355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рейчел Хартман » Серафина » Текст книги (страница 2)
Серафина
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 07:09

Текст книги "Серафина"


Автор книги: Рейчел Хартман



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я посмотрела на Базинда, наконец обратив внимание на его одежду: камзол, короткие штаны, знаки, говорящие сами за себя.

– Вы потерялись? – предположил Люциан. Базинд пожал плечами. Принц продолжил мягче: – Они за вами проследили?

– Я не знаю. Я размышлял о приготовлении речной камбалы. – Он потряс перед лицом принца сырым свертком. – А потом меня окружили.

Принц Люциан уклонился от пахнущей рыбой бумаги, но нити допроса не потерял.

– Сколько их было?

– Двести девятнадцать, хотя, возможно, кого-то я мог не видеть.

У принца отвисла челюсть. Судя по всему, он не привык к разговорам с драконами. Я решила вывести его из затруднения.

– Сколько из них было с черными перьями на шляпах, саар Базинд?

– Шесть, – ответил тот, моргая, будто стараясь привыкнуть к тому, что у него только два века.

– А вам удалось их разглядеть, Серафина? – спросил принц. Мое вмешательство принесло ему видимое облегчение.

Я молча кивнула – когда принц произнес мое имя, меня окатило легкой волной паники. Я была во дворце никем, откуда он меня знает?

Он продолжил, обращаясь уже ко мне:

– Мои ребята приведут сюда всех, кого схватят. А вы, новоперекинувшийся, и ваш друг, – он кивнул на Орму, – поглядите на них и попытаетесь вспомнить, кого мы упустили.

Принц жестом велел своим воинам подвести к нам пойманных смутьянов, потом шагнул ко мне и ответил на незаданный вопрос:

– Кузина Глиссельда говорит о вас без остановки. Она уже собиралась бросить занятия музыкой, но тут по счастливому случаю во дворце появились вы.

– Виридиус был к ней слишком суров, – пробормотала я смущенно.

Его темные глаза скользнули к Орме, который, отвернувшись в сторону, глядел вдаль в ожидании посольских саарантраи.

– Как зовут вашего высокого друга? Он ведь дракон, да?

Принц оказался так умен, что мне стало неспокойно.

– Почему вы так думаете?

– Просто предчувствие. Значит, я прав?

Несмотря на холод, меня прошиб пот.

– Его зовут Орма. Он мой учитель.

Люциан Киггс вгляделся в мое лицо.

– Хорошо. Мне нужно будет заглянуть в его освобождение. Я только-только получил список и еще не заучил всех наших ученых под прикрытием, как их называл дядя Руфус. – Взгляд темных глаз принца на мгновение стал далеким, но он тут же пришел в себя. – Полагаю, Орма сообщил в посольство?

– Да.

– Эх! Ну, тогда нам лучше разделаться с этим, пока мне самому не пришлось защищаться.

Один из его людей вывел к нам пленных; они поймали только двоих. Казалось бы, тех, кто прыгнул в реку, легко опознать – они ведь должны быть насквозь мокрые и замерзшие – но, возможно, стражники не заметили…

– Двое спрыгнули с моста, – начала я, – но всплеск был только один…

Принц Люциан тут же понял ход моих мыслей и четырьмя быстрыми жестами направил солдат к перилам с обеих сторон. Беззвучно досчитав до трех, они перегнулись под брюхо моста – и, конечно же, обнаружили там одного из Сынов висящим на балках. Они спугнули его, будто куропатку; но, в отличие от куропатки, у него не вышло пролететь даже чуть-чуть. Он с плеском приземлился в воду, и двое стражников прыгнули вслед за ним.

Принц бросил на меня оценивающий взгляд.

– Вы наблюдательны.

– Иногда, – сказала я, стараясь не встречаться с ним глазами.

– Капитан Киггс, – произнес низкий женский голос у меня за спиной.

– Ну, началось, – пробормотал он, обходя меня. Обернувшись, я увидела, как с лошади спрыгивает саарантрас с короткими черными волосами. Она ездила верхом, как мужчина, в брюках и кафтане. Серебряный колокольчик размером с яблоко демонстративно красовался на застежке ее плаща. Трое саарантраи у нее за спиной не спешились, только успокоили резвых коней; их колокольчики на ветру разливали в воздухе неподобающе веселую мелодию.

