Текст книги "Полет бабочек"

Автор книги: Рейчел Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глава 8

Манаус, январь 1904 года

Он не мог писать Софи. Да и как было сделать это? Каждый раз, когда он брал перо, его мозг слепнул, словно от яркой вспышки света, а рука дергалась и дрожала. О чем он мог писать, в конце концов? Просыпаясь по утрам, да и засыпая, он чувствовал, что Клара где-то рядом. Он ничего не собрал, вместо этого бродил по улицам Манауса, в духоте, вдоль береговой линии с плавающими пристанями, которые то поднимались, то опускались из-за дождя. В лес он углублялся всего на несколько ярдов. Бабочек здесь было совсем немного по сравнению с тем, что он наблюдал в лесах вокруг Белема и Сантарема, а может, он просто не замечал их, когда бродил, согнув плечи и опустив глаза, занятый своими мыслями. Хотя нет – Эрни и Джордж тоже жаловались, что ничего нового здесь нет и надо ходить очень далеко за свежими образцами. Впрочем, малое количество насекомых означало также передышку от москитов, которые изводили их на Амазонке, – но, пожалуй, это было единственным утешением.

Томас избегал разговоров с Кларой, и она не стремилась к этому. Каждый вечер она сидела за столом рядом с Джоном Гитченсом, и большую часть времени они обычно вели содержательные беседы. Джон, единственный из всех, был доволен своими результатами по сбору материалов в ближайших окрестностях. На Риу-Негру лиственный массив отличался, и если в районе главной реки преобладали высокие пальмы, то здесь редкие пальмы джара едва ли были характерны для местного пейзажа. Сантос поглядывал на них с одобрением – парочка, несомненно, говорила о ботанике, – он поддерживал увлечение своей жены. В первый вечер она подняла глаза на Томаса только однажды, но этот взгляд на несколько секунд ослепил его. Он очень надеялся, что другие этого не заметили. Когда никто не смотрел в его сторону, он провожал ее глазами, пытаясь совместить образ той бабочки – такой подвижной и изящной – с женщиной, которая была перед ним. Он уговаривал сам себя, что ошибается, но в глубине души знал, что нет. У нее необычная внешность – нельзя сказать, что она была красавицей в привычном понимании этого слова: невысокая, но полногрудая и широкобедрая, со слишком большими глазами и слишком маленькими носом и подбородком. Она ходила, слегка раскачиваясь, как старушка, хотя на вид Томас не дал бы ей больше тридцати пяти.

На четвертый день во время ужина Эрни высказал вслух то, что было на уме у всех.

– Мы великолепно провели здесь время, сэр, но пришли к общему мнению, что нам всем хотелось бы двигаться дальше. Если вы с этим согласны.

Сантос, набивший рот едой, проглотил ее, не разжевывая, и закивал.

– Разумеется, – произнес он, затем прочистил горло. – Простите. Да, я и сам как раз собирался предложить вам то же самое. Я заметил, вы меньше собрали за это время, чем я ожидал.

– Сказать по правде, сэр, – сказал Джордж, – в этих местах водится не так много образцов, как в Белеме или даже в Сантареме. А насекомых и вообще почти нет.

– Понимаю. Мистер Эдгар? А как обстоит дело с вашими драгоценными чешуекрылыми – также?

Томас кивнул.

– Да, сэр. Я особенно заинтересован в том, чтобы найти определенную бабочку – по слухам, она водится в этих местах. Ее наблюдали к северу отсюда, на Риу-Негру. Мне бы очень хотелось отправиться туда и поискать ее.

– По слухам? Вы хотите сказать, ее еще никто не находил?

– Нет. Это очень необычный вид бабочки. Никто ее не поймал и не описал – только разговоры ходят. Я даже не знаю, существует ли она на самом деле. Все слухи и молва.

– А как выглядит эта бабочка, о которой столько говорят?

– Она крупная, из семейства парусников – вид с раздвоенным хвостом. Самое необычное в ней – окраска, с одной стороны крылья у нее желтые, с другой – черные. Эти цвета обычно указывают на то, что она ядовитая – желтый и черный являются предупреждением для хищников.

– Вряд ли существует такая окраска, – вставил Джордж. – Бабочки от природы симметричны, так что, признайся, это никуда не годится. Но мы все время поддакивали тебе, да, Томас?

