Текст книги "Мир “Искателя” (сборник)"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Альфред Элтон Ван Вогт,Джон Бойнтон Пристли,Дмитрий Биленкин,Виталий Мелентьев,Анджей Збых,Юрий Тупицын,Димитр Пеев,Игорь Подколзин,Владимир Михановский,Виктор Сапарин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

– Я именно об этом и хотел тебя спросить. Зачем он оставил у себя клоуна, который должен был рано или поздно навести милицию на след.

– Он решил откупиться от меня своей бандой. У Сельчика была тройная система подстраховки. Сначала он подсунул мне самоубийство. Если я проглочу этот кусок – все в порядке, и мосье Ромбе может спокойно уехать. Помни, что он должен переждать десять дней и, следовательно, в течение этого времени чем-то занять меня. Ну а если версия самоубийства покажется мне неправдоподобной? Сельчик понимал, что все предусмотреть невозможно. И действительно. Отсутствие часов и бритье перед самоубийством не понравились мне с самого начала. Предвидя это, Сельчик подкинул мне клоуна, как второй охранительный барьер. Показания Иоланты, что в последнее время он был сам не свой, неожиданный визит Броката, объяснявшего сразу механизм действия шантажистов, – скорее всего к этому визиту его принудил телефонный звонок Иоланты, угрожавшей чем-нибудь ювелиру, – плюс показания самого Сельчика, уже как Ромбе, должны были убедить меня, что магистр экономики стал жертвой шантажа. Этому служило и организованное им в “Спутнике” свидание Иоланты и Баси Кральской с Махулевичем и Козловским, встреча, которая, естественно, не могла ускользнуть от нашего внимания. Сельчик хотел навести нас на след Махулевича, которому предварительно подбросил известный нам список “покупателей” тряпичных клоунов, чтобы мы, избави боже, не имели никаких сомнений насчет причастности Махулевича к банде. Однако, если бы нам и этого показалось мало, Сельчик приготовил более солидную приманку – самого главаря шайки. Он знал, что лучше всех на эту роль подходит Ровак. Именно поэтому во время нашей встречи в гостинице “Европейская” мосье Ромбе как бы невзначай вспомнил о коллеге Сельчика – “шахматисте”; именно поэтому Иоланта упомянула в разговоре со мной о платочке в нагрудном кармане. Наконец, с этой же целью она отвезла незадачливого ухажера на двадцатый километр Варшавского шоссе. К счастью, у Ровака были тесные ботинки. И вот тогда я вспомнил, что у человека, лежавшего на бетонных плитах двора на Солдатской улице, была довольно маленькая ступня и один ботинок соскочил с ноги при падении. Вспомнил я и Ромбе в “Европейской”, встретившего нас, как ты помнишь, в одних носках. И потом большие домашние туфли в комнате Иоланты Каштель. У Сельчика была большая ступня. И еще такая мелочь: Сельчик не курил, вообще не переносил табачного дыма. Помнишь, когда Ромбе подавился дымом и вынужден был открыть окно? Этот факт я тогда не мог ни к чему прицепить. Потом, траурная ленточка на фотографии. У них все было предусмотрено. Иоланта каждую минуту могла ждать моего визита и подготовилась к тому, чтобы убедить меня, что человек на фотографии и есть Сельчик. Риск здесь был небольшой, поскольку фотографии в отделе кадров ГТИ и в дипломе Сельчика насчитывали добрый десяток лет. Но чрезмерная педантичность меня раздражает, и, оказывается, не напрасно. – Ольшак посмотрел на часы. – Ну мне пора. У тебя еще есть вопросы?

– Да, – хитро улыбнулся Беджицкий. – Эта девушка, о которой ты говорил, Кральская, или как ее там…

– Время – чудесный исцелитель. Хочу надеяться, что она встретит человека более интересного, чем ее муж, и у них будут дети. Лучше всего – близнецы.

Перевод с польского С. Соколовой.

ФАНТАСТИКА

Виктор Сапарин
НА ВОСЬМОМ КИЛОМЕТРЕ1

Гордон захлопнул дверцу кабины и вопросительно взглянул на Кашкина. Широкое лицо того расплылось еще шире.

