355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рейчел Хартман » Серафина » Текст книги (страница 7)
Серафина
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 07:09

Текст книги "Серафина"


Автор книги: Рейчел Хартман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

9

Конечно, нельзя было просто сняться с места и сбежать на поиски своего племени. У меня была работа. Виридиус требовал трудиться с раннего утра до позднего вечера. Я едва успевала уделять должное внимание своему саду; о том, чтобы взять Летучего мыша за руки и найти, где он живет, не было даже и речи. Я пообещала себе, что отыщу его позже, как только настанет и минует канун Дня соглашения. Мыш со своей стороны нашу договоренность не нарушал и не создавал мне неприятностей, хотя каждый раз, когда я навещала его, порфирийски-черные глаза разглядывали меня особенно внимательно, и я подозревала, слыша шорохи в кустах, что он следует за мной по саду, куда бы я ни шла.

Нехватка сна и опухший багровый нос не особенно хорошо отразились на настроении помощницы концертмейстера, отчего дни тянулись еще томительнее. Музыкантам было все равно – они давно привыкли к Виридиусу, чья раздражительность не ведала границ. Сам же композитор находил мое поведение забавным. Чем больше я огрызалась, тем веселей он становился и в конце концов уже почти хихикал. Однако он не стал настаивать, чтобы я продолжала посещать званые вечера или нашла время познакомиться с Ларсом, гениальным создателем мегагармониума. Он ходил вокруг меня на цыпочках. Я не возражала.

Мне по-прежнему еще только предстояло утвердить программы для приветственного концерта генерала Комонота и развлечений в честь кануна Дня соглашения. Комонот собирался прибыть за пять дней до годовщины подписания договора. Он хотел частично поучаствовать в том, что мы в Горедде называем «Золотая неделя»: череда религиозных праздников, открывающаяся Спекулюсом – самой длинной ночью в году. Золотая неделя – пора примирения и воссоединения; пора широких благотворительных акций и грандиозных праздников; время водить хороводы вокруг Золотого дома и молиться, чтобы святой Юстас не распускал в следующем году руки; время смотреть Золотые представления и толпами ряженых ходить от двери к двери; время давать щедрые обещания на предстоящий год и просить милостей у Небес. Так уж случилось, что королева Лавонда заключила мир с Комонотом как раз во время Золотой недели, поэтому его годовщину праздновали в канун Дня соглашения, бодрствуя всю ночь, и в последующий День соглашения, в который все отсыпались. Это знаменовало начало Нового года.

Половину программы я заполнила учениками Виридиуса по его рекомендации, даже не послушав их. Его ненаглядный Ларс получил самое лакомое место в списке. Правда, старик при этом пробормотал: «Напомни мне сказать ему, что он выступает!» Это не особенно обнадеживало. Но нужно было заполнить еще много дыр, особенно в канун Дня соглашения, а у меня по-прежнему было слишком мало вариантов в запасе. Я провела несколько дней, читая бесконечные заявления от потенциальных исполнителей и прослушивая их. Некоторые оказывались превосходны; большинство – ужасны. Выходило, что всю ночь заполнить не удастся, если только не поставить некоторые номера по два раза. Я надеялась на большее разнообразие.

Одно из заявлений постоянно всплывало на вершину стопки – оно принадлежало труппе танцоров пигеджирии. Наверняка той же самой, которую я развернула на похоронах, если, конечно, в городе не проходил сейчас какой-нибудь фестиваль пигеджирии. У меня не было никакого намерения их прослушивать, все равно бесполезно. Принцесса Дион и леди Коронги и так с огромным трудом мирились с нашими местными гореддскими танцами, которые доставляли молодым женщинам гораздо больше удовольствия, чем требовали приличия. (Об этом я знала со слов принцессы Глиссельды, которой подобные взгляды матери и гувернантки неимоверно досаждали.) Можно было только догадываться, как они отнесутся к чужеземному танцу с такой сомнительной репутацией.

Я разорвала заявление и бросила в огонь. Это действие вспомнилось мне очень отчетливо, когда на следующий день заявление снова появилось на вершине стопки бумаг.

Виридиус позволял мне иногда брать выходной, чтобы не забрасывать занятия с Ормой; за три дня до того, как Комонот должен был явиться и повергнуть дворец в хаос, я решила, что заработала еще один перерыв. Одевшись потеплее, я повесила уд на спину, флейту сунула в ранец и первым делом отправилась в консерваторию святой Иды. Я только что не вприпрыжку летела вниз по склону, наслаждаясь чувством свободы. Зима еще не выпустила клыки; иней на крышах таял с первым поцелуем утреннего солнца. На набережной реки я купила заварной рыбный крем и стакан чая на завтрак. Сделав крюк, завернула на крытый рынок святого Виллибальда – там было тепло и людно. Буйные пестрые нинисские ленты радовали глаз и сердце; я повеселилась над проделками собаки, крадущей лапшу, восхитилась гигантскими солеными окороками. Было ужасно приятно почувствовать себя безымянным лицом в толпе и просто позволить глазам впитывать всю восхитительную обычность мира.

Но, увы, я уже не была такой безымянной, как раньше. Веселый продавец яблок крикнул мне со смехом: «Сыграй-ка нам песенку, милая!» Я было решила, что он заметил мой уд, который мелькнул у него перед носом, но тут он изобразил пальцами флейту. Она была надежно упакована и скрыта от взглядов, так что увидеть ее он не мог. Значит, вспомнил, что я играла на похоронах.

Тут толпа разошлась передо мной, словно занавес, и прямо перед глазами у меня очутилась вывеска братьев Бродвик, поставщиков ткани. На их лотке высилось множество рулонов войлока. Томас Бродвик собственной персоной стоял за стойкой, сняв шляпу перед широкобедрой матроной, которая только что приобрела несколько ярдов.

Он поднял голову, и на одно долгое мгновение наши взгляды встретились; время будто бы замерло.

Мне подумалось, что можно было бы заговорить с ним; подойти решительно и сказать, что я вернулась к свету и раскаялась в своей слабости к квигам. Вот только я в тот же самый момент вспомнила, что фигурка ящерицы до сих пор лежит у меня в кошельке; мне как-то так и не пришло в голову ее вынуть. От этой мысли я засомневалась и упустила момент.

Он прищурился так, будто прочел вину у меня на лице. Обмануть его теперь уже было невозможно.

Я отвернулась и нырнула в самую густую часть толпы, прижав уд к груди, чтобы защитить его от толчеи. Рынок занимал три квартала, так что у меня были все шансы затеряться. Завернув за угол лотка медника, я выглянула назад в просвет между блестящими чайниками.

Он шел через толпу за мной – медленно и целеустремленно, словно пересекал глубокое озеро. Слава Всесвятым, его выдавал рост, да еще и высокая ярко-зеленая шляпа добавляла лишних три дюйма. Уж наверное мне легче будет заметить его, чем ему – отыскать меня. Я снова двинулась вдоль по ряду.

Я петляла и виляла изо всех сил, но он продолжал висеть на хвосте, и каждый раз, оглядываясь, я видела его немного ближе. Если не броситься бежать, он догонит меня раньше, чем я доберусь до выхода, но это привлечет внимание всех без исключения. На рынке бегают только воры.

По спине катился пот. Голоса торговцев эхом отдавались от сводчатого потолка, но через них пробивался еще какой-то звук, куда более острый и пронзительный, чем неясный гул толпы.

Самое то, чтобы отвлечь от меня внимание.

Завернув за угол, я увидела на бортике городского фонтана двух Сынов святого Огдо. Один проповедовал, а другой стоял рядом с суровым видом и следил, не появится ли стража. Я обогнула толпу и притаилась за спиной высоченного толстого сапожника – судя по кожаному фартуку и шилу в руке – откуда можно было следить за Томасом незаметно для него. Как я и надеялась, Томас замер при виде неистово скачущего по бортику человека с черным пером на шляпе и начал слушать, раскрыв рот, вместе с остальными.

– Братья и сестры под Небесами! – возопил поборник святого Огдо. Перо у него на шляпе подпрыгивало, глаза горели. – Неужели вы думаете, что, однажды ступив в ворота Горедда, главарь чудовищ согласится уйти?

– Нет! – отозвались несколько голосов из толпы. – Гнать бесов прочь!

Сын поднял узловатые руки, призывая к тишине.

– Это так называемое соглашение – чепуха! – всего лишь уловка. Они пытаются усыпить нашу бдительность обещанием мира; они обманом вынудили нашу королеву изгнать рыцарей, которые были когда-то гордостью всех Южных земель, и теперь ждут, пока мы станем совершенно беспомощны. Где наша могучая дракомахия, наше военное искусство? Нет больше никакой дракомахии. Зачем червям сражаться с нами? Они уже выслали вперед легион вонючих квигов, которые вырыли себе норы в гнилом сердце этого города. А теперь, сорок лет спустя, они войдут в ворота по приглашению самой королевы. Сорок лет для этих долгоживущих тварей – ничто! К нам заявятся те же самые чудовища, в битвах с которыми погибли наши деды – и мы должны им доверять?

Толпа разразилась хриплыми криками. Томас с энтузиазмом присоединился к остальным; я наблюдала за ним сквозь лес взлетающих в воздух кулаков. Вот он – мой шанс ускользнуть. Я протолкалась вон из душной толпы и вырвалась из рыночного лабиринта на тусклый солнечный свет.

Холодный воздух прояснил мои мысли, но не успокоил колотящееся сердце. Я вышла всего лишь в квартале от святой Иды и, не теряя времени, поспешила туда, на случай если Томас по-прежнему следовал за мной.

Перепрыгивая через две ступеньки за раз, я добралась до музыкальной библиотеки в считанные минуты. Дверь кабинета Ормы размещалась в просвете между двумя книжными шкафами; казалось, ее там просто приткнули – собственно, так и было. На мой стук Орма просто приподнял дверь, впустил меня, а потом поставил ее на место.

Его кабинет не был помещением как таковым. Он состоял из книг или, точнее, пространства между книгами, где три маленьких окна помешали разместить книжные шкафы у самой стены. Я провела здесь огромное количество времени – читала, упражнялась, училась, не раз даже спала, когда атмосфера дома становилась слишком напряженной.

Орма убрал стопку книг с табурета, чтобы я могла сесть, но сам примостился прямо на другой стопке. Этой его привычке я не уставала умиляться. Драконы больше не собирали золото; реформы Комонота объявили накопительство вне закона. Для Ормы и его поколения сокровищем стали знания. И так же, как делали драконы на протяжении многих веков, он копил свое сокровище, а потом на нем сидел.

Просто оказавшись здесь рядом с ним, я снова ощутила себя в безопасности, но, пока распаковывала инструменты, нервное потрясение изливалось из меня потоком болтовни:

– За мной только что гнались через весь рынок, а знаешь, почему? Потому что я по-доброму говорила с квигом. Я так тщательно скрываю все, из-за чего люди могут ополчиться на меня, и тут оказывается, что причины им вовсе и не нужны. Небеса воткнули мне в спину нож, выкованный из иронии.

Конечно, я не ожидала, что Орма рассмеется, но обычно он хоть как-то реагировал. А сейчас просто смотрел на то, как пылинки танцуют в солнечных лучах, льющихся из его крошечных окон. Зеркальный блеск в стеклах очков скрыл от меня выражение его глаз.

– Ты меня не слушаешь.

Он не ответил; снял очки и потер глаза большим и указательным пальцами. Может, у него проблемы со зрением? Он так и не привык к человеческим глазам – они были гораздо слабее, чем драконьи. В своем настоящем обличии он нашел бы мышь в пшеничном поле. Никаким очкам, даже самым мощным, не сократить такой разрыв.

Я внимательно вгляделась в его лицо. Все же были такие мелочи, которые его взгляду ни за что не различить, а вот мои глаза – вместе с человеческим разумом – их улавливали. Выглядел он ужасно: круги под глазами, бледный, осунувшийся и… Я едва осмелилась произнести это даже про себя.

Расстроенный. Дракон никогда бы этого не заметил.

– Ты нездоров? – Я вскочила и бросилась к нему, все же не смея дотронуться.

Он наморщил нос и задумчиво потянулся, видимо, придя к какому-то решению. Снял серьги и убрал их в ящик стола; что бы он ни собирался мне сказать, ему не хотелось, чтобы это услышал Совет цензоров. Потом он вытащил что-то из складок камзола и положил мне в руку. Предмет был тяжелый и золотой, я без слов поняла, что это та самая монета, которую ему дала бродяжка после похорон принца Руфуса.

Выглядела она удивительной древностью. На верхней стороне я тут же узнала королеву, точнее, ее символику; на оборотной резвился Пау-Хеноа, герой-трикстер.

– Это монета эпохи Белондвег? – спросила я. Так звали первую королеву Горедда, правившую почти тысячу лет назад. – Откуда она вообще появилась? И не говори, что городские бродяги раздают их всем подряд, потому что своей я не получила. – Я вернула ему диковинку.

Орма потер золотой кругляшок между пальцами.

– Ребенок был просто посланником. Это не имеет значения. Монету передал мне отец.

У меня по спине побежали мурашки. Подавляя любую мысль о матери – я даже не смела часто думать об Орме как о своем дяде, чтобы ненароком не назвать его так, – я уже привыкла отбиваться от мыслей о своей драконьей семье.

– Откуда ты знаешь?

Он поднял бровь.

– Я знаю каждую монету в сокровищнице своего отца.

– Мне казалось, копить сокровища – незаконно.

– Даже я сам старше этого закона. Я помню его сокровища – каждую монету, каждый кубок. – Его взгляд снова стал далеким, и он облизнул губы так, будто тосковал по золоту из-за его забытого вкуса. Но тут же стряхнул наваждение и посмотрел на меня, нахмурившись. – Конечно, отца заставили отдать сокровища, хотя он сопротивлялся долгие годы. Ардмагар прощал ему накопительство до тех пор, пока нас всех не запятнал позор твоей матери.

Он редко говорил о ней; я почувствовала, что затаила дыхание.

– Когда Линн сбежала с Клодом и отказалась возвращаться домой, цензоры подвергли всю нашу семью проверке психического здоровья. Моя мать убила себя от стыда, тем самым добавив в историю семьи второй неопровержимый случай безумия.

– Я помню, – сказала я хрипло.

Он продолжал:

– Тогда, думаю, ты помнишь, что мой отец был знаменитым военачальником. Он не всегда соглашался с ардмагаром Комонотом, но его верность и блестящая карьера были ничем не запятнаны. Когда Линн… – Он умолк, словно не силах выговорить «влюбилась»; даже думать об этом было слишком ужасно. – Внезапно за нашим отцом стали следить. Каждое его действие подвергалось расследованиям, каждое слово препарировалось. Правительство тут же перестало снисходительно смотреть на его сокровища и на периодическое неповиновение.

– Он бежал, не дожидаясь суда, так?

Орма кивнул, не сводя глаз с монеты.

– Комонот изгнал его заочно; с тех пор его не видели. Он по-прежнему находится в розыске за несогласие с реформами ардмагара.

Его нарочито бесстрастное лицо разбивало мне сердце, но никакими человеческими средствами я ему помочь не могла.

– Так что эта монета означает? – спросила я.

Орма посмотрел на меня поверх очков так, словно это был самый ненужный вопрос, который когда-либо задавали на этом свете.

– Он в Горедде. Можешь быть уверена.

– Разве его сокровища не забрали в казну Высокого Кера?

Он пожал плечами.

– Кто знает, что хитрый саар мог захватить с собой?

– А не мог кто-то другой ее послать? Совет цензоров, например, – чтобы посмотреть на твою реакцию?

Орма сжал губы и коротко покачал головой.

– Нет. Это наш сигнал еще с тех пор, когда я был ребенком. Вот эта самая монета. Она напоминала мне о том, что нужно хорошо вести себя в школе. «Не позорь нас», – таково было ее значение. «Помни о своей семье».

– Что же она может значить в этой ситуации?

Лицо его казалось более худым, чем обычно; фальшивая борода сидела плохо, или он просто не озаботился тем, чтобы надеть ее аккуратно.

– Полагаю, Имланн был на похоронах и теперь подозревает, что я мог его заметить – хотя это не так. Он хочет, чтобы я не мешал ему, чтобы притворился, что не узнаю его саарантрас, если увижу, и позволил ему сделать то, чего требует честь.

Я скрестила руки на груди; в комнате вдруг сразу стало холоднее.

– Что именно? И, что более важно, с кем? С мужем его дочери? Или с их ребенком?

Карие глаза Ормы за стеклами очков удивленно распахнулись.

– Об этом я не подумал. Нет. Не бойся за себя; он уверен, что Линн умерла бездетной.

– А что отец?

– Он не позволял даже произносить имя твоего отца в своем присутствии. Само существование Клода нарушает ард, поэтому все активно его отрицали.

Орма снял пылинку с колена, облаченного в шерстяной чулок; под них он всегда поддевал шелковые, иначе бы чесался, словно блохастая собака.

– Кто знает, что варилось в его голове последние шестнадцать лет? У него нет никаких оснований соблюдать законы или держать свои человеческие эмоции в узде. Даже на меня, несмотря на постоянные проверки и на то, что я прилагаю все усилия, чтобы не нарушать закон, это обличье оказывает свое влияние. Границы безумия раньше казались куда более далекими и четкими, чем сейчас.

– Если ты не думаешь, что он охотится за папой или за мной, тогда что? Зачем он здесь?

– Накануне визита Комонота? – Он снова посмотрел на меня над оправой очков.

– Покушение? – Кто-то из нас определенно делал очень уж смелые предположения. – Думаешь, он планирует убить ардмагара?

– Думаю, было бы глупо с нашей стороны закрывать глаза и притворяться, что это не так.

– Ну что ж, тогда нужно рассказать об этом принцу Люциану и страже.

– А, в том-то и дело. – Он откинулся назад и задумчиво постучал монетой по зубам. – Я не могу. Я оказался… как там у вас говорят? Между молотом и еще одним молотом? Я слишком вовлечен эмоционально и не доверяю себе в этом решении.

Я снова вгляделась в его лицо, в тревожную складку между бровями. Его, без сомнения, что-то мучило.

– Ты не хочешь на него доносить, потому что он твой отец?

Орма закатил на меня глаза; белки сверкнули, словно у испуганного животного.

– Совсем наоборот. Я хочу сдать его страже, хочу, чтобы его судили, хочу увидеть, как его повесят. И не потому, что он представляет реальную ощутимую опасность для ардмагара – тут ты права, я могу и ошибаться – а потому что, как выясняется, я… я его ненавижу.

Смешно, но моей первой реакцией была зависть. Она свернулась во мне узлом, словно под дых ударили: оказывается, он не только что-то чувствовал, но и чувствовал очень сильно, и к кому-то другому, не ко мне. Я напомнила себе, что чувствует он ненависть; глупо думать, что это лучше, чем его доброжелательное безразличие, правда ведь?

– Ненависть – это серьезно. Ты уверен?

Он кивнул, и впервые лицо его дольше, чем на долю секунды, приобрело искреннее выражение. Выглядел он ужасно.

– И давно ты так к нему относишься? – спросила я.

Он безнадежно пожал плечами.

– Линн была мне не только сестрой, она была моей учительницей.

Орма часто рассказывал мне, что среди драконов не было более высокой похвалы, чем «учитель»; учителей почитали больше, чем родителей, супругов, даже самого ардмагара.

– Когда она умерла и на наши головы пал позор, – сказал он, – я не смог отречься от нее так, как отец… как того хотел от всех нас ардмагар. Мы поругались; он меня укусил…

– Укусил?

– Мы же драконы, Фина. В тот раз, когда ты видела меня… – Он сделал неопределенный жест рукой, не желая говорить вслух, словно я видела его голым – хотя, наверное, формально так и было. – Я держал крылья сложенными, так что ты, полагаю, не заметила следов на левом, которое когда-то было сломано.

Я в ужасе покачала головой.

– Ты можешь летать?

– О да, – кивнул он рассеянно. – Но ты должна понимать: в конце концов под давлением я отрекся от нее. Но все равно – наша мать убила себя. Отец был изгнан. В итоге… – Его губы дрогнули. – Я не знаю, ради чего все это было.

Возможно, его глаза и были сухи, но в моих стояли слезы.

– Иначе Совет цензоров отправил бы тебя на иссечение.

– Да, весьма вероятно, – задумчиво протянул он, снова обретя деланно нейтральный тон.

Цензоры и с моей матерью сделали бы то же самое, залезли в голову и украли все теплые воспоминания о моем отце. Жестяная коробка с воспоминаниями у меня в голове болезненно дернулась.

– То, что я от нее отрекся, даже не спасло меня от пристального внимания цензоров, – добавил Орма. – Им неизвестны истинные масштабы моих затруднений, но они догадываются об их существовании, учитывая мою семейную историю. И определенно подозревают, что твоя судьба интересует меня больше, чем дозволено.

– Поэтому и послали Зейд, чтобы проверить, – сказала я, стараясь скрыть горечь в голосе.

Он заерзал, но едва-едва, так что кто-нибудь другой ни за что бы не заметил. За все эти годы Орма так и не выказал ни малейшего раскаяния в том, что подверг меня в детстве смертельной опасности; вот этот мимолетный дискомфорт – самое большее, чего я могла ожидать.

– Я не намереваюсь намекать им на свои затруднения, – сказал он, подавая мне монету. – Делай с ней, что посчитаешь правильным.

– Я отдам ее принцу Люциану Киггсу, хоть и не знаю, что ему делать с твоим расплывчатым предчувствием. Есть идея, как опознать саарантрас Имланна?

– Я бы узнал его, если только он не скрывает свою внешность. Узнал бы по запаху, – сказал Орма. – Саарантрас моего отца был худощав, но он мог провести эти шестнадцать лет, занимаясь физическими упражнениями – или набивая брюхо заварным кремом. Мне неоткуда знать. У него были голубые глаза, что необычно для саара, но не для южанина. Светлые волосы легко покрасить.

– Смог бы Имланн обмануть всех так же легко, как Линн? – спросила я. – Знал ли он придворный этикет, занимался ли музыкой, как его дети? Где он мог бы смешаться с толпой?

– Полагаю, проще всего ему было бы в армии или где-нибудь при дворе – но его остановил бы риск, что я предугадаю такой ход. Он окажется там, где никто не ожидает его найти.

– Если он был на похоронах и видел тебя, а ты его не видел, то он, скорее всего, мог быть…

Псы небесные! Да Орма стоял в самом центре. Я видела его из-за ширмы клироса; с моего угла на него открывался отличный обзор.

Тут он напрягся.

– Не пытайся сама его искать. Он убьет тебя.

– Он не знает о моем существовании.

– Чтобы убить тебя, ему не обязательно знать, что ты – это ты. Достаточно решить, что ты пытаешься помешать ему сделать то, зачем он явился.

– Ясно, – сказала я полушутливо. – В общем, лучше принц Люциан, чем я.

– Да!

Горячность, с какой он произнес это «да», заставила меня отпрянуть. Я не могла ответить; от эмоций сжало горло.

Тут кто-то заколотил в скособоченную дверь. Я отодвинула ее, ожидая увидеть одного из монахов-библиотекарей.

Но там скрючился, громко дыша раскрытым ртом, Базинд – тот самый новоперекинувшийся. Глаза его глядели в разные стороны, вид был все такой же неопрятный. Я отступила, держа перед собой дверь, словно щит. Он пролез в комнату, звеня, будто праздничный венок, огляделся с разинутым ртом и споткнулся о стопку книг на полу.

Орма в мгновение вскочил на ноги.

– Саар Базинд, – сказал он. – Что привело тебя сюда?

Базинд покопался в рубахе, потом в штанах, и наконец нашел письмо, адресованное Орме. Тот проглядел его очень быстро, а потом протянул мне. Поставив дверь на место, я двумя пальцами взяла бумагу и прочла:

Орма: думаю, ты помнишь саара Базинда. В посольстве он оказался бесполезен. Предположительно, отправив его на юг, ардмагар оказал услугу матери Базинда за то, что она сдала мужа-накопителя. Иначе ему не позволили бы здесь появиться. Он нуждается в коррективных уроках человеческого поведения. Учитывая историю твоей семьи и твое собственное умение вписываться в среду, полагаю, ты станешь идеальным учителем.

Удели ему столько времени, сколько сможешь, не забывая, что отказаться ты не вправе. В частности, убеди его не снимать одежду в общественных местах. Да, до этого уже доходило. Все в арде, Эскар.

Орма ни звуком не выразил удивления. Пришлось мне это сделать за нас обоих:

– Даанова сковородка!

– Очевидно, его отослали, чтобы не мешался под ногами при подготовке к прибытию ардмагара, – сказал Орма ровным тоном. – Это не лишено смысла.

– Но ты-то что с ним будешь делать? – Я понизила голос, потому что по другую сторону книжных шкафов мог оказаться кто угодно. – Ты пытаешься не светиться перед учениками. Как же объяснять, что при тебе появился новоперекинувшийся саар?

– Что-нибудь придумаю. – Он осторожно вытащил из рук Базинда книгу и убрал ее на дальнюю полку. – В это время года я могу вполне правдоподобно слечь с пневмонией.

Мне не хотелось уходить, не убедившись, что с ним все хорошо, и особенно не хотелось оставлять его с новоперекинувшимся, но Орма был непреклонен.

– У тебя много других дел, – сказал он, открывая дверь. – Например, встреча с принцем Люцианом Киггсом, если не ошибаюсь.

– Я надеялась, что мы позанимаемся, – ухватилась я за последний предлог.

– Могу дать тебе домашнее задание, – сказал он, возмутительно игнорируя мою тревогу. – Дойди до собора святой Гобнэ и посмотри на новый мегагармониум. Строительство только что закончили; как я понимаю, в его основе лежат любопытные акустические принципы, которые до сих пор в таком огромном инструменте еще никогда не применялись.

Он попытался улыбнуться, чтобы показать, что все хорошо. А потом закрыл дверь прямо у меня перед носом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю