Текст книги "Право крови"

Автор книги: Ричард Аллен Кнаак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава четырнадцатая

Минуло еще четыре дня… и за эти дни Ульдиссиан еще больше свыкся и с Партой, и со всем, что его здесь окружало. Целью будущего по-прежнему оставался Кеджан, но с каждым прошедшим днем это будущее становилось все более и более отдаленным.

Со временем к горожанам прибавились окрестные крестьяне и жители небольших селений в пределах дня пути от Парты, прослышавшие об Ульдиссиане от тех, к кому он уже успел прикоснуться. Естественно, Ульдиссиан был рад каждому из новоприбывших и делал для каждого все, что только мог. Правда, дела шли на лад крайне медленно, но теперь он, по крайней мере, убедился, что сказал им чистую правду: вдобавок к Рому, кое-какие признаки пробужденной силы проявили еще дюжины две человек. Признаки эти оказались самыми разными – от исцеления незначительных ран или распускавшихся по чьему-нибудь повелению цветов до нежданной способности маленькой девочки призывать птиц прямо к себе на ладонь. Двух в точности одинаковых среди них не нашлось, что само по себе повергло Ульдиссиана в немалое удивление, и он потратил какое-то время, пытаясь постичь, отчего получающееся у одного не получается у другого.

От повторения кошмарного сна судьба его берегла, и вскоре Ульдиссиан, захлопотавшись, совсем о нем позабыл. Тем временем ряды просителей начали разрастаться на новый, совершенно нежданный манер. Парта жила торговлей, а посему в городке каждый день останавливались гости из самых разных краев – особенно купцы, направлявшиеся куда-нибудь по делам. Помимо собственной воли поддавшись всеобщим восторгам, а нередко и попросту из любопытства, они тоже являлись к Ульдиссиану с просьбами о прикосновении. Не все, разумеется – ведь даже кое-кто из партанцев еще колебался, но с каждым новым «чудом», наподобие старика, ослабшего зрением и исцеленного собственной дочерью, поначалу того не заметившей, число колебавшихся неуклонно шло на убыль. Правда, повторить «чуда» дочь исцеленного не смогла, однако Ульдиссиан почему-то был уверен: еще чуть-чуть, еще самую малость – и многие, многие переступят этот порог вслед за ним.

Несмотря на колоссальные изменения в самих себе, большинство горожан пытались продолжать прежнюю, обыкновенную жизнь. А что им, собственно говоря, было делать? Нужно же и урожай собирать, и детишек кормить! Вот и мастер Итон охотно признался, что труд – единственная его отрада: жена несколько лет назад умерла, оба старших сына три месяца, как отправились попытать счастья в Кеджане…

Из-за этой-то отрады ему и пришлось на будущий вечер оставить гостей одних.

– Прошу прощения, добрый Ульдиссиан, но сегодня вечером меня с вами не будет. Старый друг, также купец, пригласил навестить его караван и взглянуть на образчики кой-каких новых товаров! Он, как и я, подходил к тебе за прикосновением, но… да, в душе оба мы – прежде всего купцы!

– Зачем же просить прощения, мастер Итон? Ты и так к нам невероятно щедр, и вообще столькое для нас сделал!

– Я? Я?! – рассмеялся старик-купец. – Ох, Ульдиссиан, по-моему, человека скромнее тебя я в жизни еще не видывал! Я «столькое сделал»… а ты всего-навсего навсегда изменил судьбу каждого из горожан!

Так, со смехом, Итон и ушел, оставив Ульдиссиана в некоторой растерянности.

Чуть позже Лилия решила его ободрить.

– Тебе бы радоваться, Ульдиссиан! Ведь ты, любовь моя, просто остаешься самим собой! – целуя его, сказала она. – Но – да, учитывая всю правду, ты действительно на удивление скромен.

– Может, и так… может, и так…

Внезапно Ульдиссиана охватило странное беспокойство.

– Надо пройтись.

– Куда же мы направимся?

Беспокойство усилилось.

– Лилия, мне бы хотелось погулять одному, – ответил Ульдиссиан.

– По Парте? – удивленно, слегка насмешливо откликнулась Лилия. – Осмелюсь предположить, дорогой мой Ульдиссиан, далеко тебе не уйти, однако – ну что ж, попробуй. От всей души желаю удачи.

О чем идет речь, Ульдиссиан понимал. Как только кто-нибудь увидит его, вокруг, точно по волшебству, соберется толпа. Однако вечернее время могло подойти для прогулки лучше всего. К этому часу большая часть горожан должна разойтись по домам. Правда, в тавернах и на постоялых дворах еще открыто, но такие места Ульдиссиан собирался обходить стороной.

– Я просто пройдусь по улице направо от имения, а после, наверное, сразу же и вернусь.

– Бедненький Ульдиссиан! Зачем же докладывать мне обо всем, что собираешься делать?! – воскликнула Лилия, одарив его еще одним, более долгим поцелуем. – Приятной тебе прогулки!

Услышав это от кого-либо другого, Ульдиссиан непременно подумал бы, что над ним насмехаются, но со стороны Лилии чувствовал только любовь да заботу. «Как же мне с ней повезло, – в который раз подумал он. – Нас будто сама Судьба свела вместе…»

С третьим, еще более страстным поцелуем он оставил Лилию в кабинете мастера Итона. Перед уходом его уже не впервые охватило искушение отыскать брата, однако Ульдиссиан заподозрил, что Мендельна и на сей раз поблизости не окажется. Все прочее вроде бы шло на лад, а вот с Мендельном они все больше и больше отдалялись один от другого. Ухудшало положение и то, что раза два-три Ульдиссиан мог поговорить с братом, но всякий раз без исключения ему мешало появление новых просителей. Не желая отказывать в таких просьбах, он упускал драгоценные шансы один за другим.

«Однако время для этого нужно найти непременно».

Ульдиссиан был уверен: с Мендельном что-то неладно. Младший брат скрывал от него нечто важное. Что именно – пожалуй, знал один только Ахилий, но и охотник, будто нарочно, исчезал без следа, как только Ульдиссиан собирался поговорить с ним по душам, и даже неизменное присутствие на городской площади Серентии его не удерживало.

«Все скоро изменится», – в который уж раз поклялся Ульдиссиан себе самому. Так ли, иначе, а правду он выяснит. Ну, а сейчас ему бы проветрить голову да отдохнуть…

В этом вечерний воздух помог ему сразу же. Стоило подойти к воротам, ведущим наружу, люди Итона молча отсалютовали ему. Подобно многим, все они тоже испытали пробуждение внутренней силы, однако куда уютнее чувствовали себя на прежнем, привычном месте. И, к счастью, уже научились не лезть в Ульдиссианову жизнь сверх необходимого.

– Я ненадолго, – сказал он им.

– Как пожелаешь, мастер Ульдиссиан. А когда вернешься – мы здесь, к твоим услугам.

Отучить их – да и всех остальных – от этого обращения он уже не надеялся. Ладно, уж лучше пусть так, чем «святейшим» или кем-то вроде, как его величали некоторые.

Выбрав хуже всего освещенную улицу, он быстро свернул туда. Темнота навевала покой, вуаль сумрака внушала чувство безвестности, неприметности, а именно это Ульдиссиану сейчас и требовалось. На ходу он начал думать о брошенной ферме. Хозяйство наверняка пришло в совершеннейший беспорядок, или оказалось в руках какого-нибудь предприимчивого соседа, сумевшего по достоинству оценить бесхозные земли. Оставалось только надеяться, что кто-нибудь догадался как следует позаботиться о скотине…

Негромкие голоса предупредили: навстречу кто-то идет. Предпочитая остаться в одиночестве, Ульдиссиан свернул в еще более темную боковую улочку и поспешил прочь, пока его не заметили. Судя по тону донесшихся до него обрывков беседы, то были всего-навсего двое городских стражников, совершавших очередной обход, но даже такая встреча обещала слишком уж много общения с горожанами.

Куда ведет новая улица, Ульдиссиан не представлял, но, соблазнившись ее безлюдностью, двинулся по ней дальше. Вскоре голоса за спиной стихли, и мало-помалу в душе его воцарился покой, какого не помогал обрести даже сон. Впервые после серамских бедствий сын Диомеда снова почувствовал себя простым, обыкновенным человеком.

Но тут его внимание привлек новый голос – чей-то негромкий шепот. Казалось, он доносится слева, и Ульдиссиан повернулся туда.

Однако справа тоже зазвучал шепот – подобно первому, настолько тихий, что ни слова не разберешь… вот только в тоне его слышались некие нотки, заставившие Ульдиссиана насторожиться.

– Кто тут? – окликнул он. – Кто тут?

