Текст книги "Хождение по квадрату"
Автор книги: Рид Фаррел Коулмен
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– С другой стороны, – сказала доктор Фрайар, – если эти симптомы становятся непреодолимыми, некоторые…
– …предпочитают уединиться, отгородиться от окружающих, – закончил я за нее. – Они могут даже исчезнуть.
– Могут, мистер Прейгер, но не обольщайтесь простыми решениями.
Я встал и поблагодарил ее за то, что уделила мне время. Она сказала, что рада была оказаться полезной, не нарушив клятвы.
– Мистер Прейгер, – окликнула она меня.
– Да, док.
– Как там Нэнси?
Я хотел было ответить шутливо, но просто сказал:
– Думаю, у нее все наладится.
5 февраля 1978 года
Я решил подождать, пока не закончится час пик, и включил музыку – антологию джаза, унаследованную от отца. Слушая, я представлял себе маму в бигуди и затрепанном домашнем платье, обучающую Арона танцевать джиттербаг и ча-ча-ча перед его бар-мицвой. Мой сосед снизу находился не в столь ностальгическом настроении и выразил неодобрение стуком в потолок палкой от метлы. Ему повезло, что я не стал вспоминать про свою бар-мицву, когда проводил часы, обучая маму танцевать твист.
Я позвонил Арону. Никого не было дома. Я позвонил Мириам, проверить, как она там после той ночи, когда Ронни лечил умирающего младенца. Я избегал задавать прямые вопросы. После обмена обычными незначительными фразами я спросил у нее, не замечала ли она у меня в нашем детстве каких-нибудь странных привычек.
– Ты же мой старший брат, Мозес. В детстве я считала все, что ты делаешь, замечательным. Но к десяти годам все стало казаться мне скорее странным.
– А теперь?
– Последний раз, когда я проверяла, – сказала она, – мне было все же больше десяти.
По всей видимости, к ней вернулось душевное равновесие. Я заверил ее в моей любви и повесил трубку. После встречи с доктором Фрайар я провел часы, анализируя особенности психики всех знакомых – от деда с материнской стороны до моего учителя во втором классе. Как любила говорить моя тетя Сейди: «Все мы биссель месшуга» – Все мы немножко сумасшедшие. Утешает, что тетя Сейди и доктор Фрайар думают одинаково. Отъехав на квартал от дома, я задумался, запер ли дверь.
До графства Датчесс я доехал очень быстро. Солнце сияло, и снежные сугробы за городом все еще оставались ослепительно белыми. Я остановился у семейной фермы, чтобы купить яблочный пирог, и в конце концов купил два. Вторую остановку я сделал у цветочной лавки, купил полдюжины роз и направился к дому Рико.
Я хотел сделать подарок Розе Триполи в знак примирения. Слишком уж часто за последние годы я видел, как распадались дружеские связи, и был решительно настроен не терять нашей с Рико дружбы. Я подумал, что могу возлагать надежды на наш с ней недавний приятный телефонный разговор. Если мы с Розой сможем посидеть часок за чаем, она перестанет считать меня угрозой, научится отделять от опасного груза, доставшегося Рико от его первой жены.
Тот факт, что Роза Триполи была родственницей Малоуни, не являлся помехой моему визиту. В отличие от Рико, она могла наблюдать за жизнью этой семьи на протяжении многих лет. И, возможно, захочет поделиться со мной некоторыми семейными секретами. Даже если у нее нет сведений из первоисточника, в мире не существует семьи, в которой бы не сплетничали, иногда очень бурно, о других.
После первого звонка в дверь, оставшегося без ответа, я почувствовал, что блестящий замысел может увеличить мою талию на два пирога, а содержимое помойки – на полдюжины роз. Но я продолжал надеяться, что Роза просто не слышит звонка. Я позвонил еще несколько раз, постучал медным молоточком, позвонил у задней двери, заглянул в несколько окон и постучал костяшками пальцев по подвальному окну, прежде чем признал свое поражение.