“Валяй”, – говорила его улыбка.

Гордон повернул ключ стартера. Взвыли моторы, и вихрелет, поднимая огромные клубы пыли, оторвался от земли.

Они откинулись в своих сиденьях друг против друга, как в гондоле фуникулера. Вихрелет шел по крутой наклонной линии, нацеленной на мачту, установленную где-то у вершины восьмитысячника. Далекие белые зубцы были отчетливо видны в обзорное окно на фоне столь же далекого голубого неба.

– Поехали, – с удовольствием произнес Кашкин. Гордон промолчал.

Но Кашкин не мог молчать.

– Месяц испытаний – и в книжке еще один зачет. На восемь километров ближе к Луне. Не правда ли, напоминает настольную игру “Вверх-вниз”? Попадешь на несчастливую клеточку – и начинай сначала, а то и другую профессию выбирай.

Гордон пожал плечами.

“Раз это необходимо, то о чем говорить”, – перевел Кашкин. Он вздохнул.

Гордон уставился в окно с таким каменным, упрямым выражением, что не могло оставаться сомнений: он-то все испытания выдержит, сколько их там ни будет.

В окне проплывали горные хребты, похожие на сросшихся и окаменелых ящеров. Между ними зеленели долины, на пологом склоне паслись овцы – мирный и очень земной пейзаж.

На высоте пяти километров задул ветер: машину стало раскачивать. Вихрелет шел по прямой линии вдоль невидимого радиолуча, иногда повисая над пропастью, а иногда приближаясь к обледенелому выступу горы. На одном участке они попали в метель. Все вокруг заволокло, белые сумерки перешли в ночь; в кабине зажглась лампочка.

Потом сразу посветлело. Еще минута – и солнце ворвалось в кабину. Даже на лице Гордона заиграла улыбка, а впрочем, такое впечатление мог создать просто солнечный блик.

В окне проносились острые, в черных трещинах скалы, белые нависающие карнизы, почти вертикальные склоны, спадающие застывшим занавесом. Снег лежал на гранях, повернутых под разными углами к небу. Сверкающий на солнце и в ярких голубых лоскутах там, где падала тень.

– Тут полно мест, куда даже в наши дни не ступала нога человека, – с удовольствием произнес Кашкин. – Неудивительно: забраться в такие дебри потруднее, чем взойти на вершину по уже проложенным тропам.

Станция вынырнула из-за очень крутого ската – даже не отвесного, а с отрицательным углом. Если соскользнешь с такого ската, будешь лететь, как в пустоте. Кто не выдерживал постоянного соседства с опасностью за время практики, мог рассчитывать съездить на Луну только по туристской путевке.

Вихрелет чуть наклонился, а может быть, так только показалось путешественникам: они увидели что-то вроде косо приколоченной полки, примыкающей к почти вертикальной стене. В длину площадка не превышала трех четвертей километра, а ширина ее колебалась от пятидесяти до ста метров. Вдоль наружного края стояли высокие столбы, между которыми была натянута сетка с крупными ячеями.

Кашкин удивился:

– Что, они здесь в футбол играют, что ли?

Но территория станции меньше всего напоминала футбольное поле. Неровная, во вмятинах, усыпанная обломками скал, она неприятно наклонялась к внешнему краю.

По всему участку кто-то щедрой рукой разбросал будки с приборами, зеркала на массивных тумбах, ловушки космических частиц и фантастической формы сооружения, о назначении которых сразу трудно было догадаться.

– Решили, видимо, испытать нашу работоспособность, – снова заметил Кашкин. – Скучать не будем!

Гордон опять промолчал.

“Ну и держи свои впечатления про себя”, – подумал Кашкин и радостно заорал:

– Приготовиться к посадке! С прибытием на Луну! Пассажирам надеть скафандры!

Гордон покосился на Кашкина, но протянул руку к пакету в багажной сетке.

Вихрелет подошел к мачте на краю площадки и, подняв снежную метель, осторожно сел.

Гордон и Кашкин надели скафандры. С таким же расположением застежек и карманов, как у лунных, с такими же прочнейшими прозрачными шлемами.