В ответ ему слева вновь зазвучал первый голос. Не тратя слов понапрасну, Ульдиссиан рванулся на звук… однако протянутые вперед руки нащупали только тень.

Откуда-то спереди послышался третий голос. Зло зарычав, Ульдиссиан повернулся вперед… но и там ничего осязаемого не обнаружил.

С опаской отступив на несколько шагов, он оглянулся. Там, позади, оставалась другая, прежняя улица, однако Ульдиссиан увидел за спиной только мрак.

Внезапно все три голоса возобновили безумное бормотание. Мало этого, к ним тут же присоединилось еще с полдюжины голосов, и каждый шептал с таким пылом, что нервы Ульдиссиана натянулись, точно стальные струны. Сын Диомеда завертелся по кругу, заозирался в поисках хоть одного из шептунов, или же выхода, но ни того ни другого отыскать не сумел.

– Покажитесь же, будьте вы прокляты! – в конце концов заорал он. – Покажитесь же!

С этим он призвал на помощь новообретенную силу… но потерпел неудачу. Решив прибегнуть к иной тактике, Ульдиссиан представил себе яркий свет – лучший способ разыскать преследователей, прячущихся во тьме, или даже сильный ветер, что унесет его отсюда подальше, но и из этого ничего не вышло.

Ничего…

Внезапно один из голосов зазвучал словно у самого уха. Ульдиссиан повернулся к нему… и тут нечто толстое обхватило его шею, стиснуло горло со стороны спины.

Задохнувшись, Ульдиссиан напряг все силы в попытке освободиться от… от… он даже не мог понять, рука это, или какое-то щупальце, чувствовал только одно – хватку тверже железа.

Не в силах вдохнуть, Ульдиссиан подумал о Лилии. Дело было яснее ясного: без Малика здесь не обошлось, и потому он опасался, что после этого верховный жрец доберется и до нее. Увы, даже эти тревоги не придали сил, не помогли освободиться…

Вдруг неизвестно откуда раздалось шипение, немедля перешедшее в злобный звериный рык. В этот же самый миг все мускулы Ульдиссианова тела, подхлестнутые неким инстинктом, напряглись до предела.

Воздух подернулся рябью. Ночную тьму всколыхнуло гортанное восклицание, за коим чуть погодя последовал оглушительный грохот.

Хватка на горле Ульдиссиана тут же ослабла, исчезла, как не бывало, а с нею умолк и зловещий шепот из темноты. Миг – и в ночной тишине слышно лишь его собственное дыхание… да мягкие, торопливые шаги.

– Ульдиссиан! – окликнул его с детства знакомый голос. – Ульдиссиан! Кажется, я видел… Проклятье! Даже не знаю, что я такое видел…

Но, очевидно, эта досадная мелочь не помешала Ахилию попасть в цель: выстрелил он исключительно метко. В такой темноте стрела вполне могла угодить в Ульдиссиана, и, окажись на месте Ахилия любой другой лучник, весьма вероятно, именно так дело бы и обернулось. Однако сноровку друга детства Ульдиссиан знал прекрасно, а посему понимал: что-что, а стрела его жизни точно не угрожала.

– С-спасибо, – еле переводя дух, выдавил он.

Закинув лук за спину, Ахилий помог Ульдиссиану выпрямиться.

– Не стоит благодарности. Жаль, уложить насмерть схватившего тебя не удалось… хотя будь я проклят, если понимаю, отчего так вышло! Я же ему, уж кто б это ни был, прямо в затылок попал! Будь то убийца, ему бы сейчас мертвым у нас под ногами лежать…

Убедившись, что Ульдиссиан удержится на ногах сам, охотник присел на корточки.

– Да, что-то есть, – спустя пару секунд пробормотал Ахилий, – только на кровь не похоже – по крайней мере, на свежую. Нет, это не из того, кто на тебя напал…

Слишком хорошо помнивший, какого сорта тварей до сих пор посылали по его душу, в этом Ульдиссиан сомневался, однако суждению Ахилия решил довериться.

Упруго вскочив на ноги, охотник поспешил в ту сторону, откуда донесся грохот. Спустя минуту Ахилий вернулся, и на лице его отразилось немалое недовольство, явственно различимое даже во мраке.

– В стену вон того дома врезался кто-то увесистый, – сообщил он, указывая в темноту, туда, откуда пришел. – Кладка здорово треснула… но этот, кем бы он ни был, очевидно сразу вскочил и удрал.

Это Ульдиссиана тоже нисколько не удивило. Затеяв новое нападение, Малик, конечно же, послал за ним прислужников более дельных, чем прежние. На этот раз с засадой враги рассчитали лучше, дождавшись, чтоб он вышел из дому один. Да, в расчетах верховный жрец не ошибся – как знал, что добычу рано или поздно потянет побыть в одиночестве!

И тут ему пришла в голову новая мысль: а как здесь, рядом, мог оказаться лучник? В случайных совпадениях Ульдиссиан давным-давно разуверился.

Но прежде, чем он успел спросить об этом, Ахилий заговорил:

– По-моему, нам лучше уйти куда-нибудь, где чуточку больше народу. Может, одиночество тебе и в радость, но не настолько же.

Согласно кивнув, Ульдиссиан двинулся вслед за другом обратно. Похоже, Ахилий видел в темноте куда лучше. Вскоре лучник вывел его к имению мастера Итона. Только здесь оба остановились и с облегчением перевели дух.

– Вот так-то лучше, – заметил светловолосый охотник.

– Еще раз благодарю тебя, – откликнулся Ульдиссиан. – Ну, а теперь объясни, каким образом ты ухитрился оказаться рядом именно в ту минуту, когда мне помощь потребовалась?

Ахилий склонил голову на сторону.

– А отчего тебе потребовалась моя помощь, Ульдиссиан? Что с тобой там стряслось?

Но попадаться на удочку встречных расспросов Ульдиссиан вовсе не собирался.

– Ответь мне, Ахилий.

Ответ последовал далеко не сразу:

– Просто подумалось, что ты вот-вот в беду попадешь.

Облеченное в этакую форму, признание Ахилия здорово озадачивало.

– Что это значит?

– Ну, появилось предчувствие, будто с тобою вскоре что-то случится, вот я к нему и прислушался. Всего-то навсего.

– И это предчувствие привело тебя прямо ко мне.

Лучник пожал плечами.

– Ничего нового. Отец сказал бы: простое чутье. Наверное, потому из меня такой хороший охотник и получился.

В свое время отец Ахилия тоже промышлял охотой, и славы его не удалось затмить никому, кроме родного сына. Однако Ульдиссиан полагал, что дело тут вовсе не только в чутье. Нет, вслух он ничего не сказал, но заподозрил, что у Ахилия имеется дар, такой же, как у него самого, только сознательно обращенный в исключительное охотничье мастерство… и, если вдуматься, семья лучника вполне могла обладать этим даром уже не первое поколение.

Все это значило, что корни растущей в них силы уходят куда глубже, чем он полагал. Возможно, Ульдиссиан даже узнал об этаком даре не первым – попросту первым понял, насколько он изумителен.

– Что это была за тварь? – спросил Ахилий. – Ты ее разглядел?

– Думаю, одна из зверушек верховного жреца, – ответил Ульдиссиан, решив пока Ахилия больше не расспрашивать. – Кажется, – поразмыслив добавил он, – она приняла человеческий облик… а еще я вроде бы латы на ней почувствовал.

– Ну, моя стрела уж точно попала не в латы, это я по звуку могу сказать. И вонзилась она не в латы, и урона куда больше должна была нанести…

Но это Ульдиссиана уже не заботило: ему пришло в голову кое-что поважнее. Нападение в самом сердце Парты подтолкнуло его к некоему решению.

– Ахилий, я должен просить тебя об одной услуге. Обещай, что сделаешь.

– Ну нет, дружище, пока не услышу, в чем дело, обещать ничего не стану! Кто-кто, а ты должен меня знать!

– Тогда слушай внимательно и подумай, хорошенько подумай. Кроме тебя, Ахилий, я этого дела доверить не могу никому. По-моему, остальные здесь лишь понапрасну рискуют собой. Ты должен увести их от меня как можно дальше. Ну, сделаешь?

– Полагаю, под этими «остальными» ты прежде всего Лилию имеешь в виду?

– Всех вас… но – да, само собой, надеюсь, ты и ее без помощи не оставишь.

Ахилий огляделся по сторонам, нет ли кого поблизости, но улицы были пусты.

– Я понимаю, отчего ты хочешь отослать Лилию, Серри и Мендельна отсюда подальше… и, сам знаешь, больше всего хочу Серри от опасности уберечь.

– Ахилий…

Охотник махнул рукой, оборвав его на полуслове.

– В ее глазах мне никогда не сравниться с тобой, но я как-нибудь переживу. Выходит, мы оба согласны, что здесь им оставаться нельзя… и обо мне ты, ясное дело, тоже заботишься, – с усмешкой добавил он, – вот только я знаю: никто из них уйти не согласится. Даже твой брат, Ульдиссиан. Никто из них ни меня, ни тебя не послушает.

– Но оставаться вам всем опасно! Доказательства ты только что своими глазами видел!

– Ну да, ну да, а рассказать им об этом – только еще сильней заупрямятся… и тут я их ни в чем упрекнуть не смогу! Нет, старый друг мой, ни от них, ни от меня тебе не избавиться. Никак не избавиться…

Положим, один способ избавиться от спутников Ульдиссиан видел… да только такой, что хуже и не придумаешь. Продолжать спор не имело смысла, однако попробовать стоило, и Ульдиссиан открыл было рот… но цокот копыт заставил его умолкнуть. Друзья насторожились, Ахилий вытащил из-за спины лук.

Но нет, всадник, выехавший на свет из темноты переулка, оказался не кем иным, как мастером Итоном. Увидев обоих, купец осадил коня прямо перед ними.

– Ульдиссиан? Лучник? С чего это вы здесь стоите и смотрите с этаким недоверием?

– Нервы шалят, мастер Итон! – осклабившись, отвечал Ахилий. – Нервы шалят, только и всего!

Сын Диомеда поспешил согласно кивнуть.

– Мне просто на свежий воздух выйти потребовалось.

– И я этим вовсе не удивлен! – Сойдя с коня, старик придержал поводья, а свободной рукой хлопнул Ульдиссиана по плечу. – Ты столькое сделал, Ульдиссиан уль-Диомед, столькое сделал… А если, – чуть поразмыслив, добавил он, – я могу помочь тебе чем-либо сверх того, чем уже помогаю, прошу: не стесняйся ко мне обратиться.

Ульдиссиан был не на шутку смущен. По счастью, Итон вдруг повернулся к Ахилию.

– Лучник, а говорил ли я, какой у тебя замечательный лук? С тех пор, как впервые увидел, глаз с него не свожу.

– Отцовский лук, мастер Итон! Отец сохранил его точно таким, как в тот самый день, когда он был вырезан, и я за ним тоже ухаживаю, стараюсь изо всех сил! Все мастерство охотника наполовину зависит от лука…

– Думаешь, наполовину, не меньше? А позволь посмотреть? – попросил купец, протянув к луку руку.

– Сделай одолжение.

С этим Ахилий подал гостеприимному хозяину лук. Итон огладил превосходной работы оружие, окинул его опытным взглядом, и Ульдиссиан, сам восхищавшийся луком Ахилия и даже выстреливший из него с полдюжины раз за долгие годы дружбы, словно увидел его впервые. Немного на свете отыскалось бы мастеров искуснее отца Ахилия, Тремаса…

Вот только не был ли непревзойденный талант Тремаса к работе с деревом еще одним проявлением того же самого дара?

Внимательно оглядев лук со всех сторон, мастер Итон, наконец, вернул его владельцу.

– Да уж, роскошная вещь. Жду не дождусь, когда вновь увижу его в деле!

Услышав сие замечание, друзья быстро переглянулись. Глава Парты даже не представлял себе, о чем просит. Ульдиссиан был уверен, что засада на темной улице – лишь самое начало куда более зловещих событий… возможно, грозящих захлестнуть весь городок.

Возможно, грозящих и Парте, и всем ее жителям гибелью…

* * *

Паства хлынула из Храма наружу, ни сном ни духом не ведая, что стали еще на шаг ближе к утрате собственных душ… и не только душ… во славу великого Люциона.

«Нет-нет, не в мою, – тут же подумал Примас, пряча внезапную тревогу за напускным благочестием. – Конечно же, во славу отца и двух других Великих Воплощений Зла».

Однако погреться в лучах их славы сын Мефисто был очень даже не прочь.

Но, чтобы греться в них и далее, чтобы в итоге власть над Санктуарием оказалась в нужных руках, все должно было идти согласно замыслам Люциона… а между тем недавние события подобного исхода более не гарантировали. В делах следовало навести надлежащий порядок. По меркам демонов, Люцион был созданием весьма дисциплинированным: ему просто по душе был строгий порядок.

Два верховных жреца, Эродий и Бальтазар, подошли к нему и почтительно поклонились. Обычно, обратившись с проповедью ко всем трем орденам, Примас созывал к себе самых верных адептов, дабы без лишних ушей обсудить с ними новые успехи Церкви Трех на пути к возвышению.

Однако сегодня вечером ему было не до разговоров. Сегодня Люциону следовало сосредоточиться на восстановлении статус-кво. Да, пользы его слуги приносили немало, но во всем, что касалось построения планов, Люцион полагался лишь на себя самого.

– Соберемся вместе для разговора завтра ввечеру, с восходом луны. Ступайте, займитесь делами…

В обязанности верховных жрецов, среди прочего, входило посвящение достигших определенного рубежа правоверных в истинные доктрины Церкви… Ненависть, Разрушение и Ужас. Способов, коими Примас и его слуги медленно, исподволь подталкивали глупцов в эту сторону, существовало великое множество – от вполне прозаических вплоть до колдовских. Часть паствы (те, что послабее умом) были к ним более чутки – таких, тщательно выбирая их из общей массы, приглашали на особые проповеди. Кое-какие тонкости этих особых проповедей, не предназначенных для всех и каждого, проникали в самую глубину разума смертных, отыскивая путь к таящемуся в самых темных его уголках.

Но эти дела Люцион вполне мог на время доверить паре верховных жрецов. Отпустив их, он поспешил вернуться в свою святая святых. Необходимость действовать втайне весьма и весьма раздражала, однако тут требовалось совершить кое-какие жертвоприношения… особенно если в дело действительно замешана она. В этом отношении старания Малика послужат прекрасной ширмой, отвлекут ее от того, что еще намерен предпринять Люцион.

Завидев его, четверо стражей встали навытяжку. С виду они походили на мироблюстителей, но на деле были морлу. Любой глупец, что попробует проникнуть в покои Примаса без позволения, быстро почувствует разницу… за миг до того, как его разрубят на части.

В покоях царил полумрак: предстоявшее Люциону дело как нельзя лучше подходило для темноты. Люцион бросил взгляд на еще двоих морлу, карауливших сжавшегося от страха юношу в серых одеждах священнослужителя низшего ранга. В начале учения избранники верховных жрецов не носили одежд определенного ордена, ибо решение, кому им лучше служить, принимал только Примас.

– Икарион…

Лицо Люциона сохраняло самое доброжелательное выражение, однако юнца, знавшего, кто таков его господин, это не обмануло.

– В-велик мой владыка, – пролепетал Икарион, преклонив перед ним колено. – Велик и милосерден…

Разбиравшийся в самом себе много лучше, чем этот смертный, Примас негромко хмыкнул и, протянув к коленопреклоненному юноше руку, погладил избранника по подбородку.

– Дорогой мой Икарион. Тебе ведь известно, чем жертвуешь ты, дабы удостоиться риз священнослужителя, не так ли?

– Да, и на жертвы сии я с радостью согласился!

– Вот как? Тебе надлежало привести к нам сестер, сделать их верными нам служанками…

При всей высоте своего положения Люцион питал весьма приземленное пристрастие к юным девицам – особенно нетронутым. Подумать только, сколь беззаветно преданы ему приспешники, охотно приводящие на его ложе родных сестер и дочерей, лишь бы доказать любовь к нему делом!

– Однако они, как оказалось, отправились в долгое путешествие… – продолжил великий жрец.

– Господин, я…

Рука, гладившая подбородок Икариона, резко хлестнула снизу по челюсти, принуждая юношу замолчать.

– Впрочем, – все в той же задушевной манере продолжал Люцион, – благодаря твоему доброму другу, необычайно усердному брату Томалу, далеко они не уехали. Не далее, как минувшей ночью, я имел удовольствие побеседовать с ними об их способностях…

– М-м-мгх!

Замычав, Икарион бросился на господина, и эта ошибка стала для него роковой. Один из морлу, обнажив огромный топор, одним быстрым взмахом снес голову с плеч мятежного юноши.

Отрубленная голова пала прямо в ладонь Люциона, повернувшего ее теменем книзу, дабы сберечь содержимое. Убивать сын Мефисто обычно предпочитал сам, но никак не мог упрекнуть воина в чрезмерном усердии.

– Оставьте труп, – велел он морлу. – Вы свободны.

Латники с поклоном удалились. Немного подождав, Люцион устремил взгляд к потолку, в самый темный угол над головой.

– Астрога! Знаю, знаю, ты наблюдаешь за мной! У меня есть для тебя угощение…

– А какова же цена? – с шипением, с присвистом откликнулись сверху. – Какова же цена ему, а, Люцион?

– Цена тебе, верный пес Диабло, вполне по карману… но это обсудим после. Забирай труп…

С потолка к лежащему на полу телу немедля спустилось нечто белое, вроде веревки. Больше всего это напоминало выпущенную пауком нить паутины, только намного, намного толще, будто во тьме под сводами потолка каким-то образом ухитрилось спрятаться существо, по крайней мере, не уступавшее сыну Мефисто в величине.

Увлекаемое «паутинной веревкой», обезглавленное тело взмыло вверх и скрылось во мраке, а в следующий же миг из темноты донеслось ужасающее чавканье.

«Этот куплен, – мысленно подытожил Люцион. – Очередь за вторым».

Свободной рукой Примас начертал в воздухе треугольный символ, очень похожий на знак Церкви Трех. Вспыхнув буйным багрянцем, знак плавно опустился на пол и замер поверх каменных плит.

Люцион бросил голову брата Икариона в самую его середину. Голова легла безупречно: выпученные глаза обращены к потолку, челюсть отвисла, точно в предсмертном крике, лужа крови, растекшейся по полу, питает пылающий символ энергией…

– Гулаг… у меня для тебя кое-что припасено. Иди же сюда, угостись.

Каменный пол под отрубленной головой задрожал, будто сделавшись жидким. И магический знак, и камень остались целехоньки, но всколыхнулись, заходив ходуном, точно волны бурного моря.

И вдруг… рядом со знаком в полу разверзлась дыра наподобие водоворота. Дыра была круглой, однако внутри виднелся частокол острых зубов. Дважды обогнув знак кругом, «пасть» попыталась его проглотить.

Однако все ее покушения знак встретил снопами темных искр. Наконец зубастая дыра замерла, словно бы в недоумении.

– Глупый Гулаг, – раздался сверху ужасающий голос Астроги. – Как и хозяин его, он…

– Ты получил свою долю, арахнид, – упрекнул его Люцион, – так помолчи же…

Демон под потолком умолк – разве что возобновил чавканье, принялся уплетать угощение. Тем временем чудовищная пасть снова потянулась к отрубленной голове, но знак снова отразил ее посягательства.

– Встань, Гулаг…

Пол вспучился, вздулся и принял облик странного существа, отчасти смутно похожего на человека, отчасти же – на свинью. Тело его по-прежнему казалось сложенным из каменных плит, однако примерно там, где положено быть голове, над плечами поднялись, закачались три глаза на длинных глазных стебельках.

– ЛЛЛЛЛюцио-о-о-о-оннннннннн… ххххочу-у-у-у-у…

Этот голос звучал, точно последний вздох умирающего.

– И получишь, слуга разрушения, получишь, служитель Баала, но чуть погодя. Вы с Астрогой должны помочь мне в сотворении кое-какого заклятья. Что скажешь? Согласен?

Чавканье под потолком стихло.

– Сдается мне, угощение-то обойдется недешево…

Черты лица Люциона заострились, глаза утонули в глазницах, а сам он вдруг сделался в полтора раза больше прежнего.

– Однако ж ты принял его, паук, а уговор есть уговор, пусть и заключен, не подумавши…

– Уговор есть уговор, – с неохотой откликнулся первый из демонов.

Вновь обретя легкое сходство с добродушным, благостным Примасом, сын Мефисто обратился ко второму из демонов:

– А ты, Гулаг? Может, тебе будет угодно отказаться от моего угощения, даже цены не узнав?

– Разззззрушшшшшение-е-е-е-е?

Люцион улыбнулся сему незатейливому вопросу.

– Да, вполне может быть.

– Ггггголову-у-у-у-у…

Ответа, более близкого к согласию, от одного из прислужников Баала дожидаться не стоило. Повинуясь Люционову жесту, окружавший голову знак исчез.

Гулаг немедля разинул пасть во всю ширь, и голова брата Икариона, скатившись вниз, канула в его бездонное чрево.

Челюсти демона с лязгом сомкнулись, узоры каменных плит расплылись, образуя подобие карикатурной улыбки.

Кивнув, Люцион сложил руки «домиком» и задумчиво смежил веки.

– Прекрасно. Ну, а теперь… вот что мне от вас требуется…