Текст книги "Полет бабочек"

Автор книги: Рейчел Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Глава 6

Сантарем – Манаус, 6 января 1904 года

Софи!

Знаю, что долго не писал, но мне не хотелось надоедать тебе своим нытьем. Конечно же, пока мы находились в верховье реки, возможностей посылать письма не было никаких. Буду краток, дорогая, сейчас я слишком утомлен, чтобы много писать, мне просто очень хочется, чтобы ты знала: у меня все хорошо. Здоровье мое немного пошатнулось, но теперь мы вернулись к благам цивилизации, и я уверен, что силы вернутся ко мне. Достаточно сказать, что время, проведенное в верховьях Тапайос, оказалось весьма непростым для нас. По пути нам встретились любопытные личности, но также пришлось столкнуться с более неприятными сторонами жизни в Амазонке. Не беспокойся, моя дорогая. Я цел и невредим. Просто пришлось пережить несколько печальных дней – один человек, с которым мы познакомились на реке Тапайос и который однажды принимал меня в своем жилище, умер вскоре после того, как мы расстались. Его дом загорелся, и он погиб, спасая из пожара своих семерых детей, двое из них сгорели вместе с ним. Мы стараемся не вспоминать об этом теперь, когда двигаемся вверх по Амазонке к Манаусу. Эрни страстно желает увидеть этот город. Боюсь, что там все очень дорого, и совершенно очевидно, что регулярно собирать материалы в этом месте будет сложно. Но нас вызвал к себе наш покровитель, мистер Сантос, а мы так долго пользовались его гостеприимством, что просто обязаны приехать и побыть с ним некоторое время, прежде чем отправиться на новое место стоянки, которое он подготовил для нас, – вверх по течению Риу-Негру.

Заканчиваю писать, так как нужно еще многое увидеть с палубы, а я чувствую некоторую слабость. Посидеть немного на свежем воздухе – что может быть целительнее? Спасибо за последнее письмо. Я рад, что у тебя появились новые друзья. В Англии сейчас, должно быть, холодает. Признаться, я тебе немного завидую, поскольку здесь от нестерпимой жары просто некуда деваться.

Томас

Он вложил единственный лист бумаги в конверт. Письмо получилось таким тощим, что ему стало совестно. Намереваясь пойти и найти стюарда, чтобы поручить ему отправку письма, он сунул конверт в нагрудный карман, где тот совсем затерялся – невесомый и бесплотный. Ему действительно не хотелось тревожить Софи рассказами об огненных муравьях, о ягуарах, о диарее, но он и сам был выбит из колеи ее последним письмом. Похоже, она все это время проводила в обществе своего капитана Фойла, который оказался не таким уж и старым, как вначале представлялось Томасу. И не только проводила с ним время, но как будто даже принимала его у себя в доме. Она упомянула, что капитан высказывал свое мнение о состоянии ее гостиной и интересовался, не предполагает ли Томас использовать деньги, вырученные в поездке, на ремонт. В письме не говорилось о том, что кто-то еще присутствовал при этом.

Томас советовал жене пожить у отца в его отсутствие, хотя понимал, что вряд ли ей будет там хорошо. При мысли о мистере Уинтерстоуне, об этом честном человеке, он вспомнил, как тот не смог скрыть своего глубокого разочарования, когда Томас объявил о намерен жениться на его дочери. По мнению отца Софи, гораздо более подходящей партией для нее был Камерон – его старший брат, который унаследовал основную часть отцовского состояния, тогда как Томасу предстояло жить на более скромные средства. В ту минуту Томас и сам возмутился до глубины души: как этот человек, чей дом совсем не превосходит по размерам тот, куда Томас намерен переехать вместе с Софи после женитьбы, еще сомневается в том, что он способен позаботиться о его дочери. Он стал для нее хорошим мужем и останется им впредь. Важнее всего то, что он любит свою жену и дорожит ею больше, чем любыми деньгами или положением в обществе. Возможно, она ему даже дороже его мечты стать великим собирателем насекомых, дороже горячо любимых бабочек.

Софи не пожелала жить со своим отцом, и Томас втайне вздохнул с облегчением. Ему не хотелось, чтобы мистер Уинтерстоун с удовлетворением думал, что Томас, видите ли, бросил его единственную дочь – не успели чернила на брачном договоре просохнуть.

Но какой своевольной может быть Софи! Она настояла на том, что будет одна жить в доме – что бы кто ни говорил, – и вот теперь пишет, что принимала в доме мужчину. Одна. Что подумают люди? Он поморщил брови и тряхнул головой, отгоняя от себя эту мысль, – нужно отправлять такие мысли подальше и запирать за ними ворота, чтобы не впускать их в себя.

Передав письмо стюарду, Томас поднялся на палубу и увидел Джона – тот стоял, перегнувшись через поручни, подставляя лицо бризу. Вид у него был серьезный, очень сосредоточенный, словно он напряженно к чему-то прислушивался. Встретившись глазами с Томасом, он едва заметно раздвинул губы в улыбке, которая тут же исчезла.

– Мы приближаемся к Риу-Негру, – сказал охотник за растениями. – Взгляни-ка сюда.

Томас тоже перегнулся через борт и стал смотреть на реку. Бледно-желтые волны пенились у носа судна. Впереди по курсу на воде рябилась кайма, которая с какого-то момента стала постепенно увеличиваться, пока не превратилась в широкую полосу. Сначала ему показалось, что какая-то маслянистая пленка покачивается и блестит на поверхности воды, но по мере того, как судно настойчиво продолжало свое движение, Томас убедился, что это обычная нитка темной воды – она становилась все шире, и вот пароход уже пересек линию, где два цвета встретились и смешались в его кильватере.

– Какой вид! – воскликнул Томас, чувствуя, что к нему возвращаются силы. – Воды Риу-Негру, полагаю? Вполне соответствует своему названию! Далеко отсюда до Манауса, как думаешь?

– Миль пятьдесят, по-моему. Вон где они начинают смешиваться. Смотри.

Джон теперь стоял лицом к южному берегу и показывал на мутную воду. В ее толще двигалось, извиваясь, какое-то существо, и Томас сначала решил, что это голый человек, но, когда существо вынырнуло из воды и снова нырнуло, он увидел, что это водное млекопитающее.

– Это что, ламантин?

– Дельфин, – уточнил Джон.

Томас снова посмотрел. Что-то не похоже. Ведь дельфины – гладкие животные с блестящей графитовой кожей. А этот – розовый и резиноподобный, и на вид он какой-то рыхлый, как сырая глина.

– Неужели речной дельфин? – спросил Томас. – Очень странное создание!

У него не было плавников – только бесформенный бугор на спине, как у горбуна, а на голове торчал толстый выступ, прямо над глазами.

– Да, это амазонский дельфин боуто. Он обитает там, где встречаются потоки двух рек и где больше вероятности найти рыбу, которой он питается. Я видел нескольких, когда плавал один в устье Тапайос.

Они молча понаблюдали за дельфином. Вот и другой присоединился, и теперь уже два резвящихся боуто выпрыгивали из воды, открывая рты и вздыхая.

– Какое меланхоличное животное, – отметил Томас. – Из-за своих вздохов они кажутся очень печальными.

– Кабокло верят, что это водные духи и от них происходят всякие беды.

– Какие, например?

– Есть поверье, что самец боуто, приняв человеческий облик, выходит на берег, чтобы сойтись с кем-нибудь из деревенских женщин. Отсюда, как они считают, причина необъяснимых беременностей и болезней.

Томас заулыбался.

– А самки, говорят, превращаются в прекрасных женщин, которые завлекают мужчин в реку и соблазняют их до смерти, – Джон еще больше перегнулся через борт и понизил голос почти до шепота: – Не худший способ умереть – утонуть в объятиях красавицы.

– Только кабокло верят в это?

– Думаю, это самый суеверный народ в Бразилии. Наверное, они унаследовали все поверья от разнообразных здешних культур. Мне не кажется, что индейцы верят в подобные вещи.

