался:
– Чтобы они его терпели, полагаю. Если они шли в бар или на стадион, брали его с собой.
– Если он не вписывался в компанию, почему не сменил соседей?
– Похоже, он устал это делать, приятель. Бобби сказал…
– Роберт Клингман? – спросил я. В голове у меня возник образ матери Клингмана, развивающей потенциал личности.
– Ага, Роберт Клингман. Он сказал, что Патрик после первого курса менял соседей по общежитию каждый семестр. Послушайте, он был ненормальный. И слишком часто улыбался, понятно?
Я не понимал. Из того, что сказал Дуби, я понял только, что Патрик Малоуни отчаянно стремился приноровиться. Мне, полицейскому-еврею, легко было поставить себя на его место. Я помнил, что был готов терпеть многие неприятности, лишь бы меня приняли товарищи. Я требовал от Дуби новых примеров странностей Патрика, но он просто пожимал плечами и говорил, чтобы я отстал, но я чувствовал – он что-то скрывает. Я снова надавил, напомнив о жетоне в кармане и о том, что сравнительно небольшое количество его любимой травки обеспечит ему бесплатное жилье в Аттике по закону Рокфеллера о наркотиках. Он прикинулся оскорбленным. Я веду нечестную игру. Я же обещал, что облавы не будет. И не будет, сказал я, если он перестанет врать.
Дуби сдался и поднял руки вверх:
– Ладно, вы победили. Но чтоб никаких слухов по общежитию… вы понимаете. Я хочу сказать – вдруг парень мертв, ну и все такое, а я…
Я сказал, что понимаю, но нет никаких доказательств смерти Патрика. Может, то, что он собирается сказать мне, как раз и поможет найти парня!
– Однажды вечером я зашел, чтобы одолжить у Бобби Клингмана альбом «Yes». – Тон Дуби внезапно сделался серьезным. – Я вошел. Было холодно, входная дверь никогда не закрывается, в комнате Бобби никого не было, но я слышал, что в другой комнате кто-то есть. Я подумал, выкурю-ка косячок. И тут увидел, что дверь Патрика закрыта неплотно, и заглянул. Хотел заговорить с ним, но он вел себя как ненормальный.
– Как?
– Патрик был в одном белье и ходил задом наперед, стараясь обойти комнату ровно по квадрату. Он все ходил и ходил и посматривал через плечо назад, чтобы убедиться, что его ноги попадают в точности в свой след. Я не знал, что делать. Не хотел смущать парня, понимаете. И, черт, я совсем одурел от наркотиков и уже почти всунул туда голову. Ну вот, а он кончил ходить по квадрату и оделся.
– Ну и что. – Я пожал плечами. – Оделся.
– Но не так, как одеваюсь я и все нормальные люди. Он принялся считать вслух обратным счетом, от двадцати, шептать себе под нос, взял одежду, которая лежала свернутой на кровати, и надел на себя все прежде, чем досчитал до нуля. И тут снова стал считать нормально и по счету разделся. Все аккуратно свернул и начал по новой. Я заметил: сначала он надевал все на правую сторону: правый носок, правую штанину, правый рукав. А когда раздевался, делал все наоборот. Сначала все снимал с левой части тела. Мне стало страшновато, я понял, что не имею права больше подглядывать. Я на цыпочках отвалил, но тут вошел Бобби и бросил книжку на пол.
– Патрик увидел тебя?
– Да. – Дуби наклонил голову. – Наши глаза типа встретились, и я почувствовал себя подлецом. Я ничего никому не сказал об этом, ничего, даже когда сюда пришли полицейские.
Я пожал Дуби руку. Я поблагодарил его и сказал, что уважаю его за то, что он сохранил в тайне ритуал Патрика. Перед уходом я посоветовал ему закрывать входную дверь, мало ли кто может подглядывать или вдруг войдет.
Первоначально я собирался найти всех соседей Патрика, но теперь этот план потерял смысл.
Воспоминания Дуби, сидящего в конопляном дыму, вдохнули жизнь в образ Патрика Малоуни. Он перестал быть для меня абстракцией, приобрел человеческие черты, стал человеком страдающим, чудным, со своими секретами. Дуби дал мне более сильный стимул, чем Фрэнсис Малоуни с его кнутом и пряником. Я найду Патрика, я, и никто больше, и не важно, сколько времени у меня на это уйдет.
Когда я выходил из общежития, меня окликнул охранник. Я проигнорировал его – в наказание за неискренность в рассказе о соседях Патрика. Один философ однажды сказал: быть – значит быть замеченным. Надеюсь, бывший коп придет однажды к такому же заключению.
*
Направляясь к студенческому центру, я обдумывал две возможности: найти офис студенческого самоуправления или попытаться отыскать студенческую поликлинику. Поскольку факт причастности Патрика к студенческому совету был для меня очевиден, а об его обращении к докторам по поводу его, так сказать, ритуалов мне ничего не было известно, я выбрал первый вариант.
