Текст книги "Этот Вильям!"

Автор книги: Ричмал Кромптон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Затемнение

Вильям мечтал о каске. У всех «разбойников», у всех других знакомых ребят были каски, а у Вильяма нет, и не было денег, чтобы ее купить. Плохонькую можно было купить всего за шесть пенсов в Хэдли, но Вильяму не нужна была плохонькая, да и шести пенсов у него не было. Та, о которой он мечтал, стоила шиллинг и шесть пенсов. Но легче достать Луну, чем такую сумму, говорил он сам себе и с горечью добавлял: «Ишь, размечтался!» Его на месяц лишили карманных денег, чтобы хоть как-то возместить ущерб за тарелки, разбитые им во время жонглерских тренировок. «А как же научиться? – протестовал он, когда ему вынесли такой приговор. – Вы что ж, думаете, жонглеры не тренируются? Думаете, они с самого рождения умеют жонглировать? Конечно, они били и тарелки, и другую посуду, когда тренировались. Неужели не понятно?.. Скажите, как же я смогу стать жонглером, чтобы, когда вырасту, зарабатывать на жизнь, если вы не позволяете мне тренироваться? Вы что, не хотите, чтобы я сам зарабатывал на жизнь, когда вырасту? Вам это дорого встанет, содержать меня, и все потому, что вы не позволили мне тренироваться, чтобы зарабатывать деньги жонглированием…»

Услышав, что отец поворачивает ключ в двери, он почел за лучшее прервать свою аргументацию, вышел в сад, уселся на перевернутую тачку и стал бросать камешки в соседскую кошку, которая недвижно сидела на заборе и смотрела на Вильяма со злобным презрением…

– Во время воздушного налета меня без каски могут в любую минуту убить, – негодуя говорил он кошке, бросая камешки, которые пролетали в футе от нее, – а им на это наплевать!

Вдоволь насладившись жалостью к себе, он принялся обдумывать всевозможные пути и способы. На отца рассчитывать нечего. Отец, по его мнению, самый скаредный человек на свете, ворчащий по поводу счетов за школу, за одежду и цепляющийся за любую возможность лишить Вильяма карманных денег. Мама не такая прижимистая, но она только что лишилась половины тарелок из столового сервиза, и теперь к ней было не подступиться. Этель? Этель в своей сногсшибательной форме Добровольческого подразделения, которая шла вразрез со всеми требованиями к военной одежде – пилотка утопала в кудряшках, высоченные, не по уставу, каблуки, – каждый день спешила на службу в госпиталь и жила в мире реальных и ожидаемых потерь. Поначалу Вильям заработал несколько пенсов, позволив ей тренироваться на нем с медицинскими шинами, жгутами и бандажами, но эта стадия закончилась, и теперь Этель обучалась более трудным вещам, так что Вильям стал ей уже не помощник. Вдобавок Вильям был у Этель сейчас в немилости из-за того, что взял у нее на время тканый жгут, чтобы приспособить его под индейское головное оперение, и потерял в лесу.

Роберт? То, чем занимался Роберт, всегда интересовало Вильяма, однако, поразмыслив, он пришел к выводу, что с каской тут ничего не выйдет. Роберт еще не достиг призывного возраста, но во время каникул дежурил в местном Центре противовоздушной обороны. В каске, противогазе он выглядел великолепно и восемь часов дежурства проводил за чтением триллеров или играя в разные игры с другими дежурными.

На этой службе отечеству он прекрасно освоил технику игры в шашки, а также научился нескольким новым пасьянсам. Конечно же, Вильям не раз покушался на каску брата, но Роберт, застав однажды Вильяма в момент, когда тот примеривал ее, пожаловался мистеру Брауну, и теперь Вильяму запретили к ней даже прикасаться.