Когда я медленно ехал по Ганновер-стрит, мне попадались осевшие из-за оттепели и снова замерзшие снеговики. Несмотря на снег и голые ветви деревьев, я почти чувствовал запах свежескошенной травы, дымка пикников и готов был увидеть игроков в американский футбол на дороге. Скромные дома, расположенные на участках в два акра, в два раза меньше дома Нэнси Ластиг, были выстроены в трех основных стилях: крытые гонтом L-образные фермерские дома, обшитые вагонкой колониальные дома и одноэтажные домики с мансардами под шиферной крышей. Некоторые из жителей Ганновер-стрит видоизменили свои дома. У одного фермерского дома был надстроен второй этаж, а на алюминиевой крыше стояла панель солнечной батареи. Два домика с мансардами были снабжены балконами. У нескольких домов в колониальном стиле над гаражами на два автомобиля были надстроены комнаты.
И все-таки, читая номера на почтовых ящиках, в глубине души я знал, что дом Малоуни – независимо от стиля – должен был остаться нетронутым. Никаких уродливых солнечных батарей на крыше, ничего броского, привлекающего внимание. Все должно было оставаться в старом стиле и содержаться в безукоризненном порядке. Подъездная дорога, тропинки, вход расчищен от снега и льда, ничего лишнего. Внутри – простые распятия на стенах, может быть, изображение любимого святого, но никакой Девы Марии и Христа у бассейна на лужайке. Ничего лишнего.
Дом № 22 на Ганновер-стрит оказался именно таким, как я предполагал. Даже отсутствие номера на почтовом ящике доказывало мою правоту. Подъезжая по расчищенной дороге, ведущей к дому, я обнаружил небольшой фермерский дом, обшитый досками, выкрашенными в унылый темно-серый цвет. Я подумал, был ли он другим в те дни, когда Фрэнсис Малоуни его купил. Только на таком мрачном фоне водосточные трубы и желоба так сильно бросаются в глаза. Несколько белых ящиков для цветов на окнах, украшающих фасад, служили маленькой уступкой украшательству.
Возможно, некоторые удивились бы, что человек, подобный Малоуни, продвинувшийся до поста окружного инспектора и обладающий большим политическим влиянием, стал бы жить в столь скромном доме. Но не я. Один инструктор в академии однажды сказал, что некоторые люди становятся полицейскими из-за оружия и значка. Другие выбирают эту профессию из-за власти и ответственности, которые дают, как полагают деревенские хамы, жетон и оружие. Фрэнсису Малоуни, по-видимому, нравились ответственность и власть. Не всем влиятельным людям хочется ими бравировать. Именно таких людей я уважал, но в друзья никогда не набивался.
В надежде, что его нет, а жена как раз дома, я захватил яблочный пирог и розы. Ступив на заасфальтированное крыльцо, я увидел первый признак того, что Малоуни действительно здесь живет. На старой двери из алюминиевой филиграни красовалась буква М. Вряд ли она уже была здесь, когда Малоуни переехали. В тот момент, когда я позвонил, у соседней двери остановился грузовик, развозящий топливо. Я все еще стоял, повернув голову, наблюдая, как служащий разматывает шланг, и тут услышал ее приветствие.
– Привет, – ответил я, поворачиваясь. – Я…
– Мы как будто встречались прошлой ночью? – перебила она меня. – Вы…
– Я с трудом узнал вас без плаща.
– Вы помните… – Ее лицо просветлело.
Чего я точно никогда бы не забыл – так это ее тонкогубой улыбки. Я кивнул в сторону грузовика:
– Кажется, наша судьба связана с этой цистерной.
– Но на сей раз без покойника. – Она заметила цветы и пирог, и лицо ее окаменело. – Что-нибудь случилось? Патрик..
– Нет. Не волнуйтесь. Никаких новостей.
Она приложила руку к сердцу.
– Извините. Проходите, мистер Прейгер.
– Мо.
– Входите, Мо.
Она взяла пирог и цветы и показала, где повесить плащ. Я попытался не выдать ощущение неловкости – ведь я не знал ее имени. Она скрылась в кухне.
– Прелестные розы. Я только поставлю их в воду. Хотите чашку кофе?
– Спасибо, с удовольствием.
– Папы нет дома! – прокричала она сквозь шум текущей воды. – Он сегодня в городе. Мама здесь, пошла в церковь. Проходите в гостиную. Я сейчас, минутку.
Хорошо, теперь я хотя бы знаю, что она – сестра Патрика, хотя все еще находился в невыгодном положении.
