Текст книги "Хождение по квадрату"

Автор книги: Рид Фаррел Коулмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

29 января 1978 года

Когда я, ковыляя, вошел в кафе «У Молли», они уже были там. Как все полицейские, Рико сидел лицом к двери. Он увидел меня и поприветствовал жестом, приподнялся, чтобы помочь, но раздумал, увидев гнев в моих глазах. Я быстро успокоился – на Рико долго злиться невозможно.

Рико, бледная копия молодого Тони Беннета, выглядел усталым. Его мальчишеская миловидность начала увядать, появились лиловые мешки под глазами и глубокие морщины. Его брюхо начало вылезать из-под ремня, обтянутое нейлоновой рубашкой, которую он надевал под ужасный кримпленовый костюм. Не знаю, что я ненавидел больше: музыку диско или моду, которая пришла вместе с ней.

Когда я дохромал до кабинки, мое внимание привлек человек, сидевший напротив Рико: он не проявил интереса и не повернул свою лысую голову, даже когда Рико встал, чтобы поздороваться, продолжая покачивать белую чашку с кофе под своим подбородком. Мы с Рико обнялись и расцеловались. Краем глаза я уловил реакцию лысого: судя по кислому выражению его физиономии, он явно не одобрял наших нежностей. Одно из двух: либо я прав, либо с последним глотком кофе он проглотил живую золотую рыбку.

– Эй, селянин, – я потрепал Рико по щеке, – хорошо выглядишь.

– Я выгляжу хреново, ты, лживый еврейский шельмец. Это подразделение автомобильных преступлений собиралось дать мне жетон, но дежурства! Они хотят меня доконать. Одно хорошо, – он погладил широкий лацкан своего пиджака, – можно работать в штатском.

Я поднял брови:

– У тебя широкое толкование гражданской одежды.

Рико засмеялся:

– Знаю. Я ношу так много синтетики, что об меня можно зажигать спички.

Мистер лысый кашлянул.

– Извините, это, – Рико сделал жест рукой в его сторону, – это…

– …Фрэнсис Малоуни, – закончил я, протягивая правую руку.

Малоуни подал мне свою ладонь, попытавшись раздавить мою в кашу, потом отпустил. У него было красное веснушчатое лицо с неулыбчивым ртом и серыми глазами, холодными, как треснувший лед

– Вы Прейгер, – насмешливо произнес Малоуни, и голос его был так же холоден, как и взгляд. – Вы угадали, кто я… Простите, что не упал под стол от восторга.

Мои дедуктивные способности не произвели на него впечатления. Он не принадлежал к разряду впечатлительных. Может, если бы я вытащил серебряный доллар из-за его уха…

– Я умею читать и могу сложить два и два, – сказал я и сел. – Разве я должен был производить на вас впечатление?

Рико заказал мне кофе и ростбиф – фирменное блюдо Молли, пытаясь одновременно вести ничего не значащий дипломатический разговор. Фрэнсис Малоуни нетерпеливо постучал толстыми пальцами по столу, призывая Рико переходить к сути дела.

– Семья Малоуни хочет, чтобы ты помог им, – объявил Рико.

– Как именно? – поинтересовался я, разглядывая костюм Малоуни. Он носил свою одежду как мундир.

– Анджела… Это миссис Малоуни, – сказал Рико, – она слышала, что именно ты нашел тогда ребенка в…

– Боже! – Я протестующе вскинул руки. – Так вот в чем дело!

Марина Консеко была семилетней дочерью разведенного пожарного. В пасхальную субботу 1972 года отец повел Марину и четверых других своих детей на Кони-Айленд. Когда отец, купив хот-доги, вернулся к ребятам, он увидел, что самая младшая – Марина – исчезла. За три дня найти ее не смогли.

Кони-Айленд очень опасное место для семилетней девочки. Кроме потенциальных хищников-человеков там еще есть океан, грязный канал, заброшенные строения, разрушенная дорога, автобусный парк и пересечение трех линий метро. И, если бы какой-нибудь извращенец вздумал воплотить в жизнь свои больные фантазии, к его услугам там были километры темных аллей и пустых автоэстакад, под которыми можно похоронить тело маленькой девочки, завалив грудами старых покрышек и разбитого стекла.