– Госпожа Эскар. – Принц подошел к ней с протянутой рукой. Зампосла не соизволила принять ее и целенаправленно двинулась к Базинду.

– Докладывай.

Базинд отдал честь по-драконьи, подняв руку к небу.

– Все в арде. Стража прибыла с приемлемой скоростью. Капитан Киггс явился прямо от гроба своего дяди.

– Собор находится в двух минутах ходьбы отсюда, – сказала Эскар. – Разница во времени между твоим сигналом и вторым составляет почти тринадцать минут. Если бы к тому времени стража была здесь, второго бы не потребовалось вовсе.

Принц Люциан медленно выпрямился. Лицо его превратилось в маску бесстрастного спокойствия.

– То есть это была какая-то проверка?

– Именно, – ответила та ровно. – Мы находим ваши меры безопасности недостаточными, капитан Киггс. Это уже третье нападение за три недели, и второе, в котором пострадал саар.

– Нападения, которые вы подстроили, не считаются. Вы же понимаете, что ситуация необычная. Люди взволнованы. Главнокомандующий Комонот прибывает через десять дней…

– И именно поэтому вы должны стараться упорней, – вставила она холодно.

– …а принца Руфуса убили в подозрительно драконьей манере.

– Нет никаких свидетельств того, что это сделал дракон.

– У него пропала голова! – Принц яростно указал на собственную голову. В сочетании со стиснутыми зубами и встрепанной от ветра шевелюрой поза получилась гневно-внушительная.

Эскар вскинула бровь.

– То есть человек такое совершить не способен?

Принц Люциан резко отвернулся и обошел по камням моста небольшой круг, потирая ладонью лицо. Гневаться на саарантраи бессмысленно – чем больше горячишься, тем холодней становятся они. Эскар оставалась невыносимо спокойной.

Усмирив порыв злости, принц попытался начать снова.

– Эскар, прошу вас, поймите: это пугает людей. В народе слишком сильно укоренилось недоверие. Сыны святого Огдо пользуются этим, манипулируют людскими страхами…

– Сорок лет, – перебила Эскар. – Мы живем в мире сорок лет. Когда было подписано соглашение Комонота, вы еще даже не родились. Даже ваша мать…

– Да почиет она в Небесном доме, – пробормотала я, будто в моих обязанностях было сглаживать культурную неотесанность всех на свете драконов.

Принц бросил на меня благодарный взгляд.

– …была лишь искрой во чреве королевы, – невозмутимо продолжала Эскар, словно я ничего не говорила. – Только ваши старики помнят войну, но ведь не старики становятся Сынами святого Огдо и устраивают мятежи на улицах. Как смогло укорениться недоверие в людях, которые никогда не бывали в пламени войны? Мой собственный отец пал от рук ваших рыцарей и их коварной дракомахии. Все саарантраи помнят то время; все мы потеряли родных. Но мы, как должно, простили былое во имя мира. Мы не держим зла. Разве ваше племя передает эмоции через кровь, от матери к ребенку, как мы, драконы, передаем память? Вы что, наследуете свои страхи от предков? Я не понимаю, почему все это сохраняется в народе… и почему тогда вы с этим не боретесь.

– Мы предпочитаем не бороться с собственным народом. Можете считать это еще одной нашей причудой, – ответил принц Люциан, мрачно улыбнувшись. – Быть может, мы не умеем усмирять чувства разумом так, как вы. Быть может, чтобы побороть страх, нам требуется не одно поколение. И все же это не я сужу о целом народе по действиям малой его части.

Но Эскар была непреклонна.

– Ардмагар Комонот получит мой отчет о событиях. Есть вероятность, что он отменит свой предстоящий визит.

Уголки губ принца поднялись в улыбке, будто белый флаг.

– Если он останется дома, у меня будет намного меньше хлопот. Как любезно с вашей стороны так беспокоиться о моем благополучии.