– Знаете, – продолжила она, когда я вошел в гостиную, – на папу произвело впечатление, что вы оказались там в прошлую ночь раньше всех, сразу после полицейских. На моего папу непросто произвести впечатление.
Я едва слышал ее слова, пораженный тем, насколько обстановка внутри отличалась от внешнего вида дома.
– Ох, – услышал я ее голос, – вы не знали. Милости прошу в «святилище». Экскурсия бесплатная.
На унылом зеленом ковре, по обе стороны большого венецианского окна, стояли застекленные дубовые витрины от пола до потолка. Левая была заполнена лентами, кольцами, медалями и призами. Внушительная коллекция, в особенности призы. Позолоченные бейсболисты всевозможных размеров, застывшие навеки в ожидании мяча, который никогда к ним не прилетит, или ударившие по мячу, которого никто не поймает. Посеребренные баскетболисты, покрытые бронзой игроки в боулинг, лакросс,[17]17
Лакросс – командная игра, в которой мяч бросают, переносят и ловят с помощью длинной палки с сетью на конце.
[Закрыть] хоккейные клюшки из пьютера[18]18
Пьютер – сплав олова со свинцом.
[Закрыть] и игроки в рестлинг. Но больше всего было футбольных призов.
Однако витрина справа человека вроде меня, всю жизнь занимавшегося спортом, впечатляла еще больше. Тут были собраны мячи для игр, и такой коллекции я никогда не видел. Как и в витрине с призами, это были мячи от многих спортивных игр, причем футбольные преобладали. Призы, медали, ленты и кольца были замечательны, но они обычно присуждаются лигами, судьями или комитетами. Мяч же для игр присуждается членами вашей команды или тренерами. Мячи – наивысший знак уважения и значат куда больше куска металла. Ведущие игроки третьего состава получают кольца Супербоула,[19]19
Супербоул – финал первенства Национальной лиги американского футбола.
[Закрыть] но никогда не получают мячей.
– Остальные спрятаны в другом месте, – печально прошептала она.
– Должно быть, Патрик…
– Не Патрик… – Она покачала головой. – Это принадлежало Фрэнсису-младшему.
В этот момент мои глаза наконец перестали разбегаться, и я увидел надписи: «Фрэнсис К. Малоуни» и «Фрэнки – джуниор».
– Теперь, мистер Пр… Мо, повернитесь. – Она легко коснулась моего плеча.
На полке, над тахтой с подушками в эластичных чехлах, находился американский флаг, сложенный треугольником. С каждой стороны от флага в золоченых рамках висели фотографии красивого, чисто выбритого мужчины лет двадцати пяти. Он был похож на фото Патрика на плакатах, только у него была шея атлета, более круглое лицо и голубые ледяные отцовские глаза. На одной фотографии Фрэнсис-младший позировал в парадной морской форме. На другой щеголял летной униформой. Кроме флага там были часы, запонки, капитанские нашивки, крылышки и открытая коробочка с медалью. Полукруг из маленьких флажков – американского, ирландского, штата Нью-Йорк, Военно-морских сил, округа Датчесс – обрамлял эту полку. Она назвала это «святилищем».
– Его F-4 был сбит над Хошимином в семьдесят втором, незадолго до прекращения огня. В тот день умерли и мои родители.
– А Патрик? – удивился я.
– А что – Патрик?
– Послушайте, извините меня, но это так неловко… Как вас зовут?
Она улыбнулась и протянула руку:
– Кэти.
– Прекрасно, теперь мы на равных. – Я задержал ее руку в своей чуть дольше положенного.
– Пойдемте, – сказала она и повела меня в кухню, – давайте поговорим.
Мы вернулись в обычную атмосферу, туда, где ожидания и реальность были ближе друг к другу. Старые кухонные приборы, черно-белый линолеум вызывали ощущение комфорта. Принесенный мной яблочный пирог был вынут из коробки и лежал на столе рядом с простой синей вазой с розами. Глотнув кофе, мы вернулись к моему вопросу о Патрике. Сначала немного поговорили о погоде, о моем колене, о винном магазине. Кэти было тридцать два года, и она была старшим ребенком в семье. Фрэнсис-младший был на год моложе. Через несколько месяцев после гибели брата она вышла замуж
– Господи, – засмеялась она своим воспоминаниям, – это было как вторые похороны. Я должна была сразу понять, что у нас с Джоем ничего не получится. Мама к тому времени выплакала все слезы и не смогла выдавить на свадьбе ни одной счастливой слезинки. А папа… его будто призрак Фрэнсиса держал за другую руку, пока он вел меня к алтарю. Вместо свадебного марша подошел бы похоронный.
– Вы разведены?
– Так было лучше для всех, – ответила она, вернувшись из воспоминаний в реальность. – У нас не было детей. Джой был добрым и хорошо обеспечивал семью. К тому же он был хорош собой. Но нельзя выходить замуж за человека только потому, что он хорошо справляется со своей работой. В конце концов я это поняла. Говорят, что брак убивает страсть. В моем случае о страсти с самого начала не было речи.
Они жили с родителями Джоя, которые совсем не старались поддержать огонь в тлеющих угольках любви молодоженов. После развода Кэти переехала в Манхэттен. У нее была субаренда на часть помещения старого склада в Сохо. Она работала графиком-дизайнером в рекламной фирме в примыкающей к центру части города.
– Я разделила свое время между Сити и этим домом. Мой режим работы позволяет иметь домашние дни.
Я сказал, что, по моим сведениям, в семье Малоуни есть еще один художник
– Я и вполовину не так талантлива, как Патрик. – Она покачала головой. – Но у него не было… не было страсти.
– Страсть? Опять это слово.
Я поинтересовался, не она ли в первый раз привела Патрика в бар «У Пути». Да, это так – она удивилась, что я сам додумался до этого. Я был бы лжецом, если бы стал утверждать, что мне не понравилось ее восхищение. Никто другой из следователей ее об этом не спрашивал. Ей всегда приходилось самой им сообщать, но никто не принимал этого всерьез. Кэти водила его туда в течение нескольких лет, чтобы попытаться вселить уверенность в себе.
– Это…
– Артистическое кафе. Я знаю. Темное бочковое пиво «Бекс» и потрясающий музыкальный автомат, – сказал я и добавил, что удивлен тем, что мы никогда не встречались. Я рассказал ей историю про неудачное свидание с актрисой Сьюзи.
– Ее друзья действительно просили разрешения потрогать ваше оружие? Господи! – Она стукнула кулаком по столу. – Боюсь, мне бы захотелось показать им пули – если вы понимаете, о чем я.
– Ну, не так уж и назойливы они были.
Я сказал ей, что слышал, будто ее отец работал в полиции. Прежде чем я успел продолжить, она предупредила, что эта тема – табу. Все интуитивно чувствовали, что, заговорив об этом, рискуешь быть побитым. Подобно тому как Нэнси Ластиг защищала Патрика, Кэти сказала, что отец, конечно, не бил их.
– Может, врезал несколько раз Фрэнсису… Патрику… один или два раза. Он не бросает слов на ветер.
– Я уже спрашивал, как Патрик отнесся к смерти брата… – Я наконец вернулся к тому, с чего начал. – У меня есть старший брат. Я вам говорил об Ароне?
– Это тот, у которого скоро будет винный магазин?
– Он самый, – подтвердил я. – Он намного лучше меня умеет обращаться с деньгами. Он лучше учился в школе, и так во всем. Черт подери, он даже перескочил через класс в еврейской школе. Не то чтобы это давало скидку в метро или что-нибудь еще. Он не был футбольной звездой или боевым летчиком, но я все равно чувствовал, что живу в его тени. Я не слишком знаком с Новым Заветом, скажите, а у Христа был младший брат? Может быть, Патрик чувствовал бы себя, как..
– Патрик любил своего брата.
Что-то тут было не так. Я сказал ей, что любил Арона, но одновременно и злился. Я хотел знать одно – как Патрик реагировал на смерть Фрэнсиса-младшего. Какая-то часть его души могла бы испытать чувство облегчения.
– Полагаю, я понимаю ваш вопрос, Мо, – против воли согласилась Кэти. – Но Патрик почувствовал себя совершенно незащищенным. Фрэнк был замечательным старшим братом, в некотором смысле – лучшим другом Патрика, но мой младший брат всегда скрывал свои… я, наверное, путано объясняю?