– Уж и поносить нельзя, попрактиковаться, – с возмущением жаловался он лавровому кусту (кошка, у которой его метание мимо цели вызывало отвращение, уже исчезла). – Нельзя даже попрактиковаться. А что будет, хотелось бы знать, если я останусь один под бомбежкой, а я даже ни разу не надевал ее… Вот будет история… и это он будет виноват…

Конечно, Роберт не все свое время проводил в центре противовоздушной обороны. Он вел обычную жизнь, когда был свободен от дежурства, и Вильям, больше для того, чтобы чем-то заняться, а не потому, что надеялся на какой-либо прок, начал изучать эту обычную жизнь Роберта. Дружба его с Филиппой Помрой длилась дольше, чем с другими девушками. Поначалу отношения не очень-то складывались, но потом благополучно продлились все лето, с постоянными встречами на теннисном корте, пикниками и другими идиллическими развлечениями, которые способны истощить даже самую крепкую привязанность. Вильям удивился, когда узнал, что, несмотря на каску и противогаз, Роберт был постепенно оттеснен с позиций лучшего друга Филиппы. Его соперником, как выяснилось, стал молодой человек по имени Клод Брейдинг, родители которого недавно сняли дом в Марли.

Они слыли весьма состоятельными, и Клод, крупный, но несколько рыхловатый, желал производить впечатление человека светского. Для Филиппы это был, несомненно, «свежий кавалер». Роберт ей нравился, но в нем не было ничего от светскости. Он был застенчив, неуклюж и невероятно простодушен. Он все больше молчал. Его молчаливое обожание с некоторых пор стало действовать ей на нервы. Клод, правда, ничего не делал для блага отечества, разве что давал садовнику указания (которые садовник благоразумно игнорировал), как выращивать овощи, и нехотя соглашался съедать на завтрак два ломтика бекона вместо четырех. А у Роберта были, по крайней мере, каска и противогаз, и он с нетерпением ждал, когда наступит его черед быть призванным. Но Клод был не лишен обаяния, умел себя вести, говорил, слегка растягивая слова. Он как бы невзначай давал понять, что знаком с важными персонами, что принадлежит к несколько иному кругу, чем тот, в котором оказался теперь. До переезда в деревню у Филиппы было много таких знакомых. Тогда она думала, что устала от них, но, встретившись с Клодом, уже не была в этом уверена…

Неделю назад Вильям доставил Филиппе записку от Роберта, где сообщалось, что он не сможет прийти на чай, так как у него изменилось время дежурства. В гостиной Филиппы Вильям увидел Клода Брейдинга и невнятно поздоровался с ним, оптимистично сочтя свое бурчанье верхом вежливости.

– Как жаль, что твой брат не может прийти, – сказал Клод, через голову Вильяма подмигивая Филиппе.

– Да, – сказал Вильям, – он тоже сожалеет.

– Значит, все мы сожалеем, – сказал Клод. – Уверен, мисс Помрой тоже, – он подмигнул Филиппе опять.

– Да, – согласился Вильям.

Он сел на стул между ними. Близилось время чаепития, а в чужих домах к чаю подают куда более вкусные вещи, чем дома. Он лучезарно поглядывал то на одного, то на другого, готовый принять участие в светской беседе.

– Должно быть, твои друзья по тебе соскучились, – сказал Клод.

– Наверное, – любезно ответил Вильям.

Наступила непродолжительная пауза, затем Клод сказал:

– Ты представить не можешь, как мы рады, что ты с нами, но мне кажется, не стоит лишать твоих друзей удовольствия быть с тобой.

Вильям далек был от подобного рода тонкостей и коварства, он принимал все сказанное за чистую монету и был польщен.

– О нет, все в порядке, – сказал он. – Я могу быть с вами, сколько захотите. Я могу уйти… после чая.

– Мы бесконечно рады! – сказал Клод.

Вильям проникся к нему теплыми чувствами. Не часто приглашали его к чаепитию столь радушно. Вильяму захотелось проявить к Клоду такое же внимание, какое тот проявлял к нему.

– Когда вы собираетесь в армию? – спросил он, продолжая вежливую беседу.

Клод опешил на мгновение, а потом непринужденным тоном ответил:

– Скоро, очень скоро.

– В каких войсках вы будете? – продолжал расспрашивать Вильям своего нового друга.

Клод заметил, что Филиппа смотрит на него как бы тоже ожидая ответа на этот вопрос.

– Ну, я подумывал о службе в Королевских воздушных силах, – сказал он.

– А почему вы еще не в армии? – спросил Вильям, движимый исключительно желанием ответить Клоду вниманием на внимание.