Томас стиснул зубы. И зачем он только заговорил об этом. Неужели Джордж пытается унизить его?

– Да, Джордж, поддакивали. И все-таки я полон решимости найти ее. Источник этих описаний весьма авторитетен.

– Это похоже на испорченный телефон, согласись, старина, – сказал Эрни. – Кто знает, что именно сказал Уоллес, или Бэйтс, или как там его? Они же не написали об этом.

– Спрус, – поправил Томас. – Это были Альфред Уоллес и Ричард Спрус.

– А знаете, мистер Эдгар, – вмешался Сантос, – я уверен, что слышал о бабочке, про которую вы говорите. Она не просто большая, а гигантская. Местные индейцы дали ей название, но я не помню, как это звучит. По-португальски это будет «о beleza gigante». Говорят, она появляется только на закате солнца. Согласно местной легенде, где-то к северу отсюда есть долина, где они водятся тысячами.

– И тем не менее никто так ни одной и не поймал? – стоял на своем Джордж, почти не скрывая насмешки в голосе.

– Так и есть. Индейцам незачем ловить бабочек, сэр.

Томас метнул на Джорджа торжествующий взгляд. Наверняка слова Сантоса поставили его на место. Уж слишком он самодовольный, чересчур самоуверенный.

Сантос продолжил:

– Они считают странным то, что мы, европейцы, делаем это, ведь бабочки несъедобны. Единственное объяснение, которое они смогли найти, такое: мы используем бабочек для того, чтобы копировать их красивые узоры при изготовлении наших тканей. Иначе за каким дьяволом убивать то, что бесполезно?

Томас вдруг ощутил трепет. Сказанное Сантосом наполнило его новой надеждой. Значит, он был прав насчет своей бабочки. О ней даже легенда существует!

– Это поистине хорошая новость, сэр. Может, нам направиться на север?

– Конечно, – сказал Сантос. – У меня есть лагерь в ста милях отсюда – он прекрасно подойдет для ваших нужд. Я и сам к вам могу присоединиться. И моя жена тоже.

Клара подняла глаза от своей тарелки. Они блестели, как бусины из оникса. На мгновение взгляд ее скользнул в сторону Томаса, и он быстро отвернулся. Знала ли она о бабочке? На ней ведь был такой костюм в тот вечер? Он пытался вспомнить тот наряд, но не смог: в памяти всплывала только собственная галлюцинация – Клара сама была бабочкой. Теперь, еще больше погрузившись в свои мысли, он явственно увидел, что, когда она отодвинулась от него, обе руки у нее были закрыты черной тканью. Все же она очень походила на ночную бабочку. Он услышал, как она кашлянула, прочищая горло, и вздрогнул.

– Это было бы чудесно.

Голос этот был густым и нежным, как сливки, – благодаря акценту ее превосходный английский становился более выразительным, искрясь и переливаясь. Удивительно, что у такой маленькой женщины такой звучный голос.

Джон высказал вслух свое мнение:

– Ваша жена проявила интерес к моей работе, сэр. Вероятно, это будет хорошая возможность для нее расширить свои познания в ботанике. Наверное, и я смогу чему-нибудь у нее поучиться. Например, она уже объяснила мне, что воды Риу-Негру черные из-за питательных веществ, которыми богата лесная почва в этой части страны.

– Это она сейчас вам сказала? – Сантос был приятно удивлен. – Я даже не подозревал, что она знает о таких вещах. Ты удивляешь меня каждый день, дорогая.

– Ты тоже удивляешь меня, дорогой.

Лукавая улыбка тронула уголки ее крошечного рта, она потянулась за очередным куском мяса и положила его на пустую тарелку. У этой женщины к тому же хороший аппетит – Томас съел только половину блюда и уже был сыт.

– Да, мистер Гитченс, – продолжил Сантос, – я был бы счастлив, если бы вы поддержали увлечение моей жены. Предлагаю тост, господа. За вашу новую экспедицию. За бабочку мистера Эдгара и за мою милую жену.

Все подняли свои бокалы, и Томас снова встретился глазами с Кларой, но на этот раз ни один из них не отвел взгляда.