Распахнув дверцу кабины, Кашкин вышел на порог, постоял секунду и прыгнул в снег. Он почувствовал, что у него словно развернулись крылья. Мягкий скафандр раздулся, как аэростат, и Кашкин пролетел метра на полтора дальше, чем рассчитывал. Не Луна, конечно, но считаться с поправочным коэффициентом при любом физическом усилии отныне придется.

Гордон приземлился рядом, и они зашагали к станции.

Когда они вышли на возвышение, Кашкин огляделся и подумал, что защитную сетку не мешало бы поднять на метр, а то и на два. Если задует ветер, к тому же под гору, недолго и перелететь наподобие волейбольного мяча.

“Наверное, все рассчитано, – успокоил он себя. – На самой небось грани. Риск, конечно, есть. Без риска вся затея ничего не стоит”.

Ему вдруг стало весело. Захотелось побежать, слепить снежок и бросить в Гордона. Тот продвигался осторожно, словно на каждом шагу его подстерегала ядовитая змея или другая неведомая опасность.

Конечно, получить травму здесь проще простого. И вихрелет отвезет тебя вниз, а па Луну полетит кто-то другой, потому что в твоей зачетной книжке в графе “Практика на высокогорной станции” появится прочерк. Осторожность тут вроде дисциплины, по которой ставят баллы.

Помещение станции было вырублено в теле горы. Над входом нависал толстый козырек. На Луне такие козырьки прикрывали от метеоритов; здесь, вероятно, защищали от скатывающихся сверху камней.

На стук кулаком в дверь никто не отозвался.

Кашкин принялся раскручивать штурвал рядом с дверью. Массивная плита на невидимых шарнирах стала медленно отходить.

“Чего они прячутся? – подумал Кашкин. – Могли бы и встретить”.

Шлюзовая камера свободно вмещала двух человек. Наружная дверь закрылась, послышалось слабое шипение – скафандры стали “худеть”, открылась вторая, внутренняя, дверь. Вошедшие очутились в комнате с закругленными углами. По стенам располагались шкафчики, циферблаты, краны, тьма всякого оборудования. В одном из углов возвышалось бюро с раскрытым журналом дежурств и высокой тумбой с вращающимся сиденьем. Салон. Рабочий кабинет. И одновременно – столовая. Посредине комнаты стоял обеденный стол, накрытый на четверых и окруженный четырьмя креслами.

– Ребята! – закричал Кашкин, отстегнув шлем. – Смена пришла. Где вы там?

Ответа не было.

Пока Гордон методически, по всем правилам освобождался от скафандра, Кашкин успел заглянуть в спальню, лабораторию, камбуз. Открыл дверь туалета и неизвестно зачем пустил воду из крана над раковиной.

Растерянная улыбка поползла по его лицу.

– Ты что-нибудь понимаешь?

Они еще не перешли на “ты”. Кашкин счел момент подходящим.

Гордон подошел к бюро. Он увидел на раскрытой странице дневника дежурств готовую запись о сдаче и приеме станции. Она была помечена сегодняшним числом: оставалось поставить подписи.

Из камбуза доносился аппетитный запах обеда.

– А может быть, – произнес неуверенно Кашкин, – может быть, это входит в программу испытаний?

Среди практикантов ходили слухи, что для каждой пары стажеров подготавливался специальный сюрприз, чтобы посмотреть, как кандидаты в “лунатики” станут себя вести в неожиданной ситуации.

– Нужно допросить протоколиста, – быстро сообразил Гордон.

Он подошел к неширокому раструбу, выступающему из стены, щелкнул тумблерами “вопросы” и “ответы”.

– Где Горышев и Дубровский? – громко спросил он.

“Горышев отправился ко всем чертям, – ответил протоколист. – Дубровский последовал за ним”, – добавила машина после паузы.

– Что за чертовщина? – вытаращил глаза Кашкин. – Машина спятила!

– Когда ушли Горышев и Дубровский? – спокойно задал вопрос Гордон. Он говорил почти таким же ровным голосом, каким отвечала машина.

“Горышев – в 13.20. Дубровский – спустя десять минут”.

Кашкин посмотрел на часы.