Дверь в здание, где находился офис студенческого самоуправления, была открыта настежь. Здесь меня тоже встретила музыка. На этот раз Джонни Митчелл звучал не слишком громко, не угрожая временной потерей слуха. Я грустно улыбнулся. Мне никогда раньше не приходило в голову, что чем старше мы становимся, тем реже наша жизнь сопровождается музыкой. Я вспомнил, что в доме моих родителей музыка звучала всего час во время «музыкального шоу» по субботам. Даже мне новости по радио начали заменять музыку и стали моей звуковой дорожкой.
В офисе длинноногая девушка в ковбойских сапогах и белых брюках танцевала с папкой в обнимку. У нее были прямые плечи, водопад кудрявых каштановых волос и профиль с невероятно высокими скулами. Я застыл на несколько секунд, наблюдая за движениями ее губ, когда она вдохновенно произносила под музыку слова вновь обретенной любви. Я вспомнил недавнее признание Дуби о его болезненном любопытстве и постучал костяшками пальцев в дверь.
Она повернулась ко мне с улыбкой, без намека на смущение на бледном личике, словно сошедшем с миниатюры Викторианской эпохи. Ее звали Мария. Я не похожа на Марию, сказала она. Мы пришли к мнению, что скорее уж я похож на итальянца, но не она. В конце концов она спросила, чего я хочу. Имя Патрика Малоуни согнало улыбку с ее лица и отбило охоту слушать Джонни Митчелла.
Да, она его знала. Нет, он ей не нравился. Он выполнял свою работу в совете, но без энтузиазма. Притворщик, потребитель.
Я сказал, что у меня сложилось совсем другое впечатление о нем.
– Конечно, – сказала Мария, – но… – Она замолчала и покраснела.
Я настаивал.
– Но что?
– Меня просто тошнит от всей этой ерунды в газетах, – прошипела она со злостью.
– У вас был роман?
– Роман? Нет. Он никогда не предложил бы мне встречаться, а я никогда бы не согласилась.
– Почему? – удивился я.
– Что почему? Почему не предложил бы или почему я не согласилась бы?
– Выбирайте сами.
– Он бы не предложил, потому что я слишком красивая, – сказала она без тени смущения.
– А если бы попросил…
– Я думаю, он был противный даже до того… – Она снова замолчала. – Он просто был странный, вот и все.
– До чего? Послушайте, Мария, – сказал я, показав ей свой жетон. – Я не пресс-атташе этого парня. Я хочу его найти, а не номинировать на звание святого. Если он подонок, то подонок. Не мне судить. Если у вас есть на него что-нибудь гадкое, выкладывайте.
– Не мне судить… – Она подошла к столу и что-то написала на розовом листочке. – Вот, – сказала она, пойдите поговорите с ней.
Я взял бумажку.
– Извините, Мария, я не хотел вас расстроить. Но вы тоже вывели меня из равновесия. Никто прежде не говорил, что я похож на итальянца.
Она едва заметно улыбнулась. Идя назад по коридору, я надеялся услышать голос Джонни Митчелла, но все было тихо.
Адрес, который дала Мария, находился за пределами университетского городка, довольно далеко от него. Я подумал, не поискать ли мне студенческую поликлинику, но теперь сомнений было еще больше, чем после визита к Дуби. Даже если бы я нашел кого-нибудь из чиновников, способных ответить на мои вопросы, я не знал, о чем именно спрашивать. Несомненно, Патрик Малоуни не был обычным человеком, он являл собой сложную фигуру. Хорошо нашим фотоизображениям – ни тебе причуд, ни странностей, ни врагов.
Расположенный южнее Глен-Коув, Бруквилл оставался частью «Золотого берега» Лонг-Айленда. Он перестал быть прибежищем неприлично богатых людей, хотя нельзя сказать, что мэрия планирует выстроить здесь стоянку для домиков на колесах Вы вряд ли назвали бы любой из домов, разбросанных вдоль шоссе № 107, поместьями в полном смысле этого слова. Да, они были больше бруклинских, но годились разве что для хранения «боинга-737».
Дом Нэнси Ластиг – ее имя и этот адрес дала мне Мария – поражал воображение. Он был построен в колониальном стиле из красного кирпича и стоял в конце замощенной булыжником въездной дороги. На фоне заснеженного пейзажа он казался сошедшим из рекламного клипа рождественского пива. Я припарковал машину рядом с красным «порше», видимо, автомобилем садовника.
Ковыляя по ступеням крыльца, я увидел пару глаз за стеклянной входной дверью. Кто-то наблюдал за моими усилиями, которые напоминали выход клоуна на арену цирка.
Потом дверь резко отворилась, и на площадку выскочила маленькая коренастая девушка, одетая во все лучшее, что предлагает каталог Л.-Л. Бина, и подхватила меня под локоть, помогая подняться.
– Спасибо, – поблагодарил я, когда она впускала меня в дом.
– Вы полицейский? – спросила она.
– Вам позвонила Мария? – предположил я. – Вы Нэнси Ластиг?