– Видишь ли, – сказал Клод, – сейчас туда записываются в таком количестве, что придется долго ждать отправки во Францию, а мне, как патриоту, хочется побыстрее попасть на фронт…

Вильям не сводил с него наивно-восхищенных глаз, но во взгляде Филиппы Клод уловил что-то такое, что ему не совсем понравилось. Он мгновенно перешел к серии эпизодов, свидетельствующих о его бесстрашии и отваге. Казалось, не было ни одного его друга по школе или колледжу, которого бы он не спас от смерти с риском для собственной жизни. Он совершил столько поступков, требовавших находчивости, ловкости, мужества, что трудно было представить, как он умудрялся еще и учиться одновременно с беспрерывными героическими свершениями… На Филиппу эти истории произвели впечатление. Недоверие, мелькнувшее в ее взгляде, сменилось восхищением. Вильям смотрел на него во все глаза, потрясенный. Вот перед ним герой по призванию, отважный борец со злом, благородный защитник слабых, всегда готовый прийти на помощь попавшим в беду. Не отрываясь от чая со сладостями, он жадно впитывал каждую подробность из рассказов Клода: «шестеро против меня одного…», «удалось повалить его на землю…», «схватил эту тварь за рога…» Наконец Клод и сам устал от своего репертуара, а Вильям был ненасытен и просил рассказать еще. Потом Клод, чтобы развлечь Филиппу, принялся очень забавно разыгрывать Вильяма. Спрашивал, как это ему удается быть таким чистым и аккуратным, удивлялся тому, как мало он ест, повторял снова и снова, какое это удовольствие познакомиться с ним. Вильям продолжал воспринимать все это с полной доверчивостью. Он просто наслаждался атмосферой доброты и гостеприимства. Он много ел, много говорил, а собравшись уходить, очень обрадовался, когда Клод сказал: «Ну, заходи как-нибудь еще и приведи с собой друга».

Вот в какой ситуации находился Роберт. В соперничестве за Филиппу он проигрывал. Он не мог состязаться с Клодом в светскости и в рассказах о доблести. Хоть он и дежурил в центре, о своей доблести он мог поведать разве что живописуя игру в дротики, или напряженные моменты шашечных сражений, или овладение техникой раскладывания трудных пасьянсов. Более того, грубые выпады Роберта в адрес соперника лишь раздражали Филиппу, в то время как насмешливые замечания Клода в адрес «нашего достойного юного героя из Центра противовоздушной обороны» выставляли Роберта перед Филиппой в несколько смешном виде, и, разумеется, сделать это было нетрудно.

Вильям, рассмотрев ситуацию со всех сторон, пришел к выводу, что брату здесь не очень-то поможешь. Он чувствовал превосходство Клода, потому что Роберт никогда не совершал таких смелых поступков, как Клод. Вильям предпринял слабую попытку исправить ситуацию, предложив сочинить несколько героических поступков для Роберта, но наткнулся на столь свирепый отпор что решил отстраниться от всего этого дела.

– Хорошо, – сказал он сдержанно, – если не хочешь, чтобы я помог тебе, я не буду.

– Да уж, конечно, не хочу, – сказал Роберт. – Меньше всего на свете я бы этого хотел. Помог! Я пока еще не слышал, чтобы ты хоть кому-то помог.

– Хорошо, – сказал Вильям сдержанно. – Я только хотел придумать несколько историй, где ты тоже спасаешь людей и побеждаешь диких животных и всякое такое. Бьюсь об заклад, я мог бы так же хорошо все рассказать, как он. Бьюсь об заклад, она была бы о тебе более высокого мнения. Понятно же, что она не может быть о тебе высокого мнения, раз ты никого не спасаешь. А он спас кучу народа. Ведь когда ему было всего пять лет, он вбежал в горящий дом, куда пожарный побоялся войти, чтобы спасти своих гусениц, а в прошлом году он…

– Заткнись, – сказал Роберт сквозь зубы.

– Хорошо. Но повторяю, все чего я хочу, – это помочь тебе. А если ты захочешь подарить мне каску за то, что я тебе помогу, я не возражаю. В магазине продается очень хорошая, она стоит шиллинг и шесть пенсов, а есть еще другая, которая стоит шиллинг, есть и за шесть пенсов. Смотри, за шиллинг я расскажу ей, что ты спас пять человек от льва, и за шестипенсовик расскажу, что ты спас двух утопающих.

Роберт, сердито нахмурившись поверх газеты (которую он держал вверх ногами), тяжело вздохнул, но не сказал ни слова.

Вильям тоже помолчал.

– Ну, Роберт, смотри, – сказал он наконец с подкупающей рассудительностью. – Я не хочу брать с тебя дорого. Пенни тоже сгодится. Смотри, за пенни я расскажу ей, что ты спустился в пропасть и спас собаку, которая застряла среди камней, гоняясь за кроликами (он-то спас много собак). Или что ты вскарабкался на трубу, чтобы спасти трубочиста, который застрял там. Или как ты сразился со стадом диких животных, которые напали на несчастного старика. Я не хочу быть жадным. Любую историю я расскажу ей за пенни. Я расскажу ей, – на него вдруг нашло вдохновение, – семь историй за шестипенсовик. Так что одну тебе дарю. И еще я сочиню особенно интересную, о том, как прорвало плотину или что-то в этом роде…

Роберт смял газету и, взбешенный, решительно встал.

– Если ты только посмеешь упомянуть при ней мое имя, паршивец, – сказал он, – я сверну твою немытую шею.

С этим он и удалился, оставив Вильяма в полнейшем негодовании.

– Наглость какая! – пробурчал тот, проведя рукой по своей оклеветанной шее. – Я мыл ее вчера и позавчера! Я не мыл ее только сегодня утром, потому что поздно встал. К тому же она остается чистой много дней после мытья. Я проверял. Бьюсь об заклад, она такая же чистая, как у него. А я теперь не стану ему помогать, пока он меня не попросит.

Придя к такому решению, он направил свою энергию на занятия, которые стали возможны только с началом войны. Пожалуй что, «разбойникам» война принесла и кое-какие преимущества. Внимания взрослых к детям поубавилось, действие многих правил приостановилось, дисциплина ослабла.

– Заботьтесь о себе сами, – говорили родители, у которых появились различные новые обязанности. – Сейчас нет времени возиться с вами.

Вот так «разбойники» открыли для себя преимущества затемнения. Конечно, им не полагалось во время затемнения находиться на улице, но родители каждого думали, что их сын в безопасности в доме родителей другого, так что друзья беспрепятственно шастали по погруженной во тьму округе, захваченные новизной ощущений. Они выслеживали друг друга; они выскакивали из-за деревьев, пугая прохожих; толкали друг друга в кювет; по нескольку раз за вечер они чуть не попадали под машины, что едва не становилось причиной сердечного приступа у водителей.

Спустя примерно неделю после разговора с Робертом друзья болтались на дороге и чувствовали, что запас идей у них иссяк.

Они толкались, гонялись друг за другом по полю, теряли друг друга в кромешной тьме и находили, попытались испугать почтальона, но взамен получили по затрещине и наконец принялись весьма искусно подражать сигналу воздушной тревоги, после чего из нескольких домов раздались угрозы, что утром обо всем станет известно их отцам.

Вдруг Джинджер сказал:

– Кто-то идет. Давайте спрячемся.

Они прокрались вдоль кустарниковой изгороди и увидели едва различимого в темноте человека, быстро идущего по дороге.

– Пошли за ним, посмотрим, куда он идет, – прошептал Генри.

– Давайте, – сказал Вильям, и они гуськом пошли за этим человеком.

Клод Брейдинг шел, не чуя под собой ног, пугаясь всякой тени. Несмотря на свои бесконечные россказни, он был невероятным трусом. Он боялся безлюдных сельских дорог даже средь бела дня. А тут еще и затемнение! Он засиделся за чаем у Филиппы, и теперь надо было пройти две мили до дому. Обычно со свидания его привозил шофер на родительской машине, но в этот вечер в последний момент выяснилось, что шофер должен встретить отца на станции. Клод пришел к Филиппе днем, он и представить не мог, что затемнение бывает таким кромешным…

К тому же беседа гостей в доме у Филиппы весьма его растревожила. Она крутилась вокруг историй о нападениях, грабежах и даже убийствах, совершенных во время затемнения. Выходило, что каждого, кто отважился пусть на короткую вылазку, можно было считать счастливчиком, если он добрался до места живым. Даже самые большие оптимисты не могли рассчитывать, что их не ограбят дочиста… Зубы у Клода стучали от страха, и время от времени он бормотал обращенные к воображаемым налетчикам мольбы о пощаде…

Вдруг кто-то выступил из тьмы и занес над ним палку.