– За двадцать минут до нашего прибытия! Значит, они там, снаружи… Как же мы проглядели?

Он шагнул к входной двери.

Дверь не поддавалась. Кашкин сильнее дернул рукоятку. Тогда дверь произнесла:

“Застегнуть скафандр!”

Кашкин досадливо крякнул.

Тут все вещи связаны сигнализацией – скафандры, дверь, протоколист, и, конечно, промах Кашкина уже зафиксирован где-нибудь на магнитной нити и войдет в обобщенную сводку его ошибок. Впрочем, пока это учеба, тренировка, первый день… Эти милые автоматы научат Кашкина необходимой автоматичности. Не в том ли смысл всей практики на станции – в конечном и, надо надеяться, суммарном балле?

– На площадке никого не было, – сказал Гордон. – Я внимательно оглядел ее с вихрелета.

Кашкин стоял посреди комнаты в скафандре, который он так и не успел снять.

– Надо послушать запись их разговоров, – сообразил он наконец. – Самых последних.

“Неплохая идея”, – отразилось на лице Гордона. Разыскав счетчик времени, он стал крутить диски.

– Ставлю на 13.17.

Машина весело заговорила голосом Горышева:

“– Ну я пошел встречать этих чертей. А тебе ни пуха ни пера!

– Пошел ко всем чертям! – Дубровский произнес традиционную фразу почти без всякого выражения.

– Советую отладить юмор!

– Хватит”, – ворчливый голос человека, занятого работой.

Звук закрывающейся двери.

– Так, – вмешался Кашкин. – Черти – мы. Горышев пошел нас встречать. А что делал Дубровский?

– Тсс… – Гордон предостерегающе поднял руку.

Шорохи. Вздох. Тонкий пронзительный свист. Стук упавшего предмета. Быстрые шаги. Чмоканье двери.

– Теперь пойдет пауза до нашего прихода.

– Есть запись наружной обстановки? – спросил Гордой протоколиста.

– Второй канал неисправен.

Гордон пощелкал тумблером “Второй канал”.

– Действительно. Итак, подведем итоги. Что можно считать установленным? Горышев пошел нас встречать. Дубровский чинил неисправный наружный канал, чтобы сдать станцию в порядке. Горышев о чем-то не подозревал. Дубровский побежал предупредить его об этом, а может быть, и нас. Неизвестное “что-то” предположительно связано с загадочным свистом.

– Логично. Если только… если только все это не розыгрыш! Давай обыщем как следует помещения станции. Может быть, мальчики сидят где-нибудь в стенном шкафу. И посмеиваются над нами.

– Проверим на всякий случай.

Они обследовали заново каждую пядь. Заглядывали под кровати, под стол и кресла, открывали двери и дверки, не исключая шкафчика дежурной аптечки.

– Все, – сказал Кашкин, отряхивая пыль с коленей. – Если они не превратились в мышей, их здесь пег. Значит, они прячутся снаружи. Надевай скафандр.

Выйдя на площадку, они увидели, что от двери станции по свежевыпавшему снегу тянутся две пары следов, которые прежде не привлекли их внимания. Следы шли в направлении, противоположном тому, откуда прибыли Кашкин и Гордон после высадки с вихрелета.

– Выходит, Горышев встречал не нас. Значит, черти не мы! – воскликнул Кашкин. – Кто же… Что за черт!

Они прошли всего несколько десятков шагов по следам. Дальше следы обрывались. Вокруг лежали снежные заструги, чистые и нетронутые.

Кашкин невольно поднял глаза к небу.

– Не улетели же они? Какие черти могли их унести?

Небеса не дали ответа.

Тогда Кашкин огляделся по сторонам. Он увидел на скалистой стене, к которой примыкала площадка, изображение черепа и скрещенных костей. Рядом со знаком, предупреждающим об опасности, намалеванным прямо на скале, виднелась грубо сколоченная дверь. Очевидно, она прикрывала нишу или вход в небольшую пещеру.

– Трансформаторная будка? Склад?

– В описании станции ничего не говорится на этот счет, – твердо сказал Гордон.

– Ты, наверное, выучил его наизусть, – позавидовал Кашкин. – Значит, хибару соорудили Горышев и Дубровский.