Эскар по-птичьи наклонила голову, но тут же стряхнула недоумение и приказала своим подчиненным забрать Базинда, который добрел уже до конца моста и теперь терся о перила, словно кошка.

Тупая боль за глазницами превратилась в настойчивую пульсацию, словно кто-то там колотил, чтобы его выпустили. Недобрый знак… голова у меня никогда просто так не болела. Не хотелось уходить, не вызнав, что же такое маленькая побирушка дала Орме, но Эскар отвела его в сторону, и они принялись тихо переговариваться, склонив головы друг к другу.

– Должно быть, он отличный учитель. – Голос принца Люциана раздался так неожиданно и так близко, что заставил меня вздрогнуть.

Я молча слегка поклонилась. Разумней не обсуждать Орму ни с кем, а особенно с капитаном королевской стражи.

– Иначе и быть не может, – продолжал принц. – Виридиус всех нас изумил, выбрав в помощницы женщину. Не то чтобы женщина не справилась с этой должностью, просто Виридиус старомоден. Если уж вам удалось привлечь его внимание, вы, видно, проявили выдающиеся способности.

На этот раз я присела в реверансе, но он не подумал замолкать:

– Ваше выступление растрогало всех. Уверен, вам наперебой это говорят, но во всем соборе не осталось никого, кто бы не прослезился.

Конечно. Кажется, пора расстаться с той уютной порой, когда меня никто не знал. Это мне за то, что ослушалась папиного совета.

– Спасибо, – сказала я. – Простите, ваше высочество. Мне нужно поговорить с учителем по поводу… э-э-э… трелей…

И я отвернулась от него. Верх грубости. Мгновение он еще помаячил у меня за спиной, а потом двинулся прочь. Я бросила взгляд через плечо. В последних лучах заходящего солнца его траурные одежды казались почти что сделанными из золота. Он принял поводья из рук одного из воинов, с балетной грацией вскочил в седло и направил отряд обратно.

Я позволила себе секунду помучиться мыслью о том, что неизбежно заслужила его презрение, а потом затолкала ее в глубь сознания и подошла к Орме и Эскар.

Стоило мне оказаться рядом, Орма протянул руку, не касаясь меня.

– Знакомьтесь – Серафина.

Заместитель посла Эскар оглядела меня из-за своего орлиного носа так, будто бы проверяла наличие человеческих признаков по списку. Две руки: есть. Две ноги: невозможно проверить из-за широкого плаща. Два глаза, цвет тускло-коричневый: есть. Волосы, цвет крепкого чая, коса растрепана: есть. Грудь: неявная. Рост: высокий, но в пределах стандартных показателей. Румянец на щеках, яростный или смущенный: есть.

– Хм, – сказала Эскар. – Оно выглядит совсем не так отвратительно, как я себе представляла.

Орма, будь благословенно его сморщенное драконье сердце, поправил ее:

– Она.

– Разве оно не бесплодно, так же как мул?

Тут моему лицу стало так жарко, что я не удивилась бы, если б волосы загорелись.

– Она, – твердо повторил Орма, словно сам первое время не делал точно ту же ошибку. – Всех людей называют гендерно маркированными местоимениями независимо от способности к размножению.

– Иначе мы обижаемся, – добавила я сквозь застывшую улыбку.

Эскар без предупреждения потеряла интерес и отвела от меня пронзительный взгляд. Ее подчиненные вернулись с другого конца моста, везя с собой саара Базинда верхом на нервной лошади. Заместитель посла Эскар вскочила верхом, резко развернула своего гнедого и пришпорила его, даже не оглянувшись на нас с Ормой. Ее свита последовала за ней.

Когда они проезжали мимо, блуждающий взгляд Базинда остановился на мне и на одно долгое мгновение глаза его осветились. Меня пронзило отвращение. Орма, Эскар и другие, быть может, и научились походить на людей, но сейчас передо мной оказалось суровое напоминание о том, что скрывается под их личинами. Это был вовсе не человеческий взгляд.

Я повернулась к Орме, который задумчиво смотрел в пустоту.

– Это было донельзя унизительно.

Он вздрогнул.

– В самом деле?