Дельфины прыгнули в последний раз и остались позади.

– Но это еще не все. Они верят, что тот, кто использует дельфиний жир для масляной лампы, ослепнет, если будет работать при этом свете. А если рыбак убьет амазонского дельфина, то обязательно разучится ловить рыбу и в конце концов погибнет от голода.

– И откуда ты все это знаешь, Джон?

Джон улыбнулся.

– Это же так просто, Томас, честное слово. И нет здесь никакого секрета. Я беседую с людьми. Тебе тоже стоит попробовать. Местные люди станут доверять тебе больше – ты только слушай, что они расскажут. Как-то раз я встретил в лесу одного человека, сборщика каучука, потерявшего руку в результате несчастного случая. Он рассказал мне о своем брате, который убил боуто, укравшего у него несколько рыбин. У рыбака было шестеро детей – в конечном счете им всем пришлось пойти работать, так как их отец не смог больше поймать ни одной рыбки. Он умер от лихорадки. Похоже, у него была малярия, но человек, которого я встретил, был убежден, что все эти несчастья – из-за убийства дельфина.

Томас и вправду почти не прилагал никаких усилий, чтобы лучше узнать местных жителей. Частично из-за того, что не очень хорошо говорил на их языке, но, кроме того, он их стеснялся. Когда он подходил к кому-то из индейцев либо к одному из мамелюков или кабокло с потемневшей на солнце кожей, то физически ощущал, что между ними существует некий барьер, и ему никак не удавалось заставить себя переступить через него. С европейцами все происходило иначе: мужчины и женщины Белема и Сантарема ценили бледность кожи превыше всего, и вершиной всего утонченного и элегантного считали Париж. Все свое время они только и занимались тем, что пытались подражать французам, имевшим несчастье случайно оказаться в одном из этих городов. Среди людей, с которыми он познакомился, находилось мало таких, с кем можно было бы найти общий язык. Капитан Артуро стал скорее исключением. Пусть это и неотесанный пьяница, но в его душевной теплоте, в том, как он нежно придерживал лица своих детей, когда целовал их, было нечто такое, что растрогало Томаса и убедило в том, что стоит наладить отношения с бразильцами.

Но Артуро погиб, сгорел заживо. Томас понурил голову, забыв о дельфинах. В тот день по просьбе Антонио они наведались в деревню, чтобы продать остатки снаряжения, и увидели потрясенных жителей – все ходили по поселку едва слышными шагами, с серьезными лицами. Их отвели к обуглившимся остаткам дома: стол, за которым они некогда сидели и выпивали, теперь лежал на боку в груде хлама, ножки его сгорели дотла. Двери, из которой их выставили в тот вечер, уже не было. В воздухе висел тошнотворный запах – копоти, а может, горелого человеческого мяса. При этой мысли Томаса затошнило. Не имея возможности сделать это в укромном месте, он оказался на виду целой толпы зевак – все наблюдали за тем, как он икал и блевал на землю. По крайней мере, острая боль в кишках заглушила зловоние смерти.

На обратном пути в Сантарем все молчали, погруженные в собственные думы, – даже Эрни. По прибытии на место Антонио объявил, что от Сантоса пришло сообщение – он ждет их в Манаусе.

По мере того как пароход вспенивал реку, две ее половинки продолжали свое соперничество за пространство. Манаус становился все ближе, и, несмотря на мрачное предчувствие, Томас радовался тому, что наконец познакомится с сеньором Сантосом. Ему казалось, только встретившись с ним, можно будет считать путешествие завершенным, ведь и эта река стала полноводной, когда в ней соединились две – черная и желтая.

Томас меньше всего ожидал, что среди душной амазонской жары будет торчать в магазине и выбирать себе костюм к обеду. Но вот к его услугам портной – маленький жилистый человечек с кудрявыми волосами, усмиренными помадой, с реденькими усиками, вощеные кончики которых причудливо завивались, стоял перед ним и дергал за лацканы, проверяя, насколько ладно облегает фигуру пиджак; голову он склонил набок, неодобрительно выпятив губы.