– Нет! – вскрикнул Клод. – Нет! Возьмите это… Все, что у меня есть…

Поспешно, дрожа от страха, он достал три десятишиллинговые бумажки, портсигар, записную книжку, сунул их в руку нападавшему и пустился наутек… Через несколько ярдов он остановился, сдернул свои наручные часы и швырнул их назад с пронзительным: «Возьми!» Человек достал фонарик и с изумлением уставился на трофеи. Друзья, подкравшись, узнали его. Это был Гарри Дэр, известный в округе браконьер. На плече у него была сумка с двумя кроликами и фазанихой. Выйдя из леса и наткнувшись на кого-то в темноте, он бросил сумку и, защищаясь, поднял свою палку. Он решил, что давнишний враг лесник все же его настиг. То, что у него в руке оказались деньги и какие-то вещи, казалось непостижимым. Первым его побуждением было все это бросить, но три десятишиллинговые банкноты – слишком большое искушение. Он сунул их в карман, бросил портсигар с записной книжкой на землю, перекинул через плечо сумку и отправился восвояси.

Друзья вышли из своего укрытия, давясь от смеха.

– Черт! Вот потеха-то! – сказал Вильям. – Вот потеха! Представляете, испугался старика Гарри! Кто же это был? Вот насмешил! Вы узнали его?

Но Джинджер и Генри тоже не разглядели.

– Уж мистер Брейдинг посмеялся бы, – прыснул Вильям. – Ведь на него однажды напала целая банда, а он их всех одним за другим сбил с ног и ушел.

– Почему они не вскочили и не погнались за ним? – спросил Джинджер.

– Да они сознание потеряли, – сказал Вильям. – Все. Он умеет оглушить с одного удара. Он говорит, есть такой прием. Хочу, чтобы он меня научил… Черт, вот бы он посмеялся. Слышали, как тот визжал? До него еще не дотронулись, а он завизжал как поросенок, будто его режут… Побросал свои вещи. Давайте посмотрим, может, найдем что-нибудь.

В результате усердных поисков они нашли и портсигар, и записную книжку. А немного дальше, на дороге, Джинджер нашел часы, последнее жертвоприношение удиравшего… Понизив голос, они обсудили нравственную сторону вопроса.

– Ведь он бросил их, – сказал Вильям. – Это не то, что он потерял, а мы нашли. Он выбросил их. Значит, по закону мы фатически обязаны их взять.

Решив таким образом, к полному своему удовлетворению, проблему, они приступили к дележу. Вильям захотел взять портсигар. Ему давно хотелось иметь портсигар. Как у взрослого. В нем можно что-нибудь хранить. Он еще не знал, что именно, но что-нибудь да найдется. Джинджер давно мечтал о наручных часах, а Генри охотно согласился на записную книжку.

– Бьюсь об заклад, он немецкий шпион, – сказал Генри. – Это точно. Вот почему он убежал. Ведь не мог же он испугаться этого старикана Гарри Дэра? Такой здоровенный дядька! Записную книжку он не хотел выкидывать. Он ее нечаянно уронил. Точно… И наверняка я найду там всякие шпионские записи. И тогда я отправлю ее королю, и получу награду за помощь в победе над врагом…

На следующий день Филиппа опять пригласила Клода Брейдинга в гости. Он был в хорошем настроении, потому что домой его должен был отвезти шофер и никакая передряга ему больше не угрожала. О вчерашнем ему тем не менее пришлось поразмышлять. Вернувшись в свою хорошо освещенную комнату, он осознал, что случившееся совсем не вяжется с историями, которыми он похвалялся. Он мог бы и не придавать этому значения, но, к сожалению, дело осложнялось тем, что портсигар, который он сунул в чьи-то руки, был в прошлом месяце подарен ему на день рожденья Филиппой, и она, конечно, сразу заметит его исчезновение. Случалось, он забывал его брать с собой и вместо него доставал пачку с сигаретами, тогда Филиппа начинала дуться и говорила: «Конечно, если он вам не нравится…» Клоду приходилось уверять ее в обратном… Надо было найти какое-то объяснение. Потом его вдруг осенило, что можно все обратить в свою же пользу. Только «слегка приукрасить»…

К своей досаде в гостиной Филиппы он увидел Роберта, но явное облегчение, с каким Филиппа встретила появление Клода, свидетельствовало о том, что Роберт ей как всегда наскучил.

– Удивительная история приключилась со мной вчера вечером, – сказал Клод, оживленно улыбаясь и беря чашку с чаем. – Тем более удивительная, если вы вспомните, о чем мы говорили вчера.

– О чем мы говорили вчера? – спросила Филиппа.

– Разбой на дорогах во время затемнения, – напомнил Клод.

– Ах, да…

– Ну так вот, поразительно то, – сказал Клод, продолжая улыбаться, – что, когда я шел домой, на меня напали.

Сообщение вызвало реакцию, которая не могла Клоду не понравиться.

– О, Клод! – встревоженно воскликнула Филиппа, прижав руки к груди.

У Роберта, помимо собственной воли, вырвалось:

– Да ну! Где?

– Боюсь, я не силен в географии, когда кругом хоть глаз выколи, – сказал Клод. – Но могу сказать определенно, это случилось где-то по дороге отсюда к моему дому. Меня окружила банда.

Это опять произвело эффект.

– Банда! – ужаснулась Филиппа.

– Господи! – сказал Роберт.

– О да, – небрежно сказал Клод. – Местные этим не занимаются. А банды головорезов переезжают с места на место и во время затемнения нападают на одиноких прохожих. В таких бандах немало профессиональных боксеров, я думаю, даже издалека, из Лондона. Их было четверо или пятеро.

Филиппа ахнула, и опять это ее восклицание музыкой отозвалось в сердце Клода.

– Конечно, если бы я сам не занимался немного боксом, – скромно продолжал он, – скорее всего я не сидел бы тут сейчас с вами. Это были самые что ни на есть бандюги.

– Что они сделали? – спросил Роберт.

– Что сделали? – переспросил Клод с улыбкой. – Напали на меня, вот что они сделали. Они доставили мне немало хлопот, должен вам сказать. К моменту, когда я уложил четвертого, первый вскочил. Мне удалось оглушить двоих, остались только двое, и я быстренько с ними разделался.

– О, Клод! – восхищенно произнесла Филиппа.

Роберт смотрел на него, как про себя отметил Клод, каким-то противным взглядом. «Конечно, зеленеет от зависти», – подумал Клод. Он-то не смог бы выйти победителем из схватки с четырьмя бандитами. Теперь Клод сам почти верил в правдивость своих небылиц.

– Четверо? – сказал Роберт и добавил: – И на тебе никаких отметин?

– Отметин? – хохотнул Клод. – Друг мой, у меня же большой опыт. Я знаю, как не подпускать к себе противника. Так что все отметины на этих рыцарях ночи. Думаю, по меньшей мере, двое из них еще и сейчас в плачевном состоянии.

– Как хорошо, что все благополучно закончилось, – сказала Филиппа. – Надеюсь, вы заявили в полицию?

– Видите ли, – с некоторой заминкой начал Клод, – полагаю, надо бы заявить, поскольку, хотя я и побил их, но, к сожалению, при этом потерял нечто очень для меня дорогое.

– Каким образом? – спросил Роберт все с тем же «противным» лицом.

Клод, не глядя на него, продолжал, обращаясь к Филиппе:

– Был еще пятый вместе с ними, которого я увидел в самом конце. Очевидно, профессиональный карманник, и он обшарил мои карманы, когда я был занят дракой. Я заметил его убегавшим вместе с другими, когда они получили свое. Но только некоторое время спустя я обнаружил, что он обчистил мои карманы. Украл часы (я вчера их сунул в карман), записную книжку и деньги, но это не беда. Вот о чем я действительно сожалею, – тут он с чувством посмотрел на Филиппу, – так это о портсигаре, который вы мне подарили и который был мне так дорог. А этот подонок стащил его.

– О, тут уж ничего не поделаешь, – великодушно произнесла Филиппа, – раз такое случилось. Но может быть, полиция вернет его вам. Надеюсь, они найдут. Ведь он что-то значил для вас, не так ли?

– Он был мне бесконечно дорог, – сказал Клод проникновенно.

– Странно, у тебя даже фонаря под глазом нет, – вставил Роберт.

– Странно? – сказал Клод с усмешкой. – Тебе-то уж, конечно, подбили бы оба глаза и нос в придачу расквасили, но у меня есть свои приемы. Однако, – прервал он себя, – хватит обо мне. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

И он стал рассказывать о летних каникулах, как он был за границей, какие смешные там местные жители и какое неизгладимое впечатление он на них произвел. В тот момент, когда он описывал, как поставил на место таксиста, который пытался содрать с него больше, чем положено, вошли Вильям и Джинджер. Вильям не забыл, как знатно он здесь почаевничал и как мистер Брейдинг настоятельно просил его брать угощение по второму и по третьему разу и пригласил заходить еще и привести друга. По простоте душевной он принял приглашение за чистую монету, он пришел опять и привел друга. На запястье у друга были непомерно большие для него мужские часы. Они скрывались под рукавом нового пальто, которое мама купила ему «на вырост».

Клод, уже развлекавший однажды Филиппу, разыгрывая Вильяма, и сегодня принялся за то же самое, предлагая тому взять еще и еще кусок торта, спрашивая, чем он пользуется, чтобы хорошо лежали волосы, хваля его умение вести себя за столом, тогда как рисунок ковра у ног Вильяма постепенно исчезал под покровом крошек. Вильям, не привычный к такого сорта иронии, наслаждался гостеприимством. Шоколадный торт был вкуснейший, мистер Брейдинг осыпал Вильяма комплиментами (а комплименты всякому приятны), в общем, атмосфера была дружественная и веселая. Мисс Филиппа покатывалась со смеху (без особой причины, как ему казалось), но это только прибавляло веселья. А Вильям любил веселиться. Правда, Роберт смотрел на него свирепо, но Вильям к этому привык. В каком бы чужом доме они ни оказались вместе, Роберт всегда смотрит на него свирепо. Роберту, конечно, хотелось побыть наедине с мисс Помрой, но, как бы то ни было, мистер Брейдинг был тут, и мисс Помрой радовалась присутствию Вильяма.

– Ну, а твой друг? – сказал мистер Брейдинг. – Могу я прельстить его этим шоколадным печеньицем? Вряд ли он продержится до ужина на том, что уже съел.

Джинджер потянулся за бисквитом, и усмешка мгновенно исчезла с лица Клода. Потому что, когда Джинджер протянул руку, обшлаг рукава пополз вверх и показались большие мужские часы, которые Клод бросил вчера вечером. Ошибки быть не могло. У них на стекле, которое Клод все собирался заменить, была небольшая трещинка… Он сразу замолчал и перестал метать копья своего остроумия в мальчишек. Ему не хотелось спрашивать Джинджера, как попали к нему эти часы. Мысль о том, что кто-то еще, кроме него самого, знает правду о «нападении» и «грабеже», бросала его то в жар, то в холод…

– Расскажите детям, как на вас напали вчера, Клод, – вдруг сказала Филиппа. – Им будет интересно.

– Но… э… – замялся Клод, пытаясь ослабить воротничок рубашки, – но… э… уверен, вам уже наскучила эта история.

Он не мог глаз оторвать от часов, которые все еще немного виднелись из-под обшлага.

– Ничуть, – сказала Филиппа. – Я бы послушала ее еще раз. А вы, Роберт?

Роберт хмыкнул и достал пачку сигарет. Он открыл ее, протянул сигареты Клоду и одну взял сам.

– Дай мне картинку, пожалуйста, – сказал Вильям, рот которого был набит апельсиновым тортом.

Роберт сжал зубы. Этот несносный братец как обычно подводит его. Заявляется, когда его не приглашают, ест, как каннибал, направо-налево разбрасывая крошки, говорит с набитым ртом, превращая себя и всю семью (как казалось Роберту) в мишень для насмешек этого кретина Брейдинга, а теперь еще имеет наглость просить вкладыш. Он положил пачку опять в карман, даже не взглянув на Вильяма, но Филиппа нежным голоском сказала:

– Дайте ему, Роберт.

Роберт мысленно добавил в черный счет Вильяма и то, что в присутствии Филиппы показал себя недобрым по отношению к младшему брату. Молча, все еще сердито хмурясь, он отдал вкладыш Вильяму. Не говоря ни слова, с неподражаемым шиком Вильям вытащил из кармана портсигар. После долгих раздумий он решил использовать его для хранения сигаретных вкладышей. Это даст возможность частенько им щеголять…

– Вот где я их храню, – сказал он со сдержанной гордостью, но продолжить не смог, потому что Филиппа вскрикнула, выхватила портсигар, картинки разлетелись в разные стороны.

– Это ваш портсигар, – сказала она Клоду с придыханием. – Тот, что украли.

– Да, такой же, – сказал Клод, хватаясь за ее слова, как за соломинку, – таких в продаже много.

Филиппа посмотрела на внутреннюю сторону крышки портсигара.

– Но здесь ваши инициалы… Конечно ваши.

– Э… да… э… конечно, – выдавил из себя Клод, теряя соломинку (в смятении, об инициалах-то он и забыл).

– Где ты его взял? – спросила Филиппа Вильяма. – Отвечай, где ты его взял?

– Где ты его взял? – пробормотал Клод, лицо его побледнело от мрачного предчувствия, глаза потускнели.

– Да, где ты его взял? – строго спросил Роберт. (Черт! Настанет когда-нибудь конец чреде унижений, которые этот мальчишка ему доставляет?)

– Я как раз собирался вам рассказать. – Вильям выбрал кекс и откусил большой кусок. – Я как раз… – Выражение ужаса появилось на его лице. – Черт! Тмин! Я не знал, что он с тмином. – Ужас сменился прямо-таки страданием, когда он мужественно проглотил то, что уже было во рту. – Как можно делать кекс с тмином! Недоумки! Только портят зерна и портят кекс. Зерна нельзя будет посеять, потому что они в кексе, а кекс нельзя есть, потому что в нем зерна. Я думаю…

– Где – ты – взял – этот – портсигар? – сказал Роберт сквозь сжатые зубы.

– Я как раз собирался рассказать вам, – повторил Вильям, – а тут вдруг этот ужасный кекс. Ну и ну! Можно я возьму еще кусочек шоколадного торта, чтобы заесть вкус этого тмина? Спасибо. Странно, я только раз откусил кекс с тмином, а вкус все никак не проходил, пока я не взял торт. А шоколадный…

– ГДЕ… – начал Роберт свирепо.

– Сейчас, – сразу прервал его Вильям. – Я же собирался рассказать вам, но из-за этого кекса с тмином совсем сбился. Вы не поверите, я все еще чувствую его вкус, хоть и заел его шоколадным…

Клод, не в силах терпеть долее, даже тихо застонал, но поспешно сделал вид, что закашлялся.

– Значит, так, – не дожевав, начал Вильям, крайне польщенный интересом всех присутствующих к его повествованию. – Вот была потеха! Вы бы тоже здорово посмеялись. – Он обратил восхищенный взор на замершего Клода. – Я так и сказал тогда Джинджеру: вот бы мистер Брейдинг посмеялся. Я пришел сегодня потому еще, что думал, вы тоже придете и посмеетесь… Тот человек…

– Какой человек? – резко прервал его Роберт, а Клод опять тихо простонал и опять закашлялся.

– Ну, когда было затемнение, мы гуляли – я, Джинджер и Генри, – и тот человек шел по дороге, а из леса вышел Гарри Дэр и наткнулся на того человека, и тот завопил: «Не надо, не надо, я отдам все, что у меня есть!» – И вытащил все из кармана и сунул Гарри Дэру и побежал, а потом бросил часы и крикнул: «Возьми их, возьми!» – а Гарри Дэр даже слова не сказал, только положил в карман три десятишиллинговые бумажки, швырнул вещи подальше и ушел, а мы подобрали. Джинджер взял часы. Покажи твои часы, Джинджер.