Собираясь погрузиться на небольшое судно, которое должно доставить их в лагерь в верхнем течении реки, Томас испытывал невероятное волнение. Даже чувство стыда, преследовавшее его при мысли о Кларе, притупилось – все существо было наполнено ожиданием. Papilio sophia на этот раз совсем близко – он чувствовал это. Ночью накануне она снова приснилась ему. Бархатистые крылья волновали кожу, и все напряжение, скопившееся в нем, вырвалось на волю, как вздох.

Джордж суетился вокруг грузчиков, несших его принадлежности. Помимо Антонио, их постоянного спутника, к ним присоединились Мануэль, немой индеец-слуга, и повар, а также худой, кожа да кости, мальчишка, которому на вид можно было дать не больше двенадцати-тринадцати лет. Повар, кабокло по имени Педро, энергично принялся помогать в загрузке судна – запыхавшись, как толстый школьник, гоняющий футбольный мяч, он улыбался и напевал себе что-то под нос.

На черной воде мерцали блики утреннего света. Томас приблизился к краю пристани и, заслоняя ладонью глаза, чтобы не мешал свет, стал вглядываться в глубины реки. Из воды на него посмотрело его собственное отражение – обвислое лицо выглядело омерзительно, и он отпрянул. Жара нарастала. Новая рубашка, которую он надел утром, царапала разгоряченную кожу. Он повернулся лицом к верхней части реки – туда, где его ожидала встреча с Papilio sophia. Лишь бы найти ее – тогда все будет хорошо. Все тело его устремилось к ней, словно только оно знает, где она, – надо лишь следовать инстинктам, и бабочка будет у него. Назвав ее в честь жены, он искупит свою вину. Его жизнь станет полноценной.

– А где Эрни?

Джордж стоял, держа в руках новую трость – покачивал ею на бедре. Те несколько дней, что они провели в Манаусе, явно пошли Джорджу на пользу – хоть в джунглях ему и удавалось поддерживать себя в относительной чистоте, жара и насекомые, не говоря уже о всепроникающей пыли, начали сказываться на его внешности. Но теперь безупречный вид вернулся к нему. Он походил по местным магазинам и приобрел новую одежду, которая хороню подошла к его фигуре. Интересно, подумал Томас, как долго продержится новая шляпа Джорджа, сохраняя свои четкие формы, прежде чем поникнуть и обвиснуть, как срезанный цветок мака?

– Прошлой ночью он не ночевал у себя, – подал голос Джон. – Я сегодня проходил мимо его комнаты ранним утром. Постель осталась неразобранной.

В эту самую минуту показался Эрни – он шел прогулочным шагом, насвистывая, чистенький и свежий. Доставая носовой платок из кармана, он перестал свистеть и утер лицо.

– Доброе утро, джентльмены, – обратился он ко всем. – Прелестное утро. Все готовы к приключениям, как я понимаю?

– Где ты был? – спросил Джордж.

– Тебе-то что за дело, мой милый друг? И мне бы не хотелось компрометировать юную леди, о которой идет речь. Послушай, неужели и так не понятно?

Джордж прыснул, услышав эти слова. Недовольство поведением Эрни осталось в прошлом. Он погладил живот и втянул воздух носом.

– Где все твое снаряжение, Эрни? – шепотом спросил Томас.

– Тот парень, дворецкий – как его звали? Он взял его. Я предупредил его вчера, что, возможно, не вернусь к утру. Он позаботился обо всем. По крайней мере, сказал, что позаботится. Посмотри, вон одна из моих сумок.

Ом подошел к мужчинам, которые грузили его вещи, и, когда Педро поднял их, сделал вид, что помогает нести, хотя помощи от него не было никакой.

Томас сидел на палубе судна и провожал взглядом полосу изумрудной листвы леса, который спускался к самой реке. Густая и темная растительность в этих краях сливалась с черной водой. С противоположной стороны лодки берега не было видно – если бы не отсутствие в воздухе запаха соли, Томас вполне мог вообразить, что находится на просторах океана.

