Текст книги "Зашедшая слишком далеко (ЛП)"
Автор книги: Ричардс Натали
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Его брови сходятся над носом.
– Как думаешь, а вдруг она забросит ежегодник?
– Нет, не забросит. – Раздается за нашими спинами голос Тейси.
Мы оба поднимаем глаза с поникшим выражением лиц. Я ожидала, что она будет в ярости, но это не так. Она так спокойна, что у меня по коже забегали мурашки. Если бы хоть раз за всю жизнь мне бы взбрело в голову, что Тейси на таблетках, это было бы данное мгновение.
– Эй, ты, – говорю я и ненавижу свой пронзительный голос.
Да, Пайпер. Этот жуткий кукольный голос звучит весьма неловко.
– Как дела? – Спрашивает Менни, вот его голос звучит совершенно нормально. Черт его побери.
– Бывало и лучше, – говорит она. Она тяжелым взглядом смотрит на свою чашку с кофе, как будто она не уверена, что с нею делать – отставить ее или выпить.
– Выше голову, – отвечает Менни. – Одна тяжелая неделя не сможет уничтожить легендарную Тейси Винтерс, я прав?
Она отвечает ему натянутой улыбкой, но ничего не говорит. Я подвигаюсь, чтобы освободить для нее место.
– Тейси, мне так жаль. И я очень хочу поговорить с тобой обо... обо всем.
– Нет. Пока никаких разговоров, – говорит она, отмахиваясь свободной рукой. – Я не готова, и мой советчик по реабилитации призывает меня осознать это чувство. Так что выбери другую тему. Эта официально закрыта.
Я открываю рот, но ничего не приходит на ум.
– Я бы хотел поговорить о внезапной привязанности Пайпер к игроку в футбол, – высказывается Менни.
– Ник? – Она перебрасывает свои волосы через плечо. И начинает смотреть на меня, почти как старая Тейси, когда ухмыляется. – Старые новости. Я уже давно в курсе.
Менни усмехается.
– Ты что у нас теперь репортер-сплетник?
– Ну, может быть, я и не была всегда уверена в этом, но сейчас, думаю, заголовок напрашивается сам собой. У меня есть нечто очень сочное –
я не единственная прохожу лечение в клинике. Мама Кристен Грин тоже там. Выпивка, не лекарства.
– А у кого сейчас нет проблем с выпивкой? – Спросил Менни. Его отец употребляет вот уже лет двадцать. Каждый, кто приходил в дом Рейнсов, видел молитву о терпении, висящую на стене.
– Погодите, друзья, это еще не самая лучшая часть. – Я вообще не видела в этом ничего хорошего, но Тейси наклонилась с горящими глазами. – А кто-нибудь вообще видел маму Кристен? То есть хоть раз?
– Я что-то не припомню, разве что у нее хорошая грудь, – сказал Менни.
– Я несколько раз видела ее отца, – сказала я. – Высокий лысеющий парень. Он показался мне нормальным.
– Видимо, свою нормальность она унаследовала от него, потому что ее мама села на поезд прямиком в страну Алкогольного Забвения.
– Что ты имеешь в виду? – Спросил Менни. Лучше бы он этого не делал.
Он ухмылки Тейси у меня в желудке все сжалось.
– Она – полная катастрофа. Обесцвеченные волосы, загорелая, как хорошая сумочка, – она была одета в полосатые туфли на шпильках в паре с розовыми джинсами. И я даже не преувеличиваю. – Она с улыбкой откинулась на сидении. – Ну, разве это не самый лучший материал?
– Потрясающий, – ответил Менни. – Я собираюсь взять печенье.
Тейси подняла руки.
– Я употребила парочку таблеток – и соцсети взорвались. Я узнала это и не получу ничего?
– А что ты надеялась получить? – Спросила я, не сумев скрыть отвращение в голосе.
Но я ведь не должна ощущать отвращение, верно? Скорее всего, я выглядела точно также, когда фотографировала Джексона. Такая же самодовольная – радовалась тому, что способствовала унижению золотого мальчика.
Я действительно не хочу быть таким человеком.
Словно из ниоткуда возник Джексон. Я лишь слегка удивилась своей нервной реакции, я сильно ударилась коленями о столик, когда он посмотрел на нас снизу вверх. Я заставила себя надеть на лицо нейтральную маску, но адреналин бежал по моим венам, как жидкий огонь.
Он выяснил, что это я. Все кончено.
Джексон посмотрел на меня и... кивнул. Я моргнула несколько раз, все еще уверенная, что это назревает. Вот только он даже не смотрит на меня. Он повернулся к Тейси.
– Джексон, – произнесла она, делая ударение на последнем слоге, словно ставя знак вопроса. Это было вполне оправдано, поскольку существовало очень много вопросов, которые нужно было задать. Например, почему ты стоишь у нашего столика? И что в принципе ты можешь хотеть от Тейси?
– Я слышал о том, что с тобой случилось, – сказал он.
– Ты и все остальные.
– Не нужно быть мерзкой, – произнес он.
– А тебе не нужно стоять здесь и утверждать очевидное. Что ты хочешь?
– Я хочу сказать тебе, что думаю, что тебя подставили. Хотя мне кажется, что такая пламенная журналистка, как ты, могла бы и сама догадаться.
Тейси посмотрела на него.
– Я и правда принимала таблетки, Джексон. Это не заговор.
– Да, но кого вдруг может заинтересовать копание в твоем грязном белье? Никого. Но кто-то заинтересовался, ведь так? Как тогда, когда меня сняли на видео. И кто-то выбросил всю одежду на Кристен.
Тейси со скучающим видом отмахнулась.
– Мне это неинтересно.
Джексон напрягся, кончики его пальцев на столе побелели.
– А должно быть, Лоис Лейн. Это...
– Она же сказала, что ей это неинтересно, – сказала я, зная, что это глупо. Очень глупо. Я последний человек на земле, которому стоит обращать на себя внимание Джексона.
Он развернулся, впился в меня взглядом. Золотая цепочка свисала с его шеи, крестик болтался в шести дюймах от моего носа.
– Давай проясним все прямо сейчас, Вудс. Просто потому что мой мальчик Ники хочет...
– Пайпер, вот ты где!
Мы все повернулись и увидели Эми, одетую в белый свитер и с фальшивой улыбкой на лице. Она протянула руку и укоризненно посмотрела на меня.
– Я знала, что ты потеряешь счет времени. Ты ведь идешь, да?
Я не была уверена, что мой голос меня не выдаст. Но когда она схватила меня за руку, я, не колеблясь, встала. Скорее всего, я бы и дьяволу позволила утащить меня подальше от этого столика.
***
В тишине уборной Эми накрасила губы, а я притворялась, что меня волнует моя прическа. В основном мы ждали, пока все девочки отсюда выйдут. Когда это случилось, она повернулась и посмотрела на меня, прижавшись спиной к раковине.
– Мне кажется, ты должна вести себя с Джексоном осторожнее.
Она права. От одного лишь звука его имени у меня на затылке зашевелились волоски. Но я не могу просто молчать.
– Он любит это, ты же знаешь. Когда люди его боятся.
– Не думаю, что ты понимаешь. Джексон просто... – Эми замолчала, пожимая плечами, как будто это все объясняло. – Это же Джексон. Он привык так вести себя. Он не может по-другому. Понимаешь о чем я?
– Тогда, может, мне стоит притворяться, что все хорошо?
– Нет, я не хочу, чтобы ты притворялась, что все хорошо. Я надеюсь, ты вообще не будешь притворяться. Я надеюсь, что ты просто будешь держаться от него подальше.
Она посмотрела на меня так, словно ожидала, что я все пойму. Но я не понимала. Не может же она думать, что я на самом деле его хочу. Разве что... она хочет его для себя?
Тошнотворная мысль. Но я заставила себя убрать хмурое выражение лица и чуть расслабить плечи.
– Меня не интересует Джексон, Эми. Совершенно.
– Я знаю это. Но это не значит, что ты не интересуешь его.
Мой смех был коротким и громким.
– Нет. Определенно нет. Я совершенно не в его стиле.
Она уперла одну руку в бедро и распрямила плечи.
– Видишь, именно здесь ты и ошибаешься. Ты абсолютно в его вкусе.
– С чего вдруг? Я не грудастая, не популярная, не склонна носить платья в будние дни.
– Может, и нет. Но ты девушка, которая не заинтересована. И та, которая, так уж получилось, встречается с его другом.
Ее глаза сузились, и только сейчас я поняла, что в ней говорит не ревность. Или страх. Это была злость.
Она знала о Тейте и Стелле. И что еще более важно, она знала о Джексоне и Стелле. Эми знала детали, которые для меня все еще оставались расплывчатыми и темными.
– Что ты имеешь в виду? – Спросила я, пытаясь притвориться идиоткой. – Он совершал подобное и раньше?
– Я не собираюсь вдаваться в детали. Я не пытаюсь сплетничать.
– Я знаю. Я знаю это.
– Но ты должна понять, что Джексону нравится принимать вызов. И что ему нравится получать то, что он хочет, так что если он хочет что-нибудь от тебя... Давай просто скажем, что у него не слишком правильные понятия о том, как держать слово.
Мой желудок сжался, а ее глаза заблестели. Ее невысказанные слова повисли между нами. Никаких деталей – ни имен, ни лиц. Но было темное пятно, выглядевшее, как насилие. И Джексон.
Я сделала шаг назад, но мне это не удалось. Совершенно не удалось.
– Джексон когда-нибудь...
Она бросила взгляд на дверь, поправляя сумочку на плече.
– Не со мной. Обо мне не волнуйся. Просто смотри, кто у тебя за спиной.
Менни ждал меня за дверьми уборной.
– Эй, что это, черт подери, происходит с Джексоном? Почему он так себя ведет?
– Просто проявляет свою типичную мерзопакостную сущность. Что я пропустила, пока была здесь?
– В основном крики Тейси с пеной изо рта. Она угрожала мне телесными повреждениями, если я не сделаю хорошие снимки на баскетболе в эту пятницу.
– Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой? – Спросила я.
– Нет, все классно. Я сделаю это. Я просто устал от того, что Тейси из всего делает проблему.
– Может, мы могли бы сегодня поужинать.
Он опустил глаза.
– Вообще-то мне нужно кое-что сделать.
Например, подправить кое-какие записи?
Я сузила глаза. Он избегает меня. Это нехорошо, потому что теперь я знаю, что он от меня скрывает. Но я тоже кое-что утаиваю от него. Есть вещи, о которых мы должны поговорить. История с мстителем. И травма его отца.
– Ты взбесишься, если я скажу, что прямо сейчас ты не очень хочешь смотреть на меня?
Он ухмыльнулся.
– А я должен смотреть прямо тебе в глаза, как Ник?
– Менни, я знаю о твоем отце. – Я опустила глаза, чувствуя, что мое лицо пылает. – Я знаю об операции. И я знаю, что ты делаешь, чтобы заработать деньги.
– Откуда?
Ложь висела у меня на языке, сладкая как мед. Но я не могу. Больше нет.
– С той ночи, когда я приходила к тебе. Бумаги под твоим матрасом. – Меня передернуло, и я покачала головой. – Я просмотрела их. Хотя могла просто положить на место.
– Нет, ты и положила их на место. Но только после того, как хорошенько в них разобралась, я прав?
Я вздрогнула. Его голос был холодным. Очень холодным.
– Я не должна была смотреть.
– Так ты здесь из-за этого? Это об этом ты хотела поговорить? Ты хотела осудить меня, потому что узнала, что мой маленький побочный бизнес все еще процветает?
– Нет, это не так.
– Все именно так, как и выглядит, Пи. Ты хочешь знать, почему я продаю отметки и исправляю данные посещаемости? Ты действительно хочешь об этом знать?
– Я думала... что это из-за операции твоего папы.
– Ты думала, что все правильно поняла, да? А ты знала, что он потеряет работу, если не пойдет на эту операцию? Ранний выход на пенсию, вот как они это называют. И дело не в паре тысяч долларов. Дело в том, как нам выживать.
Меня словно ударили. Я не могла дышать.
– Менни. – Его имя слетело с моих губ. Я хотела все исправить. Я хотела рассказать ему обо всем остальном, но не могла. Все остальное казалось мелким и глупым. Если его отец потеряет работу... – Я хочу помочь. Позволь мне что-нибудь сделать.
– Ты можешь начать с того, что поверишь, что я сам могу справиться со своей жизнью.
– Это ничего не исправит.
– Доверие много чего исправляет, Пи. Я больше не рассчитываю на этот мир, – сказал Менни. – Я не могу себе этого позволить. Но я всегда верил тебе. Единственный раз я прошу, чтобы ты поверила мне.
Я не смогла придумать, что сказать в ответ, так что Менни просто ушел. Я просто стояла и смотрела, как он уходит, чувствуя при этом, как по колени увязаю в зыбучем песке.
Прозвенел звонок, мой телефон зажужжал, оповещая о сообщении, и я знала, что не хочу его читать. Это от него. В сообщении было вложенное изображение.
«9 вечера. Сегодня. Иначе я отправлю это».
Загрузилась фотография. И мое сердце рассыпалось.
Глава 21
Я свернулась на кровати и закрыла глаза, но это не помогало. Картинка словно была выжжена на задней части моих век, как это было на протяжении всего дня. Я уверена, что она там и останется. Это не слишком качественный снимок, но он передает сообщение тремя простыми фактами.
Факт первый: мой папа склоняется к окну незнакомой машины.
Факт второй: он улыбается, поглаживая рукой лицо водителя.
Факт третий: водитель – не моя мама.
Больше я не могу ничего сказать. Длинные светлые волосы. Худая рука. Это не моя мама. Определенно не моя мама.
Это уже довольно много, больше, чем я могу осознать, прежде чем отвернуться.
Стук в дверь отрывает меня от моих мыслей. Она приоткрывается до того, как я успеваю ответить, и показывается мамино лицо. Я засовываю телефон под свою ногу, чувствуя, как все складывается по местам.
– О, ты уже проснулась. Я беспокоилась, что ты снова заболела.
– Нет. Просто устала.
Улыбаясь, она проскальзывает в комнату и усаживается на кровать.
Я вспыхиваю и начинаю потеть, как будто я годами скрывала эту фотографию, как будто я уже давным-давно знаю, что мой папа поглаживает через окно машины безымянную, не-мою-маму женщину.
У меня такое чувство, словно я проглотила целую пригоршню мульчи5. Но я заставляю себя выдавить пару слов.
– Как прошел полет домой?
– Хорошо. Детка, ты кажешься бледной.
– Я в порядке.
– Хочешь, чтобы я завтра позвонила в школу?
– Нет, все хорошо.
Она игнорирует это, вероятно потому, что видит, что я лгу. Я чувствую, как ее рука прижимается к моему лбу, холодная и оценивающая.
Она знает об этой женщине? Это по этому поводу между ними все время происходят молчаливые ссоры? И вообще первый ли это раз? Мои конечности тяжелеют и немеют от количества вопросов.
Ответы могут быть хуже, чем я смогу вынести. Они могут сказать мне, что моя семья распадется. Внезапно я кажусь себе очень молоденькой и маленькой. Я не хочу, чтобы мои папа и мама жили раздельно.
– Как на самом деле ты себя чувствуешь? – Спрашивает она.
Я чувствую, как мою вселенную растирают на терке. Как сыр. Я не стану этого говорить. Я закрываю глаза и стараюсь не заплакать.
– Все слишком реально. История с Тейси... сейчас много всего происходит.
– Мы могли бы пойти вместе на ужин. Ты сможешь рассказать мне, что у тебя нового.
Что у меня нового, так это то, что я лгунья. И дерьмовый человек. И я знаю вещи, которые разобьют твое сердце.
Я должна поговорить с ней. Я не могу рассказать ей то, что я знаю.
– Мам?
Звонит ее телефон, и она опускает глаза на экран, ее брови сдвигаются.
– Съемка. Это одна из моих семей. Наверное, мне нужно разобраться с этим. Мы можем поговорить чуть позже?
Я машу ей с большей благодарностью за отсрочку, чем следует. Я опять закрываю глаза и изгоняю образ подальше. Уснуть сейчас невероятно сложно, но мне это удается. Может быть, потому что я знаю, когда проснусь, мой мир изменится. Я хочу держаться за знакомое мне состояние немного дольше.
***
Мне необходимо найти Ника, потому что меня охватывает чрезмерная паранойя, чтобы писать об этом, а сегодня он не приехал за мной. Перед первым уроком невероятно громко и шумно, словно в коридорах находятся двенадцать миллионов людей, толкающихся и смеющихся, кричащих друг на друга, как будто все их будущее зависит от того, что они услышат в этом безумии. Я вижу в конце коридора группу парней, которые могут быть друзьями Ника. Высокие парни, спортивного вида, те, которые знают свое место в социальной стратосфере.
Кто-то наступает мне на ногу, но я игнорирую это, пробираясь по коридору вперед. При виде часов на стене я начинаю паниковать. Три минуты. У меня есть три минуты, иначе я не увижу его на протяжении четырех уроков, а я не хочу писать об этом, потому что это кажется мне слишком важным.
Сегодня все кажется слишком важным.
Я ускоряюсь, обхожу кого-то с футляром для тромбона, потом резко беру вправо, чтобы обойти держащуюся за руки парочку.
– Эй, извинись! – Ноет девушка, когда я натыкаюсь на нее.
Я извиняюсь через плечо, но не останавливаюсь, потому что Ник стоит в той группе на углу в окружении Тейта и пары других парней, в которых я узнаю игроков бейсбольной команды.
Здесь еще много народу вокруг – Эми, Минг и, Боже, Марлоу тоже может быть здесь, насколько я знаю, но я решаю, что это не имеет значения. Важно сейчас рассказать Нику о сегодняшнем вечере.
Он поворачивается прежде, чем я успеваю добраться до него. Я хватаю его за рукав и тяну назад. Я задыхаюсь, когда он замечает меня, и я не хочу выглядеть паникующей или испуганной, но я знаю, что выгляжу именно так. Мне нужно что-нибудь сказать, а сказать нужно так много, что я не знаю с чего начать.
– Ты пойдешь со мной сегодня на баскетбол? – Практически выплевываю я.
Он смеется, гладя рукой мои волосы.
– Да. Но не стоит меня... дожидаться. Я не смогу. Я работаю. Хотя в семь должен освободиться. Я могу встретить тебя где-то после перерыва?
– Отлично. – Я целую его прямо здесь, в коридоре. Это всего лишь легкое касание губ, но он практически засиял от удовольствия. – Мне нужно сегодня заехать в одно место.
Его улыбка гаснет, вот поэтому я не хотела ему об этом писать. Я не должна лично произносить слова «полицейский участок». Он догадывается об этом, лишь взглянув на меня.
– Ты уверена?
Я протягиваю руку вроде бы для объятия, но в основном, чтобы прошептать, понизив голос до шепота.
– Я знаю секрет. У моего отца роман. Он прислал мне фото.
Рука Ника обвивает меня. Я чувствую, как его лицо прижимается к моей щеке.
– Мне так жаль.
– Все в порядке. Сегодня я поговорю с мамой, потом Менни на игре. Мы можем отправиться в участок прямо отсюда.
Я выкладываю все это словно список дел, как будто говорю о пицце, которую хочу забрать и о кино по дороге домой. По правде говоря, я до чертиков напугана. За секунду до того, как он прикасается ко мне, в голове проносится миллион мыслей. А потом его ладонь касается моего лица, теплая и настоящая. Ничто в моем мире не было лучшим, я чувствую, как меня охватывает надежда.
Звенит звонок – мой мир возвращается обратно на орбиту. Я моргаю от яркого света и шума в коридоре, как будто вижу все это впервые. Ник делает шаг назад и кивает.
– Я буду там. Я сделаю все, что бы тебе ни понадобилось.
Во время ланча я ухожу из школы, чтобы все подготовить. Я впервые подобным образом пропускаю школу, но мне нужно время. Все мои утки должны выстроиться в линию, прежде чем я сделаю выстрел. В аптеке я распечатываю фотографию с моим отцом и той женщиной. Пока я жду, я покупаю пустую карточку и пишу Тейси письмо.
Рассказать ей лично было бы лучшим вариантом, но нет времени и Тейси может понравиться ощущение контроля, которое даст письмо. После сегодняшнего все выйдет наружу и дико закрутится. Я хочу, чтобы она знала заранее, даже если информация рассорит нас. Я оставляю письмо у ее дома и отправляюсь домой дожидаться маму.
Такое чувство, словно я готовлюсь к последнему причастию. Я вытаскиваю тетрадь, мои пальцы зависают над заголовком. Сейчас мои фотографии лежат в кармашке вместе со снимками Гаррисона, мои яркие надписи над его паучьими черными чернилами.
Это последняя вещь, с какой я не могу справиться. Часть меня хочет спалить ее, но не потому ли, что я трусиха? Может быть, более сильный человек сразу бы все рассказал? Или показал бы ее любому, кто согласился бы смотреть? Я не знаю. Просто не знаю.
Отдавать это в полицию, это как будто получать по заслугам. Потому что им позволено выносить жесткие суждения о том, что опасно, а что нет. Они натренированы, у них есть власть, им за это платят. Я не такая.
Я пролистываю до конца, до моих снимков Кристен. Я добавляю пару от Гаррисона, но ручка замирает. Перечислять его преступления кажется излишним. Окрашенный автомобиль резюмирует все, что должно быть сказано.
Ну, может и не все.
Я прижимаю ручку к странице и пишу одно короткое предложение.
Когда я останавливаюсь, все кажется правильным.
Потом я колеблюсь, как будто работа не закончена. Мне нужна еще одна вещь. Всего одна. Я роюсь в своем столе, чтобы найти нужную фотографию.
Темные волосы, темные глаза, вышитый бисером браслет на руке. Это фотография с прошлого лета. Моя фотография.
Я не делаю никакой надписи под снимком. Я закрываю тетрадь и засовываю ее в сумку. Через несколько часов все уже будет в чьих-то других руках.
Глава 22
Мама приходит, когда я сижу на своем туалетном столике, ее волосы обвисли, папка напихана документами.
– Пайпер, мне так жаль. Этот день был безумным.
– Все в порядке. – Скоро он станет еще более безумным.
– Ты выглядишь мило, – говорит она, снимая свои туфли и подходя ко мне. Она пробегает рукой по моим волосам и улыбается мне в зеркале. – Ужин с Ником?
– Вообще-то баскетбольный матч.
Технически это правда. Большая часть из сказанного ей правда. Я просто опустила несколько важных деталей. Например, свое участие в жуткой работе мстителя. И женщину, с которой, может быть, спит мой отец.
Я даю маме версию жизни ее дочки из ежегодника. Я сижу в просвечивающей блузке и милых ботинках, притворяясь, что самое величайшее событие в моем мире это чудо пятничной баскетбольной игры вместе с Ником Паттерсоном.
Я отвожу взгляд от зеркала. Я больше ни секунды не могу смотреть на саму себя. А вот она стоит у моего плеча. Мама. Ее улыбка – та, которая говорит мне, как я могу выглядеть через двадцать пять лет, – сияет, обращенная ко мне.
– Мне не стоит говорить, какая ты сейчас хорошенькая.
– Сейчас же не выпускной, – пытаюсь отвечать я легким тоном, который не слишком мне удается.
– Позволь мне расчувствоваться. Ты никогда мне этого не позволяешь. – Она прикасается к моему лицу и улыбается мне в зеркале.
Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но могу думать лишь о руке моего папы в окне той машины. Или о лице незнакомки. Наконец, мне удается приклеить улыбку. Но недостаточно быстро. Темные мамины глаза меняются. Она хмурится и наклоняется вперед с обеспокоенным выражением лица.
– Пайпер?
– Я в порядке. Извини, я замечталась.
– Чересчур замечталась. Ты начинаешь меня беспокоить.
Она опять прижимает тыльную сторону ладони к моему лбу и щекам, и я вспоминаю, как в детстве у меня был круп. Она сидела со мной всю ночь в ванной, лилась горячая вода из душа, пока в ванной не повис пар. Она не жаловалась. Она просто укачивала меня, говоря, что все будет хорошо.
– Не больна. – Я едва выговаривала слова, они путались на языке.
– Посмотри на меня, милая, – говорит она, и я поворачиваю к ней лицо. Та же удобная прическа. Теплые глаза. Те же руки, которые приносили мне открытку из каждого путешествия. – Ты хочешь со мной о чем-то поговорить?
Я не могу смотреть, как это с ней происходит. Я не смогу смотреть, как она рассматривает фотографию. И я не могу смотреть на нее. Я парализована от всего этого.
Мама, разумеется, все неправильно понимает.
– Эй, если ты не хочешь этого делать, ты можешь позвонить ему, и все закончится. Не важно, что нам нравится этот мальчик...
– Нет, дело не в Нике. Ник отличный. Лучше, чем отличный.
– Но что-то происходит.
Факт, что я это не отрицаю, уже стал ответом.
– Расскажешь мне? – Спрашивает она осторожно. Я вижу, как она отчаянно хочет все узнать, хочет помочь.
Я позволяю ей притянуть и обнять меня, потом я тянусь к столику и беру белый конверт. Тот, в который я положила фотографию. Я протягиваю его, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
– Я должна дать тебе это. Это фотография.
– Как наши открытки?
Слова режут жестко и глубоко. Я качаю головой и говорю твердым голосом.
– Нет. Не такая. Тебе будет тяжело смотреть на нее.
Ее щеки бледнеют, линии вокруг глаз становятся глубже, когда она хмурится.
– Пайпер? Ты меня пугаешь.
– Дело не во мне. Со мной все будет в порядке. Я обещаю. Я скоро объясню, что со мной происходит, но это... – Я замолкаю, заглушаемая уродством этой правды. Мой тон тихий и сухой. – Дело в папе.
Ее лицо застывает, словно на моментальном снимке, глаза чуть сузились, рот приоткрыт. Это похоже на ужасную смесь шока и отрицания. Какая-то часть ее уже подозревает, что скрывается в конверте. Она знает. Может быть, не все, не все детали, но вполне достаточно.
Все вещи, которые удерживали меня целостной, взорвались одновременно. Слезы полились сильно и яростно, извергаясь отвратительными всхлипами. Я не могла их остановить. Я даже не пыталась успокоиться.
Мама пришла в движение, как будто ей вкололи адреналин. Я видела, как она вытолкнула свою боль из каких-то глубин ее сердца. Ее лицо смягчилось, ее руки потянулись к моим волосам.
– Пайпер, Пайпер, посмотри на меня. – Она гладила меня по лицу в точности так, как делала это в те далекие ночи, когда я кашляла и кашляла до тех пор, пока едва ли могла дышать. – Все хорошо, – сказала она. – Все будет хорошо.
Я подняла глаза, ощущая все семнадцать лет, наполненных паром ванных, открытками и вещами, которые делали ее замечательной и раздражающей и моей мамой. Я не могла выдавить ни слова. Не было никаких шансов, что мне это удастся, так что я попыталась выразить все глазами, все извинения, которые скоро мне придется произнести.
– Что бы это ни было, я готова для этого, – сказала она, смотря на конверт, который уронила, потянувшись ко мне. – Я не хочу, чтобы это расстраивало тебя. Мне нужно, чтобы ты верила, что я смогу с этим справиться.
– А ты не собираешься посмотреть, что там?
Вздох.
– Нет. Я посмотрю позже. Ты должна понимать, что это не такой уж большой сюрприз, каким ты его считаешь, понимаешь, о чем я?
Она знает. Это написано на ее лице, что какая-то часть ее даже немного побаивается того, что в конверте. Как я могла пропустить и это тоже?
Я кивнула, хотя осталось еще много невысказанных слов. Вещи, которые я пока не могу озвучить, но я скажу.
В полицейском участке, вероятно. Это несправедливо, но даже разговор об этом многое у меня отнял. Если я признаюсь ей, она может попытаться все разгладить. Она захочет защитить меня, потому что она моя мама. А я больше не могу быть защищенной.
Я собралась с духом, собрав всю свою силу воли. Мама помогла мне расчесать волосы и поправить макияж на глазах. Мы приукрашивали меня, пока я не засияла, и, что более важно, пока мама не убедилась, что я успокоилась.
В шесть часов пришел папа, если мама и напряглась, она быстро это скрыла. Он усмехнулся мне.
– Я наполнил твой бак, чтобы твоя девчачья одежда не провоняла.
Мое сердце словно налилось свинцом. Я все еще не могла увязать моего наполняющего бензином бак папу с изменщиком. Наверное, я должна его ненавидеть. В данный момент я не слишком сильно любила его, но он все равно мой папа. Я поцеловала маму в щеку, потом пересекла комнату и обняла папу. Я взяла свою сумку с камерой и рюкзак и проследовала к двери, пока они наблюдали за мной. Я проверила телефон, поправила сумки на плече.
В следующий раз, когда я их увижу, они уже поговорят. Может быть, поссорятся. А потом им придется столкнуться с моими проблемами – ложью, историей мести. Это ужасно.
Мир, в котором я жила семнадцать лет, сегодня закончится, и я не знаю, что будет дальше. Я развернулась и посмотрела на них. Они смотрели, как я ухожу. Определенно без соединенных рук и родительской болтовни. Но они стояли рядом и улыбались. От гордости за меня.
– Давайте сделаем снимок, – проговорила я, желание было внезапным и всепоглощающим.
Я положила сумку на пол, переключила режим и установила камеру на третью доску книжных полок в нашей гостиной. Это не первый наш семейный снимок, но мои родители ощущали неловкость и переглянулись, когда я подтолкнула их к лестнице.
– Пайпер, я едва ли расчесывала волосы сегодня, – с явной неохотой произнесла мама.
– Но я полностью нарядилась. Я хочу доказательств.
– Мы можем сфотографировать тебя, – предложил папа.
– Просто улыбнитесь, – дрогнувшим голосом скомандовала я.
Камера загудела быстрее, и мы встали в нашу традиционную позу для Семейной Фотографии Вудсов – папа слева от меня, мама справа, головы склонены друг к другу. Рука мамы напряженная и холодная, но папа с легкой расслабленностью склонился ко мне.
Я обняла их обоих, когда загорелась вспышка, замораживая нас в последний раз, когда мы уже были не совсем семьей.
***
Когда я приехала, шла уже вторая часть баскетбольного матча и печально, что если сообщение Ника об опоздании было точным, то он будет здесь после второй половины. Не так уж весело. Я никогда не бывала на баскетбольных играх и была бы действительно рада запомнить ее такой. Особенно, если Менни здесь, а я понятия не имею, как заговорить с ним обо всем этом.
Если я попробую написать письмо, он назовет меня трусихой. Если я посмотрю ему в глаза, то я боюсь того, какими словами он воспользуется. Но я здесь, чтобы сделать это, так что я должна попытаться.
Я пробивалась через чирлидерш к краю трибуны для посетителей. Менни опирался на нее, со скучающим видом держа в руках камеру. Он предложил мне недоеденную половину своего гигантского кренделя и, взяв его, я бездумно начала его пощипывать.
– Тейси прислала тебя проверить, что я делаю? – Спросил он.
– Нет, я встречаюсь с Ником. Просто хотела поздороваться.
Я не упустила то, как он с довольным видом распрямил плечи. Он хитро мне улыбнулся и пихнул бедро.
– Итак, ты и Ник. Это серьезно?
– Да. Думаю, что это так. Странно, правда?
– Для меня не странно, – со смехом произнес он. – Но ты же не думаешь, что я оставлю тебя в покое после твоего обета насчет спортсменов.
– Нет, этого я не думаю. – И он не лгал. Я действительно давала небольшую клятву после моего фиаско на вечеринке новичков, давая зарок относительно спортсменов, чирлидерш и всего, что с ними связано. Я сделала это потому, что это рассмешило Менни. И потому что глубоко в душе я верила, что каким-то образом они менее умны, менее интересны... не такие, как я.
Мой аппетит пропал. Я откладываю крендель в сторону и чувствую, как правда поселяется в моих костях. Мой напарник не делал этого со мной. Это – осуждение и высокомерие – всегда жило во мне. С давних времен.
Я не планировала писать имя. Я просто убивала время перед походом в полицию с Ником, который поможет мне не рассыпаться там на части. Я слонялась весь день, как мученик со своими письмами и всхлипами, но сейчас я все поняла.
Дело не в том, что я хороший человек. Все дело во всех вещах, которые, как я везде заявляла, я ненавижу.
Сообщения? Унижение? Книга грехов? Никто здесь не был злом – злом была я сама.
Ты должна найти точку, с которой все началось.
Мое горло горело, а в груди ныло.
Теперь я знаю, Ник. Я знаю, с чего все началось. Все началось с тротуара в девятом классе, когда твои друзья ранили мои чувства и я позволила этой боли перерасти в ненависть.
