Текст книги "Этот Вильям!"

Автор книги: Ричмал Кромптон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

«Надежда»

– Вильям! Опять ты играл в эту ужасную игру! – в голосе миссис Браун слышались нотки отчаяния.

И хотя одежда Вильяма была в пыли, галстучек съехал набок, лицо чумазое, коленки ободраны, взгляд его, однако, выразил справедливое негодование.

– А вот и нет! Ты сказала, и я слушаюсь. Ты сказала, чтобы я не играл в укротителей львов, и я не играю с тех пор, как ты сказала. И не буду играть, даже если меня станут упрашивать. Раз ты сказала, чтобы я не играл в укротителей львов, я…

Миссис Браун прервала его.

– Ну, а во что же ты играл? – спросила она устало.

– Я играл в укротителей тигров, – сказал Вильям. – Это совсем другая игра. В «укротителях львов» половина львы, половина укротители, и укротители хотят укротить львов, а львы не хотят укрощаться. Это «укротители львов». Вот и все, очень просто.

– А что ты делаешь в «укротителях тигров»? – недоверчиво спросила миссис Браун.

– Ну…

Вильям задумался.

– Ну, – повторил он не очень уверенно, – в «укротителях тигров» половина тигры, – понимаешь? – а другая половина…

– Это точно такая же игра, Вильям, – прервала его миссис Браун.

– Как же ты можешь называть ее такой же, – заупрямился Вильям. – Разве можно называть льва тигром? Это совсем другое животное. И в зоопарке они совсем в разных клетках. «Укротители тигров» не может быть такой же, как «укротители львов».

– Ну ладно, – твердо сказала миссис Браун. – Больше никогда не играй в укротителей тигров. А теперь пойди и умойся.

Справедливое негодование Вильяма возросло.

– Умыться? – переспросил он, словно не веря ушам своим. – Умыться? Да я умываюсь два раза в день. Я умываюсь утром, когда встаю, и я умываюсь перед обедом. Как ты мне велела.

– Хорошо, пойди и посмотри на себя в зеркало.

Вильям подошел к зеркалу и с интересом рассмотрел свое отражение. Затем он легонько провел ладонями по грязным щекам, пригладил волосы и вернул на место галстучек. Проделав это, он с надеждой посмотрел на мать.

– Этого недостаточно, – сказала она. – Ты должен умыться, причесать волосы, и лучше смени костюмчик… и чулки. Всё в пыли!

Вильям медленно повернулся и пошел из комнаты.

– Не могу представить, – с горечью говорил он на ходу, – что в других домах так же часто умываются и причесываются, как в этом. Им можно только позавидовать.

Минут десять спустя миссис Браун услышала, как он спускается по лестнице.

– Вильям! – позвала она.

Он вошел. Мальчик преобразился. Лицо умытое, волосы причесаны, одежда свежая. Но выражение справедливого негодования не исчезло.

– Так-то лучше, – одобрительно сказала миссис Браун. – Теперь, Вильям, посиди здесь до чая. Осталось всего несколько минут, и не стоит тебе выходить. Только опять перепачкаешься. Посиди немного.

Вильям обвел взглядом гостиную с видом человека, выведенного из терпения.

– Здесь?

– Да, дорогой, только до чая.

– Что мне тут делать? Тут совсем нечего делать. Не могу же я сидеть и ничего не делать.

– Почитай книгу. У нас столько книг, которые ты не читал, и я уверена, некоторые тебе понравятся. Почитай, например, Скотта, – закончила она не очень уверенно.

С видом страдальца Вильям пересек комнату, взял книжку и сел в гордом уединении, держа книгу вверх ногами.

Таким его и застала миссис де Виэ Картер, о приходе которой ми нугу спустя доложила горничная.

Миссис де Виэ Картер была недавним приобретением их округи. Она была урожденная Рэндолл, из графства Хертфордшир. Каждый, кого миссис де Виэ Картер одаривала улыбкой, чувствовал себя польщенным. Она была высокая, красивая, деятельная и изысканно одевалась. Ее прибытие явилось сенсацией для местного общества. Все сошлись во мнении, что она «очаровательна».

Войдя в гостиную, она увидела аккуратно одетого, умытого и тщательно причесанного мальчика, который спокойно сидел в кресле и читал книгу.

– Какое милое дитя, – шепнула она, обмениваясь рукопожатием с миссис Браун.

Вильям насупился.

Миссис де Виэ Картер устремилась к нему.

– Ну, мой малыш, как поживаешь?

Ее малыш не ответил, отчасти потому, что миссис де Виэ Картер, положив руку ему на голову, прижала его лицо к своему надушенному жабо. Он еле успел отвести нос от шипа большой розы, гнездившейся в оборках.

– Я обожаю детей, – проворковала гостья над его головой, обращаясь к миссис Браун.

Улучив момент, Вильям высвободил голову, а миссис де Виэ Картер взяла его книжку.

– Скотт! – воскликнула она. – Милый мальчуган!

Встревоженная выражением лица Вильяма, миссис Браун поспешно отвела гостью в сторону.

Пожалуйста, давайте сядем здесь, – сказала она. – Какая чудесная погода!

Вильям вышел из комнаты.

– Вы знаете, я очень увлечена благотворительностью, – продолжала гостья, – особенно работой с детьми. Я обожаю детей! Какой он у вас славный. И я умею с ними ладить. Как и вообще с людьми. Уж такой у меня характер! Может быть, вы слышали, что я занялась здесь клубом для детей «Надежда», и очень успешно. Такие милашки! Да, три кусочка, пожалуйста. Да, и знаете, я хочу, чтобы вы помогли мне. Поможете, дорогая? Вы и ваш кроха. Я хочу, чтобы в нашем клубе были дети из разных слоев общества. «Надежда» – какое хорошее название, не правда ли? Для деревенских детей будет таким благом встречаться с детьми нашего круга.

Миссис Браун была польщена. Все-таки миссис де Виэ Картер – одна из Рэндоллов.

– Например, – флейтой заливалась гостья, – когда я вошла и увидела, как ваше маленькое сокровище тихо сидит там, – она театрально указала на кресло, в котором недавно соизволил сидеть Вильям, – я подумала: «О, я должна его заполучить». Деревенские дети нуждаются в облагораживающем влиянии детей нашего круга. Какие вкусные пирожные. Вы одолжите мне его, да? Мы встречаемся один раз в неделю по средам, во второй половине дня. Может он прийти? Я буду его опекать.

Миссис Браун колебалась.

– Э… да, – сказала она нерешительно. – Я, право, не знаю, годится ли Вильям для этого. Однако…

– О, вы от меня не отделаетесь, – сказала миссис де Виэ Картер, шутливо погрозив пальчиком, унизанным кольцами. – Разве я его уже не знаю? Я считаю его одним из моих милых маленьких друзей. Я всегда быстро схожусь с детьми. Это у меня врожденное.

Вильям проходил через холл, как раз когда миссис де Виэ Картер вышла из гостиной.

– Вот ты где! – сказала она. – Я так и знала, что ты ждешь, чтобы попрощаться со мной.

Она было занесла руку, чтобы обнять его, но Вильям отступил и стоял, злобно нахмурившись.

– Очень рада была вас видеть, – напряженно улыбаясь говорила миссис Браун и старалась загородить собою лицо Вильяма, но сдержать миссис де Виэ Картер было невозможно.

Встречаются люди, которым выражение лица ребенка абсолютно ничего не говорит. Она опять устремилась к Вильяму.

– До свиданья, Вилли, дорогой! Ты не слишком взрослый, чтобы поцеловать меня?

У миссис Браун перехватило дыхание.

Взглянув на свирепое лицо Вильяма, дрогнули бы люди и покрепче, чем миссис де Виэ Картер, но она только улыбнулась, когда, бросив на нее последний злобный взгляд, он развернулся и вышел.

– Какой славный и какой застенчивый! – проворковала миссис де Виэ Картер. – Они так милы, когда стесняются.

Вечером о предложении узнал мистер Браун.

– Я как-то не могу представить Вильяма, – медленно сказал он, – в этом клубе «Надежда»; но, конечно, если ты считаешь нужным, пусть идет.

– Понимаешь, – озабоченно сказала миссис Браун, – она придает этому такое значение, и она действительно очаровательна, и, в конце концов, она пользуется влиянием.

Она из Рэндоллов, ты знаешь. И было бы глупо обидеть ее.

– Вильяму она понравилась?

– Она была с ним ласкова. Во всяком случае, хотела быть, – добавила миссис Браун поспешно, – но ты знаешь, как непросто с Вильямом… и еще он терпеть не может, когда его называют Вилли. Не понимаю почему. В конце концов, так зовут многих людей.

Настал день встречи в клубе «Надежда». Вильям спустился к завтраку со страдальческим выражением на пышущем здоровьем лице. Он сел за стол и, приложив ладонь ко лбу, глухо застонал.

Миссис Браун испуганно вскочила.

– Вильям! Что с тобой?

– Голова! – сказал Вильям слабеющим голосом.

– О дорогой! О бедняжка! Тебе лучше пойти и лечь. О бедняжка!

– Да, я лучше пойду и лягу, – сказал Вильям жалобно. – Только сначала позавтракаю.

– О, я бы тебе не советовала, раз так болит голова.

Вильям посмотрел на яичницу с беконом и проглотил слюну.

– Я думаю, что смогу немножко поесть, мама.

– Нет, я бы не советовала. Тебе станет хуже.

С большой неохотой Вильям ушел в свою комнату.

Миссис Браун после завтрака поднялась к нему.

Нет, ему не стало лучше, но он думает, не прогуляться ли. Да, голова все еще очень болит. Миссис Браун предложила ему воду с солью, это поможет. Нет, он не хочет доставлять ей хлопот. Он думает, что прогулка пойдет ему на пользу.

Потеплее одевшись, он мелкими нетвердыми шажками направился к калитке, провожаемый тревожным материнским взглядом.

Потом он пробрался за рододендровым кустом, растущим около ограды, и влез через окошко в кладовую.

Получасом позже в гостиную вошла возмущенная кухарка, ведя за собой Вильяма.

– Он столько всего уплел, мэм. Вы не поверите. Ветчину, пирог, три холодных сосиски и непочатую банку лимонного желе.

– Вильям! – воскликнула миссис Браун. – О какой головной боли может идти речь, если ты такое вытворяешь.

С головной болью было покончено.

Остаток утра он провел с Генри, Дугласом и Джинджером. Все были членами учрежденного ими тайного общества под названием «Разбойники». Кроме секретности, общество не ставило перед собой никаких особых задач. Вильям был признан его главой и очень этим гордился. Если они узнают, если догадаются! Его бросало то в жар, то в холод при этой мысли. Вдруг они узнают, что он идет туда, или кто-то потом им скажет – ему уже никогда не быть главным. Он пытался узнать их планы на вторую половину дня. Если бы знать, где они будут, можно избежать встречи с ними. Но ничего не удалось выяснить.

Они провели утро в лесу, «охотясь» на кроликов с фокстерьером Чипсом, хозяином которого был Генри, и дворнягой Вильяма Джамблом. Кроликов они не увидели и не услышали, но Джамбл гонялся за бабочками и пчелами и рылся в кротовинах, и его ужалила оса, а Чипе поймал полевую мышь. Так что время не пропало зря.

Вильям, однако, участвовал во всем этом без особого энтузиазма. Он прокручивал в уме то один план, то другой, и все они никуда не годились.

Он вошел в столовую на ланч раньше, чем обычно. Там были только его старшие брат и сестра, Роберт и Этель. Он вошел, прихрамывая, закусив губу и сведя брови от боли.

– Привет! Что стряслось? – спросил Роберт, которого за завтраком не было, и он забыл о «Надежде».

– Я растянул связку, – жалобно сказал Вильям.

– Садись, приятель, дай-ка посмотрю, – сказал Роберт сочувственно.

Вильям смиренно сел на стул.

– Которая?

– Э… эта.

– Однако хромал ты на другую ногу, – холодно сказала Этель.

С растяжением связки было покончено.

Встреча в «Надежде» должна была начаться в три. Родные Вильяма отнеслись с полным безразличием к его жалобам на острую зубную боль, начавшуюся в половине третьего, на острый ревматизм без двадцати пяти три и на приступ печени (Вильям считал, что эта идея ему ниспослана свыше, ведь именно из-за печени отец не ходил на работу) без двадцати три. Без четверти Вильям был в холле, одетый для «Надежды».

– Я уверена, тебе понравится, – сказала миссис Браун, желая его успокоить. – Ты будешь там играть и хорошо проведешь время.

Ответом Вильяма было лишь гордое молчание.

– Эй, Джамбл! – позвал он.

Как бы то ни было, жизнь не такая уж беспросветная, раз у него есть Джамбл.

Пес примчался из коридора, ведущего в кухню, морда была вымазана соусом, полуобглоданную кость он уронил на ковер в холле и с нетерпеливым восторгом смотрел на хозяина.

– Вильям, на встречу ты пойдешь без собаки.

– Почему? – возмущенно спросил Вильям. – Не понимаю почему? Собаки ведь не пьют пиво[4]4
  Общество трезвости в Англии тоже называется «Надежда».


[Закрыть]. У них такое же право присутствовать на этой встрече, как и у меня. Совсем все запрещается, да?

– Но я уверена, что ему не позволят находиться там. Никто не ходит на собрания с собаками.

Миссис Браун крепко держала Джамбла за ошейник, и Вильям нехотя отправился один.

– Надеюсь, тебе там понравится, – крикнула миссис Браун весело.

Общество трезвости в Англии тоже называется «Надежда».

Он повернулся и посмотрел на нее.

– Удивляюсь, как я еще не умер, – с горечью сказал он, – от всего того, что мне приходится терпеть.

Он шел медленно, совсем удрученный. Около калитки остановился и осторожно окинул взглядом улицу. По ней, с коротким интервалом друг от друга, двигались три фигуры. Это были Генри, Дуглас и Джинджер.

Первым побуждением Вильяма было рвануть назад и дождаться, пока они пройдут. Но что-то в их облике поразило его. У них тоже был удрученный и пристыженный вид. Он дождался первого. Генри робко взглянул на него и хотел было пройти мимо.

– Значит, ты тоже идешь? – спросил Вильям.

Генри от неожиданности разинул рот.

– Она к твоей маме тоже приходила? – ответил он вопросом на вопрос.

Он удивился, когда увидел позади себя Джинджера и Дугласа, а Джинджер удивился, увидев позади себя Дугласа. Дальше они пошли вместе, в унылом молчании. Джинджер поднес руку к горлу.

– Сильно болит, – пожаловался он. – Зачем только меня отправили!

– Я тоже больной – сказал Генри. – Я говорил им.

– И я, – сказал Дуглас.

– И я, – сказал Вильям с хриплым невеселым смехом. – Какие жестокие, заставили совсем больных выйти из дома.

У входа в здание они остановились, и Вильям с тоской устремил взгляд на спортплощадку.

– Нельзя, – уныло сказал Джинджер, – узнают.

Они вошли в дверь.

Внутри сидела группка скучающих смурных детей, которые приходили сюда только потому, что надеялись на угощение.

Миссис де Виэ Картер выплыла к ним вся в оборках, с развевающимся шарфиком, распространяя запах духов.

– Милые дети, – сказала она, – добро пожаловать на нашу встречу. Это, – обратилась она к постоянным членам «Надежды», и те устремили сонливые взоры на «разбойников», – наши новые друзья. Им с нами будет хорошо! Идемте, дорогие детки!

Она усадила их в первом ряду и, встав перед ними, продолжила:

– Ну, милые девочки, милые мальчики, какими вы должны быть на наших встречах?

И в ответ раздалось заунывное:

– Спокойными и вежливыми.

– У меня есть имя, дорогие дети.

– Спокойными и вежливыми, миссис де Виэ Картер.

– Вот именно, дорогие дети. Спокойные и вежливые. Теперь вы, наши новые маленькие друзья, какими я хочу вас видеть?

Молчание.

«Разбойники» сидели испуганные, оцепенелые, словно выставленные на позор и бесчестье.

– Такие вы застенчивые, да? – и она протянула руку.

Вильям сумел увернуться, и лицо Джинджера оказалось плотно прижатым к бриллиантовой броши.

– Я уверена, скоро ваша застенчивость пройдет. Нам так хорошо здесь. Хорошо и весело. Ну, дорогие дети, как у нас тут?

И опять заунывный хор:

– Хорошо и весело, миссис де Виэ Картер.

– Вот так. Теперь вы, милашки в первом ряду, вы мне скажите. Вильям, голубчик, ты начнешь. Как у нас тут?

В эту минуту Вильям был, пожалуй, близок к самоубийству. В глазах Генри он перехватил огонек. Генри это ему припомнит. Вильям кашлянул, но не ответил.

– Тогда ты скажи мне, Генри, мальчик мой.

Генри покраснел, и Вильям приободрился.

– Ах, в следующий раз они уже не будут так стесняться, вы согласны со мной, милые дети?

– Да, миссис де Виэ Картер, – прозвучал равнодушный ответ.

– Ну, начнем с одной из наших песенок. Откройте свои книжки. – Она села к пианино. – Номер пять, «Искристая водичка». Приготовились, дорогие мои. Готовы?

Она взяла вступительные аккорды.

«Разбойники», хотя у них и были книжки, к хору не присоединились. Против самой газированной воды они ничего не имели, но петь не хотели.

После заключительных аккордов миссис де Виэ Картер сказала:

– Теперь, милые дети, мы поиграем в одну из наших игр. Вы начнете сами, хорошо, детки? А я пойду узнаю, почему маленький Тедди Уиллер не пришел. Он не должен пропускать, не правда ли, дорогие? Ну, какую игру мы выберем? На прошлой неделе мы играли в «киску на углу», да? А сейчас давайте в «шелковицу». Нет, не в «пьяницу», дорогой. Это плохая, грубая игра. Ну, я пойду, а вы постарайтесь расшевелить этих четырех застенчивых милашек, чтобы они чувствовали себя здесь как дома, хорошо? Играйте тихо. И прежде, чем я уйду, скажите мне, какими вы должны быть – четыре слова!

– Спокойными и вежливыми, хорошими и веселыми, – раздалось в ответ.

Она отсутствовала с четверть часа. А когда вернулась, игра была в полном разгаре. Но это была не «шелковица». Дети визжали и лупили друг друга. Столы были перевернуты и несколько стульев сломано. Криками, воплями и битьем укротители старались укротить; рыча, отбиваясь и кусаясь, животные не хотели покоряться. Скуки и безразличия не было и в помине. Вильям, с разорванным в клочья галстучком, в порванном пиджаке, с расцарапанным лбом, охрипший от крика, был во главе укротителей.

– А ну, пошли!

– Я вам покажу!

– Гр-р-р-р-р!

– Смелее! Хватайте их, бейте, стегайте!

Рев и завывания животных леденили душу.

Среди всего этого миссис де Виэ Картер всплескивала руками и пыталась утихомирить обе стороны: «спокойные и вежливые», «хорошие и веселые», «детки, дорогие», «Вильям», – но в пылу сражения на эти возгласы никто не обращал внимания.

Потом кто-то (о том, кто именно, сведения в сводках разнились) выскочил на спортплощадку, и там сражение завершилось. Члены клуба «Надежда» нехотя разошлись по домам, с шишками и синяками, но совершенно счастливые.

Миссис Браун с тревогой ожидала возвращения Вильяма.

Увидев его, она ахнула и без сил опустилась на стул.

– Вильям!

– Я не играл, – быстро сказал Вильям, глядя на нее заплывшим глазом, – я не играл в те игры, что ты запретила играть.

– Тогда… в какую же?

– Это была… это была «укротители и коркодилы». Мы играли в «Надежде».

«Хобби»

Дядя Джордж приходился Вильяму крестным отцом и ревностно следил за его воспитанием. Вильям был бы рад избавиться от такого внимания. Ежегодные посещения дяди Джорджа превращались для Вильяма в пытку, вынести которую ему помогал философский склад ума и знание того, что рано или поздно этот визит закончится. У дяди Джорджа сложились свои представления о том, каким должен быть ребенок. Вильям был весьма далек от этого идеала, что печалило крестного. Однако он не собирался отказываться от попыток воспитывать Вильяма.

Он хотел бы видеть Вильяма тихим, благонравным, интеллектуально развитым, но судьбе было угодно дать ему в крестники мальчика, который не был ни тихим, ни хорошо воспитанным, ни любителем предаваться умственным занятиям… Вильям был полон жизни.

В этом году визит дяди Джорджа длился так долго, что терпение Вильяма достигло своего предела. У него даже появилось предчувствие, что рано или поздно что-то должно стрястись. Вот уже в течение пяти недель он с неохотой сопровождал дядю Джорджа во время его утренних прогулок, он пытался (большей частью безуспешно) соблюдать абсолютную тишину, когда дядя Джордж спал днем, а по вечерам приходилось слушать воспоминания дяди Джорджа о его молодости. Наступил момент, когда чувство тихой неприязни к дяде Джорджу грозило перейти в нечто более сильное.

– Ну, Вильям, – сказал дядя Джордж за завтраком, – кажется, сегодня будет дождь, так что давай с утра займемся делом, а? Нет ничего лучше работы, не так ли? У тебя ведь не все получается с арифметикой. Давай подтянемся. Мы славно поработаем, а?

Вильям холодно посмотрел на него.

– Зачем же делать то, чем я буду заниматься в школе? – сказал он. – Я не хочу раньше других ребят учить то, что будет в следующем полугодии. По отношению к ним это нечестно.

Дядя Джордж потер руки.

– Ну что ж, это делает тебе честь, мой мальчик, – сказал он. – Но если мы повторим кое-что из пройденного, от этого будет только польза. История, например. Нет ничего лучше истории, так ведь?

Вильям сделал вид, что согласен.

– Так займемся историей, – с воодушевлением сказал дядя Джордж. – Жизнь великих. Весьма впечатляюще. Это куда лучше, чем попусту тратить время на всякие дикие забавы.

Под дикими забавами подразумевались труба, автомобильный гудок и незамысловатый инструмент, который очень натурально воспроизводил вопли двух дерущихся кошек. Все это по требованию дяди Джорджа было конфисковано отцом Вильяма. Дядя Джордж не считал их годными для воспитания. Они также мешали его дневному сну.

Дядя Джордж расположился в библиотеке, настроившись на тихое мирное утро. Вильям уселся рядом. Он тщетно искал способа уклониться от занятий. День выдался хмурый, ливмя лил дождь. К тому же пять прошедших недель сломили Вильяма. Он знал, что от дяди Джорджа не отвертеться. От домашних сочувствия ждать было нечего. Он допекал их в течение года, и они отнюдь не сожалели о том, что дядя Джордж держал его в узде.

Итак, дядя Джордж величественно расположился в кресле около камина.

– Когда я был ребенком, – начал он, откинувшись назад и соединив кончики пальцев, – я любил учиться. Уверен, ты тоже любишь учиться, не так ли? Что тебе больше всего нравится?

– Мне? – сказал Вильям. – Мне нравится играть в краснокожих.

– Да, да, – начиная раздражаться, сказал дядя Джордж. – Но это совсем другое, Вильям. Ты должен стремиться быть послушным.

– Зачем же быть послушным, когда играешь в краснокожих, – решительно возразил Вильям. – На что он годен, послушный краснокожий.

– Ах, но зачем же играть в краснокожих? – сказал дядя Джордж. – Грубая игра. Ну, давай обратимся к истории. Ты должен брать пример с таких личностей как Клайв, Наполеон, Вульф…

Вильям, у которого героические личности, включенные в школьную программу, не вызывали особого интереса, еще более приуныл.

– Какие уроки можем мы извлечь из их жизни, мой мальчик? – продолжал дядя Джордж.

Вильям за спиной дяди Джорджа пытался перекувырнуться на маленьком пространстве между стеной и креслом.

– Разные события и даты и всякое такое, – коротко ответил он. – Как будто это можно запомнить! – добавил он с возмущением.

– Нет-нет, – сказал дядя Джордж, но от камина шло тепло, кресло было уютным, и его рвение воспитывать улетучивалось, – хладнокровно противостоять ударам судьбы, пренебрегать испытаниями, быть терпеливым и тому подобное…

Он вдруг замолк.

Вильяму удалось перекувырнуться, но при этом он нечаянно задел шею дяди Джорджа. Тот, преодолев сон, возобновил нравоучения.

– Вот непоседа! – с неудовольствием пробормотал он. – Ты должен сочетать в себе мягкость Мура и мужество Веллингтона.

До Вильяма наконец дошло, что веки у дяди Джорджа смыкаются, и он буквально замер – вот бы удивились его учителя!

Тишина и тепло библиотеки возымели свое действие. Не прошло и трех минут, как дядя Джордж погрузился в сон.

Вильям расслабился и подкрался, чтобы поближе рассмотреть лицо врага своего. Оно ему очень не понравилось. Надо было непременно что-то сделать. Он огляделся. Ничего подходящего под рукой не было. Только мамина коробка со швейными принадлежностями стояла на стуле около окошка, а на ней груда носков Роберта, старшего брата. По обеим сторонам кресла торчали фалды фрака, дядя Джордж спал. Через несколько минут Вильям в приподнятом настроении удалился. У дяди Джорджа к одной фалде фрака был крепко пришит ярко-голубой носок, а на другой – сиял оранжевый. Роберт предпочитал носки кричащих цветов.

Вильям был вполне счастлив. Дождь перестал, и он провел утро с друзьями. Они охотились в лесу на медведя. И хотя медведей не встретили, утешились тем, что увидели мышь. Насвистывая, Вильям вернулся домой и к своему большому удовлетворению увидел, как в столовую вошел дядя Джордж, очевидно разбуженный звонком к ланчу и явно не подозревающий, что он украшен голубым и оранжевым носками.

– Странно! – воскликнул он, когда Этель, сестра Вильяма, обратила его внимание на голубой носок. – Очень странно!

Вильям благоразумно удалился, бормоча под нос что-то вроде «пойду-ка умоюсь», чем очень удивил свою сестру, и она обеспокоенно спросила, здоров ли он.

– Очень странно! – сказал дядя Джордж, обнаружив и оранжевый носок.

Когда Вильям вернулся, все уже утряслось и дядя Джордж с аппетитом поглощал ростбиф.

– А, Вильям, – сказал он, – мы должны будем завершить урок истории. Ничего нет лучше истории. Ничего нет лучше истории. Она учит нас хладнокровно противостоять ударам судьбы и пренебрегать испытаниями. Потом мы займемся географией…

Вильям тяжело вздохнул.

– …необычайно увлекательный предмет. Реки, горы, города и прочее. Это так развивает. В твоем возрасте утро должно быть посвящено умственной работе, Вильям, а вторая половина дня какому-нибудь тихому занятию… какому-нибудь развивающему хобби.

По выражению лица Вильяма можно было судить, что он не вполне согласен, но он не возражал. Он уже усвоил, что возражать бесполезно и что против красноречия дядя Джорджа существует только одно оружие – молчание.

После ланча дядя Джордж по обыкновению удалился, чтобы вздремнуть. А Вильям пошел к навесу в самом конце сада и продолжил там мастерить клетку для кролика, которую замыслил несколько дней назад. Он надеялся, что если сделает клетку, то Провидение пошлет ему кролика. Весело насвистывая, он вкривь и вкось забивал гвозди.

– Вильям, сейчас не надо этим заниматься.

Он повернулся и с досадой посмотрел на миссис Браун.

– Почему?

– Дядя Джордж отдыхает.

Он бросил на нее возмущенный взгляд и ушел из-под навеса. Кто-то оставил косилку посреди лужайки. В порыве чистейшей добродетели, что с ним случалось нечасто, он решил быть полезным. К тому же ему нравилось подстригать траву.

– Вильям, – из окошка выглянула сестра, – сейчас этим не занимайся. Дядя Джордж отдыхает.

Он нарочно подтянул косилку на середину клумбы и бросил ее там. Становилось невмоготу.

– Чем же мне заниматься? – с горечью спросил он все еще стоявшую у окна Этель.

– Придумай какое-нибудь тихое развивающее хобби, – сказала она насмешливо и ушла.

Настроение у Вильяма было настолько испорчено, что он и вправду задумался о хобби, но те, что приходили на ум, его не интересовали. Собирать марки, засушивать цветы – тьфу!

Он шел по дороге, засунув руки в карманы, насупив брови, и развлекал себя тем, что воображал дядю Джорджа в различных безвыходных ситуациях: заброшенным на необитаемый остров, захваченным пиратами, унесенным орлом. Вдруг в окошке, мимо которого он проходил, что-то привлекло его внимание, и он остановился. Это было чучело птицы под стеклянным колпаком. Вот какое будет у него хобби – делать чучела! Такое тихое хобби. И он сможет им заниматься, не мешая дяде Джорджу спать. И наверное, это просто. В первую очередь надо, конечно, найти мертвое животное. Любое для начало. Кошку или собаку. Больших, например медведей и львов, он станет делать потом. Он потратил почти час в поисках околевшей кошки или собаки. Он искал в водосточных канавах по обе стороны дороги и в садах и даже начал испытывать недовольство тем, что животные в окрестных местах не желали расставаться с жизнью. Наконец он нашел маленькую засохшую лягушку. Она совсем съежилась, но начать можно было и с нее. Он положил лягушку в карман и пошел домой.

С чего же начинают делать чучело? Он что-то слышал о таннине, о том, что им надо их задубить. Но что это такое, где его взять? Тут он вспомнил, как Этель говорила, что в чае есть таннин. Тогда все в порядке. Первое, что необходимо сделать, это налить чаю. Он пошел в гостиную. Там никого не было, но на столе около камина стоял поднос с двумя чашками. Видно, мама и сестра только что пили чай. Он положил лягушку на дно чашки и аккуратно наполнил ее из чайника. Оставив лягушку пропитываться таннином, Вильям вышел в сад.

Несколькими минутами позже в гостиную вошла миссис Браун.

Дядя Джордж, отдохнувший, стоял около камина с чашкой в руке.

– Вижу, вы налили мне чай, – сказал он. – Но какой-то странноватый у него вкус. Наверное, вы стали кипятить молоко. Конечно, так безопаснее. Гораздо безопаснее. Но это привносит странноватый привкус.

Он сделал еще глоток.

– Но… я не наливала вам чаю… – начала миссис Браун.

Тут вошел Вильям. Он сразу же посмотрел на стол.

– Куда делась моя лягушка? – сердито спросил он. – Это мое хобби, я делаю чучела, а кто-то взял мою лягушку. Я оставил ее на столе.

– На столе? – сказала миссис Браун.

– Да. В чашке с чаем. Чтобы она полежала в таннине. Так нужно, чтобы сделать чучело. Я сначала должен подержать ее в таннине. Я…

Дядя Джордж побледнел. В звенящей тишине он опустил ложечку в чашку и исследовал содержимое. Миссис Браун и Вильям, замерев, смотрели на него. Эта минута, казалось, вобрала в себя весь ужас греческой трагедии. Потом дядя Джордж поставил чашку и тихо вышел из комнаты. У него был вид человека, который собирается отбыть домой первым же поездом. Судьба нанесла ему удар, которому он не смог противостоять хладнокровно; подвергла испытанию, которым он был не в силах пренебречь. Судьба поквиталась за Вильяма.