Приближался дождь – Томас ощутил, как замедляется ток крови в его венах, и все остальные вокруг стали двигаться еле-еле, буквально ползая с трудом. Он давно понял, что это нормальное явление и так всегда происходит перед тем, как разверзнутся тучи и обрушат на мир всю воду, освобождаясь от бремени. Он научился справляться с подобным состоянием: надо просто лечь с закрытыми глазами и отдаться приятному ощущению, когда электричество покалывает язык и тело словно погружается в плотный воздух. Ливню обычно предшествует ветер, несущий прохладу. Как только он почувствовал кожей движение воздуха, то уже знал, что еще несколько минут – и польет как из ведра.

Еще одна радость ждала их на этой реке – полное отсутствие москитов. Можно было спокойно сидеть, не подвергаясь яростным атакам с их стороны – воздух не оглашался попеременно громкими шлепками и ругательствами, как это было на Амазонке. Тем не менее только Томас сидел на палубе.

У миссис Сантос была отдельная каюта, которую она не покидала с самого отплытия из Манауса. Сантос тоже сидел у себя, и Томас наблюдал за тем, как мальчишка таскает к нему в каюту бесконечные подносы с чаем. Он осторожно ступал тощими ногами, высоко поднимая коленки, и напоминал Томасу цаплю, которая пробирается по болоту. Его руки, сжимавшие поднос, побелели – он боялся пролить хоть каплю и шел с высунутым от усердия языком, не сводя глаз с чайника, на лбу выступил пот.

Томас оставался снаружи, под навесом, во время послеполуденного дождя. Он был слишком взволнован, чтобы прятаться в каюте, и пристально вглядывался в берег реки, как будто ожидал увидеть свою бабочку, лениво порхающую между деревьями и над водой. Он скручивал сигарету за сигаретой и следил за тем, как дым плывет и тает под дождем.

Ближе к вечеру, когда дождь утих, рулевой направил судно к пристали. В воздухе висел едкий запах, как будто горели нечистоты. Нос у Томаса задергался, а Джордж укрыл лицо носовым платком.

– Фу! – вырвалось у Эрни.

Он указал на завитки белого дыма, поднимавшиеся над деревьями.

– Это каучук, – объяснил Антонио, присоединившийся к ним. – Рабочие серингуэйрос коптят дневной урожай на костре из пальм аттаэла. Вы увидите все это, когда мы прибудем в лагерь.

Лагерь был недалеко, и по мере того, как они подходили к месту, запах становился все сильнее, но Томас уже привык к нему – он даже его возбуждал.

Когда собиратели каучукового сока увидели Антонио, который шел впереди группы, они быстро вскочили на ноги, а увидев Сантоса, снова припали к земле – уже с поклоном, складывая руки в мольбе. Сантос буркнул что-то Антонио, который затем рявкнул на этих людей, отдавая приказ. Похоже, им было велено освободить лагерь. Томас поневоле почувствовал себя виноватым. Куда же им идти, на ночь глядя?

Эти мужчины были серингуэйрос, о которых он слышал раньше, – люди смешанной расы, нанятые в качестве рабочей силы в районе Амазонки и даже Северной Бразилии, а не те индейцы, которых Сантос использовал в Перу.

И только рабочие, находившиеся у костров, продолжали стоять. У одного из них, с лицом гладким, как у ребенка, от дыма ручьями текли слезы. Костер – больше дымивший, чем горевший – был из пальмовых листьев, сложенных в высокую кучу. Мужчина повернул шест с комочком каучука на конце – на глазах у всех он вырос в огромный и тяжелый шар. На руках человека сочились язвы, время от времени он чесал их, размазывая по коже кровь и гной.

– Я же обещал вам, господа, что вы увидите, как готовят каучук, – произнес Антонио, когда все остановились как вкопанные. – Ну и зрелище, как по-вашему?

Томас огляделся вокруг. Эрни и Джордж наблюдали за происходящим с блеском в глазах, тогда как Джон отошел в сторону. Лицо его выражало скорее сочувствие, чем восхищение – и когда он на миг встретился взглядом с Томасом, то качнул головой.

Сантос разговаривал с чернокожим человеком. Томас удивился, услышав, что они говорят по-английски. Этот человек, одетый в легкую рубашку с длинными рукавами, с носовым платком, заправленным за воротничок, и в фетровой шляпе, да еще с ружьем через плечо, стоял с суровым видом рядом с Сантосом и энергично кивал головой. Хоть он и сам был явно наделен властью, но в присутствии Сантоса выказывал ему крайнюю почтительность. Какое значительное уважение внушает людям Сантос, подумалось Томасу.

Клара стояла рядом с мужем, держа его под руку. На ней была городская одежда, что очень удивило Томаса – он-то решил, что она привычна ко всему, и потому изящный зонтик, который она рассеянно вращала на плече, смотрелся очень странно посреди джунглей – лучи заходящего солнца тонкими шипами пронизали его купол.

Слуги возились с серингуэйрос – спешно грузили пожитки им на спины, освобождая хижины. Этот лагерь был крупнее того, в котором они жили на Тапайос, – более десятка хижин стояли по кругу с кухней посередине. На шестах висели газовые лампы, и, когда один из рабочих собрался было взять одну из них с собой, Антонио грубо одернул его, чтобы тот ничего не трогал.

Когда Томас вошел в хижину, сердце его упало. Хоть она и просторною той, что он делил до этого вместе с Джоном, постелью ему снова будет служить гамак. Пол, сложенный из жердей, был приподнят – по-видимому, для того, чтобы хижину не затапливало, – и совершенно гол, здесь не было ни письменного стола, ни полок для книг.

– Все в порядке, сэр?

Антонио вошел в хижину следом за ним.

– Да, спасибо, Антонио.

– Мы послали за мебелью для вас. Она прибудет в течение двух дней.

Томас приободрился.

– Благодарю вас. Это очень любезно с вашей стороны.

Комната хранила основные запахи человеческой плоти – застарелого пота, а еще, возможно, выделений организма, – но беглый взгляд подсказывал ему, что он, должно быть, ошибается. Это всего-навсего комната с четырьмя гамаками, где после тяжелой работы крепко спали четыре человека, которые не придавали значения приличным манерам в обществе или им это не было нужно.

Едва он поставил свои вещи на чистое место в углу комнаты, как на стене рядом с ним что-то шевельнулось. Он спугнул кого-то – скорее всего, насекомое. Нет – это паук. Томас отпрянул от стены, но тут же ему стало смешно – чего это он испугался? Он же считается натуралистом! У огромного ворсистого паука ноги были похожи на толстые волокнистые веревки. Тарантул.

Антонио снова просунул голову в дверь.

– Что случилось? Я слышал крик.

Неужели он кричал? Кажется, это входит у него в привычку – громко пугаться и при этом не слышать собственных криков.

– Ничего, – сказал Томас. – Всего лишь паук. Сейчас я его прикончу.

Он наклонился, чтобы снять ботинок.

– Нет!

Антонио шагнул в комнату.

– Его нельзя убивать, мистер Эдгар – сбросит с лап все ворсинки, а они гораздо опаснее паучьего укуса. Похожи на иголки и очень ядовитые.

– Ну и что же мне теперь с ним делать?

У него не было никакого желания собирать эту гадость с пола. Ему стыдно за свою слабость, но что поделаешь – Антонио уже знает, что он трус.

– Не трогайте его, сэр. Он вас не потревожит. К утру сам уйдет. Вот увидите.

Наверное, следовало бы позвать Джорджа, но Томас внезапно почувствовал настоятельную потребность держаться подальше от тарантула. В конце концов, не похоже, чтобы Джордж так уж увлекался пауками, и, скорее всего, придя, он просто прочтет о них небольшую лекцию.

Все рано легли спать, чтобы хорошенько выспаться перед тем, как приступить к сбору материалов. Сантос был непривычно молчалив, а Клара ужинала в своей хижине. Вначале Томас не замечал тарантула из-за черных теней, которые отбрасывала лампа, но когда он улегся в гамак, то увидел, как паук перемещается по балкам, прямо над ним. Страшно нервничая, он не стал гасить лампу – вдруг не уловит момента, когда тарантул заползет на веревки гамака. Каждый раз, когда тарантул шевелился, кожа Томаса покрывалась мурашками, словно от холода. Но не только тарантул держал его в напряжении – всего лишь несколько хрупких стен из пальмовых листьев отделяли его от Клары. Странно было слышать здесь, в джунглях, женский голос, низкий и хрипловатый, когда она разговаривала со своим мужем, – он смешивался с трелями цикад и криками ночных существ. Всю ночь поочередно раздавались голоса птиц, получивших свои названия благодаря звукам, которые они издают, – совы мурукутуту и якуруту. Наконец Томас уснул, и в его снах паук плел свою паутину.

В первый день Томас устремился на поиски новых видов чуть ли не на крыльях. Все цвета вокруг казались ярче, а крики птиц и обезьян на деревьях – громче. Сантос сопровождал их, что доставляло некоторые неудобства – мужчины привыкли охотиться в тишине, тогда как их спутник был настроен побеседовать.

– И все же мне кажется это странным, – сказал он. – Вы просто обожаете тех существ, которых собираете, – особенно вы, мистер Эдгар, – и в то же время первое, что вы делаете с этими созданиями, когда обнаруживаете их во всем великолепии среди дикой природы, – это убиваете их.

– Ну, мы же, в первую очередь, ученые, – ответил Эрни, который, похоже, вовсе не возражал, чтобы его отвлекали, несмотря на то что их присутствие распугало птиц.

Всполохи разноцветных крыльев рассыпались во все стороны, но Эрни смотрел только на Сантоса.

– О, я не имел в виду вас, доктор Харрис, – произнес Сантос, – Смею заверить, к этим животным вы, скорее всего, не исиытынаете никаких чувств.

– Не все так просто, – возразил Эрни.

Он умолк на мгновение – похоже, его удручала оценка, которую дал ему его покровитель.

– Иногда я испытываю сильнейшее чувство вины из-за того, что убиваю их.

– Но зачем тогда убивать?

– Позвольте мне сказать вам кое-что, мистер Сантос, – вмешался Джордж, – вы же сами заплатили за все это. А вы не чувствуете себя виноватым?

– Но я – ханжа, мистер Сибел, и открыто признаюсь в этом! И как бы то ни было, я не люблю животных. Я разве что поесть их люблю, но вообще-то считаю, что от них в лучшем случае одни неприятности, а насекомых и вовсе терпеть не могу. Но вы… я слышал, вы утверждали, что любите ваших драгоценных муравьев и жучков. А вы, мистер Эдгар, – ваших бабочек.

Томас тщательно взвешивал свой ответ. Сантос поднял тему, о которой он всегда старался не думать. И он знал, что сейчас все испортит.

– Я люблю их как образец творчества Господа, сэр. И наш долг, как ученых…

В этот момент ему послышалось сопение со стороны Джорджа.

– …Как ученых, – повторил он, на этот раз громче, – изумиться работе Господа и изучить ее. То есть мне хотелось бы сказать, что эти создания бывают такими замысловатыми, с мельчайшими и точнейшими деталями – ни одной машине не справиться с подобной сложной задачей…

– Да-да, мистер Эдгар, не сомневаюсь, все очень замечательно, но, боюсь, вы меня не убедили.

Сантос немного отстал, чтобы продолжить разговор с Джорджем, а Томас, у которого бешено колотилось сердце и горело лицо, ускорил шаг, расстроенный.

Настало самое жаркое время дня, и Томас вспомнил слова Сантоса о том, что гигантские бабочки появляются вечером, когда становится прохладно. Он довольствовался тем, что после обеда составлял каталог и читал.

Клара и Джон оставались все это время вблизи лагеря, и Джон, казалось, был больше сосредоточен на том, чтобы преподавать Кларе уроки ботаники, а не собирать образцы. Они сидели бок о бок в тени, разложив перед собой груды листьев, которые срисовывали к себе в тетради, раскрашивали и делали пометки. Хоть Томас по-прежнему избегал встреч с Кларой, он поневоле слегка позавидовал тому, с какой легкостью эти двое общались друг с другом. Он понимал, что, если бы не то, что произошло между ними, – у него язык не поворачивался признаться, что это было, даже самому себе, – он тоже мог бы свободно чувствовать себя рядом с ней, занимать ее беседой, поскольку она казалась яркой и умной женщиной.

Когда солнце начало клониться к закату, Томас предпринял еще одну вылазку в лес, взяв с собой Эрни, – не решаясь ходить одному по пока еще незнакомым тропинкам. Он дергал головой на каждое движение в лесу, но это были либо обезьяны, прибегавшие на них посмотреть, либо грузные птицы, скакавшие с ветки на ветку. Других бабочек тоже не было видно – все они прятались в укрытия к наступлению ночи. И хотя небо, все еще синее, проглядывало сквозь верхушки деревьев, свет уже не проникал сквозь листву. Пора поворачивать назад.

– Не двигайся, – сказал Эрни, шедший сзади.

Томас остановился, отметив про себя серьезность тона Эрни.

– Что такое? – шепотом спросил Томас, но в ответе он уже не нуждался.

Впереди на тропинке стоял огромный черный зверь, едва различимый среди темных деревьев. Он завидел их, но любопытство в его взгляде уступало место подозрительности. Уши стали прижиматься к голове, а лапы согнулись, когда он припал к земле. Зверь готовился к прыжку, если бы это потребовалось.

– Я смогу в него попасть отсюда, – сказал Эрни еле слышно за его спиной.

Томас медленно повернул голову, боясь того, что увидит сейчас. Конечно же, у Эрни было ружье, и он уже готовился выстрелить. Забыв о предупреждении не двигаться, Томас схватился за дуло ружья и толкнул его вверх, как раз когда Эрни нажал на курок. Звук выстрела оглушил их.

– Что ты делаешь? – закричал Эрни, но Томас уже обернулся, чтобы взглянуть на ягуара.

К счастью, тот развернулся и огромными прыжками умчался от них прочь, почти бесшумно касаясь земли. У Томаса в ушах звенело от выстрела ружья.

– Идиот, – сказал он.

Его руки тряслись, и теперь, когда опасность миновала, он почувствовал, как застывшая кровь снова потекла по венам.

– Стрелять в такое прекрасное существо, как это, – ты что, спятил? К тому же дробью. Дробью, Эрни. Ты бы только ранил его, и он бы просто рассвирепел. Повезло еще, что он голову тебе не оторвал!

Эрни стоял и молча глядел на него, безвольно опустив ружье.

– Ты прав, старина, – выдавил он наконец, – Ну надо же, как ты меня отчитал!

Он смотрел на Томаса по-новому – с уважением, и Томас понял, что он не потерял головы, тогда как Эрни запаниковал. Отныне джунгли стали частью его самого.

Той ночью Томас лежал в своем гамаке и представлял себе ягуара. Тогда он смотрел ему прямо в глаза, и Томас чувствовал, что зверь вглядывается в самую глубину его души. На обратном пути в лагерь Эрни расточал ему похвалы, и Томасу даже показалось, что он стал чуточку выше. Но несмотря на эмоциональное возбуждение, разочарование угнетало его. Бабочки нет. Сама мысль о том, что бабочка появляется на закате солнца, теперь казалась нелепой, и он убедился в том, что Сантос ошибается в этом вопросе. Нужно терпение. Он должен продолжать поиски, и, когда настанет время, бабочка явится ему.

Прошла неделя, и, хотя Томас так и не встретил свою бабочку, он поймал приличное количество других видов. Правда, улов этот не представлял собой такого изобилия, как в Белеме, но все же здесь дела у них пошли чуть лучше, чем во время их пребывания в Манаусе. Он заметил, что, когда любой из них вспоминает Белем, в голосе неизменно прорываются нотки ностальгии, и ему вдруг стало ясно, что все они, включая его самого, воспринимали жизнь в том месте как нечто само собой разумеющееся. Все казалось необычным и волновало кровь, к тому же у них всегда было вдоволь еды, их окружали богатая природа и дружелюбные люди. Жизнь была такой приятной и легкой, насколько это вообще возможно. Ему очень не хватает этих дружеских разговоров на веранде уютного дома, когда крошечные колибри и мохнатые пчелы с жужжанием перелетали с цветка на цветок, а местные девушки окликали их и приветственно махали руками. Он даже соскучился по тем мальчишкам, которых Джордж нанял для сбора материалов, – по их белозубым улыбкам и звонкому смеху. Сейчас он вынужден признаться самому себе, что присутствие Сантоса держит его в постоянном напряжении. Ему приходится все время следить за своими манерами, а Сантос то и дело втягивает его в жаркие дискуссии, для участия в которых у него не хватает знаний. Что же касается Клары… это так утомительно – избегать ее.

Сантос ревностно соблюдал часы чаепитии – в одиннадцать утра и в четыре после полудня; и неважно, находились ли они в это время в лагере, укрываясь от дождя, или бродили по джунглям. Мануэлю было предписано разжигать костер, чтобы вскипятить чайник, и с огромными предосторожностями доставать драгоценный фарфор. Участники экспедиции в знак признательности пили чай вместе с ним, и Сантос использовал эту возможность, чтобы занять их беседами об искусстве и философии; особенно ему нравилось говорить об английских поэтах. Томас обычно сидел и наблюдал за ним: как балансирует блюдце на отведенном в сторону пальце, как элегантно он подносит чашку к губам, как блестят от чая его гигантские усы. Сантос декламировал стихи, а Джордж подхватывал с сияющим лицом, читая вслух «Оду греческой вазе» [8]8
  Стихотворение Джона Китса (1795–1821).


[Закрыть]или «Кубла Хан» [9]9
  Стихотворение Сэмюэля Тэйлора Кольриджа (1772–1834).


[Закрыть]. Затем эти двое пускались в рассуждения о поэтах, их жизни и творчестве, тогда как Томас и Джон просто слушали, а Эрни шаркал ногами, подавляя зевоту. Сантосу больше всего нравился Уильям Блейк. Он называл его провидцем. Томас читал Блейка в школе, но преподаватели считали его пророческие произведения слишком сомнительными, чтобы их изучать.

– Но вы действительно читали их, мистер Эдгар? – спросил Сантос, когда Томас сказал ему об этом.

– Да, мистер Сантос, и должен смело заключить, что этот человек был совершенным безумцем.

– Безумцем? С чего вы это взяли?

– Вспомните все его рассуждения о том, что небеса – это место, где люди ведут неискреннее существование. Его отрицание Сведенборга [10]10
  Эмануэль Сведенборг (1688–1772) – шведский ученый и теолог, придававший особое значение духовности в устройстве Вселенной, считавший возможным непосредственное общение с духами и подчеркивавший божественную сущность Христа.


[Закрыть], который, несомненно, был пророком.

– Но вы понимаете, что Блейк хотел сказать?

– Он хотел сказать, что ад – место куда более предпочтительное, чем рай. И что нам следует намеренно грешить, чтобы попасть туда.

Сантос рассмеялся.

– О боже, сэр, полагаю, какой-нибудь священник или учитель вбил все это вам в голову.

Томас покраснел. На мгновение в памяти всплыла картинка – его престарелый учитель, нависший над кафедрой, с пеной у рта сыплет обвинениями в адрес Блейка.

Как там у Блейка? «Уж лучше умертвить дитя, что в колыбели, чем воли не давать желаниям своим». Присутствие Клары наполняло его желанием – он наконец сознался в этом самому себе. Не то чтобы он находил ее красавицей, совсем наоборот. Его волновали ее простоватая внешность, хриплый голос, которым она разговаривала очень громко, совсем не по-дамски, и то, с каким огромным аппетитом она поглощала еду и напитки. Рассудком он понимал, что она должна быть противна ему, но стоило хотя бы на минуту отпустить свои мысли на волю, как он вспоминал их случайную встречу в переулке, сладкий вкус ее языка и тут же возбуждался. Он стал все время носить в кармане одну из своих булавок и, как только какая-нибудь грешная мысль закрадывалась, ему в голову, намеренно колол себе палец. К концу недели его указательный палец был весь изранен и кровоточил, так что ему приходилось писать, зажимая перо между большим и средним пальцами.

Ночью его преследовали эротические сны про бабочку и Клару. Эрни еще раньше предупреждал, что хинин может вызывать яркие сновидения, поэтому он прекратил принимать это средство – в попытке обуздать собственные грезы. Он лежал, не засыпая как можно дольше, и вспоминал свою жизнь дома в Англии, холодные и стерильные помещения Музея естествознания. Мысли его блуждали вокруг бабочек, выставленных в зале насекомых, он вспоминал, как тщательно разглядывал их при тусклом свете масляных ламп и открытых газовых струй, весь дрожа, – тогда он и мечтать не мог, что когда-нибудь и сам будет ловить заграничных красавиц. Самой экзотической бабочкой, которую он мальчиком поймал к тому времени, была переливница ивовая – это случилось на каникулах в Кенте.