– И не сообщили на Землю?

– А надо докладывать о таких пустяках?

– В еженедельной сводке. Ты не читал инструкции?

– Я полагал, что успею почитать ее здесь. Так, может быть, они там и сидят? Соорудили эту штуку, чтобы нас озадачить, и нарочно не сообщали!

– А следы?

– Разберемся после. Какой-нибудь трюк… От этих мальчиков всего можно ждать.

Подойдя к двери, они обнаружили висящий на ней странный предмет. Кашкин потрогал металлическую скобу, соединенную с коротким цилиндром.

– А это еще что за знак?

– Это не знак, а замок.

– Из какого музея?

– Сами сделали.

– Выходит, там их нет. Но для чего мог им понадобиться замок?

– Запирать.

– Что и от кого?

– Я не удивлюсь, если это “что-то” или этот “кто-то” свистит.

Кашкин заинтригованно гмыкнул.

– Что говорит по этому поводу инструкция?

– По инструкции мы обязаны сообщать обо всем необычном на Землю. Но связь будет только в шесть утра. Так устроен передатчик.

– Игра в Луну? Значит, до утра они могут морочить нам голову! Самое лучшее – сделать вид, что ничего не произошло. Им надоест – и они вылезут сами.

– Я предлагаю. – Гордон нахмурился. – Первое – не разлучаться, ходить вдвоем, как в патруле. Второе – разыскать ключи, выяснить, что за дверью.

– Ты встревожен?

– Мы не знаем, что тут происходит.

2

– Где может быть ключ? – Кашкин посмотрел на стены. – Раньше их вешали на гвоздь. Я читал в каком-то романе. Но здесь нет гвоздей.

– Их держали еще в ящиках письменного стола.

– Спросим протоколиста. Для чего-то он существует. Слушай, друг. – Кашкин обернулся к воспринимающему приказания раструбу. – Ты слышишь?

“Слышу”, – ответила машина.

– Не знаешь, где ключ?

“Нет”.

– Вообще о ключе Горышев и Дубровский при тебе разговаривали?

“Нет”.

– А о чем они разговаривали?

“О разном”.

– Толковый ответ. А о чем больше всего в последнее время?

“О “снежном человеке”.

– Это еще что за зверь?

“Человекообразная обезьяна”, – сообщил протоколист.

– Ну и что они говорили?

“Горышев говорил, что он встретил “снежного человека”.

– Черт возьми! – оживился Кашкин. Он вопросительно посмотрел на Гордона.

– Чепуха, – сказал Гордон. – Старая легенда. Обезьяна, если она и существовала, вымерла лет двести назад. Никто ее не видел. Из ученых.

– Воспроизведи разговор, – потребовал Кашкин у протоколиста. – Самый первый. О “снежном человеке”.

“Это продолжение разговора, – сообщил протоколист. – Начала я не слышал. Разговор начался на территории, а наружный канал… – протоколист запнулся, – пошаливал. Воспроизвожу запись”.

“– Хватит мистификаций, – послышался голос Дубровского. – Сначала ты выдумал, что нашел куст земляники в снегу, а я, как дурак, бегал его смотреть. Потом ты сказал, что у тебя болят зубы каждый раз перед тем, как надают лавины, и я пытался построить теорию с ультразвуками. Теперь ты фантазируешь насчет “снежного человека”.

– Почему фантазирую?

– Ты очень несерьезный человек. Я даже не знаю, что о тебе думать.

– А что ты думаешь об этих фотографиях?”

– Фотографии! – воскликнул Кашкин. – Горышев показал фотографии?

“Да, – подтвердила машина. – Шесть фото”.

– Где фотографии?

Кашкин подпрыгнул от нетерпения.

“В ящике бюро”.

Даже Гордон не выдержал. Он подошел к бюро и стал выдвигать один ящик за другим. Очень скоро он положил на стол шесть снимков.

С небольшими изменениями в ракурсе они изображали одно и то же существо, походившее не то на обезьяну, не то на дикого человека. Низкий лоб с выдающимися надбровными дугами, неразвитый нос, покатые плечи, длинные узловатые руки и короткие, как у медведя, ноги. “Снежный человек” стоял, прислонившись спиной к скале, чуть наклонясь вперед, повернув голову. Глаза едва различались под нависшими волосами.

– Да… Красавец! – восхитился Кашкин. – Но какова сенсация! – пришел он в еще больший восторг. – Вот это, я понимаю, открытие!

– Почему они о нем умалчивали? – в недоумении произнес Гордон. – Не понимаю… Почему, – спросил он протоколиста, – сообщение о “снежном человеке” не передали на Землю?

“Горышев сказал, чтобы сообщение передал Дубровский. Дубровский говорил, чтобы передавал сообщение Горышев”.

– Нелепый спор, – удивился Гордон. – Почему Горышев хотел, чтобы передавал Дубровский?

“Потому что Дубровский в эти дни был старшим смены”.

– А почему Дубровский считал, что сообщить о “снежном человеке” должен Горышев?

“Потому что Горышев сделал открытие”.

Кашкин вдруг свистнул.

– А что, если их утащили “снежные люди”?

– Какие еще “снежные люди”? – рассердился Гордон. – На снимках одна и та же обезьяна.

– Но не могла же эта обезьяна существовать в одиночку! Их, может быть, целое стадо. Дубровский чинил наружный канал, включил его на какую-то секунду, услышал свист вожака и бросился на выручку Горышева. Они утащили и его.

– Не оставив следов на снегу?

– Может быть, они прыгают метров на двадцать сразу?

– С такими ногами не прыгнешь!

– Тогда могли бросить аркан или еще что-нибудь. И втянуть прямо на скалы. Уж, наверное, “снежные люди” – отличные скалолазы.

– Гм… – Гордон заколебался. – Ты, я смотрю, фантазер.

– Теперь понятно, почему они сделали замок, – продолжал возбужденно Кашкин. – Простой засов обезьяна легко откроет. Замок – против денежного человека”. Но что они прячут на складе? Ну-ка, – обернулся он к протоколисту, – можешь ответить на такой вопрос: что на складе, понимаешь, там, в пещере, снаружи, под замком?

“Снежный человек”, – ответил протоколист.

– Вот это номер… – озадаченно прошептал Кашкин. – Были бы мы хороши, если бы нашли ключ и открыли дверь. Так вот что означает череп с костями! Напоминание об осторожности.

– Надо взять сверло, – сказал Гордон, – и фонарик.

…Осмотрев внимательно дверь, они убедились, что в толстых досках кто-то уже пробурил с десяток отверстии.

– Для воздуха, – сообразил Кашкин. – А замок – чтобы сородичи не выручили.

Он прильнул к одной из дырок.

Гордон пристроился к соседнему отверстию.

Луч фонарика уперся в стену пещеры.

Оба вздрогнули. Прямо против них, прижавшись к стене, стояло существо, которое они только что рассматривали на снимках.

“Снежный человек” стоял в позе напряженной неподвижности. Крупными ноздрями, обращенными вперед, он, видимо, втягивал воздух. Ростом он превышал человека.

– Осторожнее… – прошептал Кашкин. – Видишь, в лапище камень! Запустит в глаз…

Оба затаили дыхание. Ни звука не доносилось и из пещеры. “Снежный человек” замер.

Гордон переместил фонарик, приложил к другому отверстию. Луч ударил в скошенный лоб, сверкнули в бурых космах точечки зрачков.

Что-то знакомое показалось Кашкину в этом взгляде.

– А ну-ка пошумим! – предложил он вдруг.

И принялся барабанить в дверь рукояткой сверла.

Обезьяна даже не шевельнулась.

– Сдохла? Мумия?

Труп? Кашкин уже снимал замок.

– Бутафория, – бросил он. – Не требуется никакого ключа.

Он распахнул дверь. У стены все в той же позе, в точности повторяющей изображение на фото, стояло чудовище, еще более страшное при дневном свете.

Кашкин подошел к “снежному человеку” и взял его за подбородок.

– Камень, – сказал он. – А глаза – из застежек от комбинезона.

Теперь и Гордон мог убедиться, что из стены выступал горельеф.

– Сработано грубо, но впечатляет, – произнес Кашкин. Он отступил на шаг. – Конечно, люди дотошные найдут разные отступления в анатомии. Но ведь как живой!

– Грандиозная мистификация, – нахмурился Гордон.

Они обернулись и посмотрели на заснеженную площадку, где обрывались следы.

– Был миг, – признался Гордон, – когда я подумал, что, может быть, они заперты здесь, в пещере. Ты с твоими фантазиями подействовал и на мое воображение. Какой-то конфликт со “снежным человеком” мог кончиться тем, что они оказались бы внутри, а он снаружи: защелкнуть замок обезьяне ничего не стоит.

– Они увидели бы нас в дырку и подняли шум.

– Про дырки я не знал.

– Где же все-таки ребята?

Тихо. Безветренно. Снежинка, слетевшая с кручи, сверкая на солнце, легла на белую пелену.

Впервые чувство тревоги словно пронзило Кашкина. Опасности не бутафорские, а самые настоящие окружали живущих на восьмом километре к Луне.

– Мы не приблизились к решению загадки ни на шаг, – огорченно резюмировал Кашкин.

И тут же хлопнул себя по лбу. Удар, правда, пришелся по пластиковому шлему.

– Мы дураки, – убежденно сказал он. – Самые настоящие остолопы. Мы не подумали о ветре.

– При чем здесь ветер? – удивился Гордон.

– Несчастье! – воскликнул Кашкин. – Произошло несчастье. Их унесло ветром!

– Ну знаешь…

Но Кашкин уже шагал к месту, где обрывались следы.

– Местность идет под уклон. Видишь? Порыв ветра – и их нет.

– Я скорее поверю, что они провалились сквозь землю, – сказал Гордон.

Он попробовал сделать несколько шагов в направлении, куда вели следы. Снег был неглубокий, едва больше, чем по щиколотку, грунт под ним твердый.

– Здесь не провалишься. Ни ямы, ни канавы.

– Я же говорю: их подхватил порыв ветра.

– В ветер я не верю, – возразил Гордон. – Мы прилетели – был полный штиль. Но давай посмотрим.

До ограды шла снежная целина. Дальше сквозь редкие ячеи сетки виднелся склон, прямо уходящий вниз. Шагах в пятнадцати начинался уже обрыв. На снегу ни царапины.

– Если они перелетели через ограду, – неуверенно сказал Кашкин, – то их пронесло прямо туда…

Он вздрогнул.

– Ты куда?

Кашкин, цепляясь за проволочные узлы, лез на сетчатую стену.

“Выходить за границы территории станции категорически запрещено”, – глухим твердым голосом произнес ближайший столб.

– Интересно, что сказал этот столб, – пробурчал зло Кашкин, – когда Горышев и Дубровский пролетели тут по воздуху. Все предусмотрено, а людей нет!

Кашкин продолжал висеть на сетке, не обращая внимания на предупреждающие возгласы столба. Наконец он слез.

– Ничего не видно.

– Поговорить еще раз с протоколистом? – в раздумье произнес Гордон.

– Эта машина только сбила нас с толку! – Кашкин говорил с досадой: – Не понимает юмора, не знает студенческих поговорок – представляю, как она изобразит наше поведение. В ее изложении мы будем выглядеть полными идиотами. Я – во всяком случае. Ты, конечно, ей больше импонируешь.

– Ты зря злишься! Машина ни в чем не виновата. Горышев специально мистифицировал Дубровского. И уж если он поверил в “снежного человека”, чего ты хочешь от машины! Главная беда и том, что неизвестно, о чем спрашивать протоколиста. Нужны новые данные, тогда появятся и новые вопросы. Знаешь что? Посмотрим показания всех приборов за час до нашего прибытия!

– Вдруг зафиксировали землетрясение?

– Я бы не исключил и землетрясения.

Они еще раз оглядели площадку, сверкающую голубизной под безоблачным небом. Будки и будочки, приборы, стоящие открыто, и ни одного следа возле них.

– Сегодня их не осматривали, – заметил Кашкин.

– По расписанию это должны делать мы. Их проверяют раз в два дня. Регистрационные устройства – внутри станции.