– О чем ты думал, когда сказал ей обо мне? – спросила я. – Я, конечно, выбралась из-под отцовской пяты, но правила остаются в силе. Нельзя всем подряд рассказывать…

– А! – Он поднял тонкую руку, отражая обвинение. – Я ей не говорил. Эскар всегда знала. Раньше она была цензором.

У меня в животе все сжалось при упоминании цензоров. Это была организация, которая никому не подчинялась. Они занимались искоренением недраконовского поведения среди саарантраи и запросто копались в мозгах драконов, чьи эмоции, по их мнению, представляли угрозу.

– Чудесно. И что же ты сделал, чтобы привлечь внимание цензоров на этот раз?

– Ничего, – ответил он быстро. – Во всяком случае, она уже не цензор.

– Я думала, может, они сели тебе на хвост за проявление чрезмерной привязанности ко мне, – сказала я, а потом добавила едко: – Хотя уж наверное я бы заметила что-то подобное.

– Я проявляю к тебе приличествующий интерес в рамках допустимых эмоциональных параметров.

Увы, это звучало как преувеличение.

К его чести, он понял, что наш разговор меня расстроил. Не каждый саар обратил бы на это внимание. Его лицо скривилось, как обычно, от неуверенности, что делать с этой информацией.

– Ты придешь на урок на этой неделе? – спросил он. Вербальный кивок в сторону чего-то знакомого и нейтрального – вот единственное, что он сумел придумать, чтобы меня успокоить.

Я вздохнула.

– Конечно. И ты мне расскажешь, что тебе дала та девочка.

– Почему-то тебе кажется, что здесь есть что рассказывать. – В голосе его звучало непонимание, но рука невольно потянулась к груди, к тому месту, куда он спрятал золото. Я ощутила укол тревоги, но приставать к Орме было бесполезно. Расскажет, когда сам решит рассказать.

Он не стал со мной прощаться, как обычно; просто без единого слова отвернулся и направился к собору. Фасад его сиял алым в лучах заходящего солнца. Удаляющийся силуэт Ормы казался на нем темным штрихом. Я проводила его взглядом, пока он не скрылся из виду, завернув за северный трансепт, и так и осталась смотреть в то место, где он исчез.

В эту пору я уже едва замечала одиночество; это было мое нормальное состояние – если и не по природе, то по необходимости. Но после сегодняшних волнений оно давило больше обычного. Орма знал обо мне все, но он был драконом. В удачный день он мог быть сносным другом. В неудачный – столкнуться с его эмоциональной непробиваемостью было словно о ступеньку споткнуться. Больно, но винить можно только себя.

И все же больше у меня никого не было.

Стояла тишина, только шумела река под ногами, да еще ветер, запутавшийся в голых ветвях, и от таверн рядом с музыкальной школой доносились слабые обрывки песни. Я слушала, обхватив себя руками, и глядела, как на небе, моргнув, рождаются звезды. Потом вытерла глаза рукавом – это все от ветра – и отправилась домой, размышляя об Орме, о своих чувствах, которые должны оставаться невысказанными, и о том, что обязана ему столь многим – и что никогда не смогу расплатиться.

3

Орма трижды спас мне жизнь.

Когда мне было восемь лет, он нанял мне молодую учительницу из сааров, ее звали Зейд. Мой отец был решительно против. Он терпеть не мог драконов, несмотря на то, что был королевским экспертом по соглашению и даже защищал их в суде.

Меня завораживала ее необычность: ее угловатость, неумолчный звон колокольчика, умение решать в уме сложные уравнения. Из всех моих учителей, а их у меня был целый батальон, она была моей любимицей, до того самого момента как попыталась сбросить меня с колокольни собора.

Зейд заманила меня наверх под предлогом урока физики, а потом в мгновение ока схватила, и вот я уже висела за парапетом в ее вытянутой руке. Ветер визжал в ушах. Я проводила взглядом свою туфлю, которая сорвалась с ноги, и стукнувшись о корявые головы горгулий, упала на камни соборной площади.

– Почему предметы падают вниз? Ты знаешь? – спросила Зейд так мягко, будто вела урок в детском саду.

Ответить не получилось от ужаса. Я уже потеряла вторую туфлю, да и завтрак во мне едва держался.

– На нас все время действуют невидимые силы, и их воздействие предсказуемо. Если я сброшу тебя с этой башни, – тут она встряхнула меня, и город завертелся, словно водоворот, готовый меня проглотить, – то ты будешь падать с ускорением в тридцать два фута в секунду в квадрате. Так же как моя шляпа. Так же как только что твоя обувь. Нас всех тянет к гибели совершенно одинаково, с той же самой силой.

Она имела в виду земное притяжение – драконы не очень сильны в метафорах – но ее слова отозвались у меня глубоко в душе. Невидимые факторы, влияющие на мою жизнь, в конце концов погубят меня. Мне показалось, я всегда это знала. Выхода не было.

Орма появился вроде бы из ниоткуда и совершил невозможное – спас меня, ничем не показывая, что спасает. Лишь годы спустя я поняла, что этот трюк подстроили цензоры, чтобы проверить эмоциональную стабильность Ормы и его привязанность ко мне. После случившегося у меня появился глубокий и неослабный страх высоты, но, как ни странно, драконов опасаться я не начала.

Тот факт, что меня спас дракон, никакой роли здесь не сыграл. Никто не удосужился сказать мне, что Орма – саар.

Когда я достигла одиннадцати лет, в наших с отцом отношениях настал кризис. Я нашла спрятанную в комнате наверху мамину флейту. Папа запретил воспитателям учить меня музыке, но прямо не сказал, что мне нельзя учиться самой. Я же наполовину юрист, я всегда замечала лазейки. Я играла тайком, когда папа был на работе, а мачеха – в церкви, и неплохо разучила небольшой репертуар народных мелодий. Когда папа устроил праздник в канун Дня соглашения, годовщины наступления мира между Гореддом и драконами, я спрятала флейту у камина, намереваясь устроить его гостям импровизированное представление.

Папа нашел флейту первым, догадался о моих планах и увел меня в мою комнату.

– Ты что это задумала? – воскликнул он. Никогда еще я не видела у него такого дикого взгляда.

– Устыдить тебя, чтобы ты разрешил мне брать уроки, – сказала я. Мой голос был спокоен, в отличие от меня самой. – Когда все услышат, как хорошо я играю, они подумают, что ты глупец, потому что не…

Он оборвал меня резким движением, вскинув руку с флейтой так, будто собирался ударить. Я сжалась, но удара не последовало. Когда я осмелилась снова поднять глаза, он с силой грохнул флейту о колено.

Она сломалась с тошнотворным треском, словно кость, словно мое сердце. Потрясенная, я упала на колени.

Папа уронил обломки инструмента на пол и отпрянул на шаг. На лице у него был такой же кошмар, как у меня на душе, будто флейта была частью его самого.

– Ты никогда этого не понимала, Серафина, – сказал он. – Я стер все следы существования твоей матери, переименовал ее, перекроил, придумал ей другое прошлое… Другую жизнь. Осталось лишь две вещи, которые по-прежнему могут нас погубить: ее невыносимый брат – но за ним я слежу – и ее музыка.

– У нее был брат? – спросила я глухим от слез голосом. У меня так мало осталось от мамы, и он забирал даже это.

Папа покачал головой.

– Я пытаюсь нас защитить.

Щелкнул замок – выходя, он запер меня в комнате. Это было не обязательно; я все равно не могла бы вернуться на праздник. Мне было дурно; я опустила голову на пол и зарыдала.

Я так и уснула на полу, не выпуская из пальцев остатки флейты. Первой моей мыслью по пробуждении было: надо подмести под кроватью. Второй – в доме до странности тихо, учитывая, как высоко стоит солнце. Я умылась в тазике, и холодная вода прояснила мои мысли. Конечно, все спали: вчера был канун Дня соглашения, все бодрствовали до рассвета, так же как королева Лавонда и ардмагар Комонот тридцать пять лет тому назад, когда составляли договор о мирном будущем для обоих наших народов.

Это означало, что мне не выйти из комнаты, пока кто-нибудь не проснется и не выпустит меня.

У моего немого горя была целая ночь, чтобы превратиться в гнев, и это сделало меня безрассудной – точнее, настолько близкой к безрассудству, как у меня только могло получиться. Я укуталась потеплее, привязала кошелек на руку, распахнула створки и вылезла в окно.

Пошла, куда вели ноги: по переулкам, по мостам, по обледенелым причалам. Удивительно, но вокруг спешили по делам люди, на улицах было оживленно, лавки повсюду были открыты. Мимо, звеня, проезжали сани, нагруженные дровами или сеном. Домашняя прислуга, несущая банки и корзины с только что купленной снедью, не заботилась о грязи на своих деревянных башмаках, а молодые женщины аккуратно выбирали путь между лужами снежной каши. Мясные пироги соперничали с жареными каштанами за внимание прохожего, а продавец горячего вина обещал, что даже один стакан согреет до самых костей.

Я дошла до площади святой Лулы, где по обеим сторонам пустой дороги собралась огромная толпа. Люди болтали между собой и чего-то ждали, сбившись вместе, чтобы не мерзнуть.

Старик, стоявший рядом со мной, шепнул своему соседу:

– Поверить не могу, что королева это позволяет. После всех наших жертв и мучений!

– Удивительно, что вы до сих пор можете чему-то удивляться, – сказал его младший собеседник, мрачно улыбаясь.

– Она пожалеет об этом соглашении, Маурицио.

– Тридцать пять лет, и пока еще не пожалела.

– Королева сошла с ума, если считает, что драконы могут сдержать свою жажду крови!

– Простите, – пискнула я смущенно. Маурицио опустил на меня взгляд, мягко вскинув брови. – Мы драконов ждем?

На его лице расцвела улыбка. Он был красив – грубой, нечесаной, щетинистой красотой.

– Их самых, юная дева. Это пятилетнее шествие. – Когда я уставилась на него с недоумением, он пояснил: – Каждые пять лет наша благородная королева…

– Деспотичная безумица! – воскликнул старик.

– Будет вам, Карал. Так вот, наша милостивая королева позволяет им принять свое истинное обличье в стенах города и устроить шествие в честь годовщины соглашения. По ее представлению, мы перестанем бояться, если будем видеть этих сернодышащих чудовищ через равные промежутки времени. Но мне кажется, выходит как раз наоборот.

Если так, то насладиться собственным ужасом на площадь высыпала половина Лавондавилля. Только старики помнили времена, когда увидеть дракона было обычным делом, когда одной лишь тени на солнце оказывалось достаточно, чтобы по спине побежали мурашки. Мы все слышали истории: как целые деревни сгорали дотла, как превращались в камень те, кто осмеливался заглянуть дракону в глаза, как бесстрашно шли рыцари на верную смерть.

Рыцарей изгнали через несколько лет после того, как соглашение Комонота вступило в силу. Лишившись общего противника, они сами основали вражеские Горедду государства, Нинис и Самсам. Двадцать лет соседствующие нации терзали затяжные, неблагородные усобицы, пока наша королева не положила им конец. Все рыцарские ордены в Южных землях были распущены – даже нинисские и самсамские – но, по слухам, старые воины жили в тайных убежищах в горах или в деревенской глуши.

Я невольно принялась разглядывать старика Карала; он так говорил о жертвах, что мне подумалось, не мог ли он в свое время сражаться с драконами. По возрасту как раз подходил.

Вдруг вся толпа разом ахнула. Из-за угловой лавки появилось рогатое чудище: его выгнутая спина доходила до окон второго этажа, крылья были скромно сложены, чтобы не задевать каминные трубы. Изящная шея клонилась вниз, словно у покорной собаки, и всем своим видом дракон пытался показать, что не представляет угрозы.

По крайней мере, мне он с прижатыми к голове шипами казался вполне безобидным. Остальным, кажется, его намерения такими ясными не представлялись; тут и там горожане в ужасе хватались друг за друга, делали знаки святого Огдо и бормотали себе в ладони. Какая-то женщина неподалеку начала истерически вопить: «Какие кошмарные клыки!» Мужу пришлось увести ее прочь.