– Продолжайте, – подбодрил я ее.
– Хорошо. Вообразите, что вы живете во тьме… – Она взмахнула рукой, словно изгоняя волшебной палочкой свет из комнаты. – Поднимаете голову и видите в небе великолепную яркую звезду. Каждую ночь вы смотрите вверх и видите ее там. И вы ориентируетесь по ней в жизни. Но однажды она вдруг… – Кэти щелкнула пальцами, – гаснет. Оправившись от потрясения, вы снова заставляете себя взглянуть в небо и чуть выше, на востоке, где раньше светила исчезнувшая звезда, замечаете новую, совсем маленькую. Она светит хоть и не так ярко, но ровно. И вы понимаете, что маленькая звезда всегда была здесь, просто ее свет затмевался сиянием большей.
– Значит, – сказал я, – Патрик чувствовал себя комфортабельно в качестве маленькой звезды.
– Вы знаете, пока Фрэнсис-младший был жив, никто не давил на Патрика. Отец может быть очень жестоким надсмотрщиком…
– Я заметил.
– Но он не глуп. Он никогда не ожидал от Патрика, что тот пойдет по стопам Фрэнсиса. Кому бы такое пришло в голову? – Кэти пожала плечами. – А у мамы и вовсе было именно то, что необходимо каждой итальянской матери: великолепный старший сын, которым можно хвастаться, и нежный, тихий, преданный младший, сам нуждающийся в ее утешении.
– Но когда Фрэнсис-младший погиб, Патрик оказался на переднем крае.
– Я не думаю, что мои родители способны были помочь друг другу. Даже я чувствую вину. Внезапно случилось так, что на плечах Патрика оказался груз надежд, которые весь свет возлагал на его брата. Патрик, всего лишь хорист, должен был выйти на сцену и спеть арию. В отличие от вас и вашего старшего брата, Патрику не приходилось соревноваться с Фрэнсисом до его гибели. Почему-то я не думаю, Мо, что Патрик принял смерть брата с чувством облегчения.
Потом мы снова поговорили о том о сем и допили чай в полном молчании. Я попросил ее показать мне комнату Патрика. Кэти провела меня и оставила одного.
Это была ничем не примечательная комната, возможно, чуть более аккуратная, чем я ожидал. Это благодаря заботам матери, а не состоянию тревожности. Там висел вымпел средней школы, вымпел университета Хофстра, еще один из Аннаполиса. Было и несколько призов: один за фехтование, другой – приз малой лиги бейсбола и еще несколько за легкую атлетику. Патрик бегал милю. Над его письменным столом висел постер с Сильвестром Сталлоне. Однако стену над постелью украшал безупречный рисунок униформы Фрэнсиса-младшего, выставленной в гостиной. В углу я нашел инициалы ПММ. В этом тоже не было ничего примечательного – или я не заметил.
Я нашел Кэти в кухне: она невидящим взглядом уставилась в стенку. Я хотел расспросить ее о странном поведении Патрика, но, потерпев поражение в роли психиатра-любителя, стал ходить вокруг да около, задавая общие вопросы. Она давала мне общие, расплывчатые ответы. Да, Патрик был аккуратист, стремился к совершенству во внешности. А как же его остриженные волосы, татуировка и серьга? Он учился в колледже, ответила она, а колледж в жизни человека – это пора экспериментов, проб и перемен в жизни. Я был достаточно благоразумен, чтобы не упомянуть Нэнси Ластиг.
– Почему ваш отец дал полицейским фотографию Патрика с выпускного школьного вечера, а не более позднюю?
Она удивилась:
– Он ненавидел новый образ Патрика.
Что за ответ! Впрочем, Кэти сообщила мне все, что могла, и я начал прощаться. И Кэти предложила встретиться в Сити и выпить по рюмочке.
– Завтра вечером я возвращаюсь в Сохо.
– Я бы очень этого хотел! – Иногда мне удается быть светским.
Она дала мне свой манхэттенский номер и взяла за руку, провожая к дверям. У меня оставалось еще несколько вопросов. Конечно, я видел фотографию Патрика с выпускного, но хотел бы знать, кто была его подружка в тот вечер. Знает ли Кэти имя девушки? Где она жила? Я не знал, зачем мне это нужно, но решил выяснить.
– Тереза Хики, – тут же ответила она. – Она выросла в квартале за углом, на Довер-стрит. Парикмахер на Харпер-стрит. Возможно, она и сейчас на работе. Может, вам удастся ее застать.
Место действия было мне знакомо.
– Харпер-стрит – это где закусочная «У Молли»?
– Лучшие бутерброды с ростбифом в округе, – подтвердила Кэти. – Вы знаете, где нужно повернуть? Проезжайте мимо входа несколько метров. Салон будет справа от вас.
Я поблагодарил ее за все и сказал, что я буду с нетерпением ждать нашей встречи. Протянул ей руку. И она снова задержала ее чуть дольше, чем следовало.
– Вы действительно нашли ту маленькую девочку, про которую говорила кузина Роза?
– Марину Консеко? Да.
– Найдите моего брата, Мо. Я беспокоюсь об этой «маленькой звездочке».
*
Благодаря объяснениям Кэти я легко нашел парикмахерскую. Несмотря на громкое название «салон» и обещание «сотворить» любую прическу по вашему вкусу, было ясно, что основная клиентура здесь – пожилые леди, а вовсе не юные любители рок-н-ролла. Внутри сохранилось старинное оборудование дедовской цирюльни, а из-под блестящих панелей и обоев по моде 70-х, казалось, вот-вот выглянут старые добрые картины Нормана Рокуэлла.[20]20
Норман Рокуэлл (1894–1978) – американский художник, автор сельских и провинциальных пейзажей.
[Закрыть]
Я остановился перед пустым прилавком, над которым скотчем был прикреплен плакат Патрика Малоуни. Видно было, что дела у заведения шли ни шатко ни валко, но Глория Гейнор подбадривала любых скептиков песней об окончательной победе. Две девушки с замечательной синхронностью извивались, крутились, проделывая небольшие быстрые вращения, то сводя руки, то выбрасывая их в сторону, артистически подтанцовывая песне. Третья, держа в руке черный фен вместо микрофона, тоже извиваясь, пела с Глорией Гейнор нота в ноту. Голос у нее был несильный, но это компенсировалось энтузиазмом. Неподалеку от меня полная девушка с завистью следила за шоу, автоматическими движениями моя голову клиенту. Она была миловиднее Нэнси Ластиг, и я подумал, что именно она была королевой выпускного бала Патрика. Когда песня закончилась, я привлек ее внимание вопросом:
– Тереза Хики?
– Тереза там, – она подбородком указала на певицу, – но она больше не Хики. Следующий клиент у нее через час. Садитесь, и я через минуту помою вам голову.
Тереза-больше-не-Хики была высокой стройной девушкой с плоским животом, копной светлых волос, зелеными глазами, совершенной линией носа и пухлыми губами. В школе она, по-видимому, была капитаном группы поддержки и девушкой, о которой мечтал каждый школьник выпускного класса. Теперь же, два года спустя после окончания школы, она, наверно, выступала в поддержку работы в субботу и пятидолларовых чаевых. Скорее всего, замужем за полицейским – нет, за пожарным (я угадал) и года через два родит первого ребенка. Я подумал, останется ли она звездой в чьих-нибудь мечтах, когда настанет двадцатая годовщина выпуска. Думаю, я все про нее угадал правильно. Конечно.
– Ой, ну надо же, – засияла она, когда я представился, – мой муж работает в Сити, в Южном Мидлтауне.
Оказалось, что она учится на медсестру. Тереза была рада поговорить о Патрике за чашкой кофе в закусочной «У Молли». Все что угодно, прошептала она, только подальше от этой дыры. Мы пошли по направлению к закусочной.
– Для меня без кофеина, – сказал я официантке. – Еще немного кофеина – и я улечу домой по воздуху.
– Не забудьте согласовать план полета, голубчик, – подмигнула она. – А для тебя кофе, да, Тереза?
– Ну, что я могу сказать вам о Патрике? – растерянно сказала она, когда официантка удалилась, не дожидаясь моих вопросов. – Мы росли по соседству, его дом был за углом. Когда были детьми, играли вместе. Наши родители были в дружеских отношениях, а моя старшая сестра стала подружкой Фрэнка-младшего, но это длилось пять минут, потому что его призвали на службу.
