Текст книги "Этот Вильям!"

Автор книги: Ричмал Кромптон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– А что с Пислейком?

– Он меня не волнует, – сказал Вильям. – Это какая-то слюнявая любовная история, и он дал нам только три пенса. Но – десять шиллингов!.. Идем. Идем искать Грин Лейн.

Они сняли объявление с двери и пошли через луг в Марли.

Грин Лейн оказался красивым тихим переулком с несколькими особнячками, отделенными от дороги садом. Только перед одним домом рос остролист. Вильям и Джинджер остановились около этого дома.

– Вот он, – сказал Вильям. – Теперь надо подумать, за что приняться.

– Можно срубить остролист, – сказал Джинджер. – Он действует ему на нервы.

– Нет, деревья лучше не портить, – сказал Вильям. – Отец устроил такой скандал, когда я привил яблоню к его рододендрону. Вместо того чтобы радоваться, что у него на рододендроне будут расти яблоки, он разбушевался. Лучше уж не трогать эти деревья.

– Тогда что мы можем сделать? – спросил Джинджер.

– Он говорил еще об обивке на стульях, – задумчиво наморщил лоб Вильям. – Но как мы ее поменяем? Еще стены покрашены в белый цвет… – Лицо у него просветлело. – Черт! Я знаю, что мы сделаем. Он сказал, что белые стены действуют ему на нервы и что у него из жизни исчезли все краски. Так мы сделаем все разноцветным. Мы раскрасим белые стены. У нас в гараже есть полбанки красной краски и почти четверть банки желтой. А в вашем есть какая-нибудь?

– Да, – сказал Джинджер. – Мама красила кухонный шкаф, и осталось почти пол банки синей краски. А отец красил калитку, и осталось немного зеленой.

– Здорово! – сказал Вильям. – Зеленая, синяя, желтая, красная! Мы сделаем стены разноцветными, и белый цвет больше не будет ему действовать на нервы.

– Мама сегодня днем идет в гости, – сказал Джинджер, – пока она не уйдет, я не смогу вынести банки. Она подымет шум, если увидит, что я их беру. Я не смогу вынести так, чтобы она не увидела.

– Хорошо, – сказал Вильям, – как она уйдет, ты возьмешь банки и зайдешь за мной. А вертолет мы покупать не будем, пока все не сделаем. Нам надо успеть, пока он не вернется домой. Это будет для него сюрприз.

Немного позднее оба, неся по банке краски в каждой руке, направились через луга к Грин Лейн. Лица их выражали целеустремленность. Они опять остановились перед воротами, за которыми рос остролист.

– А вдруг в доме кто-нибудь есть, – предположил Джинджер.

– Черт! Я и не подумал, – сказал Вильям. – Пойду разузнаю. Скажу, что проверяю газовые счетчики.

– Они сразу догадаются, что ты врешь.

– Хорошо, скажу, что предлагаю купить стиральные машины.

– Опять сразу догадаются, что врешь.

– Ладно, – сказал Вильям, немного поскучнев от необходимости сообразовывать свои намерения с реальностью, – тогда я просто спрошу, сколько времени.

Он подошел к парадной двери и дверным молоточком отстучал вечернюю зорю. Никто не вышел. Он отстучал еще раз. Так никто и не появился. Он повернулся к Джинджеру и показал ему знаком:

– Давай обойдем дом.

Они подошли к черному входу, и Вильям постучал в дверь. Никто не вышел. Он попробовал приоткрыть дверь. Она была заперта. Он окинул дом взглядом. С садовой скамейки, которая стояла около кухонной стены, можно было легко забраться на покатую крышу, а по ней уже подняться к окошку, которое снизу было приоткрыто.

– Вперед, идем, живей, – сказал Вильям, становясь на скамейку. – Я так и думал, что можно будет пробраться через окошко в ванной. Обычно оно немного поднято.

Я специалист по таким окошкам. Всегда в него пролезаю, когда мама забывает взять ключ.

Обремененные банками с краской, они медленно, с трудом поднялись по крыше и наконец оказались в маленькой чистенькой ванной с аккуратным рядом всевозможных туалетных принадлежностей на полке и аккуратным рядом полотенец на перекладине.

– Пойдем вниз, – сказал Вильям. – Там эти белые стены.

Они спустились вниз и вошли в маленькую чистенькую гостиную с покрашенными белой краской камином, дверью, плинтусами, светлыми стенами пергаментного оттенка и стульями, обитыми кретоном.

– Давай начнем с камина, – сказал Вильям. – Сделаем его красным, да?

– Нет, желтым, – сказал Джинджер.

– Красным и желтым, – сказал Вильям.

– Да, и немного синим.

– Хорошо. И добавим еще немножко зеленого.

Они открыли банки. Вильям достал из кармана кисти.

– Начнем, – сказал он с радостным предвкушением. – Давай начнем размалевывать. Ты начинай красной с одной стороны, а я начну синей с другой, и будем красить, пока не встретимся, а потом оставшиеся места закрасим желтой и зеленой.

Они поставили все четыре банки перед камином и принялись за работу. Широкие и неровные разноцветные мазки покрыли камин; красные, синие, зеленые и желтые кляксы образовались и на полу возле камина, и на голове у Вильяма, и на свитере и ногах Джинджера.

Наконец они отошли на расстояние и оценивающе посмотрели на результат своей работы.

– Мне кажется, здорово, – сказал Вильям.

– Да, здорово, – сказал Джинджер. – У него сразу поднимется настроение.

– Теперь мы так же покрасим плинтусы, – сказал Вильям. – Сделаем их такими же разноцветными, как камин. Будет очень красиво.

Они покрыли плинтусы перемежающимися мазками: красный, синий, зеленый, желтый. Краской были уже заляпаны руки Вильяма, шея Джинджера и лица обоих. Опять они отступили на середину гостиной, чтобы взглянуть на результат.

– Мне нравится, – сказал Вильям. – А тебе?

– Мне тоже, – сказал Джинджер. – Такое любого развеселит.

– Надо еще что-нибудь сделать с дверью, – сказал Вильям, – а краски уже немного осталось. Всю дверь красить не станем, а сделаем только несколько больших мазков…

Они сделали несколько взмахов кистью – смелые широкие мазки весело заиграли на белой поверхности.

Вильям огляделся. Жажда раскрашивать разыгралась до предела.

– Теперь стены выглядят совсем скучно, – сказал он. – Давай сделаем несколько мазков и на стенах. Осталось еще немного желтой и красной. Я сначала пройдусь желтой.

Он нанес несколько желтых мазков и только взял банку с красной краской, как Джинджер, стоявший у окна, произнес напряженным шепотом:

– Он идет, Вильям. Показался на дороге.

– Кто? – спросил Вильям.

– Человек, который здесь живет. Человек, который был у нас в сарае.

– Прекрасно! Пойду встречу его.

Он был у ворот, когда с ними поравнялся мистер Саммерс.

– Входите, – пригласил его Вильям. – Мы для вас кое-что приготовили.

Несколько озадаченный, мистер Саммерс прошел за ним по дорожке в дом, в гостиную.

– Ну, что скажете? – Вильям сделал широкий жест рукой.

– Очень… красочно, – сказал мистер Саммерс.

– Вам нравится?

– К этому надо привыкнуть, – ответил мистер Саммерс.

– Вы скоро привыкнете, – заверил его Вильям. – По крайней мере, это не скучно.

– О нет, – согласился мистер Саммерс, – и, по-видимому, тому, кто здесь живет, нравится.

– Но ведь это ваш дом.

– Нет, не мой, – сказал мистер Саммерс.

Вильям открыл рот.

– Но вы здесь живете.

– Нет.

– Но вы сказали, в вашем саду растет остролист.

– Остролист растет за домом, – сказал мистер Саммерс. – Мой дом находится в другом конце переулка.

– Черт! – оторопел Вильям, глядя на результат трудов своих со все возрастающим опасением. – А кто же здесь живет?

– Понятия не имею. Я ни с кем из соседей не знаком.

– Черт! – едва слышно повторил Вильям.

Они услышали щелчок калитки и выглянули из окна.

Мистер Пислейк входил в собственные владения.

Они тихо и недвижно стояли в гостиной, прислушиваясь к звукам шагов в холле… и затем мистер Пислейк прошел на задний дворик.

– Идемте! – прошептал Вильям. – Выйдем через главный вход! Быстро!

Они прошли через холл и открыли парадную дверь. В это самое время в ворота въехала машина, за рулем сидела женщина. У нее было худое серьезное лицо, обрамленное рыжими локонами. Ее платье было сшито мешком и присборено вокруг шеи и талии. На груди в несколько рядов красовались яркие разноцветные бусы.

– Черт! Нам теперь не выйти, – прошептал Вильям, притворив дверь. – Наверх, скорее. Мы вылезем через окошко в ванной.

Как под гипнозом, мистер Саммерс последовал за ними наверх. Они вошли в ванную и осторожно выглянули наружу. Скамейка у стены исчезла. Мистер Пислейк переставил ее к розарию и срезал с кустов увядшие цветы.

– Мы не сможем спуститься без скамейки, – сказал Вильям. – Он повернулся к мистеру Саммерсу: – Уж вы-то наверняка не сможете.

– Полагаю, что не смогу, – сказал мистер Саммерс.

На него нашло состояние транса, как если бы он оказался в столь далекой от реальности ситуации, что оставалось только слепо ей подчиняться.

Раздался стук в парадную дверь, затем послышались шаги через холл и звук открываемой двери.

– Аманда! – в возгласе мистера Пислейка прозвучали и радость, и страдание.

– Не поможешь ли нести центрифугу, Альберт? – раздался чистый звучный голос.

– Да, дорогая, – убитым голосом отозвался мистер Пислейк.

Они пошли к машине.

– Быстрее! – сказал Вильям. – Вниз и через черный ход!

Они были уже внизу, когда опять раздался чистый и звучный голос: «Принеси какую-нибудь коробку для кастрюль, Альберт», – и послышались поспешные шаги по направлению к дому.

– Быстро! Сюда! – сказал Вильям, отворяя дверь в чулан под лестницей. Втроем они еле там поместились. Вильяму приходилось уже несколько раз укрываться в чуланах, и этот был самым маленьким из всех. К тому же он был забит щетками, кистями и другим домашним инвентарем. Вильям с неодобрением огляделся.

– Не продохнуть, – сказал он с возмущением.

Над дверью была небольшая полочка. Вильям осторожно поставил на нее банку с краской и приложил ухо к замочной скважине.

– Ничего через нее не увидишь, – прошептал он, – можно только слушать!

Было слышно, что через холл тащат что-то тяжелое… потом шаги туда-сюда… потом голос Аманды.

– Кажется, это все подарки, Альберт. В машине уже не осталось места для мешка с картошкой. Я пришлю его потом с посыльным. Спасибо за заботу, но я редко ем картошку. Я обнаружила, что она плохо влияет на умственные способности. Ну, мне пора идти.

– Присядем в гостиной, отдохни хоть немножко, – взмолился мистер Пислейк.

– Ну хорошо, – с неохотой согласилась Аманда.

Наступила непродолжительная тишина, прерванная криком: «Альберт!»

Сдавленный возглас мистера Пислейка утонул в повторном крике: «О, Альберт).» – голос Аманды звенел от восторга: «О, Альберт, это восхитительно! Как современно! Это фовизм! Чистый фовизм! Как я тебя недооценивала, Альберт! Вижу, что я прервала тебя, надо еще кое-что завершить. Но совсем чуть-чуть, Альберт, умоляю!

В этой незаконченности как раз и кроется совершенство. В этом суть примитивизма. А я-то считала тебя заурядным, думала, что в тебе нет жизненной энергии! Она есть!»

– Ты хочешь… ты хочешь сказать, что не будешь расторгать помолвку? – нерешительно спросил мистер Пислейк.

– Альберт! Теперь, когда я узнала, какой ты на самом деле, когда я обнаружила в тебе такую жизненную энергию! Теперь-то я знаю… – Она шаловливо засмеялась. – И каким бы ты ни казался с виду скучным, с этого дня я всегда буду знать настоящего Альберта. Давай отнесем подарки обратно в машину, дорогой. Они теперь будут значить для меня так много. А сейчас, к сожалению, я должна спешить. Мне надо быть на собрании ОБТИЖ.

– О-обтиж? – с запинкой произнес мистер Пислейк.

– Общество по борьбе с традиционным в искусстве и жизни, дорогой. Я состою в его комитете и уже опаздываю… Я должна сообщить им о твоей новой концепции дизайна.

Затем было слышно, как центрифугу, кастрюли и другие предметы стали носить обратно в машину.

Мистер Саммерс впервые за все время заговорил.

– Не скажете ли вы мне, что все это значит, а? – спросил он тихо.

– Мы хотели избавить вас от душевного расстройства, – сказал Вильям.

– Вы говорили, что вам скучно в этом доме, – сказал Джинджер.

– Мы хотели привнести немного цвета в вашу жизнь, это ваши слова.

– Из-за вертолета.

– Из-за двух вертолетов. За десять шиллингов мы можем купить два.

– Мы думали, вы тут живете.

– Этот остролист сбил нас с толку.

– Мы хотели, чтобы у вас все было цветное вместо белого.

– Потому что белое вам действовало на нервы.

И тут мистер Саммерс начал смеяться. Сперва это был слабый, какой-то придушенный смех, но по мере того, как до мистера Саммерса доходила суть происшедшего, смех набирал силу.

Мистер Пислейк провожал взглядом машину, пока она не исчезла из виду, а затем вернулся в дом.

Он задержался на пороге гостиной и оглядел ее в полнейшем недоумении.

Потом он обратил внимание на странные звуки, доносившиеся из чулана под лестницей. Он медленно, с опаской подошел к двери и резко распахнул ее. Столь резко, что при этом сам потерял равновесие, и банка с краской слетела с полочки и нахлобучилась ему на голову. Желтые ручейки потекли по его лицу.

Тут уж весь дом прямо-таки затрясся от гомерического смеха мистера Саммерса. И вдруг мистер Пислейк тоже начал смеяться. Он не знал, над чем смеется. Причиной тому, очевидно, было приподнятое настроение, в котором он находился после того, как узнал, что Аманда его не покинет, да и мистер Саммерс очень уж заразительно смеялся.

Вильяма все это уже не интересовало.

– Идем отсюда! – сказал он Джинджеру. – Надо успеть купить вертолеты, пока магазин не закрылся.

Они выбрались из чулана, покинули дом, вышли за калитку. Раскаты смеха доносились и сюда. Тут Джинджер обратил наконец внимание на то, как они оба вымазаны краской.

– Слушай, – сказал он. – Нам ведь дома здорово влетит.

– Ну и пусть, – философски сказал Вильям. – Мы купим вертолеты, и мы вылечили людей от душевного расстройства. Черт! – В его голосе послышалось торжество, и даже походка стала какой-то важной. – Выходит, я классный… опять забыл это слово. Вылечил двоих за один день. Я мог бы прославиться. – Тут он наморщил лоб. – Но все же… все же я не хочу быть… не могу запомнить, как он называется. Лучше стану тем, кто легче называется. Я лучше стану водолазом.

«Признание»

Вильям брел по дороге, засунув руки в карманы, вздымая носками ботинок пыль, хмуро уставившись себе под ноги.

Он возвращался домой после тягостного разговора с директором школы. На Вильяма пожаловался его учитель мистер Френч, и теперь приходилось утешать себя различными фантазиями. Наиболее подходящей была та, в которой директор приходил к нему, дрожа от ужаса, и признавался, что совершил преступление, что полиция ищет его, и просил спрятать в надежном месте. Он умолял простить его за прежнее жестокосердие и помочь.

– Ты единственный во всей школе ученик, на которого я могу рассчитывать, – говорил он. – Как только я узнал, что Скотланд Ярд напал на мой след, я сказал себе: «Надо идти к Брауну. Он что-нибудь придумает. Он вытащит меня из этой переделки. Браун простит мне зло, которое я ему причинил, и спасет меня…» Ты поможешь мне, Браун, да? Больше мне некому довериться. Ты единственный мальчик в школе, к которому я могу обратиться.

Приятно было воображать всю эту сцену, видеть мистера Маркса жалким, униженным, и Вильям распрямился и уже с гордым видом зашагал дальше.

Разговор с преступником продолжался.

– Я прощу вас, – великодушно отвечал Вильям, – но… – Тут он, иронизируя, по памяти начал повторять то, что директор сказал ему сегодня: – Я надеюсь, это послужит вам уроком и в дальнейшем вы будете вести себя иначе… Ну, идемте. Я знаю место, где можно вас спрятать и где вас никто не найдет, и я буду приносить вам еду, и вы сможете там укрываться, пока все утихнет.

Мистер Маркс сбивчиво благодарит его, и Вильям ведет дрожащего директора через луг, под прикрытием кустарниковых изгородей, в старый сарай.

– Здесь вы будете в безопасности, – говорит он. – Если Скотланд Ярд доберется сюда, спрячьтесь под этими мешками в углу. Я много раз там прятался, и никто не мог меня найти. Теперь я должен вернуться домой, после чая я принесу вам булочку или еще что-нибудь.

Около калитки своего дома Вильям сообщил воображаемому полицейскому, что он видел человека – который мог быть директором Марксом, – идущим в сторону аэродрома и что скорее всего он теперь на пути во Францию, в самолете «Комета». Он посмотрел вслед полицейскому, устремившемуся к аэродрому, и, торжествующе улыбаясь, вошел в дом.

Увидев большую тарелку свежеиспеченных булочек с малиной, Вильям на первые пять минут забыл обо всем на свете; затем, несколько утолив свой аппетит, он опять обратился мыслями к мистеру Марксу, забившемуся в угол в старом сарае… Он обещал ему булку. Он сунул одну в карман. Воображение и реальность часто так тесно переплетались в голове Вильяма, что порой ему трудновато было их разграничить. Он покончил с последними крошками последней булочки, справился с искушением съесть и булочку мистера Маркса и отправился через луг к сараю.

Вошел он в сарай с непринужденным видом, но на пороге встал, открыв рот от изумления. Потому что в сарае был мистер Маркс. Правда, он не забился в угол, а стоял посередине, оглядывая помещение.

– А, Браун, – сказал он рассеянно. – Может быть, ты поможешь мне. – Он вынул из кармана письмо. – Я получил его от Джеймса Элойсиаса Ворфилда – выпускника нашей школы, который баснословно разбогател. Он намеревается посетить школу. Он учился здесь до меня, так что я его не знаю, но – директор перевернул страницу письма – он дает понять, что хотел бы подарить нам в память о своем посещении нечто существенное. Закрытый спортивный комплекс – вот что мне бы хотелось. Однако я понимаю, что его надо как следует принять. Он пишет, что надеется увидеть сохранившимися места, с которыми у него связаны детские воспоминания. Он перечисляет их, и я решил, прежде чем отвечать на письмо, сам проверить, сохранились ли они. – Директор опять вгляделся в страницы. – Прежде всего, он упоминает старый сарай… Полагаю, этот?

– Но это наше место, – с некоторым возмущением сказал Вильям. – Мы здесь всегда играем.

– Несомненно, мой мальчик. Вне всякого сомнения. Но когда ты со временем тоже станешь состоятельным финансистом или выдающимся ученым…

– Я собираюсь стать водолазом, сэр.

– Да, да… Неважно, на каком поприще ты сделаешь успехи. Но к тому времени уже другие дети будут играть здесь и считать его своим.

– Да, вполне возможно, сэр, – сказал Вильям, удивленный и не сказать чтобы обрадованный такой перспективой.

– Значит, старый сарай можно отметить… Может быть, ты поможешь мне и с другими, – директор опять обратился к письму. – Дерево с большим дуплом в Краун Вудс…

– Да, сэр, оно сохранилось.

– Заброшенный дом с яблоневым садом в долине…

– Да, сэр.

– Каменные мостки через речку…

– Да, сэр.

Мистер Маркс сложил письмо.

– Ну, тогда все в порядке. Я сообщу ему, что все это сохранилось… Не могу сказать, что с нетерпением жду этого визита. Судя по письму, он типичный образчик разбогатевших людей, общение с которыми меня особенно утомляет. Однако не следует распространяться на эту тему, будем считать, что я ничего не говорил. Ну, не смею долее отвлекать тебя от твоих дел. Кстати, зачем ты пришел сюда?

– Я принес вам булочку, – ответил Вильям.

– Как мило, – улыбнулся мистер Маркс. – Откуда ж ты узнал, что я здесь?

– Я вас тут спрятал, – сказал Вильям. – Ну, как будто вас разыскивает полиция, и вы пришли ко мне, – как будто пришли, – и раскаивались в том, что-то говорили сегодня мне в школе, и попросили спрятать вас и направить полицию по ложному следу. И я спрятал и соврал полицейскому, что вы улетели на континент, и я принес вам булочку, чтобы вас не мучил голод.

– Сегодня в школе? – переспросил мистер Маркс. Несмотря на профессиональную строгость и значительность, он был рассеянный и добрый человек. Он уже забыл свою недавнюю беседу с Вильямом, но теперь она всплыла у него в памяти. – О, да… Да, понимаю… Ну что ж, я считаю, что ты поступил по отношению ко мне очень благородно, мой мальчик. Очень благородно. Я в детстве при аналогичных обстоятельствах устраивал военно-полевой суд и приговаривал преступника к невероятным пыткам. Помню, особенно не любил я учителя по естествознанию и не раз подвешивал его за ноги на верхушку сосны.

– Неплохая идея, – сказал Вильям.

– Дарю тебе, – сказал мистер Маркс с рассеянным видом и взглянул на часы. – Ну, мне нужно идти…

– Хотите булочку, сэр? – спросил Вильям, вынимая ее из кармана.

Мистер Маркс осмотрел булочку, которая, несмотря на то что побывала в кармане у Вильяма, была сравнительно чистая.

– Достаточно половины, – сказал мистер Маркс. – Даже меньше половины.

– Тогда остальное съем я, – сказал Вильям, поделил булочку и в два приема покончил со своей долей.

Потом он стоял в дверном проеме и смотрел, как мистер Маркс идет через луг к дороге и в рассеянной задумчивости жует булочку.

Мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд прибыл на следующее утро.

Мистер Маркс привез его со станции в своей маленькой потрепанной довоенной машине.

Собрали учеников, и гость обратился к ним с речью. Это был тучный, напыщенный, с прилизанными темными волосами и с какой-то фальшивой улыбкой человек. В своей длинной бессвязной речи он все твердил о честности, благородстве и выставлял себя образцом этих добродетелей.

– Конечно, я был озорник, – говорил он, одаривая своей широкой улыбкой ряды скучающих слушателей. – Да, я проказничал, но, должен сказать, я никогда не поступал подло…

Скука в аудитории нарастала. Мистер Маркс, сидевший рядом с оратором, оперся локтем на колено и прикрыл глаза рукой, изображая глубокую задумчивость.

Окончание речи было встречено аплодисментами, которые свидетельствовали не о впечатлении, которое она произвела, а о чувстве облегчения, что она наконец закончилась.

– Противный хвастун, правда? – сказал Вильям Джинджеру.

Но мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд не интересовал Джинджера. Его мысли были заняты исключительно мистером Френчем.

– Сегодня он был еще хуже, чем обычно, – пожаловался он. – Наезжает и наезжает на меня. Отнял у меня гусеницу и оставил без перемены ни за что ни про что. Почти… И все мне выговаривает, выговаривает… Черт! Надо придумать что-нибудь такое же ехидное и сказать ему в ответ.

Тут Вильям вспомнил.

– Давай устроим над ним военно-полевой суд, – сказал он. – Давай устроим военно-полевой суд и приговорим его к… невероятным пыткам.

Джинджер повеселел.

– Давай, а когда?

– Можно после школы, на речке.

В укромном месте на берегу они уселись перед большим кустом, который должен был представлять собой обвиняемого. Вильям назначил себя судьей, а Джинджера – главным свидетелем.

Вильям обратился к кусту со всей строгостью.

– Вы преступник, – сказал он, – и закон должен вас покарать. Вы украли ценный игзимпляр гусеницы у этого мальчика?

Куст казался поникшим и удрученным.

– Он украл? – повернувшись к Джинджеру, спросил Вильям.

– Да, да, сэр, – ответил Джинджер.

– В военно-полевом суде не говорят: «да, сэр», – сказал Вильям немного раздраженно. – Так говорят только на кораблях. А в военно-полевом суде надо отвечать: «да, ваша честь».

– Почему? – спросил Джинджер.

– Неважно почему. Говори…

– Да, ваша честь, – сказал Джинджер.

– Вы украли редкую гусеницу у этого мальчика, – опять обращаясь к кусту, сказал Вильям, – и вы заключили его в классную комнату, в то время как ему полагалось быть на игровой площадке, и вы… Что еще он сделал, Джинджер?

– Он назвал меня полным идиотом, – сказал Джинджер.

– Это ужасно! – с важным видом произнес Вильям. – Он употребил именно эти слова?

– Да, да, ваша честь, – подтвердил Джинджер. – И он сказал, что я безмозглый и что веду себя как орангутанг.

– Ну, в сравнении с орангутангом нет ничего плохого, – заметил Вильям. – Я видел эту обезьяну в зоопарке. Она вела себя вполне разумно.

– Если ты собираешься принять его сторону… – запальчиво начал Джинджер.

– Нет, нет, – поспешно заверил его Вильям. Он сердито нахмурился и опять обратился к кусту: – Вы преступник, и вы признаетесь виновным в краже ценной гусеницы, и в противозаконном заточении мальчиков, и в использовании бранных слов по отношению к ним. У вас есть что сказать в свое оправдание?

Куст хранил молчание.

– Знаю, что сказать вам нечего, да я и не стал бы вас слушать. Я приговариваю вас к…

В этот момент из-за куста показалось чье-то незнакомое лицо, узкое, с блестящими чуть раскосыми глазами, взъерошенными, с проседью волосами и насмешливым ртом.

– Что тут происходит? – спросил незнакомец. – Судебное разбирательство?

– Военно-полевой суд, – холодно ответил Вильям. – И это наше дело.

– Прошу прощения, что вмешиваюсь, – сказал человек, – но, кажется, вы уже почти закончили. И каков приговор?

– Ну, – сказал Вильям неуверенно, так как его планы не простирались далее самой процедуры суда, – мы можем подвесить его за ноги на дерево.

– Нет-нет, – сказал человек. – Это слишком заурядно. Наказание должно соответствовать преступлению. Пусть он собирает с капусты гусениц, пока ни одной не останется в округе. А потом его надо выставить в клетке в зоопарке, кормить изъеденным клещами сыром, и пусть все мальчишки над ним потешаются.

Вильям усмехнулся.

– Да, хорошо придумано.

Он заглянул за куст, чтобы получше разглядеть инициатора этих предложений, и увидел невысокого мужчину в шортах, в потертом твидовом пиджаке, сидящего на траве. Рядом с ним стоял рюкзак.

– Я как раз собирался попить чаю, – сказал человек. – Присоединяйтесь. У меня много всякой еды, потому что я не делал остановки на ланч. Только выпил пива, съел ломтик хлеба с сыром в пабе – и вперед!

– Большое спасибо, – сказал Вильям, огибая вместе с Джинджером куст. – Вы очень добры.

– Очень добры, – сказал Джинджер.

– Садитесь, садитесь, – сказал человек. Он открыл рюкзак и достал несколько больших пакетов. – Моя хозяйка – натура широкая. Тут много всего.

И действительно: булки с сосисками, сэндвичи, пирог, яблоки, печенье…

– Налетайте, – сказал мужчина.

Они последовали его призыву.

– Вы тут живете? – спросил Вильям.

– Нет, я путешествую. Я считаю, что октябрь – самый лучший месяц для пеших походов. Этих мест в моем маршруте не было, но, когда я обнаружил, что нахожусь всего в нескольких милях отсюда, мне захотелось побывать здесь. Понимаете ли, я учился в здешней школе. Вы, я вижу, – он взглянул на их форменные галстучки, – посещаете то же самое образовательное учреждение… Полагаю, там теперь все по-другому. Я посмотрел на школу только снаружи, когда проходил мимо. Счел, что не стоит заходить внутрь… Но, услышав ваше судебное разбирательство, я не смог не заинтересоваться. Сразу всплыл в памяти военно-полевой суд, который мы устроили в мои школьные годы. – Он помолчал немного, потом улыбнулся. – Ну и история была!

– Расскажите нам, – попросил Вильям, жуя булку с сосиской.

Человек раскурил трубку.

– Ну, как я уже сказал, та еще была история… У нас было тайное общество. Полагаю, у вас тоже есть тайное общество. – Вильям кивнул. – Нас было шестеро. У всех были засекреченные имена. Сплошная тайна. Мы собирались в пещере, в той, что высоко на срезе карьера неподалеку от Марли. Перед входом в нее рос куст. Непросто было туда вскарабкаться, скажу я вам. Все держалось в строжайшем секрете. У нас были клятвы, устав и всякое такое. У одного мальчишки была кличка Боров. У него были маленькие глазки и маленькие заостренные уши, как у поросенка. Меня называли Живчик, не помню только почему… Противный был этот Боров, но втирался в доверие, подлизывался и так или иначе обводил вокруг пальца. А между тем стали пропадать деньги из карманов, перочинные ножики и прочее из парт и шкафчиков. Ну, мы установили наблюдение и поймали за этим Борова… Берите пончики, они выглядят аппетитно.

– Спасибо, – сказал Вильям. – Очень аппетитно.

– Конечно, нас потрясло, что вором оказался член нашего тайного общества. На следующий день мы собрались в пещере, устроили над ним военно-полевой суд и решили, что он должен подписать признание своей вины, и если он прекратит воровство, то ничего не скажем директору школы, а если нет, то покажем директору это признание. Конечно, из тайного общества мы его исключили… Попробуйте это шоколадное печенье.

– Спасибо, – сказал Джинджер.

– Я уже пробовал, – сказал Вильям. – Очень вкусное. Возьму еще. А что было потом?

Человек усмехнулся.

– Когда мы выбирались из пещеры, Боров решил сыграть со мной одну из своих «шуток» – толкнуть вниз, на камни, но я предугадал это и отступил в сторону, так что он сам и упал. И треснулся о камень, расшиб голову. Ему наложили швы, и больше недели он провалялся в постели. Как бы то ни было, а тайное общество перестало существовать.

– Почему? – спросил Вильям.

– А на следующий же день опять стали производить взрывы в карьере, как раз на той стороне, где была наша пещера. Мы видели, что она осталась невредимой и куст у входа уцелел, но пробраться к ней уже было невозможно. К тому же был конец учебного года, и мы разъезжались по домам. Мы находились на пансионе, и навряд ли кто из нас побывал здесь с тех пор. Я и сам здесь только потому, что обнаружил себя милях в двух от этих мест и захотелось на них взглянуть.

– Этот карьер… – задумчиво сказал Вильям.

– Не вздумайте туда забираться. И в наше-то время это было опасно, а сейчас вдвойне.

– Мы знаем его, – сказал Джинджер. – Он по дороге в Марли, да?

– Как давно это было, – сказал человек задумчиво. – Вот услышал ваш суд, и все всплыло в памяти. Вы судили преступника заочно, насколько я понял. Кто же он?

– Да этот Френч, – сказал Вильям.

– Наш учитель, – пояснил Джинджер.

– Ну, задайте ему по заслугам. Не забудьте. Пусть собирает гусениц с капусты, а потом сидит в клетке, в зоопарке… А теперь вам надо поторапливаться, а то родители забеспокоятся, не случилось ли чего с вами, да и я должен идти дальше… Возьмите с собой еду, которая осталась.

– Спасибо, – сказали Вильям и Джинджер в один голос.

– Очень интересно вы нам рассказывали, – добавил Вильям.

Все саркастические замечания, которые на следующее утро опять посыпались на них от мистера Френча, они воспринимали с полнейшим равнодушием, так как их взору рисовалась отрадная картина: их мучитель усердно собирает гусениц с капусты, а потом демонстрирует свою долговязую персону в клетке зоопарка.

Не только мистер Френч, но и весь персонал школы пребывал в нервозном состоянии. Потому что мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд играл с мистером Марксом, как кошка с мышкой. То он вроде готов был подарить новый спорткомплекс, то нет. Он явно наслаждался ощущением власти, которое ему предоставила ситуация. То он не знает… То не уверен… То он заметил, что мальчик, которому полагалось учить латинские глаголы, тайком читал комиксы, а другого он уличил в трусости во время боксерского поединка. В его время так не поступали, это нечестно, это неблагородно. Снова и снова – и тем, кто его слушал, и тем, кто не слушал, – он рассказывал, каким он был честным и отважным уже с детства. Он рассказал также, откуда у него шрам на лбу. Оказывается, он защищал маленького от верзилы, который потом набросился на защитника с перочинным ножиком.