Я проследила за ними взглядом, пока они не исчезли в толпе, жалея, что не могу успокоить ее: если дракон показывает зубы – бояться нечего. Если же пасть дракона закрыта, то есть вероятность, что он собирается дыхнуть пламенем. Мне это казалось совершенно очевидным.

Тут я задумалась. Повсюду вокруг меня люди всхлипывали от ужаса при виде драконьих зубов. То, что было очевидно мне, им, судя по всему, оказалось совершенно неизвестно.

Всего драконов было двенадцать; принцесса Дион и ее младшая дочь, Глиссельда, в санях замыкали процессию. На фоне белого зимнего неба драконы казались ржавыми – не очень впечатляющий цвет для таких легендарных созданий – но вскоре я заметила нежные полутона. Упавший под верным углом солнечный луч заставлял чешую переливаться радугой; она мерцала богатым набором оттенков, от пурпура до золота.

Карал принес с собою фляжку горячего чая, которым неохотно делился с Маурицио.

– До самого вечера будет тянуться, – проворчал Карал и шмыгнул носом, втянув обратно повисшую на носу каплю. – И если уж нас заставляют праздновать День соглашения Комонота, то и сам ард-фигляр Комонот мог бы показаться. Но он брезгует появляться на юге, да и принимать человеческую форму тоже.

– Я слышал, он боится вас, сэр, – сказал Маурицио вкрадчиво. – По-моему, это с его стороны разумно.

У меня не выходит вспомнить, в какой момент началась свалка. Старый рыцарь – я подумала, что обращение «сэр» все же было произнесено неспроста – начал выкрикивать ругательства:

– Черви! Хвастуны! Чудовища!

Некоторые из горожан согласно подхватили. Кто-то начал кидаться снежками.

Один из драконов в центре шествия испуганно встрепенулся. Быть может, толпа слишком прижала или в него попали снежком. Он поднял голову и распрямился во весь рост, став едва ли не выше, чем трехэтажная гостиница на дальнем краю площади. Стоявшие ближе всего к нему люди в панике побежали.

Но бежать было некуда. Их окружали сотни полузамерзших на месте соотечественников. Начались столкновения. За ними последовали крики. От криков еще несколько драконов тревожно подняли головы.

Главный дракон издал крик – звериный вопль, от которого кровь стыла в жилах. К моему крайнему изумлению, я поняла его:

– Пригнуть головы!

Один из драконов расправил крылья. Толпа волновалась и бурлила, словно штормовое море.

Их предводитель заскрежетал снова:

– Фикри, сложить крылья! Если ты взлетишь, то нарушишь пункт седьмой статьи пятой, и твой хвост окажется под трибуналом быстрее, чем…

Толпа же услышала в увещеваниях дракона лишь звериный крик, и сердца людей пронзил ужас. Они табуном бросились в переулки.

И этот грохочущий табун потащил меня за собой. В челюсть врезался локоть. Потом меня пнули в колено, и я упала. Кто-то наступил мне на бедро; еще кто-то споткнулся о мою голову. Перед глазами заплясали звезды, и крики затихли.

А потом вокруг внезапно снова стало свободно.

Горячее дыхание на шее. Я открыла глаза.

Надо мной стоял дракон, и его ноги ограждали меня, словно колонны храма. Я едва не потеряла сознание снова, но его сернистое дыхание рывком вернуло окружающему миру четкость. Он подтолкнул меня носом и указал в переулок.

– Я проведу тебя туда, – крикнул он таким же кошмарным голосом, что и другой дракон.

Я поднялась, упираясь трясущейся ладонью ему в ногу; она была грубой и крепкой, словно дерево, и неожиданно теплой. Снег под ним таял, превращаясь в кашу.

– Спасибо, саар, – сказала я.

– Ты поняла, что я сказал, или реагируешь на мои предположительные намерения?

Я замерла на месте. Я ведь и вправду поняла, вот только как? Я никогда не учила мутию; мало кто из людей ею занимался. Мне показалось, что безопасней не отвечать, поэтому я молча двинулась к переулку. Он шел за мной; люди спешно убирались с нашего пути.

Переулок оканчивался тупиком и был заставлен бочками, поэтому обезумевшая толпа туда не рвалась, но он все же загородил собой вход. На площади в четком построении появилась королевская стража, при полном параде, с перьями и волынками. Большая часть драконов образовала кольцо вокруг кареты принцессы Дион, прикрывая ее от обезумевших горожан; теперь стража их сменила. Остатки толпы разразились приветственными криками, и если и не порядок, то хотя бы спокойствие удалось восстановить.

Я присела в благодарном реверансе, ожидая, что дракон уйдет. Но он опустил ко мне голову.

– Серафина, – проскрежетал зверь.

Я уставилась на него, изумленная тем, что он знает мое имя. Он уставился на меня в ответ. Его ноздри сочились дымом, взгляд темных глаз был чужим и холодным.

И все же нет, не чужим. В них было что-то знакомое, что-то, что я никак не могла определить. Перед глазами у меня все колыхалось, будто я глядела на него сквозь толщу воды.

– Ничего? – рыкнул он. – Она была так уверена, что сумеет оставить тебе хотя бы одно воспоминание.

Мир потемнел по краям; крики превратились в шипение. Я пошатнулась и ничком упала в снег.

Лежу в постели, беременная и огромная. Простыни липкие, меня лихорадит и трясет от тошноты. Орма стоит в другом конце комнаты в пятне солнечного света, глядя из окна в пустоту. Он не слушает. Ерзаю от нетерпения; времени у меня осталось немного.

– Я хочу, чтобы ребенок тебя знал.

– Меня не интересует твое потомство, – говорит он, опустив взгляд на свои ногти. – И я не собираюсь поддерживать связь с этим ничтожеством, твоим мужем, после твоей смерти.

Плачу, не в силах остановиться, но мне стыдно, что он заметит, как расшатался мой самоконтроль. Он сглатывает, скривившись, словно чувствует на языке желчь. Я кажусь ему сейчас чудовищем, знаю, но я люблю его. Возможно, это наш последний шанс поговорить.

– Я оставлю ребенку несколько воспоминаний.

Орма наконец смотрит на меня, в его темных глазах – отрешенность.

– Ты сможешь?

Не знаю наверняка, и у меня нет сил это обсуждать. Корчусь под простынями, пытаясь облегчить режущую боль в нижней части живота.

– Я собираюсь оставить ребенку жемчужину разума.

Орма почесывает тощую шею.

– Полагаю, жемчужина будет содержать воспоминания обо мне. Поэтому ты мне об этом говоришь. Что будет ее раскрывать?

– Твое истинное обличье, – говорю я, слегка задыхаясь, потому что боль усиливается.

Он издает звук, похожий на лошадиное фырканье.

– При каких же это обстоятельствах у ребенка будет возможность увидеть меня в естественной форме?

– Сам решишь, когда будешь готов признать себя дядей. – Резко глотаю ртом воздух, потому что живот сводит жестокой судорогой. Времени едва хватит на то, чтобы создать жемчужину. Я даже не уверена, что мне достанет силы, чтобы сосредоточиться как следует. Говорю Орме так спокойно, как только получается: – Приведи Клода. Скорей. Пожалуйста.

Прости меня, дитя, за всю эту боль. Нет времени ее стирать.

От боли, молнией разрезавшей голову, мои глаза распахнулись. Маурицио держал меня на руках, словно младенца. В нескольких шагах от нас старик Карал выплясывал на снегу диковинный танец. Рыцарь раздобыл где-то копье и, размахивая им, отгонял дракона. Чудовище отступило на площадь, к своей стае.

Нет, не «чудовище». Это был Орма, мой…

Даже мысленно я не могла этого произнести.

Перед глазами то расплывалось, то фокусировалось озабоченное лицо Маурицио. Я кое-как выдавила: «дом адвоката Домбей, у святой Фионнуалы», а потом снова потеряла сознание. Очнулась только, когда Маурицио передал меня в руки отца. Папа помог мне добраться наверх, и я рухнула на кровать.

Балансируя на границе между забытьём и сознанием, я слышала, как отец на кого-то кричит, а когда пришла в себя, Орма был у моей постели и говорил, словно считал, что я уже давно проснулась:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю