Текст книги "Зашедшая слишком далеко (ЛП)"
Автор книги: Ричардс Натали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
– Ты неделями хандришь. Ты даже сегодня не хотел приходить. А теперь ты стонешь, что я слишком сильно бросаю.
– Я не стону. Ты злишься и это очевидно, – сказал Тейт. – Твой отец злится из-за отсрочки на восемь игр, да?
Джексон запустил мяч в грудь Тейта. Он поймал его и с ухмылкой отбросил назад.
– Я принимаю это как «да».
Джексон пожал плечами.
– Он меня этим не испугает, так что плевать.
– Это неправильно, чувак. Ты должен рассказать кому-нибудь.
– Зачем? Чтобы я мог превратиться в такое же маленькое угрюмое дерьмо, как ты?
Лицо Тейта стало жестким.
– Может быть, если тебя перестанут бить по почкам, ты будешь лучше бросать.
Напряжение между ними было болезненным. Оно давило на меня, пока я не почувствовала себя так, словно меня ударили.
Джексон опустил глаза под взглядом Тейта.
– Знаешь, я заставлю его заплатить.
– Твоего отца?
– Нет. Того, кто выложил ту запись. Того, кто унизил Кристен.
Я перестала дышать, у меня похолодело лицо, как будто кровь отлила от него.
Тейт пожал плечом, уставившись на трибуны с другой стороны поля.
– Это все пройдет.
– Я не собираюсь позволить этому пройти. Я собираюсь найти его. И заставлю его заплатить.
Голос Джексона был достаточно холодным, чтобы обжечь. Мои руки дрожали, внезапно я поняла, что они могут меня видеть. Не то, чтобы это имело какое-либо значение. Я школьный фотограф. У меня есть право находиться где угодно.
Но я также та девушка, которая снимала, как Джексон смотрит видео. Та же самая, что фотографировала Кристен. Если он начнет соединять точки, то где-то посредине он найдет меня.
Они больше не разговаривали. Наконец Тейт, волоча ноги, поплелся по полю, а Джексон бросил ему мяч. Именно тогда я снова начала дышать.
Я осторожно начала выбираться, убедившись, что я не сделаю неверного шага или не обрушу что-нибудь, что выдаст меня. Как только я выбралась из-под трибун, я побежала. Я просто хотела убраться отсюда подальше.
Когда я добралась до машины, Тейси все еще висела на телефоне, но она быстро отключилась, заметив выражение моего лица.
– Что случилось?
– Ничего.
Все.
Я завела двигатель, и Тейси повалилась на бок.
– Мы уезжаем? А как насчет фотографий? Ты сделала достаточно снимков? Почему ты так дрожишь?
– Я достаточно наснимала.
Недостаточно. Вообще-то я не сделала ни единого кадра с поля, но мои руки скользили по рулю, а я не хотела оставаться здесь ни единой лишней минуты. Я выехала с парковки с включенным радио, но угрозы Джексона звенели у меня в ушах.
Глава 13
Это самый худший из кошмаров – из тех, когда вы знаете, что спите, и все равно не можете проснуться. Ник стоит передо мной в бейсболке с повернутым назад козырьком и простирает руку ко мне. Он произносит мое имя, все мое тело расцветает от его улыбки.
Я прикасаюсь к его пальцам, а позади нас появляется Тейт в запятнанной рубашке. Но это не Тейт. Не настоящий. У него белые глаза, молочная пленка закрывает радужку. Глубокие сиреневые синяки покрывают его скулы, и его кожа серо-синего цвета. Мертвенная бледность.
Я пытаюсь снова посмотреть на Ника, но я не могу оторвать взгляд от загубленных глаз Тейта. Теперь здесь еще и Стелла. Она смотрит на нас такими же мутными глазами, как и у Тейта, ее кожа увядшая и грязная. Ник произносит мое имя, но я вижу лишь бледные, как мел, губы Тейта и волосы Стеллы, слипшимися прядями опадающие на ее плечи.
– Он идет за тобой, – Стелла моргает своими белыми глазами, и у меня перехватывает дыхание, когда я вдыхаю ее гнилой запах.
Рука Ника сжимает мою. Теплая. Безопасная.
– Кто идет?
– Я иду, – говорит Ник. Но это не Ник.
Это Джексон.
Он сжимает мою руку, пока кости на моем запястье не начинают ломаться. Я упираюсь пятками. Пытаюсь вырваться. Но он удерживает меня. Боже, он притягивает меня ближе.
Я с криком просыпаюсь, мои руки и ноги покрыты гусиной кожей.
Все хорошо. Я в порядке.
Я прижимаю руку к груди и жду, пока успокоится мое дыхание. Уже прошло три дня после того, как я увидела его на поле, а я все еще на грани.
Моя спальня освещена светом настольной лампы, которую я забыла выключить, но на улице все еще темно. Я проверяю свой телефон на ночном столике. Еще слишком рано, чтобы вставать даже для школы, но я не хочу рисковать и снова проваливаться в свой кошмар.
Я проскальзываю в ванную, быстро принимаю душ и возвращаюсь в свою комнату, стягивая волосы во влажный конский хвост. Мой желудок сжимается при виде коричневого конверта, который моя мать оставила у меня на столе, пока я спала. Пришли фотографии Кристен. Я не уверена, что хочу их видеть. Но я должна.
Я решительно разрываю конверт и осторожно по одной вытаскиваю фотографии. Я слишком низко сидела, чтобы получить качественные кадры сцены, но несколько не так уж плохи: Кристен на подиуме, пара джинсов с красными пятнами, пролетающая мимо ее плеча, один с плакатом, на который указывает кто-то из ребят, и один, когда она плачет.
Этот снимок я положила на низ стопки. Часть меня хочет перевернуть его лицом вниз, может быть, даже засунуть подальше в ящик. Вместо этого я вытаскиваю тетрадь и выбираю блестящую розовую ручку. В точности как я сделала с Джексоном, я смотрю на ее грехи.
Я уже начинаю запоминать эти страницы, но я снова проверяю их, запись за записью. Всплывают только две, но я уверена, что они о ней. Одна насчет украденного кожаного пальто еще в начале октября. И вторая о советах новичкам, как можно украсть косметику в торговом центре. Ее кличка? Кутюр. Я вычеркиваю ее в обеих записях и пишу над ней имя Кристен. Затем я приклеиваю ее фотографию вслед за снимком Джексона и снова перечисляю ее грехи ярко розовым цветом.
И что теперь? Гаррисон до сих пор не ответил и очевидно, что он не собирается выдавать сам себя. Это значит, Кристен может стать последней. Двое униженных и это все? Я провожу пальцем по строчкам. Жестокость и насилие распространяются все больше и больше. А что со всеми остальными? Они тоже заслуживают справедливости. Я собираюсь найти способ это сделать. Может быть, даже без партнера.
Я продолжаю трудиться своей яркой ручкой, вычеркивая клички, которые я раскрыла, и надписывая сверху настоящие имена. Я колеблюсь над именем Менни и я ненавижу это, потому что это делает меня лицемерной. Он виноват так же, как и остальные, но это же Менни. Мой друг. О нем нет больше ничего, кроме этих трех записей.
Вот почему эту тетрадь нельзя показывать всем. В неправильных руках эта штука может обернуться охотой на ведьм, а я не могу позволить, чтобы это случилось. Ни с Менни. Ни с кем-нибудь еще, кто оказался здесь по дурацким причинам.
Я должна выбирать осторожно, эта тетрадь лишь один из кусочков выбора. Это напоминание о том, насколько плохим он может оказаться и почему все это стоит риска, который я беру на себя.
Звонит мой телефон, и я беру его, даже не проверив номер.
– Алло?
– Пайпер? Это Ник.
При воспоминании о молочных радужках из моего сна по позвоночнику пробегает дрожь. Я поднимаю ноги с пола и, сидя в кресле, прижимаю колени к груди. Это был всего лишь кошмар. Он нереален.
– Ты еще здесь? – спрашивает он, и я понимаю, что не сказала ничего после «алло».
– Прости. Привет. Что случилось?
– Я звоню, чтобы спросить, не могу ли я подвезти тебя до школы. Я хочу кое о чем тебя спросить.
Я подумала о поездке до школы в его тряском джипе, его голосе и близости.
– А ты не можешь сейчас спросить меня об этом? – почти пропищала я.
– Могу. Но также я не стал бы возражать против твоей компании.
Я улыбнулась и вздохнула одновременно. Боже, из-за него мне сложно вспомнить, почему предполагается, что я должна ненавидеть его.
Он хмыкнул, как будто смог разгадать мои мысли по этому вздоху.
– Ладно. Я прерву твое неловкое молчание и просто спрошу. Как думаешь, есть ли шанс, что Коннор Дженнингс сделал все это с Кристен и Джексоном?
Я тяжело сглотнула, закрыв глаза.
– Нет, это не так.
– Я знаю, что он твой друг, но он у нас что-то вроде компьютерного гения, я прав?
– Есть много достаточно ловких людей, чтобы провернуть это.
– Наверное, но Коннор еще и из тех, кто заступается за других, так?
Так. Но совершенно неправильно.
– Коннор не мог сделать этого. Я тоже думала, что это он, так что проверила это.
Он вздохнул.
– А я думал, что это хорошая мысль. После его речи в прошлом году он определенно не является поклонником популярных ребят.
Я склонила голову, удивленная тем, что он понял речь, но еще более взволновавшись от его предположения.
– А почему ты считаешь, что дело в популярности?
Кроме того, могла ли я нацелиться на популярных ребят или нет? Я не задумывалась об их социальном статусе, когда я выбирала их. Я ждала его ответа, прислушиваясь к молчаливым крикам «Лгунья! Лгунья! Лгунья!»
– Да ладно, ты только посмотри на тех, кого подвергли унижениям. Джексон? Кристен?
Я не смогла бы оспорить их популярность, так что я не стала.
– Ты думаешь, они не заслужили это?
– Дело не в том, что они заслужили. Унижение людей ничего не исправит. Это просто вызовет еще большие проблемы.
– Почему? Потому что твои друзья получают по заслугам?
– Нет, потому что все может стать только хуже. Полиция пытается заставить маму Кристен выдвинуть обвинения. Джексон вышел на тропу войны. Это бардак.
– Ну, это же не твой бардак, ведь так? В смысле ты же ничего не сделал, так что у тебя должно быть все хорошо.
Что я творю? Почему я так поступаю? Ник всегда был добр ко мне, но, Боже, я не могу отделить его от них. Я вспомнила смех Джексона за моей спиной в коридоре и вздрогнула.
Я просто хочу, чтобы они заплатили. Ради Стеллы. Я думала, что все это ради нее, а сейчас?
Ник вздохнул, возвращая меня к реальности.
– Эй, я собираюсь уходить. Увидимся в школе, да?
– Да.
Я отключилась, прежде чем он успел еще что-нибудь сказать или, может быть, прежде чем я смогла еще больше ухудшить положение.
Мои пальцы дрожали над обложкой тетради. Malum non vide. Зла не видно. Вот только я начинаю видеть зло повсюду. Даже там, где его может и не быть.
***
Я осмотрела химическую лабораторию, ощущая неловкость. Я поймала взгляд Гаррисона и поздоровалась с ним, спросив, как он себя чувствует после двух дней отсутствия. А Гаррисон? Даже не моргнул.
Он кратко пояснил, что он уезжал в тур по колледжам, – парень постоянно ездит по колледжам – затем извинился и сел на свое место.
Если он тот, кто пишет сообщения, тогда его игра достойна Оскара. Я пялилась на его затылок так усиленно, что он только чудом не загорелся, но он не оглянулся на меня. Ни разу. Что это дает? Давление, должно быть, поедало его живьем, чтобы признаться.
Я не знала, что это значит или что мне думать. Но если Гаррисон это не он, то я уверена, что я в дерьме. Потому что я понятия не имела, кто еще это может быть.
Минуты шли, и миссис Бренсон ходила по рядам, комментируя наши измерения и скорость смешивания. За десять минут до звонка я почувствовала, как в моем рюкзаке гудит мой телефон. Правила запрещают проверять его на уроках и обычно этого не случается, потому что все те, кто мог бы мне писать, находятся на уроках.
Итак, кто это может быть? Мама? Папа? Если это они, то что-то случилось. Типа того, что кто-то-из-них-попал-в неотложку.
Хватит драматизировать, Вудс.
Я должна успокоиться. Никто не умер. До конца урока всего лишь девять минут, мне не нужно, чтобы мой телефон конфисковали до конца дня, потому что я решила стать невротиком. Но я все равно поддела ногой лямку рюкзака и подтащила его ближе.
Это неразумно. Я могу подождать восемь минут, а потом проверить сообщение.
Наверное.
К черту все. Терпение никогда не было одним из моих достоинств.
Миссис Бренсон поворачивается, и я наклоняюсь всем телом в состоянии полной готовности, медленно открывая боковой карман. Я должна собраться. Я же не взламываю базу данных национальной безопасности, я проверяю свой мобильник.
Я нетерпеливо хватаю телефон и вздрагиваю оттого, как громко это происходит. Словно разворачивать конфету в театральной тишине. На соседнем стуле Эндрю Лейн бросает на меня взгляд, потом отворачивается с явным безразличием.
Миссис Бренсон тоже наплевать. Она вполне занята, показывая Гаррисону один из своих научных журналов. Ну, разумеется.
Я включаю экран. Это от моего отправителя. Что означает, это не может быть от Гаррисона; я не отрывала от него взгляда, приклеившись, словно вторая кожа.
Я открываю сообщение.
«Будь на северной парковке через пять минут».
Пять минут? Я в панике вскидываю голову. До северной парковки добираться больше пяти минут, даже если не останавливаться у шкафчика, чтобы захватить камеру. К тому же я получила это смс четыре минуты назад.
Я засовываю телефон в карман и поднимаю руку вверх, не заботясь о том, что она вызовет меня.
– Миссис Бренсон, пожалуйста, могу ли я воспользоваться комнатой отдыха?
Она отрывается от своего журнала – как и ее золотой мальчик – с потрясенным выражением лица.
– Мисс Вудс, до конца занятия осталось всего пять минут.
– Это срочно.
Шей за столом впереди хихикает, и я бросаю на нее испепеляющий взгляд. Миссис Бренсон отпускает меня мановением руки, говоря, что до конца урока осталось слишком мало времени, чтобы отвлекаться на разрешение. Что означает, она слишком занята подлизыванием Гаррисона, чтобы подойти и сделать мне выговор.
Это мне подходит. Я уже слишком опаздываю, чтобы ждать. Когда дверь класса со щелчком закрывается, я начинаю бежать по коридору. В голове мелькает мысль о мультяшных героях, пока я, скользя на поворотах, подлетаю к своему шкафчику, от души надеясь, что в офисе сейчас никто не следит за мониторами камер.
Я, тяжело дыша, добираюсь до него, поворачиваю замок вправо, затем налево, затем снова вправо. Шкафчик открывается, я рывком дергаю сумку через плечо. Держа в руке камеру, я даже не задумываюсь о том, чтобы закрыть шкафчик. Если кому-то отчаянно понадобятся мои книги, то он может их забирать.
Потому что я не могу пропустить унижение Гаррисона. Даже не предполагалось, что я буду...
Погодите-ка.
Ноги спотыкаются от неловкого движения. Я только что оставила его в кабинете химии. Если речь пойдет об унижении, что я тогда буду делать во дворе, если он внутри?
Разве что речь пойдет не об унижении Гаррисона. Может, они сменили роли. Может быть, сейчас целью являюсь я.
С бешено бьющимся сердцем я оглядываюсь. Вокруг так тихо, что я слышу гудение флуоресцентных лампочек. Бормотание учителей в классах.
Игнорируй это.
Я могу просто сунуть свой телефон обратно в карман и вернуться в класс. Это будет легко.
Но если я ошибаюсь... если я все пропущу из-за того, что я боюсь – нет. Я далеко ушла от испуганной девочки в ту секунду, когда назвала имя Джексона. Я не могу сдаваться сейчас.
Я толкаю дверь во двор, который не является двором в прямом понимании. На самом деле это собрание столов рядом с парковкой для учителей и бейсбольными полями. Небо все еще голубое и безоблачное, я знаю, что снимки получатся отличными. Такие четкие и яркие, какие только могут быть при прямом солнечном освещении.
Но я не уверена, что буду рада, если субъектом окажусь я.
Я прохожу несколько шагов вперед и замечаю что-то на парковке – новенький белый седан, наполовину выехавший со своего места, словно кто-то оставил его на нейтральной передаче, и он просто выкатился сам по себе. Но это не то, что произошло на самом деле. Я уверена, что тот, кто разрисовал заднее стекло и крышку багажника, тот и вытолкнул его.
Я читаю сообщения.
«Обмани Свой Путь».
«Ответы по СМС!»
«Списываете? Нужна помощь?»
Страх осел в моем желудке словно камень, но я следую за своими инстинктами и поднимаю камеру. Один, два, три снимка.
А потом я в ужасе замираю, когда осознаю кое-что. Святое дерьмо, на этом дворе есть камеры безопасности.
Я чувствую себя так, словно тону в зыбучем песке. Задыхаюсь. Меня поймают.
Я пригибаюсь, чтобы сфотографировать один из пустых столов, но я знаю, что это глупо. Слишком поздно, чтобы что-то скрыть. Они увидят меня. Они сложат два и два. Я была на всех представлениях. Я документировала их.
Я как бы невзначай поворачиваюсь, и вот она – одна из камер. Я не могу быть уверена, но я думаю, что она больше сфокусирована на бейсбольных полях. Эта парковка только для персонала, так что здесь не ожидают появления учеников. Я смотрю на другой угол, но та камера определенно направлена на столы за моей спиной. Те самые, через которые я только что прошла, чтобы попасть сюда.
Я в мертвой точке3. Судя по всему, вся парковка может оказаться мертвой зоной. Может быть. Я могу попробовать уйти с этим.
Это то, чего я все еще хочу?
Я делаю вдох. Так холодно, что воздух обжигает.
Пронзительный звон раздается из колонок вокруг меня, и я подпрыгиваю, щелкнув челюстью. Всего лишь пожарная тревога. Я подношу руку к горлу, чтобы успокоить пульс. Сердце игнорирует меня и ускоряется, потому что уже знает, что я поняла. Это не учебная тревога.
Кто-то включил ее. Через две минуты здесь соберется половина школы. И тот, кто разрисовал машину, именно это и планировал.
Двери открываются и выбегают ученики, натягивая куртки и заполняя проходы между столами. Дети смеются и болтают, подходя к линии. Требуется минута, пока кто-то не увидел машину. Симпатичная первокурсница замечает ее первой, и, задохнувшись, показывает на нее.
Менее чем за минуту ряды сбиваются в хаос. Ученики выходят ближе на парковку. Шепот и бормотание рикошетом перелетают от одной группы к другой.
– Чья это?
– Нет, ты идиот, у мистера Стиерса Хонда.
– У миссис Стампер минивен, да?
– Кого-то уволят!
У меня пересыхают губы. Кого-то уволят. И я точно уверена, что это будет миссис Бренсон.
Нет. Это не то, чего я хотела. Дело было в Гаррисоне. И даже не в нем – дело было в том, чтобы Эми получила возможность выиграть, потому что заслужила это. И люди должны знать, что Гаррисон – нет. Вот что я хотела показать.
Но это правда. Просто не та правда, которую хотела я.
Это уже слишком. Я подняла камеру, скрываясь за объективом в безопасности за металлической твердостью и правдой в моих руках. Я заставила себя повернуться к приближающейся толпе, чтобы сделать новые снимки. Еще один снимок учителей, перешептывающихся, как и ученики, сообщения на машины размыты позади их склоненных голов.
От резкого крика у меня перехватывает дыхание. Миссис Бренсон наконец-то здесь. Ее глаза широко открыты, она прижимает руку к груди. В выражении ее бледного, как мел, лица было больше, чем просто сожаление. Это была паника, чистая и простая.
Я сфотографировала ее. Это первая фотография, за которую я ненавидела себя в момент съемки.
Ответы сложились вместе в шепот и картинки вокруг меня. Много людей что-то да знают. Складываем вместе кусочки и видим всю картину. Химия была слабым местом Гаррисона, но он понимал, что уже поздно догонять класс. Как давний ученик в классах миссис Бренсон с углубленным изучением языка Гаррисон доверял ей. Каким-то образом они заключили сделку.
Кто-то думал, что он использовал ее телефон. Другие считали, что они спали друг с другом. Миссис Бренсон около шестидесяти, так что я сомневаюсь, что это так, но это не имеет значения. С ней покончено. Все кончено для них обоих. И тут меня словно обухом по голове ударили: один звонок, вот что для этого потребовалось. Одна большая ошибка и две жизни уничтожены в самой унизительной сцене, которую я когда-либо видела.
Это будет преследовать их вечно. Это будет в новостях.
Жар сожаления пополз по моей шее, горячий и злой. Я передернула плечами, пытаясь стряхнуть его. Это не моя вина. Их бы поймали в любом случае. Это вышло бы наружу.
Но не таким образом.
Я словно камень, брошенный в стоячую воду. Я отдалялась от хаоса, пока единственным слышимым мною шумом не стали звуки моей вины.
Полиция, вызванная за ее машиной, наверное, выехала на парковку, пока они все еще пересчитывали нас. Нервничающие учителя кричали, чтобы мы замолчали, но их никто не слушал. Мое сердце бешено билось, я переминалась с ноги на ногу и была благодарна за то, что Менни и Тейси в других классах, потому что прямо сейчас я не могла разговаривать.
Офицер полиции фотографировал машину, когда я заметила Гаррисона в конце своей линии. Он все еще находился близко к школе, его лицо было серым, как пепел. Он выглядел так, словно стоял перед расстрельной командой, что было не так уж далеко от правды. Я видела его родителей. Я видела, как они разрывали его на кусочки за 93% по обществознанию в четвертом классе.
Учителя начали поторапливать нас, и я заметила миссис Бренсон, разговаривающую с полицейским возле ее машины. Мистер Стиерс осторожно похлопывал ее по плечу, а выражение лица мистера Гударда было холодным и профессиональным. Лицо человека, который знает, что вскоре он потеряет учителя.
Я чувствовала боль, вину. Смущение это одно, но такое? Это уже слишком. Это изменит их жизни навечно.
Прекрати это.
Они это заслужили. Это был их выбор. Я уверена в этом, как никогда и ни в чем в своей жизни, и мне не должно быть так плохо. Но так оно и было.
Я прижала руку ко лбу, когда мы проталкивались назад в здание, солнечный свет отступал перед тусклым школьным интерьером. Я глубоко вдохнула. Мне нужно взять себя в руки. Действительно нужно.
Разговоры внутри походили на рев. Учителя орали на учеников, но это едва ли успокаивало шум. Все болтали, толкались, писали смс. Гаррисон вышел из-за моей спины, и все замолкли.
Его губы превратились в тонкую и твердую линию, когда он отошел от стены. На минуту я подумала, что он может сказать что-нибудь. Мне. Я знала, что это невозможно, но какая-то часть меня думала, что она знает. Что он скажет.
Но, разумеется, сегодня у Гаррисона были большие проблемы, чем я. Как и у меня, потому что если Гаррисон не тот, кто мне пишет, тогда я понятия не имею, с кем я работаю.
Глава 14
Я пошла за Гаррисоном в кабинет, потому что хотела быть уверенной. Если придется, я притворюсь больной. Что будет не таким уж враньем. В конце концов, я не могу просто забыть обо всем, не поговорив с ним. Я знаю, что он не посылал ту последнюю смс, но что если давление сказалось на нем? Что если он организовал все это сегодня, как шанс выхода из ситуации?
Я знаю, что это не так. Но все равно вариант с Гаррисоном казался правильным. Может быть, он и не автор, но он в деле.
Я должна поговорить с ним. И если я не сделаю этого сейчас, другого шанса может не представиться. После всего этого, кто знает, что случится? Перерыв? Переход в другую школу? Я могу больше никогда его не увидеть.
Секретарей не было на месте, так что, кажется, действительно апокалипсис приближался. Я слышала, как они разговаривают в офисе советника, без сомнения, обсуждают судьбу миссис Бренсон или Гаррисона.
Я написала свое имя в списке на стойке регистрации. Начав писать букву «В», я остановилась, мой взгляд наткнулся на характерный почерк выше моей строчки.
Было жутко видеть, что Гаррисон записал сам себя перед дисциплинарным разговором. Но не это выбило из меня весь воздух. Этим я обязана почерку, который я видела только в одном месте.
Тетрадь.
Я не ошиблась. Это тетрадь Гаррисона. Его хроники.
Я ухватилась за стойку, потому что иначе могла упасть. Я почти уверена, что колени меня не удержат. Разумеется, я не могу простоять так вечно. Мне нужно сесть. Заболевший студент вполне может и присесть.
– Пайпер, я буду через минуту, – послышался голос миссис Блат. – Присядь пока на места для ожидания.
Я заставила себя двигаться и нашла ряд стульев в углу, два пустых, один занят.
Гаррисон.
Мое сердце затрепыхалось. Я могу убежать. Просто повернуться и уйти. Я могу вычеркнуть свое имя и уйти. Он не смотрел вверх, хотя он, вероятно, слышал, как миссис Блат звала меня по имени.
Я бросила взгляд на его пальцы, представила, как он держит в руках что-то острое, выцарапывая глаза на тех фотографиях.
Прозвенел предупреждающий звонок, и я дернулась. Он посмотрел прямо на меня. До этого момента я не была уверена, что я вообще хоть раз встречалась взглядами с Гаррисоном. Или, может быть, такое было, но в его глазах не было всей этой ярости.
Он молчал, но не сводил с меня глаз. Выражение его лица практически предупредило меня проигнорировать его, но я больше не собиралась играть. Я пришла сюда, чтобы поговорить с ним.
– Привет, Гаррисон.
– Пайпер.
Я сглотнула страх, который словно кулаком сжимал мое горло.
– Время ужасно неподходящее, но я думаю, ты должен знать, что у меня твоя тетрадь.
Тишину можно было ощущать. Я слышала мягкий звон телефона, приглушенный разговор в кабинете директора между учителями и полицией.
– Ты нашла ее на лестнице, – наконец произнес он. Он не спросил, какую тетрадь, и не притворился идиотом. Я добавила ему очки за это. А еще он также не просил вернуть тетрадь, что тоже хорошо. Потому что у меня с собой ее не было, и я не хотела ее отдавать. После случившегося ему нечего терять. Он может решить использовать тетрадь, чтобы утащить за собой столько людей, сколько удастся.
Он продолжил, видимо, потому что я не заговорила.
– Это единственное место, где ты могла найти ее. Я опаздывал, было ветрено. Когда я попал внутрь, я услышал, как что-то упало. Все это время я предполагал, что уборщики выбросили ее.
Я кивнула, задумавшись, что мне нужно утаивать.
– Кто еще знает о тетради?
Он засмеялся.
– Ты думаешь, я показывал ее друзьям?
Но если больше никто не знает... Нет. Это не имеет никакого смысла. Все взаимосвязано.
– Гаррисон, ты знаешь об смс, которые я получаю?
Он посмотрел на меня так, как будто я спятила. А потом в его взгляде появилось что-то новое – подозрение. Может быть, он и не такой гений химии, каким хотел казаться, но он неоспоримый гений. Он осилил «Большие надежды», тогда как все остальные ограничились легкой версией.
Я слишком много сказала. Он складывает два и два быстрее, чем я успею спрятать концы. Он поймет, что я имею какое-то отношение к произошедшему сегодня. Это всего лишь вопрос времени.
– Пайпер...
– Гаррисон. – Миссис Блат не могла решить, какую маску ей нацепить. Она попыталась улыбнуться, затем нахмурилась, а в итоге выглядела так, словно у нее на лице какой-то тик. – Твоя мать скоро здесь будет. И тогда директор встретится с вами.
Мой желудок сжался, а Гаррисон кивнул. Он казался спокойнее, чем я, наблюдая, как миссис Блат возвращается к своему столу.
– Какие сообщения? – Спросил он до жути спокойно, словно ничего не произошло. Но я заметила, как его рука сжалась в кулак.
– Не обращай внимания. Просто расскажи мне о тетради. Зачем хранить у себя такое?
– Потому что всем остальным плевать, – отмахнулся он, как от надоедливого насекомого, словно это не имеет значения. – Расскажи мне об смс.
– Кто-то анонимно прислал мне сообщение насчет жульничества. – Ложь оставила кислый привкус лимона на языке. – Я подумала, может быть...
– Ты лжешь.
Я сжала пальцами краешек своего стула.
– Я думала, это уравнивает нас. Ты потратил время на эту тетрадь. Фотографии и клички. Ты сделал это, не потому что всем остальным было все равно.
– Я сделал это, потому что общество несет ответственность за запись событий и поведения. Каждый индивид рассматривает школу через этот фильтр. Все очень личное и субъективное. – У его слов как будто был прогорклый вкус. – Я хотел чего-то менее… переменчивого. Мне нужны были факты.
Потому что это тот язык, который он понимает. Хотя он и казался холодным, я чувствовала боль, скрытую за его словами. Она таилась на кончике его языка и давила не плечи.
– Я слушаю, – тихо сказала я, побуждая его говорить дальше. По тому, как изменилось его лицо, я задумалась, как часто такое происходит, как часто кто-нибудь действительно слушал его.
Тоска появилась внезапно, отметившись на каждой линии его лица.
– Я знаю, это не должно задевать меня. Я вижу все эти жалкие социальные игры именно такими, какими они являются, но боль, страх? Они все еще здесь.
Я никогда не видела эту сторону Гаррисона, когда вся ледяная уверенность растаяла, оставив вместо себя нечто сырое и надломленное. Что-то, что есть во всех остальных.
– Ты хотел превзойти боль. – Это была догадка, но я увидела, как он согласно закивал.
– Поднимайся! – Голос, прозвучавший от дверей, накатил на меня как ледник, а Гаррисона словно ударили хлыстом.
Он вскочил со стула, голова опущена, подбородок прижат к груди. Не осталось никакой гордости. Не осталось ничего, что воплощало в себе странного гениального парня, с которым я только что разговаривала. Его мать ворвалась в комнату, стук ее каблуков был слышен, несмотря на серый ковер перед стульями. Она сжала его руку, кожа на которой смялась, словно тесто между ее пальцами.
– Когда мы войдем в ту комнату, ты не произнесешь ни слова, пока я не задам тебе прямой вопрос. Ты меня понял?
Меня с тем же успехом могло бы и не быть здесь. Хотела бы я, чтобы меня здесь не было. Не в присутствии матери Гаррисона, смотревшей на него как на собаку, нагадившую на ковер в гостиной.
– Да, – сказал он. Это был даже не его голос.
– Да, что?
– Да, мэм.
Теперь она уже тащила его по коридору и его полуприкрытые глаза были устремлены в пол. Я думала лишь о том, что ему придется пережить позже, вдали от посторонних глаз. Кто такой Гаррисон без своих оценок? Что остается после того, как все, над чем ты работал, у тебя отбирают?
Кабинет открылся и Гаррисон с матерью исчезли внутри. Мой желудок сводило. Я знаю, что он зарядил ружье. Но я не слишком задумывалась перед тем, как нажать на курок.
– Пайпер? Чем я могу тебе помочь?
– Я хотела бы уйти домой по причине болезни. – Больше это уже не отмазка.
Складки на лбу миссис Блат дали мне понять, что я, должно быть, выгляжу ужасно. Она хлопотала в комнате ожидания, распространяя запах розовой воды и маркеров. Тыльная сторона ее руки давила мне на лоб, как у Хедли в клубе.
Боже, люди подумают, что я умираю.
Очень на это похоже.
– Сиди здесь. Я позвоню твоему папе, узнаю, сможет ли она приехать за тобой.
Моя голова качалась вверх-вниз. Как у марионетки.
Потому что именно ею я и являюсь, ведь так? Да, конечно, я выбираю цель, но ничто из всего не является моей идеей. Я плыву по течению, ведомая человеком, которого я даже не знаю. Мне хочется верить, что это кто-то достойный. Кто-то, кто хочет изменить все к лучшему, а теперь?
Это может быть кто угодно. Псих. Стерва. Преступник.
Теперь до меня дошло – это опасно. И я застряла в этом по уши.
Дрожащими руками я вытащила свой телефон, открыла последнее сообщение – то, насчет двора. Мои пальцы дрожали над буквами. Потребуется вечность для проверки орфографии, но я была осторожна, потому что я хотела сделать это всего лишь раз.
