Текст книги "Полет бабочек"

Автор книги: Рейчел Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Дождь затих, когда вечер еще не наступил, и Томас пошел прогуляться, чтобы обдумать сложившееся положение. Он искал глазами тропинку, которая привела его когда-то в долину, где он увидел своих бабочек, но та все ускользала от него. Педро, похоже, безумно боится Сантоса, это уж точно, и знает, что сталось с Мануэлем, но никогда не расскажет об этом. Расспрашивать Клару нельзя, не сейчас. Надо дождаться, когда Сантос снова уедет, а пока он не может находиться рядом с ней. Томас не осмелится рисковать и обнаруживать свои чувства к ней, особенно после случая с Мануэлем, когда ярость Сантоса дала о себе знать – умело сдержанная, она определенно скрывалась в его глазах.

Когда он шел по лесу, его поразило полное отсутствие бабочек. Дождь разогнал их: там, где они прежде порхали у него на пути и даже садились ему на плечи, если он стоял достаточно неподвижно, теперь не было видно ни одной; куда все разлетелись – трудно сказать.

А что же Джон? Сантос высказался довольно ясно о том, какие чувства испытывает охотник за растениями к его жене. Хоть Томасу и не хотелось в это верить, но то, что Джон устремлял на нее пылкие взгляды, нельзя отрицать, и еще было заметно, что взгляды эти не возвращались с той же силой. Надо его предупредить. Но в то же время ему не хочется разоблачать себя и вызывать подозрения у Джона или у кого-нибудь еще. Нет, лучше оставить все при себе.

В лесу сгущались сумерки, и Томас повернул назад, к лагерю, чтобы быть дома, прежде чем совсем стемнеет. Он не успел уйти далеко, когда заметил какое-то движение в стороне от тропы: при гаснущем свете он разглядел со спины Джорджа, удалявшегося в глубь леса, а за ним следом шел – вернее, его вели за руку – маленький мальчик Жоаким, которого легко можно было узнать по белой рубашке с короткими рукавами. Непонятно почему, но Томас не стал их окликать, а последовал за ними, стараясь не отстать. Он подаст голос, если поймет, что окончательно потерял их из виду.

Но он не потерял их. Наоборот, он буквально наткнулся на них, когда зашел за дерево. Джордж стоял на коленях перед мальчиком, короткие штанишки у которого были спущены и лежали на земле вокруг его лодыжек. Лицо у Жоакима было скорее грустным, чем испуганным: глаза закрыты, а нижняя губа подрагивала – как если бы он храбро терпел что-то, зная, что это «что-то» скоро закончится. Обеими руками Джордж сжимал ягодицы мальчика, тогда как пенис мальчика был у него во рту. Из глотки его несся какой-то звук – кажется, так пернатые успокаивают птенцов.

Томас совершенно утратил контроль над собой – он повел себя так, как не смог много лет тому назад. Он подбежал и оттолкнул Джорджа от мальчика, вывернул ему руку, заведя ее за спину. Воротник впился Джорджу в шею, и он сдавленно захрипел. Томас ни разу никого в своей жизни не ударил, но тут кулак его сам собой сжался и въехал Джорджу прямо в нос – Сибел рухнул на землю.

– Ты, грязный ублюдок! – заорал Томас на Джорджа, который сидел на земле, хлюпая носом.

Жоаким поднял свои штанишки, развернулся и убежал в сторону лагеря.

– Он ведь еще ребенок!

– Не надо, Томас.

Джордж вытер кровь, сочившуюся из носа, затем посмотрел на руку и попытался ее отряхнуть.

Томас нацелился пнуть его в бок, но сделал это не в полную силу – его переполняло желание напугать, а не покалечить. Джордж вскочил на ноги, шаря в карманах в поисках носового платка.

– Не говори никому, – канючил он. – Пожалуйста, Томас, я сделаю все, что угодно.

– Просто оставь его в покое, – велел Томас. – И ради всего святого, обратись к врачу.

Джордж утирал окровавленное лицо.

– К врачу? Да, конечно, ты прав. Я болен. Мне нужна помощь. Помоги мне, Томас.

Он начал смеяться, но как-то боязливо.

Томас шагнул к нему, и Джордж оборвал смех.

– Хочешь, чтобы я рассказал обо всем Харрису? Или Сантосу?

– Тсс.

Джордж поднял руки. Носовой платок в одной из них развевался, как белый флаг, испачканный кровью боевых ран.

– Пусть это останется нашей тайной. Пожалуйста, Томас. Я больше не буду.

– Как ты жалок, – сказал Томас.

Он сплюнул на землю прямо перед ним. По лицу Джорджа было видно – он знает, что Томас никому ничего не расскажет. Кишка тонка.

Он оставил Джорджа стоять в темноте и направился к лагерю. В груди нарастали рыдания, не давая дышать. А затем на глаза выступили слезы и смешались с каплями вечернего дождя.

Томас был еще ребенком, хотя в то время он чувствовал себя почти мужчиной. С тех пор, стоило ему лишь услышать где-нибудь топот множества ботинок по деревянным полам, как в памяти всплывали мальчишеские голоса, эхом катившиеся по коридору – вечно холодному, пахнувшему пчелиным воском. Позднее, в университете, этот звук опять сопровождал его, правда, голоса у тех, кто шагал рядом с ним, были уже не детскими: все вокруг разговаривали чуть ли не басом и более сдержанно, а значит – тише. И осторожнее.

Именно учитель латыни, мистер Лафферти, показал ему, как варят патоку из сахара. В первый вечер, получив разрешение у директора школы для четверых мальчиков лечь попозже, он выбрал для этого только своих любимых учеников. И Томаса. Томас был не особенно силен в латыни и не сидел на первой парте вместе с остальными тремя, но учитель, увидев рисунки, которыми были украшены все его тетрадки, понял, что Томас увлекается бабочками, и тоже пригласил его к себе.

Как только они вошли в квартиру учителя, где сладко пахло чем-то вроде ирисок, все мальчики: Маркус, с вечно ободранными коленками в болячках; зубрила Генри, говоривший на латыни так, словно с языка его стекал нектар; и Дэвид, такой стеснительный, что Томас ни разу не слышал, чтобы он сказал кому-нибудь хоть слово вне стен класса, – остановились, сбившись, как телята, в кучку, страшно гордые тем, что им разрешили попасть в эти священные стены. В святая святых.

«Входите, мальчики, – сказал учитель. – Сначала попейте».

На кофейном столике уже стояли четыре стакана с напитком, и мальчики набросились на лимонад – они пили, тараща глаза по сторонам, с любопытством осматривая окружающую обстановку.

«А теперь – волшебное зелье».

Учитель повел их в узкую нишу с небольшой керосинкой, где им пришлось встать в затылок друг к другу, Томас оказался последним – учитель что-то делал и комментировал «для тех, кто сзади».

Огонь зажегся, пламя вспыхнуло, звякнул ковш.

«Для начала берем патоку».

Томас встал на цыпочки и, мотая головой, старался разглядеть, как патока льется в ковш – она шипела, касаясь нагретого дна. Маркус, стоявший перед ним, делал то же самое. На шее мальчика сзади сиял огромный прыщ, который все время маячил в поле зрения Томаса, – багровый, воспаленный, с крошечным белым глазком посередине, он словно таращился на него.

«Желтый барбадосский сахар. Все прямиком с Ямайки. А теперь размешаем».

Генри, стоявшему впереди, дали деревянную ложку, и все с завистью сгрудились за его спиной.

«Вот так, – сказал учитель, – Продолжай помешивать, пока все крупинки сахара не растают Я убавлю немного огонь, чтобы не кипело, не хочу, чтобы вас обрызгало горячим сахаром».

Он встретился глазами с Томасом и подмигнул ему. У мистера Лафферти было приятное лицо с широким мягким носом и большими глазами, имевшими обыкновение увлажняться, когда он читал какую-нибудь особую поэтическую строку на латыни. Сперва это лицо показалось Томасу на удивление знакомым, и только потом он понял, что мистер Лафферти чем-то напоминает его кокер-спаниеля Голди. Даже волосы у него были такими же волнистыми и золотисто-рыжими, как у Голди.

Запах патоки в квартире усилился, и Томас, закрыв глаза, вдохнул его так, что на задней стенке глотки стало сладко. Он высунул язык, совсем чуть-чуть, чтобы проверить, чувствуется ли этот вкус в воздухе.

«Вот так, Генри, давай сюда. Теперь мы перельем все… – учитель замолчал, пока заканчивал действие, – в жестяную банку и быстро… – ковш со стуком упал в раковину, – добавляем две капли старого ямайского рома. Прекрасно. Еще немножко перемешай, Генри. Теперь хорошо».

Запахло ромом – это перебило сладкий запах, и на мгновение Томасу вспомнился кабинет отца вечером. Хоть пахло сейчас не совсем как тогда, но обжигающее ощущение в ноздрях было точно таким же.

«Ну вот, готово. Кругом, молодые люди!»

Мальчики, улыбаясь, развернулись – один Томас стоял не двигаясь и смотрел на них троих.

«Ну давай, Эдгар», – сказал Маркус, которому Томас явно не нравился. Изо рта мальчика дохнуло чем-то кислым, и Томас быстро повернулся и вышел из ниши.

Стоял теплый весенний вечер, ни ветерка – когда они шли, не останавливаясь, мимо игровых полей прямо к лесу у подножия холма. Они помахивали фонарями, пока еще незажженными, и у каждого было по сачку и стеклянной морилке. Томас знал, что он был единственным из всех мальчиков, кто умеет ловить бабочек, остальные же – просто любители латыни, желающие угодить своему учителю, а потому он шел, высоко задрав нос, преисполненный чувства превосходства.

Еще не совсем стемнело, и деревья отсвечивали розовато-лиловым на фоне темно-синего неба. При появлении людей кролики разбегались в разные стороны, летучая мышь с писком пролетела рядом, хлопая крыльями.

Мистер Лафферти остановился у лиственницы.

«Мы на месте, – произнес он. – А теперь тихо, все молчат».

Мальчики и не думали шуметь, но прижали кулаки к губам – для верности.

Учитель окунул кисточку в сладкую смесь и помазал ею большой участок на стволе лиственницы. Перешел к следующему дереву и сделал то же самое, потом к следующему.

«Вот как надо», – сказал он.

«А что нам теперь делать?» – шепотом спросил Генри.

«Ждать», – сказал Томас, на что мистер Лафферти кивнул и, улыбнувшись, взъерошил ему волосы.

«Я знал, что мы не зря тебя взяли», – отметил он, а остальные мальчики посмотрели на Томаса так, словно готовы были его убить. Но Томас оставался невозмутим.

Сумерки, сгустившись, превратились в ночь. Где-то рядом ухнула сова, а затем резко устремилась вниз и забила крыльями, поймав мышь. Верхушки лиственниц поглотило темное небо, и их уже трудно было разглядеть.

«Вот что следует делать, – объявил мистер Лафферти. – Приготовьте свои фонари».

Он зажег их один за другим, и все подошли к первому дереву.

При свете ламп липкая смесь блестела. В ловушку на стволе попало множество насекомых: мокрицы, сороконожки, жучки и огромные слизняки, которые, если приглядеться, были покрыты сотнями крошечных клещей, снующих туда-сюда по широким бокам своих хозяев.

Среди мальчиков поднялся недовольный ропот, выражающий отвращение, однако Томас, напротив, приблизил к насекомым лицо, насколько это было возможно. Посредине всего этого хаоса сидел крупный мотылек «мертвая голова». Череп на его грудной клетке пялился на него, разинув рот, и сердце у Томаса екнуло.

Всю весну они каждую неделю выходили на природу, и так продолжалось до самого лета. Остальные ребята осмелели и стали, почти как Томас, получать удовольствие от ловли бабочек и мотыльков. Мистер Лафферти показывал им, как какие-нибудь крупные – и грубые существа могут иметь нежную радужную окраску – например, бражники, с их мерцанием розового и зеленого цветов, при том что задние крылья у них неожиданно красного цвета.

Однажды вечером мистер Лафферти приказал мальчикам разделиться и разойтись по одному.

«Так мы сможем охватить большую площадь и обнаружить новые виды насекомых. Я дам сигнал свистком, когда нам надо будет собраться вместе».

«Мы что, будем все поодиночке, сэр?» – спросил Генри.

Дэвид, который никогда ничего не говорил, просто крепко обхватил себя за плечи, явно напуганный таким планом.

«Вы справитесь, молодые люди, – заверил их мистер Лафферти. – Просто не выходите за границы леса и не потеряетесь. Идите на звук моего свистка».

Томасу не было страшно. Заросли, в которых они стояли, казались сравнительно небольшими. Ему никогда прежде не разрешали одному ходить в темноте, и он был в восторге оттого, что у него появится возможность пробираться сквозь лес – скрытно, как лисица.

Они рассыпались веером как раз в ту минуту, когда на небе стали гаснуть последние лучи солнца. На этот раз у каждого из них была при себе собственная жестяная банка с сахарной смесью, а также сачок и морилка. Томас шел некоторое время, пока еще можно было различить тропинку в темноте, затем остановился, чтобы обмазать стволы деревьев. И стал ждать.

Он уже собрал четыре прекрасных образца и снова загасил фонарь. Изображая из себя лисицу, он стал красться, пригибаясь к земле, – так хотелось, чтобы органы чувств помогали ему выбирать путь, а не рассудок. Понюхал воздух – пахло только патокой и ромом из его банки. В морилке у него в руке трепыхались мотыльки – он ощутил это колебание даже через стекло. Наверное, в банке было недостаточно цианида, чтобы убить их всех. Уши, как ему вообразилось, упреждающе навострились на макушке, уловив справа какой-то треск. Он замер на месте и пригнулся еще ниже. Глаза его уже привыкли к темноте – кроме того, он же был лисицей и выслеживал добычу. Он бесшумно двинулся по тропе туда, откуда доносился шум. По мере приближения он стал различать еще один звук – тихий стон, а потом еще – чье-то сопение. Всего в нескольких футах от него высилась чья-то фигура.

Он чиркнул спичкой. При неровном свете горящей спички он увидел мистера Лафферти. Тот стоял во весь рост, а мальчик – это был Дэвид, бедный, тихий Дэвид – сидел на корточках перед ним и, обхватив руками пенис учителя, двигал им взад и вперед. Мальчик удивленно посмотрел на Томаса – лицо его было мокрым от слез и соплей. Руки мистера Лафферти лежали на голове мальчика и поглаживали его по волосам, глаза открылись от внезапного света. Морилка с мотыльками выскользнула из рук Томаса и раскололась о корни дерева. Огромные крылья захлопали перед ним – мотыльки полетели на свет и забились о лицо Томаса. Он отмахивался от них, а они снова набрасывались на него – лезли в глаза, в уши, в рот. Догоревшая спичка упала на землю, а Томас побежал и не останавливался, пока не услышал, как учитель подзывает его свистком. Он замер на мгновение, а потом снова побежал – назад, в школу, в свою надежную постель.

– А что сталось с мальчиком? – спросила Клара.

Она вошла к нему в комнату, когда он сбивал мотыльков, облепивших его фонарь. После этого он расплакался, припав к ее груди, а она стала расспрашивать его о мотыльках. Но о Джордже он не смог ей рассказать – пока не смог.

– Дэвид никогда не смотрел в мою сторону и не заговаривал со мной. Остальные ребята еще несколько раз ходили ловить насекомых на патоку, но все прекратилось, когда погода стала холодной. На следующий год у мистера Лафферти была уже новая команда, а еще через год – опять другая. И я видел, что он с ними делал, по их глазам – всегда в конце августа. Но так ничего и не предпринял.

– А что ты мог предпринять?

– Мог рассказать кому-нибудь. Родителям. Учителям.

– Нет, Томас. Ты не должен винить себя.

– Мне надо было противодействовать Лафферти. Пригрозить, что расскажу всем.

– Ты был всего лишь ребенком.

– Да.

Но сейчас он уже не ребенок. И хотя бы в этот раз остановил мерзавца, спас одного маленького мальчика. Но как убедиться, что Джордж оставит Жоакима в покое? И как быть со следующим мальчиком, а потом еще с другим?

– А что с мотыльками?

– Не могу смотреть на них, чтобы не вспомнить. Сразу в дрожь бросает. Так и чувствую их всей кожей. Как они колются. От них меня тошнит.

Клара двинулась к нему, чтобы обнять, но он остановил ее.

– Как же твой муж? Тебе не следовало бы даже находиться здесь.

Она презрительно скривила губы.

– Он мертвецки пьян. Они с доктором Харрисом пили сегодня весь день. Теперь он проспит до утра, – сквозь зубы процедила она.

– И все равно, Клара, мне как-то неспокойно. Особенно после…

Он хотел было рассказать ей о том, что случилось с Мануэлем и как он испугался за свою жизнь. Но слова не шли. Клара достаточно натерпелась унижений от этого человека, и ему не хотелось добавлять ей неприятностей.

– Ты так взволнован, – отметила она. – Скажи, в чем дело.

Она взяла его лицо ладонями.

Томас перехватил ей запястья и прижал их к ее груди.

– Не могу. Ни в чем. Прошу тебя, Клара, мне нужно побыть одному. Мне нужно поспать.

Он угрюмо посмотрел на мотыльков, пробивавшихся сквозь щели в сетках, метавшихся вокруг лампы.

– Погоди, – сказала она.

Он отпустил ее запястья, и она полезла в карман.

– Возьми это. Поможет уснуть.

Опять этот белый порошок. Он принимал его в прошлый раз и заболел на другой же день. И увидел свою Papilio в лесу – уж не после того ли, как выпил порошок вместе с Кларой? Теперь он был уверен, как никогда, что это была галлюцинация и бабочка его, если она вообще существует, так и будет в дальнейшем ускользать из рук.

– Может, тебе хватит? – спросил он.

Она очень осунулась за то время, пока он болел. Глаза потускнели, а зрачки сузились до размера булавочной головки. Кожа на лице приобрела землистый цвет, а под глазами пролегли темные круги.

– Конечно хватит, – сказала она, не поняв вопроса. – Его очень просто достать. Антонио приносит мне его всякий раз, когда возвращается из Манауса. Все эти корабли, что увозят отсюда каучук. Они же не могут возвращаться порожняком. Этот порошок стоит хороших денег, а у меня хватает средств, чтобы иметь его столько, сколько захочу.

Она снова придвинулась к нему, и впервые за все это время его тело не возбудилось рядом с ней. Изо рта Клары пахнуло морскими водорослями. Он оттолкнул ее, но она вцепилась в его руку.

– Пожалуйста, уйди, Клара, – сказал он. – Возвращайся к своему мужу.

Она отпустила его и двинулась в сторону выхода.

«Он бы предпочел, чтобы я умерла».

Томас проснулся в мрачном настроении – оно тяжелым одеялом давило на все тело. Ничто не могло наполнить смыслом предстоящий день – ни позывы в мочевом пузыре, ни крики обезьян снаружи, как и неясный свет, который проникал из-под двери и отражался в луже воды под полом. Он заставил себя сесть и сунул ноги в башмаки. Кто знает, какие еще твари пристанут к нему, если затопит двор? Он уже натерпелся от пиявок и москитов, не говоря уже об огненных муравьях. Все тело его было покрыто твердыми узловатыми шрамами и багровыми следами от свежих укусов.

Во дворе стояли Сантос и Эрни, беседуя. Эрни сложил руки на груди, а Сантос, поглаживая свои большие усы, что-то говорил. Земля, на которой они стояли, была влажной, но не затопленной – вся вода быстро впиталась в почву.

– А, мистер Эдгар, – сказал Сантос. – Мы как раз спорили – остаться здесь или возвращаться в Манаус. Если останемся, рискуем дождаться еще более сильных наводнений, но доктор Харрис утверждает, что еще не закончил свое дело. Что скажете?

Томас с трудом соображал, голова гудела от тяжести. Он прикрыл глаза – веки будто налились свинцом.

– Да. Это так, я бы хотел уехать, да.

– Водички испугался?

Эрни оскалил зубы, улыбаясь ему.

– Дело не в этом. – Он вздохнул. Сегодня трудно со словами. Языку лень. – Моя работа выполнена.

– Выполнена? – переспросил Сантос. – А как же ваша бабочка, сеньор? Вы же не собираетесь отказываться от нее?

– Нет. Да. Не знаю.

Дрожащими руками он отвел волосы со лба. Зачесался очередной укус очередного насекомого. Что это с ним? Лес утратил свои краски и потускнел – для него это теперь не цветущая среда обитания его любимых бабочек, а душное, грязное место с бестолковой растительностью, где кишат змеи и кусачие насекомые. Он жаждал ощущения свежести ветра, легкого прикосновения пальцев Софи на шее. Ноги под ним подогнулись.

– Осторожно!

Эрни схватил его в охапку, как раз когда колени его погрузились в грязь, и рывком поставил на ноги.

– Сдается мне, ты еще не совсем здоров, Том, дружище.

Нездоров? Или просто ослаб от постигшего его разочарования? Он сосредоточил все усилия своего организма на том, чтобы стоять ровно.

– Предлагаю вам вернуться в Манаус, – сказал Сантос. – Дайте себе выздороветь.

– Хорошая мысль, – отметил Эрни, – И я отстану от тебя со своими шутками наконец. Это вполне может пойти тебе на пользу. Слушай, что тебе твой врач говорит.

Джордж Сибел возник рядом с ними, под его ногами чавкала грязь.

– Что происходит?

– Мы отправляем мистера Эдгара обратно в Манаус, отдохнуть, – объявил Сантос. – А вы, мистер Сибел? Все еще больны?

– Не думаю, – сказал Джордж.

Он избегал взгляда Томаса и смотрел то на Сантоса, то на Эрни, то в землю.

– Антонио отправится с вами, – продолжал Сантос. – Вам просто нужна нормальная постель в прохладной комнате. Немного благ цивилизации, как дома.

– Дома?

Это слово повисло в воздухе рядом с Томасом – так близко, что его можно было потрогать.

– Будет вам, мистер Эдгар! Я не имел в виду Англию. Вам нельзя сдаваться сейчас. Неужели вы хотите вернуться домой побежденным?

Томас медленно покачал головой из стороны в сторону. Как осел, подумалось ему.

– И я так думаю. Все, что вам нужно, – это отдых.

– Могу ли я… – Он запнулся, набрал в легкие воздуха и только потом смог закончить фразу: – Могу ли я взять с собой Жоакима?

Он произнес это шепотом, выдохнув вместе с воздухом, который он только что набрал. Было слышно, как зазвенело напряжение между ним и Джорджем, который стал медленно пятиться назад.

– Жоакима? – переспросил Сантос – Того мальчика? Полагаю, что да, если остальные джентльмены смогут обойтись без него до возвращения Антонио. Мистер Сибел? Вы закончили свои дела с нашим юным другом?

Ему показалось или Сантос действительно посмотрел на Джорджа многозначительно? Джордж кивнул и уставился на землю, как будто это она выдала его. Уши его выразительно пылали, хотя они могли просто обгореть на солнце – наверное, Томас не замечал этого раньше.

– А кто же мне будет помогать? – спросил Эрни, – Мне еще не раз придется таскаться с этими тяжелыми тварями.

– Я помогу, – откликнулся Джордж. – Из-за дождя насекомые попрятались, и мне пока нечего собирать. Могу помочь тебе набивать чучела.

– Боже сохрани, – сказал Эрни.

– Мануэль сможет сопровождать вас, – произнес Сантос.

Словно в ответ на свое имя, Мануэль появился из хижины, где располагалась кухня. Он еле ковылял по сырой земле, не отрывая глаз от перепачканных грязью ног. На первый взгляд он выглядел почти так же, как вчера, и все-таки в нем что-то переменилось. Колени у него почти не гнулись, а все тело так и клонилось к земле. Что Сантос сделал с ним? Он шел, как будто его стреножили.

Томас извинился, сославшись на голод, и пошел искать Педро.

– Скажи, что Антонио сделал с Мануэлем, – произнес он по-португальски, входя в хижину, где готовили еду.

Педро испуганно посмотрел на него и приставил палец к губам, но Томас знал, что все далеко и не услышат их.

– Не больше того, что можно было ожидать, – прошептал Педро.

Прихрамывая, он подошел к Томасу и стал говорить ему на ухо:

– Мы должны быть очень осмотрительны на этой работе. Но пусть Мануэль еще скажет спасибо, что он слуга, а не сборщик каучука.

Он покачал головой – слишком много сказал.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Томас. – И почему вы оба не уйдете с работы, если так боитесь совершать ошибки?

Педро засмеялся – это был сухой и глухой звук, похожий на жужжание одинокой осы в осином гнезде.

– Уйти? Это невозможно.

– Но почему?

Педро повернулся к нему спиной и стал крошить местный фрукт, похожий на банан. Томас только сейчас заметил мертвого ревуна – обезьяна свисала со стола, как меховая накидка. Глаза были съедены муравьями – на него смотрели пустые глазницы.

– У меня семья, дети, сеньор Эдгар. Как я их прокормлю?

– Можно найти другую работу.

Педро просто качал головой, избегая взгляда.

– А что бывает со сборщиками каучука?

Педро не отвечал.

– Педро?

Повар повернулся кругом. Песок скрипнул под его ногами.

– Не надо больше вопросов, сеньор Эдгар, если считаете меня своим другом.

Следуя по течению, лодка быстро плыла к Манаусу. Дождь лил на поверхность воды, взбивая реку до самых глубин. Нигде ему не было бы лучше, чем здесь и сейчас, – разве что, наверное, дома, в безопасности, – но мысль о том, чтобы вернуться с пустыми руками, была непереносима. И при этом что он делает? Едет в противоположном направлении от того места, где видели его бабочку, если верить Сантосу и если верить тому, что он сам видел – в действительности или в воображении.

И все же не стоит доверять Сантосу как источнику информации. Он мог с таким же успехом и придумать все эти факты, касающиеся бабочки. Что он сказал тогда во время обеда в Манаусе? «Где-то к северу отсюда есть долина, где они появляются тысячами, но только на закате солнца». Он называл ее гигантской красавицей. Что ж, Томас определенно нашел какую-то долину, но, возможно, тот разговор за обедом засел у него в мозгу, а потом наркотик и болезнь доделали все остальное.

Нет, Сантосу верить нельзя.

Он подумал о своих товарищах – как они прятались по хижинам, пока лил дождь. Клара вцепилась в него, когда он стал с ней прощаться, и ему пришлось вырывать свою руку из ее хватки, пока муж или кто-нибудь другой ничего не увидел, и когда он сделал так, то случайно ударил женщину в челюсть. Ее маленький ротик задрожал, и она убежала от него, зовя Джона. Интересно, подумалось тогда Томасу, далеко ли она уйдет в лес, прежде чем ей приспичит вернуться, чтобы предаться ежедневному «отдыху». Лицо Джона оживилось, когда его имя прозвучало из ее губ, и они вдвоем зашагали в лес, причем Клара оглянулась на Томаса и демонстративно взяла Джона под руку.

Томас отогнал от себя это воспоминание, но все же остался доволен, что ему, похоже, удалось вырваться из хватки Клары. Он попытался сосредоточиться на чтении. Жоаким избегал его, а когда Томас захотел сказать ему несколько одобрительных слов по-португальски, мальчик опрокинул тарелку с едой на стол и убежал. Томас слышал, как Антонио рычал на него, отдавая приказы, – может, джентльмен и попросил, чтобы мальчик составил ему компанию, но это не значит, что ему позволено бездельничать. Позже Томас обнаружил, что ботинки его начищены, а каюта – подметена.

Он вдруг подумал о том, что, хотя и провел в обществе Антонио уже несколько месяцев, они почти не общались друг с другом. Когда речь заходила о том, чтобы спланировать что-то или высказать пожелания в связи с задачами их экспедиции, Томас предпочитал, чтобы все за него решали более опытные компаньоны. Антонио в их жизни присутствовал постоянно и зримо, надежно защищал их с тыла, облегчая их существование, насколько это возможно, и Томаса не покидало чувство, что он всегда зорко следит за ними.

Однако наедине с ним у Томаса уже не было ощущения, что он в безопасности. За обедом Антонио разговаривал мало и часто наливал себе из бутылки прозрачный, крепко пахнущий напиток. Когда они закончили трапезу, он предложил Томасу выпить, и тот не смог отказаться – огненный напиток успокоил его измученные внутренности. Выпив, он приободрился и решил завязать разговор – вдруг удастся прояснить ситуацию и понять, что ему так не нравится на Амазонке в последнее время.

– Вы работали когда-нибудь с серингуэйрос, Антонио? С рабочими Сантоса на каучуковых плантациях?

– Иногда, – ответил тот. – Но я предпочитаю жить в большем городе. Кроме того, у сеньора Сантоса есть свои предпочтения в выборе людей, работающих на каучуке.

– Что это значит?

– Я начинал работать у него надсмотрщиком, но когда британцы купили часть акций его компании, он стал привозить людей из Барбадоса. Они же британские подданные. А что касается сборщиков каучука…

– Он нанимает индейцев для работы на своих плантациях.

– Так и есть. Сеньор Сантос нашел, что индейцы более… сговорчивые. В целом, они помогли ему добиться успеха.

– В целом?

– Лагерь, куда я привез вас, наверх по Тапайос…

– Он был заброшен.

– Да, племя мундуруки было уверено, что эта земля принадлежит им и что они могут собирать каучук, когда вздумается.

– И что с ними стало?

– Большая часть сбежала назад в джунгли.

– А остальные?

– Попытались сражаться. Сеньор Сантос до сих пор держит лагерь в тех местах, но ему там не рады. Ему еще повезло, что, навещая вас в лагере, он не получил дротика в шею. Но они, наверное, все же боятся его. Его люди, бригадиры и надсмотрщики, – вот уж кто доволен своей работой.

Он тихо засмеялся, обнажив желтые зубы.

Томас вспомнил капитана Артуро и его смуглых ребятишек. Его жену с умными и спокойными глазами. Возможно, Сантос был даже знаком с ним. Вдруг пугающая мысль посетила его, а следом за ней другая: не кто иной, как сам Томас, донес Сантосу о враждебности Артуро.

Томас еще глотнул своего напитка.

– А что слышно насчет пожара? В деревне?

– Какого пожара? – поинтересовался Антонио.

Веки его почти совсем сомкнулись, осоловелые глаза смотрели сквозь маленькие щелочки.

Такое поведение вызвало у Томаса неприязнь – ему не захотелось больше ни о чем расспрашивать. В памяти всплыл запах обуглившегося дома, горелое зловоние древесины и человеческого мяса. Он отвернулся от Антонио и вытащил последнюю сигарету. Сера на кончике спички должна спасти его от нахлынувших воспоминаний.

Весь первый день после возвращения в дом Сантоса Томас лежал в своей комнате, вставая только для того, чтобы выпить воды. Над головой работал вентилятор, отгоняя теплый воздух и принося Томасу некоторую прохладу. Шторы он держал закрытыми, и, когда сознание его уносилось в мир сна без сновидений, руки и ноги растекались по кровати, как сливочное масло.

К началу второго дня он стал чувствовать себя несколько лучше: тяжесть в шее и в плечах отпустила, и мысль о том, чтобы встать с постели, уже не изматывала так, как это было в лагере.

Антонио предложил составить ему компанию на время прогулки по городу, но Томас отказался, сказав, что в качестве сопровождающего возьмет с собой Жоакима. Антонио пожал плечами, словно желая сказать «как хотите», и Томас с облегчением понял, что тот не собирается настаивать.

Жоаким больше не избегал Томаса, но что-то угнетало мальчика, и выражение его глаз было совсем не детским. Он ходил рядом и молчал. Томасу не хотелось расспрашивать его о Джордже, чтобы не смущать беднягу, но и не только поэтому: при одной лишь мысли о том, что он видел в лесу, ему самому становилось стыдно – хоть сквозь землю провалиться. Мир, конечно, бывает жесток, но ему всегда казалось, что он сумеет прожить свою жизнь, не видя этой стороны медали. И он никак не ожидал, что Амазонка перевернет все его представления.

Улицы, умытые дождем, сияли аккуратно выложенными булыжными мостовыми и вычищенными канавами. Если бы не жара, можно было бы подумать, что он снова оказался в Лиссабоне, а не в городке посреди джунглей. После стольких недель, проведенных в лесу, вид проходящего мимо со скрежетом трамвая и запах шпал между рельсами казались просто неприличными. Женщины, которые шли по улицам ему навстречу, ловили его взгляд и смотрели на него с любопытством – и даже с жадностью. Он слегка касался шляпы в знак приветствия и шел дальше, помня слова Клары о том, что в каждом третьем доме здесь – бордель. Неудивительно, что женщины такими глазами смотрели на него – они надеялись заполучить его денежки. Судя по рассказам людей, вряд ли он мог бы позволить себе одну из них, даже если бы и захотел.