– Совершенно верно. А вы?..
Мы пожали друг другу руки, и я представился. Она взяла мой плащ, указала, куда поставить мокрые ботинки, провела в смежную комнату, извинилась и ушла на кухню, сказав, что кипит чайник.
Неожиданно для меня комната оказалась мало похожей на музей и уютной: несколько кожаных диванов, покрытых вязаными накидками, огонь в камине, на стене семейные фотографии, а на грубо обтесанной каминной полке – снимки самой Нэнси от рождения до бар-мицвы, притом даже на самой лучшей девушка выглядела невзрачной. Нэнси не была пупсиком и в грудничковом возрасте.
– С лимоном или с молоком? – крикнула она из кухни.
– Просто с сахаром! – крикнул я в ответ.
– Как вас называть: офицер или детектив Прейгер?
– Сойдет просто Мо. Вы знаете, я не полицейский, больше не служу. Я в отставке. Я…
– Вы ищете Патрика. – Нэнси Ластиг появилась с серебряным чайным сервизом на прозрачном пластмассовом подносе. – Надеюсь, вы его найдете.
– Вы надеетесь? Судя по реакции Марии, я подумал..
– Мария меня опекает. – Нэнси налила мне чаю. – Берите сахар. Мы с ней жили в одной комнате три года, поэтому она назначила себя моей старшей сестрой, которой у меня никогда не было. Она вроде как Джордж, а я – Ленни.[16]16
Джордж и Ленни – герои романа Дж. Стейнбека «Люди и мыши».
[Закрыть]
Она меня проверяла. Может, я просто глупый коп? Если она расскажет мне свою историю, какова бы она ни была, дойдет ли это до меня? Смогу ли я понять ее горе? Я решил принять вызов. Мне казалось, она замкнется, услышав первую же фальшивую ноту.
– Нэнси… я могу вас называть Нэнси?
Она кивнула.
– Многие полицейские, возможно большинство из них, не смогли бы назвать ни одного произведения Джона Стейнбека, но не путайте недостаток образования с глупостью. Большинство полицейских, с которыми я работал, были по-своему весьма сообразительны. К тому же вы слишком маленькая и слишком умная для Ленни.
– Мария очень красивая, правда?
– Мне не понравилось, что она на меня спустила всех собак.
Неверный ответ.
– Это не значит, что…
– Она очень сексуальная.
– А я – нет. – Еще одна проверка.
– Ну-у… – протянул я
– Если бы вы пришли на пивную вечеринку с танцами и увидели, как мы с Марией шатаемся по краю танцплощадки, кого бы вы пригласили?
– Имей я два здоровых колена?
Это ей понравилось.
– Конечно, а еще – обольстительные манеры и шикарный прикид.
– Думаю, что пригласил бы Марию.
– А вот Патрик, – сказала Нэнси, невольно улыбаясь, – пригласил меня. И совершенно сознательно. Не на спор, не «на слабо». Не под кайфом, не пьяный. Хотя мне не было важно, будь это так. Он действительно хотел танцевать со мной. Со мной! Я всю жизнь ждала, чтобы такой парень, как Патрик, пригласил меня танцевать. Я знаю, это глупо, но… вы можете понять?
– Думаю, да.
– А Мария… Боже, видели бы вы выражение ее лица! – Теперь, когда Нэнси оживила в памяти эту сцену, ее лицо просто расцвело улыбкой. – Бедная Мария, она не знала, что делать. Знаете, мистер Прейгер, случалось, что люди завидовали богатству моего отца, машине, моему IQ, но зависть, которая промелькнула на лице Марии… Мне плевать, что потом случилось с Патриком, – я никогда не забуду ту минуту.
– Полагаю, у всех бывают такие минуты. – Я подробно описал ей, как впервые обыграл брата в баскетбол один на один, и сказал, что никогда не забуду выражения лица Арона. – Он мной гордился, но был и раздражен.
– Точно.
Я выдержал проверку. Она подробно описала мне, как Патрик попросил у нее номер телефона, как хорошо он был одет, когда пришел на первое свидание: Адонис в джинсах. Они пошли в кино и на дискотеку на шоссе Санрайз. Он был настоящий джентльмен, сказала она, и в голосе почему-то прозвучало разочарование.
– Знаете, я должна была бы запомнить о том вечере очень многое, но не запомнила. У меня кружилась голова. Я наблюдала за девушками, которые смотрели на нас.
Но то, что началось так возвышенно-романтично, вскоре превратилось в странный ритуал: кино – очень часто, танцы – всегда танцы, а иногда и обед. Никаких свиданий вчетвером. Прощальный поцелуй перед дверью общежития. И никогда – приглашение провести ночь.
– О, мы иногда делали вид… – Нэнси словно оправдывалась. – Он гладил меня по… Ох, он…
Я сказал, что понимаю. Патрик не казался слишком опытным. Добропорядочный юноша из католической семьи. По мне, так он вовсе не был похож на добропорядочных молодых католиков, которых я встречал в жизни.