– И все?
– И все! Если вы, конечно, не хотите узнать, кто из нас побеждал в детских играх.
– Вы были его девушкой на выпускном вечере?
– Ах, это! Это вовсе не значит, что мы встречались и куда-нибудь ходили вместе, – фыркнула она. – Мы покрывали друг друга. Вы знаете, как это бывает. Я встречалась с Билли, он теперь мой муж. Но мне тогда было только восемнадцать, а ему двадцать пять. Мои родители взбесились бы. Сказать по правде, Билли не слишком интересовался выпускными вечерами.
– Я понимаю.
– Патрик был замечательным решением проблемы, – продолжала она. – Мои родители знали его и доверяли. И хотя мы потом не так часто виделись, оставались просто друзьями. Билли это знал.
Я согласился, что для нее это было решением проблемы, но чем это было Патрику? Тут Тереза замкнулась, начала давать расплывчатые ответы. Она не знает. Патрик не говорил. Может, он просто с кем-то поссорился. Или настоящая подружка его бросила.
– Да ладно, Тереза, – я попытался ее уговорить, – рассказывайте все.
– Я думаю, он встречался с кем-то и не хотел, чтобы семья об этом знала.
– С кем?
– С проституткой.
– У нее есть имя?
– Только подумаю о ней, сразу хочется бежать под душ.
– Я дам вам два бакса на кусок мыла, – пообещал я. – Как ее звали?
– Тина Мартелл. А ребята звали ее «Сиськи». Она всегда торчала в «Свинье Генри», – сообщила Тереза и встала, собираясь уходить. – Я скажу официантке, чтобы она забыла про наш заказ. За чашку кофе получите от Тины все что угодно, включая нужную вам информацию.
*
Пока у меня были друзья только за пределами Нью-Йорк-Сити, я не понимал значения слов «неправильная сторона железной дороги». В Бруклине метро часто проходит посреди жилых кварталов, где средняя стоимость и размеры квартиры одинаковы, независимо от того, с какой стороны от линии метро «Бруклин – Манхэттен» вы живете, поэтому там эти слова лишены смысла. Когда мне было лет одиннадцать, я увидел парня, который упал с платформы перед поездом «Д» и вообразил, что неправильная сторона пути означает «на рельсы». Но если бы я только увидел «Свинью Генри» в раннем возрасте, все сомнения сразу бы пропали.
Старый дом с деревянным каркасом, превращенный в бар и клуб мотоциклистов, «Свинья Генри» вклинился между заброшенным заводом по производству красок и мастерской по ремонту автомобильных кузовов. Из фасадного окна «Генри» – если бы можно было хоть что-то разглядеть через пожелтевшее стекло – открывался вид на железнодорожные пути, которые были заброшены, как и завод по производству красок. Я потрогал выпуклость на пояснице, где хранил свою пушку 38-го калибра. Гэри Купер с палочкой, готовящийся к сражению с Генри и его «Ангелами ада».
Когда я вошел внутрь, даже мухи падали на лету от скуки. Тройка пузатых парней с чахлыми бородами играли в покер в кабинке. Они были одеты в грязнющие джинсы и джинсовые куртки, и все трое перестали пускать сигаретный дым друг другу в лицо и глупо улыбнулись мне. Один из них приветствовал меня, подняв банку с пивом «Карлинг Блэк лейбл». Бармен с татуировкой в виде окровавленной розы под правым ухом оторвался от сериала «Больница», чтобы спросить, чего я желаю.
– «Блэк лейбл» и поговорить с Тиной.
Если это и был пароль, бармен не подал виду.
*
– Садитесь вон там. Тина! – крикнул он. – Здесь у тебя свидание с незнакомцем.
Я перенес мое пиво на столик рядом с музыкальным автоматом. Через минуту я сообразил, что это был первый бар, в котором на меня не смотрел со стены Патрик Малоуни с вездесущего плаката. Приятное разнообразие…
Женщина нырнула под стойку и направилась в мою сторону. На ней были пыльные кожаные ковбойские штаны поверх джинсов, ботинки с квадратными носами и харлеевская футболка, туго обтягивающая огромную грудь. Она была низенькая, с широкими плечами и мощной шеей, тоже украшенной окровавленной розой. Ее иссиня-черные волосы были коротко подстрижены. Несколько серебряных кнопок украшали уши. Опухшее лицо было, как это ни странно, нежным.