На четвертый день полицейские и свободные от дежурства пожарные, вызвавшиеся участвовать в поисках, почти потеряли надежду найти Марину живой, но решили найти ее тело. В этот день я возвращался после смены из Брокса с командой пожарных на машине с выдвижной лестницей. Когда мы ехали по Мермейд-авеню к Морским воротам, я вдруг машинально посмотрел вверх. Наверное, от усталости мои глаза просто закатились вверх.

Я ударил по тормозам и выскочил из машины. Когда двое пожарных тоже выскочили следом и увидели, на что я показываю пальцем, они закивали головами. Я поинтересовался, как много на Кони-Айленде старых деревянных резервуаров для воды на крышах. Мы решили проверить все и нашли Марину Консеко на дне пятого резервуара в пятнадцатисантиметровом слое воды, но живую! Ей проломили череп, правая нога и левая лодыжка были сломаны. Она была в шоке и страдала от переохлаждения. Ее насиловали в течение двух дней и бросили в резервуар умирать. Но, как сказала ее семья, Марина была упрямой девочкой и не собиралась потакать мучителям.

Находка этой девчушки была единственным выдающимся поступком, который я совершил за все время службы. При других обстоятельствах я бы получил жетон за ее спасение, но я не желал делать карьеру на несчастье, к тому же мне просто повезло. Хватит с меня и медали, которую я получил. Один гений из моего участка стал называть меня трюфелем, но я сообщил ему, что трюфели – это грибы, которые ищут свиньи, и прозвище не прижилось (кстати, значение слова я узнал из кулинарного телешоу).

– Эй, – Рико жестом успокоил меня, – Анджела – кузина моей жены. Она такая же суеверная, как я. Я рассказал ей о том случае с пуэрториканским ребенком, и она…

– Послушайте, мистер Малоуни… – Я покачал головой. – Искренне сожалею о вашем сыне, но, думаю, мой приятель Рико надул вас. Я нашел девчушку шесть лет назад, и это было случайное везение.

– Везение, мистер Прейгер, это все, на что нам остается надеяться, – согласился он.

– Но…

– Послушайте, Прейгер, – он оставил церемонии, – у меня нет ни времени, ни настроения для торговли. Я знаю, вы любите поторговаться, и, если бы все зависело от меня, я бы никогда не связался ни с одним из вас.

Рико закрыл лицо ладонями. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что имел в виду Малоуни. Если бы я вырос в другую эпоху или не был полицейским, я, возможно, продемонстрировал бы Фрэнсису Малоуни мой удар левой. Но расизм в Полицейском управлении Нью-Йорка – это олимпийский вид спорта, и я привык, как и все остальные. Наверное, мне следовало уйти. Но я не ушел.

– Вы всегда так очаровательны, когда просите у кого-то помощи? – спросил я спокойно.

– Если бы не ваше племя, – продолжил он наставительно, – у этой страны не было бы проблем с ниггерами. Но сейчас мне плевать. Я бы поцеловал вашего раввина в зад, если бы это могло облегчить горе моей жены.

Этот человек был невоспитанным, грубым кретином, но он меня заинтриговал.

– Вот что я предлагаю, – заключил он. – Рико сказал, что вы с братом хотите купить винный магазин в городе, но у вас не хватает денег.

– Да, это так.

– Если вы поможете мне и добытая вами информация поможет выяснить местонахождение мальчика, вы получите свободное от налогов вознаграждение, – он дотронулся указательным пальцем до носа, – в размере платы за магазин. Во-вторых…

– Подождите! Подождите! Послушайте, я не следователь. Я даже никогда не работал детективом. Готов спорить, что у вас найдется куча людей более квалифицированных, чем я, для этой работы. Мне повезло один раз. Не думаете же вы, что я…

– Прежде всего, парень, не беспокойся о моей способности держать слово. Во-вторых, отчаявшийся человек играет мелкими картами, когда с фигурами не получается И последнее, вы не дослушали до конца мое предложение. Проявите терпение и вежливость.

Я кивнул головой:

– Продолжайте.

– Я хочу, чтобы вы уяснили себе, Прейгер. Если вы будете с нами в этом деле и я увижу, что вы вкладываете душу, я облегчу получение лицензии для вашего магазина, независимо от того, найдете вы мальчика или нет. Я уверен, вы знаете, как трудно бывает получить лицензию в этом штате. Препятствия непреодолимые. Многие имеют деньги, но не могут достать лицензию. Вы поняли, что я имею в виду?

– Я не уверен, просите ли вы меня помочь или угрожаете мне.

– Я вас ни о чем не прошу. – Он резко встал из-за стола. – Я делаю вам предложение. Подумайте. Рико скажет вам, как меня найти.

Малоуни вышел из кафе, ни разу не оглянувшись. Уже тогда я понял, что этот крепкий мужик принадлежит к разряду людей, которые не оглядываются – ни на кого, ни на что. Рико принялся что-то лепетать, но я попросил его заткнуться и подождать, пока я не переварю информацию и еду.

– Итак, – сказал я, подняв голову от тарелки, – в чем, черт возьми, дело?

Рико пожал плечами:

– Парень в отчаянии.

– В нем больше злобы, чем отчаяния.

– Согласен, – кивнул Рико. – Слушай, я не знал, что он так странно к тебе отнесется. Мы с женой были у них дома неделю назад по семейным делам, и я хотел попытаться утешить Анджелу. Ты знаешь, как это бывает. Мы оказались вдвоем на кухне, и я ей рассказал о том случае с пропавшей девочкой. Клянусь матерью, я даже не обмолвился о винном магазине. Пока Фрэнсис через два дня не позвонил мне, я и не подозревал, что Анджела пересказала ему наш разговор. Когда он позвонил, я подумал, что никакого вреда не будет, если он поможет тебе и твоему брату. Надеюсь, что не навредил вам.

– Я тебя не виню, но ты же знаешь, я бы помог, если бы ты просто попросил меня

– Да, знаю, – согласился Рико. – Но я подумал, вдруг сумею немного помочь с твоими проблемами.

Я сомневался:

– Может Малоуни выполнить все, что наобещал?

– Ты хочешь знать, держит ли он слово? Пошли. Идем со мной

Мы сели в машину Рико и проехали несколько миль до здания организации «Ветераны иностранных войн». Мы запарковались на противоположной стороне и наблюдали за толпой из двадцати человек, собравшейся у входа. Там было поровну мужчин и женщин, все средних лет и старше. Рядом с ними остановилась тележка с кофе, и мужчина принялся раздавать кофе, сэндвичи, что-то еще. Странно, но я не заметил, чтобы ему платили. Через пять минут после того, как тележка с кофе уехала, ко входу подрулил туристский автобус. Толпа расселась по местам, и он укатил. Пока все это происходило, Рико делал мне знак молчать и не задавать вопросов.

– Угадай, что это такое? – спросил Рико, когда автобус исчез из виду.

– Не знаю, экскурсия прихожан?

– Эти люди – добровольцы, – объяснил он. – Каждый день в это время автобус с людьми уезжает в город на поиски нашего паренька. В десять вечера автобус привозит их обратно. А кто, ты думаешь, расклеил все эти листовки? Тем, кто развозит кофе, платят из фонда, учрежденного в честь Патрика Малоуни.

– Даром такого не получишь, Рико, но, по мне, Фрэнсис Малоуни не относится к разряду парней, способных завоевать преданность. У него есть связи?

– В каком-то смысле, – подмигнул Рико. – Он в Санитарной комиссии округа. Работу такого рода никогда не получишь, если нет связей с политической машиной. И скажу тебе, малыш, наш Фрэнсис имеет эти связи. Вот почему он может щелкнуть пальцами и получить нужную тебе лицензию. При такой должности каждый чем-то обязан Малоуни. Черт, Мо, у этого парня связи в муниципалитете Нью-Йорка.

– Да пошел ты на фиг, – проворчал я.

– Послушай меня. Фрэнсис Малоуни – самый лучший специалист по увеличению фондов руководства округа. Часть зарплаты каждого рабочего в округе поступает в партийные сейфы. Каждый поставщик, имеющий дело с муниципальными властями, ухитряется найти родственников, чтобы через них жертвовать деньги. В этом округе не найдется политика-демократа, который не был бы хоть чем-то обязан за свой пост этому бессердечному кретину. Поверь мне, Мо, он может выполнить свои обещания.

– Кто ему покровительствует в муниципалитете? – Я хотел знать.

– Джо Донохью, главный советник по делам полиции. Они с Малоуни вместе служили.

– Малоуни служил в полиции?

– Несколько лет, – ответил Рико, – но попал в передрягу, и ему указали на дверь.

– А что он сделал?

– Кто знает, это было еще до создания комиссии Кноппа. – Рико нахмурился. – Во всяком случае, Малоуни никогда не распространяется на эту тему. Знаешь, мы не такие уж близкие родственники.

Мы возвращались в кафе «У Молли» в полном молчании. Я не поблагодарил его, да он, думаю, и не ждал этого от меня. Мы обнялись и обменялись неопределенными обещаниями об обеде в следующем месяце. Но когда я подошел к своей машине, он окликнул меня, сказав, что сам уладил бы дела с Малоуни, если бы я не захотел поработать. Я сказал ему, что будет видно, сначала войду в курс дела, а потом дам знать. Он пожал плечами, как делал это всегда, получая ответ, который ему не нравился. Если честно, мне и самому он не нравился.

30 января 1978 года

Район Трайбека хранил атмосферу старого Нью-Йорка – булыжные мостовые, огромные выбоины, заброшенные здания старых фабрик. Недвижимость в этом районе входила в моду. Здесь имелось множество «лофтов» – свободных помещений в старых фабриках, готовых принять перебиравшихся из Сохо художников, танцоров и владельцев галерей, за которыми следовала богема в роскошных автомобилях.

Бар «У Пути» находился на углу Гудзон-стрит. Пол из плитки, как в уборных многоквартирных домов, был покрыт черным налетом, как ногти моего автомеханика. Потерявшие былое великолепие кабинки и стойка растрескались и облезли, их не касалась ни тряпка, ни полироль со времен казни Розенбергов. «У Пути» было заведением такого рода, где посетителям не возбранялось выдалбливать ключами свои инициалы на столах. Старые поэты приходили сюда умирать. Это было не то заведение, которое обычно посещают полицейские, но я знал бар «У Пути».

«У Пути» мог гордиться двумя вещами: лучшим в городе музыкальным автоматом и темным бочковым пивом «Бекс». Одна моя подружка, актриса по имени Сьюзи, однажды притащила меня сюда после кино. Я думал, что она возбуждается от мысли, что я полицейский, но когда я появился у нее дома без мундира, это разрушило ее интерес ко мне. В баре «У Пути», в окружении толпы ее так называемых друзей, Сьюзи попыталась вовлечь меня в «полицейский» разговор. Ну ладно, покажи нам свою пушку. Можно ее потрогать? А как пахнет труп? Сами знаете, всякая такая фигня. Я не любил находиться в центре внимания и больше интересовался музыкальным автоматом. Я думаю, Сьюзи вернулась домой с художником-фотореалистом, помощником официанта.

Я не заглядывал сюда несколько месяцев, но, кроме бармена, здесь ничего не изменилось. Почему-то мне трудно было примирить толпу неучей из студенческого самоуправления пригородного колледжа на Лонг-Айленде с баром «У Пути». Из всех пятисот баров в пяти районах Нью-Йорка и на Лонг-Айленде бар «У Пути» казался самым неподходящим местом для благотворительного вечера в пользу колледжа. Бармен Джек, красивый мужчина с желтушным цветом лица, драматург из Огайо, был со мной согласен.

– Эти оболтусы выглядели здесь как белые вороны. Они были такие немодные, приятель, что в этом даже был свой стиль.

Я не очень хорошо его понял, но не показал вида. Он рассказал, что работал той ночью, когда исчез Патрик Малоуни. Они наняли барменов на вечер, но он все-таки пришел, чтобы помочь – на случай, если те не сумеют смешать джин-фиц или «Том Коллинз».<sup>[5]5
  Джин-фиц – коктейль из джина с шипучей водой; «Том Коллинз» – коктейль из джина и сока лимона или лайма с добавлением сахара.


[Закрыть]</sup> Но все обошлось вполне гладко, продолжал он, в основном все пили пиво или белое вино с газировкой. В каждом произнесенном им слове сквозил такой снобизм, что я еле удержался, чтобы не огреть его палкой. Я спросил, как вышло, что вечер устроили в этом баре.

– Спросите у босса, – пожал плечами Джек и указал на дверь в глубине бара. – Проходите, я его предупрежу.

Круглый маленький человечек сидел за металлическим столом в кабинете, который был всего раза в два просторнее гроба, и курил сигарету, тыкая пальцем в кнопки арифмометра.

– Ну-у-с, – произнес он, не поднимая головы.

Я показал муляж моего полицейского жетона, который изготовил перед уходом с работы. Он взглянул на него и покачал головой.

– Ну и что, у меня есть такой же. – Он вытащил его и показал мне. – Вы здесь по поводу паренька Малоуни?

Я кивнул. Он назвал свое имя – Пит Парсон, протянул мне руку и предложил сесть, что я и сделал. Он тоже получил травму на работе, сломал плечо.

– Попал между разозленным мужем, его женой и луисвилльским бейсболистом, слишком сильно ударившим по мячу.

Он сказал, что уже потерял счет, со сколькими полицейскими, бывшими полицейскими, частными детективами и добровольцами он беседовал с той ночи, когда пропал этот юноша. Но поскольку я кажусь ему хорошим парнем, он все мне расскажет и разрешит отнять время у бармена. Все было в точности так, как писали в газетах: никто не слышал и не видел ничего необычного. Я сказал, что необычно лишь то, что это заведение принадлежит бывшему полицейскому, и то, что «У Пути» выбрали для проведения благотворительной акции.

– Я босс, а не владелец, – ответил Пит. – Моя доля всего около десяти процентов. Большая часть принадлежит двум бывшим хиппи, которые раньше жили по соседству со мной. Они подумали, что, взяв в дело бывшего полицейского, смогут устранить некоторые трудности, ну, вы понимаете, что я имею в виду.

Я знал, что именно он имел в виду. В списке приоритетов нью-йоркской полиции вызовы из-за пьяных драк стоят следом за вызовами из-за кошки, застрявшей на дереве, и перед жалобами на фальшивое исполнение оперных арий. Если такой вызов делает бывший полицейский, его значение подскакивает на несколько пунктов. Иметь кассиром и инкассатором вооруженного полицейского очень выгодно для заведения. К тому же это лишает вороватых сотрудников желания поучаствовать в прибылях. А когда алчные городские инспекторы, развозчики и прочие поставщики вынюхивают по соседству, для полицейских имеются традиционные скидки.

– С исчезновения этого чертова парнишки Малоуни, – Парсон оживился, – возникло множество неприятностей, и мне не удается их уладить. Я получил извещение о встрече в следующем месяце с чертовым налоговым аудитором штата, а Отдел лицензий на торговлю спиртным дышит мне в затылок. Как я жалею, что разрешил ему устроить эту проклятую вечеринку здесь.

– Ему?..

– Ну да, ему, этому чертову Патрику Малоуни. Это он заказал вечеринку. Он пришел ко мне, предложил полторы тысячи в качестве залога и оставил заказ на вечер понедельника в декабре, а я клюнул. Здесь ведь не Кливленд, где каждый понедельник собирается толпа футбольных болельщиков. Единственный персонал, которому я должен был заплатить, это…

– …Джек. – Я поднял вверх палец. – Он сказал мне. Но почему Патрик Малоуни выбрал «У Пути»?

– А черт его знает! Нет, я понимаю, что вы хотите спросить: никто из персонала не видел его до того вечера. Он не был завсегдатаем, насколько я могу судить. Теперь я желал бы, чтобы он выбрал какой-нибудь другой бар, не мой.

Вежливо посочувствовав, я выразил надежду, что с инспекторами все обойдется. Он не был столь оптимистичен, да и я глубине души сомневался. Очевидно, Фрэнсис Малоуни поговорил со своими друзьями и теперь собирался наказать «У Пути» за исчезновение сына. Мне нетрудно было поверить, что за отсутствием настоящего виновного Малоуни-старший готов наброситься на любую подвернувшуюся под руку жертву.

Поднявшись снова наверх, я немного поговорил с желтушным Джеком. Я задал ему те же вопросы, какие задавали все остальные, расследовавшие это дело, он отвечал с привычной скукой, как прихожане в церкви говорят «аминь». Одно его признание показалось мне интересным, но практически бесполезным. Джек сказал, что не смог припомнить никого в тот вечер в баре, кто был бы похож на фото Малоуни-младшего. Я не остался обсудить с ним эту деталь. В свидетелях присутствия на вечеринке Патрика Малоуни не было недостатка. Хотя Джек, по-видимому, не принадлежал к разряду людей, утверждающих, что видел призрак Иисуса в своем зеркале в ванной, я понял, что он любил баловаться наркотой.

Покинув «У Пути», я чувствовал себя как в колледже на семинаре по статистике: на обратном пути я понимал еще меньше, чем по дороге туда, но вины Джека или Пита Парсона в этом не было. Мой первый шаг был ошибочным. Теперь я это понял. Я был охотничьей собакой, которую не натаскали на дичь. Моя профессиональная подготовка была крайне скудной. Я не надеялся найти шерстинки от ковра или брызги крови. Я ничего не нашел в баре «У Пути», на что бы уже не наткнулись до меня более опытные сыщики. Наверно, именно поэтому они далеко не продвинулись. Я подумал, что опыт иногда только мешает. Даже если это неверно, звучит хорошо.

Я обнаружил, что разглядываю фото Патрика Малоуни, приклеенное к почтовому ящику рядом со стоянкой моей машины. «Видели ли вы этого человека?» Этот вопрос был напечатан жирным шрифтом. Меня вдруг поразила мысль, что я тоже его не видел. Я вдруг вспомнил, как на лекции «Введение в историю искусств» нам показывали слайд с картиной Магритта – что-то мне все время колледж в голову лезет! Странно, как иногда работает голова у человека… Так вот, на картине была изображена курительная трубка и написано: «Сесi n'est pas une pipe». Я уверен, это переводится с французского как «Это не трубка». Суть в том, что это не сама трубка. Это рисунок трубки. А плакат, на который я смотрел, не был Патриком Малоуни. Что я знал о Малоуни? Ничего. Только то, что он был незаметным студентом университета Хофстра. Несмотря на расклеенные повсюду фотографии, не уверен, что узнал бы его, столкнувшись нос к носу, разве что на нем был бы черный смокинг и он бы так же очаровательно улыбался.

Если оставить в стороне личный интерес, я не совсем понимал, зачем ищу его. Марина Консеко – совсем другое дело, невинная девчушка, затерянная в адских закоулках Бруклина. А кто для меня Патрик Малоуни? Зернистый фотопортрет. Господи, да я о его отце знаю больше, чем о нем самом.

Я сел в машину и стал размышлять о Фрэнсисе Малоуни, о том, почему он ничего не сообщил о характере своего сына. Накануне, в кафе «У Молли», я обратил внимание на некоторые странности поведения Малоуни-старшего, но не смог разобраться, в чем тут дело. Только сейчас я понял, что меня зацепила подчеркнутая холодность, похожая на злую отстраненность. Он ни разу не назвал Патрика «мой сын». Только «этот мальчик», но не «мой мальчик». Это было не его горе, а горе его жены. Отсутствие слова «любовь» бросалось в глаза.

Когда я подъехал к скоростному шоссе, мое больное колено пульсацией предсказало снег. Желтое такси подрезало меня, чуть не сорвав правое крыло в качестве сувенира. Мы обменялись с шофером такси неприличным жестом. Он опустил оконное стекло и справился о моем душевном здоровье: «Ты с ума спятил или как?» Я показал ему жетон. Это произвело на него гораздо большее впечатление, чем на Пита Парсона, и он покатил дальше. Но еще долго его вопрос звучал в моей памяти.

Мое колено предсказывает погоду гораздо лучше, чем телеведущий-метеоролог. Снова пошел сильный снег.

Я просыпался и засыпал несколько раз, после того как принял болеутоляющее средство. Окончательно проснувшись, я пил кофе и наблюдал за падающим за окном снегом на фоне ночного неба. В обычное время я бы не стал так отчаянно бороться со сном, но я оставил Рико сообщение и хотел бы быть бодрым, когда он позвонит.

Не могу сказать, что заставило меня передумать. Мое посещение «У Пути» было как пощечина, позволило лучше разобраться в самом себе. Услышав о трудностях Пита Парсона с налоговым управлением штата и комиссией по лицензиям, я понял, что не хочу, чтобы мечта Арона зависела от милости Фрэнсиса Малоуни. Когда-нибудь у нас будет винный магазин – с помощью или без этого маленького ублюдка. В одном я был уверен: чем больше я размышлял о Фрэнсисе Малоуни, тем меньше хотел знать о его сыне. Я еврей и наделен способностью предвидеть беду: именно ее я сейчас и предчувствовал. Я подумал, что лучше нам обоим держаться подальше, пусть Патрик Малоуни останется для меня фотографией на столбе. Зазвонил телефон.

– Рико! – заорал я в трубку.

– Мозес? – Только моя сестра Мириам звала меня полным именем. – Мне надо… мне надо поговорить, – всхлипнула она.

– Что случилось, детка? Ты здорова? Что-нибудь с Ронни?

– Пожалуйста, заткнись! – Значит, все не так плохо. – Я здорова. Только немного расстроена.

– Ты скучаешь по маме и папе? Эта погода всегда наводит на меня…

– Ты ждешь звонка?

– Это может подождать. Итак…

– Я не знаю, смогу ли я это сделать, – прошептала она.

– Что сделать? И почему ты…

– Ронни спит. Я не хочу его будить. Он провел в клинике тридцать шесть часов.

– Понятно, поэтому ты говоришь шепотом, – сказал я. – Но чего ты не можешь сделать?

– Я не знаю, выйдет ли из меня жена доктора. Я не могу этого вынести, Мо.

– Его дежурства убивают тебя, я понимаю, но он ведь почти закончил интернатуру. Вы уже у цели, малышка.

Она снова принялась плакать.

– Дело не в дежурствах. Конечно, мне тяжело, но это не главное. Знаешь, иногда он приходит домой и рассказывает мне…

– Что рассказывает?

Должно быть, Ронни полностью отключился, потому что Мириам плакала навзрыд так громко, словно сидела рядом со мной. Я не стал повторять вопроса и не попытался ее успокоить.

– Он работает в «скорой помощи», – выдохнула она перед новой водной рыданий.

Ох уж эта мне «скорая помощь»! Все ясно. Патрульные полицейские хорошо знают, что это такое. По большей части врачи флиртуют с медсестрами, но виноваты не феромоны, они защищаются против атмосферы этого места. Работать в «скорой помощи» – все равно что оперировать в центре урагана, где кровь и отчаяние пожирают весь кислород. Штатские всегда считают, что самая трудная часть работы связана с трупами. Однако через некоторое время – по крайней мере так было со мной – к трупам привыкаешь. Можно привыкнуть к трупам, но не к «скорой помощи».

Мириам рассказала, что полиция нашла голого маленького мальчика на снегу. Снег был красный от крови. Из-за состояния младенца и плохой погоды полицейские не стали ждать машину «скорой помощи», а быстро повезли его в клинику. Ронни и другие доктора старались спасти ребенка, но их усилия оказались напрасны. Пульса не было. Череп и лицо смяты, позвоночник сломан, кости раздроблены. Одна нога сломана, желудок заполнен кровью. Когда полицейские спросили Ронни, что, по его мнению, произошло с мальчиком, он сказал, что того, по-видимому, выбросили из окна. Полицейские убрались. Ронни не понял почему, решив, что у них много бумажной работы.

Я-то понял, но позволил Мириам дорассказать.

– Примерно через час, – она снова с трудом справлялась со слезами, – те же самые полицейские привели мужчину со сломанной челюстью. Подарок от полицейских, – сказала она. – Это был отец ребенка. Как сказал Ронни, парень сам был еще ребенком. По словам полицейских, отец признался, что выбросил ребенка из окна. Он слишком много плакал. Он просто сказал, что младенец чертовски кричал.

Я открыл было рот, чтобы вставить слово, но она меня перебила. Внезапно ее тон стал злобным и холодным:

– Когда Ронни обрабатывал отца, он вдруг понял, что узнал его. Он спросил у полицейских фамилию, и оказалось, что он помогал матери при родах.

– Что сделал Ронни?

– Что он мог сделать? – Голос Мириам снова задрожал. – Он помог поставить на место его челюсть. Он же не полицейский. Он не такой, как ты. Когда он пришел домой и заперся в ванной, то все время плакал. Я до сих пор чувствую запах рвоты. Я никогда раньше не видела, чтобы он плакал. А ты иногда плачешь, Мозес?

Вместо ответа я промолчал. Она не могла больше сдерживаться. В паузах между рыданиями она задала мне кучу вопросов о Боге и человеке, на которые у меня не было ответов. Я слышал эти вопросы тысячу раз, крепкие полицейские перестают задавать их себе в самом начале службы. Вы очень рано узнаете, что жестокость – единственная вещь во Вселенной, которая с успехом бросает вызов закону сохранения вещества. У жестокости – неисчерпаемый ресурс. Бывали дни на работе, когда я удивлялся, почему с неба не падают плачущие младенцы

Мириам плакала. Не думаю, что я говорил что-то осмысленное. К тому времени, как мы закончили разговор, я почти уснул, и когда телефонный звонок снова привел меня в сознание, я не знал, сколько времени прошло.

– Что? – прорычал я.

– Эй, – сказал Рико, – ты мне звонил. В чем дело? Моя жена передала мне, что у тебя важное дело.

Я колебался. Я знал, что следовало сказать, но слова застряли в горле. В кино режиссер дал бы «обратный кадр»: вот я сплю в кресле, голова безвольно качается из стороны в сторону. Мое лицо уходит в тень. Я сплю. Мне снится сон. Плачущие младенцы падают с ночного неба. Я срываюсь и бегу, пытаясь поймать каждого из них. Идет дождь. Цемент скользкий. Вначале я их спасал, но чем дальше, тем больше их падало. Мои ноги разъезжались. Некоторые из них стали падать на мостовую, их черепа раскалывались о бетон. Вскоре дождь из младенцев прекратился. А снег продолжал идти. Я опустился на колени рядом с одним из трупиков, перевернул его лицом кверху, и на меня, улыбаясь, посмотрел Патрик Малоуни. Я стал бегать от трупа к трупу. У всех было его лицо.

Но жизнь не кино. Спросите у моего зятя Ронни. Мне не снился сон, по крайней мере насколько я помню.

– Земля вызывает Мо, Земля вызывает Мо, – бубнил Рико.

– Я слушаю.

– Так чего ты хочешь?

– Можешь сказать мне фамилию детектива из Отдела розыска пропавших?

– Майк Салливэн, – немедленно ответил Рико.

– Уверен, что его зовут Салли.

– Что тебе сказать? Ты ведь знаешь, какие они, эти ирландцы: великие пьяницы, великие мыслители, великие писатели и великие драчуны.

– И гадкие прозвища,<sup>[6]6
  Имя Салли по-английски звучит как глагол sully – грязнить, пачкать.


[Закрыть]</sup> – засмеялся я. – Я тебе расскажу, до чего докопался.

Это был не сон, но Мириам таки выбила меня из колеи.