– Non, non! – недовольно воскликнул он. – Этот не подойдет.

Он был французом и, соответственно, самым дорогим и модным портным в Манаусе, что не вызывало никаких сомнений. Антонио стоял рядом, молча наблюдая за происходящим. Как только они прибыли в город, Антонио заявил, что первым делом ему поручено повести участников экспедиции за покупками и подобрать всем костюмы к обеду, цилиндры и новые туфли – за все заплатит мистер Сантос. Эрни и Джордж уже подверглись испытанию в виде щипков и рывков со стороны месье Помпадура, но, вероятно, им это даже понравилось, чего не скажешь о несчастном Джоне Гитченсе, который, ссутулившись рядом с Томасом, сердито смотрел на свое отражение в зеркале, пока помощник портного лепетал что-то в отчаянии.

Целый час они занимались тем, что надевали и снимали брюки, мерили по десять пиджаков с фалдами. Томас мельком взглянул на бирки с ценами – после того как он в уме пересчитал их на английские фунты, они оказались в десять раз выше, чем в Лондоне. Наконец мужчины вывалились из магазина и направились к ожидавшему их экипажу. Усаживаясь на мягкое сиденье, Томас задался вопросом, каким образом эти лошади очутились в Манаусе, ведь никакие дороги не ведут ни сюда, ни отсюда – и все нужно доставлять на судах. Да что там лошади, это такая мелочь по сравнению со всем обилием строительных материалов, трамвайных рельсов, не говоря уже о самих трамваях, тоже привезенных сюда по воде. Манаус был похож на парк аттракционов, построенный в самом центре джунглей, и Томасу казалось, что город на деле окажется театральной декорацией – стоит заглянуть за фасады зданий, и можно будет увидеть, что все они нарисованы на досках, подпертых сзади бревнами.

Перед домом сеньора Сантоса раскинулась широкая лужайка, позади него темнел густой лес. Томасу доводилось встречать невероятные розовые сады в Сантареме, но сейчас его взору предстало огромнейшее пространство тщательно выстриженной травы – ничего подобного он не видел за все время пребывания в Бразилии. Ворота для крокета, установленные рядами по всей лужайке, торчали из травы, как выгнутые спинки морских коньков.

– Что за чертовщина! – вы рвалось у Эрни, когда он высунулся через открытый борт кареты. – Это как если бы я приехал к тетушке Этель. А где же павлины?

Словно в ответ, лужайка огласилась пронзительным павлиньим криком, и они увидели саму птицу – павлин ходил с важным видом, распустив перья хвоста. Эрни рассмеялся, так и рухнув снова на сиденье.

Перед двухэтажным оштукатуренным домом, который охраняли каменные львы, их встречал дворецкий – высокий и худой человек, отчаянно потеющий в тугой белой рубашке, черном фраке и белых перчатках.

– Добрый день, господа, – обратился он к ним на правильном английском языке, кланяясь. – Сеньор Сантос ожидает вас в доме.

Еще с утра небо обложили темные тучи, и, как раз когда они подошли к дому, начался полуденный ливень. Ветер принес запах реки, и мухи липли к людям, словно спасаясь от дождя. Несмотря на окружающую обстановку, Томас все же не забывал, что находится на Амазонке. Где-то поблизости кричала обезьяна, правда, ее не было видно.

Дворецкий повел их вверх по ступеням и, через открытые двери, в прохладное фойе с мраморными полами. Тут и там стояли классические белые женские статуи с обнаженной грудью, стыдливо прикрывающие наготу локонами, рядом с ними – пальмы в кадках и тяжелые бархатные портьеры. На стенах висели картины, написанные маслом, в позолоченных рамах.

Попросив их подождать, дворецкий поднялся по винтовой лестнице. Они разбрелись по фойе, и Томас с беспокойством наблюдал за тем, как два молодых человека, появившихся ниоткуда, затеяли драку рядом с их чемоданами и ящиками под дождем. Хорошо, что они еще из Сантарема отправили Райдвелу основную часть своих материалов.

Все остальные непривычно притихли, и Томас, чувствуя себя совершенно разбитым, понял, что их тоже не покидают опасения. Наконец-то они должны встретиться со своим благодетелем. Антонио стоял здесь же, скрестив руки на груди. Он явно ухмылялся – только так можно было истолковать выражение его лица.

– Джентльмены!

Томас обратил лицо к вершине лестницы, где стоял мужчина – лицо его скрывали клубы дыма от сигары, которую он держал между пальцев. Он приветственно распростер руки; на нем был прекрасный черный костюм. На внушительном животе поблескивала золотая цепочка для часов, и под густо навощенными усами сияла широкая улыбка.

– Вот мы и встретились снова!

– Ну и ну, будь я проклят! – буркнул Эрни.

Гости застыли в изумлении, когда Сантос, пританцовывая, стал спускаться к ним по лестнице. Теперь сигара была крепко зажата между зубами, и хриплый смех клокотал в его груди.

– Ну и лица у вас!

Он от души расхохотался, приблизившись к ним.

На лице Томаса появилась неопределенная улыбка, но в душе его царила полная сумятица. Мужчина перед ними был не кто иной, как Жозе, мнимый торговец шляпами, и он же теперь в доме Сантоса – то есть он и есть Сантос на самом деле. Что говорил им этот человек в лесу? «Ему нравится разыгрывать людей».

Сантос продолжал смеяться, и Эрни, хлопнув оцепеневшего Джорджа по спине, тоже расхохотался. Джон медленно покачал головой из стороны в сторону и расплылся в улыбке, означавшей, что трюк удался на славу, как если бы у него выманили все сбережения, но он просто вынужден оценить по достоинству всю хитроумность плана. Антонио не сводил глаз с Сантоса и тоже заливался смехом, в точности повторяя за ним все интонации.

– О боже, – произнес Сантос, доставая из кармана носовой платок и утирая слезы. – Прошу вас, простите меня, джентльмены, за этот розыгрыш. Но дело того стоило – посмотрели бы вы на себя со стороны. Ладно вам, мистер Сибел, мистер Эдгар. Где же ваше чувство юмора? Надеюсь, вы не оставили его в джунглях?

Томас смутился окончательно и посмотрел на Джорджа в надежде, что тот скажет что-нибудь за них двоих.

– Все это очень забавно, мистер Сантос, – промолвил Джордж. – Простите нас. Мы просто устали. Мы долго добирались сюда, и сегодня был тяжелый и жаркий день.

– Ах да, – сказал Сантос, – Вы купили себе костюмы? Надеюсь, вы не против – вечером у нас будет торжество, и я предположил, что вряд ли вы привезли с собой в джунгли фраки. Я был прав?

Они согласились с ним и все вместе поблагодарили его. Только Джордж Сибел привез с собой из Англии фрак, но он не стал возражать, чтобы Антонио купил ему новый.

– Но вы же устали, я не сомневаюсь. Пожалуйста, проходите в столовую. Мы выпьем чаю с бутербродами, а затем мой дворецкий, – он широко всем улыбнулся, выделяя это слово, – проведет вас в комнаты, чтобы вы смогли отдохнуть.

Томас лежал на спине, то проваливаясь в сон, то просыпаясь в сухой и чистой комнате с высокими потолками. Над головой лениво вращался вентилятор, притягивая к себе горячий воздух и разгоняя его по комнате. Томасу больше не хотелось никуда перебираться из этого места, ведь под ним – настоящая постель, такая же прочная и устойчивая, как у него дома, с прохладными хлопчатобумажными простынями и пуховыми подушками. Он был потрясен, обнаружив здесь электричество – в этом городишке, который находится, по существу, в самом сердце джунглей. У него даже дома в Англии не было электричества. Войдя в комнату, он долго стоял, включая и выключая свет. Не то чтобы он никогда раньше не видел электрического света – просто ему было необходимо еще и еще раз прочувствовать все до кончиков пальцев, чтобы поверить, что это не сон.

Его спальня выглядела довольно-таки скромно по сравнению с тем, что он увидел в других комнатах дома, но обои пестрели яркими цветами, которые словно расползлись по стенам, на окнах висели тяжелые бархатные портьеры – непонятно зачем, поскольку, в его представлении, они нужны для того, чтобы удерживать тепло в доме, – и кровать была с пологом на четырех столбиках искусной работы. От всей обстановки веяло некой чрезмерностью – наверное, так должны выглядеть спальни в каком-нибудь борделе. Но господин Сантос обладал деньгами и страстно желал выставить всю эту роскошь напоказ.

На стене висела картина в стиле прерафаэлитов с изображением женщины, стоящей на коленях у открытого сундука. Тучи мотыльков в верхнем углу картины словно готовы были вырваться из рамы. Лицо женщины выражало ужас и раскаяние. Яркое желто-черное пятно на ее запястье притянуло к себе взгляд Томаса: это бабочка с раздвоенным хвостом – он не мог определить точнее, что за вид, – сидела, сверкая, как бриллиант на браслете.

Он понял, что на картине изображен ящик Пандоры, мотыльки олицетворяют все беды и болезни земли, которые Пандора, движимая любопытством, опрометчиво выпустила на волю. А бабочка, насколько ему известно из учебников, символизирует надежду – ее пошлют вслед за этими бедствиями, чтобы человечество не погрязло в безысходности. Как похожа его бабочка на эту – и окраской, и формой, чуть ли не узорами. Он улыбнулся. Если бы он верил в подобные вещи, то сказал бы, что это знак.

Он снова уснул, но был разбужен женским смехом, доносящимся окна, – этот звук плавно проник в его полудрему, когда ему снилась Софи. Она смеялась ему на ушко, согревая дыханием шею, и он почувствовал, что плоть его затвердела. Проснувшись, он подумал о жене – интересно, чем она сейчас занимается и снятся ли ей подобные сны? Эта мысль была невыносима, и он крепко сжимал пальцами вставший член, пока не ощутил, как все тело содрогнулось от толчка. Он отдернул руку перед самым оргазмом и сел на постели, раскрасневшийся, тяжело дыша. Он не должен поддаваться; это все из-за жары и чрезмерной роскоши спальни. Просто разум слегка помутился.

Он встал и умылся, затем побрился бритвой, оставленной для него горничной на видном месте. Давненько он не смотрел на себя как следует в зеркало; в каюте на пароходе висело маленькое зеркальце, но освещение было ужасное, и он едва мог разглядеть в нем больше двух дюймов своего подбородка одновременно. Волосы выросли с тех пор, как Джордж стриг их ветеринарными ножницами. Большущий локон вился надо лбом, закрывая собой два огромных москитных укуса цвета спелой малины. Растрескавшиеся губы постоянно чесались, от раздражения они значительно потемнели по сравнению с естественным цветом, про который Софи всегда говорила: «Сладкий рот, измазанный в землянике». Томас улыбнулся. Значит, теперь его лицо стало напоминать фруктовую вазу. Сквозь загорелую кожу выпирали скулы, из зеркала на него словно смотрел другой человек – нет, не просто человек, а мужчина. Он снова улыбнулся, снимая с бритвы мыльную пену. Рукам было легко от переполнявшего его восторга – как хорошо, что он решился отправиться в это путешествие и что побывал уже в таких интересных местах. Где бы он был сейчас, если бы никуда не поехал? Толстел бы, наверное, на пудингах и жил бы тихой, скучной жизнью дома.

Сантос собирался устроить для них обед в своем клубе и, поскольку предстоял «особый случай», попросил всех одеться для вечера во все то, что было куплено каждому из них. Томас нарядился в свою новую одежду, которую обнаружил разложенной у себя в спальне, придя туда после чая. Он натянул на себя плотно подогнанные брюки поверх нижнего белья и накрахмаленную хлопчатобумажную рубашку, которая царапала кожу. Все это пахло необыкновенно. Когда он в последний раз вдыхал неповторимый запах только что купленной одежды? Он давно уже смирился с тем, что ткань на нем пропитана запахами человеческого тела. Эти новые вещи напомнили ему то время, когда он готовился к свадьбе, и схожее ощущение предчувствия охватило его.

Затем он вдел руки в однобортный жилет с низким вырезом – на нем сверкали хрустальные пуговицы, идеально подходившие к запонкам, которые лежали сверху на сложенной одежде, как блестящие жучки.

К тому времени, когда надо было надевать туфли, он уже снова вспотел. Неужели нельзя отступить от принятых правил, хотя бы здесь? И кто только настоял, чтобы они соблюдали приличия в таких мерзких условиях? Он для себя уже давно снизил планку и с удовольствием фланировал бы в нижнем белье – при условии, конечно, что рядом не будет дам.

И вот перед ним то, что он и не думал когда-нибудь увидеть в Бразилии, – его новенькие оксфордские туфли, блестящие, как свежий плевок. Впрочем, им недолго осталось блестеть – до встречи с уличной пылью. Он застегнул гетры и посмотрелся в высокое зеркало.

Никогда еще ни один костюм не сидел на нем так хорошо. Длинные узкие брюки подчеркивали стройность фигуры. Ему бы хотелось иметь плечи чуть пошире, но в целом он выглядел неплохо – приятный и симпатичный малый. Если бы Софи могла видеть его сейчас! Она бы помогла ему застегнуть воротничок и повязать галстук – маленькую белую бабочку, – который все еще лежал на кровати. Справившись с галстуком самостоятельно, Томас почувствовал, что необходим завершающий штрих. И да, конечно, рядом с раковиной стояла банка с помадой для волос. Растаявшая в тепле помада на ощупь была похожа на мед. На мгновение мелькнула тревожная мысль о том, что субстанция, нанесенная на волосы, может привлечь полчища насекомых из джунглей, но он отринул эту мысль и зачесал волосы, напомадившись. Пробор посередине выглядел нелепо – его огромный локон, будучи разделен надвое, превратился в ангельские крылышки, которые глупо колыхались над ушами. Он попробовал сделать боковой пробор, про который Джордж не уставал твердить, что теперь это модно, – сам Томас мало что смыслил в подобных вещах. Впрочем, так было лучше. Проведя последний раз расческой по волосам, он застыл на месте, склонив голову набок, прикрыв уши руками. Он не замечал этого раньше, но теперь увидел, как стал походить на своего любимого старика отца. Он приподнял светлую бровь, чтобы усилить сходство.

Карета повезла их по длинному бульвару, вдоль которого тянулись ряды деревьев, мостовая была выложена безукоризненной брусчаткой. Томас догадывался, что не весь Манаус был таким благоустроенным наверняка ниже по течению стоит вонь от сточных канав и помойки завалены мусором. Но здесь улицы были девственно-чистыми, и единственный неприятный запах исходил от свежей кучи навоза, которую вывалила одна из их лошадей, когда они прибыли к клубу. По случаю лошадей украсили наподобие карусельных пони – огромными ослепительно красными перьями, которые тряслись и покачивались, когда они кивали головами. Из переулка выскочил маленький человечек с серебряными ведрами и принялся поить их водой.

– Сегодня – торжество! – объявил Сантос во всеуслышание.

Затем он шепнул что-то на ухо конюху. Тот низко поклонился и, пока мужчины высаживались из кареты, резво бросился внутрь и возник уже с бутылкой шампанского в руке.

– «Дом Периньон», сеньор Сантос, – прокаркал человечек.

– Отлично!

Сантос взял в руки бутылку и выстрелил пробкой, но вместо того, чтобы предложить шампанское кому-нибудь или отпить самому, он вылил его лошадям в ведра для воды. Лошади зафыркали и закивали головами, когда шампанское вспенилось и перелилось через край.

– А теперь, джентльмены, мы можем идти внутрь.

Когда Сантос отвернулся, его гости переглянулись. Было ясно, что тот демонстрирует перед ними свое богатство, но Томасу было жалко лошадей. Он немного отстал и пошел вслед за Джоном, которому из-за высокого котелка на голове пришлось нагнуться, чтобы пройти в дверь. В своем вечернем костюме тот напомнил Томасу об одном зрелище, увиденном однажды в цирке: как медведь в костюме посыльного ездил на крошечном велосипеде – при виде такого унижения ему тогда стало ужасно грустно. Джон, конечно, старался и делал над собой усилия: он и гласные слегка округлял, и волосы причесал, и бороду подстриг, но шея сзади у него была вся покрыта грязью, которая сыпалась на красивый белый воротник.

Внутри этот клуб походил на любой подобный клуб для джентльменов в Лондоне. Фойе украшали пальмы в кадках, и это было забавно, учитывая то, что в Англии они вошли в моду как экзотические растения, здесь же, в Бразилии, подобных дикорастущих пальм было по тысяче на каждую милю. И гораздо более здоровых, чем эти, которым явно не хватало воды – листья у них свернулись и потемнели. Полы были выложены крупными черными и белыми плитками, а в затемненных углах уютно разместились роскошные диваны и кресла. Мимо сновали мужчины в белых жакетах.

– Наше оружие, джентльмены, – произнес Сантос. – В моем клубе ему нет места.

На столе у двери были сложены различные виды оружия: и миниатюрные серебристые револьверы, которые любая дама может спрятать за подвязкой для чулок, и большие черные пистолеты с длинными дулами. Именно такой Сантос выложил на стол сам.

– У нас нет никакого оружия, – сказал Эрни. – Только дробовики, чтобы стрелять в птиц, но и то зачем бы нам брать их с собой?

– А что, они нам здесь понадобятся? – спросил Джордж, слегка нервничая.

Сантос ответил не сразу.

– Нет, не совсем, хотя каждый имеет что-то при себе. Вот почему в таком городе, как этот, царит спокойствие. Но вам нечего бояться. Люди просто будут думать, что оно у вас есть.

Их встретил подобострастный молодой человек – он поклонился чуть не до земли и поприветствовал всех на португальском языке.

– Сегодня мы говорим только по-английски, мистер Рейс, в честь моих гостей из Англии.

Щеки у молодого человека густо покраснели, было ясно, что он не говорит по-английски. Он лишь принялся без конца бормотать «спасибо», рассаживая всех в холле, после чего удалился, раболепно кланяясь. Томас ободряюще улыбнулся ему и даже шепнул «obrigado», когда тот прошел мимо, но сделал это так, чтобы Сантос не услышал, – почему-то он почувствовал, что это может оказаться неуместным.

Они погрузились в бездонные кресла. Томас уже забыл, когда в последний раз сидел с таким комфортом. От удовольствия он даже вздохнул.

Сантос заказал всем бренди и предложил сигары. Эрни и Джон взяли по одной, Томас последовал их примеру.

– Это лучшие сигары, джентльмены, с Кубы. Все скручены вручную.

– Как странно находиться в этом клубе, мистер Сантос, – произнес Джордж. – Он почти такой же, как мой клуб в Лондоне.

– Да, так и было задумано.

– А вы имели отношение к его созданию? – поинтересовался Эрни.

– Я владею им, доктор Харрис. Это мой клуб. Все эти люди работают на меня.

– Но вы же никогда не бывали в настоящем лондонском клубе? – удивился Джордж. – Вот что поразительно.

– Напротив, – возразил Сантос, – на самом деле бывал. Тогда, в лесу, я подшутил над вами – приношу свои извинения. Жозе, торговец шляпами, никогда не был в Англии, но я, конечно же, бывал.

Он откинул голову назад и рассмеялся.

Джордж заулыбался и покачал головой.

– Я должен был догадаться. Ваш английский язык и ваш кругозор чересчур хороши. Но я почему-то абсолютно поверил.

– И разумеется, я ездил в Англию, чтобы познакомиться с английскими управляющими моей компании. И мы обедали во многих клубах, подобных этому.