Я переводил взгляд с татуировки на серьги и короткие волосы. Мне в голову пришла сумасшедшая мысль:
– Он здесь?
– Кто?
– Патрик.
– Какой Патрик?
– Патрик Малоуни, – ответил я.
– Эй, Хэнк, – окликнула она через плечо бармена. – Ты знаешь Патрика Малоуни?
– Заткнись! Не мешай смотреть. – На экране появилась реклама. – Как его зовут?
– Патрик Малоуни, – повторила она.
– Не. Я учился в школе с Фрэнком Малоуни, но он свернул себе шею в Наме.
Когда Хэнк произнес имя Фрэнка Малоуни, коровьи глаза Тины блеснули.
– Почему бы тебе не купить мне пива, мистер?
Когда я принес ей пиво, она чокнулась со мной банкой, и мы представились должным образом.
– Вы и в самом деле не знали, что он исчез? – недоверчиво спросил я.
– Мы здесь не очень то в курсе текущих событий, правда, Хэнк?
– Заткнись. Не мешай смотреть.
– Ну, – спросила она, – так что с ним случилось?
Я рассказал про тот вечер, когда он исчез, и дал ей короткий отчет о событиях, приведших меня в этот бар. Чуть подробнее изложил мой разговор с Терезой.
– Эта сучка! Что она вам сказала о моем прозвище?
– «Сиськи».
– Наверное, была в хорошем настроении. Спорю, она бы взбесилась, узнав, что ее муж, чертов святоша, и его дружок оттрахали меня несколько лет назад в машине за углом от этой глупой парикмахерской, где она работает. Сучка может не волноваться, – она усмехнулась, махнув в мою сторону мизинцем, – у парня член – как у хомячка.
Я позволил Тине еще немного позлобствовать, прежде чем спросил про нее и Патрика.
– Расскажите мне про вас и…
– Я и Патрик… да ничего такого и не было. Дерьмо, он был такой красавчик. Повел меня в кино, и мы пару раз трахнулись. Хочу сказать, он был нежным и все такое. Но вроде как чокнутый.
– Чокнутый?
– Да, он меня обрюхатил и…
– Сделал вам предложение выйти за него замуж
У нее отвисла челюсть:
– Как, черт подери, вы узнали?
– Назовем это догадкой, основанной на фактах.
Она перестала манерничать.
– Не то чтобы это был первый парень, который меня обрюхатил, так что ничего страшного не случилось. Когда я теперь об этом вспоминаю, то думаю, как мило с его стороны было предложить мне брак. Ни один из них прежде такого не делал.
– И что произошло?
– Я подумала, он издевался.
Я поднажал:
– И что вы ответили?
– Ничего особенного. Вначале вроде как посмеялась над ним, – ответила она виновато. – Он продолжал ко мне приставать, и я его послала. Но этот псих все повторял, что любит меня. Он собирался доказать это мне, взяв на свой выпускной вечер. Как будто я хотела туда пойти. Я сказала ему, чтобы он убирался к черту.
Тина рассказала, что вскоре после этого сделала аборт, добавив в шутку, что в больнице можно назвать ее именем палату. Но меня это не рассмешило. Она была полна решимости не становиться мамой мотоциклистов в буквальном смысле слова. Патрик пытался встретиться с ней до операции, но она сумела его отвадить, а после аборта он потерял к ней интерес. Надо сказать, это меня не слишком удивило.
Я поблагодарил ее за потраченное на меня время. Она не поблагодарила меня за пиво, начала было мне говорить, что, когда встречу в следующий раз Терезу, могу передать ей… Но я объяснил, что вряд ли когда-нибудь снова ее увижу.
– А пошел ты вместе с ней! – Она усмехнулась и снова нырнула под стойку.
Хэнк пожал плечами. Я в ответ сделал то же самое. Трое игроков засмеялись и затрясли головами. Когда я ушел, воцарилась прежняя скука.
